Альбом Шаллан: Доспехи Осколков
ГЛАВА 45. Ярмарка середины года
Три с половиной года назад
Шаллан заглянула в клетку, и разноцветное существо внутри сдвинулось на своем насесте и, вскинув голову, посмотрело на нее.
Это было самое необычное создание, какое она когда-либо видела. Оно стояло на двух конечностях, как человек, хотя на них имелись когти. Существо было размером всего лишь с два кулака, поставленных один на другой, но то, как оно поворачивало голову, чтобы посмотреть на Шаллан, свидетельствовало о несомненном наличии разума.
Панцирь у этого создания был только на носу и вокруг рта, но самой странной частью оказались перья. Ярко-зеленые, они покрывали все его тело и лежали так ровно, будто их расчесали. Пока Шаллан наблюдала, существо повернуло голову и начало чистить перья. При этом его крыло поднялось, и девушка увидела, что оно растет из середины спины.
— Что юная леди думает о моем цыпленке? — гордо спросил торговец, стоя со сцепленными за спиной руками и выставив приличных размеров живот вперед, будто нос корабля.
Позади него по ярмарке перемещалось множество людей. Их было так много. Пять сотен человек, возможно больше, собралось в одном месте.
— Цыпленок, — сказала Шаллан, робко просовывая палец в клетку. — Я пробовала цыпленка.
— Не эту породу! — рассмеялся тайленец. — Цыплята, которых едят, глупы, а мой умный. Почти такой же умный, как человек! Он может говорить. Послушайте. Джексонофнон! Скажи свое имя!
— Джексонофнон, — проговорило существо.
Шаллан отпрыгнула. Слово оказалось искажено нечеловеческим голосом, но все же его можно было узнать.
— Несущий Пустоту! — прошипела она, прижав безопасную руку к груди. — Говорящее животное! Ты навлечешь на нас взоры Несотворенных.
Торговец засмеялся.
— Эти твари живут по всему Шиновару, юная леди. Если бы их речь привлекала Несотворенных, вся страна была бы проклята!
— Шаллан!
Отец стоял со своими телохранителями на другой стороне дороги, там, где прежде разговаривал с другим торговцем. Она поспешила к нему, оглядываясь через плечо на странное животное. Каким бы ненормальным оно ни было, оно могло говорить, и Шаллан жалела, что его заперли в клетке.
Ярмарка середины года, главное ежегодное событие, проводилась во время затишья — периода, противоположного Плачу, когда не было штормов. На нее собирались люди со всех окрестных сел и деревень. Многие из них приезжали из земель, подконтрольных ее отцу, включая светлоглазых более низкого ранга из семей, которые правили одними и теми же деревнями на протяжении веков.
Темноглазые, разумеется, тоже прибыли, включая торговцев — граждан первого и второго нанов. Ее отец не часто об этом говорил, но она знала, что он считал их богатство и положение неподобающими. Для того чтобы править, Всемогущий избрал светлоглазых, а не торговцев.
— Пойдем со мной, — сказал ей отец.
Шаллан последовала за ним и его телохранителями через оживленную ярмарку, которая размещалась на землях светлорда Давар в половине дня пути от имения. Котловина была довольно хорошо защищена, ближайшие склоны заросли джелл-деревьями. На их толстых ветках торчали веретенообразные листья — длинные розовые, желтые и оранжевые шипы, из-за которых деревья выглядели так, будто взорвались разными цветами. В одной из отцовских книг Шаллан читала, что деревья всасывали крэм, а затем использовали его, чтобы сделать древесину твердой, как камень.
В самой котловине большую часть деревьев вырубили, но некоторые оставили — к их верхушкам привязали тенты шириной в десятки ярдов. Они прошли мимо торговца, проклинающего спренов ветра, которые пронеслись через его лавку, заставив предметы сбиться в кучу. Шаллан улыбнулась, вытащив сумку из-под мышки. Сейчас не время рисовать, но ее отец направлялся в сторону площадок для дуэлей, где, если все будет как в предыдущие годы, она проведет большую часть ярмарки.
— Шаллан, — позвал отец, заставляя ее поторопиться, чтобы догнать его.
В четырнадцать лет она считала себя ужасно нескладной, а свою фигуру — слишком похожей на мальчишескую. По мере взросления Шаллан поняла, что ей нужно стыдиться своих рыжих волос и веснушчатой кожи, потому что они указывали на нечистую родословную. Это был обычный цвет волос для веденцев, но только потому, что в прошлом их роды смешивались в горах с рогоедами.
Некоторые люди гордились таким цветом волос. Но не отец Шаллан, а значит, и не она.
— Ты достигла того возраста, когда тебе следует вести себя, как подобает леди, — сказал он.
Темноглазые расступались, кланяясь, когда отец проходил мимо. Задумавшись, двое отцовских ардентов шли за ним, убрав руки за спину.
— Ты должна перестать глазеть на все. Пройдет немного времени, и мы захотим найти тебе мужа.
— Да, отец, — ответила Шаллан.
— Возможно, мне стоит перестать брать тебя с собой на события вроде этого, — продолжил он. — Ты только носишься вокруг и ведешь себя как ребенок. По меньшей мере, тебе нужен новый наставник.
Он спугнул последнюю наставницу. Женщина была знатоком языков, и Шаллан преуспевала в изучении азианского, но учительница уехала вскоре после одного из отцовских... приступов гнева. На следующий день мачеха Шаллан появилась с синяками на лице. Ее светлость Хаше, наставница, собрала вещи и сбежала, никого не предупредив.
Шаллан кивнула в ответ на слова отца, но втайне понадеялась, что ей удастся ускользнуть и найти братьев. Сегодня у нее было дело. Она и отец приблизились к «дуэльной арене». Слишком громкое название для огороженного участка земли, который паршмены засыпали таким количеством песка, что его хватило бы на половину пляжа. Для светлоглазых соорудили столы с навесами, чтобы они могли сидеть, перекусывать и разговаривать.
Мачеха Шаллан, Мализа, была молодой женщиной менее чем на десять лет старше самой Шаллан. Невысокая, с мелкими чертами лица, она сидела прямо; в ее черных волосах сверкало несколько светлых прядей. Отец разместился рядом в их ложе. Он был одним из четырех человек своего ранга, четвертого дана, посетивших ярмарку. В качестве дуэлянтов выступят светлоглазые более низкого ранга из окрестных областей. Многие из них не имели земель, и дуэли для них — один из способов получить известность.
Шаллан села на предназначенный для нее стул, и слуга подал ей стакан холодной воды. Она едва успела сделать глоток, прежде чем кто-то подошел к ложе.
Светлорд Ревилар мог бы показаться привлекательным, если бы в молодости ему не отсекли на дуэли нос. Он носил деревянный протез, выкрашенный в черный цвет — странная смесь сокрытия увечья и в то же время привлечения к нему внимания. Седовласый, одетый в костюм современного покроя, он имел встревоженный вид человека, который оставил дома зажженный камин без присмотра. Его земли граничили с отцовскими; он, как и отец, входил в число десяти человек одного ранга, подчинявшихся непосредственно кронпринцу.
Ревилар подошел не с одним, а с двумя мастер-слугами. Их отличительной особенностью являлась черно-белая униформа, которой обычные слуги были лишены, и отец с жадностью их рассматривал. Он пытался нанять мастер-слуг. Но все они отказывались, ссылаясь на его «репутацию».
— Светлорд Давар, — поздоровался Ревилар.
Он не стал ждать разрешения, чтобы подняться по ступенькам в ложу. Они с отцом были одного ранга, но все знали об обвинениях против отца и о том, что кронпринц находил их обоснованными.
— Ревилар, — ответил отец, глядя прямо перед собой.
— Могу я сесть?
Он устроился на стуле рядом с отцом, том, на котором как наследник сидел бы Хеларан, если бы присутствовал. Двое слуг Ревилара заняли места за его спиной. Каким-то образом они смогли выразить отцу свое неодобрение, не произнеся ни слова.
— Твой сын будет участвовать в сегодняшней дуэли? — спросил отец.
— В общем-то, да.
— Надеюсь, он сохранит все части своего тела. Не хотелось бы, чтобы твой опыт становился традицией.
— Ай-ай-ай, Лин, — сказал Ревилар. — Не стоит так разговаривать с деловым партнером.
— Деловым партнером? У нас есть дела, о которых мне неизвестно?
Одна из слуг Ревилара, женщина, положила на стол перед отцом небольшую стопку бумаг. Мачеха Шаллан нерешительно взяла их и начала читать вслух. В бумагах описывались положения по обмену товарами. Отец передавал Ревилару некоторое количество хлопка разрыв-дерева и сырого шама за небольшую плату. Затем Ревилар отправлял товары на рынок для продажи.
Отец остановил чтение, когда до конца оставалась четвертая часть.
— Ты бредишь? Одна чистмарка за мешок? Это десятая часть цены шама! Учитывая расходы на патрулирование дорог и содержание деревень, где собирается урожай, я потеряю на этой сделке кучу сфер.
— О, все не так плохо, — произнес Ревилар. — Думаю, ты найдешь соглашение вполне приемлемым.
— Ты безумен.
— Я популярен.
Отец нахмурился, его лицо покраснело. Шаллан помнила время, когда она редко видела его рассерженным, почти никогда. Те дни прошли давным-давно.
— Популярен? — переспросил отец. — Что...
— Возможно, ты не знаешь, — пояснил Ревилар, — что сам кронпринц недавно посетил мои владения. Похоже, он доволен тем, как я развиваю текстильную промышленность нашего княжества. Это, а также дуэльное мастерство моего сына, привлекло внимание к моему дому. Меня пригласили посещать кронпринца в Веденаре одну неделю из десяти, начиная со следующего месяца.
Временами отец вел себя не самым умным образом, но он хорошо разбирался в политике. По крайней мере, так думала Шаллан, пусть даже и потому, что хотела верить в лучшее в нем. В любом случае он сразу понял намек.
— Ты крыса, — прошептал отец.
— У тебя не так уж много вариантов, Лин, — сказал Ревилар, наклонившись к нему. — Твой дом приходит в упадок, твоя репутация разрушена. Тебе нужны союзники. Мне нужно выглядеть финансовым гением в глазах кронпринца. Мы можем помочь друг другу.
Отец склонил голову. На площадке объявили первых дуэлянтов, незначительный бой.
— Куда бы я ни отправился, я везде натыкаюсь на углы, — прошептал отец. — Понемногу они загоняют меня в ловушку.
Ревилар еще раз подтолкнул бумаги к мачехе Шаллан.
— Может быть, начнешь сначала? Мне кажется, в первый раз твой муж слушал невнимательно. — Он бросил взгляд на Шаллан. — И разве ребенку нужно здесь находиться?
Шаллан ушла, не сказав ни слова. В любом случае она хотела поступить именно так, хотя ей было неприятно оставлять отца. Он нечасто разговаривал с ней, не говоря уже о том, чтобы спрашивать ее мнение, но, казалось, он становился сильнее, когда она была рядом.
Отец оказался настолько обескуражен, что даже не послал с ней ни одного из охранников. Девушка выскользнула из ложи с сумкой под мышкой и прошла мимо слуг дома Давар, которые готовили еду для отца.
Свобода.
Для Шаллан свобода была такой же ценной, как изумрудный брум, и такой же редкой, как ларкин. Она поспешила уйти, пока отец не осознал, что не приказал никому ее сопровождать. Один из охранников периметра — Джикс — все же шагнул в ее сторону, но затем оглянулся на ложу. Он пошел туда, вероятно, собираясь спросить, нужно ли ему последовать за ней.
Лучше сделать так, чтобы он не нашел ее слишком легко, когда вернется. Шаллан шагнула в сторону ярмарки с ее экзотическими торговцами и чудесными зрелищами. Там будут игры на угадывание и, может, даже миропевец, рассказывающий истории о далеких королевствах. За вежливыми аплодисментами светлоглазых, наблюдающих за дуэлью позади нее, Шаллан могла различить барабаны простых темноглазых, а также звуки пения и веселья.
«Но сначала дело».
Тьма накрывала ее дом, словно тень шторма. Но она найдет солнце. Найдет.
Ей требовалось вернуться на какое-то время к площадке для дуэлей. Шаллан обошла ложи сзади, лавируя между паршменами, которые кланялись ей, и темноглазыми, которые кивали или отвешивали поклоны в зависимости от ранга. Наконец она нашла ложу, в которой несколько светлоглазых семей низкого ранга делили место в тени.
Эйлита, дочь светлорда Тавинара, сидела с краю, как раз в лучах солнца, светившего через боковую стенку ложи. Она наблюдала за дуэлянтами со скучающим выражением и капризной улыбкой на лице, слегка склонив голову. Ее длинные волосы были полностью черными.
Шаллан встала за ложей и шикнула ей. Старшая девушка повернулась, нахмурившись, и прижала руки к губам. Она бросила взгляд на родителей, а потом наклонилась.
— Шаллан!
— Я говорила тебе ждать меня, — прошептала в ответ Шаллан. — Ты обдумала то, о чем я тебе писала?
Эйлита потянулась к карману платья и вытащила оттуда маленькую записку. Она озорно улыбнулась и кивнула.
Шаллан взяла записку.
— Ты сможешь уйти?
— Мне придется взять служанку, но тогда я смогу пойти, куда захочу.
На что же это будет похоже?
Шаллан быстро отошла. Формально ее ранг выше, чем у родителей Эйлиты, но светлоглазые странно относились к возрасту. Иногда ребенок высокого ранга не казался таким важным, когда разговаривал со взрослыми более низкого дана. Кроме того, светлорд и светледи Тавинар присутствовали в тот день, когда приезжал бастард. Они не любили ни отца, ни его детей.
Шаллан попятилась от лож, затем повернулась к ярмарке. Она помедлила в тревоге. Ярмарка середины года была пугающей мозаикой людей и мест. Неподалеку за длинными столами пили и делали ставки на дуэли несколько десятинников. Самый низкий ранг светлоглазых, занимавших чуть более высокое положение, чем темноглазые. Им не только приходилось работать, чтобы прокормить себя, они не являлись даже торговцами или мастерами-ремесленниками. Они были просто... людьми. Хеларан говорил, что в городах таких много. Настолько же много, как и темноглазых здесь. Это казалось очень странным.
Странным и пленительным одновременно. Шаллан испытывала непреодолимое желание найти уголок, где бы ее не могли заметить, чтобы достать альбом и дать выход кипящему воображению. Но она заставила себя двигаться по краю ярмарки. Вроде бы павильон, о котором говорили братья, находился с краю.
Темноглазые посетители ярмарки широко уступали ей дорогу, и она поняла, что боится. Отец рассказывал о том, что молодая светлоглазая девушка может стать мишенью для грубых людей из низших классов. Конечно, никто не навредит ей здесь, на открытом месте, где полно народа. Она все равно прижала сумку к груди и дрожала, пока шла.
Каково быть храброй, как Хеларан? Как была ее мать.
Ее мать...
— Ваша светлость?
Шаллан встряхнулась. Как долго она стояла здесь, посреди дороги? Солнце в небе переместилось. Она робко обернулась и обнаружила охранника Джикса, стоящего за ее спиной. Несмотря на брюхо и отсутствие привычки причесываться, Джикс был силен — однажды она видела, как он вытащил телегу с дороги, когда застряла чулла. Она знала его как одного из охранников отца так долго, как помнила себя.
— А, — сказала она, пытаясь скрыть, что нервничает. — Ты здесь, чтобы сопровождать меня?
— Ну, я собирался отвести вас назад...
— Тебе приказал мой отец?
Джикс жевал корень яммы, называемой некоторыми проклятой травой.
— Он был занят.
— Значит, ты будешь меня сопровождать? — Она нервно подрагивала, произнося эти слова.
— Думаю, да.
Шаллан облегченно вздохнула и вернулась на дорогу — каменную тропинку, с которой соскребли камнепочки и сланцекорник. Она повернулась в одну сторону, потом в другую.
— Э-э... Надо найти игорный павильон.
— Это не место для леди. — Джикс оглядел ее. — Особенно ваших лет, ваша светлость.
— Отлично, я полагаю, ты можешь пойти и рассказать отцу, чем я занимаюсь. — Она переступила с ноги на ногу.
— А тем временем вы постараетесь найти его самостоятельно? Пойдете одна и поищете?
Она пожала плечами, покраснев. Именно так она и собиралась поступить.
— Значит, я оставлю вас блуждать в таком месте без защиты. — Джикс тихо застонал. — Зачем вы бросаете ему вызов, ваша светлость? Вы только его разозлите.
— Я думаю... Я думаю, он будет зол, невзирая на то, что я или кто-то еще сделает, — сказала Шаллан. — Солнце будет светить. Сверхшторма — дуть. А отец — кричать. Такова жизнь. — Она закусила губу. — Игорный павильон. Я быстро, обещаю.
— Сюда, — указал Джикс.
Он не слишком торопился, пока вел ее, и часто поглядывал на темноглазый ярмарочный люд, проходивший мимо. Джикс был светлоглазым, но имел всего лишь восьмой дан.
«Павильон» было слишком громким словом для неоднократно порванного и заштопанного куска парусины, натянутого на краю ярмарочной площади. Она и сама нашла бы его довольно быстро. Плотный материал, свисающий по сторонам на пару футов, делал павильон удивительно темным внутри.
Под навесом толпились люди. У тех немногих женщин, которых видела Шаллан, пальцы перчаток на безопасных руках были обрезаны. Возмутительно. Она обнаружила, что краснеет, когда остановилась у входа, вглядываясь в темные неясные очертания. Мужчины кричали резкими голосами, любые проявления воринской внешней благопристойности остались снаружи, под солнечным светом. Это и вправду не место для кого-то вроде нее. Шаллан с трудом верила, что такое место вообще кому-то подходило.
— Как насчет того, чтобы я сходил туда вместо вас? — предложил Джикс. — Вы ведь хотите поставить...
Шаллан протолкалась вперед. Не обращая внимания на собственные панику и дискомфорт, она двинулась в темноту. Поступи она по-другому, это означало бы, что никто из них не сопротивляется, что ничего не изменится.
Джикс шел рядом с ней, расталкивая людей и освобождая проход. Ей было трудно дышать внутри; воздух сделался влажным от пота и ругани. Мужчины оборачивались и смотрели на нее. Поклоны — и даже кивки — запаздывали, если вообще присутствовали. Подтекст был ясен. Если она не подчинилась социальным нормам и не осталась снаружи, они тоже не обязаны им подчиняться и выказывать ей почтение.
— Вы ищите что-то конкретное? — спросил Джикс. — Карты? Игры на угадывание?
— Бои громгончих.
Джикс застонал.
— Вы дождетесь, что вас зарежут, а я дождусь, что меня изжарят на вертеле. Это безумие...
Шаллан повернулась, заметив группу подбадривающих кого-то людей. Выглядело многообещающе. Она не обратила внимания на растущую дрожь в руках и попыталась также проигнорировать группу пьяных, сидящих кружком на земле и уставившихся на что-то, похожее на рвоту.
Подбадривающие кого-то люди сидели на грубых скамьях, другие толпились вокруг. Между телами она мельком увидела двух маленьких громгончих. Спренов не было. Когда людей собиралось слишком много, как сейчас, спрены появлялись редко, хотя накал эмоций казался очень высоким.
Одна скамья не была заполнена людьми. На ней сидел Балат в расстегнутой куртке, положив скрещенные руки на ограждение перед собой. Растрепанные волосы и наклонная поза придавали ему безразличный вид, но глаза... его глаза вожделели. Он наблюдал, как бедные животные убивали друг друга, одержимый ими с той же силой, с которой женщина читает захватывающий роман.
Шаллан подошла к брату, Джикс остался немного позади. Теперь, увидев Балата, охранник расслабился.
— Балат? — робко позвала Шаллан. — Балат!
Он посмотрел на нее и, чуть не опрокинув скамейку, поднялся на ноги.
— Что во... Шаллан! Уходи отсюда. Что ты здесь делаешь?
Он подошел к ней.
Девочка непроизвольно сжалась. Балат говорил как отец. Как только брат взял ее за плечо, она протянула записку от Эйлиты. Лавандовая надушенная бумага, казалось, светилась.
Балат заколебался. В стороне одна громгончая намертво вгрызлась в лапу другой. На землю брызнула ярко-фиолетовая кровь.
— Что там такое? — спросил Балат. — Это же глифпара дома Тавинар.
— Записка от Эйлиты.
— Эйлиты? Дочки? Почему... что...
Шаллан сломала печать, открыв письмо, чтобы прочитать его брату.
— Она хочет пройтись с тобой вдоль ярмарочного ручья. Говорит, что будет ждать тебя там вместе со служанкой, если ты захочешь прийти.
Балат провел руками по своим кудрявым волосам.
— Эйлита? Она здесь. Конечно, она здесь. Все здесь. Ты говорила с ней? Почему... Но...
— Я видела, как ты на нее смотрел, — сказала Шаллан. — В те несколько раз, что вы оказывались рядом.
— Так ты разговаривала с ней? — требовательно спросил Балат. — Без моего разрешения? Ты сказала, что меня заинтересует что-то вроде, — он взял письмо, — этого?
Шаллан кивнула, обхватив себя руками.
Балат оглянулся на дерущихся громгончих. Он сделал ставку, потому что от него ожидали чего-то подобного, но пришел сюда не ради денег в отличие от Джушу.
Парень снова провел рукой по волосам и опять посмотрел на письмо. Он не был жестоким человеком. Шаллан знала, что странно так думать, учитывая то, что он иногда делал. Но она знала и доброту, которую он показывал, и силу, что была скрыта в нем. Пока мать их не оставила, брат не казался околдованным смертью. Балат мог вернуться, перестать быть таким. Он мог.
— Мне нужно... — Балат выглянул из-под тента наружу. — Мне нужно идти! Она будет ждать меня. Я не должен заставлять ее ждать.
Он застегнул свою куртку.
Шаллан горячо кивнула, последовав за ним из павильона. Джикс тащился следом, хотя пара человек окликнула его. Вероятно, в этом павильоне его знали.
Балат вышел на солнечный свет. В мгновение ока он показался другим человеком.
— Балат, — позвала Шаллан. — Я не увидела там с тобой Джушу.
— Он не пошел в павильон.
— Что? Я думала...
— Я не знаю, куда он отправился. Он встретился с какими-то людьми сразу после того, как мы приехали.
Брат посмотрел в сторону отдаленного ручья, сбегавшего с холмов и огибающего ярмарку по каналу.
— Что мне ей сказать?
— Откуда мне знать?
— Ты тоже женщина.
— Мне четырнадцать!
В любом случае ей не удастся провести время при дворе. Отец выберет ей мужа. Единственная дочь светлорда Давара была слишком ценной, чтобы растрачивать ее время на такие непостоянные вещи, как ее собственные способности и решения.
— Думаю... Думаю, я просто поговорю с ней, — решил Балат.
Он убежал, не произнеся больше ни слова.
Шаллан проследила, как он удаляется, а затем присела на камень и задрожала, обхватив себя руками. Это место... этот тент... он был ужасным.
Она просидела довольно много времени, стыдясь своей слабости, но также испытывая гордость. У нее получилось. Немного, но она сделала хотя бы что-то.
В конце концов девушка поднялась и кивнула Джиксу, чтобы тот отвел ее назад, к ложе. К этому времени отец уже, наверное, закончил встречу.
Оказалось, что он завершил одну встречу, только чтобы начать следующую. Незнакомый Шаллан мужчина сидел рядом с отцом с бокалом холодной воды в руке. Высокий, худощавый, голубоглазый, с черными волосами без единого намека на примесь в родословной, он носил одежду такого же оттенка. Он взглянул на Шаллан, когда она зашла в ложу.
Мужчина ахнул, уронив бокал на стол. Поймав его в стремительном рывке и не позволив перевернуться, он снова уставился на Шаллан, отвесив челюсть.
Через секунду его лицо изменилось, приняв выражение обыденного безразличия.
— Неуклюжий идиот! — проворчал отец.
Незнакомец отвернулся от Шаллан и тихо заговорил с отцом. Мачеха Шаллан стояла в стороне, вместе с поварами. Девушка проскользнула к ней.
— Кто это?
— Не имеет значения, — ответила Мализа. — Он говорит, что принес вести от твоего брата, но сам такого низкого дана, что даже не может показать документ о своем происхождении.
— Моего брата? Хеларана?
Мализа кивнула.
Шаллан снова повернулась к незнакомцу. Она углядела, как одним незаметным движением тот вытащил что-то из кармана своего плаща и пронес над напитками. Шаллан охватил шок. Она вскинула руку. Яд...
Мужчина незаметно высыпал содержимое в свой собственный бокал и, поднеся его к губам, осушил одним глотком. Что это было?
Шаллан опустила руку. Через мгновение незнакомец поднялся. Он не поклонился отцу перед тем, как уйти, но улыбнулся Шаллан, спустился по ступеням и вышел из ложи.
Вести от Хеларана. Что там могло быть? Шаллан робко направилась к столу.
— Отец?
Взгляд отца был устремлен на дуэль в центре ринга. Двое мужчин без щитов сражались на мечах в классическом стиле. Их размашистые движения копировали приемы, используемые при сражении на Клинках Осколков.
— Вести от нан-Хеларана? — подтолкнула она отца к разговору.
— Никогда не произноси его имя.
— Я...
— Больше не говори о нем, — произнес отец, посмотрев на нее с грозным выражением на лице. — Сегодня я лишу его наследства. Тет-Балат теперь официально нан-Балат, Виким становится тет, Джушу — аша. Теперь у меня только три сына.
Шаллан знала, что лучше не провоцировать отца, когда он в таком настроении. Но как ей разузнать, что сказал посланник? Она вжалась в кресло, снова задрожав.
— Твои братья меня избегают, — проговорил отец, наблюдая за дуэлью. — Хоть бы один решил пообедать с отцом, как того требуют приличия.
Шаллан сложила руки на коленях.
— Джушу, скорее всего, где-нибудь напивается, — продолжил светлорд Давар. — Один Отец Штормов ведает, куда делся Балат. Виким отказывается выходить из повозки.
Он осушил вино в чаше.
— Ты поговоришь с ним? Сегодня не самый хороший день. Если к нему пойду я, то... боюсь, что может что-то случиться.
Шаллан встала и опустила ладонь на плечо отца. Он сгорбился, наклонившись вперед, и обвил одной рукой пустой графин из-под вина. Подняв другую руку, он похлопал ладонь дочери у себя на плече, уставившись в пустоту. Он пытался. Они все пытались.
Шаллан отправилась на поиски экипажа, оставленного вместе с другими повозками на западном склоне ярмарочной котловины. Здесь тянулись высоко вверх джелл-деревья, их затвердевшие стволы были окрашены светло-коричневым крэмом. С каждой ветки торчали тысячи шипов, похожих на языки пламени, но при ее приближении некоторые из них втянулись.
Шаллан удивилась, заметив норку, крадущуюся в тенях. Девушка полагала, что в этих местах их всех давно выловили. Кучеры резались в карты, сидя кружком неподалеку. Некоторые из них были вынуждены остаться, чтобы приглядывать за повозками, хотя Шаллан слышала, как Рен говорил о какой-то очередности, чтобы каждый из них имел возможность погулять по ярмарке. Как оказалось, Рена здесь не было, хотя остальные кучеры поклонились, когда она прошла мимо.
Виким сидел в их экипаже. Тощий, бледный юноша был всего лишь на пятнадцать месяцев старше Шаллан. Он походил на своего близнеца, но мало кто перепутал бы их между собой. Джушу выглядел старше, а Виким стал настолько тощим, что казался больным.
Шаллан забралась внутрь и уселась напротив брата, опустив сумку на сидение рядом.
— Тебя прислал отец, — проговорил Виким, — или ты явилась с одной из своих миссий милосердия?
— И то, и другое.
Он отвернулся от нее, глядя в окно на деревья в стороне от ярмарки.
— Ты не можешь нас исправить, Шаллан. Джушу себя уничтожит. Это только вопрос времени. Балат превращается в отца, шаг за шагом. Мализа плачет через ночь. В один из таких дней отец ее убьет так же, как убил мать.
— А что насчет тебя? — спросила Шаллан. Она выбрала неверные слова и поняла это, как только они сорвались с ее губ.
— Меня? Меня уже не будет поблизости, чтобы увидеть, чем все закончится. К тому времени я буду мертв.
Забравшись на сидение с ногами, Шаллан обхватила себя руками. Светледи Хаше упрекнула бы ее за неподобающую для леди позу.
Что она наделала? Что она сказала?
«Он прав, — подумала она. — Я не могу исправить ситуацию. Хеларан мог бы. А я не могу».
Все медленно разваливалось на части.
— Так что на этот раз? Просто любопытно, что ты припасла на сегодня, чтобы «спасти» меня? Полагаю, для Балата ты использовала девчонку.
Шаллан кивнула.
— Яснее ясного, — объяснил Виким. — После всех тех писем, что ты ей отправила. Джушу? Что с ним?
— У меня есть расписание сегодняшних дуэлей, — прошептала Шаллан. — Он так мечтал драться в поединке. Если я покажу ему сражения, он, возможно, захочет за ними понаблюдать.
— Сначала тебе придется его найти, — фыркнул Виким. — А что насчет меня? Уж ты-то должна знать, что ни мечи, ни смазливые личики на меня не подействуют.
Чувствуя себя по-идиотски, Шаллан покопалась в сумке и выудила несколько листков бумаги.
— Рисунки?
— Математические задачки.
Виким нахмурился, взял их и стал просматривать, рассеянно потирая щеку.
— Я не ардент. Никто не будет пудрить мне мозги и заставлять целыми днями убеждать людей слушать Всемогущего, которому подозрительно нечего сказать самому.
— Это не значит, что ты не можешь учиться, — ответила Шаллан. — Я выписала их из книг отца — уравнения для определения наступления сверхштормов. Я перевела и упростила текст в глифы, чтобы ты мог их прочесть. Подумала, что ты мог бы спрогнозировать, когда придут следующие сверхшторма...
Он пролистал страницы.
— Ты скопировала и перевела их все, даже рисунки. Шторма, Шаллан. Сколько ты потратила времени?
Она пожала плечами. Ушли недели, но у нее было много свободного времени. Днями она сидела в саду, вечерами — в своей комнате, изредка посещая ардентов ради каких-нибудь мирных наставлений о Всемогущем. Хорошо, когда есть чем заняться.
— Глупости, — сказал Виким, отложив страницы. — Чего, ты думаешь, добьешься? Не могу поверить, что ты потратила столько времени впустую.
Шаллан опустила голову и, смаргивая слезы, выбралась из повозки. Она чувствовала себя ужасно — не только из-за слов Викима, но и из-за своей эмоциональности. Она не смогла удержать чувства под контролем.
Девушка поспешила уйти подальше от повозок, надеясь, что кучеры не заметили, как она вытирала глаза безопасной рукой. Шаллан присела на камень и попыталась взять себя в руки, но ничего не вышло, и она разрыдалась, уже не сдерживаясь. Когда мимо пробежали несколько паршменов, ведущих хозяйских громгончих, она отвернулась в сторону. Охота была частью празднеств.
— Громгончая, — произнес голос за ее спиной.
Шаллан подскочила от неожиданности, прижав безопасную руку к груди, и обернулась.
На ветке дерева расположился мужчина, одетый в черный костюм. Когда она его заметила, он переместился, и шипообразные листья вокруг него втянулись исчезающей волной красно-оранжевого цвета. Посланник, говоривший с отцом ранее.
— Я задаюсь вопросом, — сказал он, — не кажется ли кому-нибудь из вас странным этот термин. Вы ведь знаете, что такое гром. Но что такое гончая?
— Какая разница? — спросила Шаллан.
— Ведь это слово, — продолжил посланник, — простое слово, в котором содержится целый мир, как набухшая почка.
Он осмотрел ее.
— Я не ожидал, что встречу тебя здесь.
— Я...
Инстинкты Шаллан подсказывали ей держаться подальше от этого странного человека. Но ведь у него были вести от Хеларана — вести, которыми отец никогда не поделится.
— А где вы ожидали меня встретить? На дуэльной площадке?
Мужчина раскачался на ветке и спрыгнул на землю.
Шаллан отступила назад.
— Не нужно, — сказал незнакомец, присев на камень. — Меня можно не бояться. Я совсем не умею причинять людям вред. Виню в этом свое воспитание.
— Вы располагаете новостями о моем брате Хеларане.
Посланник кивнул.
— Он очень целеустремленный молодой человек.
— Где он?
— Занимается тем, что считает очень важным. Я вменяю подобное ему в вину, потому что полагаю, что нет ничего более пугающего, чем человек, который пытается заниматься тем, что, по его мнению, важно. Очень мало вещей в мире когда-либо происходили случайно — по крайней мере, в крупных масштабах — из-за того, что кто-то решил повести себя легкомысленно.
— Так он в порядке? — спросила Шаллан.
— В относительном. Послание для твоего отца гласило, что у Хеларана есть глаза поблизости, и он наблюдает.
Неудивительно, что у отца испортилось настроение.
— Где он? — спросила Шаллан, робко шагнув вперед. — Просил ли он вас поговорить со мной?
— Сожалею, юная леди, — ответил мужчина более мягко. — Он передал только короткое послание для твоего отца, и то только потому, что я упомянул, что поеду в вашу сторону.
— О! Я подумала, что он послал вас сюда. Я имею в виду, что ваш приезд к нам был вашей главной целью.
— Получается, что так и есть. Скажи мне, юная леди, говорили ли с тобой спрены?
Гаснут огни, из них уходит жизнь.
Перекрученные символы, которые не должны видеть ничьи глаза.
Душа ее матери в коробке.
— Я... — замялась Шаллан. — Нет. Зачем спренам говорить со мной?
— Никаких голосов? — спросил мужчина, наклоняясь вперед. — Сферы не тускнеют, когда ты рядом?
— Прошу прощения, но мне следует вернуться обратно к отцу. Он будет меня искать.
— Твой отец медленно разрушает вашу семью, — проговорил посланник. — Твой брат оказался прав на его счет. Он ошибался во всем остальном.
— Например, в чем?
— Смотри.
Мужчина кивнул в сторону повозок. Шаллан находилась как раз в том месте, откуда через окно было видно, что происходит в их экипаже. Она прищурилась.
Внутри Виким склонился и писал что-то карандашом, который вытащил из оставленной ею сумки. Он решал математические задачки, которые она принесла.
Он улыбался.
Ее охватило тепло. Тепло, как яркое сияние, как радость, испытанная ею раньше. Так давно. До того, как все пошло наперекосяк. До смерти матери.
Посланник прошептал:
— Два слепца, ожидающие конца эпохи, размышляли о красоте. Они сидели на вершине утеса, высоко над землей, и ничего не видели.
Шаллан посмотрела на него.
— А?
— «Можно ли отнять красоту у человека?» — спросил один у другого.
«Ее отняли у меня, — ответил второй. — Ибо я не могу ее вспомнить».
Этот человек ослеп после несчастного случая в детстве.
«Каждую ночь я молюсь Всевышнему, чтобы он вернул мне зрение, и я смог бы заново обрести красоту».
«Значит, красоту необходимо видеть глазами?» — спросил первый.
«Конечно. В этом заключается ее природа. Как ты сможешь оценить произведение искусства, не увидев его?»
«Я могу услышать музыкальный шедевр», — ответил первый.
«Прекрасно, ты можешь услышать некоторые виды красоты, но у тебя не выйдет познать подлинную красоту, не имея зрения. Только ее малую часть».
«Скульптура, — проговорил первый. — Разве я не могу почувствовать все ее изгибы и выпуклости, касания резца, превратившего обычный камень в необыкновенное чудо?»
«Полагаю, что так, — согласился второй. — Ты сможешь познать красоту скульптуры».
«А что насчет красоты еды? Разве это не произведение искусства, когда повар создает шедевр, чтобы усладить чувство вкуса?»
«Полагаю, что так, — ответил второй. — Ты сможешь познать красоту искусства повара».
«А что насчет красоты женщины, — продолжил первый. — Разве я не могу познать красоту женщины в нежности ее ласки, мягкости ее голоса, в остроте ее разума, когда она будет читать мне философские трактаты? Разве я не смогу познать такую красоту? Разве я не смогу познать большую часть видов красоты, даже не имея зрения?»
«Прекрасно, — ответил второй. — Но что, если тебе отрежут уши, заберут твой слух? Отрежут язык, вынудив тебя замолчать, лишат чувства вкуса? Что, если твою кожу сожгут и ты больше не сможешь осязать? Что, если единственное оставшееся тебе — это боль? Тогда ты не сможешь познать красоту. Ее можно отнять у человека».
Посланник замолчал и наклонил голову, посмотрев на Шаллан.
— В чем дело? — спросила она.
— А ты что думаешь? Можно ли отнять красоту у человека? Если он не сможет касаться, ощущать запах, слышать, видеть... Что, если все, что он знает, это боль? Отняли ли у такого человека красоту?
— Я... — Какое это вообще имело отношение к чему-либо? — Меняется ли боль день ото дня?
— Допустим, что да, — ответил посланник.
— Тогда для такого человека красота будет заключаться в том времени, когда боль уменьшается. Зачем вы рассказали мне эту историю?
Посланник улыбнулся.
— Быть человеком — значит искать красоту, Шаллан. Не отчаивайся, не переставай искать, потому что на твоем пути выросли шипы. Скажи мне, какую самую прекрасную вещь ты можешь себе представить?
— Отец, скорее всего, в недоумении, куда я подевалась...
— Ответь мне, — сказал мужчина. — А я расскажу, где находится твой брат.
— Тогда чудесная картина. Это самая красивая вещь.
— Ложь. Скажи мне правду. Что это, дитя? Что для тебя красота?
— Я... — Что же это? — Моя мать до сих пор жива.
Шаллан обнаружила, что шепчет, встретившись с ним взглядом.
— И?
— И мы в саду, — продолжила она. — Мать разговаривает с отцом, а он смеется. Смеется и обнимает ее. Мы все там, в том числе и Хеларан. Он никогда не уезжал. Знакомый моей матери... Дредер... никогда не приходил в наш дом. Мать любит меня. Она обучает меня философии и показывает, как рисовать.
— Хорошо, — произнес посланник. — Но ты можешь лучше. Каково это место? Каким ты его ощущаешь?
— Весна, — проговорила Шаллан резче, чувствуя раздражение. — Мохоплющ цветет ярко-красным. Он сладко пахнет, а воздух влажный от утреннего сверхшторма. Мать шепчет, но ее голос звучит музыкой. Смех отца не отдается эхом — он поднимается прямо в воздух и обволакивает нас всех. Хеларан учит Джушу, как обращаться с мечом, они тренируются неподалеку. Виким смеется, когда Хеларан получает удар по ноге. Он готовится стать ардентом, как хотела мать. Я рисую их всех, царапая угольком по бумаге. Мне тепло, несмотря на легкую прохладу в воздухе. Рядом со мной стоит чашка сидра, и я чувствую сладость во рту от только что сделанного глотка. Это красиво, потому что могло бы быть правдой. Должно было стать правдой. Я...
Она сморгнула слезы. Она видела. Отец Штормов, но она это видела. Слышала голос матери, заметила, как Джушу передает сферы Балату, потому что проиграл дуэль, но смеется, не заботясь о потере денег. Она чувствовала воздух, запахи, слышала, как в кустах шумят сонглинги. Картина практически стала реальностью.
Перед ней плавали сгустки света. Посланник вытащил пригоршню сфер и протянул в ее сторону, пристально глядя прямо в глаза. Между ними поднимался парообразный штормсвет. Шаллан пошевелила пальцами, и образ идеальной жизни обернулся вокруг нее, как уютное теплое одеяло.
«Нет».
Она отпрянула назад. Туманный свет растаял.
— Я вижу, — проговорил тихо посланник, — что ты пока не понимаешь в полной мере природу лжи. У меня была такая же проблема, много лет назад. Осколки здесь очень суровы. Тебе придется столкнуться с правдой, дитя, прежде чем ты сможешь развиваться дальше. Как человек, которому сначала необходимо изучить закон, чтобы потом нарушить его.
Тени ее прошлого плавали в глубинах разума, лишь слегка показываясь на солнечный свет.
— Вы можете мне помочь?
— Нет. Не сейчас. Во-первых, ты еще не готова, а у меня есть дела. Как-нибудь в другой раз. Продолжай колоться о шипы, ты сильная, и прокладывай дорогу к свету. Вещи, с которыми ты сражаешься, не совсем естественные.
Он поднялся на ноги и поклонился ей.
— Мой брат, — напомнила Шаллан.
— Он в Алеткаре.
— В Алеткаре? Но почему?
— Потому что там он чувствует себя нужным, конечно же. Если я увижу его снова, передам от тебя привет.
Посланник пошел прочь легкой походкой, двигаясь плавно, как в танце.
Шаллан смотрела, как он уходит, и чувствовала, что в глубине ее души все встает на места, что части ее разума собираются в одно целое. Она поняла, что даже не спросила, как зовут мужчину.
Назад: ГЛАВА 44. Одна из форм справедливости
Дальше: ГЛАВА 46. Патриоты
