Дорога, по которой ехал Джим, начала взбираться на Ред-Хиллз; первая возвышенность на краю обширной равнины, занимающей большую часть округа, этот холмик казался передовым дозорным, которого выслали столпившиеся позади него горы. Джим читал в книгах, что когда-то, еще в двадцатые годы прошлого века, здесь была шахта, ртутная шахта Ред-Хиллз; шахту закрыли, но отвалы пустой породы сохранились на многие десятилетия. А красноватый цвет покрывающей холм почвы объясняется высоким содержанием киновари.

Дома все, как всегда. Деннис вернулся с работы и сразу пошел в гараж – копаться в моторе, который, как и вся его машина, и так находится в идеальном, словно только что из магазина, состоянии. Поздоровавшись с отцом и не получив никакого ответа, Джим поплелся на кухню, где Люси готовила ужин. Очень скоро он оказался в курсе последних церковных событий: священник все еще не пришел в себя после недавней смерти жены, новый викарий продолжает допекать старых, заслуженных прихожан, Люси так и занимается канцелярскими делами прихода, а последнее время ей помогает в этом Лилиан Кейлбахер.

Затем он услышал, как живут подруги Люси, а чуть попозже – о работе Денниса. Никаких иных способов узнать об отцовских делах у Джима нет, Деннис считает его – и вполне справедливо считает – псевдорадикальным пацифистом, сентиментально осуждающим производство оружия. Но и сама Люси – по сходным, очевидно, причинам – знает весьма немного; сбивчивый рассказ, который выслушивает Джим, состоит по большей части из ее собственных догадок и предположений, основанных на обрывках фраз Денниса; с работы отец приходит злой и неразговорчивый – вот, собственно, и вся реальная информация.

– Он ненавидит своего начальника Лемона, – огорченно говорит Люси. Это ей не нравится, это не по-христиански, это вредит здоровью Денниса, это вредит его карьере. – Он даже не пытается его понять, а нужно бы. Ведь этот человек – совсем не какой-нибудь там дьявол во плоти или еще что. У него, наверное, тоже есть какие-нибудь свои неприятности.

– Не знаю, – качает головой Джим. – Бывают люди, с которыми просто невозможно иметь дело.

– Все дело в том, как ты сам к этому относишься, – огорченно вздыхает Люси. – Деннису стоило бы придумать себе какое-нибудь хобби, что-нибудь такое, что отвлекало бы его мысли от работы.

– Так у него есть машина, верно? Вот тебе и хобби.

– Да, конечно, только ведь это почти то же самое, что и на работе. Там он заставляет работать один механизм, а тут другой.

Едва Джим приступил к изложению хроники собственной своей жизни за прошедшую неделю (с большими, естественно, цензурными изъятиями), как из гаража вернулся отец. Когда Деннис умылся, Люси подала салат и запеканку; все сели за стол, и она прочитала молитву. Деннис быстро, молча поел, встал и снова пошел в гараж.

– Как там Шейла? – спросила Люси, направляясь к раковине со стопкой тарелок.

– Ну, понимаешь… – Джим почувствовал себя виноватым, он не только не видел за это время Шейлу, но даже почти о ней не вспоминал. – Мы сейчас как-то редко встречаемся.

Люси неодобрительно поцокала языком; у нее ко всей этой истории двойственное отношение. Шейла – не христианка. Хорошо бы Джиму остановить свой выбор на какой-нибудь порядочной христианской девушке, может быть – даже жениться; среди прихожанок церкви есть вполне подходящие кандидатки. С другой стороны, Люси видела Шейлу. Шейла ей понравилась, а реальное – оно всегда значит больше, чем любые теории и мечтания.

– А что у вас такое?

– Да как тебе сказать… Мы вроде как не в одной колее, – повторяет Джим одну из любимых фраз матери.

– Шейла хорошая девушка, – качает головой Люси. – Мне она нравится. Тебе нужно зайти к ней и поговорить. Вы должны общаться.

Святой принцип Люси – беседой можно исправить все что угодно. Будь Деннис поразговорчивее, думает Джим, она быстро бы отказалась от этого принципа, поняла бы, как далек он от реальности.

– Да, я к ней забегу. – Ведь и правда нужно забежать. Нужно сказать Шейле, что он, как бы это выразиться, встречается с другими людьми. Трудный получится разговорчик, это еще мягко говоря. Поэтому мозг Джима сию же секунду деловито принимается забывать отважное решение. Шейла и сама все поймет. – Обязательно забегу.

– А к Тому ты ходил?

– Да.

– И как он там?

– Примерно, как и раньше.

– Лучше бы ему жить с нами, – вздыхает Люси.

– Ну и куда бы вы его положили? – с сомнением спрашивает Джим. – И кто бы за ним ухаживал?

– Я это все понимаю. – Подбородок Люси начинает чуть подрагивать, и Джим неожиданно осознает, насколько она расстроена. Вот только чем? – Понимаю, но все равно это неправильно, плохо.

Может, и неправильно.

– Я постараюсь ходить к нему почаще. – Это обещание начинает забываться с такой же скоростью, как и предыдущее.

– На этой неделе Деннис снова летит в Вашингтон.

– Что-то он в этом году туда зачастил.

– Да.

Люси все еще не может успокоиться после разговора о дяде Томе, она закидывает тарелки в посудомойку почти не глядя. Джиму не хочется спрашивать, в чем дело, обязательно ведь мать расплачется, а потом ее успокаивай. Он делает вид, что ничего не замечает, и с преувеличенной жизнерадостностью рассказывает, как прошла неделя, какие книги читал, что рассказывал учащимся на уроках, и видит, что Люси понемногу берет себя в руки. Что она, с Деннисом, что ли, поссорилась? Ну, в отношения родителей лучше не лезть. Джим почти ничего об этих отношениях не знает и ровно ничего в них не понимает. Да, собственно, и не хочет знать и понимать – так спокойнее.

С посудой покончено, разговор тем временем становится обрывочным, бессвязным.

– Что ты сказала? – переспрашивает Джим, задумавшийся о своих делах.

– Джим, ты меня не слушаешь. – Смертный грех по понятиям этого дома. Смертный и – увы – в этом же доме весьма распространенный.

– Прости, пожалуйста, – пробормотал Джим, но тут же на глаза ему попал крупный газетный заголовок. – Просто невероятно, в Индии снова голод.

– Да? А что там пишут?

– Все то же самое. Третий большой голод в Азии за один этот год, еще миллион умерших. А вот это, ты на это посмотри! Столкновение в Мозамбике, убито сто человек! – Из кухонного окна открывается вид на базу морской пехоты. Эль-Торо, большая база. Два огромных ангара, около них, словно пчелы вокруг улья, кружат вертолеты, некоторые садятся, вместо них взлетают другие.

– Им нужно научиться говорить.

Джим молча кивает, все его внимание поглощено второй заметкой. Затем он откладывает газету и встает.

– Ну, я пошел. А то еще опоздаю на урок.

– Иди. Только не забывай, пожалуйста, почаще ходить к Тому. – Люси говорит очень серьезно, настойчиво, даже укоризненно. Да что же это с ней такое? Никак не успокоится.

– Не забуду, но ведь я был у него сегодня. Теперь съезжу в следующий четверг.

– Лучше бы во вторник.

Джим плетется в гараж. За весь вечер он так и не заметил ничего особенного в напряженном, взрывном молчании Денниса. Молчит себе и молчит. Джим давно привык к неразговорчивости отца.

– Кхе-кхе. – Деннис оставляет разноцветные провода, опутывающие двигательный блок машины, и глядит на неловко переминающегося сына. – Э-э, папа, у моей машины что-то непонятное с подачей энергии.

Деннис сдвинул очки на лоб и меряет Джима тяжелым взглядом.

– А как она берет с места? – спрашивает он после долгой паузы.

– Да тоже не слишком хорошо.

– Когда ты чистил контакты энергоприемника?

– Ну-у…

Не скрывая раздражения, Деннис хватает инструменты и ветошь, выходит из гаража и направляется к машине Джима. В ярком свете уличного фонаря старенький «вольво» выглядит особенно грязным, неухоженным. Деннис молча открывает капот и лезет в двигательный отсек, чтобы поднять держатель контактных щеток. И как же мне обрыдло возиться с твоей машиной, красноречиво говорит его согнутая спина.

– Вот, посмотри! Они же буквально заросли дерьмом! – Щетки, забирающие энергию из медной путевой дорожки, сплошь покрыты черной маслянистой пленкой. – Давай приводи их в порядок.

Джим берется за дело, он неумело возится с отверткой, отвертка соскакивает и пропахивает на поверхности одной из щеток блестящую бороздку; совсем рядом с левым глазом Денниса пролетает увесистый комок липкой грязи.

– Да осторожнее, ты же их изуродуешь. – Деннис отодвигает сына в сторону. – Посмотри, как я это делаю.

Джим смотрит, впадая во все большую тоску. Руки Денниса работают быстро, уверенно, экономно; через несколько минут каждая щетка сияет тусклой медью.

– Только ты ведь опять запустишь все это к чертовой матери, – Деннис безнадежно машет в сторону раскрытого капота.

– Нет, папа, – слабо протестует Джим. Он знает, что после стольких лет неумелого и наплевательского обращения с машиной вряд ли удастся убедить Денниса в своей искренности и заинтересованности. Все это, конечно же, интересно – в чисто теоретическом плане. Силы энтропии, сопротивление неуклонному ее натиску, великолепная метафора для описания социума и т. д. Но только закрыт капот, и уже через десять секунд все физические подробности бледнеют, куда-то испаряются, описывающие их слова звучат непонятной тарабарщиной, и Джим возвращается к обычному своему состоянию полной технической неграмотности, так ничего и не почерпнув из урока. «Странно, ведь память у меня хорошая, может, все это мне и вправду не интересно?»

– Так ты ищешь себе другую работу? – с той же безнадежностью спрашивает Деннис.

– Да, конечно, все время ищу.

По лицу Денниса скользит гримаса отвращения.

– А ты знаешь, что я так и плачу страховку за эту машину? – спрашивает он, собирая инструменты. – Это ты знаешь?

– Да, знаю! – Джим болезненно морщится, факт действительно постыдный. В таком возрасте сидеть на шее у родителей. Не уметь даже заработать себе на жизнь. Но раскаяние раскаянием, а презрение, горящее в глазах отца, заставляет Джима ощетиниться: – Очень тебе благодарен, но дальше я буду платить сам, начиная со следующего взноса.

А кто мешал ему платить раньше? Вот это уже доводит Денниса до белого каления.

– Ничего ты не будешь. – Слова звучат резко, почти оскорбительно. – По закону каждый водитель обязан иметь страховку, а тебе ее не потянуть. Если я понадеюсь на тебя, а ты пропустишь взнос и вляпаешься в аварию, кто тогда будет платить по счетам, ты, что ли?

– Ничего бы я не пропустил! – хмурится Джим; он искренне возмущен, что отец мог даже предположить такое.

– А вот я в этом не уверен.

Джим поворачивается, идет прочь, делает круг и возвращается. Ему стыдно, ему очень обидно, он в полной ярости. Но сказать-то ему нечего. А если он к тому же не выдержит и разревется…

– Я никогда такого не делаю! – кричит он. – Я выполняю все свои обязательства!

– Черта с два ты выполняешь, – машет рукой Деннис. – Ты и себя-то прокормить не можешь. А это что, не входит в твои обязанности? Почему ты не найдешь такую работу, которая позволила бы тебе платить по всем своим счетам? Или хотя бы не научишься соизмерять свои расходы с доходами? Ведь ты же не станешь утверждать, что не тратишь ничего из своего заработка на развлечения?

– Не стану!

– Вот так и получается, что я вынужден платить по счетам двадцатисемилетнего оболтуса!

– А мне и не надо, чтобы ты по ним платил! Обрыдло мне это!

– Надо же – тебе обрыдло! Прекрасно, больше я не буду, на том и порешим. Но тогда тебе тем более нужна приличная работа.

– Да я же ищу! И обе мои работы тоже приличные! Какую-то секунду кажется, что отец его ударит, Деннис даже перекладывает инструменты в левую руку – мгновенно, не раздумывая… Но тут же застывает, хмурится, резко поворачивается и уходит в дом. Джим прыгает в машину и уезжает, ничего не видя вокруг и дико, отчаянно ругаясь.