Би-ип! Би-ип! Бип-бип.

– Ты меня подрезал! – заорал, высунувшись из окна машины, Джим Макферсон; ни в чем не повинный хозяин «мини-хонды» – именно ее вывела вперед автоматическая программа – недоуменно оглянулся. Древний «вольво» резко рванул вверх, а наполовину вывалившийся наружу Джим повис, чуть не бороздя носом бетон. Эйб Бернард ухватил его за ремень и втащил обратно.

– Ну, ты даешь!

На округ Ориндж опустилась ночь, миля за милей под колеса стелется аутопия, в машине четверо друзей. Звезды школьной борцовской команды (сколько же это лет прошло – неужели десять?), они катаются по сиденьям «вольво», пытаются прижать Таши Накамуру, не подпустить его к глазной пипетке с новейшим зельем Сэнди Чапмэна. Таш выступал в полутяжелом и единственный из компании сохранил приличную форму, такого не прижмешь; он победоносно выдрался из рук друзей и заграбастал пипетку, ни на секунду не переставая горланить на пару со старым джимовским компакт-диском: «Дайте мне кто-нибудь чизбургер!» Въездная полоса заворачивает еще круче, контакты с визгом цепляются за электромагнитную – силовую и управляющую – дорожку, на заднем сиденье образуется куча мала.

– Хо-хо, а пипетку-то я вроде уронил!

– Слышь, мы уже на трассе, верно? А чего же никто не следит?

Эйб ужом протискивается на водительское место, осматривается. Все путем. Следуя своим программам, машины жужжат себе потихоньку, мчатся на север точно вдоль восьми дорожек, тянущихся по центру каждой полосы. Впереди – река красных хвостовых огней, сзади – белые подфарники. Некоторые машины сваливают на S-образные дорожки, перестраиваются из ряда в ряд – слева направо, справа налево, желтые указатели поворота отщелкивают ритм этого устремленного вперед потока, клик-клик-клик, клик-клик-клик. На ньюпортской трассе сегодня все путем.

– Нашли там эту пипетку? – голос Эйба звучит чуть недовольно.

– Ага, тут она.

Ведущая на север полоса плавно вздымается вверх, пересекая широко распластавшуюся развязку – здесь трассы расходятся на Сан-Диего, Дель-Мар, Коста-Месу и Сан-Хоакин. Двадцать четыре бетонные ленты свиваются чудовищным – три сотни футов высоты и миля в диаметре – гордиевым узлом, «вольво» пролетает по самой середине этого монумента аутопии, как букашка сквозь сердце великана. Старая калоша Джима загудела полутоном выше, и вдруг показалось, что они посреди посадочного поля международного аэропорта Джона Уэйна, как раз проносящегося по правую руку; в этажерке магистралей северная ньюпортская – самая верхняя, их отделяет от матушки Земли добрая сотня футов. И на многие мили вокруг – ночной ОкО. Представьте себе:

Огромная решетка света.

Вольфрам, неон, натрий, ртуть, ксенон, галогены.

Внизу квадратная сетка оранжевых уличных огней.

Сияет все, способное сиять.

Ртутные лампы: голубые кристаллы над трассами, домами, автостоянками.

Режущий глаза ксенон, сверкающий на магазинах, стадионе, Диснейленде.

Огромные галогенные пальцы прожекторов, шарящие в ночном небе аэропорта.

Красные всплески «скорой помощи».

Неизбывное повторение: красный-зеленый-желтый, красный-зеленый-желтый.

Задние огни и передние огни, красные и белые кровяные шарики, проталкиваемые сквозь лейкемическое тело света.

В твоем мозгу красный стоп-сигнал.

Миллиард огней. (Десять миллионов людей.) Сколько киловатт в час?

Решетка, уложенная на решетку, от гор и до моря. Миллиард огней.

Да, округ Ориндж.

Джим закапывает себе в глаз солидную каплю новейшей продукции Сэнди, промаргивается, и тут же окружающее начинает пульсировать. В мгновенном сатори он прозревает структуру всех структур – все слои освещения ОкО, за многие десятилетия, за многие поколения. Некоторые из решеток даже приподнимаются над землей и поворачиваются на девяносто градусов, чтобы согласоваться с метаструктурой открывшегося целого.

– Я бы назвал эту твою штуку Прозрение структур.

– Подходяще, – согласен Сэнди, – я это вижу.

– Да с такой высоты все увидишь и после таблетки аспирина, – возражает Эйб.

– Точно. И это я вижу.

– Нужно назвать ее Согласие, – предлагает Таши.

– Точно. И это я вижу.

– Мы в центре мира, – объявляет Джим. Эйб и Таши начинают озираться по сторонам, словно они пропустили дорожный знак – ведь должна же быть табличка, или еще что, точно? – Округ Ориндж – это конец истории, чистейший ее продукт. Тысячи лет цивилизация двигалась на запад, пыталась догнать закатное солнце, а потом они пришли сюда, на берег Тихого, и дальше идти было нельзя. Тогда они остановились здесь и сделали вот это. Они были на последнем великом подъеме корпоративного капитализма, потому-то все здесь организовано чистейшим образом: покупать и продавать, покупать и продавать, и так все до самой мелочи.

– Марксист хренов.

– Им, наверное, нравились фонари.

Джим стряхивает с себя друзей и мгновенно впадает в тоску; разговор об истории возвращает его к главной миссии сегодняшней ночи.

– А ведь было совсем не так!

– Загибаешь, – говорит Таши; они с Эйбом обмениваются улыбками: Джим бывает такое отмочит – почище видео.

– Нет, не загибаю. Вся эта низина была покрыта апельсиновыми рощами, двести квадратных миль апельсиновых рощ, а то и больше. Здесь было больше апельсинов, чем сейчас лампочек.

– Что-то верится с трудом, – хором откликаются его друзья.

– Но это так! Округ Ориндж был сплошным огромным апельсиновым садом, – вздыхает Джим. Эйб, Таш и Сэнди переглядываются.

– Это ж сколько деревьев, – серьезно заявляет Эйб. Таш давится смешком, а не желающего сдерживаться Сэнди охватывает приступ знаменитого чапмэновского хохота:

– А-хахахахахаха, а-хахахахахаха.

– Слышь, – спрашивает Таш, – а тебе не надоела дорога?

– Спрашиваешь! – орет Джим.

Эйб щелкает переключателем рядов, они сворачивают в крайний правый, а затем крутят по выездной эстакаде, пока не оказываются двумя уровнями ниже, на Чапмэн-авеню. Улица Сэнди. У нее всего два уровня, и ведущий на восток, где они и оказались, верхний из этих двух. В Эль-Модене кончается вся этажерка, они снова на земле, на шоссе с двухсторонним движением.

– Куда теперь, профессор?

– Паркуйся в молле, – говорит Джим.

Эйб пристраивает машину, а Джим тем временем еще раз справляется по карте. Он дрожит от возбуждения – совсем ведь новая идея, эта самая миссия, эдакая самодеятельная археология. Годы чтения книг по местной истории породили в нем неконтролируемый уже порыв что-нибудь такое найти, страстное желание потрогать, погладить какую-нибудь реликвию прошлого. И сегодня – великий день. Великая ночь.

Они припарковались в конце Хьюз-молла, перед рестораном «Эль-Торито».

– Здесь ведь самое старое здание округи, – объясняет Джим. – Квакерская церковь, построена в 1887 году. Они повесили здоровый колокол, но он был слишком тяжелый, и когда первый раз задула Санта-Ана, все здание обрушилось. А они снова его построили. Сейчас-то не разберешь, над ним взгромоздили ресторан, а в старом помещении теперь казино. Но это дает точку отсчета – вот, погляди на старой карте. А точно в ста сорока ярдах к западу, на другой стороне улицы, расположена эль-моденская начальная школа, построена в тысяча девятьсот пятом.

– Никогда такой не видел, – сказал Таш.

– Ее теперь нет, снесли в шестидесятые прошлого века. Но двоюродный дедушка мамы ходил сюда, когда был маленьким, и он мне про нее рассказывал. Там было два деревянных здания, а между ними немощеный двор. Когда здания снесли, обломки покидали вниз, в подвалы, а потом залили все бетоном. У меня точно отмечено положение этих зданий. Западное из них прямо под видеодворцом «Пышные пышки» и его автостоянкой.

– Ты хочешь сказать, – удивляется Эйб, – что нам всего-то и надо что проломить покрытие автостоянки…

– Ну да, потому я и просил тебя захватить инструменты…

– Пробить бетон, прокопать три-четыре фута подсыпки – и мы доберемся до руин эль-моденской начальной школы, существовавшей с 1905 по 1960 год от Рождества Христова?

– Вот именно!

– Так давай! – провозглашает Эйб. – Чего же мы ждем?

– А-хахахахахахахаха…

Они выскакивают наружу, расхватывают инструменты, идут по Чапмэн-авеню; в окнах проезжающих машин – лица, глазеющие на людей, передвигающихся пешком.

– Там ведь и закладной камень есть, – все сильнее возбуждается Джим. – И дата на нем высечена. Если бы мы его…

Посетители «Пышек» сверкают ослепительно яркой красно-желто-синей одеждой – в этом сезоне модны основные цвета спектра, – поглощают ослепительно яркие зеленые, пурпурные и желтые пышки, а затем погружаются в голографическую реальность африканской саванны. Четверка друзей огибает видеодворец и выходит на примыкающую к нему маленькую темную автостоянку, с одной стороны которой – глухая стена кинотеатра, с другой – глухая стена супермаркета, а в глубине – глухая стена жилого комплекса. Света не надо – хватает отраженного в низких облаках сияния ОкО. На старом, заляпанном машинным маслом бетоне, совсем рядом со стеной «Пышных пышек», нарисованы маслом крестики – пометки, сделанные Джимом во время разведывательного похода.

– Прямо вот тут.

Эйб и Таш скидывают с плеч инструменты и вытаскивают дорожное спасательное оборудование Эйба.

– Вообще-то не стоило мне это брать, – печально трясет головой Эйб. – Есть, конечно, запасное, но ведь чего не случается…

Он берет вибрационную пилу, Таш – игольчатый пробойник, вскоре бетон проломлен, еще несколько минут – и в нем вырезана основательная дыра. Треск, визг и скрежет почти без остатка тонут в городском шуме. Затем Таш с Эйбом надевают рабочие рукавицы и принимаются вытаскивать обломки. Дело не очень трудное – бетон здесь толщиной всего дюйма в четыре. К нижней стороне обломков прилепились дюймовые корки древнего асфальта.

– Просто залили старую поверхность, – комментирует Джим. – На этом месте очень толстый культурный слой.

Вскоре автостоянка украсилась квадратной дырой примерно четыре на четыре фута.

– Подумают наверное, что кто-то пытался проникнуть в заведение и похитить формулы секретных пышек, – говорит Таш. Они с Сэнди затягивают рекламную песенку Пышек:

Всем сладкоежкам радость несет То, что вокруг этой круглой дыры…

– Ну так что, Джим? – вопрошает Таш. – Где же твоя эль-моденская начальная школа? Тут вроде одна земля.

– Это подсыпка. Нужно ее расчистить.

Сэнди вручает Джиму короткую алюминиевую лопату.

– Твоя очередь.

И Джим берется за работу. Джим никогда не был особенно сильным, боролся он в весе мухи, всего сто двадцать три фунта при вполне нормальном росте, и полагался не столько на грубую силу, сколько на быстроту и ловкость – даже когда тренер Бигл, по прозвищу Дикий пес, заставлял их по четыре часа в день ворочать железо.

С умением у Джима тоже не очень – каждый взмах лопаты выкидывает жалкую горсточку земли. Раздосадованный такими результатами, он выставляет ногу вперед, поднятая обеими руками лопата резко идет вниз – но останавливается на полпути, перехваченная здоровенной клешней Таши.

– Сдурел, Джим? Ты же чуть не ампутировал себе ногу! Думай все-таки, что делаешь, ладно?

– А-хахахахахахаха.

Но вот энтузиазма у него хоть отбавляй, так что через некоторое время яма достигает глубины фута в два, только теперь появляется новая трудность – как помешать земле обваливаться со стенок и засыпать дно? На место Джима встает Эйб, и дело идет быстрее; примерно через час после начала операции лопата глухо стукается обо что-то деревянное.

– Ого! И даже о-го-го! Клад!

Эйб расчищает толстый деревянный брус. Хорошее дерево, то ли дуб, то ли бук, то ли еще что в этом роде. Сухое и ничуть не прогнившее. Рядом обнаруживается обтесанный каменный блок, одна сторона его скошена и изрезана желобками.

– Отлично! – орет Джим. – То самое! Это из фундамента, на таких камнях выбивают дату.

Эйб очищает поверхность камня, но даты нет.

– А может, на другой стороне…

– Слышь, Эйб, – говорит Таш, толкая Сэнди локтем. – Сколько, думаешь, весит этот булыжник?

– Не знаю. – Эйб пинает камень. – Может, тонну.

– Да брось ты! – говорит Джим.

– Ну ладно… может, каких-нибудь семьсот–восемьсот фунтов.

– А-хахахахахахахаха.

– А что, если взять на память кусок этой деревяшки? – предлагает Эйб. – Это, конечно, только для начала. – Он берется за вибрационную пилу и выпиливает часть треугольного бруса.

– Минуты две не трогай черную сторону.

Джим получает деревянную призму, нечто вроде старинной линейки. И глядит на нее с большим сомнением. Такое вот, значит, прошлое…

– Тихо! – говорит Сэнди и выглядывает на улицу. – Полиция. – Он телепат по этой части.

Сэнди спланировал путь отхода и мгновенно ныряет между супермаркетом и жилым комплексом. Он не может позволить себе даже мимолетную встречу с полицейским, тем более – арест, а тут изуродована автостоянка.

Остальные хватают инструменты Эйба и бросаются следом – в тот самый момент, когда луч прожектора заливает стоянку ослепительно белым ксеноновым светом. Гремит стократно усиленный голос, приказывает остановиться, но они уже надежно укрылись в ходах и переходах жилого комплекса, как тараканы под холодильником. Правда, сегодня полицейские настроены решительно, нельзя же, понимаешь, позволять этим хулиганам калечить автостоянки, так что охота продолжается; врассыпную, короткими бросками четверо друзей перемещаются то в крохотные клетушки двориков, то на наружные галереи второго и третьего этажей, то в загородки мусоропроводов, то в дверные ниши… Комплекс – типичный образчик архитектуры L-5, основной формы двадцать первого века, но он не так велик, как большинство жилых лабиринтов ОкО, в нем не так много хороших мест для укрытия. Пересекая очередной дворик (двенадцать на двенадцать), Джим спотыкается об игрушечного робота и роняет свою археологическую драгоценность; деревяшка со стуком куда-то улетает, Джим мечется в поисках, но недолго – выскочивший из-за угла Сэнди уволакивает его к лифту. И очень вовремя: на горизонте появляется полицейский в шлеме с инфракрасными очками, кто его там знает, вдруг он увидит на земле тепловые отпечатки следов.

Вполне возможно. Во всяком случае блюститель закона задерживается; скрючившись в темном проеме, Сэнди с Джимом смотрят, как луч головного фонаря обшаривает крохотный дворик, и молят Бога, чтобы их подошвы оказались достаточно толстыми.

На какое-то мгновение луч высветил обрезок бруса, валяющийся у корней засохшего куста.

– Так вот, – шепчет Сэнди Джиму на ухо, – это – огрызок дерева. А это, – он тычет пальцем в сторону удаляющегося полицейского, – целая ночь в камере. Тебе, Джим, надо как-то взвешивать, чего ты хочешь и во что это может обойтись. Нужно думать, а только потом действовать…

Они подбирают деревяшку и ныряют в противоположном направлении. К этому времени Джим окончательно утратил ориентацию, но Сэнди, в телепатическом наборе которого есть и великолепный внутренний компас, уверенно двигается на восток, затем сворачивает назад, в административно-спортивно-развлекательно-прачечный корпус комплекса, и коридором, стена которого увешена пятью сотнями почтовых ящиков, выходит на Чапмэн-авеню.

Полицейская машина так и торчит перед «Пышками». Ага, а вон впереди и Эйб с Ташем. Теперь следом за ними, через улицу и в «вольво».

– Где это вас носило? – интересуется Таш.

– Я уронил брусок и начал искать, – объясняет Джим. – В такой темноте разве что увидишь.

– Надеюсь, ты все-таки его нашел, – возмущается Эйб. – А то пойдешь сейчас обратно.

– Да нет, вот он! Видишь?

Друзья хохочут, громко и заливисто. Все хорошо, что хорошо кончается. Они запрыгивают в машину. Включают мотор, выкатывают на Чапмэн-авеню.

– Отвезем-ка мы этот бесценный кусок в музей, а потом заедем к Сэнди, посмотрим, как там тусовка.

– А-хахаха. Сегодня, ребята, там нет никакой тусовки.

– Это ты так думаешь.