14
Где-то в глубине сознания Флэттери билась неотвязная мысль о том, что нужно совершить нечто страшное — уничтожить корабль и всех астронавтов.
Когда люк распахнулся, он мог думать только об этом. Не раздумывая он бросился вперед по коридору. Тимберлейк следовал за ним по пятам.
— Видел робокса, — спросил запыхавшийся Тимберлейк. — Почему он отпер люк?
Флэттери ничего не ответил, а продолжал бежать вперед.
— Этот голос, — продолжал Тимберлейк. — Как по-твоему, это был Бикель? Похоже на его штучки.
Они уже почти добежали до Центрального Пульта. Перед ними оказалась крышка последнего люка.
Флэттери распахнул ее и бросился внутрь. Мысли его бешено метались. «Уничтожить корабль прямо сейчас? Покончить со злым духом, которого они породили? Ладно, только Тимберлейк не должен ничего подозревать, а то он наверняка попытается помешать мне. Нет, я должен вести себя совершенно естественно, — думал Флэттери. — Нужно дождаться подходящего момента».
Пруденс лежала на полу между койкой и люком.
Флэттери опустился на колени возле нее, по необходимости мгновенно превратившись во врача.
Пульс едва заметный, неровный. Губы бледные. На шее пигментные пятна — но крайней мере в тех местах, где их позволял видеть шлем. Флэттери отстегнул шлем, приложил пальцы к горлу. Кожа холодная и влажная на ощупь.
«Интересно, неужели она и вправду считала, что сумеет провести меня?» — подумал он. Она перестала принимать антисекс и начала экспериментировать с собственным организмом. Их запасы серотонина и производных адреналина за последнее время значительно уменьшились.
Флэттери подумал о нейрорегуляторных изменениях, о психических муках, которые должно было повлечь такое обращение с метаболическими процессами организма. Теперь причины частых перемен настроения и странного поведения Прю стали очевидны.
Он поднялся, взял с полки аптечку и увидел, что Тимберлейк уже за центральным пультом.
«А собственно, какая разница, спасу я ее или нет?» — спросил себя Флэттери. Однако он все же занялся лежащей без сознания женщиной, делая необходимые инъекции и одновременно следя за ее состоянием. Переломов нет. Насколько он мог судить, прощупывая ее сквозь скафандр, ранений на теле тоже не было.
Тимберлейк же удостоил Пруденс лишь коротким взглядом. Для него она теперь стала пациенткой Флэттери. Он бросился к своей койке, подвел к ней большой пульт и первым делом принялся проверять аппаратуру.
Оборудование отзывалось неожиданно вяло. Тихо гудели сервомеханизмы, электроника нехотя выводила данные на экран.
Тимберлейк остро воспринимал показания каждого датчика и прибора — ситуация обязывала. Взаимодействие оборудования Центрального Пульта и остальных систем корабля походило на какой-то сложный балет. Постепенно Тимберлейк окончательно погрузился в работу.
Он немного подрегулировал систему управления защитными системами корпуса, убедился, что температура в норме, отметил небольшое увеличение баланса массы-температуры-плотности прогонного потока.
Но до чего же медленно все происходит!
Причем все медленнее и медленнее.
Тимберлейк отодвинул большой пульт и попытался со своего личного пульта выяснить причину происходящего.
В ответ индикаторы на пульте лишь безразлично помигивали.
Тимберлейк не на шутку всполошился и продолжил попытки выяснить причину неполадок.
Цепи не отзывались.
Ответа не было.
Клавиши на центральном пульте перестали работать. Цепи обесточились.
Наконец погас последний огонек. Клавиатура отключилась, сервомоторы смолкли. Затем отключилась система вентиляции, на корабле окончательно затихли какие-либо звуки. Тимберлейк медленно поднял голову и взглянул на показатели приборов систем жизнеобеспечения в отсеках с гибертанками. Индикаторные лампочки не горели, но стрелки на приборах говорили о том, что в танки по-прежнему поступают питательные растворы.
Значит, обитатели гибертанков живы… пока. Несмотря на то что приборы отключились, каждый танк по-прежнему исправно снабжался всем необходимым. До тех пор, пока в аварийных аккумуляторах оставалось хоть немного энергии. До тех нор, пока продолжали функционировать насосы.
Но приборы тонкой подстройки и обратной связи больше не действовали.
— Похоже, Бикель все же добился своего, — обратился он к Флэттери. — Питания нет… компьютер отключился. Все приборы мертвы.
«Нужно только немного подождать, — подумал Флэттери. — Без энергии корабль и сам скоро погибнет».
Однако попытки привести Пруденс в чувство несколько ослабили его решимость. Кроме всего прочего, жизнь имела свои достоинства — даже при том, что все они были искусственно выращенными организмами, двойниками, биологическим расходным материалом.
— Вы — самые настоящие люди и можете ни на миг в этом не сомневаться, — твердил им Хэмпстед. — Совершенно неважно, что вы клонированы из клеток специально отобранных кандидатов. Вы все равно люди — с головы до пят. А то, как вы появились на свет, просто разумная методика. Нам бы не хотелось потерять своих лучших людей, если что-нибудь случится с кораблем, как это произошло с предыдущими шестью.
«Но если корабль погибнет таким образом, то не останется никаких сведений о причине его гибели и те, кто пойдет — если пойдет — следом за нами не будут знать о проблемах, с которыми мы столкнулись».
— Как она? — спросил Тимберлейк, кивая на Пруденс.
— Думаю, через некоторое время придет в себя.
— И что толку? — спросил Тимберлейк. — А ты не хочешь выяснить, что с Бикелем?
— Зачем?
Вопрос, заданный подобным тоном, вызвал у Тимберлейка приступ гнева.
— Если хочешь, можешь умывать руки, — объявил он. — Но если Бикель все еще жив, то лишь ему одному известно, что произошло и как с этим справиться.
Он поднялся с кушетки и направился к люку, ведущему в жилые помещения.
— Подожди, — окликнул его Флэттери. Реакция Тимберлейка неприятно поразила его.
«Может, я вдруг обрел вкус к жизни? — подумал Флэттери. — Господи, какова же истинная воля Твоя?»
— Слушай, Тим, пригляди лучше за Прю, — попросил Флэттери. — У нее медикаментозный шок. Ей необходим полный покой и тепло. Я подрегулировал температуру внутри скафандра. Пусть она такой и…
Не успел он договорить, как люк стал медленно открываться.
В помещение Центрального пульта медленно ввалился Бикель и если бы не успел ухватиться за поручень, то наверняка упал бы. При этом он выронил кусок обгорелого пластика, который со стуком упал на пол. Бикель, не заметив этого, из последних сил продолжал цепляться за поручень.
Флэттери с удивлением разглядывал его. Глаза Бикеля запали, под глазами были черные круги. Лицо его казалось мертвенно-бледным, а щеки запали как после многомесячной голодовки.
— Так значит, твой белый ящик тебя не убил, — наконец заговорил Флэттери. — Плохо дело. Зато ты ухитрился убить корабль.
Бикель, все еще не будучи в силах говорить, лишь отрицательно помотал головой.
Воцарившаяся на корабле могильная тишина пробудила Бикеля ото сна столь глубокого, что он до сих пор все никак не мог разогнать остатки тумана в голове. Он был совершенно обессилен. При движении все мышцы страшно ныли, лишь усугубляя и без того плачевное состояние.
Первое, что привлекло его внимание после пробуждения, был мебиусовский энергизатор, который он додумался подключить к ИРу, чтобы дать тому постоянный источник дополнительной энергии.
Энергизатор обуглился, а сервомоторы молчали. А ведь начинка энергизатора была рассчитана едва ли не на века эксплуатации. Теперь же устройство превратилось в ком обгорелого пластика.
Чтобы добраться до прибора и осмотреть его, Бикелю потребовалось несколько минут. Поначалу он мысленно перебирал самые элементарные причины — короткое замыкание, сгоревшая изоляция на проводах питания…
И только потом его озарило: что-то изменило мощность тока, подаваемого на двигатели… и их синхронизацию. Нечто пыталось изменить ход работы устройства…
С трудом напрягая непослушные мышцы, он отсоединил устройство от ИРа и, спотыкаясь буквально на каждом шагу, побрел в помещение Центрального Пульта. По дороге он каждой клеточкой тела чувствовал охватившую корабль мертвую тишину.
«Радж… Тим… хоть кто-нибудь, у кого хоть немного работает голова, должен знать, в чем дело», — думал он.
Но теперь, когда он добрался до места, у него просто не оставалось сил говорить.
Тимберлейк поднял с пола оплавленный энергизатор и осмотрел его.
Флэттери подошел к Бикелю и пощупал его пульс, потом приподнял веко, бросил взгляд на сероватые губы. Наконец он вернулся к аптечке, вытащил оттуда инъектор и приложил его к шее Бикеля.
По жилам Бикеля вновь потекла энергия.
Флэттери тем временем поднес к его губам какой-то пузырек и приказал:
— Давай-ка выпей это.
Бикель ощутил, как в рот ему льется что-то прохладное и шипучее. Наконец Флэттери убрал пузырек.
Бикель едва нашел в себе силы прошептать:
— Тим!
Тимберлейк взглянул на него.
Бикель кивнул на энергизатор и начал объяснять, что произошло.
Флэттери перебил его:
— Значит, по-твоему, переход черного ящика в белый состоялся?
Бикель задумался. Он чувствовал, как под влиянием стимулятора туман в голове рассеивается, и понемногу снова начал ощущать себя так, будто ею телом являлся корабль, а сам он — создание из твердого металла и тысяч сенсоров.
— Да… думаю, да, — наконец выдавил он.
Тимберлейк поднял пластиковый блок.
— Но ведь он уничтожил это и… очевидно должен был отключиться.
Тут Бикеля вдруг осенило. И он спросил:
— А не может это быть посланием нам… своего рода ультиматумом?
— То есть Бог решил дать нам понять, что мы зашли слишком далеко, — буркнул Флэттери.
— Да нет же! — отозвался Бикель. — Это ИР пытается что-то нам сообщить.
— И что же именно? — спросил Тимберлейк.
Бикель с трудом облизнул губы. Господи, до чего же во рту пересохло! Даже губы потрескались.
— Когда совершается передача энергии, процесс этот происходит бессознательно, — начал он.
А потом смолк. Концепция была настолько тонкой, что следовало излагать ее крайне осторожно. Он продолжал:
— Но большая часть передачи энергии при обработке данных ИРом происходит через управляющие программы… и разум непременно задействует их, заставит всю систему в целом подавить некоторые из них, чтобы пропустить другие. Это все равно что гнать стадо из миллиардов диких животных.
— Получается, ты дал ему слишком много разума? — поинтересовался Тимберлейк.
Бикель бросил взгляд на пульт ППУ возле своей койки.
Тимберлейк обернулся и посмотрел туда же.
В этот момент Пруденс пошевелилась и застонала. Флэттери склонился над ней. Она пробормотала:
— Фмммш…
Почти машинально Флэттери снова проверил ее пульс.
Она с трудом подняла руку, оттолкнула руку Флэттери и попыталась сесть. Флэттери помог ей.
— Тихо, тихо, — пробормотал он.
Она поднесла руку к горлу. Как же его саднило! Она уже несколько минут прислушивалась к разговору между мужчинами, а между тем пыталась вспомнить, что же случилось. Она вспомнила, как безуспешно пыталась вызвать Бикеля по интеркому, вспомнила, как отчаянно пыталась связаться с ним. Но истинной причины того, почему она оставила пост и бросилась на его поиски, она вспомнить так и не смогла.
— Мы должны избавиться от всей имеющейся у нас ложной информации, — предложил Бикель. — Ведь мы имеем дело с совершенно рационально мыслящим роботом, и единственное, чем он руководствуется, это разум. Однако такое возможно лишь при наличии полного контроля за веем происходящим.
Его слова вызвали у Пруденс слабый приступ гнева. Опять он пытается заморочить им голову. Что же она хотела сказать?
— А у него не возникнет ощущения, будто он — центр вселенной? — поинтересовался Тимберлейк.
— Нет, — отрицательно покачал головой Бикель, вспоминая слова: «У вселенной нет центра». Именно так ему было сказано.
Его вдруг охватило полное отчаяние и он едва не застонал.
— Жизнь, такой, как мы ее знаем, — продолжал Тимберлейк, — начала развиваться примерно три миллиарда лет назад. Когда она достигла определенной стадии развития, зародился разум. До тех пор разума не существовало… по крайней мере среди человекообразных. Таким образом, источник разума — в неразумном море эволюции.
Он взглянул на Бикеля.
— И источник этот существует по сию пору, покоящийся на дне всеобщего моря бессознательности.
Слова Тимберлейка будто прорвали какую-то плотину, и Пруденс отчетливо вспомнила, какие мысли заставили ее оставить пост и ринуться на поиски Бикеля.
Определенность в морс неопределенности! А она имела на руках математический ключ к проблеме. Вот о чем она тогда думала. Она просто пыталась точнее сформулировать пришедшее в голову решение проблемы квантовой вероятности, придать ему математическую форму. Она чувствовала, как в голове у нее складывается отчетливая картина трехмерной решетки, вытесняющая все прочие мысли.
Решетка, некий объем пространства, измерения X, V, 2.
И снова она ощутила, как эта мысль всецело захватывает ее. Она вывела химические процессы в своем организме за пределы равновесия. Теперь она вспомнила и то, как ее медленно обуяла тьма — подобно изящному математическому решению, пришедшему ей в голову незадолго до этого.
— Джон, — сказала она, — инструментом разума является вовсе не ИР. Это — ППУ, манипулятор символов. Цепи ИРа для него просто нечто, позволяющее манипулятору осознавать себя, осознавать свое место в мироздании. А ИР всего лишь бессознательная составляющая ГАЛАКТИКИ. Просто машина для переноса энергии.
А потом она объяснила математическую сторону проблемы, решение которой так внезапно пришло ей в голову.
— Матричная система, — пробормотал Бикель. Он и сам пытался подступиться к решению проблемы с этой стороны и потерпел неудачу. — А потом субматрицы, субматрицы, и так до бесконечности.
Флэттери встал, внезапно поняв, куда могут привести подобные рассуждения, и страшно боясь того, что предстояло совершить. Он взглянул на сидящую на полу Пруденс, обратил внимание на то, как раскраснелись ее щеки, как блестят глаза.
— И как же тогда соотносятся ППУ и ИР? — спросил Флэттери. — Об этом вы не задумывались?
Пруденс встретилась с ним взглядом.
— Колонисты, — кивнула она. — Поле бессознательного, из которого любое бессознательное может черпать… нечто, что поддерживает его на плаву. И спящие колонисты — идеальное поле.
Флэттери покачал головой. Он был рассержен и сбит с толку.
Бикель уставился куда-то в пространство, переваривая услышанное от Прю. Сейчас в его сознании бурлили новые идеи. Этот корабль был сооружен, оснащен и запущен. Он вспомнил мудрое личико Хэмпстеда, который, посверкивая глазками, твердил: «Самое главное — это процесс поиска. Он куда более важен, чем те, кто этот поиск ведет. Разум должен дремать, а сон разума должен порождать новые сны».
— Знание безжалостно, — объявил Бикель.
Пруденс не обратила внимания на его слова и по-прежнему пристально глядела на Флэттери, чувствуя, насколько сбит с толку священник.
— Неужели ты не понимаешь, Радж? — спросила она. — Чтобы отделить субъект от объекта, необходим некий фон. Одно можно видеть лишь на фоне другого. А какой может быть наилучший фон для сознания? Его отсутствие.
— Зомби, — вздохнул Бикель. — Помнишь, Радж? Ты как-то назвал нас зомби. Может, ты и был прав. Ведь большую часть жизни мы провели под гипнозом.
Флэттери слышал, как Бикель что-то говорит, но слова почему-то совершенно утратили для него смысл. Как будто Бикель произнес нечто вроде: «Глокая куздра будланула бокра». Слова попросту не доходили до его сознания, будто разум пытался защитить его от чего-то иного.
От чего?
