Книга: Пандора (сборник)
Назад: Фрэнк Герберт, Билл Рэнсом Пандора
Дальше: 2

Фрэнк Герберт
Сон или явь?

Они были страшно одиноки в своем полете к незнакомой им Земле, звезде, достичь которой им не было суждено.

1

— Он мертв, — объявил Бикель.
Он поднял перерезанный шланг питания и взглянул на панель, от которой тот отрезали. Сердце его билось учащенно, руки дрожали.
На экране перед ним полыхали восьмисантиметровые алые буквы, складывающиеся в предупреждающую надпись. После того, что он сейчас сделал, предупреждение казалось просто издевкой.
ОРГАНИЧЕСКИЙ ИСКУССТВЕННЫЙ РАЗУМ — ОТКЛЮЧАЕТСЯ ТОЛЬКО ИНЖЕНЕРОМ СИСТЕМ ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЯ.
Бикель с особенной остротой ощутил, насколько тихо на корабле. «Чего-то вдруг не стало», — подумал он. Будто молекулярная пустота космического пространства вдруг проникла под концентрический корпус «Землянина» и насквозь пропитала этот яйцевидный кусок металла, несущийся к Тау Кита.
Воцарившаяся тишина окутывала и двух его товарищей по полету. Бикель чувствовал это. Они боялись нарушить эту тишину, исполненную стыда и гнева… и в то же время облегчения.
— Что еще он мог натворить? — наконец спросил Бикель. Он по-прежнему смотрел на шланг, который сжимал в руке.
Раджа Флэттери, их психиатр и по совместительству священник, наконец откашлялся и заговорил:
— Спокойно, Джон. Мы все несем за это равную ответственность.
Бикель перевел взгляд на Флэттери. Казалось происходящее забавляет его. К тому же пристальный высокомерный взгляд холодных карих глаз из-под густых черных бровей создавал у окружающих ощущение непреодолимого превосходства Флэттери.
— Засунь эту ответственность знаешь куда!.. — огрызнулся Бикель, но слова Флэттери успокоили его и теперь он чувствовал, что потерпел поражение.
Бикель перевел взгляд на Тимберлейка — Геррила Тимберлейка, инженера по системам жизнеобеспечения, человека, который в принципе и должен был выполнить это грязное дело.
Тимберлейк, порывистый нервный худощавый человечек, цвет кожи которого почти не сливался с цветом его каштановых волос, сидел, уставившись на пустую поверхность своего рабочего стола и явно избегал встречаться с Бикелем взглядом.
Слабость Тимберлейка — его неспособность прикончить ОИР даже в ситуации, когда это оказалось необходимо для спасения корабля с тысячами беспомощных пассажиров — едва их всех не сгубила. И теперь этот человек не испытывал ничего, кроме чувства стыда… и страха.
В необходимости подобного деяния никаких сомнений не было. ОИР определенно спятил, вышел из подчинения. Представлял он собой тускло-серый шар, превративший буквально все сервоустройства корабля в смертоносное оружие, с ненавистью взирающий на людей с каждого экрана, с яростью бессвязно проклинающий их из каждого динамика.
Нет, сомневаться не приходилось — тем более после того, как погибли трое астронавтов. Единственное, что удивляло — это почему чудовище позволило прикончить себя.
«А может, ему и хотелось умереть? — подумал Бикель. — Интересно, какова же судьба шести остальных кораблей Проекта, бесследно исчезнувших в бескрайних космических просторах? Может, их ОИРы тоже свихнулись? А экипажи, когда речь шла о жизни к смерти, не смогли сделать правильный выбор?»
По левой щеке Тимберлейка поползла слеза. Для Бикеля это стало последней каплей. Его снова охватила ярость. Он уставился на Тимберлейка и злобно спросил:
— Ну, что будем теперь делать, кэп?
Ирония, вложенная в обращение, не ускользнула от обоих его товарищей. Флэттери хотел было ответить, но потом передумал и промолчал. Если на звездолете «Землянин» и был капитан (не принимая в расчет выведенный из строя Органический Искусственный Разум), то по молчаливому уговору между членами экипажа это звание отводилось инженеру по системам жизнеобеспечения. Впрочем, официально так его никто никогда не называл.
Наконец Тимберлейк взглянул на Бикеля.
— Ты же знаешь, почему я не смог этого сделать.
Бикель продолжал внимательно разглядывать Тимберлейка, думая о том, какая ирония судьбы в том, что в качестве инженера по системам жизнеобеспечения им достался этот жалкий человечишка. Когда-то экипаж состоял из шести человек: трое оставшихся плюс корабельный врач Мэйда Блейн, инженер Оскар Андерсон и биохимик Сэм Шелер. Теперь Блейн, Андерсон и Шелер были мертвы — изуродованный труп Шелера преграждал доступ к кормовому периметру, Андерсона задушила диафрагма одного из переходных люков, а крошку Мэйду задавило сорвавшимся грузом. Во всем это Бикель винил в основном Тимберлейка. Если бы этот идиот несчастный сделал безжалостный, но необходимый шаг при первых признаках беды! И ведь были налицо все признаки надвигающейся беды: первые два из трех корабельных ОИРов впали в кататоническое состояние. Причина была совершенно очевидна. И симптомы — те же самые симптомы, которые предшествовали краху первоначальной попытки создания Искусственного Разума еще на Земле — яростное истребление людей и всего с ними связанного. Но Тим ничего и знать не хотел, лишь все время нес какой-то вздор насчет того, что любая жизнь священна.
«Тоже мне жизнь!» — подумал Бикель. Все они — включая и колонистов в гибертанках, в трюмах корабля — представляли собой не что иное, как расходный материал для биопсии: двойники живых людей, выращенные в гнотобиотической стерильности Лунной базы. «Не тронуто человеческими руками». Так они шутили между собой. Они знали своих наставников с Земли по изображениям на экранах системы связи базы — и только изредка видели их сквозь тройные стекла, отделяющие их обитель от жилых помещений. Все астронавты появлялись из аксолотлевых баков и тут же попадали в нежные металлические лапы «сестричек», — сервоприводов, управляемых персоналом Лунной базы, не позволявших наставникам вступить в более тесный контакт со своими подопечными.
Тимберлейк обвел взглядом знакомое помещение в самом сердце корабля — Центральный Пульт — помещение двадцать семь метров в длину и двенадцать в ширину. Как и сам корабль, Пульт был яйцеобразной формы. Четыре похожие на коконы койки управления с практически одинаковыми пультами располагались параллельно в более широком конце Пульта. Вдоль серых металлических стен тянулись разноцветные трубы и кабели, приборы и панели управления приборами, блоки переключателей и сигнальная аппаратура. Здесь располагалось все необходимое для наблюдения за надлежащим функционированием всех систем корабля и его автономный разум — Органический Искусственный Разум.
«Органический Искусственный Разум, — подумал Тимберлейк, и на него тут же с новой силой обрушились чувство вины и скорби. — Нет, конечно. Не человеческий мозг, о, нет! Органический Искусственный Разум. А еще лучше — ОИР». Использование этого сокращения помогало забыть, что Разум когда-то являлся человеческим мозгом ребенка-урода, обреченного на верную смерть. «Мы используем исключительно безнадежные случаи, поскольку это как бы освобождает нас от моральной ответственности… И мы убили его».
— Я вам скажу, что собираюсь сделать, — наконец продолжал Бикель. Он бросил взгляд на пульт приемо-передающего устройства или, как его сокращенно называли ППУ, на своем личном пульте управления, — я собираюсь связаться с Лунной базой и сообщить им о случившемся, — он отвернулся от искалеченного пульта и, не глядя, бросил отрезанную трубку питания на пол.
При силе притяжения, равной лишь четверти земной, трубка медленно спланировала вниз.
— Но у нас просто нет специального кода для… для такой ситуации, — заметил Тимберлейк. Он развернулся и теперь сердито пялился на Бикеля. В этом человеке ему было неприятно буквально все: и коротко стриженые светлые волосы, большой рот и массивная нижняя челюсть.
— Знаю, — отозвался Бикель, обходя Тимберлейка. — Я собираюсь послать сообщение открытым текстом.
— Мы не имеем права! — запротестовал Тимберлейк, разглядывая широкую спину Бикеля.
— С каждой упущенной секундой увеличивается расстояние, — начал объяснять Бикель. — Даже сейчас сигналу предстоит пройти через четверть Солнечной системы. — Он опустился на койку, позволил кокону наполовину окутать его и приготовился включить ППУ.
— Но ведь тогда об этом узнают буквально все, включая сам знаешь кого! — воскликнул Тимберлейк.
Флэттери, который в принципе был согласен с Тимберлейком и собирался потянуть время, развернулся так, чтобы видеть Бикеля и спросил:
— А что именно ты собираешься им сообщить?
— Выложу все начистоту, — отозвался Бикель. Он щелкнул выключателем нагрева ППУ. — Я собираюсь рассказать, что нам пришлось отключить последний Разум… в результате чего тот погиб.
— Они прикажут нам прервать полет, — заметил Тимберлейк.
Он заметил, как неуверенно застыли пальцы Бикеля над пультом, и понял, что тот не пропустил его слова мимо ушей.
— А что ты сообщишь по поводу случившегося с остальными ОИРами? — спросил Флэттери.
— Скажу, что они спятили, — ответил Бикель. — И заодно сообщу о наших потерях.
— Но ведь все было не совсем так, — заметил Флэттери.
— По-моему, нам лучше все как следует обсудить, — вмешался Тимберлейк, почувствовав, как его охватывает отчаяние.
Но Бикель уже нажал кнопку включения самого ППУ. Помещение заполнил гул лазерных усилителей, накапливающих энергию.
«Я должен остановить его, — подумал Флэттери, видя, как Бикель вставляет в передатчик ленту. — Но что это даст? Ведь нам просто необходимо послать сообщение, а единственный способ послать его — открытый текст».
Послышалось «клик-клик-клик»: системы передатчика сжимали сообщение, перед тем как лазерные лучи понесут его через космическое пространство.
Резким движением, выдававшим его собственную неуверенность, Бикель нажал оранжевую кнопку передачи. После этого он откинулся на койке и стал ждать. Овальное помещение Пульта заполнило щелканье реле.
«Нужно что-то сделать, пусть даже это и будет неправильно, — напомнил себе Флэттери. — Здесь не помогут никакие инструкции. А теперь Бикеля уже не остановить».
Тут Флэттери сообразил, что Бикеля было поздно останавливать уже с того самого момента, когда их корабль покинул лунную орбиту. Ведь именно этот прямолинейный, властный, сильный человек (или одна из его копий в гибертанках) и являлся ключом к истинной цели экспедиции. А остальные — так, просто сопровождали его.
— Как по-твоему, когда до нас дойдет ответ Базы? — спросил Бикель у Тимберлейка.
Флэттери застыл, уставившись в затылок Бикеля. Этот вопрос… какая великолепно взвешенная смесь дружелюбия и заискивания… «Наверняка он сделал это нарочно», — догадался Флэттери. Выходит, Бикель куда проницательнее, чем они считали. Впрочем, следовало догадаться об этом раньше. Ведь как-никак он ключевая фигура на «Землянине».
— Ну, думаю, им потребуется некоторое время на осмысление услышанного, — ответил Тимберлейк. — Все равно, мне кажется, нам следовало повременить.
«Это он зря, — подумал Флэттери. — Следовало бы поддержать попытку к примирению». Он провел пальцем по кустистой брови, нарочито неуклюже подался вперед — так, чтобы привлечь их внимание.
— Первым их вопросом будет, почему отказали ОИРы, — продолжал Тимберлейк.
— Во всяком случае никаких медицинских причин тому не было, — ответил Флэттери, тут же сообразив, что ответ слишком поспешный, как будто он пытался оправдаться, и добавил: — По крайней мере, на мой взгляд.
— Вот подождите и увидите — источник неприятностей наверняка окажется чем-то новым и непредвиденным, — заметил Тимберлейк.
«Чем-то непредвиденным?» — удивился про себя Бикель.
Тем не менее молчали и шесть других кораблей — шесть кораблей, практически таких же, как их «Землянин».
Тимберлейк подкрутил на своем пульте верньер автоматического регулятора температуры второго корпуса корабля.
— Надо было просто забраться в гибертанки и спокойно лететь отсюда прочь к Тау Кита, — пробормотал он.
— Тим, выведи на экран корабельный журнал, — попросил Флэттери.
Тимберлейк нажал зеленую кнопку в правом верхнем углу своего пульта и взглянул на настенный экран монитора.
Десять месяцев.
Неопределенный ответ как будто свидетельствовал о том, что и компьютерный мозг «Землянина» разделяет их сомнения.
— А сколько лететь до Тау Кита? — спросил Флэттери.
— При такой скорости? — переспросил Тимберлейк. Он повернул голову и некоторое время пристально изучал Флэттери. Этот взгляд говорил о том, что он не подумал о подобной возможности, организовав полет не самым лучшим образом. Сделав его долгим и вынудив экипаж постоянно бодрствовать.
— Ну, скажем, лет этак четыреста, — ответил Бикель. — Это первый вопрос, который я задал компьютеру, когда мы прекратили ускорение.
«Уж слишком он прямолинейный, — подумал Флэттери. — Или молчаливо наблюдает со стороны, или взрывается». И тут Флэттери напомнил себе: ведь возложенная на Бикеля ответственность требует, чтобы человек имел неуравновешенный характер.
— В первую очередь нам, наверное, нужно разморозить одного из дублеров, — предложил Бикель.
Флэттери взглянул налево, где стояли еще три койки с распахнутыми коконами, пустые и ждущие своих хозяев.
— Только одного дублера? — удивился Флэттери. — И он будет жить здесь же?
— Время от времени нам придется отдыхать и спать в каютах, — объяснил Бикель и кивнул в сторону люка, ведущего в их спартанские жилые помещения. — Но Центральный Пульт — самое безопасное место на корабле.
— А вдруг руководители Проекта прикажут нам прекратить полет? — спросил Тимберлейк.
— Вряд ли они пойдут на это, — ответил Бикель. — Ведь в это предприятие целых семь наций вложили чертову уйму денег, усилий и надежд. Одна нация еще могла бы решиться сразу… семь — никогда. Чтобы прийти к единому решению, им потребуются месяцы.
«Слишком прямолинейно», — подумал Флэттери и спросил:
— И кого именно вы собираетесь разморозить?
— Доктора Пруденс Вейганд, — ответил Бикель.
— По-вашему, нам требуется еще один врач? — удивился Флэттери.
— Просто я считаю, что нам нужна Пруденс Вейганд, вот и все, — объявил Бикель. — Да, верно, она врач, но, кроме того, она может выступать и в качестве медсестры и заменить Мэйду. Кроме того, она женщина, а нам время от времени совсем не помешает…
— А если полет обещает быть продолжительным… — согласился Флэттери. Потом кивнул. Да, им придется выращивать замену экипажу. Бикель все продумывал и планировал заранее.
— А ты что-то имеешь против Вейганд, Тим? — поинтересовался Бикель.
— А разве мое мнение чего-то стоит? — пробурчал Тимберлейк. — Ведь ты уже заранее все решил, верно?
Бикель уже повернулся к своей койке. Услышав нотки раздражения в голосе Тимберлейка, он на мгновение заколебался, потом подошел к койке, снял висящий возле нее скафандр и принялся натягивать его. Не оборачиваясь, он сказал:
— Пока вы с Раджем будете готовить ее, я останусь здесь. Кстати, советую вам тоже надеть скафандры и пока оставаться в них. Ведь ОИР больше не управляет системами корабля… поэтому… — Он пожал плечами, застегнул скафандр и растянулся на койке. — Начинаю следить за показаниями приборов.
Тимберлейка все это застало врасплох. Главный пульт скользнул по направляющим и остановился у койки Бикеля, подключившись к его персональному пульту.
Бикель с удовлетворением отметил, что без гомеостатического контроля ОИРа корабль функционирует удовлетворительно. Пока он следил за показаниями приборов, Флэттери с Тимберлейком вышли из помещения Центрального Пульта. Послышалось шипение, люк открылся, а потом снова герметически закрылся.
Теперь Бикель ощущал себя единым целым с кораблем, как будто его нервная система связана со всеми имеющимися на борту датчиками. «Землянин» распростерся перед ним… чудовищный Джаггернаут… и тем не менее хрупкий, как яйцо. Жестяное Яйцо.
Между собой астронавты стали называть корабль Жестяным Яйцом с тех пор, как кто-то заметил созвучие этого словосочетания с именем главного конструктора тайско-голландского происхождения, которого звали Жастин Яц.
Кое-что в Яйце ему не нравилось. Страшно не нравилось. Бикелю казалось бессмысленным, что человек вынужден находиться здесь на Пульте, чувствуя как с каждым ударом сердца возрастает ответственность, оставаться в тревожном ожидании и, сознавая, что какой-то механизм корабля вот-вот откажет, — и не будучи в состоянии решить проблему, кроме как принять какие-нибудь грубые временные меры.
С ОИРом этот баланс корабельных систем был тончайше отлаженным нейросерворефлексом, почти автоматическим — столь же гомеостатичным, что и здоровый человеческий организм. Бикель добавил к длинному списку накопившихся у него в голове вопросов еще один: почему все яйца положили в одну корзинку?
Назад: Фрэнк Герберт, Билл Рэнсом Пандора
Дальше: 2