Форд всю жизнь следовал своему собственному кодексу чести. Конечно, не Зарквон весть какому, зато своему, и Форд старался по возможности хранить ему верность. Одно из правил этого кодекса гласило: никогда не плати за выпивку из своего кармана. Он затруднялся сказать, относится ли это к понятию «честь», но все равно следовал этому правилу. Кроме того, он решительно выступал против любых проявлений жестокости по отношению к любым животным — делая исключение только для гусей. И наконец, он никогда и ничего не крал у своих работодателей.

Если только это можно назвать кражей.

Когда финансовый директор при виде расходов Форда не начинал задыхаться от ярости и не объявлял тревогу по всему зданию издательства с перекрыванием всех входов-выходов. Форд начинал подозревать, что теряет квалификацию. Но и разве это кража? Кража — это кусать руку, которая тебя кормит. Присасываться к ней, даже теребить ее губами — в рамках приличия. Но кусать ее нельзя. Особенно такую руку, как «Путеводитель». «Путеводитель» — это святое.

Но теперь, думал Форд, пробираясь по лабиринтам коридоров, пришла пора переоценки ценностей. Сами виноваты. Только посмотрите: ничего, кроме серых перегородок и кабинетов. Во всем доме не слышно ничего, кроме жужжания пчел трудовых. За окнами на улице горожане с увлечением играют в «казаки-разбойники», а в здании никто даже не осмеливался запулить вдоль по коридору мячом или прогуляться до ксерокса в купальнике непристойной расцветки.

«Инфин-Идио энтерпрайзис!» — фыркнул про себя Форд. Дверь за дверью открывались перед ним как по мановению волшебной палочки. Лифты с радостью опускали или поднимали его туда, куда ему не полагалось попадать. Форд выбрал по возможности самый длинный и запутанный путь, постепенно опускаясь вниз. Его маленький счастливый кибер позаботился обо всем, захлестывая охранные системы волнами безоблачного счастья.

Форд подумал, что роботу негоже оставаться безымянным, и решил назвать его Эмили Сандерс в честь одной девушки, о которой сохранил самые лучшие воспоминания. Потом он подумал, что имя Эмили Сандерс применительно к роботу-охраннику звучит слишком абсурдно, и решил назвать его Колином в честь собачки Эмили.

Форд уже довольно далеко углубился в дебри здания, в ту его часть, где ему еще не приходилось бывать, в зону усиленной охраны. Охранники, которых он миновал, бросали на него все более удивленные взгляды. На таком уровне охраны их даже нельзя было назвать людьми. Теперь они делали только то, что требовалось от них уставом. Возвращаясь вечером домой, они снова становились людьми, и когда их детки, глядя на них своими невинными лучистыми глазками, спрашивали: «Папа, а что ты сегодня делал?» — те отвечали только: «Я нес охранную службу» — и ни слова больше.

Истина заключалась в том, что во все времена за лучезарным, душа-нараспашку фасадом, который «Путеводитель» выставляет напоказ, исподтишка творились и творятся самые мутные дела.

Вернее, таков был фасад, который «Путеводитель» выставлял напоказ, пока эта банда из «Инфин-Идио энтерпрайзис» не превратила его в обитель серой тоски. Во все времена светлое здание опиралось на фундамент темных сделок, не совсем законных афер и прочих нечистоплотных делишек. А обделывались они в охраняемых как зеница ока отделах исследований и обработки информации.

Примерно каждые пять лет «Путеводитель» перемещал все свои операции — и, соответственно, здания — на новую планету. По мере того как «Путеводитель» пускал корни в местную культуру и экономику, все вокруг улыбались и аплодировали: это обеспечивало занятость, придавало блеск и разнообразило жизнь. Но тут оказывалось, что налоговые отчисления, на которые рассчитывали местные власти, тоже им улыбнулись.

Когда же «Путеводитель» исчезал, прихватив с собой здание, поневоле напрашивалось сравнение с татем в нощи. И вполне справедливое. Обыкновенно его бегство имело место в предрассветные часы, и с наступлением дня местным оставалось только подсчитывать убытки и потери. Целые культуры и экономические системы рушились в течение одной-двух недель, некогда процветающие планеты пребывали в шоке и разрухе. И все-таки им оставалось на память ощущение причастности к чему-то грандиозному.

«Оперативные работники» озадаченно косились на Форда, который бодро шествовал к самой святая святых здания, но успокаивались при виде Колина, который прокладывал дорогу силой своего упоения.

Где-то в других частях здания робко начали подавать голос сирены. Возможно, Ванн Харла уже обнаружили, что могло создать некоторые сложности. Форд надеялся, что успеет сунуть «Идент-и-Прост» обратно ему в карман до того, как тот очухается. Ладно, эту проблему можно отложить на потом, хотя в настоящий момент Форд и не представлял себе, как будет ее решать: всякому овощу свое время. Пока что, где бы они с Колином ни появлялись, их всюду окружали кокон светлой радости и, что существеннее, доброжелательные лифты и гостеприимные двери.

Форд даже начал насвистывать. Ох, зря он так распустился. Свистунов не любят, а особенно их не любят божества, управляющие нашей жизнью.

Следующая дверь не открылась.

Это было обидно: ведь именно к этой двери и стремился Форд. Она красовалась перед ним — серая, наглухо закрытая, с надписью на уровне лица:

Колин заметил, что чем ниже этажом, тем мрачнее настроение дверей.

Они находились примерно в десяти ярусах ниже уровня земли. Воздух был заметно прохладнее, и безвкусные серые обои уступили место брутальным стальным стенам в заклепках. Даже развязная эйфория Колина сменилась чуть натужной жизнерадостностью. Колин признался, что немного устал. Действительно, у кого угодно поубавилось бы энергии после общения с такой неприветливой дверью.

Форд пнул дверь ногой. Та открылась.

«Сочетание наслаждения и боли, — пробормотал он. — Что-что, а это всегда сработает».

Он вошел, и Колин за ним. Даже с замкнутым накоротко контуром наслаждения его счастье приобрело несколько нервический характер. Теперь он не приплясывал, а слегка трепетал.

Тесноватое серое помещение полнилось монотонным гудением.

Это был мозговой центр «Путеводителя».

Компьютерные терминалы у серых стен открывали доступ ко всем аспектам деятельности «Путеводителя». Сюда по субэфирной сети стекалась информация от бродячих исследователей со всей Галактики. Информация поступала в кабинеты младших редакторов, где все заслуживающее внимания безжалостно вымарывалось секретаршами, поскольку сами младшие редакторы ушли обедать. Оставшаяся часть информации пересылалась в юридический отдел, занимавший другую половину здания. В юридическом отделе вымарывали все, что осталось относительно интересного, а результат передавали в кабинеты исполнительных редакторов, также хронически ушедших обедать. Их секретарши читали все это, говорили «Чушь» и «Мрак» и вымарывали почти все, кроме первого и последнего слова.

Когда выпускающий, отрыгиваясь, возвращался с обеда, он восклицал: «Что за бред этот Икс (где „Икс“ означало имя того или иного полевого исследователя) прислал нам через всю Галактику, Зарквон ее подери! Стоило посылать кого-то в эти проклятые Зоны Разума Кагракашки на целых три периода, чтобы он слал оттуда такую ерунду! Спишите-ка расходы за его счет».

— А что делать с материалом? — спрашивала секретарша.

— Да в сеть вывесите, что ли. Может, кому и пригодится. У меня что-то голова болит, я пошел домой.

После чего отредактированный материал возвращался в юридический отдел, потом снова в редакционный отдел и, наконец, рассылался по субэфирной сети по всей Галактике. И все это контролировалось терминалами, расположенными у правой стены маленькой серой комнаты.

Одновременно приказ перевести расходы на счет полевого исследователя спускался на компьютерный терминал, расположенный в дальнем правом углу комнаты. Именно к этому терминалу и ринулся сейчас Форд Префект.

(Если вы читаете эти строки на планете Земля, то:

А. Желаем вам удачи. На свете полным-полно всякой всячины, которой вы не знаете, но в этом вы не одиноки. Правда, именно в вашем случае это невежество имеет самые ужасающие последствия, но что ж, такова жизнь.

Б. Не воображайте, будто знаете, что такое компьютерный терминал.

Компьютерный терминал — это не громоздкий древний телевизор со стоящей перед ним пишущей машинкой. На деле это интерфейс, посредством которого тело и разум могут связываться со Вселенной и перемешивать ее кусочки.)

Так вот, Форд подбежал к терминалу, плюхнулся в кресло перед ним и окунулся в его Вселенную.

Эта Вселенная не походила на ту, которую он знал. Она отличалась топографической разнузданностью: неестественно высокие горы, головокружительно бездонные пропасти, луны, то и дело рассыпающиеся в стаи морских коньков, сложенные в три погибели миры, беззвучные океаны и прыгучие летучие фриксы-чириксы…

Форд собрал свою волю в комок. Задержал дыхание, зажмурился и вновь раскрыл глаза.

Вот, значит, где проводят время наши бухгалтеры. Наверняка в этот пейзаж вкладывалось содержания больше, чем видел глаз. Форд осторожно оглянулся, стараясь не утонуть в волнах чудес.

Покамест он не сориентировался в этой Вселенной. Он не знал даже законов, определявших ее пространственную структуру, или ее поведение. Пока он полагался только на инстинкт, а инстинкт советовал ему найти самую примечательную деталь ландшафта и двинуться к ней.

В стороне, на весьма значительном удалении — вакуум его разберет, в миле, в миллионе миль или в муравьином шажке от его носа, — вонзался в небо величественный горный пик, от которого, громоздясь друг на друга, ответвлялись агатисы, агломераты и архимандриты.

Где ползком, где разбирая завалы, направился Форд к нему и спустя неопределенный, но по ощущению не имеющий окончательного предела промежуток времени достиг его.

Раскинув руки, изо всех сил цепляясь за корявую поверхность, он полз по горному склону. А удостоверившись, что держится крепко, сдуру посмотрел вниз.

Все время, что он барахтался, полз и разбирал завалы, расстояние до земли мало его беспокоило. Но стоило ему повиснуть, цепляясь за скалу, как душа у него ушла в пятки. Пальцы побелели от напряжения. Зубы, напрочь выйдя из повиновения, клацали и выворачивались в разные стороны. Глаза ввалились, а тошнота накатывала волнами.

Чудовищным усилием воли он заставил себя разжать пальцы и оттолкнуться от склона.

Он почувствовал, что отплывает все дальше от утеса. Более того, плывет — наперекор всем законам физики — вверх. Все выше, и выше, и выше…

Он расправил плечи, опустил руки, поднял глаза к небу, не мешая неведомой силе тянуть его наверх…

Постепенно (неизвестно сколько времени прошло в этой иллюзорной Вселенной) перед ним вновь вырос утес, за который можно было уцепиться, по которому можно было лезть вверх.

Он уцепился и полез.

Начал пыхтеть — утомительное дело, это лазанье.

Прижался к утесу — неизвестно, для того ли, чтобы не упасть, или наоборот, чтобы оттолкнуться как следует. Нет, ему просто надо было вцепиться во что-нибудь, чтобы еще раз оглядеться в этом мире.

От высоты голова вновь пошла у него кругом и кружилась до тех пор, пока он не очнулся, зажмурившись, жалобно хныча, цепляясь за чудовищную стену утеса.

Форд снова вернул себе контроль над своим дыханием. Несколько раз медленно и внятно повторил себе, что находится всего лишь в вымышленном, графическом мире. В мнимой Вселенной. В иллюзорной реальности. Он может в любой момент выйти из нее.

И вышел.

Он сидел в синем кресле из обтянутого кожзаменителем поролона напротив компьютерного терминала.

Форд расслабился.

Он снова цеплялся за почти отвесную поверхность головокружительно высокого утеса.

Высота-то ладно… Вот только бы ландшафт внизу не трепетал бы так и не колыхался бы.

Надо держаться. Не за скалу — скала это иллюзия. Надо удержать ситуацию под контролем, посмотреть на мир, где он находился, без эмоциональных помех.

В то мгновение, когда он был готов еще раз оттолкнуться от скалы, он неожиданно догадался, что надо отринуть саму идею скалы. Теперь он сидел спокойно, вновь дышал ровно и с интересом разглядывал окружающий мир — разглядывал как хозяин.

Он находился в четырехмерной топологической модели финансовой структуры «Путеводителя». Вероятно, с минуты на минуту кто-то или что-то поинтересуется, что он здесь делает.

А кстати, вот и они.

Вихляясь в иллюзорном пространстве, к нему приближался косяк противных на вид существ с маленькими коническими головками, острыми, как отточенные карандаши, усиками и медным взглядом. Еще издалека слышались их скрипучие голоса, вопрошающие, кто он, что он здесь делает, какой у него допуск, какой допуск у допустившего его сюда агента, какой у него объем бедер и охват лодыжки… и т. д. и т. п. С ног до головы его ощупал лазерный луч — бесцеремонно, будто какую-нибудь пачку печенья на контроле в супермаркете. Тяжелых лазерных ружей на него пока не наводили. Тот факт, что все происходило в иллюзорном пространстве, ничего не менял: иллюзорный лазер разит в иллюзорном пространстве наповал, ибо все мы живы, пока кажемся себе живыми, и умираем, когда нам начинает казаться, что мы мертвы.

Сняв лазерные отпечатки пальцев, сетчатки глаза, структуры волос, существа чрезвычайно возбудились. На Форда обрушился град вопросов сугубо личного характера. Скрипучие голоса от возбуждения срывались на визг. К шее Форда потянулся маленький серебристый скальпель. И тут Форд, затаив дыхание и сотворив про себя молитву, вынул из кармана «Идент-и-Прост» Ванн Харла и помахал им перед носом у всей этой братии.

И сразу воцарилась тишина.

Весь косяк маленьких виртуальных стражей вытянулся по стойке «смирно».

— Рады вас видеть, мистер Харл, — хором выкрикнули они. — Мы можем вам чем-нибудь помочь?

Форд растянул губы в зловредной ухмылке.

— А знаете что… — произнес он. — Как ни странно, очень даже можете!

Пять минут спустя он покинул компьютерный центр.

Тридцать секунд у него ушло на саму работу и еще три минуты на то, чтобы замести следы. В мнимой Вселенной он мог творить все, что угодно. Или почти все. Он мог сам себе передать права на владение всей организацией, но это вряд ли сошло бы ему с рук. И вообще, еще чего не хватало! Жуткий груз ответственности, работа от утра до утра, не говоря уж о неизбежном судебном преследовании по обвинению в злостном мошенничестве и последующем прозябании в тюрьме. Нет, ему нужно было совершить то, чего не заметит никто, кроме компьютера. Именно эта операция и заняла тридцать секунд.

Остальные три минуты ушли на введение в компьютер программы, заставившей машину напрочь позабыть все, что она успела заметить за эти тридцать секунд.

В компьютер надо было вложить сознательное желание игнорировать Форда, а там уж электронный мозг сам разберется, куда запрятать нежеланную информацию. Эту тактику программирования Форд позаимствовал у политиков: любой нормальный человек, избранный на высокую должность, волей-неволей вынужден блокировать целые фрагменты памяти и совести.

Еще минута ушла на то, чтобы обнаружить: один ментальный блок памяти и совести у компьютера уже стоит. Очень мощный, кстати.

В принципе Форд бы и сам этого не заметил, если бы не вводил программу блокировки. А так он тут же заплутался в целом лабиринте убедительных, безупречно гладких отговорок и хитроумных субпроцессов — именно в том месте, где собирался возвести свой, аналогичный лабиринт. Ну а компьютер отрицал все: и что в его памяти находится блок, и что ему вообще есть что отрицать. Последнее он отрицал так убедительно, что даже Форд чуть не попался на удочку.

— Неслабо! — вскричал Форд.

И раздумал устанавливать свой блок, а просто переключил цепи на уже существующий, чтобы тот заодно разбирался и с запросами по поводу его, Фордовых, проделок.

Он взялся по-быстрому давить вирусов, которых запустил в компьютер сам, и тут же обнаружил, что они бесследно улетучились.

Он совсем было собрался запустить их в машину по второму разу, когда сообразил, что не замечает их только потому, что они уже ушли в подполье и принялись за работу.

Форд сыто ухмыльнулся.

Попытался выпытать у компьютера, что именно тот заблокировал в своей компьютерной памяти, но тот заблокировал самую память о том, что что-то блокировал. Комар носа не подточит. Вот и слава Зарквону. Форду даже самому померещилось, будто ничего и не было — так, одна игра воображения. Выдумка. Что-то там, связанное со зданием издательства и числом 13. Он быстро прогнал систему через несколько элементарных тестов. Точняк, сплошная игра фантазии — только и всего.

Теперь некогда было петлять и заметать следы: по всему зданию наверняка объявлена тревога. Форд вскочил в лифт, поднимающийся до уровня входного вестибюля, чтобы там пересесть на скоростной лифт. Каким-то образом ему совершенно необходимо было вернуть «Идент-и-Прост» в карман Харла до того, как этого сокровища хватятся. Как — он еще не знал.

Двери лифта распахнулись, пропуская внутрь толпу охранников и роботов, ощетинившуюся омерзительным вооружением.

Ему приказали освободить кабину.

Форд пожал плечами и вышел. Оттолкнув его в сторону, вся орава ввалилась в лифт, и тот унес их вниз — искать злоумышленника в подвальной части здания.

«Вот это класс», — восхищенно подумал Форд, дружески похлопав Колина по стальному боку. Колин, пожалуй, был первым роботом на жизненном пути Форда, действительно способным приносить пользу. Он весело подпрыгивал в воздухе перед Фордом. «Хорошо, — подумал Форд, — что я назвал его в честь собаки».

Ему отчаянно хотелось унести ноги из здания именно сейчас, но он знал, что шансы это проделать увеличатся, если Харл не заметит пропажи «Идент-и-Проста». Поэтому карточку необходимо было вернуть.

Они подошли к скоростному лифту.

— Привет! — сказал лифт, когда они зашли.

— Привет, — откликнулся Форд.

— Куда вам, ребята? — спросил лифт.

— На двадцать третий, — ответил Форд.

— Похоже, этот этаж пользуется сегодня особой популярностью, — заметил лифт.

«Гм, — подумал Форд. — Дело пахнет керосином». Лифт высветил на табло «23» и взмыл вверх. Что-то в этом табло привлекло внимание Форда, но он не понял, что именно, а потому перестал об этом думать. Его больше беспокоило то, что нужный ему этаж пользуется особой популярностью. Он не думал пока, как будет выкарабкиваться из ожидавшей его заварухи, поскольку не имел ни малейшего представления о том, что его там ждет. «Сымпровизируем как-нибудь».

Лифт остановился.

Двери разъехались.

Зловещая тишина.

Пустой коридор.

Вот она, дверь в кабинет Харла, прямо перед ним. На двери лежал тонкий слой пыли. Форд знал, что эта пыль состоит из крохотных молекулярных роботов, которые повылезали из ушей стены, собрали друг друга, восстановили выбитую дверь, разобрали друг друга и ушли в уши стены до следующего раза. Форду всегда было интересно, что это за форма жизни. Но не теперь, ибо своя собственная жизнь волновала его куда больше.

Набрав в грудь воздуха, он ринулся вперед.