Глава девятая. И было утро
Профессионал
Эскалатор медленно тянул вверх плотную человеческую массу. Измочаленные давкой в вагонах, еще окончательно не проснувшиеся люди нервно переминались с ноги на ногу, поднимали лица вверх, навстречу свежему утреннему сквозняку.
Белов свернул газету в трубочку и сунул в карман пиджака. Ежеутренняя порция чтива, наскоро сварганенная молодыми дарованиями из «Московского комсомольца», на трудовой лад не настраивала. Скороговоркой упомянув о пожаре, трех трупах и угнанной у известного певца машине, газета весь разворот отдала глубокомысленным рассуждениям о шансах политиков на грядущих выборах.
Пожар и выборы Белова не интересовали. О трупах, и не о трех, а о всех, обнаруженных за прошедшие сутки, он узнает через полчаса из милицейской сводки, а на машину певца было наплевать. По трем соображениям сразу. Во-первых, не Хулио Иглесиас, чтобы иметь машину за сорок тысяч «зеленых»; во-вторых, не обеднеет, если живет, как пишет газета, в восьмикомнатной квартире, а в-третьих, это Белов знал от агента, безголосый соловей совсем недавно щебетал на свадьбе у одного «авторитета», так что, надо думать, все обойдется без заявления в милицию.
Белов ухватился за эту мысль, изощренное чутье опера подсказало, что в ней есть толика смысла.
«Почему нет? — подумал он, прищурив глаз. — Присмотрели сладкоголосого, приласкали, а потом сымитировали угон. Куда пойдет соловушка? Только не к ментам. К „крыше“. Если есть. Должна быть, иначе не напел бы на квартиру размером с футбольное поле. Значит, одна „крыша“ решила подвинуть другую. Сейчас начнутся разборы, и журналюгам из „МК“ подвалит работенка. Трупа три им нарисуют в два счета. А может, и не будет ни фига. Просто проиграла „крыша“ своего певца в карты или отдала за долги. Вот новый хозяин и учит лабуха уму-разуму. Тачку вернут, они такие финты любят. Если у человека забрать все, а потом вернуть часть, он тебе всю жизнь будет в ноги кланяться. Уж кто-кто, а „авторитеты“, без разницы — с партийным или лагерным стажем, — эту нашу рабскую сущность знают и играют на ней по-черному».
Он краем глаза зацепил молодую блондинку, проплывавшую вниз на соседнем эскалаторе, и философское настроение само собой улетучилось. Белов невольно охнул и уже не смог отвести от нее глаз.
Легкое платье насквозь просвечивалось бившим сверху солнечным светом. Если что и было под платьем, то такое же прозрачное и легкое. Белов отметил, что ее тело покрыто ровным, явно не московским, а морским загаром. На голой до плеча руке отчетливо виднелся золотистый пушок. Белов посмотрел на кисть незнакомки, лежащую на изжеванной по краям ленте поручня, и ощутил нездоровое сердцебиение. Все; как он любил. Острые хищные ногти, тонкое запястье с белой косточкой, просвечивающей сквозь загар.
— Так идет, что ветки зеленеют,
Так идет, что соловьи чумеют,
Так идет, что облака стоят, —
прошептал Белов, вцепившись взглядом в проплывающее мимо лицо.
Незнакомка, до этого равнодушно смотревшая вниз, словно что-то почувствовала, повернула голову и с интересом посмотрела на Белова. Длилось это ровно секунду. Потом огонек в ее глазах погас. Она чуть дрогнула уголками ярко накрашенных губ и отвернулась.
«Расслабься, Игорек, — сказал сам себе Белов. — Повело старого мерина! В твоем возрасте для участия в чемпионате по сексуальному многоборью одного роста и широких плеч мало. Нужен „мерс“ и счет в швейцарском банке. А ты в сером пиджачке прешься на работу на метро. И можешь не изображать из себя Джеймса Бонда на боевом задании, не пацан уже. Удостоверение в нагрудном кармашке мужской гордости не прибавляет, а в наше время полной свободы и того хуже — как справка о кастрации. Вот ты же не можешь сейчас рвануть за ней, плюнув на все? Нет. Вот и не возбуждайся без надобности. А то инсульт схлопочешь».
Оглянулся. Фигурку в белом уже закрыла плотная стена спин, было лишь видно копну искристых волос, стянутых на затылке белой резинкой.
«Раньше мог бы. В два счета. Звякнул бы Пашке, мол, срочно шушукаюсь с агентом, прикрыл бы меня на часик. Десять минут, и она дала бы телефон, а за полчаса обговорили бы планы на выходные. Куда бы делась, малая!»
«Раскатал губу», — произнес кто-то другой, мерзкий, как неопохмелившийся алкаш. Этот другой сидел внутри с самого утра. Разбудила его благоверная своим скулежом по никчемному поводу. В душе Белов был согласен, что жена имела моральное право на легкий скандал: заявился за полночь, еле отрапортовал о прибытии и сразу же рухнул замертво. Но пилить все утро, как старая бензопила «Дружба», еще не оклемавшегося мужика — садизм крайней степени. Белов даже не стал завтракать, хлопнул две чашки чая и поспешил удалиться на безопасное расстояние. Мерзкий голосок внутри подбивал на убийство.
«Меньше надо было пить», — опять ожил мерзкий алкаш.
«Да пошел ты!» — цыкнул на него Белов. Вчера, действительно, перебрали. Втроем поехали навестить друга Женьку, повезло человеку, нашел теплое местечко в отделе при Шереметьеве-2, такое грех не отметить. Две бутылки уговорили сразу. За встречу. Потом пошли за добавкой, но во фри-шопе от цен сделалось дурно. Пришлось посылать гонца в соседнюю Лобню. Что разливают по бутылкам в этом городке, для Белова осталось тайной. От первого же стакана он окосел хорошо и надолго. Как оказался у дверей родного дома, еще предстояло выяснить., «Плохо мне, плохо!» — заскулил голосок внутри.
«Пошел в задницу», — не выдержал Белов.
«Сам пошел, опер недоделанный!» — огрызнулся алкаш и временно затих.
У выхода его опять стиснул людской водоворот, смял, закружил и сам собой вынес сквозь распахнутые настежь двери.
Белов облегченно вздохнул, вытер испарину со лба и сунул в рот сигарету. Денек должен был выдаться на славу: на небе ни тучки, легкий ветерок разгонял бензиновый чад, накопившийся за неделю жары.
Поток пассажиров, выжимаемый из дверей, как фарш из мясорубки, сам собой разделялся на неравные части. Белов давно уже привык делить людей на агентуристов и агентов, оперов и объектов оперативных разработок, на тех, кто сажает, и тех, кому положено сидеть. Знал, что не по-людски это, но иного взгляда тебе не дано, пока в кармане лежит удостоверение. Да и потом, как выпрут на пенсию, мало что в голове меняется. Опер, как художник, шлюха и священник — не профессия, а мировоззрение и образ жизни. И если разобраться, не так уж велик грех, все равно же обещано, что, в конце концов, будут отделять злаки от плевел, а овец от козлищ. Поторопились разделиться, конечно, но это простительно. Потом легче будет разбираться — «ху из ху».
Белов смаковал первую за утро сигарету и с улыбкой наблюдал, как блаженные овцы кучкуются у ларьков, сбиваются в группки и гомонливым стадом уходят влево, к «Детскому миру». Козлища, наскоро побритые, хмурые и невыспавшиеся по одному, реже по двое пробивались сквозь овец, толкущихся под арками, и сворачивали вправо — на Кузнецкий мост.
Своих Белов вычислял моментально. Молодые, еще спортивные на вид, и старые, поизносившиеся, как их же пиджаки, несли на себе неизгладимую печать принадлежности к касте допущенных к совсекретным бумагам. Белов по себе знал, что клеймо исключительности уже ничем не вытравить. Год-два работы в «органах», и в тебя намертво въедается противоестественная двойственность: щекочущий холодок власти от возможности захлестнуть петлю компромата на шее очередной «овцы» и ощущение подсознательного страха, что сам в одночасье можешь стать козлом отпущения или бараном для заклания. Все это Белов уяснил давным-давно, благо учителя попались толковые. А совсем недавно понял, что другой жизни ему уже не отпущено. Слишком поздно меняться, просто не хватит сил.
Год назад у полусгоревшей дачи, в которой нашли труп Кирилла Журавлева, отличного опера и настоящего мужика, Белов поклялся, что уйдет. Он так и не дознался, какая неладная затащила Журавлева в ту операцию, на чем его взяли, как сломали, да и ломали ли — еще вопрос. Скорее всего, как и самого Белова, «сыграли втемную». Выжали, как лимон, а потом бросили с перерезанным горлом. Белову еще повезло. Провальную операцию — гора трупов и никаких концов — неожиданно приказали считать успешной. Все материалы по делу, раскрученному Беловым, затребовала к себе Служба безопасности Президента. Заодно и лучшего молодого опера Димку Рожухина переманили. В приватной беседе Белову дали ясно понять, что дело закрыто навсегда, утрись и живи дальше. А главное, не мешай жить другим. Его решение уйти восприняли с пониманием, устал человек, перенапряг вышел, не железный все-таки. По блудливо отводимым глазам начальства Белов понял, что именно этого от него ждали, хуже — на это рассчитывали.
На воле он продержался ровно три месяца. По протекции устроился в фирму, занимающуюся «бизнесом» — то есть всем подряд: от строительства дач силами хохлов и узбеков, нелегально живущих в Москве, до розлива финской водки в польском местечке. Едва освоился в должности начальника службы безопасности и привел в божеский вид охрану первых лиц, как началось. Дважды пришлось передавать валюту. В спортивной сумке. Сто пятьдесят тысяч долларов за раз. И ни копейки премиальных за риск. Потом начались нудные разборы с небритыми личностями кавказской национальности. Все закончилось диким мордобоем и пулей в окно шефа. Шеф выполз из-под стола с просветлевшим, как после исповеди, лицом и через два часа уже летел на Канары. Белов остался. На следующий день, едва вставили новое стекло, пришел опер из Краснопресненского райотдела ФСБ и предложил дружбу, что означало подписку о сотрудничестве или добровольную передачу информации бывшим собратьям по чекистскому цеху. Как вешать лапшу на уши попавшей в передряг «овце» и демонстрировать чудеса гуманизма в обмен на согласие таскать в зубах информашку, Белов знал и без него, поэтому покрыл малохольного опера семиэтажным матом и выгнал из кабинета. Погонами не вышел вербовать отставного подполковника. Но легче от этого не стало.
Как профессионал Белов понимал, что безопасность ни черта не стоит без агентурной работы. А как ее организовать, как держать под колпаком весь криминал и конкурентов, и не в близлежащих подворотнях, а на территории страны? Для этого нужны аппарат и архивы. И то, и другое пестуется десятилетиями. Он с ухмылкой смотрел на фирменный вензель с надписью под названием: «Компания основана в 1993 году». Детский сад! Как ни крути, а пришлось бы идти на поклон к ментам, ФСБ и ворам. Только у них была сила, идущая от опыта, приобретенного в ежедневных схватках за власть. Белов трезво рассудил, что хоть и влип, как последний козел, но это еще не повод превращаться в барана среди волков. До больших звезд на погонах не дослужился, до больших денег скорее всего не доживет. Он слишком хорошо знал, как относятся сильные мира сего к остальным его обитателям. Вывод был прост — немедленно возвращаться под сень родимого щита и брать в руки притупившийся от многолетнего использования чекистский меч.
Благо дело, старый кадровик, отпуская на вольные хлеба, надоумил не рвать окончательно, а выйти за штат; считай, взять академический отпуск по случаю непредвиденной беременности: погуляй, поумнеешь — вернешься. Тот же кадровик и нашел способ вернуть его в родное Московское управление. Белов ему потом в ноги кланялся и водкой поил. А старик только похохатывал над его рассказами о жизни на воле, а в итоге выдал перл, больно царапнувший сердце:
«Сынок, ежели на работу ноги не идут, а больше идти некуда, — надо идти на работу».
«Кстати, о работе! — вспомнил Белов и посмотрел на часы. — Половина десятого. Не страшно, еще вчера загодя предупредил, что задержится. Срочные дела в отделении, вроде бы, не планировались».
Живот свела судорога. Белов поморщился. Организм окончательно проснулся и требовал горючего.
«Пива давай!» — радостно заверещал голосок внутри.
Белов оценил здравость мысли, но усилием воли подавил секундную слабость. Пиво с утра, при наличии «Дирола» в каждом ларьке, — штука полезная и не оставляющая подозрительного запаха. Но как воспримет организм на старые дрожжи такой подарок судьбы, заранее сказать было трудно. Минимум полдня в душном кабинете и коридорной суете могли плохо кончиться. Белов сам еще не понял, почему так вчера сломался, раньше за ним подобное не замечалось.
Он оценивающе посмотрел на свое отражение в черном стекле киоска. Мужик еще крепкий, рожа здоровая и наглая.
«Нервы, — решил он. — Все болезни от работы и нервов. Один триппер — от удовольствия».
Купил дымящуюся сосиску с булочкой, переименованную в «хот-дог», и, окончательно задавив в себе слабость, пакетик апельсинового сока.
Кетчуп, естественно, пополз на пальцы, из трубочки, воткнутой в пакетик, выстрелила желтая струйка, но Белов не стал обращать внимания на неизбежные недостатки быстрого питания. Жевал с аппетитом, морщась от удовольствия.
— Дозаправка в воздухе? — раздалось над ухом. Белов проглотил недожеванный кусок, чтобы освободить рот для соответствующего выражения, но, повернувшись к кандидату на посыл, охнул от удивления:
— Димка?
Дмитрий Рожухин, чисто выбритый и розовощекий, сиял, как первокурсник на доске Почета Высшей школы КГБ. Светлый костюм, голубая рубашка, галстук в тон — раньше такой щеголеватости в нем Белов не замечал.
— М-да. Не место красит человека, а человек — место, — сделал вывод Белов. — И какими судьбами кремлевский сокол да в наш курятник?
— Скажу, что прогуливаюсь, не поверите, так? — Дмитрий широко улыбнулся.
— Милый мой, по Кузнецкому мы с тобой будем просто так гулять лет через сорок, шаркая ножками и тряся склерозной башкой.
— Если доживем, — вставил Дмитрий. Белов отметил, что глаза у парня изменились, стали цепкими, с холодным стальным отливом.
«Матереет. Еще не волк, но толк будет. Интересно, помнит, шельмец, что это я его вывел на первую охоту? Первая травля двуногого с „моментом истины“, такое никогда не забудешь». — Белов скомкал бумажку, прицелился, метнул комок в урну, следом отправил коробку из-под сока.
— Видал? Еще поживем, Димка!
— Полдесятого. Не опоздаете?
— Нет, у меня еще дельце. Да и воздухом подышать охота.
Он подтолкнул Дмитрия в спину. Они втиснулись в поток, просачивающийся сквозь две арки на улицу. Народ пер, не глядя под ноги, держа равнение на витрины лотков. Время от времени кто-нибудь выбивался из потока, замирал, тупо уставившись на заморские товары, но народ, поднавалившись, срывал его с места и волок за собой дальше.
— Ну бараны, блин! — Белов с печалью посмотрел на истоптанные туфли. — Пойдем отсюда, пока по асфальту не размазали.
Они свернули на Кузнецкий. Улица была залита утренним светом, лучи дробились на еще мокрой брусчатке. Фасад особняка напротив приемной ФСБ был наполовину затянут зеленой сеткой. Сквозь нее отливала фисташково-белая побелка стены. Строители в синих комбинезонах сновали по лесам, несмотря на ранний час, работали быстро и сноровисто. Обычного в таком случае матерного сопровождения каждого телодвижения почему-то не было. На аккуратно покрашенном заборчике висел плакат: «Реставрация особняка XIX века. Генеральный подрядчик: фирма „Эн-ма“, Турция».
— Красота, — вздохнул Белов.
— Угу, — Дмитрий водрузил на нос черные очки с прямоугольными стеклами, сразу став похожим на фэбээровца, прибывшего для обмена опытом. — Бартер: мы к туркам за куртками, они к нам — на работу.
— Я не о том. — Белов кивнул на проходивших мимо женщину. — Вот это архитектура!
— Ничего.
— Сам ты «ничего»! В твоем возрасте мне все подряд бабы нравились, только из-за того, что они — бабы. Нас на все хватало: и супостатов ловить, и водку пить, и баб валить. А вы… — Белов пожал плечами. — Холоднокровные какие-то.
— Это у вас «оттепель» была. Кранчик на пол-оборота открыли, вот никто и не захлебнулся. А я на перестройку попал. Хотели кран побольше открыть, да резьбу сорвало. Вот в фекальных водах и барахтаемся. Кому-то в кайф, а мне не особо нравится.
Белов скользнул взглядом по отутюженному костюму Дмитрия, хотел что-то сказать, но удержался.
— Я вам, кстати, не мешаю?
— Ты за кого меня держишь? — ухмыльнулся Белов. — Даже в самые наплевательские периоды службы я не унижался до такого. Забыл, чему учил?
— Помню, — протянул Дмитрий. — В радиусе трех километров от Феликса — заповедная зона.
Мерзкой привычкой назначать встречи агентам поближе к родным стенам страдало большинство оперов. Начальство периодически разражалось порцией молний с соответствующим звуковым сопровождением, но заваленные бумажной работой опера упорно гнули свое. Знали, что таким образом светят агентуру безбожным образом, но успокаивали себя тем, что людишки эти мелкие и информаторы никакие.
При «развитом социализме» мания планирования достигла апогея маразма, план существовал буквально на все, и оперативная работа не стала исключением. Вот и приходилось, чтобы не портить личные показатели во всекагэбэшном ударном труде, в нагрузку к одному-двум «коронным агентам» вербовать целую сетку мелочи пузатой. «Коронных», как поставщиков ценной информации и участников оперативных игрищ, естественно, берегли. А что делать с остальными, если зуд стукачества в человеке, после того, как с него ловко слупили подписку о сотрудничестве, просыпался с неудержимой силой? Каждый выкручивался в меру сообразительности. Наиболее наглые, имея до сотни завербованных душ, умудрялись не встречаться с ними месяцами; десятка наскоро настроченных агентурных сообщений вполне хватало для отчетности. Те, кому периодически вставляли за бездеятельность и угрозу завалить показатели отдела, проклиная все на свете, выскакивали из душных кабинетов в близлежащие переулки, где максимум за полчаса снимали информашку с агента. Как правило, пользы от таких свиданий было с гулькин нос, если не считать глотка относительно свежего воздуха, успокоенной совести и очередной бумажки, подшитой в агентурное дело.
— Во, один уже ползет! — Белов кивнул на продрейфовавшую мимо парочку. Один — высокий, сутулый от многолетнего корпения над бумагами — вышагивал на длинных ногах, как журавль, и так же забавно кивал на каждом шагу, умудряясь сохранить задумчивую мину на бледном лице. Второй — не по возрасту пузатый, весь раздувшийся нездоровым жиром — уткой семенил рядом, бдительно-испуганно стрелял глазками по сторонам и что-то быстро говорил, в паузах по-гайдаровски надувая щеки, поросшие поросячьей щетиной. — Угадай с трех раз, кто есть кто, — Белов слегка ткнул Димку в бок.
— Ну-у, — тот хитро улыбнулся. — Длинный — наш. Толстяк — явно кооперативно-торгашеского вида. Правда, с признаками высшего образования. Что-то по инженерной части, так мне кажется. Скорее всего наехали на бедолагу, пришел просить защиты. Или стучит на конкурентов. Симбиоз кормильца и стукача в одном лице. Одним словом, «фирма друзей». Деньжат подкидывает, как считаете?
— Вряд ли. Не похоже, что на серьезных бабках сидит. На одну жратву и хватает. Бабами с такой комплекцией не интересуются. — Белов презрительно выставил нижнюю губу. — Дешевка, одним словом. А наш не дурак, чтобы у такого деньги брать. Скорее всего натурой получает. Ну, услуги кое-какие. Опять же водочки на халяву можно выпить.
Длинный, словно почувствовав, что говорят о нем, повернул голову в их сторону, с одного взгляда определил — свои, Белову даже показалось, что подмигнул, и спокойно зашагал дальше.
— Гад ленивый первой категории, — прокомментировал Белов. — Только такие по Кузнецкому стукачей и выгуливают.
— А другие категории?
— Вторая категория сидит на скамеечках на Старой площади. Помню, в конце месяца там нужно было занимать очередь. Во всем парке, кроме цековской наружки, — одни опера и их люди. Представляешь! А третья… — Белов посмотрел на свои туфли. — М-да, хоть в валенках ходи!
— Где обитает третья?
— Служебная тайна. Так как сам отношусь к лентяям третьей категории, — хохотнул Белов. — Момент! — Он выхватил у безработного интеллигента, раздававшего рекламные листовки, сразу несколько листков, плюнул на них, наклонился и тщательно протер мыски туфель. Выпрямился и болезненно поморщился — перед глазами заплясали серебристые букашки. — Время терпит, Дим?
— Пока — да. — Рожухин машинально взглянул на часы. — А вы все-таки кого-то ждете. Я не помешаю?
— Нет, не дергайся. Племянник должен ключи от машины вернуть. Упросил оболтус, приспичило ему с барышней на природу съездить. Договаривались на без четверти десять. Время терпит, пойдем пока книжки посмотрим.
Дмитрий сразу пошел вдоль лотков с книгами. Белов отстал, наткнувшись на тележку с напитками. Еле отвел глаза от запотевших бутылок пива, купил две банки «Фанты» и шоколадный батончик. Нагнал Дмитрия, тот уже успел вытащить из стопки какую-то книгу.
— Держи водичку. «Сникерс» будешь?
— Спасибо, нет.
— Напрасно. — Белов дернул за колечко на банке, жадно припал губами к холодной струе. — Ох, аж на душе полегчало.
— Трудно вчера пришлось? — Дмитрий сделал маленький глоток.
— Вчера было легче, — усмехнулся Белов. Зубами сорвал обертку, надкусил батончик. — Кстати, рекомендую. Завтрак холостяка. Быстро и питательно.
— Не, я такое не ем.
— Уже женился?
— Даже не собираюсь.
— Ну-ну.
Белов отхлебнул из банки и через плечо Дмитрия посмотрел вниз по улице. Племянник, как все мужики в роду Беловых, вымахал под два метра, такого можно заметить издалека даже в толпе, но никого похожего на него пока не наблюдалось.
«Изменился Димка, — подумал Белов. — Холодок от него идет, как от этой банки. Спросить про Настю? Нет, не надо. Может, как и я, боится вспоминать. Чувствую же, что ничего у них не вышло. Иначе так резко не ответил бы».
Белов не удержался и вспомнил. Бледное, беспомощное лицо Димки в приемном покое Склифосовского. Настино лицо, белым пятном выделяющееся на застиранной больничной наволочке, прозрачная трубка, прилепленная пластырем к полураскрытым посиневшим губам. Он тогда сыграл крутого опера, хотя сердце готово было разорваться от боли. И был захват. Бестолковый и угарный, как похмельный сон. И пришлось смотреть в еще одно знакомое лицо… Кирюха Журавлев сидел в кресле, высоко закинув голову, рот широко распахнут, словно готовился захохотать во весь голос. Но не получилось. Потому что горло вспороли от уха до уха…
Отца Насти привезли из Новосибирска в гробу. Сердце не выдержало. Не перед кем было повиниться, оправдаться, что Настька сама сделала все, чтобы попасть под бандитские пули. Столетов понял бы, не один год отпахал «важняком» в союзной прокуратуре, а Белов рассказал бы ему все, о чем знал и о чем только догадывался… Понял бы, конечно. Простил бы — навряд ли. Обещал же Белов беречь девчонку до приезда отца и не сдержал слова. На похороны Столетова он не пошел. Сидел в машине и ждал, пока отыграет оркестр и выйдут из ворот люди, увезут друзей три автобуса, а бывших начальников Столетова — черные машины с мигалками. Только тогда вошел на кладбище, по следам на снегу отыскал свежую могилу, сгреб промороженную землю в комок и медленно высыпал поверх венков…
Белов с трудом проглотил тягучий шоколадный ком, запил остро защипавшей горло «Фантой». Слезы выступили сами собой. Взял банку в другую руку и заледеневшими, как тогда на кладбище, пальцами протер глаза. Димкины глаза прятались за темными стеклами, и Белов не знал, что у того сейчас на душе у Белова было гадостно.
— Что за книжка? — спросил он, чтобы отвлечься от воспоминаний.
— На любителя. — Дмитрий пристроил кейс между ног, свободной рукой раскрыл книгу. — Оглавление интересное, Игорь Иванович. Методика вербовки, составление психологического портрета, способы добывания информации, ведение досье. Даже методики проникновения в психику есть. А дальше в серии… — Он перелистнул страницу и подставил книгу почти под нос Белову.
— «Совершенный снайпер: методы, подготовка, тактика», «Тактика антитеррористических подразделений», «800 приемов боя китайской триады», «Подготовка боевого пловца», — прочел Белов вслух. Машинально отхлебнул из банки. — Не кисло.
— Брать будете? — без особой надежды в голосе поинтересовался хозяин лотка.
— В другой раз. — Дмитрий положил книгу, подхватил кейс. — Погреемся на солнышке?
Они подошли к стене выставочного зала. Достали сигареты. Дмитрий снял очки, сунул в нагрудный карман.
«Правильно, — подумал Белов. — А то тебе только парашюта за спиной не хватало. Боец невидимого фронта!» — Что-то в Дмитрии раздражало и настораживало одновременно. Что именно, Белов никак не мог понять, и от этого еще больше злился.
— Понравилась книжка? — Дмитрий выпустил дым, отвернувшись в сторону, успев при этом срисовать пристроившегося в пяти шагах дядьку провинциальной наружности.
— В застойные годы, если бы у кого-то в библиотечном формуляре нашли такие книжки, дело оперативной разработки организовали бы в два счета. С такими интересами две дороги: или применять таланты на благо родного государства, или по странному стечению обстоятельств оказаться в глубокой провинции под надзором территориалов. А они страсть как потенциальных террористов любят. «ДОН» по нему можно тянуть, пока голубь сизый не помрет от старости. Карьера оперу, ведущему дело, гарантирована.
— Это операм. А читателю прок есть, как считаете?
— Черт его знает. — Белов пожал плечами. — От человека зависит. Если данные есть и ума хватит не светиться раньше времени, то года за два может выйти толк. Психология — наука гуманитарная, можно изучать якобы для общего развития, не подкопаешься. Каратэ и прочее у нас теперь не запрещено… Со стрельбой еще проще: купи «воздушку» в любом ларьке и отрабатывай навыки где-нибудь в лесочке или на стройке. А если уж совсем приспичит, можно добровольцем съездить, благо, есть куда. В итоге из двух сотен, кому такие книжки в душу запали, получаем одного боевика-одиночку экстра-класса. Кто, кстати, книжки кропает? Я что-то не запомнил.
— Бывший полковник ГРУ. Пишет под псевдонимом, — с ходу ответил Дмитрий.
— Яйца оторвать мало, — пробормотал Белов, вылил остатки из банки в рот, смял жестянку и точным броском отправил в урну. — Но с другой стороны, фигня все это.
— Почему? — удивился Дмитрий.
Белов сознательно выдержал паузу, давая Димке возможность не вытягивать из него ответ и переключиться на другую тему. Но тот молчал и ждал. Белов мысленно перепроверил сложившуюся в уме мозаику. Вязалось все: и показная мужиковатость Дмитрия, и набитые костяшки на кулаках, чего раньше не было, и этот змеиный холодок в глазах. Его странную зажатость в разговоре с бывшим горячо любимым шефом Белов решил оставить напоследок. Интуиция подсказывала, что за ней и скрывается главное.
— Потому что я имел в виду талантливого террориста. А любой талант — самодостаточен. Хрен он попадет в ваши сети. У него врожденная антипатия к стаду. Соответственно, ни в какие ветеранские организации, лево-право радикальные партии и прочие ловушки для лопухов его не заманишь. Он сам по себе. Будет пестовать в себе талант, шлифовать его день за днем. А потом выйдет на тропу войны. Только не будет на него ни учетов, ни оперданных. Мистер Икс, Чикатило и Карлос-Шакал в одном. Почувствуйте разницу, как говорят в рекламе. Вот тогда вы все раком и встанете.
— Мы? — сыграл интонацией Дмитрий, давая понять, что Белов невольно вычленил себя из стройных рядов тех, кому при удачном акте «центрального террора» светила подобная поза.
— Конкретно, ты, Дима. — Белов с садистским удовольствием захлопнул капкан. — Потому что по антитеррору в своей конторе работаешь без году неделю, но уже мечтаешь о громком деле. Я же пока вижу, что тебя спецподготовкой как пыльным мешком по башке трахнули, а ума от этого не прибавилось. Подумай пока, я мигом.
Он отстранил Дмитрия, вышел на мостовую и ухватил за локоть высокого парня в спортивном костюме. Тот сразу принял вид нашкодившего сенбернара, страдающего от мук совести. Белов что-то выговаривал ему, а тот только кивал крупной головой и прятал за спину пудовые кулаки. Очевидно, из-за нехватки времени моральная экзекуция вышла чересчур темпераментной. Белов несколько раз выразительно похлопал себя ладонью по лбу. Потом махнул рукой и, не обращая внимания на парня, вернулся к Рожухину.
— Пошли.
— Проблемы? — вежливо поинтересовался Дмитрий.
— Главная проблема, что этот дебил — мой родственник. Остальные прилагаются бесплатно. Пошли, а то опоздаю.
Он искоса взглянул на пристроившегося рядом Дмитрия. Тот снова надел свои фэбээровские очки, но по плотно сжатым губам было ясно, что удар он еще не переварил, и Белов решил дожать.
— А думать ты, мой юный друг, должен вот о чем. — Белов указал на двух греющихся на солнышке ментов. — Кто этих недоделанных на улицы с автоматами выпустил, рогами в землю воткнуть надо! Какая дальность прямого полета пули у «Калашникова»? Просвети, если знаешь.
— У этой модификации — четыреста двадцать метров.
— Во! Иными словами, если шарахнуть вдоль по Кузнецкому, то пойдет почти по прямой. Серьезная штука. Дед Калашников, кстати, как его ни ломали, полицейское оружие разрабатывать отказывался. Работал исключительно на родную советскую армию. Значит, автоматом этим сподручно косить только злодеев оккупантов в чистом поле. А у нас эти «Калашниковы» прямо перед глазами маячат. Бери и пользуйся! Подойди сзади к этим сусликам с отягощенной наследственностью, приложи кирпичом по фуражке — и решай наболевшие проблемы окончательно и бесповоротно. У тебя есть проблемы?
— Как у всех. Но я таким способом решать не буду.
Белов остановился, вытер испарину со лба.
— Посмотри на людей, Димка.
Тот послушно осмотрелся вокруг.
— Это лучшая часть народа, Дим. Счастливые, потому что оказались в Москве. Есть деньги, чтобы толпой валить в ЦУМ и «Детский мир». Но если сейчас у десятерых из них отобрать все, что есть в кошельке, восьмерым уже завтра нечего будет жрать. Вот такая проблема нарисуется. Поэтому таскать боевое оружие, как на подносе, среди этих людей провокация чистой воды. Вот о чем ты должен думать. И доказать тем, кто тебя озадачил блюсти их вельможную безопасность, что не снайпер-одиночка им опасен, а люди, от отчаяния и безнадеги схватившиеся за оружие.
— Будем надеяться, до этого не дойдет.
— Оптимисты, блин! — Белов нервно дернул головой. — Упаси Господь, террор войдет в моду. Не захват уголовниками автобуса с детьми, а нормальный чистый террор. Когда на дело пойдут мальчики с горящими глазами и неиспоганенной душой. Те, что не пошли в рэкет и бизнес. А ведь они уже выросли, Дим. Новые. Не было у них пионерии-комсомолии, не было великой страны. А только бардак сейчас и полная безнадега — завтра. Мне, да и тебе их уже не понять, а значит, просчитать их ходы мы не сможем. Что в их светлых головках творится, мы не знаем, а по большому счету — нам на это плевать. А вдруг они решат объявить войну государству, которое растоптало свое прошлое, обобрало свой народ и продало на сто лет вперед все и всех. Что тогда? Пара громких актов, и все сдетонирует само по себе. Италия семидесятых нам покажется раем. Вот о чем надо в докладных писать. А не высасывать терроризм из пальца.
— «Красные бригады», «Фракция Красной армии», группа Майнхофф, да? — усмехнулся Дмитрий. — Чего они добились? Их же раздавили.
— Чувствуется, накачали тебя информашкой, но через клизму. — Белов покачал головой. — Не задавал себе вопрос, что самое страшное было в этих «бригадах»? — Он слегка подтолкнул Дмитрия в спину, приглашая не останавливаться, приблизился и прошептал в самое ухо: — А то, сынок, что с ними играли практически все спецслужбы мира. И наша «контора», само собой. Помнишь, в комсомоле хохмаческий лозунг ходил? — спросил он отстраняясь: — «Если не можешь остановить процесс, надо его возглавить». Заметь, имели в виду движение «неформалов». А оно возникает, когда общество вместо патриотов начинает плодить изгоев.
До перекрестка с Лубянкой дошли молча. Уже заметно припекало, и Белов успел вспотеть. В горле опять запершило от жажды, и он выбросил едва прикуренную сигарету.
— Вы всерьез считаете, что начальству что-нибудь можно доказать? — неожиданно спросил Дмитрий.
— Идеализмом вроде бы поздновато страдать, — немного подумав, ответил Белов. — Надо пытаться. Это единственный способ быть честным перед самим собой.
— Понятно. — Что ему стало понятно, по тону определить было сложно. — Вы сейчас в розыскном отделе?
Белов кивнул и мысленно поздравил себя с успехом: «Я же чувствовал, что он за душой что-то прячет! Окликнул, балда, от щенячьей радости, а потом не знал куда глаза деть. Потом решил покрутить, да вышло все по-школярски убого. Ненавязчиво ввести в тему, считать реакцию, если клиент готов к обсуждению, подыграть немного: уточняющие вопросики, восхищение в глазах, комплименты полету мысли и эрудиции… Все, как учили. Только забыл, что я на таких разговорах язык до дыр протер, когда он еще в коляске агукал. И чужую игру, хоть и с бодуна, но за версту чую. Чем это я СБП заинтересовал, а?» — подумал он и повторил вслух:
— Чем это я СБП заинтересовал?
— Лично — ничем. Наши решили инициативу проявить. Потребуется взаимодействие всех служб.
— Так ведь Коржаков бородатого демократа уже сожрал и над нами своего кореша поставил. Какое ему еще взаимодействие надо? Снимай трубку — и решай все вопросы.
— Вот он и снял. А нам дальше работать.
— И в связи с чем шум, если не секрет?
— С выборами, естественно.
— Блин, мужики, мне бы ваши проблемы! — вырвалось у Белова. — Ведь даже дураку ясно, кого изберут. У нас, прости меня, Всенародноизбранный, из Кремля только вперед ногами выносят. Были два исключения — Хрущев да Мишка. Но это ошибка природы и историческое недоразумение. Надеюсь, подписи в поддержку горячо любимого с агентуры собирать не прикажут?
— Все гораздо серьезней.
— Что-то с трудом верится.
— И тем не менее. — Дмитрий вскинул руку, посмотрел на часы. — В одиннадцать шеф вызовет вас на совещание. Есть время подготовиться.
— Вот за это, голубь ясный, огромное спасибо. — Белов хлопнул Димку по плечу. — От лица всего разгильдяйского отдела. Мог бы, между прочим, и раньше сказать.
— Раньше было нельзя. А сейчас мы уже почти пришли. — Дмитрий взялся за ручку тяжелых дверей. — И разглашение служебной тайны мне уже не припишешь.
«Хрена два ты бы раскололся, если б я не помог. Благодетель в фирменных очках!»
— Ко мне зайдешь?
— После совещания, — кивнул Дмитрий.
— Ну-ну. Тогда извини, я полетел.
Белов первым проскользнул в дверь. Прапорщик на вахте знал его в лицо, кивнул, едва взглянув в распахнутое удостоверение. Дмитрия, как незнакомого, тормознул. Взял в руки его удостоверение, стал отрабатывать проверку по полной программе.
* * *
Белов повесил пиджак на спинку кресла, достал из верхнего ящика стола баллончик дезодоранта, зажмурился и направил на себя пахучую холодную струю.
В дверь постучали. По стуку Белов тут же определил, кто: младший оперсостав стучит вкрадчивее.
— Входи, Михаил Семенович.
С замом Белову повезло. В первый же месяц работы к нему в отдел перевели Барышникова. И было это тогда довольно странно.
Белов давно смирился с кадровой чехардой, издавна царившей в родном ведомстве. По давней, но свято сохраняемой традиции опера не задерживались на одном участке дольше трех-четырех лет. Стоило войти в курс дела, обрасти наработками, как тут же приходил приказ паковать чемоданы. В новом отделе, на новой линии, на тебя обрушивался вал работы, в которой ты ориентировался, как папуас на ВДНХ. И вновь приходилось, позабыв о прошлых заслугах, ходить в полудурках и терпеть щелчки от более компетентного руководителя, в бездне тупости которого мог убедиться не раньше, чем через год-два. Исключение составляли только члены негласных «команд», которые тянул за собой, как шлейф, идущий в карьерную гору руководитель. В их перемещениях хоть и не было логики, но все-таки присутствовал здравый смысл. Если капитану везло и он плотно усаживал зад, хотя и не на трон, то в мягкое кресло, то вся команда разом размещалась на ключевых постах бюрократической пирамиды. Кому-то доставалось кресло, кому-то — полужесткий стул, кому-то — жесткий, продавленный за долгие годы службы, а кто-то по малости своей довольствовался табуреткой. Отворачивалась от хозяина фортуна, и все они разом вылетали с нагретых мест, получив жесткий пинок от представителей победившей команды.
Но с Барышниковым случай был особенный. За грандиознейший провал операции двое — Рожухин и он — получили повышение. Случай не исключительный, но подозрительный. По ошибке чаще били по голове, а не гладили. Для Барышникова повышение было последним, да и в отношении себя Белов иллюзий не питал, на пенсию придется уходить с должности начальника розыскного. Так что поводов плести интриги друг против друга у них не было, вместе работали не один год, на новом месте даже притираться не пришлось. Барышников, ставивший традиции выше морали, быстро наладил поступление информации, и Белов, как полагается начальнику, знал о подчиненных буквально все. Что это значило в отделе, чей оперативный состав по традиции комплектовался из несостоявшихся «блатных», правдоискателей, залетчиков и тунеядцев, списанных по профнепригодности и неуживчивости с начальством из других отделов, объяснять не надо. Имелся у Барышникова еще один плюс — житейский опыт, нажитый в экологически опасных условиях «конторы». Его хитрый мужицкий ум здраво отвергал все надуманное и нездоровое, суждения о людях, хоть и нелицеприятные, всегда оказывались верными. Он прекрасно ориентировался в местных интригах, кадровых и личных, но, по всем признакам, активно в них не задействовался. Возможно, понимал, что вторым быть выгодно, худо-бедно, а прикрываешься первым. Рос тихо, без надрыва. Типичный тягун, на котором всегда вся работа держится.
Барышников запер дверь, подошел к стоящему у приоткрытого окна Белову, протянул пухлую ладонь.
— Как здоровье, шеф?
— Лучше не спрашивай. День только начался, а уже весь мокрый.
Белов внимательно осмотрел зама. «В меру упитанный», как тот говорил про себя, с одутловатым лицом и вечно хитрыми глазками неопределенного цвета. Никаких последствий вчерашней пьянки в Шереметьеве не наблюдалось, а ведь допил все, что не влезло в Белова.
— И не говори, Иванович. Вся жизнь, блин, в борьбе. До обеда с голодом, после обеда со сном, летом — с жарой, зимой — с холодом. — Барышников устало плюхнулся в кресло.
Белов обошел стол, сел в свое кресло. Белобокий электрочайник как раз щелкнул выключателем.
— Кофейку будешь?
— Не-а, уже реанимировался. Мне лишней жидкости в организм не надо. И так, — Барышников похлопал себя по животу, туго натянувшему рубашку, — скоро лопну и всех тут обрызгаю.
Белов налил себе полную кружку. Кружка была особенная, с мятыми боками и надписью: «Мы любим тебя таким, какой ты есть». Подарок от личного состава на день рождения. С юмором у оперов всегда были проблемы.
Белов отхлебнул, крякнул от удовольствия.
— Та-ак, Семеныч. Интуиция подсказывает, что вчера мы расслаблялись в последний раз.
— Это почему? — Барышников воспринял его слова с невозмутимостью Будды: пить и курить бросают все, но еще никто не бросил.
— Потому что минут через двадцать зазвонит телефон, и меня дернут пред светлы очи начальства. Перед выездом на дачи решили нас озадачить. Будем бегать высунув языки все лето, помяни мое слово.
Барышников согнал с лица блаженное выражение, беспокойно заворочался в кресле.
— Уже интересно. Откуда ветер дует, известно?
— Из Кремля.
— Вот бля. — Барышников сделал круглые глаза. — Извини за рифму, вырвалось.
Протяжно заблеял телефон.
— Черт, сглазил! — Белов свободной рукой схватил трубку. — Белов слушает! Та-ак… Да. Послушайте, это не мой вопрос. А вы попробуйте поговорить об этом дома. Та-а-ак. — Он прикрыл микрофон трубку ладонью, сделал страшное лицо и прошептал: — Семеныч, Авдеева сюда! Галопом!!
На его памяти Барышников ни разу не поддавался панике. Вот и сейчас он, тяжело вздохнув, перегнулся через стол, ткнул в клавишу селектора, прохрипел:
— Найти Авдеева — и галопом к шефу!
— Я все понял, уважаемая… Зоя. А по отчеству? Сергеевна. Прекрасно! — Белов откинулся в кресле и нервно забарабанил пальцами по подлокотнику. — А теперь выслушайте меня. Вы, кстати, откуда звоните? Очень хорошо! — Если бы Зоя Сергеевна могла видеть, каким сделалось лицо Белова, она тут же бросила бы трубку. — Понимаю ваше положение, но, увы, парткомы давно ликвидировали, так что жаловаться на мужа некому. Я? Что-то не помню, чтобы это входило в мои служебные обязанности.
В дверь постучали, и Барышников быстро, насколько позволяли габариты, побежал открывать.
— Вызывали? — Дежурная улыбка сразу же слетела с лица Авдеева, стоило ему увидеть Белова.
— Давайте сделаем так, — сказал тот в трубку, успев поманить к себе пальцем замершего в дверях Авдеева. — Если можете, подождите меня минут пятнадцать, хорошо? Я освобожусь, и мы спокойно поговорим. Нет, я сам выйду.
Он грохнул трубку на рычаги, сделал несколько медленных глотков из кружки.
— Сергей, ты почему начальство не ставишь в известность, что в субботу уезжать собрался? — тихо спросил Белов. — Непорядок.
— Так ведь… Выходные же, Игорь Иванович. — Авдеев посмотрел на Барышникова, ища поддержки. Но тот изображал из себя младшего помощника палача, хотя, естественно, не понимал, что стряслось.
— А почему тогда твоя супруга меня в известность ставит?! — Белов в сердцах врезал ладонью по столешнице. — Конспиратор, блин, хренов!! Короче, она стоит на лестнице у белого здания. Хоть ползком, хоть по канализации, меня не волнует, но через минуту ты должен невзначай оказаться рядом. Какую ты ей лапшу навесишь, меня опять же не волнует. Но чтобы ее духа не было на Лубянке. Даю на все десять минут. Понял?
— Понял, Игорь Иванович. — Лицо Авдеева в секунду из мертвенно-бледного сделалось пунцовым.
— Секс-гигант! — прошипел Белов, погрозив ему кулаком.
Барышников закрыл дверь за Авдеевым, вылетевшим пулей из кабинета, вернулся на свое место.
— Застукала? — спросил он, удобно усаживаясь в кресло.
— Угу, — промычал Белов в кружку, жадно допивая остатки кофе. — Уф! Тут своих проблем выше крыши…
— На месте преступления накрыла? — поинтересовался Барышников, сцепив пальцы на животе и вытягивая ноги под столом.
— Говоря юридическим языком, на стадии подготовки. — Белов усмехнулся. — Представляешь, купил путевку в дом отдыха. Не посмотрел, дурак, а ему написали «с женой». А жена ни ухом, ни рылом! Сегодня утром нашла.
— Молодой еще, учить надо. Может, ему выговор объявить? «За халатное отношение к секретной документации».
— Барышников, не подкалывай! — простонал Белов.
— Я в порядке обсуждения. — Вздохнул и мимоходом обронил: — А отдыхать собирался с Алкой из двенадцатого отдела. Роман у них.
— Давно?
— А кто их разберет? По моим данным, с месяц.
Источники у Барышникова были надежные, в этом Белов не раз имел случай убедиться.
— Ладно, потом разберемся! На чем остановились?
— К начальству должны дернуть, — подсказал Барышников.
— Во! — Белов развернул кресло. Долил в кружку кипятка, бросил три ложки кофе. — Что мы имеем на сегодняшний день?
— Разброд и шатание, усугубленные жарой и сексуальной озабоченностью.
— Михаил Семеныч, давай серьезно! В режиме «мозгового штурма». — Белов нервно зазвенел ложкой в кружке. — Есть чем отчитаться?
— Ну… Китайского супостата почти вычислили. На следующей неделе уточним, и можно брать. А что, чем не результат? Сейчас столько узкоглазых — что по Москве, как по Пекину, ходишь. Даже черномазого установить сложно, столько их развелось. А для меня они как галоши — черные и не отличишь.
— Прибалт?
— Как ушел из-под наблюдения, так до сих пор сидит в посольстве. Это точно. Я мужикам информашку передал, пусть дальше сами работают. Остальное — рутина, начальству неинтересная. Справку за прошлый месяц я подготовил. Если надо, можно торжественно зачитать вслух. Для внеочередного отчета сгодится.
— Бумажку мне сейчас дашь, там будет время пробежать глазами. Та-ак. По «хлопушкам» сдвиги намечаются?
Барышников тяжело вздохнул.
Белов и сам знал, что сдвигов быть не может. Два непонятных взрыва в Москве стали классическим «висяком». Два безоболочных заряда рванули в пустых троллейбусах. Жертв не было, если не считать легких порезов от вылетевшего стекла у водителя. За это и прозвали «хлопушками» — звук был, а результата — ноль. И столько же смысла.
Использовали обычные армейские толовые шашки. Вощеную бумагу с них содрали, серийных номеров не установить. По нынешним временам премудрость не великая, по телевизору и не о том расскажут. Хуже другое: тол, как выяснили эксперты, оказался еще времен Отечественной войны. Такой находят «черные следопыты» и продают всем желающим. Был бы тол современным, по химическому составу легко установить завод-производитель, хоть маленькая, но зацепка. А так — «висяк». Отпечатков пальцев, естественно, никаких. Изолента каждый раз разная и, как сказали эксперты, наматывалась разными людьми. Значит, искать надо минимум двоих. За взрывами стояли или нахватавшиеся вершков лохи, или серьезные профи, четко сработавшие под лохов. Во вторую версию Белов верил больше, но печальный опыт подсказывал, что раскручивать ее на свой страх и риск не стоит. Вполне могло оказаться, что распутываешь не клубок, а дергаешь за хвост свернувшуюся в кольцо змею. Дело Кирилла Журавлева напрочь отшибло тягу к служебным подвигам. Слишком дорого они, оказалось, обходятся близким.
— Хорошо на Западе. — Барышников, кряхтя, развернул кресло, сев лицом к Белову. — Там не успеет рвануть, как звонят и говорят: «Берем ответственность на себя». Понимаю, могут и дезу толкнуть, но и то хлеб. Играют ребята по правилам. Война так война. А у нас…
— Радикалы молчат? — перебил Белов.
— Клянутся, что не они. Можно верить. У патриотов кто не бывший агент, тот бывший наш. Естественно, мелочь лопоухую и шизиков я не имею в виду. Если бы патриоты погорячились, давно бы стук пришел.
— «Висяк» в духе времени. — Белов сделал глоток, достал сигарету. — Я же с розыскного начинал. В конце семидесятых примерно такой же «висяк» нарисовался. Но с точностью до наоборот. Позвонил один шизик и сказал, что на Киевском вокзале заложена бомба. В багажном отделении. Даже номер ячейки, гад, указал. Ну, естественно, все встали на уши. Вокзал освободили от публики, чтобы начальству места хватило. Генералов понаехало — ты бы видел! Рвани «закладка», вакансий на руководящие посты открылось бы столько, что пришлось бы объявлять новый партнабор в органы. Короче, открыли ячейку. А там полпакета молока.
— И дальше что? — Барышников, известный коллекционер и лучший рассказчик комитетских баек, навострил уши.
— А дальше… — Белов закурил. — Как сам понимаешь, начались трудовые будни. Дело взяли на самый высокий контроль. Был у нас такой Сема. Умный мужик. Как на грех, ему это дело и сосватали.
— По маркировке определил, с какого комбината молоко. Потом установил, в какие магазины пошла партия. Пальчиков на пакете, естественно, не было. Разослал запросы по территориалам: кто из подопечных шизиков, диссидентов и бывших власовцев выезжал в эти дни с места жительства. — Барышников закатил глаза к потолку. — Потом… Суп с котом.
— Соображаешь. — Белов грустно вздохнул. — Партия распродавалась в магазинах Киевского района. Что в те годы творилось в магазинах, надеюсь, еще не забыл? Сам догадываешься, куда посылали Сему, когда он пытался узнать у продавцов, видели ли они кого-нибудь подозрительного. А начальство клевало его в задницу через день. Пока сообразили, что ордена за раскрытие угрозы теракта не светят. …И прошел почти год. Надо дело закрывать, а как, если опер по нему уже все ноги стер и два тома бумаги настрочил? Сему за недобросовестность тихо перевели в провинцию и уже без него спровадили дело в архив. И мораль не в том, что Сема погорел ни на чем, это отдельная печаль нашей жизни. А в том, что целый год нам жить не давали спокойно из-за полупустого пакета.
— А тут рванули почти два месяца назад, а мы с тобой даже полразика мешалкой по промежности не получили, — сделал вывод Барышников. — Даже странно.
— И мне странно. — Белов выпустил струю дыма в потолок.
«Главный вопрос розыска — кому выгодно? Кому были выгодны две „хлопушки“, рванувшие в центре Москвы? Кому выгодно, что розыск идет в вялотекущем режиме? Добились ли они своих целей, или это была разведка боем? Странно, что такой опытный опер, как Барышников, ни разу не задал эти вопросы. Между прочим, и ты, Игорек, молчал. От греха подальше. Тем более странно, что СБП вдруг решила развить кипучую деятельность», — подумал Белов, но вслух ничего не сказал.
Про встречу с Дмитрием он решил пока молчать. Это англичане считают, что лучшая новость — это отсутствие новостей. Ничто так не раскалывает человека, как грамотно срежиссированная неожиданная встреча. Белов давно решил, что случайности в жизни, особенно в оперативном ремесле, практически исключены. То, что ему, «погорельцу» и первому кандидату в козлы отпущения, в замы сосватали именно Барышникова, за случайное совпадение мог принять только откровенный лопух. Таковым Белов себя не считал. Самолюбие не позволяло.
Спустя два часа он ввел в кабинет Димку Рожухина. Указал на кресло справа от приставного столика. — Располагайся. Будь как дома, но не забывай, что в гостях. — Белов остался стоять в дверях. — Кипяточку сообрази, а я схожу, восстановлю кругооборот воды в природе.
— В смысле? — Димка сел в кресло, аккуратно поддернув брюки.
— В смысле — в туалет. Чуть не описался от восторга, получив «цэ-у» руководства, — огрызнулся Белов.
Вернулся он с Барышниковым. Вошел первым, чтобы иметь возможность считать реакцию обоих.
— Ха, крестник! — Барышников не скрыл удивления и радости. — Вот это сюрприз. Какими судьбами?
— Зашел проведать. — Дмитрий проворно вскочил, протянул руку. — Здравствуйте, Михаил Семенович.
Барышников до хруста сжал его ладонь в своей лапе, хлопнул по плечу.
— А помнишь, как я тебя водкой отпаивал?
— Тогда все перенервничали, — зарделся Дмитрий.
— Особенно тот, кто с гранатой на балкон через стекло выпрыгнул. Ума не приложу, что бы мы с тобой делали, если бы та хата была без балкона. Осталось бы мокрое пятно песочком присыпать!
Белов наблюдал за ними со своего места, так играть невозможно, они с тех пор друг друга не видели, решил он.
— Мужики, облобызались — и хватит. Димка к нам прямо с совещания, так что не тряси его, старый, а то он все забудет.
Барышников стрельнул взглядом в сторону Белова, как кот, услышавший в углу скребок мыши. Одного намека ему хватило. Он как-то весь подобрался, словно закрутил до отказа тугую пружину, спрятанную внутри.
— Где ты теперь, сынок? — как бы мимоходом спросил он, усаживаясь в кресло напротив Дмитрия.
— Все еще в СБП, — ответил тот.
— Ясненько. — Барышников опять стрельнул кошачьим взглядом в Белова. — Там и оставайся, расти больше некуда.
Белов налил в чашки кипяток, свою кособокую кружку оставил рядом, остальные подвинул вперед. Поставил рядом банку кофе и сахарницу.
— У нищих слуг нет, мужики. Кофе делайте сами. — Он достал из стола початую пачку импортного печенья, высыпал коричневые кругляшки в сахарницу. — Это вместо обеда.
Закурил, наблюдая за Дмитрием и Барышниковым. Собирался. Проиграть первый разговор он не имел права. Встречу с Дмитрием у метро можно, дабы не впасть в паранойю, признать случайной. Но то, что он узнал на совещании, было заранее принятым решением. Первым ходом в игре, как подсказывала интуиция. Своей роли в ней он еще не знал, но в том, что ему явно не отводилась роль короля или на худой конец ферзя, был уверен. А вот Димку сразу же определили в слоны, или, как иногда говорят, — в офицеры.
«Интересно, как к этой новости отнесется Барышников? — подумал Белов. — Совпадения и странности множатся со скоростью шпанских мушек. Грядет большая игра. И Барышников это смекнет в момент. Ставки придется делать быстро, по наитию. Вот тут и увидим „ху из ху“ и „кто кого“!»
— С этой минуты и неизвестно еще сколько мы работаем вместе. Дима к нам приставлен в качестве офицера связи. Назовем это так, потому что другого определения подобрать не могу. — Белов сделал маленький глоток. — Так что, Барышников, попрошу фамильярности ограничить этим кабинетом и на личный состав не распространять. И так уже оборзели, дальше некуда.
Во взгляде Барышникова на секунду вспыхнуло удивление такого накала, словно ленивый кот вдруг увидал, как из угла выполз сам мышиный король во главе всей своей серой свиты.
«Эффект удара кирпичом по темечку, — определил Белов. — Не дай ему сказать ни слова. Пусть офигеет до конца».
— Дмитрий, введи Барышникова в курс дела. — Белов лениво откинулся в кресле. — А я по второму кругу послушаю, может быть, хоть сейчас что-нибудь пойму.
Дмитрий облизнул губы, отставил чашку.
— Кхм. Суть сводится к следующему. Надеюсь, лекцию по текущему положению читать не надо?
— Мы тут от скуки все газетки подряд читаем, Дим, — усмехнулся Барышников. — Давай суть.
— Выборы. — Дмитрий сделал многозначительную паузу. — В свете их решено усилить оперативное реагирование на угрозу терактов.
— На старые или новые? — тут же уточнил Барышников.
— На предупреждение и оперативное пресечение новых.
— Понятно. — Барышников покосился на Белова. — Очень даже правильно..
Тот решил немного подыграть ему, чуть кивнув, что должно было означать: «И мне странно, но о „хлопушках“ приказано забыть».
— На время выборов СБП становится головной организацией по антитеррору. Потому что…
— Что бы и где бы ни рвануло, это скажется на имидже дорогого товарища «Голосуй — или — Проиграешь», — закончил за Дмитрия Барышников. — Лучше скажи, конкретные данные об угрозе терактов есть?
— Сигналы поступают постоянно, — ответил Дмитрий.
— По телевизору, — подал голос Белов, — Возьмут, блин, интервью у какого-нибудь небритого «полевого командира», а тот брякнет, что отправил диверсионную группу в Россию. Следом лезут с микрофоном к нашему шефу, тот надувает щеки и говорит: «Мы бдим». Вот мы и начинаем бдеть. А потом в Измайловском парке находим контейнер с изотопами. И весь мир ржет, когда НТВ показывает, как мы эту посылку от абрека из снега выковыриваем.
— Зачем же утрировать, Игорь Иванович? — поморщился Дмитрий.
— А я говорю, что думаю. — Белов раздавил окурок в пепельнице. — Наш клиент тот, кто хочет, умеет и имеет возможность напакостить по-крупному. Боевиков я не беру, это отдельная категория. Остаются шизики и нормальные граждане. Всех шизиков мы профилактировать не сможем, их развилось столько, что нас просто не хватит. Остается ждать, пока какому-нибудь психу моча в голову не стукнет. С нормальными гражданами сложнее. Во-первых, в их нормальности позвольте усомниться. Люди оголодали и озлобились, а к выборам их накачали политикой до состояния зомби. Вот у меня рядом с домом ЛЭП проходит. Возьму проволоку, присобачу кирпич, раскручу и закину на провода. В результате весь микрорайон просидит без света с неделю. Хулиганство? — Белов отпил кофе, посмотрел на притихшего Дмитрия. — А если я позвоню на НТВ и заявлю, что буду и дальше проволоки набрасывать, пока не дадут зарплату шахтерам?
— Теракт чистой воды, — как врач диагноз, произнес Барышников.
— Во! — Белов подался вперед. — Обрати внимание, не бомба, не снайпер на крыше, а проволока на проводах! А если какой-то работяга на родном заводе что-нибудь закоротит так, чтобы рвануло, как в Чернобыле? На большее у меня в силу специфичного образования фантазии не хватает. И какие картинки проносятся в голове отощавшего химика или микробиолога с докторской степенью, когда его благоверная пилит, а детям обувь к зиме купить не на что, судить не берусь. Но не приведи Господь… Вы, ребята, захотели на время выборов отменить законы природы. Чтобы и станки изношенные работали, и рабочие с пустым брюхом возле них чардаш отплясывали.
Дмитрий задумался, как шахматист, прозевавший сильный ход противника.
«Ну, мальчик, ну же! — мысленно подгонял его Белов. — Шевели мозгами».
— Вы правы в главном, Игорь Иванович, — начал Дмитрий. — Любое чрезвычайное происшествие, умышленное или нет, может быть использовано для дестабилизации обстановки. Идея временно переориентировать СОРМ на политический террор принадлежит не мне, но здравый смысл в этом я вижу.
Белов расслабился, парень, сам того не осознав, угодил в ловушку:
— Кто же спорит, Барышников, да? — «Теперь тебе пора соображать. Интересно, подключится или мне дожимать придется? Давай, хитрюган, включайся, делай ставки!»
Тот тяжело завозился в кресле, посопел, потом выдал:
— Дим, может, я, дурак, чего-то недопонимаю… Но взорвать не бомбу, а общество — самоубийство. Или опасная игра. Как в «русскую рулетку». Либо кон сорвал, либо — башка вдребезги. Кто же на это пойдет?
— Оппозиция. Если почувствует, что проигрывает.
— Ха! — Барышников покачал головой. — Ты еще молодой, а я в партии всю сознательную жизнь состоял. Насмотрелся… Что-то не верится, что Дядя Зю горит желанием стать председателем нашего сидящего в глубокой заднице колхоза. — Он неожиданно цепко, как кот перед броском, впился взглядом в лицо Дмитрия. — Только честно. Данные есть?
Вопрос был задан классно, как удар под дых. Белов мысленно зааплодировал, Барышников сделал даже больше, чем он ожидал. Осталось выяснить, ради кого. Но это можно сделать после.
— Основная цель расследования любого чрезвычайного происшествия, — начал Дмитрий после долгой паузы, — в первую очередь установить или исключить вероятность политической игры. Если нити ведут в политику, наши тут же включат «верховный перехват». Добром или нажимом заставят отказаться от намерений. Верхушку трогать не будем, но, если потребуется, нанесем удар по среднему звену. Компромат готов на всех. — Дмитрий перевел дух. — Но есть твердая установка не выходить за рамки конституции и правового поля. Роспуск Думы — шаг крайний, но вполне конституционный. Надеюсь, до этого дело не дойдет.
«Ага! Так тебе все и сказали, щегол пестрожопый!» — злорадно усмехнулся Белов. По выражению лица Барышникова догадался, что тот подумал примерно то же самое.
— Естественно, это должно остаться между нами. — Рожухин посмотрел на Барышникова, потом на Белова. — На совещании об этом в открытую не говорилось, но, как я считаю, там присутствовали люди опытные, способные все понять без лишних слов. Наша задача — установить, что за внешне случайным ЧП стоят определенные политические силы, и своевременно об этом доложить. Все достаточно просто.
— А мы тут тупые, но исполнительные. Нам бы попроще, но доходчивее, — вставил Барышников.
— Он прав, Дима. — Белов перешел на отеческий тон — основная часть игры была сыграна. — Опера, сам знаешь, народ циничный. Им горбатого лепить не надо. Стоит мне поставить задачу, как мои архаровцы в секунду, сообразят, что ищем не конкретного преступника, а по л и т и к у.
— Я бы сказал — организаторов дестабилизации обстановки, — попытался возразить Дмитрий.
— Об организаторах хоть что-то может сказать только исполнитель, а не ты или я, погадав на кофейной гуще. — Белов отставил пустую кружку. — «Дестабилизация»! Слово-то какое ввернули, можно подумать, что в Швейцарии живем. Коллективизация, канализация, проституция…
— Игорь Иванович, что же вы на совещании молчали? У вас, как выяснилось, весьма сильные аргументы против инициативы руководства. Возможно, и доказали бы свою правоту. — В словах Дмитрия был неприкрытый намек на утренний разговор.
«Щенок!» — зло подумал Белов, но заставил себя улыбнуться.
— А потому молчал, дорогой, — сказал он устало, — что, когда начальство ставит мне задачу, я начинаю думать, как мне с ней жить дальше. Но я же понимаю, что приставать к начальству с вопросом о смысле жизни глупо и некультурно. А жить-то как-то надо. Вот об этом, мужики, давайте думать вместе. — Он перешел на деловой тон. — Прошу докладывать соображения в порядке старшинства.
— Соображение первое. — Барышников похлопал себя по карманам брюк. — Забыл сигареты в пиджаке.
Белов подтолкнул к нему свою пачку «Золотой Явы», но тот вытащил сигарету из пачки «Кэмел», протянутой Дмитрием, от его же зажигалки и прикурил.
— Извини, Иваныч, решил обложить побором вновь прибывшего. — Барышников выпустил дым, прищурив один глаз, другим, с хитрой искоркой внутри, посмотрел на улыбающегося Дмитрия. — Соображение второе. В президентской Службе, оказываются, умные люди сидят. Грамотно сделали, что сосватали нам Димку. А что, Иваныч, я не прав? Пришел бы старый пер, вроде меня, или конь строевой, как ты, что бы народ подумал? Правильно. Что прислали куратора и надзирателя в одном лице. А тут сидит отличник, красавец, жаль, что не комсомолец. Ровня большинству наших архаровцев, а куда уже взлетел. Наглядная агитация! Одним словом, офицер по связи. Лучше и не скажешь. Это, Дим, не подкол, а отменная легенда. Для всех, кроме нас.
— Ну, честно говоря, доля истины есть. Примерно так я и представляю свои функции. — Дмитрий заметно оживился.
«Оно и понятно, давлеж кончился, можно и порозоветь личиком, — подумал Белов, опуская взгляд, чтобы не выдать себя. — Только никакой ты не офицер, а пешка. Проходная пешка. Оч-чень мечтающая стать ферзем. Только пешки сами не ходят, мальчик, их двигают. И сдается мне, ты это уже знаешь».
