Гаврилов, брезгливо поморщившись, смахнул промасленную ветошь с табурета. Садиться не стал, сиденье блестело от пролитого масла. Он огляделся по сторонам. В боксе автосервиса кроме этого колченого табурета и пары автомобильных кресел сесть было не на что. Он протер ладонью полированный бок «Ауди» и присел на край капота, пристроив ногу на бампере.

Хотелось курить, он помял в руках пачку и сунул в карман, запах дыма, смешавшись с маслянистым духом, пропитавшим воздух бокса, особого удовольствия не сулил.

В яме под машиной послышался тихий свист, потом что-то зашуршало по днищу.

— Что там у тебя? — спросил Гаврилов, постучав каблуком по бамперу.

Из ямы вылез человек в синем комбинезоне, поднял с пола ветошь, стал тщательно протирать перепачканные руки.

Гаврилов обратил внимание, что пальцы у него были не как у нормального автослесаря — крючковатые, битые-перебитые, а тонкие и нервные, как у пианиста. Этот человек был его лучшим специалистом по подслушивающим устройствам. В автосервисе, работающем под «крышей» Гаврилова, он появлялся раз в неделю, когда оперативные машины агентства проходили профилактический осмотр «на вшивость», как шутили опера.

— В салоне все чисто. — Человек прищурился на солнечный зайчик, играющий на боку машины. — С днищем проблемы.

— Что?

— Радиомаяк. Вмонтирован качественно, сразу не найдешь. Спецы работали, Никита Вячеславович, — он вздохнул, словно найденный «жучок» был его самой главной личной неприятностью в этой жизни.

— Твою маму! — Гаврилов зло сплюнул сквозь зубы. — Заблокировать сигнал можно?

— Исключено. — «Слесарь» бросил на табурет ветошь. — Приборчик очень редкий. Я про такой только читал. У нас же все больше гонконговское дерьмо лепят. А этот — высший класс. Делает маленькая фирма в Израиле. При попытке заблокировать сигнал сам перестраивает рабочую частоту и заодно дает кодовый сигнал о том, что он обнаружен.

— И на сколько пашет это чудо еврейской мысли?

— При ручном слежении — до пяти километров с точностью плюс-минус метр. А в дежурном режиме… — «Слесарь» опять вздохнул. — Связь идет через спутник. Точность обнаружения объекта до ста метров. Судите сами.

Гаврилов не выдержал и закурил.

— Название фирмы можешь вспомнить? — Он прищурил один глаз, спасаясь от едкого дыма.

— Фирмы нет, а прибор называется… — «Слесарь» на секунду задумался. — Во! «Белил-69».

— «Белиал», — поправил его Гаврилов, нехорошо усмехнувшись.

Партия приборов с именем древнееврейского духа вероломства была закуплена агентством через цепочку посредников и передана Подседерцеву.

«Сволочь, под „колпак“ посадил! Хотя почему сволочь? Умный человек, страхуется, как умеет. Пусть спит спокойно, я работаю в рамках операции. Единственная вольность — пропаду в неизвестном направлении в самый неожиданный момент».

— Давно стоит, как считаешь? — спросил он «слесаря».

— Не больше трех дней. Могу сковырнуть, Никита Вячеславович. Но этот «жук» даст сигнал, а потом спалит микросхему.

— А вот этого делать не надо. Имущество казенное, денег стоит. — Гаврилов сплюнул сигарету на бетонный пол, расплющил каблуком. — Открывай ворота, мне ехать пора.

Обедать решили в гостиной, на веранде было уже слишком холодно.

Журавлев едва притронулся к супу, нехотя поковырял вилкой жаркое, налил себе большую кружку чая, посопев, достал из кармана упаковку таблеток, выдавил две на ладонь, отправил в рот, поморщившись, проглотил.

Гаврилов, с аппетитом жующий горячее мясо, на секунду оторвался от еды, посмотрел на Журавлева и покачал головой:

— Совсем вы у меня дошли.

— Без сочувствия обойдусь, — проворчал Журавлев, облизнул белый налет на губах и сделал два больших глотка из кружки. — Итоги подводить будем?

— А разве Максим вам еще ничего не рассказал? — деланно удивился Гаврилов.

— Поздравил с успехом, — поморщился Журавлев. — Остальное, сказал, доведете вы.

— И правильно сделал. — Гаврилов промокнул губы салфеткой и отодвинул тарелку. — Кстати, где Костик?

— Отсыпается. Двое суток компьютеры насиловал, — сказал Максимов.

— М-да. — Гаврилов развалился в кресле, задумчиво забарабанил пальцами по столу.

— Так какие результаты? — не выдержал Журавлев.

— Можно было бы откупорить шампанское, — усмехнулся Гаврилов. — Если бы не боязнь сглазить. Благодаря этому молодому человеку, — Гаврилов кивнул на Максимова, — вчера успешно обчищен депозитарий. Костик, как я догадываюсь, уже готов пройтись по счетам банка. По идее, операция окончена. Но благодаря Максиму мы имеем шанс продолжить наше плодотворное сотрудничество. Вы же настаивали на перспективе, Кирилл Алексеевич, так? Вот мы ее и получили.

— Подробнее, пожалуйста. — Журавлев достал из портсигара сигарету, прикурил, выпустил в потолок облако дыма.

Гаврилов налил себе кофе, сделал глоток и лишь после этого продолжил:

— Сначала свежие новости. По косвенным признакам, мы добились своего. К нашему «Казачку» уже приходили рассерженные дяди. Вроде бы, пока ему удалось доказать свою полную непричастность. А председателю МИКБ сегодня вынесли первое китайское предупреждение — кто-то жахнул из дробовика по его «мерседесу». Обошлось без жертв. Пока.

— Гога? — спросил Кротов, чуть подавшись вперед.

— Не все сразу, Савелий Игнатович. Дойдет и до него очередь. — Он со значением посмотрел на Журавлева. — Как говорили в застойные годы, есть мнение двигать господина Кротова на самый верх. Так, будто Гоги уже нет.

— Иными словами, переходим ко второму этапу. — В голосе Журавлева сквозило неприкрытое торжество.

— Можно сказать и так, — кивнул Гаврилов. — Для начала я усилю охрану дачи. Береженого бог бережет. Вечером привезу серьезных ребят, в обиду они вас не дадут. Во-вторых, Максиму сегодня предстоит торжественный выход в свет. Женушка нашего «Казачка» решила потрясти задницей на одном рауте. На «Казачка» сейчас пол-Москвы зуб точит. Такое прикрытие нам терять рановато. Вот Максимов и последит за ним. Соответствующий случаю костюмчик я привез. Инга сейчас его почистит-погладит, и вперед. — Он говорил быстро, словно боялся, что его остановят, переводя испытующий взгляд с угрюмо пыхающего сигаретой Журавлева на Кротова, катающего хлебный шарик по скатерти.

— Не проще усилить охрану «Казачка»? — насторожился Журавлев.

— Чтобы доказать, что шапка горит на воре? — усмехнулся Гаврилов. — Нет, Кирилл Алексеевич, лишних телодвижений я сейчас делать не хочу и не буду. Ибо жить хочется. Мое агентство официального договора на охрану фирмы «Казачка» не имеет, так какого рожна мне там маячить? А Максим числится его сотрудником. Ничего странного не будет, если он нарисуется на этом приеме.

— Для охраны одного Максима мало, — решил гнуть свое Журавлев.

— Да никто этого сосунка мочить там не будет! — Гаврилов нервно забарабанил пальцами. — Максим просто присмотрит за ним. Если и возникнет ситуация, то разборки будут где-нибудь в другом месте. Вот тогда Максим и свистнет моим орлам по рации. Все ясно? Короче, Максим уже включен в список приглашенных, и обсуждать тут нечего.

— Это мелочовка, — выдавил Журавлев. — Что конкретно решили делать дальше?

Максимов слушал их перебранку так, словно речь шла не о нем. Аргументы Гаврилова были шиты белыми нитками, это было ясно. Почему он не сказал просто: Максим мне нужен в городе. Вряд ли Журавлев стал бы возражать.

«Играем в „я знаю, что ты знаешь, что я знаю“. Как дети, ей-богу! — Максимов подлил себе кофе и откинулся на стуле. — А все потому, что ходов в этой партии осталось мало, стало быть, все легко просчитываются. Вот и не знают, как соврать половчее».

Гаврилов закурил, покрутил в пальцах золотой цилиндрик зажигалки.

— Суть проста. По моим данным, к Гоге приехали хозяева пропавшего товара. Грядет серьезная разборка. За три фуры товара боливийцы удавят кого угодно. Если сейчас Кротов заявит, что наркотики он конфисковал в счет долгов Гоги, но готов вернуть, то Гоге конец. Ашкенази поручим срочно организовать встречу с боливийцами, вы. Кротов, их быстренько охмуряете, заключаете соглашение о партнерстве — и дело в шляпе. Вы, Савелий Игнатович, возвращаете себе корону, а Гога отправляется прямиком на Ваганьковское. — Гаврилов рукой разогнал дым. — Все гениальное просто!

Кротов расплющил хлебный шарик и поднял глаза на Гаврилова.

— Разве не знаете, что в таком случае полагается заплатить неустойку? — спросил он. — Из-за временной пропажи груза боливийцы понесли определенные потери. Мне придется их покрыть, иначе разговор не получится.

— Вот и заплатите из денег за векселя, какая проблема! Не для личных же нужд мы их сперли? — натянуто хохотнул Гаврилов. Кротов кисло улыбнулся.

— Именно этого я и ждал.

— Не понял иронии, Кротов? — сыграл удивление Гаврилов. — Вы хотите добить Гогу?

— Да, хочу!

— Тогда звоните Ашкенази. — Гаврилов выложил на стол радиотелефон.

Кротов крутил перстень на пальце и молчал. В гостиной повисла гнетущая тишина.

Максимов одним глотком допил кофе, встал, громко отодвинув стул.

— Пойду собираться, — сказал он.

Смотреть, как Кротов подписывает себе приговор, не хотел. Был уверен, что Кротов сейчас возьмет трубку, ничего другого ему не оставалось. Гаврилов, возможно, и не ведал, что предложил, но Кротов должен был отлично понимать. Направить деньги из Стокгольма в счет неустойки за похищенный груз наркотиков означало сохранить цепь, по которой «капитал влияния» проникал в страну. Даже если Гога Осташвили будет отстранен, Кротов, заняв его место в криминальной империи, будет вынужден продолжать ту же линию. Потому что ничто так не вяжет, насмерть и навсегда, как первый шаг. И шаг этот Кротов сделает под недвусмысленным нажимом Гаврилова, если не найдет в себе силы выйти из игры. А за работу под нажимом, как предупреждал Администратор, полагалась смерть.

Максимов медленно поднимался по лестнице на второй этаж, трое оставшихся внизу не спускали с него глаз. Это он отлично чувствовал. Как прекрасно чувствовал и состояние всех троих.

Гаврилов затаился, скрывая гложущий изнутри страх за маской наглой самоуверенности. Отчаянно боялся, что не хватит сил доиграть роль. В этой внутренней зажатости была взрывная готовность пуститься наутек при первой же возможности.

Кротов сжался, как лис, услышавший клацанье капкана. Еще не пришла боль в перебитой ноге, еще не вспыхнула отчаянная решимость грызть лапу. Пока были только страх и беспомощность. И еще дикая усталость загнанного зверя.

Журавлев злился на себя. Слишком трудно рождались мысли и текли медленно, как склизкие пиявки в теплой воде. Голову заполнила какая-то вязкая муть. Он еще не связал свое состояние с уколами, которые делала ему Инга. А морфий уже начал подтачивать мозг. Больше всего Журавлев, чувствовал Максимов, хочет сейчас выйти на свежий воздух, от напряжения его вдруг стало клонить в сон, и это раздражало еще больше.

Можно было все переиграть, смешав розданные карты. Можно было вызвать гипертонический криз у Журавлева, неожиданную истерику у Инги, заставить Кротова разбить радиотелефон. Можно… Но Максимов запретил себе даже думать об этом. Есть предел магии, она не может изменить предопределенность событий. А все шло к тому, что Кротов возьмет трубку, и вслед за этим события рванутся в заранее подготовленное русло.

— Максим, заодно разбуди нашего Кулибина. Пусть идет сюда, разговор есть, — догнал его голос Гаврилова.