Глава первая. Цена посвящения
Искусство ближнего боя
Босния, июль 1994 года
Ночь была звездной и холодной, такие бывают только в предгорьях. На дальнем конце деревни все еще горел дом, и на стене комнаты то и дело принимались плясать оранжевые тени.
Максимов лежал, закинув руку за голову, и ждал, когда полоса яркого серебристого света, льющегося из окна, отползет к стене. Ровно через полчаса луна завалится за холмы, и станет совсем темно. На войне быстро возвращаешься в первобытное состояние, и время, отмеряемое часами и минутами, становится чем-то неестественным, привнесенным из чуждого мира, где люди все еще тешат себя иллюзией полной безопасности и неизменности раз и навсегда установленного порядка вещей.
Сюда, на Балканы, как стервятники слетелись все более-менее серьезные разведки мира. Пользуясь обстановкой — «война все спишет», как на учениях прокатывали модели, разработанные для «чрезвычайных ситуаций», обстреливали своих бойцов, вербовали и ликвидировали чужих, закладывали сети для будущих операций, когда игра пойдет всерьез и ставки будут запредельно высокими.
Максимов не сомневался, что это лишь «модельная война», как бы страшно и цинично это ни звучало. Слишком уж очевидна аналогия с современной Россией. Кто-то задался целью выяснить, можно ли раскрутить конфликт, замешав адово варево этнических, религиозных и экономических противоречий в славянском государстве. И если да, то кто и как будет повязан, какие тени прошлой вражды оживут, какие идеи вскружат головы, сколько крови потребуется, пока измученное население не будет готово с цветами встречать белые танки интернациональных сил.
И главное, сколько это все будет стоить и какую прибыль принесет.
Он знал многое о подоплеке этой войны, возможно, даже больше, чем те, кто непосредственно руководил боевыми действиями. Его война была больше похожа на охоту: травля, захват, допрос, ликвидация. Воевали спецы, не знающие жалости ни к себе, ни к другим. Военная разведка, как полевая хирургия — занятие не для слабонервных. Информация на войне стоит дорого, а человеческая жизнь — ни черта; В средствах асы тайной войны здесь, как и всегда и везде, себя особенно не стесняли.
Но кроме войны секретных служб, здесь шла схватка между тайными братствами. На обнажившемся до кровавого нутра теле Балкан почти открыто проступали нервы тайной политики. Каждый хотел дернуть за них. Каждое тайное общество мечтало, пользуясь безнаказанностью войны, потянуть одеяло на себя, максимально отклонив вектор мирового развития в угодную ему сторону. Маски и личины на время войны были сброшены, и противники, до сих пор лишь подозревавшие о существовании друг друга, могли посмотреть друг другу в лицо.
Последним из семи, затравленных группой Максимова, был пакистанец, работавший на разведку Саудовской Аравии, но успевавший снабжать информацией еще и ливийского резидента. В этом качестве он заинтересовал ГРУ, нанявшее Максимова. Пакистанец заинтересовал орден своей принадлежностью к тайному мусульманскому братству Танцующих дервишей. Политики в срочном порядке лепили из ислама «образ врага», на смену почившему в бозе коммунизму. Орден интересовало, действительно ли хранители тайных знаний ислама готовы выступить в роли «мирового зла», на какую степень имитации конфликта с православием они готовы пойти, подыгрывая международным силам, разворачивающим эту интригу, и не обернется ли эта игра войной без правил.
Выплевывая слова вместе с кровяными сгустками, пакистанец понес про зеленое знамя Пророка, заветы аятоллы Хомейни и пообещал, если уцелеет, лично перерезать глотку Максимову и всей его родне до седьмого колена, когда волна «зеленой революции» перехлестнет границы России. В принципе, парню можно было верить — информация, выбитая из него за три часа допроса в сыром подвале напрочь разрушенного дома, начала подтверждаться буквально через несколько дней.
Ушлый пакистанец сознался, что сподобился подставиться на вербовку ребятам из МИ-5. Своих хозяев и ливийского резидента ему, гаду, показалось мало! Англичане, потеряв контакт с агентом, забили тревогу. По закону подлости группа Максимова в одночасье из охотников превратилась в затравленных зверей. Он сумел обеспечить эвакуацию всех ее членов, но сам попал в капкан. На помощь Балканского разведцентра ГРУ рассчитывать не приходилось, ребята сами жили как на вулкане, им было легче откреститься от «идиота-добровольца, неизвестно зачем приехавшего в Сербию», чем подставлять себя под ответный удар англичан. Для них, все еще носящих погоны, он был чужаком. И рисковать всей разведсетью ради спасения одного придурка, играющего в войну, никто, естественно, не хотел. В конце концов, нанимая Максимова в «охотники», они честно предупредили, что в случае провала эвакуация ему, давно уволенному из армии, не полагается.
А обложили качественно, заранее просчитав и отрезав все каналы отхода. Счет пошел на часы. И в этой ситуации, когда перспектива залить собственной кровью грязный пол в каком-нибудь заброшенном подвале становилась неизбежной, он, как за соломинку, ухватился за предложение «купца», вербовавшего крутых людей для «работы» в России.
За «купцом» стояли серьезные люди, это Максимов сразу понял. У них был собственный, никем не контролируемый канал, а это было сейчас самым важным. Кто создал эту цепь явок, держал «окна» на границах, систему проверки и перепроверки людей, — всю эту сложную систему, именуемую на жаргоне разведки «каналом», Максимов не знал. Он шел на риск и отдавал себе отчет, что из огня бросается в полымя, но опыт подсказывал, что порой единственный способ уйти от опасности — это с головой окунуться в новую. Излишняя осторожность и подозрительность так же губительны, как чрезмерная доверчивость и решительность, учили в Ордене.
* * *
— Не спишь? — Рада приподнялась на локте и заглянула в лицо Максимову.
— Нет. Пора вставать.
— Не ходи. До утра ничего не случится.
— Дай Бог. — Он отбросил одеяло и резко вскочил на ноги. — Бр! Ну и холодина! — Он стал быстро одеваться.
— Иди сюда. — Ничего не было видно, но он почувствовал, что Рада протянула к нему руки.
Опускаясь на пол рядом с матрасом — никакой мебели в доме не было, все давным давно пустили на дрова — он незаметно расстегнул ремешок на ножнах. Один нож — стилет с острым хищным жалом — всегда прятал в левом рукаве, второй — надежный тесак с широким зазубренным лезвием — в ножнах на лодыжке, над правым ботинком.
Его шею обвили горячие руки. Пальцы Максимова сами собой легли на холодную рукоятку ножа. Ничего не произошло. Просто поцеловала.
— Надо идти, — выдохнул он.
— Приходи быстрее. Я буду ждать.
«Не сомневаюсь», — подумал Максимов. Он примкнул к этому отряду, специализировавшемуся на диверсионных рейдах в тылу хорватов, пять дней назад. Командира знал лично, рекомендаций не потребовалось, на войне друзей заводишь быстро, и цена этой дружбы гораздо выше, чем в мирной жизни. Платить за нее будешь последним куском хлеба, последним глотком воды, последним патроном, кровью.
Отряд постоянно менял позиции, готовясь к очередному броску через передовые рубежи хорватов. Лучшего способа укрыться от ребят из МИ-5 придумать было сложно. Максимов уже было вздохнул свободнее, как спустя два дня появилась Рада. В отряде ее никто не знал. Командир сказал, прислали из штаба. Дело обычное, можно было и не обратить внимания, если бы не обостренное чутье затравленного зверя. А оно уже ни секунды не давало покоя.
«Захват на передовой, да, девочка? Чисто и никаких концов. Интересно, просто наведешь „волкодавов“ или сама поучаствуешь? Должно же быть в твоей медицинской сумке что-нибудь по мою душу. Один укол или таблетка — и берите Максимова тепленьким. Он провел левой рукой по ее жестким волосам, пальцы правой все еще грели рукоятку ножа. Чуть вздрогнул, когда она накрыла своей ладонью его пальцы. И опять ничего. — Хватит дергать судьбу за хвост! Пора делать ноги. Если не ночью, то днем возьмут обязательно».
Лунный свет, разлившись по стене, сделал ее матово-белой. Дверной проем казался черной прямоугольной дырой, ведущей в никуда.
Он встал и, стараясь не скрипеть половицами, вышел из комнаты.
* * *
Максимов вышел на крыльцо и сразу же по привычке сделал шаг в сторону. Фигура в дверном проеме, подсвеченная из-за спины, — просто счастье для снайпера. Завалит, даже не целясь.
Последний месяц в него стреляли кому только не лень. Слава богу, на этой войне партизанщины было больше, чем где-либо. Каждый малолетка с автоматом мнил себя Рембо. Настоящих спецов у обеих сторон было наперечет. Да и кто здесь против кого, порой было невозможно понять. Гражданская война, одним словом.
Оставшиеся в доме затянули грустную тягучую песню. Давно прошло время, когда Максимов удивлялся, как могут здоровые усатые мужики до слез на глазах выводить эти песни. Теперь, отвоевав почти год на балканской войне, он понял — есть и всегда будет о чем пожаловаться друг другу мужикам, разбередив душу стаканом ракии. Русские пьют и, все больше хмелея, рвут душу на куски и в слова раскладывают. Так, со словами, боль накипевшая и выходит. А эти тянут из себя, медленно, как старуха пряжу, и поди реши, что больнее.
Дверь распахнулась, и во двор опять вырвался поток света.
— Закрой дверь, Милан. Не играй со смертью. Милан так же быстро, как и Максимов, отступил в темноту и лишь потом захлопнул дверь.
— Скажи ребятам, пусть дверь в комнату чем-нибудь прикроют. Помяни мое слово, третий нарисуется на крыльце — схлопочет пулю.
— Скажу, Максим, — Милан присел рядом, поставил у ног бутылку, — а сам зачем вышел?
— Воздухом подышать.
— Воздух здесь хороший. Горы близко. — Он резко нагнулся, чиркнул спрятанной в кулак зажигалкой. Вспышка вышла яркой, в такую ночь, когда вокруг ни огонька, ее наверняка видно за километр.
— Нет, бойцы, с вами до пенсии не дожить, — вздохнул Максимов.
— Не бойся, друже, доживешь. Останешься у нас, старым станешь, внуков моих со сливы палкой гонять будешь.
Максимову почти каждый предлагал остаться здесь жить. Крестьяне, нахлебавшиеся войны досыта, хотели покоя. Но жизнь в этих краях, теперь это знали даже дети, всегда держится на мужчинах, готовых в любую минуту схватить со стены ружье и идти воевать. Если с молоком матери ты впитал в себя любовь к этой земле, а отец научил любить свободу, тебе есть ради чего жить и за что умирать. И пока в каждой деревне есть такие свои или пришлые мужики, жизнь продолжается.
Он взял у Милана сигарету, спрятав в кулаке, сделал несколько глубоких затяжек и бросил под ноги.
— Пойду, пройдусь.
— А сам говоришь — не играй со смертью. — Милан цепко ухватил его за рукав. — Куда в такую темень идти?
— Посты проверю. Спят, наверно, как сурки.
— Твое дело, командир. Только огородом не иди. Там снаряд не разорвался. Я палку воткнул, чтобы видно было.
— Молодец. — Максимов встал, опершись на плечо Милана. Ключицы у парня были еще детские, надави покрепче — хрустнут, как веточки. — Иди в дом. Бутылку не забудь. Приду, выпьем.
Оставшись один, Максимов снял куртку, выложил на колени содержимое карманов. Красную книжку советского паспорта и два патрона положил назад. Потрепанную записную книжку и еще один паспорт спрятал за пазухой черного свитера. Паспорт был хорватский. На черном рынке стоил не дороже двухсот долларов, но если бы Милан или кто-нибудь из ребят увидели его у Максимова, дело могло кончиться плохо — когда брат воюет с братом, а бывшие соседи стреляют друг в друга, самосуд скор и не требует излишних доказательств.
Он передернул затвор автомата, забросил куртку на плечо и бесшумно вышел на улицу.
Две недели деревня переходила из рук в руки. Все дома превратились в руины, лишь три-четыре стояли с пробитыми, но уцелевшими стенами. Жизнь выходила из них судорогами, как из умирающего тела. Кое-где в темноте еще мерцали язычки пламени, хищно облизывающие почерневшие бревна, потрескивали камни, скрипели, притираясь друг к другу, куски металла.
Максимов постоял немного, прислушиваясь к этим звукам, и резким броском перебежал улицу.
— Вот черти! — тихо выругался он сквозь зубы. Если бы на посту не спали, сейчас по улице должны были дать очередь. Зацепить его, конечно, не зацепили бы, но шум подняли бы.
Он тихо приоткрыл калитку. От дома осталась куча битого кирпича, а забор с калиткой целы и невредимы. К таким парадоксам войны привыкаешь быстро и уже не удивляешься. Когда долго живешь в опрокинутом вверх дном мире и кроме собственной безопасности тебя уже ничего не волнует, только нечто из ряда вон выходящее способно на мгновение привлечь внимание. Таким событием сегодня днем стал баран, чуть было не повесившийся на куске арматуры. Ребята хохотали, наблюдая, как он отчаянно извивается всем телом, пытаясь освободиться от веревки, стянувшей шею. Потом вдруг разом опомнились, налетели и, освободив бедолагу, за несколько минут освежевали и выпотрошили.
Максимов сделал шаг к плите, на которой разделывали барана, и тут же из темноты вынырнула мощная овчарка-полукровка, вскочила на плиту и оскалила клыки. С перемазанной кровью морды капала вязкая слюна, во втянутом брюхе, громко урча, бился тугой комок. На войне собаки быстро превращаются в то, чем были тысячи лет назад, — в шакалов, пожирающих остатки человеческой охоты.
— Давай посмотрим, у кого больше прав, — сказал, улыбнувшись, Максимов.
Пес в сомнении перебрал лапами. Перед ним стоял самый опасный из зверей. Но вдобавок у него в руках было то, что грохочет и плюется огнем.
— Ты прав, пес. — Максимов положил на землю автомат. — Что теперь?
Больше всего псу хотелось броситься и впиться в горло посмевшего посягнуть на его добычу. Но он чувствовал, что звериного в этом человеке во сто крат больше, чем в нем, ошалевшем от голода и злобы псе. И отступил.
А человек извалял куртку в застывшей сукровице, потом бросил в нее оставшуюся баранью требуху, перехватил узлом и наклонился за автоматом. И тут пес зарычал и бросился на него.
Пес не понял, как вместо человеческой спины под ним вдруг оказалась пустота. Он тяжело шлепнулся на землю, уткнувшись мордой в пахнущую кровью куртку. Боли он не почувствовал, просто холодно, мертвенно холодно вдруг стало под левой лопаткой…
Максимов положил мертвого пса в двух метрах от палки, воткнутой Миланом. Как и думал, снаряд оказался обычной миной. Парень напутал. Сегодня артиллерия по деревне не работала. Отступающие за холм хорваты с десяток раз вяло и неприцельно шарахнули по деревне из минометов.
Осторожно разгреб землю, нащупал оперение мины.
— Порядок! Только не дергайся, Макс, — сказал он сам себе. — А то можно и в самом деле взлететь на воздух.
Привязал к палке гранату, осторожно выпрямил усики на чеке и продел в кольцо конец лески. Высыпал из куртки кровавое месиво, стараясь забрызгать побольше земли вокруг мины. Куртку отбросил туда, где лежал пес. Вытер пальцы о штаны, аккуратно подхватил леску и стал отходить к краю огорода.
Лески хватило на двадцать метров. Максимов залег на холодной от ночной сырости земле почти на самом краю оврага.
«Дело было вечером, делать было нечего. Пошел дурак проверять посты. Мимо собачка бежала. Собачка, тварь неразумная, мину разбудила. Взлетела на воздух. И дурак вместе с ней. Вот и вся сказка. Кого нам жалко? А жалко нам автомат, — вздохнул Максимов. — Но без него не поверят. Придется тебе. Макс, пилить с одним ножом да пистолетом. А и хрен с ним, прорвемся. Быстро, число!»
— Семь, — ответил он сам себе вслух, назвав первое пришедшее в голову. — Пусть будет семь!
На счете семь он дернул леску. Через три секунды ухнул взрыв. И сразу же в трех концах деревни в темноту веером пошли трассеры. У дома, где заночевал отряд, загомонили на разные голоса. Потом и оттуда началась пальба. Лупили вокруг себя, еще не сообразив, что произошло. С холмов, где засели хорваты, гулко ударил ДШК.
— Разведка боем, мать вашу за ногу! — засмеялся Максимов, скатываясь в овраг.
Когти Орла
Олаф — Норду
Завербован для участия в силовых акциях на территории Москвы и области. Отход залегендировал. Маршрут движения: Сплит — Пескара — Турин — Франкфурт — Москва. Прошу сообщить вариант связи для Москвы.
*
Норд — Олафу
Основной вариант — «Эльза», запасной — «Волна».
*
Норд — Крыму
Возьмите на контроль прохождение Олафом участка Турин — Франкфурт — Москва. Обеспечьте оперативное прикрытие пребывания Олафа в Москве.
«Крылья Орла»
За принадлежность к элите нации, за право и способность управлять другими приходится платить собственными детьми. Никто, даже сильные мира сего, не властны над Природой. Род, давший величайшего мыслителя, поэта или полководца, со временем превращается в сборище неврастеников и дегенератов. Лишь скатившись вниз по социальной лестнице, по необходимости смешавшись с «кухаркиными» детьми, Элита способна сохранить себя, но, увы, уже в другом качестве. И уже никакое Дворянское собрание, Аглицкий клуб или ресторан Союза писателей не сделают из балбеса, носящего фамилию великого предка, творца Истории, способного, сжигая себя, вести за собой Других.
Поэтому тайные, а значит — закрытые элитарные общества обречены на медленное вымирание. Выживают и действуют лишь те немногие, кто овладел «алхимией крови». Архивы ЗАГСов и церковные книги, родословные и исторические изыскания — буквально отовсюду черпается «кровь». В обществе идет скрытая охота, порой перерастающая в незримую войну, за тех, в ком течет хоть малая толика крови, способной породить достойных Посвящения. Об этой войне мало кто знает, и меньше всего те, кто стал объектом охоты.
Их ведут с малых лет. Незримое, но всевидящее око контролирует каждый их шаг. Жизнь ни о чем не подозревающего кандидата становится цепью испытаний. Как ни странно, но случайных встреч в жизни кандидата на Посвящение практически не бывает. Любой вошедший в его жизнь может оказаться Учителем, Контролером или Палачом Ордена. Последний появляется, если кандидат не выдержал испытаний. Нет, его приход не означает конец жизни в буквальном смысле этого слова: просто несостоявшемуся неофиту навсегда перекрывается доступ в высшие сферы, где Посвященные творят Историю. С этой минуты он обречен жить среди тех, кто заведомо ниже его. А среда либо делает инородца себе подобным, либо безжалостно уничтожает. Рано или поздно он сам наложит на себя руки, если, конечно, его бренную жизнь не прервет раньше срока удар пивной бутылкой по голове в воняющей мочой подворотне.
Но мало найти достойное пополнение. Как уберечь от неизбежной деградации, не дать превратиться в рафинированных эстетов и высоколобых умников, не способных на поступок? Орден Полярного Орла выжил и действует именно благодаря тому, что он один из немногих владеет «магией действия».
«Знание обязывает к действию, лишь действие порождает истинное знание», — гласит один из законов Ордена. Посвящение в Орден открывает человеку кладезь знаний, недоступный простым смертным. Но в обмен Орден требует от него действий и поступков, выходящих за рамки привычных человеческих возможностей. Его воины живут там, где жить невозможно. Сражаются там, где невозможно победить. Знают то, во что отказывается верить человеческий разум. Очевидно, что найдется слишком мало людей, способных выдержать подобное испытание, но этих немногих воинов, выращенных Орденом, достаточно, чтобы выиграть самую тяжелую битву.
Действовать и побеждать. Отступать, чтобы напасть. Ждать, готовя удар. Жить сквозь смерть. Вот то малое, что может, и единственное, что желает делать истинный воин. Он не солдат — раб приказа и командира. Он сражается, потому что не мыслит себе иной жизни. Он не знает и не хочет иного пути, кроме Пути Воина.
Путь — понятие слишком расплывчатое и плохо переводимое на язык родных осин. Захваченным этой идеей, пришедшей к нам с Востока, следует задуматься, что, встав на Путь Воина, рано или поздно окажешься на тропе войны. Войны всех против всех, войны с самим собой как единственным источником собственных слабостей и недостатков, вечной войны за знания, потому что только они даруют победу. И обратного пути уже не будет. На этом Пути вы не найдете следов, ведущих вспять. Дорога вперед вымощена костями тех, кто пал до вас. Придет срок, и кто-то пройдет дальше, мимоходом взглянув на ваш труп у обочины…
Много лет назад человеку, принявшему после обряда Посвящения имя Олаф, в память о Князе Севера, своей кровью освятившем договор у Белой Горы, было сказано: «Отныне и навсегда твоя жизнь и воля становятся жизнью и волей Ордена. Твои дети, где бы и от кого бы они ни родились, отныне и навсегда находятся под опекой Ордена. Наши знания и наша сила отныне и навсегда становятся твоими. Пусть твой выбор ведет тебя к победам, которые умножат славу Ордена. Твое поражение станет для нас испытанием, твое предательство — нашим позором. Помни, Крылья Орла способны поднять тебя к небесам. Когти Орла способны вырвать сердце».
Олаф выбрал самый трудный путь — Путь Одинокого Воина. Он стал Странником, человеком, не включенным в боевые группы Ордена. Странник всегда и везде действует в одиночку, ему поручают самые сложные задания, где риск превышает все допустимые нормы. Оставаясь один на один со своей судьбой и врагом, он принимает бремя опасности на себя, выводя из-под удара тех, кто с ним связан. Странник или побеждает и идет своим путем Одинокого Воина дальше, к новым испытаниям, или гибнет, и с его смертью обрывается тонкая нить, связывающая его с Орденом.
Искусство ближнего боя
Москва, август 1994 года
Сов. секретно
т. Подседерцеву
Объект «Лихой» прибыл в адрес. Наружное наблюдение установлено. Подозрительных контактов не зафиксировано.
Ст. оперуполномоченный СБП РФ Алехин С.К.
*
Сов. секретно
т. Подседерцеву
По линии Управления кадров МО получена дополнительная информация на объект «Лихой».
Справка (фрагмент)
Максимов Максим Владимирович, 1965 г.р., русский, из семьи кадрового военного. Образование: высшее. Окончил Военный институт в 1987 году. Проходил службу во 2-ом отделе (разведка) штаба 14-ой армии. Направлен для дальнейшего прохождения службы в в/ч 672 (13-ая бригада специального назначения Московского военного округа). По окончании курсов при Военно-дипломатической академии получил назначение 10-е Главное управление (военные советники) Генштаба МО.
В 1989-90 гг. в составе специальной группы выполнял задание Правительства СССР в Эфиопии. Участвовал в антипартизанских операциях против сил провинции Эритрея. При эвакуации сов. граждан из страны связь с группой, блокированной в районе наступления сил Эритреи, была потеряна. Максимов М.В., единственный из оставшихся в живых членов группы, самостоятельно вышел из окружения. Захваченные группой и сохраненные Максимовым М.В. материалы представляли особый интерес с точки зрения безопасности СССР. (В деле имеется сноска, что ознакомление с материалами по данному эпизоду возможно исключительно с личного разрешения Начальника ГРУ Генштаба).
По факту гибели группы было проведено расследование и возбуждено уголовное дело. По приговору Военного трибунала полковник ГРУ Ляхов Б.Ц., изобличенный в шпионаже в пользу РУМО США, в результате преступных действий которого погибла группа в составе семи человек, был расстрелян.
Признаков преступления в действиях Максимова М.В. обнаружено не было. Решением отдела административных органов ЦК КПСС уголовное дело, возбужденное в отношении Максимова М.В., было прекращено. За проявленное мужество награжден орденом Красной Звезды. Приказом Министра Обороны присвоено воинское звание капитан (досрочно).
В ходе событий в Вильнюсе в 1990 году Максимов М.В. руководил отдельной группой специального назначения 3-го отдела 2-го управления (разведка) штаба ПрибВО. За неподчинение приказу уволен из рядов ВС с формулировкой «за дискредитацию офицерского звания».
Из материалов личного дела известно, что Максимов М.В. прошел диверсионно-разведывательную подготовку, специалист по сколачиванию и управлению диверсионными подразделениями, отлично владеет всеми видами холодного и огнестрельного оружия, обучен методам конспирации и оперативной работы, осведомлен о формах и методах работы МВД и КГБ. Владеет восточными единоборствами, особый интерес проявлял к их философскому и эзотерическому аспектам. Психологически устойчив, целеустремлен, контактен.
Особенно отмечается его способность к нестандартным действиям в кризисной ситуации. При командовании группой наиболее рискованную часть операции предпочитает выполнять лично. Тестированием и последующими проверками выявлена высокая психическая установка на победу в любых условиях, для чего способен гибко менять тактику действий, вплоть до имитации сотрудничества с противником. Открытым действиям предпочитает выжидание и нанесение неожиданного поражающего удара. С учетом индивидуальных особенностей, признано целесообразным использовать в одиночных действиях в условиях максимального риска.
*
Сов. секретно
т. Подседерцеву
Информация об участии объекта «Лихой» в боевых действиях в Нагорном Карабахе, Абхазии и Приднестровье полностью подтвердилась.
По данным агента «Шершень», «Лихой» обладает обширными связями в среде т. н. боевиков, тесно контактирующих с руководителями Фронта национального спасения /ФНС/. «Шершень» утверждает, что во время антиправительственных выступлений в октябре 1993 года «Лихой» находился в Москве. Проверенными данными о его участии в вооруженном противодействии силам правопорядка Служба не располагает.
По информации источника «Капеллан», в Сербии «Лихой» использовался балканским разведцентром ГРУ без расшифровки оперативного интереса. Подобная осторожность объясняется формулировкой увольнения «Лихого» из рядов ВС и его широкими контактами в среде антиправительственно настроенных элементов.
Собранных материалов, с учетом повышенной социальной опасности «Лихого», достаточно для заведения дела оперативной разработки с окраской «терроризм». Предложения и план оперативной работы по данному делу мною подготовлены.
П/полковник Жарков
*
Резолюция:
т. Жаркову
Прошу обратить внимание и ориентировать оперативную группу, работающую по объекту «Лихой», что он осведомлен о формах и методах работы специальных служб. Любые мероприятия в отношении объекта проводить исключительно по моей команде. Отдельно обращаю внимание, что при попытке задержания «Лихой» представляет повышенную опасность.
Подседерцев
Искусство ближнего боя
Москва, 1994 год
Максимов присел на нагретый солнцем парапет и откупорил банку «Баварии». С шипением выстрелила белая пена, он тихо выругался, отряхивая мокрые пальцы.
Кругом гомонили сбившиеся в кучки студенты МАДИ. Между ними суетились бабки, дожидаясь пустых пивных бутылок. Осоловевшие от выпитого за день бомжи разлеглись на травке неприхотливо, как цыгане, бабок не гоняли. До вечернего аврала, когда срочно потребуется собирать на двойную дозу пойла, было еще далеко. Остальные граждане, которым работа или принципы не позволяли пить среди белого дня, на повышенной скорости протискивались сквозь вольный люд, запрудивший пятачок перед метро, и не задерживаясь ныряли в переход. Над всем этим столпотворением возвышался гранитный Тельман, вскинув могучий кулак в пролетарском приветствии.
Его каменный взгляд упирался в бывшую штаб-квартиру пролетарского интернационализма — там, через забитый машинами Ленинградский проспект, сверкало свежей побелкой здание Института общественных наук при ЦК КПСС. Заведение долгие годы готовило лидеров освободительных движений, террористов и потенциальных президентов всех цветов и оттенков кожи. После достопамятного августа оно приютило свергнутого Горбачева с одноименным фондом. Однако Горбачев, не по рангу осмелев, позволил себе вяло покритиковать входившего во вкус власти нового Хозяина, за что был лишен половины жилплощади. Тем же указом был вбит последний гвоздь в идею пролетарского братства — в помпезное сталинское здание вселилась Финансовая Академия. В аквариуме, где откармливали пираний мировой революции, новая Россия решила разводить акулят капитализма.
Максимов улыбнулся, оглядев напрягшего гранитные мускулы Тельмана. Тот, кто назначил встречу у «Кулака», как называлось это место в оперативных планах, сделал это неспроста. Площадь у метро и все творящееся на ней были прекрасной иллюстрацией произошедших в стране перемен.
— Дорогой товарищ! — Перед Максимовым встал последний осколок интернационализма — негр уже ничем не отличался от отечественных бомжей, разве что цветом кожи. — Чуть-чуть пива. Очень мне плохо. — Он коричнево-розовыми пальцами показал, какая доза поправит его пошатнувшееся здоровье.
— И все? — спросил Максимов, мысленно проведя линию на заплеванном асфальте, пересекая которую негритос автоматически получал по голове. Нестерпимый аммиачный дух, смешанный с естественным мускусным запахом черной кожи, шибал в нос уже метров с трех.
— Я еще есть хочу, — добавила жертва международного сотрудничества. — Эти плохие товарищи, — он кивнул на растянувшихся в теньке, как стая бродячих собак, бомжей, — забрали у меня бананы и яблоки, которые мне дали армянские товарищи. Целый пакет. И еще кроссовки. — Один из бомжей, вооруженный стальной арматуриной, действительно был обут в почти новые кроссовки, а негр перебирал пальцами, вылезшими из дырок темно-синих носков.
— Ладно, получишь пива, — вздохнул Максимов.
«Вечно у нас сброд со всего мира сшивается! Пол-армии Наполеона гувернерами трудоустроили. Разорившихся европейских дворянчиков в министры брали. А сейчас неудачники со всего света наших баб замуж приглашают. И поперли авантюристы и ворье в экономические советники. Теперь еще и бомжи будут наполовину иностранцами».
— Я тут живу, потому что нет виза. — Негр от нетерпения принялся приплясывать. — Дома у нас переворот. Папа закончил Академию бронетанковых войск. Его сразу расстреляли, прямо в аэропорту. Я не могу домой. А из общежития нас выгнали.
«Началось! — подумал Максимов. — Русские бомжи лепят про злых чеченцев, которые их из квартиры выкинули. А черные, само собой, про переворот».
— А ты бы взял пару друзей, прилетел в соседнюю страну. Там бы еще людишек набрал, прикупил оружия. И дружненько бы так через границу поперли. Отомстить за папу, а?
— Не понял? — Негр на секунду прервал пляску святого Витта и уставился на Максимова. На какое-то мгновение в этом расслабленном человеке проглянул зверь: опасное и красивое животное, ничего не прощающее и умеющее ждать. Зелено-золотистые глаза стали неподвижными, как у леопарда, собравшегося для прыжка.
— Все-то ты, брат, понял. — Максимов мысленно попробовал на вкус идею рейда в спящую в полуденном зное столицу неизвестной ему африканской страны. Вкус был знакомый, острый: вкус сукровицы на губах, соленых ручейков по щекам, смывающих горячую пыль. Он даже зажмурился, так явственно почувствовал это. Жизнь, к которой он привык, была там, далеко, где неизвестные ему люди изрешетили из автоматов неизвестного выпускника бронетанковой академии.
— Не… Это, как это… Невозможно, товарищ. — Негр отчаянно завертел головой, будто ему за шиворот залетела оса.
— Конечно. Для этого надо быть… — Максимов добавил слово на суахили.
Негр удивленно заморгал красными от перепоя глазами.
— Воином? — переспросил он. Теперь он не играл, сник и сразу стал настоящим: грязным, опустившимся трусом, не имеющим сил ни жить, ни умереть. — Папа был воином. Но его убили. А я — нет. Не могу…
— Жаль, такой повод пропал. — Максимов отхлебнул из банки и снова стал обычным горожанином, наслаждающимся пивом в удушливую жару. — За папу сам бог велел посчитаться.
В жертве этнических конфликтов все-таки взыграла племенная гордость. Он бросил прощальный взгляд на зеленую банку в руках Максимова и отвернулся.
— Эй, Мандела, пивка хочешь? — позвали его из развеселившейся от пущенной по кругу бутыли водки группки студентов. И он радостно затрусил к ним, как отощавшая собака, поманенная куском колбасы.
«Вот срань! — Максимов одним глотком допил пиво и раздавил жалобно пискнувшую банку. — Совсем разбаловались, черти черные. Без визы Международного отдела ЦК даже врагов своих пристрелить не могут. Одно хорошо, — подумал он, раскуривая сигарету. — Это мой единственный контакт за последние два дня. Если пасут, мозги набекрень у оперов встанут! Максимов — нелегальный агент разведки Мозамбика… А вот и „Эльза“!»
Предстояло разыграть самый сложный вариант контакта. Максимов был уверен, что все время его усиленно пасли. Сейчас открытой провокацией предстояло выяснить, кто «навесил хвост». Это напоминало исполнение «домашней заготовки» хорошо сыгранной командой. Противник к ней был абсолютно не готов, а Максимов и люди Ордена заранее до мелочей знали каждый свой шаг.
Из перехода выпорхнула красивая девушка, на секунду приковав к себе похотливое внимание всего мужского населения пятачка. Интерес молодых тут же угас, когда она подошла и чмокнула в щеку высокого представительного мужика. Он уже минут десять маячил с букетом нежно-розовых орхидей. Парой они были красивой. Даже видимая разница лет в двадцать не могла быть поставлена в вину ни девушке, ни мужику. По-хозяйски обняв ее за плечи, он повел девушку к припаркованной на обочине серой служебной «Волге».
Даже у Максимова кольнуло под сердцем, когда мужик одним движением поднял девушку на руки и перенес ее через ограждение. Плащ распахнулся, и всему озабоченному люду предстали точеные ножки во всей своей красе и длине. Присевший рядом с Максимовым мужичонка крякнул, чуть не захлебнувшись «Жигулевским», и выдавил «м-да», в котором было все: и заранее приготовленная эпитафия благоверной супруге-стерве, и извечная мужская тоска по женскому совершенству.
Максимов проводил взглядом отъехавшую «Волгу» и пошел покупать еще одну банку пива.
Ровно через десять минут он подошел к невзрачному, заезженному до предела «жигуленку», припаркованому крайним в ряду. Водитель, по виду из обнищавших ИТР, высунулся из окна и спросил:
— Куда, командир?
— Прямо. На Речной вокзал.
— Двадцать пять, идет?
«Хоть тридцать четыре. Лишь бы в сумме получалась семерка», — подумал Максимов и перепрыгнул через ограждение. На водителе была желтая куртка, в номере машины были две семерки. Судя по всему, контакт «чистый».
Они выждали, когда от светофора пойдет поток, резко вырулили, оказавшись первыми. Машину «наружки», если таковая была, должно было неминуемо прижать к обочине.
Водитель до отказа вдавил педаль, у «жигуленка» под ветхим капотом скрывался форсированный движок. Свободной рукой он покрутил настройку приемника. Из динамика в салон ворвался треск эфира и встревоженные голоса:
— «Первый», «сороковому» ответь! Объект уходит. Бежевая «единичка», МОУ 47–72.
— Принял. «Двенадцать», «первому»! Давай за ним!
— По воздуху, что ли? Нас прижало!
— Уходи вправо и — наперехват!
— По Усиевича одностороннее движение…
— Так… «Двенадцатый» — обходными — за ним. «Третий» — берет под контроль Волоколамское шоссе. «Сороковому» — быть в готовности выдвинуться по первому сигналу. Конец связи!
Максимов кивнул на серийный приемник, внутри которого спрятали широкополосную УВК-станцию.
— Будем отрываться?
— Нет. — Водитель ловко «качал маятник», не сбавляя скорости, ныряя в освобождающиеся просветы между машинами. — У высотки Гидропроекта я приторможу. Выпрыгивай и ныряй в подземный переход. Дом справа, подворотня. Зеленый санитарный УАЗ. Задние двери открыты. Постучишь три раза водителю. Он знает, куда ехать. Все, приготовься. Пошел!
* * *
В комнате были только два кресла и разделявший их низкий столик. Окон не было, пахло свежевымытыми полами и слегка — разогретым за день бетоном. Максимов был готов дать руку на отсечение, что машина с закрашенными стеклами привезла его на военный объект.
— У нас не больше часа, — сказал, садясь в кресло напротив, мужчина, встречавший девушку «у Кулака».
Максимов отметил, что уверенность в себе у человека не показная, по всему было видно, что привык отдавать приказы и добиваться их выполнения. Особенно понравились глаза: у этого человека они были голубые с проледью, цвета январского неба солнечным днем.
Максимов положил на стол кулак с отведенным в сторону большим пальцем. Это был знак Странника — человека, работающего в одиночку. Сидевший напротив чуть помедлил и положил рядом открытую ладонь правой руки. На языке Ордена это означало, что он руководит группой из пяти человек.
— Есть вопросы? — Человек убрал руку. — Мне было приказано обеспечить твое прикрытие. Пришлось пойти на открытую провокацию, иначе бы они не раскрылись. Ты живешь в квартире, снятой через подставных лиц детективным агентством «Слово и Дело». В доме напротив оборудован их пост наблюдения. Это все, что удалось узнать за эти дни. А сегодня они запаниковали.
Как ты понял, мы прослушивали их разговоры. Старший в конце концов задействовал гаишников. Наши надежды, что это самодеятельность очередного детективного агентства, не оправдались. Очевидно, тебя «пасла» государственная служба. Да, пока не забыл, — он протянул Максимову листок из блокнота, — здесь адрес, телефон и имя одной барышни. Живет в том же доме, где тебя подобрал УАЗ. Вдвоем с ней сообразите, где и как вы познакомились. По легенде ты сейчас у нее.
— Где и остался до утра, — сказал Максимов, поджигая листок над пепельницей. По тому, как искренне улыбнулся сидевший напротив, понял, что ничто человеческое ему не чуждо. Таких Максимов любил.
— Ну так уж наглеть не надо, а то «топтуны» всю Москву на уши поставят!
— До восьми вечера потерпят. — Максимов вытер запачканные пеплом пальцы. — Перенервничают и легче поверят в легенду. Что мне делать дальше?
— Есть два варианта. Сказать спасибо тем, кто вытащил тебя с Балкан, и уйти, не попрощавшись. Второй вариант — остаться в деле и выяснить, кто и для чего пригласил в Москву боевика твоего уровня. Решать тебе, Олаф. Так сказал Норд.
Максимов незаметно скользнул взглядом по сидевшему напротив. Псевдоним Странника мог назвать лишь тот, в чье временное распоряжение поступал Странник. А о существовании Норда знал очень узкий круг лиц. Первое впечатление оказалось правильным. Сейчас Максимов понял, что стояло за секундной паузой перед тем, как этот человек показал знак руководителя «пятерки». Его ранг в Ордене был значительно выше, чем он показал условным жестом.
— Для мелкой уголовщины меня не стали бы приглашать, так? Отход заставили залегендировать «под ноль». По неофициальным источникам — я подорвался на мине. С другой стороны, если «наружка» не есть дежурная проверка, то заказчик страхуется, отрезая мне пути к отступлению. Данных никаких, но предчувствую серьезную операцию.
— То-то и оно. — Собеседник провел ладонью по черным, с серебристыми нитями волосам.
«А руки набитые, — отметил Максимов, скользнув взглядом по белым пятнышкам костяшек на тонких кистях собеседника. — Кирпич, может, и не перешибет, но ударить больно сможет».
— Прежде чем ты ответишь, должен сказать, что никто не планировал задействовать тебя в операциях. После Сербии тебе надо отдохнуть и хотя бы месяца два «отлежаться на грунте». Никаких претензий в случае отказа. Решай сам.
Максимов усмехнулся, вспомнив чернокожего бомжа, и сразу же ощутил на губах острокровяной привкус опасности. Пьяненькому Манделе жизнь наверняка не раз давала шанс стать другим, а он им не воспользовался.
Максимов давно свыкся с тем, что по отношению к большинству живущих он является чужаком, иноверцем и инородцем. Он был другим и хотел так им оставаться до конца. Он искренне верил, что Тот, кто посылает нас в эту жизнь, возлагает определенные надежды. Мы уповаем на помощь от Него, а, может быть, Он ждет помощи от нас. Дойти до этой мысли нелегко, но еще труднее — жить с нею. Потому что жизнь превращается в миссию, задание, сути которого ты никогда не постигнешь. И Тот, кто ждет от тебя действия, раз за разом проверяет на слом, подбрасывая благовидные предлоги выхода из игры. Стоит лишь раз купиться на «никаких претензий в случае отказа», и Он отвернется от тебя навсегда.
— Операцией руководите вы? — спросил Максимов.
— Это важно?
— Это всегда важно.
Сидевший напротив секунду подумал и коротко ответил:
— Я.
Он положил узкую ладонь на стол, мизинец и безымянный палец были сжаты, остальные расставлены так, что образовали рунический знак «анзус» — «посланник». Для посвященного в тайный язык жестов Ордена этот знак означал, что показавший его выполняет задание руководителя Ордена и от его имени имеет право требовать безоговорочного подчинения.
Максимов посмотрел на Посланника, представив, как бы выглядел этот человек после двухнедельного рейда в горах. Чутье подсказало — нормально бы выглядел, как и полагается осатаневшему от усталости мужику, не хуже.
— Я остаюсь в деле, — кивнул Максимов.
— Хорошо подумал?
— Да.
— Взвесь свои силы, Олаф. Сейчас, прямо отсюда, я могу тебя эвакуировать и надежно спрятать от чужих глаз. Завтра такой возможности уже не будет. — Его голос был начисто лишен эмоций, он не пытался воздействовать на Максимова, лишь бесстрастно перечислял аргументы для возможного отказа. — Итак?
— Да.
— Решение принято. — Посланник достал сигареты, закурил.
Максимов повел плечами, сбрасывая напряжение.
— Я работаю в составе группы? — спросил он.
— Нет. Ты, Олаф, Странник, и в таком качестве ты мне больше подходишь. Что задумали те, кто тебя нанял, мы не знаем. Фактически, мы бросаем тебя в пекло, чтобы это выяснить.
— Похоже на разведку боем.
— Для тебя это будет бой одного против всех. Ни надежной связи, ни эвакуации на случай провала, я, сам понимаешь, гарантировать не могу. — Он аккуратно затушил сигарету в пепельнице. — Риск запредельный. Единственная гарантия успеха — это ты сам. Именно поэтому мне был нужен Странник твоего уровня. — Посланник долгим холодным взглядом осмотрел Максимова с ног до головы. — Надеюсь, ты не переоценил свои силы, а я не ошибся в тебе. Сейчас пройдешь в соседнюю комнату. Пробудешь там столько, сколько сможешь. После этого проработаем детали. — Он кивнул, давая понять, что разговор окончен.
* * *
В этой-маленькой комнате стены были задрапированы черной тканью. Никакой мебели. Максимов сел на черный мягкий ковер, поджав под себя ноги. Стоявший в центре полуметровый куб мелодично тренькнул, и его боковины плавно раскрылись. Свет в комнате погас.
Огромный, в два кулака кристалл неправильной формы, подсвеченный снизу, вспыхнул в полной темноте. Максимов невольно протянул к нему руку, но яркое свечение, исходящее от камня, обожгло холодом…
* * *
Сначала в сознание ворвался вихрь образов… Все, что хотелось забыть, все, что до этого не мог вспомнить, нахлынуло, закружилось, наслаиваясь друг на друга. Это был необыкновенно яркий фильм, смонтированный безумным режиссером.
…Горы. Разряженный воздух звенит от звука зависшей над головой «вертушки». Она так близко, что слышен вжикаюший звук лопастей, секущих воздух. Словно кто-то врезается острой косой в густую траву. А потом мерный цокот приближающейся очереди…
…трава была высокой, чуть побитой начинающейся жарой. Сезон тропических дождей был на исходе. В небе неподвижно стояли последние тучи, похожие на огромные сине-черные горы, неведомой силой оторванные от земли. Человек выскочил из травы неожиданно. Громко, словно был единственным звуком во вселенной, клацнул боек автомата. Бесконечное мгновение до грохота выстрела. Тишина. «Осечка!» — мелькнуло в мозгу, а твой автомат уже рванулся из рук, выплевывая длинную очередь. На черном лице человека ярость и счастье охотника, подстерегшего зверя, сменились отчаянием и страхом. Потом по его телу, от плеча к животу, пробежала красная пунктирная линия, и он завалился в траву. Сочные зелено-золотые стебли стали красными…
…вода не отпускает, она тянет назад. Берег совсем близко. Еще чуть-чуть, и под ногами будет вязкое илистое дно. Но холодное течение отбрасывает по-мальчишески худое тело, закручивает, тянет вниз. Он успевает заметить мать, размахивающую руками на противоположном берегу, рвется к ней из последних сил. Под водой темно и холодно…
Вихрь образов из бурного потока превратился в тонкий ручеек, потом и он замер, скованный холодом.
Холод был повсюду. Тонкие лучи ледяного света как иглы пронизывали едва удерживающее тепло тело. С каждым вдохом в легкие врывался поток студеного воздуха, вымораживая тело изнутри. Сердце билось все слабее, с трудом толкая по венам загустевшую кровь. В помутневшем сознании еще вспыхивали яркие картинки, но он уже не мог понять, из его жизни они или нет. То, что привыкли называть жизнью, уже не существовало. Ее выжег леденящий свет, идущий из глубины камня.
…Он у же не чувствовал свое тело. Дыхания не было, холодный ветер, рожденный во Внешней Пустоте, свободно врывался во Внутреннюю Пустоту, где затухало эхо последнего удара остывшего сердца. Свечение стало нестерпимым, и он почувствовал, что его неудержимо засасывает в слепящий водоворот ослепительного ледяного Света. «Конец», — мелькнуло в сознании.
И сразу же следом чей-то голос прошептал: «Холод снаружи, огонь внутри!» Тонкие иголочки льда затрепетали от звука этого голоса, и Пустота вокруг на секунду вспыхнула, расцвеченная цветными острыми искорками.
Он с трудом вздохнул, невероятным усилием воли заставив дрогнуть сердце. Раз, потом еще… Тонкий ледяной панцирь треснул, и теплый красный свет пробился сквозь прозрачную скорлупу, сковавшую сердце.
Еще, еще, еще раз… Гулкие удары горячего сердца заполнили Внутреннюю Пустоту. Холод стал отступать. Острые ледяные иглы медленно выходили из оживающего тела, оставляя после себя зудящие ранки, через которые наружу, как кровь, сочилось тепло.
Лишь когда холод отступил и леденящие прикосновения Света наталкивались на горячие волны, идущие из Внутренней Пустоты, он позволил измученному сознанию рухнуть в красную бездну забытья…
* * *
Горло обожгла терпкая струя. Максимов закашлялся и открыл глаза. Лицо склонившегося над ним человека было непроницаемым, только в уголках тонких губ залегла улыбка.
— Поздравляю, Олаф. Я видел немало людей, в слезах и соплях катавшихся по ковру. Можно быть сильным и смелым, но для того, чтобы пройти испытание Холодом, нужно нечто большее. В тебе это есть. Не спрашивай, как это называется. Никто не знает.
Он помог Максимову сесть. Свет уже включили, черный куб исчез. Максимов ошалело покачал тяжелой головой и с благодарностью взял протянутый стакан.
В научных центрах, архивах, в сектах, порой в самых диких и труднодоступных селениях люди Ордена искали чудом сохранившиеся знания. Охота шла беспощадная, слишком уж многие хотели даруемого этими знаниями могущества. Максимов однажды сам участвовал в такой «экспедиции за знаниями». Тогда за манускрипт какого-то монаха, всю жизнь прожившего в джунглях Бирмы, было заплачено жизнью трех человек. Своих. А сколько положили чужих, вспоминать не хотелось.
Что обкатали на нем сейчас, он не знал. Сознание еще не восстановилось, было такое ощущение, будто на незащищенный мозг плеснули кипятком.
— Джин? — спросил он охрипшим голосом, кивнув на стакан в руке Посланника.
— Да, согрейся немного, — Человек улыбнулся и крепкой ладонью потрепал его по плечу. — Пока ты тут… В общем, мне только что передали, вычислили хозяина «наружки». По рабочим частотам их раций и базе, на которую в конце концов поехали машины «наружки». По тебе работает Служба Безопасности Президента.
— Неплохо для начала. — Максимов с трудом сглотнул вязкую горечь.
Посланник суеверно постучал по полу, но промолчал.
Когти Орла
Норду
В ответ на запрос СБП РФ Управлением кадров МО передана справка на Олафа. Конкретного адресата, инициировавшего запрос, установить не удалось.
Славутич
*
Норду
Для активной работы в агентстве «Слово и Дело» решил задействовать агента Бруно. Прямой контакт Бруно с Олафом в рамках операции не предусматривается.
Печора
*
Норду
По информации Пастуха, в частях и соединениях Московского военного округа усилена активность соответствующих служб ФСБ РФ. Ведутся зондажные беседы с рядом военнослужащих, ранее имевших контакты с оперативным составом Особых отделов, о возможном участии в боевых действиях в районе Кавказа на контрактной основе.
Грант
