Глава восемнадцатая. Жертвоприношение
Цель оправдывает средства
«Казачок» был типичным предпринимателем-неудачником, из тех, кто может заработать большие Деньги, но удержать — никогда. И чем солиднее становится доход фирмы, тем ближе тот неизбежный день, когда недобрый дядя мимоходом и как само собой разумеющееся отберет с таким трудом добытый капитал. Сергей Михайлович Потапов, двадцати восьми лет от роду, если судить по досье, собранному на него Гавриловым, за свою недолгую жизнь успел совершить все возможные ошибки.
Во-первых, пошел в военное училище, хотя папа гарантировал нормальную жизнь в родном Биробиджане. Во-вторых, зачем-то указал в пятой графе анкеты «отец — русский». Ошибка обнаружилась, когда новоиспеченного лейтенанта, бывшего секретаря ротной комсы и по совместительству стукача замполита, сватали в привилегированный 105-й Берлинский полк. Кадровик, исправляя досадное недоразумение, вместо охраны Берлинской стены от норовящих перелезть через нее социалистических немцев распределил Сергея в стройбат. Лишь заслуги перед комсомолом и лично перед замполитом курса не дали ему оказаться поблизости от папы, в диком стройбате Забайкальского военного округа. Стройбат подобрали подмосковный.
Третьей и главной ошибкой Сергея было увольнение из армии. Не сообразил, что развал вооруженных сил Союза никоим образом не может затронуть стройбат. Там попросту нечего разваливать. И сокращать их, ввиду перспективы широкомасштабного строительства дач, никто не собирался. Жил бы себе, как у бога за пазухой, получая звездочки за каждый сданный в эксплуатацию генеральский дворец. Но Сергей, набив руку на торговле неучтенными стройматериалами и солдатской рабсилой, решил уйти в коммерцию.
Первая фирма, открытая на старлейское выходное пособие, просуществовала полгода. Крах второй совпал с разводом. Жена, согласившаяся на участь боевой подруги будущего генерала, не вынесла полуголодного существования с начинающим предпринимателем. Третья фирма с самого рождения дышала на ладан из-за мерзкой привычки Сергея вытаскивать деньги из дела, как он говорил, «на жизнь», и запойных наклонностей нанятых им строителей.
И тогда Сергей решил срубить деньги одним махом, что было очередной ошибкой. Для начала он уволил украинских работяг и нанял непьющих из независимой мусульманской республики. Взял подряд на строительство автосервиса и, получив предоплату, накупил ширпотреба и вылетел в родной Биробиджан.
Операция «шмотки — деньги — „японки“ с левым рулем — деньги — покупка им же отстроенного автосервиса — светлое будущее» забуксовала в самом начале. Родные биробиджанки и биробиджанцы, отощавшие от невыплат зарплаты, пялили глаза на московский ширпотреб, как островитяне на стеклянные бусы, цокали языками, но покупать не спешили. Зарплату обещали дать в сентябре, а на дворе стоял душный июнь. По бедности обходились китайским ширпотребом, ставшим для них почти родным.
Сергей строил из себя крутого московского предпринимателя неделю. Потом взвыл и пошел на поклон к местным. Те сначала удивились, почему организованная ими блокада (по городу был распространен негласный запрет ничего не покупать у заезжего коробейника) так быстро сломала Сергея. Но побеседовав с ним за столиком в ресторане, сразу разобрались, с кем имеют дело. С лохом.
Сделку заключили быстро и полюбовно, как земляки. Сергей сбросил все шмотки, получил документы на пять машин и видеомагнитофон — первый из обещанной партии в три тысячи штук — и гордый улетел в Москву. Все часы долгого перелета он насиловал маленький калькулятор, пытаясь вычислить, хватит ли вырученной суммы для покупки светлого будущего.
Столица встретила холодным дождем и неприятностями. Как выяснилось, вся непьющая бригада в полном составе уже неделю парилась на нарах. Не надеясь на зарплату, они прямо на стройке, благо автосервис располагался на перекрестке дорог и недалеко от метро, организовали торговлю анашой. За такое хамство хозяин автосервиса поимел неприятности от милиции, которые, естественно, стоили денег. Эту сумму он присоединил к полученной Сергеем предоплате и дал неделю срока. Надежда на то, что машины за семь дней окажутся в Москве, не оправдалась. Как выяснилось, они вообще никогда не приедут. Можно было лезть в петлю.
За два дня до истечения срока Сергей пожаловался на жизнь старому армейскому другу. Пути людские неисповедимы, и готовому к самому худшему Сергею не могло прийти в голову, что бывший капитан из соседней части был офицером особого отдела и дружил со стройбатовским летехой только из-за его длинного языка и комсомольской склонности к стукачеству. Расплевавшись с армией, капитан был благополучно пристроен к делу, плодотворно и выгодно сотрудничая с агентством Гаврилова.
Тем же вечером, уложив перепившего с горя Сергея, капитан позвонил Гаврилову и спросил: «Тебе смертники нужны?».
Гаврилову в этот момент позарез был нужен бросовый человеческий материал из бывших военных, по заданию Подседерцева он копал под армейских бизнесменов, гнавших налево имущество ГСВГ. Спящий в липком алкогольном поту Сергей не знал, что в эту ночь над ним взошла счастливая звезда.
Конфликт с автосервисом рассосался сам собой. «Крыша» хозяина не выдержала наезда более авторитетных людей, и автомастерская с примыкающей к ней стройкой перешла из рук в руки. Через полгода на этом месте вырос торговый центр. Его хозяин автоматически аннулировал долг Сергея, что лишь укрепило «дружбу» с капитаном.
Участливая звезда повела Сергея вперед. Гаврилой играл им «в темную», время от времени через капитана подсовывая нужные контакты. Армейские бизнесмены поначалу косились на новоявленного помощника в расхищении временно бесхозного военного имущества, но объемы были такие, что любой канал для отмыва денег был за счастье. А отрубить концы вместе с головой никогда не поздно.
И отрубили бы, не приглянись Сергей, успевший оклематься после периода начального накопления капитала, дочке полковника из Управления тыла.
Девица была на вечном выданье, потому что мужей меняла раз в три года, а сожителей еще чаще. Последний развод достался большой кровью, и она начала пить, сначала тихо, потом — в полный рост. Папа-полковник, знавший толк в столь тонком деле, понял, что до зеленых чертиков дочурка допьется в рекордно короткие сроки. Требовался мужик. Под эту категорию Сергей подходил с трудом, дочка была старше его на пять лет и ко всем своим недостаткам еще и блудлива, как кошка, но папа по-командирски быстро принял решение, дал отмашку красным флажком, и в «Пекине» грянула свадьба.
Вторым решением папы был отвод новоиспеченного зятя от серьезных дел. Решил беречь семейное счастье дочери, и через фирму «Рус-Ин», принадлежащую Сергею, больше не прошло ни одной пары портянок, не говоря уже о более серьезных ценностях.
Гаврилову, вовсю сосавшему из Сергея информацию через друга-капитана, осталось довольствоваться лишь сплетнями и недомолвками — полковник с чужими был немногословен. А Сергей так и остался чужим.
Еще неизвестно, как сложилась бы его судьба и кто бы стал злым дядей, отобравшим с таким трудом нажитое, не начни Подседерцев операцию против банка и Гоги Осташвили. Вновь потребовался смертник, и Гаврилов тут же сосватал на эту роль Сергея. Лучшую кандидатуру на роль казачка засланного и первой жертвы найти было сложно.
«Курирующий» Сергея капитан так подчинил его своей воле, что для трудоустройства Журавлева и Максимова хватило одной фразы: «Они работают у тебя». Сергей понимал, что чудес на свете не бывает и из беды его вытащил не друг-особист, а некто более могущественный, стоящий за спиной капитана, и безропотно выполнил то, что от него потребовали.
Гаврилов, получив от Подседерцева добро на первый удар по банку, сразу не подумал, что перед «казачком» придется светиться. Когда дошло, было уже поздно. Журавлев выдать себя за благодетеля уже не мог, ломалась легенда, а чужих в дело пускать не хотелось. Еще меньше хотелось выползать из норы самому. Поэтому инициативу Кротова сыграть «благодетеля» он поддержал двумя руками.
Встречу было решено провести на нейтральной территории — в офисе «отдела информации фирмы „Рус-Ин“», как высокопарно называлась явка, где Журавлев под охраной Максимова встречался с гавриловскими операми, работавшими по банку.
Неприкасаемые
«А он был прав, — подумал Журавлев, искоса посматривая на Кротова, по-хозяйски расположившегося в кресле. — Как ни обидно, но у меня глаза человека, всю жизнь жившего на зарплату. Черт, это же надо так точно сказать! Сволочь он, но умен. Говорит гадости, а не поспоришь. Эту встречу я бы запорол. Так мне не сыграть. Получился бы американский детектив в постановке Рижской киностудии или светский раут в исполнении актеров ТЮЗа. А Кротов не играет, он и есть такой. Можно сказать, уникальный случай: опер присутствует на планерке у подпольного миллионера».
Кротов аккуратно сбил пылинку с плеча и кисло улыбнулся Сергею, раз и навсегда прозванному участниками операции «казачком».
— Молодой человек, вы, надеюсь, позволите мне так вас называть, все-таки разница в возрасте… — Он выждал, пока «казачок» кивнет. — Прекрасно. Итак, я не требую от вас отчета, хотя в ваше дело я вложил свои средства. Не делайте удивленные глаза, молодой человек. Порой я делаю вложения, не представляясь получателю. И решаю его проблемы, до поры оставаясь в тени. Надо сказать, мои надежды вы оправдали. Что вам сказал обо мне господин Гаврилов?
— Он сказал, что я должен вас выслушать.
— И? — Кротов закинул ногу на ногу, поддернув вверх брючину.
— И поступить согласно вашему совету.
— Прекрасно, — удовлетворенно кивнул Кротов, разглядывая блестящий лаком мысок ботинка. — Вы из хорошей семьи, это видно сразу. Семья — это традиции. Надеюсь, от старшего поколения вам известно, что в определенных случаях совет так же обязателен к исполнению, как и приказ? — Он медленно поднял взгляд и намертво вцепился им в глаза «казачка».
— В определенных случаях — да. — Сергей послушно кивнул тщательно постриженной головой.
«Ненавижу таких. Чистеньких, — поморщился Журавлев. — Родились с золотой ложкой во рту и карьеру начинают делать чуть ли не с детсада. Всегда на хорошем счету, всегда в резерве на выдвижение и всегда готовы на подлость. Кротов его уже раскусил. Играет, как кот с мышкой».
— Прекрасно. — Кротов вытянул ноги, чуть качнул удобное, как в самолете, кресло. — Сейчас я вам расскажу, вернее, посоветую, как использовать кредит, который вы получили в МИКБ.
— Он дан под закупку и поставку подсолнечного масла в Приморье. Если хотите, могу показать расчеты. Вот договор с приморской фирмой «Амур-транс». — «Казачок» завозился, пытаясь быстро выхватить из яркой папочки нужный листок.
— Приморье пока подождет, — как о давно решенном сказал Кротов.
— В каком смысле? — Сергей невольно тронул тугой узел галстука.
— В том смысле, что я передумал. Поначалу я планировал перекупить у «Амура» и перепродать это масло в Китай, а уже оттуда поставить его на Сахалин; элементарная двухходовка. Так что ваша совесть может быть спокойна, приморцам ничего не светило. Придется вашим землякам пока жарить картошку на сале. — Кротов вяло улыбнулся. — Деньги будут вложены в одну финансовую операцию. Здесь, в Москве.
— Если вы планируете мое участие, хотелось бы услышать подробности. — Сергей сложил руки, как школьник на уроке.
«Щенок почувствовал хозяина и завилял хвостом», — мысленно прокомментировал Журавлев мину почтительного ожидания на лице «казачка».
— На весь кредит вы покупаете векселя, список я вам передам, и кладете их в депозитарий МИКБ. Не забудьте переговорить с начальником кредитного управления банка. Вы у них на хорошем счету, не стоит портить отношений. Объясните, что в Приморье произошел срыв, нужно срочно искать нового контрагента, желательно в Китае. Он человек умный, сообразит, что сбывать масло простому народу Приморья — глупая благотворительность. А пока надо деньги прокрутить, не гоже им лежать мертвым грузом. За определенный процент он согласится закрыть глаза на нецелевое использование кредита. А чтобы не возникло лишних подозрений, передадите векселя в доверительное пользование банку. Пусть все поимеют свой интерес, так будет спокойнее.
— И это все? Вы же говорили о финансовой операции.
— Я помню, молодой человек. Но сначала скажите, вы согласны с неким Марксом, утверждавшим, что все значительные состояния нажиты преступным путем?
«Казачок» потупил глаза под острым взглядом Кротова.
— Я бы сказал — довольно рискованным путем. Так было бы корректней, — сказал он, поправив упавшую на лоб прядь.
— Молодой человек! Вам сколько? Около тридцати, я думаю. Не пора ли прекратить играть в хорошего мальчика? — Кротов подобрался в чересчур большом для него кресле. — Общество так устроено, что склонно выдавать всем поровну и постепенно; а человек всегда хочет урвать все сразу. Чтобы не мучиться неизвестностью и не стоять в очередях. Те, у кого много, попросту урвали кусок. Но не у жизни, а у себе подобных. Вот и вся политэкономия. И вы занялись бизнесом не для того, чтобы на всю жизнь запереть себя в офисе. Хочется урвать кусок, пока дают, так?
— Ну, я бы так не стал формулировать…
— Я уже знаю, как вы формулируете, — оборвал его Кротов. — Чтобы вы знали. Форд большую часть жизни ночевал в цехах своего завода: у него была Идея, черт возьми! А ваша идея, молодой человек, мне ясна, как божий день. Это идея не Работы, а больших и легких денег. Поэтому вы и разъезжаете на новеньком «мерее», спите с секретаршей и собираетесь повезти в круиз молодую жену, плюс еще тысяча мелких, но приятных расходов… И это вместо того, чтобы каждая копейка капитала крутилась в деле! В результате ваши сотрудники сидят вот в этой конуре! — Кротов неожиданно сбавил обороты и посмотрел на «казачка», как учитель на проштрафившегося любимого ученика. — Итак, вы согласны со стариком Марксом?
— Конечно, согласен. — Сергей с готовностью кивнул.
— Прекрасно! — Кротов довольно усмехнулся и почесал острый нос. — В самом ближайшем будущем в депозитарии банка случится ЧП. Вас попросят подтвердить доверенность на получение векселей, которую вы не выдавали. Поднимайте шум, требуйте компенсации. Закон на вашей стороне. Банк покроет ваши потери, можете быть уверены.
— Векселя пропадут? — Сергей сделал круглые глаза.
— Из депозитария — да. Но зачем пропадать добру? В тот же день их перепродадут заинтересованным лицам. Итого, мы имеем пятьдесят миллионов долларов компенсации плюс тридцать пять-тридцать семь за проданные векселя. Три процента от прибыли я выплачиваю вам за удачное исполнение роли потерпевшего.
— Пять, — быстро прошептал «казачок» и облизнул губы, как собачонка, сглотнувшая кусок сахара.
Кротов изогнул бровь и, презрительно растягивая слова, произнес:
— А почему это вы, молодой человек, решили, что я пришел сюда торговаться?
«Пять баллов!» — Журавлев зажмурился от восторга.
Искусство ближнего боя
Нет ничего изнурительнее бесконечного ожидания. В Ордене его научили не ждать, а выжидать, спрессовывать вязкое время в пружинную готовность к прыжку. Каждое утро, проснувшись, но еще не открывая глаз он представлял себе большую кошку, уже вцепившуюся глазами в жертву и перебирающую лапами, где под мягкими подушечками уже проклюнулись, рвутся наружу острые жала когтей. Она нервно вздрагивает кончиком хвоста и сладострастно щурится, она еще играет, позволяя себе насладиться ожиданием… Через некоторое время в теле появлялась эта кошачья гибкая сила и готовность выжидать до бесконечности.
Максимов до хруста потянулся всем телом, расслабил мышцы и закрыл глаза. Он зацепил ногами ножки стула, откинулся на спинку, передние ножки оторвались от пола. Поймав баланс, стал медленно раскачиваться взад-вперед. Упражнение совсем не трудное, но требует предельного расслабления мышц и моментальной, но до поры загнанной внутрь готовности сжаться в комок. Он проделывал это упражнение по несколько раз в день, иначе можно было свихнуться от скуки.
О существовании «Информационного отдела», где они с Журавлевым числились единственными сотрудниками, в фирме «Рус-Ин» не знал никто. В центральном офисе, находящемся на каком-то режимном объекте, они не были ни разу. Им арендовали тупичок в густо заселенным разномастными фирмочками старом доме недалеко от Белорусского вокзала.
До рыночных времен здесь обретался мало кому известный НИИ. В наследство от него остался витраж с ликом вождя революции. Каждый поднявшийся по полустертой лестнице на второй этаж невольно сбивался с шага, уткнувшись взглядом в до боли знакомый образ, выплывающий из багрово-красного свечения. Кое-где цветные стекляшки осыпались, и сквозь прорехи били острые лучики, казалось, что кто-то с пьяных глаз продырявил вождя из крупнокалиберного пулемета.
Дальше картина запустения и разрухи, оставленная ветром перемен, выгнавшим серый, нищий народец на улицу, становилась еще печальнее. Коридоры были превращены в сплошной лабиринт фанерных перегородок, пустых сейфов, шкафов с перекошенными дверками. Мутные лампочки кое-как освещали пыльные рукотворные лабиринты, и в коридоре то и дело раздавался женский вскрик или тихий мужицкий мат — кто-то, не рассчитав, на полном ходу врезался в неожиданно возникший из сумрака стол или штабель пыльных папок.
Порядок наводить было некому, не было у дома хозяина. Скорее всего он был, ведь шли же кому-то деньги за аренду. Но фирмы-однодневки, в большинстве своем населявшие осиротелый храм советской науки, на неудобства не жаловались. Делали свое дело и тихо исчезали. Освободившиеся комнаты, за которые в НИИ когда-то стенка на стенку ходили завлабы и плелись византийские интриги, легко и без проблем доставались новым постояльцам. Деньги не порождают проблем, они их решают.
«Крысятник», как прозвали Максимов с Журавлевым это место, давал возможность приходить и уходить абсолютно незаметно. Дед-вахтер, оставшийся с ниишных времен, с тех самых пор не просыхал и спал на табурете у входной двери. Другой охраны не было. Бизнесмены проблемы безопасности решали сами, во всяком случае, неопознанных трупов в темных закоулках еще ни разу не находили. Коридоры напоминали проходной двор, по ним блуждали неизвестные личности самой разнообразной наружности и спрашивали дорогу.
Опера, приходившие к Журавлеву, дорогу знали. Он занимал две смежные комнаты. Дверь, в которую входили, Максимов из своего кабинетика видеть не мог. Но если кто-то приходил, Журавлев запирал вторую дверь на ключ. Это был сигнал для Максимова, сидевшего напротив и держащего эту дверь под постоянным контролем. Когда встреча заканчивалась, Журавлев запирал за ушедшим первую дверь, а вторую открывал. Тогда можно было расслабиться и ждать очередного визитера. Судя по напряженности встреч, Журавлев операм спать не давал и копал под банк весьма серьезно.
А Максимов демонстрировал откровенную скуку. Способов демонстрации было всего два: делать вид, что читаешь детектив, и вяло пикироваться с закрепленной за их отделом секретаршей Леной. Из двух зол Максимов выбирал меньшее и большую часть времени проводил в кабинете, бросив на стол раскрытую книжку в ярком переплете.
Лена была беспросветно глупа и любую фразу Максимова воспринимала, как предложение пройти в близлежащее укромное место, на худой конец, закрыться на полчаса в кабинете Максимова. Кроме личной интимной жизни ее ничего не волновало. За все время она не задала ни единого вопроса. А могла бы спросить, на кой черт нужно по два раза перепечатывать ту галиматью, что для маскировки подсовывал ей Журавлев, хотя сам вечно барабанит на ноутбуке, закрывшись в кабинете. Или почему его заму, Максимову, не положено телефона. Если она и считала себя лицом офиса, то вряд ли догадывалась, что служит лишь маской.
Максимов подался вперед, и ножки стула громко ударились о пол.
«Думай, Макс! Пока есть время — думай!» — приказал он себе.
Он вспомнил сформулированное с армейской прямотой правило. Его автора, своего первого начальника разведотдела подполковника Сербина, Максимов вспоминал с доброй улыбкой. Крут был мужик, такой по колено в крови стоять будет, а голову не потеряет, в секунду родит очередное правило выживания, обязательно убийственное по своей простоте и цинизму. Армейская среда, соловеющая от монотонности и бестолковости жизни, привечает подобных любителей родной словесности и борцов за правду-матку. С ними как-то веселее, а в трудную минуту нет беспощадней бойца и надежнее друга.
«Запомни, щегол, — сказал он как-то раз еще молодому лейтенанту, командиру третьей группы глубинной разведки Максимову. — Разведка бывает силовая и лобовая. — Он постучал себя кулаком но крутому лбу. — Трясти задницей по лесам и подрывать вместе с собой объекты даже Бобик сможет. Если ему к хвосту гранату присобачить. Научись работать головой, сынок. И тебе цены не будет. Для тупых, но исполнительных эвакуация не положена. А за умницу, способного добывать ценные сведения, я такую операцию спасения закачу, чертям тошно станет! Работай головой, волчонок, приучи себя думать постоянно! Только так можно выжить. Только тогда ты станешь не пушечным мясом, а ценным кадром. А таких любят и берегут».
Максимов подошел к окну, присел на широкий подоконник. Под шум дождя думалось легче.
«Сегодня особенный день. Сегодня Кротова выпустили из норы. Почему? Журавлеву помочь. Крот у нас дока в финансах, а Журавлев — ноль. Значит, встречаются с финансистом или по денежным делам. Вывод? — Максимов вздохнул. — Выходят на финишную прямую. Подкоп под банк Журавлев закончил, скоро заложат фугас — и ба-бах! Руководители побегут на раздачу орденов, а похоронная команда подберет трупы. И твой в том числе. И это будет справедливо, потому что ты еще ни разу не попытался сыграть свою игру. Все ждешь, блин! А операция гиблая, с самого начала же чувствовал».
Он действительно первый раз в жизни участвовал в операции, в которой основные исполнители знали друг друга в лицо, более того, как котята, сидели в одном лукошке. Вывод был прост: руководитель операции имел другой источник сил и средств, а их компания выполняла всю черновую работу с единственной целью — намотать на себя побольше концов, чтобы было легче отрубить. Одним ударом.
«Но не дураки же! Журавлев хоть и прыгает, как старый полковой конь, услышавший оркестр, в рa6oте забылся, даже лицо помолодело, но не совсем мозги слиплись, должен понимать, что под топором веселится! Кротову ничего объяснять не надо. Этот затаился еще лучше меня. Вывод, Макс? Вывод прост: все выжидают. Каждый наметил себе срок и подгадывает его Стало быть, твоя задача — сорвать график. Пусть тот, кто крутит эту операцию, попрыгает на стенку. Полезное упражнение для сбития барской спеси. Да и языки у моих партнеров развязываться начнут. Хватит им в секреты играть».
Под окнами взвизгнули тормоза. Максимов через плечо посмотрел вниз и отложил неприкуренную сигарету.
Из изрядно заезженного «джипа», наверняка не один месяц числящегося в угоне, слишком уж бросовый, бесхозный вид у машины, вылез дубликат Стаса с четвертого этажа. Лица не разглядеть, и если бы Максимов не знал, что Стас сейчас спит в припаркованной на заднем дворе «Волге», то мог бы поклясться, что это Стас или его родной братец. Он так же держал руки на отлет, словно замерший пингвин и походка была враскорячку, словно страдал обострением геморроя и простатита одновременно.
«Рэкет заказывали? Как нет? Платите за ложный вызов!» — Максимов вспомнил старый анекдот эпохи кооперативного движения и улыбнулся. Но тут же по мышцам ударил слабый заряд. Они сжались, как перед ударом.
Крылья Орла
«Постарайся понять, Олаф. Нет ни прошлого, ни будущего. Есть только настоящее. Его можно продлить вперед или назад по линии времени на столько, на сколько у тебя хватит воображения и знаний. Постарайся понять, что только ты и никто другой властен над твоим временем. Можно жить одной минутой, одним днем, годом. Попробуй жить вечностью. Вечность — это очень просто. Это непрерывное время. Когда поймешь это, прошлое для тебя никогда не будет кончаться, а будущее ты сможешь ощущать уже сегодня. Жить „здесь и сейчас“ глупцы понимают буквально. А это значит — жить везде и всегда. Но это философия, а ты практик. Ты — воин. Запомни, будущее всегда здесь, оно уже есть, оно говорит с тобой. Прислушайся к себе, и для тебя больше будет неожиданностей».
Так говорил не полковник Сербии, этому его учили другие люди. Их наука была тоньше, изощреннее, но учили они тому же — выжить и победить.
Максимов прислушался к себе. Внутри отчетливо звенела, заходясь на высокой ноте, перетянутая струнки: «К бою!»
Он не понял, сказал, это он сам или чей-то голос произнес команду в его мозгу, но тело, тренированное тысячами подъемов по тревоге, уже жило своей житью, боем.
Когти Орла
Он не оставил противнику ни единого шанса. Тот еще блуждал где-то полутемными коридорами, а смерть уже поджидала его, собранная, как затаившийся в засаде, зверь с чуть проклюнувшимися из мягких подушечек острыми когтями.
Дуру Леночку он заставил варить кофе, зная, что у такой копуши это займет минут двадцать и, в отличие от Ингиного, выйдет не кофе, а бурда бурдой. Обещание попить кофе вдвоем ввергло Леночку в полуобморочное состояние. Она стрелой метнулась за перегородку и загремела чашками. Одного свидетеля Максимов спровадил.
Журавлев с Кротовым все еще шушукались с неизвестным посетителем. Он притормозил у их двери: бубнил Журавлев, время от времени надтреснутым тенором встревал Кротов. Судя по всему, им было не до Максимова. И зря. Он привык противнику шанса не оставлять, а свой — выжимать до капли.
«Слышь, я не понял. — раздалось в дальнем конце коридора. — Але! Ну, на четвертом… Так я и стою на нем! Да хрен тут разберет, в этом бардаке. Хорошо… Да понял я, не зуди. Третий поворот после сейфа. „Рус-Ин“? Лады!»
Судя по глухому удару и последовавшим за ним «ой, бля», обладатель мобильного телефона шел верной дорогой.
Он вынырнул из-за поворота и чуть не столкнулся с идущим навстречу Максимовым.
— Слышь, командир, я в фирму «Русин» правильно иду?
Лица в полумраке не видно, только призрачно поблескивает золотая цепочка на шее. Грудь была крутая, как бочка, плавно переходящая в такой же бочкообразный живот.
— Это туда. — Максимов встал в пол-оборота и указал правой рукой на их тупичок. — А потом туда. — Он изогнул кисть, показывая поворот.
— Понял. — Обладатель мобильного телефона вздохнул, приподняв тяжелый живот, и добавил: — Ну и бардак!
Он только подал тело вперед, и рука Максимова пришла в движение. Хлестко, как кнутом, он ударил ребром ладони чуть выше золотой цепи, и следом левый кулак врезался в солнечное сплетение жертвы, рука рванулась вверх, и пальцы впились в горло, давя готовый вырваться крик. Максимов коленом пнул обладателя мобильного телефона в бедро, парализуя мышцу, тот даже не застонал. Полная отключка.
Максимов толкнул его на едва видимую в темноте дверь, та без скрипа распахнулась, пропуская безвольное тело.
Комнатка была маленькая, метра три, не больше. Свет, едва пробиваясь через мутное оконце, освещал груду хлама, увенчанную плакатом «Крепи Родину трудом». Судя по всему, раньше бабки-уборщицы хранили здесь инвентарь, а завхоз использовал как склад ненужных вещей. Комнатку эту Максимов обнаружил в первый же день, осмотрел, сковырнув замок ножом, и остался доволен. Тихо, и стены толстые.
Он выглянул в коридор — никого. И плотно закрыл дверь.
Рэкетир еще не пришел в себя. Максимов поднял его за волосы, заглянул в лицо. Веки не дрожали.
Он быстро вывернул у рэкетира карманы, содержимое сложил кучкой на колченогой табуретке, стоявшей поблизости. Кроме «Магнума» и маленького австрийского ножа оружия не было. Пятнадцатизарядный «Магнум» — штука солидная, но для любителей фильмов Квентина Тарантино, не умеющих стрелять. Они не знают правила: «Не попал первой пулей, можешь больше не целиться». А когда узнают, больше стрелять не доведется.
Максимов стянул с него ботинки, затем носки. В кармане всегда носил метровый шелковый шнурок, много места не занимает, а всегда может пригодиться.
Он крепко, до синевы, стянул шнурком большие пальцы ног рэкетира, завел его руки за спину, стянул большие пальцы рук, свободный конец провел под локтями и захлестнул петлей на шее. Этот способ связывания жертвы придумали в средневековой Японии, и с тех пор еще никто от этой завязки не освобождался. Связанный мог либо стоять на коленях, либо лежать ничком. При малейшей попытке пошевелиться петля врезалась в горло. Стащить узел с больших пальцев невозможно — на них первые фаланги толще. Лежи, тихо скули и жди своей участи. Чтобы связанный не скулил на весь «крысятник», Максимов засунул ему в рот его же носки. Не из желания поиздеваться над беззащитным, просто по привычке — в боевых условиях в дело идут любые подручные средства.
Он распорол пиджак рэкетира вместе с рубашкой, сдернул до локтей. Внимательно рассмотрел кожу плеч в мелкой красноватой сыпи и бугры перекачанных мышц. По хорошо знакомым признакам сразу же определил болевой порог.
— Две минуты, — удовлетворенно прошептал Максимов. — Две минуты — и запоет соловьем.
Он взял австрийский ножик, раскрыл самое маленькое лезвие, похожее на жало скальпеля. Пальцами нащупал нужные точки, рассек на них кожу. Потом прицелился и до отказа ввел нож в мышцу над правой лопаткой рэкетира. Спина у того дрогнула; раз, потом еще раз. Волна судороги прокатилась от плеч к ногам. На розовой коже, усыпанной бисером родимых пятнышек, выступили крупные капли пота.
Максимов знал, какая боль сейчас разрывает прижатое к полу тело, все приемы выбивания информации Орден заставлял для начала испытывать на себе. Только так можешь узнать истинную меру боли и степень доверия.
* * *
Из-за перегородки на весь тупичок тянуло запахом перегоревшего кофе.
Максимов протиснулся между шкафом и углом стеллажа, туда, где Леночка оборудовала кухню. По столику расползалась коричневая лужа, на электроплитке пузырилась, выгорая, кофейная жижа. Леночка притоптывала ножкой, уши были заткнуты наушниками, и досыпала новую порцию кофе в неотмытую турку.
«Увидел бы Кротов, как она кофе варганит, заработал бы импотенцию! Теоретик сексуальной революции… Ладно, Макс, работай!» — сказал он сам себе. Осторожно провел по спине Леночки от плеча до талии. Та на секунду расслабилась, спина сделалась по-кошачьи мягкой. Когда ладонь легла на тугую попку, Лена вздрогнула всем телом. Она так резко повернулась, что кофе выплеснулся из турки, и Максимов едва успел отскочить.
— Ма-акс! — Лена уставилась на стряхивающего с себя кофейные капельки Максимова. Секунду соображала, как себя вести в этой нестандартной ситуации. Потом, следуя извечному женскому правилу, гласящему, что во всех проблемах и грехах женщин виноваты исключительно мужчины, добавила: — Идиот несчастный! Я же могла обжечься. Или костюм испортить. — Судя по тону, последнее по тяжести вины приравнивалось к государственному преступлению.
— Любовь требует жертв! — улыбнулся Максимов, сознательно проникая взглядом под розовый, с претензией на элегантность костюмчик от «Ле Монти».
По глазам Леночки понял, что в жертвы его уже наметили. Потом ее тон смягчился, и она, смерив Максимова оценивающим взглядом, сказала:
— Просто маньяк какой-то. То ничего, а потом вдруг — все и сразу.
— Нет, сначала кофе, — решил гнуть свое Максимов, времени было в обрез.
— Ну-ну. — Леночка тряхнула крашеными кудряшками и отвернулась к плите.
— Остаешься за хозяйку, а я быстро сбегаю, что-нибудь к кофе куплю.
— Могу сама сходить. Уже одурела тут сидеть. — Леночка капризно надула губки.
— Не нарушай святого правила предков: мужчина валит мамонта, женщина подметает пещеру и поддерживает огонь. — Максимов стал протискиваться в узкую щель между шкафом и стеллажом.
— От вас дождешься! — Леночка свободной рукой повернула рычажок громкости на плеере до отказа и блаженно закрыла глаза.
* * *
В этом районе он знал все, что необходимо знать для его ремесла. Короткие отлучки с разрешения Журавлева — «в киоск за сигаретами — и обратно» — .использовал для изучения местности. Он знал, где оторваться от наблюдения, где залечь, пережидая травлю, вычислил и запомнил все лучшие огневые точки и вероятные посты наблюдения.
По пустынной улице хлестал дождь. Максимов открыл зонт и быстро огляделся по сторонам. Трое прохожих петляли между блестящими капотами припаркованных машин. Дождь смыл пыль, и теперь все машины казались отмытыми заботливой рукой и выстроенными к распродаже. Максимов, вклинившись между напрочь убитым «жигуленком» и холеным «мерседесом», успел подмигнуть своему отражению в голубоватом выпуклом стекле и, прыгая через лужи, побежал догонять одинокого работягу, шлепающего разбитыми кирзачами в нужном Максимову направлении.
Джип с бригадой рэкетиров нашел там, где он и должен был стоять. Допрошенный обладатель радиотелефона не соврал. Просто не мог этого себе позволить. Потрудись Максимов над ним подольше, знал бы уже биографии сидевших в машине. Но хватило того, что их пятеро, все вооружены и имеют приказ наехать «по полной программе».
Максимов, проходя мимо подворотни, где притаился, ожидая сигнала, джип, поравнялся с работягой и успел из-под зонта осмотреть машину. Если в машине останется кто-нибудь, способный дать показания, он вспомнит только работягу в ярко-оранжевой жилетке поверх ватника и с бордовой каской на голове. Может быть, если следователь попадется настойчивый, пострадавший вспомнит цветастый пакет, который строитель нес, обхватив обеими руками.
За возможные показания строителя Максимов не беспокоился. Из-под каски на него глянул такой мутно-сизый глаз, что все сразу стало ясно. Четыре бутылочных горлышка, как поплавки торчащие из карманов ватника, и полный пакет немудреной закуски говорили о том, что бригада после нежданно подвернувшейся халтуры пошла в загул. Через полчаса все, включая гонца, посланного за добавкой, не смогут даже мычать.
«А машина красивая, черт возьми! Агрессивная и мощная, как носорог. — Руки чесались выхватить пистолет и продырявить черные стекла. — Не надо, Макс. Работаем быстро и качественно. Пленных не берем, раненых не оставляем», — сказал он сам себе. Незаметно отстал от «гонца» и быстро свернул к облепившим Белорусский вокзал ларькам.
Дождь прогнал наряды милиции и обязательную в таком месте «наружку». Последний из кавказцев, стайками толкающихся на площади, мелькая белыми носками, устремился в кафе. Остались только бабульки, напялившие на головы полиэтиленовые пакеты. Их назойливое «водочка, мужчины, водочка!» и «окорочка, горячие окорочка!» сопровождало всех, несущихся по лужам к метро.
Максимов дождался, когда из дверей метро выбросило под дождь новую партию пассажиров, они, не решаясь далеко отойти от спасительного тепла, облепили стекляшки киосков, — и только тогда, быстро лавируя между зонтами, прошел вдоль ларьков.
Все приготовления заняли три минуты. В наше время в ларьке можно купить все. Максимов купил три баллончика газа для зажигалок, скотч и коробку печенья. Подумал немного и для маскировки перед Леночкой к печенью добавил бутылку коньяка. Самую нужную покупку он делал, закрывшись от ларечницы зонтом.
В старые добрые времена всеобщего равенства народ был безоружен и безденежен. Демократия быстро исправила эту вопиющую социальную несправедливость. Теперь жить стало проще и даже веселей: есть деньги — вооружайся, чем хочешь, и стреляй, в кого хочешь. Без особых проблем Максимов купил петарду, которая по внешнему виду и содержанию оказалась обычным армейским взрывпакетом.
«Сейчас я научу вас Родину-мать любить», — проворчал он себе под нос, на минуту спрятался в подъезде и вышел, держа в руках снаряженную бомбу.
Он мог приготовить взрывную смесь из обычных химикатов, имеющихся на любой домашней кухне. Но зачем мудрить, когда сама жизнь подсказывала простые и надежные решения. Стоило стянуть три баллончика скотчем, воткнуть между ними взрывпакет, вывести хвостик шнура наружу через дырку в пакете — и все. Дешево и сердито.
«Забудьте об адекватном ответном ударе, — учил их, молодых волков спецназа, полковник Сербин. — Пусть замполиты пудрят мозги другим. А вы, звери, должны знать, что ответный удар должен быть моментальным и беспощадным. Вы должны отбить у противника всякую охоту поднимать на вас руку. А как это сделать лучше всего? Правильно, сразу же выпустив ему кишки. И нечего гыгыкать, звери! Учитесь, пока папа живой». — И он улыбался хищной улыбкой матерого волка, откровенно любуясь стоящими перед ним волчатами, уже созревшими для первой охоты.
Максимов зашел в подворотню с тыла. Из черного нутра джипа неслась однообразно-тягучая песня. Магнитофон орал так, что сидящие в машине кроме этого завывающего лагерного барда ничего слышать не могли. Стекла были приспущены, сквозь щели просачивалась синяя кисея сигаретного дыма. По капоту, наполовину высовывающемуся из подворотни, барабанили тугие струи дождя.
Максимов еще раз осмотрел пустой двор. Дом был давно расселен. В выбитых окнах гулял ветер. Новый хозяин успел только завезти строительный вагончик, штабеля кирпичей и мешки цемента. Сейчас это все безнадежно мокло под холодным дождем.
Он вытащил из перчатки зажигалку, чиркнул, поднес язычок пламени к торчащему из пакета хвостику бикфордова шнура. Времени горения должно было хватить. Он бросил пакет за угол, точно под бензобак джипа, и бросился в пустой подъезд.
Внутренние стены на первом этаже были снесены, это он знал, в угловую квартиру, выходящую окнами на другую улицу, он попадал без проблем. Бежал, стараясь наступать на кирпичи и обломки досок — следов не оставлял. За запаховый след не беспокоился, в нагрудном кармане куртки всегда носил сигарету, заправленную смесью перца и табака. Выйдя на рубеж атаки, первым делом обсыпал ботинки и штанины этим едким крошевом. У любой собаки, пущенной по следу, нюх отшибет дня на два.
Он выпрыгнул из окна, постарался приземлиться на асфальт, чтобы не оставить следов на вязкой грязи. Его прикрывал от любопытных глаз вечно не работающий ларек с обгорелыми стенами. Видно, не поделили коммерсанты.
Только раскрыл зонтик и приготовился изобразить в себя попавшего под дождь скучающего прохожего, как грохнул взрыв.
Он ждал его, но все равно колени против воли вздрогнули, таким гулким, с оттяжкой получился звук. Словно прямо над головой грохнула танковая пушка.
«А, блин, под аркой же! Возвратный удар… Могу представить, что с машиной стало», — мелькнуло в голове.
А он уже бежал проходным двором туда, где на все лады заливались сигнализации машин их соседей по «крысятнику».
* * *
Он влетел в тупичок, на ходу отряхивая мокрую куртку. Бросил на стол Леночки пакет с печеньем и коньяком.
— Быстро убери.
— А что там на улице? — Взрыв был такой силы, что она расслышала даже сквозь наушники.
— Дождь. И махновцы балуют, — на ходу бросил Максимов, подмигнув обиженно поджавшей губы Леночке, и постучал в кабинет Журавлева.
— Что случилось? — Журавлев приоткрыл дверь и встал так, чтобы закрыть от Максимова сидящего в комнате.
— На два слова, срочно, — выдохнул Максимов.
— Что там стряслось? — недовольно поморщился Журавлев, выйдя в коридор.
— Слышите? — Максимов кивнул на окно. На улице еще во всю орала разноголосица сигнализаций, забиваемая матом выскочивших под дождь хозяев машин. — Рядом бомбу рванули.
Журавлев пожевал толстыми губами, пристально посмотрел в глаза Максимову.
— Сам видел? — спросил он.
— Только слышал.
— И я слышал. А почему говоришь — бомба?
— Да бросьте вы, Кирилл Алексеевич, в ЧК играть! Что я, первый день родился? Как спец говорю, на двести грамм тротила, минимум. — Максимов придвинулся ближе. — Уходить надо. Сейчас менты по домам побегут: кто что видел, кто что слышал. Нам это надо?
Журавлев понимающе кивнул.
— А что такой мокрый? Такой сильный дождь?
— Нет, сильный ветер! — огрызнулся Максимов, по наитию вспомнив анекдот о выходившем до ветра поручике Ржевском.
— Хм, — покачал головой Журавлев. — В ларек бегал без спроса?
— За печеньем, блин, — Максимов, играя нетерпение, нервно перебрал ногами. — Сейчас менты нагрянут. Мне что — валить их по одному, да? Пока вы с Кротовым крышами уходить будете.
Попал в точку. Журавлев невольно покосился на дверь. Светить Кротова он явно не хотел.
— Леночка, есть что к чаю? — Он заглянул в комнатушку, отведенную для секретаря.
— Печенье. Максим только что принес, — раздался голосок из-за перегородки. — И еще коньяк к кофе, — добавила она после секундной паузы.
«Ну, блин, стервоза!» — закатил глаза Максимов.
— Не скучаешь, а? — ткнул его пальцем в живот Журавлев. Попал в кобуру и сразу же стал серьезным: — Живо буди Стаса, пусть заводит машину. Потом поднимайся сюда, звони оперативному Гаврилова. Пусть даст «дорожку».
«Дорожкой» они называли маршрут, на котором в условленных точках можно было пересесть в другие машины. Стас отправлялся по своему контрольному маршруту, а они кружили по городу, время от времени пересаживаясь из машины в машину. Достаточно было качественно провести две-три пересадки, чтобы сбить со следа чужих. Машины шли по заранее отработанным маршрутам, проходя невидимые для чужих контрольные посты. Через некоторое время данные контрнаблюдения обобщались, и с центрального поста в офисе Гаврилова шла команда: «Домой». Тогда они прямиком ехали на Можайское шоссе, где у спорткомплекса «Крылья Советов» их поджидал так же проверенный до стерильности Стас. На его «Волге» и возвращались на дачу.
«Если бы ты знал, что мне рассказал этот жлоб, — подумал Максимов, спускаясь по стершимся от времени ступенькам. — Ты бы не „дорожку“, а бункер себе заказал! ЧеКа, на фиг! Привез на пошушу Крота, а обеспечение по улице не раскидал. Или Гаврилов зажал? Этот мог, тот еще жук!»
Олаф уходил последним. В полумраке коридора никто не обратил внимание, что он сжал до щелчка маленький цилиндрик и подбросил его под дверь комнаты, где без сознания лежал связанный рэкетир. На двери заранее нацарапал знак. Те, кто придет сюда, запеленговав сигнал, сумеют его понять.
Через семнадцать минут после их отъезда в «крысятник» вошел мужчина с «дипломатом» в руке. Еще через пятнадцать минут к дому подъехал пикап. Из него вышли пять человек в рабочих спецовках. Через три минуты они вынесли из подъезда и положили в пикап два больших мешка. Никто не обратил на них внимания. В этом муравейнике все были озабочены лишь одним — деланием денег. А вахтер так и продолжал спать.
* * *
Экстренная связь
Печоре
На месте выхода в эфир мною обнаружен неизвестный, по всем признакам подвергнутый допросу максимальной степени воздействия. Принял решение зачистить место выхода в эфир и эвакуировать задержанного на объект «Лазурь». Снял первичные показания.
Со слов задержанного, он является членом устойчивой преступной группы, организационно подчиненной некоему Давиду, человеку из ближайшего окружения Осташвили. Давид дал команду «наехать на Журавлева». Задержанный имел только словесный портрет и адрес офиса фирмы «Рус-Ин». Кто дал наводку на Журавлева, он не знает, т. к. с Давидом общался старший группы — некто Черныш.
Согласно плану, задержанный должен был войти в офис и завязать с Журавлевым разговор, оказывая на него психологическое давление. После десяти минут «развода» (термин, употребленный задержанным) он по мобильному телефону должен был вызвать остальных участников группы. Далее планировалось действовать по обстановке: при благоприятных условиях — вывести Журавлева из здания и «увести на природу для последнего базара», при осложнении ситуации — ликвидировать Журавлева на месте, остальных блокировать в офисе или ликвидировать.
Неизвестный напал на задержанного и, применив меры физического воздействия, снял аналогичные вышеприведенным сведения.
Обращаю Ваше внимание, что на соседней улице взрывом полностью уничтожен автомобиль джип-«Чероки». Имеются человеческие жертвы.
На двери комнаты, где был блокирован задержанный, мною считан знак связи «Нагалас».
Иртыш
*
Норду
Олафом оставлен знак «Нагалас» — «силы разрушения». Письменного сообщения нет.
Предполагаю, что Олаф решил предпринять активные действия по срыву операции противника. Им ликвидирована преступная группа в составе пяти человек. Информация, снятая с задержанного, оставленного Олафом на точке связи, заставляет предположить, что проводящими операцию допущена утечка информации о группе, в которую внедрен Олаф. Разрабатываю версию о существовании устойчивой связи одного из участников операции с окружением Осташвили.
Печора
*
Печоре
Примите меры по прикрытию действий Олафа. Задержанного ликвидировать.
Норд
