Глава двенадцатая. Зачем нужны друзья
Случайности исключены
Они познакомились еще в те годы, когда Столетов был районным прокурором, курирующим деятельность территориальных органов КГБ. Белов бегал к нему с постановлениями на арест и прочей ерундой, требующей визы прокуратуры. Как правило, Столетов особо не артачился, хотя многие дела были шиты белыми нитками.
Порой вдвоем до глубокого вечера колдовали над делами, в которых нарушений процессуальных норм было не меньше, чем грамматических ошибок. Время было лихое — конец семидесятых, вовсю шла война с диссидентурой и прочими пособниками вражеских разведок, а количество, как известно, никогда не дружит с качеством. Если бы не консультации Столетова, половину дел завернул бы даже безотказный в таких случаях советский суд.
Потом Столетов круто пошел в гору и превратился в «важняка»-следователя Прокуратуры СССР по особо важным делам. Но они еще долго дружили семьями, пока судьба не развела: Белова — в тупики и переходы Московского управления, а Столетова — на вольные хлеба частно практикующего юрисконсульта.
У Белова впервые за день стало тепло на душе, когда он увидел ссутулившегося на ветру Столетова. С возрастом начинаешь ценить не перемены, а постоянство. Стоило сказать «на старом месте» — и можно было быть уверенным, что Столетов будет именно здесь минута в минуту.
Столетов заметил «жигуленок» Белова, первым ворвавшийся с набережной на круто уходящую вверх улочку. Подошел к обочине.
Подрезав весь поток и едва притормозив, Белов распахнул дверцу:
— Прыгай!
Столетов нырнул в салон, тяжело плюхнулся в кресло. Белов протянул руку:
— Пламенный привет Прокуратуре Союза от славного КГБ СССР!
— Иди ты на фиг, Игорь! — Столетов захлопнул дверь «жигуленка». — Я — чистый.
— И за мной — никого.
— Но ты, от греха подальше, развернись на Таганке и поныряй по проходным, ладно?
Белов цепким взглядом осмотрел проехавшие вперед машины, посмотрел в зеркальце заднего вида:
— За мной, тьфу-тьфу, в последнее время хвостов не наблюдается. А за тобой должны быть?
— Черт его знает! — Столетов тяжело вздохнул.
— Разумно. А ты какой-то дерганый стал, Валера. Плохо в мире капитала?
— Личные неприятности. Иначе бы не позвал.
— Блин! — Белов еле увернулся от прижимавшегося к ним черным лакированным боком «мерседеса». — Дать бы ему в бочару, так потом не откупишься!
— А ты дай. Легче станет. — Столетов закурил.
— Сознательность не позволяет. К рынку идем.
— Проходными дворами. Что у тебя стряслось? Учти, если надо, у меня есть где посидеть. Выкушаем по стаканчику. Ты как?
— Нельзя мне. Язва… — Столетов выбросил недокуренную сигарету в окно.
Белов резко вывернул руль, «жигуленок», подпрыгнув на колдобине, нырнул в переулок.
— Приехали. — Белов остановил машину. — Давай, Валерка, колись.
Столетов покрутил в руках пачку «Мальборо», вздохнул и бросил ее на сиденье.
— Крупные неприятности с Настей. По моей вине. — Он, морщась, растер висок, как человек, измученный мигренью.
— Давай дальше. Страдать потом будешь.
— Она попросила опознать одного человека. Глупая девчонка, играет в независимую журналистку. А я, старый дурак, распушил хвост… Короче, тем человечком оказался Кротов. Помнишь дело по цеху в Краснодаре?
— Погоди. — Белов на секунду задумался. — Кротов Савелий Игнатович, кличка — Крот. Его же…
— Его пришили, Игорь. Не делай круглые глаза, я знаю, что говорю. Планировали показательное дело, а потом неожиданно дали отбой. Крота, как основного фигуранта, устранили за ненадобностью. Я по своему архиву прошелся. Масса интересных фактиков обнаружилась. Не прост был Крот.
— Где Настя взяла фотографию?
— Молодец, сразу быка за рога! — Столетов опять достал пачку сигарет. — Сама снимала. Две недели назад. Курить будешь?
— Нет. Кто еще знает о снимках?
— Она, фотограф, я и опознаватель. Плюс ты.
— Я снимка еще не видел. Кротова в живых не видел.
— Опером родился, опером и помрешь, — вяло усмехнулся Столетов. — Снимок я тебе дам, Игорек. Но сначала ты мне пообещай…
— Нем, как могила!
— Не то. Пообещай, что до моего приезда ты возьмешь под опеку Настю.
— Заметано. Надолго уезжаешь?
— В Новосибирске прокуратура шьет дело одному клиенту. Бригада адвокатов срочно затребовала меня. Я тут подвизался в одной адвокатской конторе консультантом.
— Помогаешь разваливать дела?
— Помогаю сажать по закону. Хотя сам бы с удовольствием кончал наших клиентов без суда и следствия. — Он зло чиркнул зажигалкой.
— А не ехать нельзя? Закосить под больного, не мне учить.
— Нет. Это даст деньги. Достаточные, чтобы вытянуть Настю из западни.
— Насчет денег понятно. — Белов протер тряпкой запотевшие стекла. — А почему сразу «западня»?
— В восемьдесят девятом Кротова должны были перевести в спецбокс Матросской тишины. В так называемую «тюрьму ЦК партии». Уровень понял? Но не довезли. И не спрашивай, откуда мне это стало известно.
— Вот тебе раз! — Белов развернулся к Столетову. — Еще что знаешь?
— Не надо, Игорь. Я же не случайно тебе позвонил. И без тебя бы нашлись охранники для моей пигалицы. Или, думаешь, у меня мало знакомых сыскарей и оперов? Только свистни, пол-Петровки с Лубянкой сбегутся. А мои, прокурорские, бывшие и действующие, вообще — строем и с табельным оружием! — Столетов грустно усмехнулся. — Давай не будем играть в «я знаю, что ты знаешь, что я знаю».
— И что я должен, по-твоему, знать?
— По Кротову ты работал вместе с Кирюхой Журавлевым. Это он мне сам рассказывал, когда я ему ордер на арест Кротова подписывал. До суда его дело не доводилось даже теоретически, я тогда Кириллу так и сказал. И что дело Кротова зарубили на уровне ЦК, я это знаю точно, лишний раз говорит о том, что Кирюха был гениальный опер, но политик — никакой.
— Журавлев давно на пенсии, ему сейчас хорошо! Книжки пишет про серые чекистские будни и трудовые подвиги диссидентов, — раздраженно произнес Белов. Почувствовал себя неловко за то, что попытался играть со старым другом. — А я еще служу. Мне и так начальство раз в неделю арбуз астраханский куда следует заколачивает… Думаешь, меня по головке погладят, если я старые дела ворошить начну?!
— Настя, Игорь, — тихо сказал Столетов. — Настя — моя дочь.
Белов сразу же осекся, отвернулся к окну и тяжело засопел.
— Все, замяли, — Столетов первым нарушил тишину, повисшую в салоне.
— Прости. — Белов развернулся, сев вполоборота к Столетову. — С утра на нервах… Чем я могу помочь?
— Только ты и можешь, иначе бы не позвал. Ты — опер, знакомый с делом Кротова, и ты — мой друг, о чем я еще ни разу не пожалел. Именно в этих двух качествах ты мне и нужен.
— Валер, чем смогу…
— Не мое дело, какие виды КГБ имело на Кротова… Наверняка замышляли что-то серьезное, если вам именно Крот потребовался. Дело, ты прав, старое. Но сейчас можешь сказать, насколько глубоко вы копали?
— Нет. — Белов покачал головой. — И не проси.
— Так я и думал. — задумчиво протянул Столетов.
— Да что тут думать! Спуливать надо, пока не поздно. — Белов шлепнул ладонью по рулю. — Увозить девку, сажать на цепь…
— Поздно, Игорь! Мы уже засветились. Те, кто законсервировал Кротова, наверняка позаботились о системе контроля. Где-то у кого-то уже звякнул колокольчик. По следу проявившего интерес пустят собак.
— А ты не накручиваешь?
У Столетова екнуло сердце, Белов невольно произнес эти слова с Настиной интонацией.
— Нет. Они вытащили Кротова из лечебницы, где он косил под шизика, вчистую. Короче, официально Кротов второй раз умер.
— Как это?
— Настька-дура позвонила своему бывшему мужу, он в этой психушке главврачом числится. Оказалось, через три дня после съемки Кротов умер. Опять, твою маму, инфаркт! Можно сказать, на бис…
— Спокойно. — Белов вытащил из пачки Столетова сигарету. — Давай фактуру, дружище. Дело пахнет керосином!
— Фактура здесь. — Столетов похлопал по нагрудному карману куртки. — Настькины показания, назовем их так, и фотоснимки. Кое-что из моего архива. На Кротова и тех, с кем он крутил дела. Компромат старый, но такой, что и сейчас сработает. Подергаешь за ниточки, может, что-нибудь и накопаешь. — Он достал толстый конверт и бросил на колени Белову. — Передаю на следующих условиях. Первое: это не оперативный сигнал. Никаких официальных действий ты по этой информации не предпринимаешь. Не перебивай! Второе: я свожу тебя с Настей. Играй, но помни, что она — не агент подневольный, а моя дочь.
— Сдурел! Меня же из органов попрут. Это же должностное преступление…
— Дурак! Доложишь — попрут в тот же день. Если не хуже… Настька вляпалась в чужую операцию, и это бы полбеды. Но в деле Крот, понимаешь, Крот! — Столетов с трудом перевел дух, помял куртку на левой половине груди, продолжил уже спокойнее: — Мы сейчас, как слепые котята. А таких топят в ведре. Нужно копать дальше, другого выхода нет. Чем больше узнаем, тем дороже будет информация. Вот тогда уже можно играть. Продаваться, откупаться, шантажировать. Короче, выходить из дела с потерями, но живыми. А если попрут с работы, приходи ко мне. Устрою консультантом. Будешь в месяц получать годовой оклад опера. Согласен?
— На такую зарплату — да. — Белов попытался улыбнуться, но увидев, каким болезненно-напряженным сделалось лицо друга, сказал без капли иронии в голосе: — Если доживу.
Он взял конверт и спрятал его во внутренний карман пиджака.
— Спасибо, Игорь, — едва слышно сказал Столетов.
Белов опустил стекло. Стало слышно, как по мокрому асфальту шелестит мелкий дождь. Несколько капель задуло в салон. Одна капля тяжело шлепнулась на переносицу. Белов зажмурился.
«Проклятый месяц октябрь… Все в нем на Руси наперекосяк. И не в погоде дело. Что-то происходит в нас самих, — подумал он. — Тяжко на сердце, гадостно. Хочется тепла и солнца. А впереди еще полгода хмари и холодов».
