24
Я понял: любым способом Элиза хотела вывести меня из себя.
Без зазрения совести скажу, быть может, это покажется вам холодным цинизмом, но я был очень доволен собой. Мой характер закалился. Прочная железная броня защищала меня от дерзких Элизиных атак.
Но как же я ошибся! Это была лишь артподготовка, которая должна была расчистить дорогу, убрать мелкие кустарники на пути к моей внутренней сущности. Иными словами, обнажить мою душу. Не успел я опомниться, как моя суть, голая и беззащитная, как печь-буржуйка, уже стояла под дулами ее гаубиц.
Так-то вот.
Элиза приблизилась ко мне, подняла голову и сказала: «Некоторые попадают в Гарвардский институт лишь за то, что умеют читать и писать?»
«Элиза, я много работал, — ответил я. — Мне было нелегко. Мне и сейчас нелегко».
«Когда Бобби Браун становится врачом, — сказала она, — слова излишни. Хвала ученым!»
«Я не буду лучшим в мире врачом, но не буду я и худшим».
«Может быть, ты будешь лучшим человеком с гонгом, — сказала она, намекая на слухи о том, что китайцы успешно борются с раком груди при помощи звуков древних гонгов. — Ты похож на того, кто может в любой момент ударить в гонг».
«Спасибо», — сказал я.
«Прикоснись ко мне», — сказала она.
«Прошу прощения?» — переспросил я.
«Я — плоть твоя. Я — сестра твоя. Прикоснись ко мне», — сказала она.
«Да, конечно», — ответил я. Но руки мои повисли, как плети.
«Не спеши», — сказала она.
«Но, — сказал я, — если ты меня так ненавидишь…»
«Я ненавижу Бобби Брауна».
«Если ты ненавидишь Бобби Брауна…»
«И Бетти Браун».
«Это было очень давно».
«Прикоснись ко мне».
«О, господи, Элиза!» — руки по-прежнему меня не слушались.
«Я сама прикоснусь к тебе», — сказала она.
«Как хочешь», — меня парализовал страх.
«У тебя есть сердечные препараты, Уилбер?» — спросила она.
«Нет», — сказал я.
«Если я прикоснусь к тебе, обещай, что не умрешь!»
«Обещаю».
«Может, умру я».
«Не думаю».
«Я только делаю вид, что все знаю наперед. Я ничего не знаю. Может, вообще ничего не произойдет».
«Может быть», — сказал я.
«Я ни разу не видела тебя таким испуганным», — сказала она.
«Я всего лишь человек».
Пальцы Элизы повисли в воздухе совсем рядом с моей щекой. Элиза напомнила мне сальную шутку, которую когда-то, когда мы были еще детьми, Сухоруков-Суховей рассказал слугам. Мы подслушали сквозь стену. В анекдоте говорилось о даме, которая слишком возбуждалась во время полового акта. Дама предупреждала своего очередного незадачливого партнера, которому не терпелось приступить к делу: «Не снимай шляпу, красавчик, мало ли куда тебя забросит к концу…».
И она прикоснулась ко мне. Мы опять стали единым разумом.
