Летом 2001 года в Западу Дадли Принс отдал Трауту пачку рассказов, которые, как надеялся Траут, служащие Департамента здравоохранения сожгут, похоронят или выбросят в море далеко от берега прежде, чем кто-нибудь их прочтет. Траут рассказал мне, что с отвращением перечитал грязные страницы, сидя по-турецки нагишом на своей огромной кровати в комнате имени Эрнеста Хемингуэя. Было жарко. Он только что вылез из джакузи.

Но вдруг его внимание привлекла сцена, в которой двое детей обучали игре в бинго высокопоставленных нацистов, разодетых в свои безумные напыщенные мундиры. Траут никогда не считал, что чего-то стоит как писатель, но тут он испытал истинное удовольствие. Что-то прекрасное вышло из-под его пера. Он сказал, что сцена очень хорошая, она не что иное, как реминисценция следующего пророчества из книги пророка Исайи: «Тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком; и теленок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их».

«Я прочел эту сцену, – сказал Траут мне и Монике, – и спросил себя: „Господи, как же мне это удалось?“»

Мне уже случалось однажды слышать, как человек, сотворивший шедевр, задавал этот восхитительный вопрос. Давно, в шестидесятые, задолго до катаклизма, у меня был огромный старый дом в Барнстэбл-Вилидж в Кейп-Коде, где моя первая жена Джейн Мэри Воннегут, урожденная Кокс, вместе со мной растила четырех мальчиков и двух девочек. Так вот, флигель, в котором я писал, дышал на ладан.

Я снес его, а потом нанял моего друга Теда Адлера, моего ровесника, мастера на все руки, чтобы он построил мне новый дом, такой же, как прежний. Тед сам делал опалубку под фундамент. Затем он руководил его заливкой. Затем он возвел стены, обшил их, покрыл крышу и провел электричество. Он навесил все двери и окна. Он все внутри оштукатурил.

На штукатурке его работа заканчивалась. Я сам собирался покрасить дом изнутри и снаружи. Я сказал Теду, что сам хочу это сделать, иначе он и этим занялся бы. Когда он закончил и выгреб весь мусор, он потребовал, чтобы я встал рядом с ним и посмотрел на мое новое жилище с расстояния в тридцать футов.

И тогда он спросил: «Господи, как мне это удалось?»

Сейчас лето 1996 года, и на данный момент эта фраза входит в число трех моих любимых. Две из них скорее вопросы, нежели добрые советы. Вторая фраза – вопрос Иисуса Христа: «От себя ли говоришь, или другие сказали тебе обо мне?»

Третья фраза – цитата из моего сына Марка. Он детский врач, еще он пишет акварели и играет на саксофоне. Я уже цитировал его в другой книге: «Мы здесь для того, чтобы помочь друг другу пройти через это, что бы это ни было».

Кое-кто может возразить: «Дорогой доктор Воннегут, не всем же быть детскими врачами».

В рассказе «Партия в бинго в бункере» нацисты играют в бинго с министром пропаганды, вероятно, самым лучшим пропагандистом в истории, и называют номера выигравших или проигравших клеточек на карточках, розданных игрокам. Игра была чем-то вроде обезболивающего для военных преступников, впавших в глубокий маразм. Она замечательно помогает выжившим из ума старикам на церковных праздниках.

Несколько военных преступников носят на груди Железный крест, которым награждали только тех немцев, кто проявил на фронте бесстрашие, граничившее с безумием. У Гитлера тоже такой. Он получил его за храбрость во время первой неудачной попытки западной цивилизации покончить с собой.

Во время второй попытки западной цивилизации покончить с собой я был рядовым 1-го класса. Подобно Эрнесту Хемингуэю, я никогда не стрелял в человека. Может быть, Гитлер тоже ни в кого никогда не стрелял. Он получил высшую награду своей страны не за то, что убил много народу на войне. Он получил ее за то, что был бесстрашным связным. Не все на поле боя заняты убийством. Я и сам был разведчиком, пробирался по местам, которые не были захвачены нашими войсками, высматривая врагов. Я не должен был сражаться с ними, обнаружив их. Мне надо было оставаться живым и незамеченным, чтобы я смог рассказать моему начальству, где они находятся и что делают.

Это было зимой. Я получил предпоследнюю по старшинству из наград моей страны – Пурпурное Сердце за обморожение.

Когда я вернулся домой с войны, мой дядя Дэн обнял меня и проревел: «Вот теперь ты мужчина!»

Я чуть не убил своего первого немца.

Вернемся к траутову роману с ключом. Видимо, на небесах в самом деле есть Господь, потому что именно фюрер выкрикивает «БИНГО!» Адольф Гитлер выиграл! Он не верит, он говорит (на немецком, конечно): «Я не могу в это поверить. Я никогда не играл в эту игру, и я выиграл. Я выиграл! Что это, как не чудо?» Он ведь был католиком.

Он встал из-за стола. Его глаза все еще были обращены на выигравшую карточку. По словам Траута, он смотрел на нее, «как будто это был лоскут от Туринской Плащаницы». И тогда наш красавец говорит: «Что это может означать, если не то, что наши дела не так плохи, как мы здесь думали?»

Но тут все испортила Ева Браун. Она проглотила ампулу цианистого калия, которую подарила ей на свадьбу жена Геббельса. У фрау Геббельс их много, хватит и семье, и другим. Траут написал о Еве Браун: «Единственным ее преступлением было то, что она позволила чудовищу извергнуть семя в ее влагалище. Это случается с нашими лучшими женщинами».

На крыше бункера взрывается снаряд от 240-миллиметровой коммунистической гаубицы. С трясущегося потолка на оглушенных людей сыплются струйки известки. Гитлер сказал: «Смотрите-ка, снег идет». Он пошутил, показывая, что у него еще есть чувство юмора. Как поэтично сказано, и самое время покончить с собой, чтобы его потом не выставляли в клетке на всеобщее обозрение.

Он поднес пистолет к виску. Все сказали: «Nein, nein, nein». Он убеждает всех, что выстрел в голову – достойный поступок. Теперь что же ему сказать напоследок? Он говорит: «Как насчет „Я ни о чем не жалею“?» Геббельс отвечает, что это, конечно, вполне подходит, но уже несколько десятилетий эти слова составляют мировую славу французской певички из кабаре по имени Эдит Пиаф. «У нее есть прозвище – Воробышек, – сказал Геббельс. – Я не думаю, что вы хотите, чтобы вас называли „воробышком“».

У Гитлера все еще остается чувство юмора. Он говорит: «А как насчет БИНГО?»

Но он уже устал. Он снова приставляет пистолет к виску. Он говорит: «Я не просил, чтобы меня произвели на свет».

«БА-БАХ!» – говорит пистолет.