Даже используя предположительно всесильное имя Пола, не так легко было устроить эту встречу.

Но непрекращающееся давление и не очень деликатный намек на то, что несколько драгоценных минут Харли Смайт-

Робертсона, потраченных на общение с Эндрю, спасут «Ю. С. Роботс энд Мекэникл Мен» от новой, мучительной тяжбы за гражданские права роботов, принесли свои плоды. И вот в один из ласковых весенних дней Эндрю и Пол вместе пересекли почти всю страну ради того, чтобы достигнуть обширного, растянувшегося на многие мили комплекса строений, штаб-квартиры гигантской компании по роботехнике.

Харли Смайт-Робертсон, потомок обеих семей, основавших «Ю. С. Роботс», декларировал свое происхождение присвоением двойной, через дефис, фамилии. Завидев Эндрю, он заметно помрачнел. Он был близок к пенсионному возрасту и большую часть своего пребывания на посту президента компании посвятил полемике против предоставления прав роботам. Смайт-Робертсон был тощий как скелет мужчина с редкими седыми волосами, зачесанными на макушку. На его лице не было ни следа макияжа. Во время беседы он иногда метал в Эндрю взгляды, исполненные плохо скрытой враждебности.

— И какие новые неприятности вы собираетесь устроить нам, явившись сюда? — сказал Смайт-Робертсон.

— Поверьте, сэр, никогда в мои намерения не входило доставлять вашей компании какие-либо неприятности. Никогда.

— Однако доставляли. И постоянно.

— Единственно, чего я добивался, — это получить от вас то, на что, как я понимал, я имел право.

Реакция Смайт-Робертсона на слова «имел право» была такой, будто ему дали пощечину.

— Сколь необычное явление — слышать робота, говорящего о своих правах!

— Но, мистер Смайт-Робертсон, это и очень необычный робот, — сказал Пол.

— Необычный, — кислым тоном повторил Смайт-Робертсон. — Да уж точно, необычный.

— Сэр, больше века назад я узнал от Мервина Менски, бывшего тогда главным робопсихологом компании, что математические расчеты позитронных систем были настолько сложными, что позволяли получать лишь приблизительные выводы и что поэтому границы моих возможностей нельзя было предсказать в полной мере.

— Вы говорите, что это было больше века назад, — сказал Смайт-Робертсон и после минуты колебаний добавил: — Сэр. Но сегодня ситуация коренным образом изменилась. Наши роботы создаются с предельной точностью и обучаются только тем навыкам, которые необходимы им в их работе. Мы исключили малейшую непредсказуемость в их натурах.

— Да, — сказал Пол, — я это заметил. И в результате мой секретарь нуждается в том, чтобы его водили за ручку, стоит хоть немного отойти от вложенной в него программы. В искусстве роботехники это не представляется мне шагом вперед.

— А я думаю, вам еще меньше понравилось бы, если бы ваш секретарь стал импровизировать, — возразил Смайт-Робертсон.

— Импровизировать? — сказал Пол. — Думать — вот что мне надо от него. Мне нужен секретарь, который обладал бы достаточным интеллектом, чтобы справляться с простыми вещами, порученными ему. Роботы планировались как разумные существа, не так ли? А вы, по-моему, вернулись к весьма ограниченному понятию разумности.

Смайт-Робертсон заерзал на своем стуле, зло посмотрел на Пола, но ничего не сказал.

Эндрю спросил:

— Это правда, сэр, что вы больше не производите таких же гибких и способных приспосабливаться роботов, как, скажем, я?

— Правда. Мы так давно отказались от производства сложных систем, что я затрудняюсь сказать, когда это случилось. Возможно, еще во времена Менски. Это произошло задолго до моего рождения, а я, как видите, уже далеко не юноша.

— Ия тоже, — сказал Эндрю. — Работая над своей книгой — вам, я думаю, известно, что я написал книгу о роботехнике и роботах, — я понял, что я самый старый из всех активно действующих роботов.

— Верно, — согласился Смайт-Робертсон, — и не только на сегодняшний день. Вы всегда были практически самым старым, и таковым останетесь. Достигнув двадцати пяти лет, роботы выходят из употребления. Их владельцы имеют право в этот день доставить своего робота в корпорацию и получить взамен новую модель. Если робота взяли в аренду, мы сами отзываем его и осуществляем замену.

— Ни один робот, из производимых вами сейчас, не протянет больше двадцати пяти лет, — с удовлетворением заметил Пол, — а Эндрю — робот совсем другого сорта.

— Действительно, другого, — сказал Смайт-Робертсон. — Уж кому, как не мне, знать это.

Эндрю, твердо придерживаясь заранее намеченной цели, сказал:

— Раз я самый старый и самый адаптируемый робот в мире, не сочтете ли вы, что я заслуживаю со стороны корпорации особого отношения к себе?

— Ни в коем случае! — воскликнул Смайт-Робертсон. — Скажу вам прямо, сэр, ваша необычайность — это вечная заноза в теле корпорации. Ваша активность в разных, известных вам делах на протяжении многих лет доставляла нам, как я уже говорил, массу всяких неприятностей. Здесь не разделяют вашего стремления обладать правами. Если бы вы были на аренде, а не приобретены в собственность странным образом по недосмотру администрации в давние времена, к нашему величайшему сожалению, мы бы давно отозвали вас и заменили на более послушного робота.

— Да, вы, по крайней мере, откровенны, — сказал Пол.

— А мы и не делаем секрета из нашего отношения ко всему этому. Продажа роботов — наш бизнес, и не в наших интересах участвовать в политических дрязгах. Робот, который считает себя не просто механизмом, а чем-то большим, представляет угрозу благосостоянию нашей компании.

— И поэтому, будь это в ваших силах, вы уничтожили бы меня, — сказал Эндрю. — Я это прекрасно понимаю. Но я — свободный робот, сам владею собой, и вы не можете отозвать меня и совершенно бесполезно пытаться перекупить меня. Меня теперь защищает закон, согласно которому мне нельзя причинять вред, если это вдруг придет вам в голову. Именно поэтому я периодически отдавал себя в ваши руки для очередных поправок в моей конструкции. И поэтому же сегодня я явился к вам с просьбой внести самые дорогостоящие усовершенствования из всех, которые вы когда-либо и кому-либо делали. Я хочу полной замены, мистер Смайт-Робертсон.

Смайт-Робертсон был одновременно поражен и сконфужен, и казалось, молчание будет длиться целую вечность.

Эндрю ждал. Он смотрел мимо Смайт-Робертсона на противоположную стену, с которой в ответ глядел на него голографический портрет — строгое и аскетичное женское лицо, лицо Сьюзен Кэлвин, святой покровительницы робопсихологов. Прошло два века со дня ее смерти, но, окунувшись в ее рабочие записи во время своей работы над книгой, Эндрю почувствовал, что настолько хорошо знает ее, что наполовину мог поверить, будто встречался с нею в жизни.

Наконец заговорил Смайт-Робертсон:

— Вы сказали — полной замены? Что вы имеете в виду?

— То, что я сказал. Когда вы отзываете устаревшего робота, вы обеспечиваете его владельца заменой. Вот и я хочу, чтобы вы обеспечили мне замену.

Все еще пребывая в замешательстве, Смайт-Робертсон сказал:

— Но как это сделать? Если мы заменим вас, как сможем мы вернуть робота его владельцу, то есть вам, когда в самом акте замены будет зафиксировано прекращение вашего существования? — И он зловеще ухмыльнулся.

— По-видимому, Эндрю не совсем точно выразил свою мысль, — вмешался в разговор Пол. — Разрешите мне? Личность Эндрю помещается в его позитронном мозгу, и его нельзя заменить, иначе это будет уже другой робот. Таким образом, позитронный мозг — это сам Эндрю Мартин, владелец робота, в котором в настоящее время он размещается. Любой элемент робота можно заменить, не нанося ущерба личности Эндрю Мартина — большая часть их, как вы сами знаете, уже была заменена, а некоторые элементы по нескольку раз за те сто с лишним лет, что прошли с тех пор, как вы произвели Эндрю. Эти подсобные части являются собственностью мозга. Мозг по своему желанию может заменять их в любое время, но сам мозг, его деятельность остаются неизменными. Истинное желание Эндрю на сей раз, мистер Смайт-Робертсон, состоит в том, чтобы переместить мозг в совершенно новый корпус.

— Понятно, — сказал Смайт-Робертсон. — Иными словами — полная модернизация. — Но на его лице при этом снова появилось замешательство. — Разрешите узнать, какое тело ему нужно? Он и так обладает телом, сделанным по последнему слову техники.

— Но у вас в производстве были андроиды, верно? — сказал Эндрю. — Роботы с внешностью людей, вплоть до строения кожи. Мне требуется такое тело, мистер Смайт-Робертсон. Тело андроида.

Тут наступила очередь удивляться Полу.

— Бог мой! — вскричал он. — Эндрю, я представить не мог, что... — Пол чуть не задохнулся.

Смайт-Робертсон застыл в неподвижности.

— Абсолютно невыполнимо! Невозможное требование!

— Почему? — спросил Эндрю. — Я заплачу любую разумную цену, как я платил за каждое усовершенствование уже много раз.

— Мы не производим андроидов, — со всей категоричностью заявил Смайт-Робертсон.

— Производили, я знаю.

— Прежде. Но производство прекращено.

— Возникли технические проблемы? — спросил Пол.

— Ни в коей мере. Экспериментальный выпуск андроидов был вполне успешен, особенно с технической стороны. Их внешность потрясающе повторяла человеческую, и при этом они обладали исключительной прочностью и многоплановостью. Для кожи использовалась углеродистая волокнистая синтетика, для сухожилий — силикон. В структурах андроидов практически отсутствовал металл— только мозг, естественно, оставался платиноиридиевым, но они были почти такие же прочные, как металлические, а в действительности и еще прочнее, потому что легче.

— И, несмотря на все эти преимущества, вы не стали ими торговать? — спросил Пол.

— Совершенно верно. Мы сделали что-то около дюжины экспериментальных моделей и провели пробную распродажу, после чего решили прекратить дальнейшие работы в этом направлении.

— Почему же?

— Прежде всего, — ответил Смайт-Робертсон, — выпуск андроидов должен был обойтись нам гораздо дороже, чем производство обычных металлических роботов: они так дорого стоили, что превратились бы в предметы роскоши, а спрос на них был бы так ограничен, что на покрытие расходов по созданию производственной линии понадобилось бы много лет. Но не это было главным в возникших затруднениях. Настоящая причина крылась в негативном отношении потребителей. Видите ли, андроиды слишком похожи на людей. Они пробудили древние страхи: а как бы человек не оказался устаревшим; двести лет назад из-за этого было много тревог. Так что не было никакого смысла для нас запускать новую серию роботов, которая изначально обещала нам одни убытки, и к тому же тем самым поднимать новую волну психоза и неразберихи.

— Но корпорация сохранила свои разработки по производству андроидов, верно? — спросил Эндрю.

Смайт-Робертсон пожал плечами:

— Пожалуй, если бы в этом был смысл, мы могли бы производить андроидов.

— Но вы предпочли не делать этого, — сказал Пол. — Вы владеете всей технологией производства, но отказались пользоваться ею. Тогда это не соответствует тому, что вы нам сказали перед этим — что создать андроидное тело для Эндрю невозможно.

— Да, технически это возможно. Но это абсолютно противоречит общественным настроениям.

— Почему? Насколько мне известно, нет закона, запрещающего производить андроидов.

— Но мы тем не менее не производим их и не собираемся этом заниматься. Вот почему мы не можем выполнить требование Эндрю Мартина снабдить его андроидным телом. И я полагаю, мы дошли до точки, когда беседу пора закруглять.

Поэтому, если не возражаете... — И он приподнялся на своем стуле.

— Еще минутку, будьте любезны, — сказал Пол непринужденным тоном, под мягкой поверхностью которого чувствовалась сталь. Он откашлялся. Смайт-Робертсон сдался с видом, еще более мрачным, чем вначале. Пол сказал: — Мистер Смайт-Робертсон, Эндрю — свободный робот, его права находятся под защитой закона. Вы, конечно, осведомлены об этом.

— Слишком хорошо осведомлен.

— Этот робот, будучи свободным роботом, свобод но же предпочел носить одежду. Это привело к тому, что легкомысленные особы порой унижали его, пренебрегая законом, который запрещает унижать роботов. Вы понимаете, что нелегко привлечь к суду за оскорбления, если те, кому следует решать, кто прав, а кто виноват, не относятся с осуждением к этим поступкам.

— Меня это нисколько не удивляет, — сказал Смайт-Робертсон. — В «Ю. С. Роботс» предвидели это с самого начала. Это юридическая фирма вашего отца не видела этого.

— Мой отец умер, — сказал Пол. — Но я вижу здесь прямое оскорбление с определенной целью, и мы готовы принять соответствующие меры.

— О чем это вы толкуете?

— Мой клиент, Эндрю Мартин, — он является клиентом нашей фирмы на протяжении многих лет, — по постановлению Всемирного суда свободный робот. Это означает, что сам Эндрю является его владельцем, и поэтому, как и любой человек, хозяин робота, он наделен всеми правами в отношении своего робота как части своего имущества. Замена робота — это одно из тех самых прав. Как вы упоминали в процессе нашей дискуссии, владелец робота имеет право требовать от «Ю. С. Роботс энд Мекэникл Мен Корпорейшн» замены устаревшего робота. Практически корпорация настаивает на проведении такой замены, а если робот арендован, она автоматически отзывает его для этого. Я правильно изложил вашу политику, как вы находите?

— Хм... Да.

— Хорошо. — Пол улыбался и вообще чувствовал себя свободно. Он продолжил: — Итак, позитронный мозг моего клиента выступает владельцем тела моего клиента, а тело это по всем признакам имеет возраст более двадцати пяти лет. Согласно вашим правилам, это тело отслужило свое и мой клиент имеет право на его замену.

— Ну... — покраснев, произнес Смайт-Робертсон. Его мрачное, изможденное лицо стало похоже на маску.

— Позитронный мозг, то есть в настоящее время мой клиент, требует заменить его тело и предлагает за замену любую приемлемую цену.

— Пусть подпишет соответствующий обычный документ, и мы займемся его усовершенствованием.

— Но ему нужно нечто большее, чем обычное усовершенствование. Он требует в замену лучшее из тел, которые в технических возможностях вашей компании, то есть тело андроида.

— У нас его нет.

— Отказывая ему в этом, — мягко продолжал Пол, — вы обрекаете его на дальнейшие унижения, которым его подвергнет любой, кто, распознав в нем робота, будет с презрением третировать его хотя бы за то, что он предпочитает носить одежду и во многих других отношениях ведет себя «по-человечески».

— Это нас не касается, — сказал Смайт-Робертсон.

— Это коснется вас, когда мы возбудим против вас дело за то, что вы отказались предоставить моему клиенту тело, которое помогло бы ему избежать большей части тех унижений, которым он подвержен сейчас.

— Идите и возбуждайте, если хотите. Уж не считаете ли вы, что кому-то захочется пальцем шевельнуть в пользу робота, который хочет выглядеть человеком? Такое может только взбесить людей. Его осудят как самонадеянного выскочку — каковым он и является.

— Не уверен, — возразил Пол. — Согласен, публика в своем большинстве не поддержит обращение робота в суд с таким обвинением. Но, с другой стороны, мистер Смайт-Робертсон, нужно ли напоминать вам, что «Ю. С. Роботс» не пользуется большой любовью у людей? Даже большинство из тех, кто использует роботов в своих интересах и для собственной выгоды, к вам относятся с подозрением. Возможно, это пережитки прошлого, тех времен, когда роботы вызывали паранойю, думаю даже, что так оно и есть. А может быть, это возмущение вашей неограниченной властью, богатством вашей компании, которой так ловко удалось отстоять свою монополию на производство роботов во всем мире в результате долгих и хитрых маневров с патентованием. Но какой бы ни была причина, эта неприязнь существует. И в этой тяжбе наиболее непопулярной стороной, даже в сравнении с роботом, который хочет быть похожим на человека, будет корпорация, которая первой наводнила мир роботами.

Смайт-Робертсон в ярости смотрел на них. Он так стиснул зубы, что все мускулы на его лице отчетливо обрисовались. Он молчал.

А Пол продолжал:

— Кроме того, представьте себе, что подумают о вас люди, когда узнают, что вы способны производить человекоподобных роботов? Судебный иск привлечет особое внимание именно к этой проблеме. В то время как если вы тихо и просто снабдите моего клиента тем, о чем он просит вас...

Казалось, Смайт-Робертсон сейчас взорвется.

— Это уже шантаж, мистер Чарни.

— Напротив. Мы просто пытаемся разъяснить вам, что для вас выгоднее. Быстрое и мирное решение вопроса — вот все, чего мы добиваемся. Но, конечно, если вы принудите нас искать справедливость в суде, тогда разговор пойдет другой. Вот тогда вы окажетесь в щекотливом и весьма неловком положении, особенно если принять во внимание, что мой клиент богат и проживет еще не одно столетие, и у него будут все основания продолжить борьбу хоть до скончания века.

— Но и у нас хватит ресурсов, мистер Чарни.

— Мне это известно. Но выдержите ли вы бесконечную осаду со стороны суда, которая раскроет самые сокровенные тайны вашей компании?.. Предупреждаю в последний раз, мистер Смайт-Робертсон: если вам угодно отклонить вполне разумный запрос моего клиента, воля ваша, тогда мы покидаем вас без дальнейших разговоров. Но мы подадим на вас в суд, мы имеем на это все основания, и сделаем это энергично и открыто, что доставит «Ю. С. Роботс» немало хлопот, так что вы в конце концов убедитесь, что проиграли. Вам по душе пойти на такой риск?

— Ну... — произнес Смайт-Робертсон и замолчал.

— Ладно. Я вижу, вы готовы согласиться, — сказал Пол — Возможно, вы еще колеблетесь, но в конечном итоге вы пойдете нам навстречу. Можно сказать, мудрое решение. Но есть еще один очень важный момент.

Ярость Смайт-Робертсона, увядая, казалось, перешла в отчаяние. Он даже не пытался высказываться.

А Пол продолжал:

— Позвольте уверить вас, что, если в процессе пересадки позитронного мозга моего клиента из ныне принадлежащего ему тела в органическое, которое вы, несомненно, сделаете для него, будет причинено пусть самое незначительное повреждение мозгу, я не успокоюсь до тех пор, пока не покончу с вашей корпорацией.

— Не можете же вы ожидать от нас гарантий...

— Могу и буду. У вас есть более чем столетний опыт по пересадке позитронного мозга из одного тела в другое. Поэтому

- 5 Позитронный человек

вы можете, ничем не рискуя, с тем же успехом перенести его мозг в тело андроида. И еще раз предупреждаю вас: если хоть одна из связей его платиноиридиевого мозга в результате операции окажется нарушенной, можете быть уверены, я приложу все силы, чтобы настроить общественное мнение против корпорации, в глазах всего мира я выставлю вас виновными в преступлении ради мести.

Жалко было смотреть на извивающегося на своем стуле Смайт-Робертсона, когда он произнес:

— Мы никак не можем дать вам полную гарантию. При любой пересадке присутствует доля риска.

— Однако маловероятная. Много ли вы попортили мозгов при пересадке из одного тела в другое? На такую долю риска мы согласны. Я предупреждаю вас о преднамеренных, злокозненных действиях против моего клиента.

— Мы не настолько глупы, — возразил Смайт-Робертсон. — Хочу сказать вам в заключение: мы доведем это дело до конца, и для этого мы привлечем все наши лучшие силы. Именно так мы действуем всегда и будем действовать так и впоследствии. Вы загнали меня в угол, Чарни, но поймите же, мы не можем дать стопроцентную гарантию успеха. Девяносто девять процентов — это можно, но не сто.

— Ладно, сойдет. Но помните: мы бросим против вас все доступные нам средства, если заподозрим хотя бы малейшее намеренное повреждение у нашего клиента. — Он обратился к Эндрю: — Что скажешь, Эндрю? Это приемлемо для тебя?

Эндрю почти целую минуту колебался, зажатый правилами Первого Закона. Пол заставлял его поддержать ложь, шантаж, унижающие достоинство человека.

Но, по крайней мере, это не влекло за собой никаких физических травм, убеждал он себя. Никаких физических травм.

И он с трудом, едва слышно выдавил из себя:

— Да