Штольня, освещенная лампами дневного света, полого уходила вглубь. Ширины была такой, что в ней, могли одновременно проехать в обе стороны танки.

Они и стояли, четверка Т-80, в нише слева от ворот. В другой выстроились в шеренгу восемь БМП.

К вошедшим подкатил белый кар, переоборудованный в транспортное средство для особо важных персон, — полукруглый диван под балдахином позади кабинки водителя.

— Мой «папамобиль», — указал на чудо техники Бес. — А ты хотел? Приходится соответствовать. Тут, братишка, Восток. А на Востоке белый человек обязан жить по Киплингу. И гордо нести бремя белого человека. Иначе из него быстро сделают Маугли. Будешь, блин, бегать с голой жопой и воровать урюк на базаре.

— Я не понял, боец, мне долго тут стоять? — медным голосом обратился он к водителю.

Тот пулей вылетел из кабины. Обежал «папамобиль», протер белой тряпочкой белую кожу сиденья. Отщелкнул подножку, чтобы хозяину не пришлось задирать ногу, поднимаясь в кузов. Вытянулся во весь свой малый рост и взял под козырек. На лице застыла улыбка.

— Другое дело, — сразу же подобрел Бес, — Дамы, прошу. Карета подана.

Гости расселись на диванчике. Бес уселся лицом к ним на пуфик, в другое время служивший, очевидно, подставкой для вытянутых ног.

— Трогай! — распорядился Бес.

Кар плавно поплыл по штольне.

Строили ее еще при советской власти, на века. Бетона не жалели. Судя по толщине, рассчитывали на прямое попадание атомной бомбы.

— Во времена Союза здесь кайлом долбили уран, — начал экскурсию Бес. — Как видите, накопали изрядно. Да вы не волнуйтесь, барышни. Урановые шахты там, глубоко, на других ярусах. Мы туда не поедем. Это основной штрек. Считайте, рабочий поселок. Только под землей. Тот, что вы видели снаружи, сдох еще раньше, чем здесь зажглась первая лампочка. Как мне говорили, это был концлагерь. Сталинские зеки перемерли, пока в скалу углублялись. А то, что вы видите вокруг, строили их дети и внуки. И что характерно, тоже под конвоем.

Прошедшая мимо кара цепочка солдат дружно отдала честь.

Максимов прикинул в уме, сколько может здесь находиться народа. Получалось, не меньше роты, усиленной танковым взводом. Плюс связисты, саперы, повара и прочая обслуга.

«А по возрасту давно пора полком командовать, если не дивизией, — подумал он, отводя взгляд от лица Славки. — Но на фига Бесу полк или дивизия? Он же во сне видел себя атаманом на Гуляй-поле. Можно считать, сбылась мечта идиота»,

— В наши дни этот памятник зодчества получил новую жизнь, — продолжил вещать Славка. — Преумножая достижения советского периода и творчески переосмысливая свое прошлое, наш народ в лице своих лучших представителей устроил в этих стенах склад ненужных вещей. Вашему покорному слуге доверена высокая честь охранять эту кладовую барахла, побрякушек и золотых кирпичей.

— Что ты лепишь, Славка? — поморщился Максимов. — Какое золото?

— Обыкновенное. Желтое. Напомни, обязательно подарю на память парочку слитков.

Бес широко улыбнулся, приглашая всех посмеяться его шутке. А глаза пытливо прощупали каждого.

Карина успевала переводить все японке, она первой и подала голос.

— Ваш друг шутит? — по-английски спросила она Максимова.

— Да. Можно смеяться.

Юко дернула плечиком, но выдавила из себя улыбку. Бес никак не отреагировал на их разговор. Сыграл недоуменное ожидание. Но Максимов помнил, что в эфиопские времена Славка прекрасно болтал на английском и португальском. Не могло же с тех пор у человека полностью отбить память.

— А теперь мы направляемся в мои апартаменты, — объявил Бес. — Там дамы смогут привести себя в порядок. Соответствующее распоряжение я уже отдал.

Кар без команды свернул в боковой отвилок, уже и ниже основной штольни, но так же ярко освещенный.

— Интересно, а какие распоряжения вы бы отдали, если бы Макс проиграл? — поинтересовалась Карина. В ее руке откуда-то появился веер. Она обмахивалась им с видом дамы, совершающей прогулку по Булонскому лесу.

— В отношении дам — те же. Можете не сомневаться, — с поклоном ответил Бес.

— Бог мой! Офицер и джентльмен, — в тон ему ответила Карина, прикрывшись веером. Бес захохотал. Подался вперед.

— Максим, а я знаю, кто тебе нравится, — шепнул он, заговорщицки подмигнув бедовым глазом.

Свои апартаменты Бес обустроил, исходя из взглядов на уют столь известных личностей, как Али-Баба, Монтесума и Дориан Грей. Спальни навевали воспоминания о периоде расцвета Бухарского эмирата, гостиная сияла позолотой и парчой, интерьер кабинета мог удовлетворить запросы самого изысканного денди викторианской эпохи. Даже бильярд имелся. С инвентарной бляшкой на массивной ноге. Очевидно, перекочевал сюда из дворца партийного бонзы, списанный за ненадобностью после евроремонта.

Бес в одиночестве гонял шары.

— Заходи, Макс, — кивнул он отворившему дубовую дверь Максимову.

Голос у Славки потускнел. Да и весь он выдохся и поблек, несмотря на то, что успел переодеться в белый летний костюм.

Из предложенного гардероба Максимов выбрал холщовые брюки и белую хлопчатобумажную рубашку.

— Карина еще перышки чистит?

— Типа того.

Славка с треском вогнал шар в лузу.

— Сыграем?

— Нет. Плечо ноет. Бес бросил на стол кий.

Прошел к креслам у импровизированного камина. За мутным стеклом плясали языки газового пламени.

— Садись, братка, побазарим за жизнь, пока баб нет. — Бес указал на кресло по левую руку от себя.

На низком столике их уже поджидал хрустальный штоф с чайного цвета жидкостью.

«Виски, конечно же, — подумал Максимов. — По стилю подходит. Да и от Славки ирландским самогоном попахивает».

— По махонькой. Для разминки.

Бес наполнил на два пальца тяжелые стаканы.

— За нас, за вас и за спецназ, — произнес он, чокнувшись.

И сразу же, против правил этикета, выпил стакан до дна.

Максимов пригубил жгучий напиток. Осмотрел книжные шкафы. Библиотека приличная, тысячи три книг, не меньше. Тускло светилась позолота на старинных переплетах. Были и новые, вытянувшиеся в отдельный ряд на уровне поднятой руки.

— Что, книжкам завидуешь? — усмехнулся Бес. — Случайно разжился. Указ вышел, освободить место в республиканской библиотеке для нетленных произведений, сам знаешь, кого, и прочих персидских классиков. Заодно выбросить на помойку всю русскоязычную литературу. А я случайно в столице оказался. Перехватил два самосвала с книгами. Когда взял первую попавшуюся в руки, водилу чуть не убил, блин, на месте. Но вовремя подумал: а причем он? Ладно, проехали…

Бес плеснул новую порцию в стаканы.

Чокнулся. И тут же выцедил все до дна.

Вытер губы.

— Ты, Максим, после Эфиопии куда попал?

— Разведотдел Прибалтийского округа.

— Повезло, — хмыкнул Бес. — А я домой — на Украину. Во Львов. Ридные хохлы аккурат зосим скозились насчет незалежности. У меня деда Бандера повесил, между прочим. Мне что, тоже прикажешь жовто-блакитными стягами махать?! Но я терпел. Тупо, как советскому офицеру положено, терпел. Пока не похерили Союз. И стали нас тягать по одному на беседу в штаб. На предмет принятия новой присяги. Сидит, блин, замполитская харя, на ридной мове три дня блатыкать как выучился, и спрашивает меня: «А зараз кажите мэни, капитан Бисов, як вы поступите в случае конфликта незалежной Украины с москальской Россией? Як вы видите усем случае свой воинский долг?» — Славка Бесов поморщился. — Ну, я и сказал, что в заднице у негра я видал его, его маму и все мои долги всем, странам СНГ вместе взятым. Скажи, я прав? В кого мне стрелять? В тебя, Кульбу, Деда, Вильгельма, Страуса, Сашку-Лютого, Громилу-Первого, Громилу-Второго? В своих ребят — не умею!

Максимов поразился, что Бес без запинки перечислил по памяти всю их группу.

— Ты прав, Бес. Конечно, прав. С небольшой поправкой. Нет больше ребят. Ни Деда, ни Вильгельма… Никого. Один я из Эфиопии выбрался. Они там остались.

Славку будто ударили по лицу. Губы дрогнули, сложившись в ниточку.

— И Кульба?

— Витька — первым. — Максимов поболтал виски в стакане. — Америкосы на хвост сели. Он прикрывать остался.

Бес плеснул себе виски.

Посмотрели друг другу в глаза. Выпили, не чокаясь.

Бес закрыл глаза. Пальцами стиснул переносицу.

— Ладно, проехали… — пробормотал он. — А повоевали мы тогда классно. Приятно вспомнить. Зато сейчас — весь в белом.

Он не сказал «в дерьме и в белом», но по тону было ясно, именно это и подразумевал.

Из шкатулки достал сигару. Откусил кончик, сплюнув комок табака на ковер. Толкнул шкатулку ближе к Максимову. Сам, не дожидаясь, прикурил.

— Во-о-т, — вместе с дымом выдохнул он. — А дальше понеслась душа в рай. Пострелял в Приднестровье. Сам до сих пор не пойму, на фига. Партийные нацмены власть делили, а я лоб за бесплатно подставлял. Решил, что пора переходить на рыночные отношения. Но в драках на межи мне махаться быстро надоело. Платят мало, а кто против кого, хрен разберешь. И уехал я во Францию. Про Иностранный легион слыхал? Фуфло, доложу я тебе, еще то. Одной разведротой нашей ДШБ можно запинать весь их Легион до смерти. Я тебе авторитетно заявляю. — Бес пососал сигару. Выпустил облачко дыма. — Прикинь, я дядька взрослый, вся задница в морщинах, а их нормативы прошел и не запыхался. С рукопашкой там проблемы. Я пару спаррингов провел, так со мной офицеры здороваться стали. Потом даже капралом предлагали стать. Ага, из капитанов ВДВ! Хорошо, что не ефрейтором.

Максимов спрятал улыбку.

— Потом стало прибывать пополнение. Сплошь братья-славяне. — Славка развернулся, чтобы быть лицом к Максимову. — Мама родная! Мы, кончено, тоже были не подарками. Но эти! Макс, они все до одного контуженные на всю голову, я тебе говорю. Для нас с тобой война — профессия. А для них — жизнь. Разницу чувствуешь? Нас отцы-командиры хоть дрючили, как кошек мартовских. К элементарному порядку приучили. Мы-то еще настоящую армию застали. А этих щеглов прямо из военкомата в бой швырнули. У них, блин, в брюхе мамины пирожки не переварились, а им автомат в зубы — и вперед, стреляй, во что видишь. Кто выжил и не сломался, тот себе другой жизни не представляет.

— Как я понял, из Легиона ты дембельнулся раньше срока? — догадался Максимов.

— Естественно! Делать мне не фиг в караул ходить на старости лет! Погулял, пока деньги были. Устроился в охрану к одному арабу. Он наркоту на оружие менял. Хороший мужик, грех жаловаться. Повозил за собой по всему миру. Даже в Бирме были. Всюду, Максим, честный чейндж идет: наркота-оружие-наркота-оружие. Я даже не пойму теперь, есть ли в мире еще хоть один человек, кто не наркоман с автоматом под кроватью. А в Пакистане меня хозяин продал. Гульбарили у его родни. Утром проснулся, а меня обрадовали: продали тебя, Бес, в качестве нагрузки к партии «калашей». Вместе с этой партией покочевал я до Афгана. Там поохранял какого-то дальнего родственника моего прежнего хозяина. Они же, в кого ни плюнь, родня, блин. Прорывался к Хусейну, типа, за веру повоевать. Но номер не прошел. За веру мы резали соседний клан. Потом на отдых перебросили в Заир. Там тоже Пророку молятся. И родня у этой семейки имеется. Мотало меня долго. Наконец, удалось через Пяндж перебраться. Рекомендации уже были такие, что хоть записывайся в военные советники к Аллаху. И вот я здесь. Весь в белом!

— Нормально. Книжку можно писать.

— Если все написать, хреновая книжка выйдет. Хуже, чем «Это я, Эдичка». — Бес сплюнул табачинку. — Меня только негры в задницу не имели, а так — все было.

Максимов промолчал.

— Ну, давай еще по капле. И к столу. А потом — в баньку.

Бес накапал в стаканы тонкий слой виски. Выпил.

Встал, не покачнувшись. Подошел к камину. Взял с полки колокольчик.

— Дивись, Юнкер, как белые люди живут!

Он затряс колокольчиком.

Дверь распахнулась. На пороге замер таджик в белой куртке.

— Кушать подано, Вячеслав Богданович, — доложил он.

— Во, видал? — промычал Славка-Бес, затолкав сигару в угол губ.