В черной воде канала плавали разноцветные огни. Берлин освещал ночь миллионами окон и мигающей неоном рекламой. Вдоль набережной, шурша шинами, проносились машины.

Максимов и Энке встали спиной к дороге, чтобы в глаза не бил свет фар.

Энке долго смотрел на воду. Толстые пальцы тискали плоскую фляжку; мужчины успели сделать по глотку за успех. И еще по паре, чтобы сбить нервное напряжение.

— Он не стал бы ждать, когда мы уйдем. Истинный моджахеддин не упустит шанса умереть в бою и прямиком отправиться в сады Пророка. Значит, выжидал, когда в прицеле появится достойная цель. — Энке убрал фляжку в карман. — Получается, я тебе обязан жизнью.

Максимов промолчал.

— С русской резидентуры я слуплю по высшему тарифу. Деньгами возьмешь?

— Лучше информацией, — ответил Максимов.

— Я так и подумал, — кивнул Энке. — Отвечаю на первый вопрос — «кто они?». В этом гадюшнике была база, ячейки «Аль-Джамаа». Под огонь попало и семейство турков, сдававшее им половину дома. Ничего не поделать, война есть война.

— Я собирался задать другой вопрос. Зачем вам брактеат со змеями? Вы же из-за него пасли меня в Гамбурге.

Энке тяжело засопел.

— Не только я, — пробормотал он.

— Кто еще? — Максимов оперся на поручень.

— Пока не знаю. Брандт — один из жирных узелков в паутине для дураков. Первым в нее попал Леон Нуаре, следом — ты. По нитям пошли волны, и проснулись пауки. Я — лишь один из них.

— Значит, дело в брактеате. — Максимов не стал поворачиваться и всматриваться в лицо Энке. Он сейчас и без этого отлично чувствовал состояние стоящего рядом человека. — Готов поверить, что у «Штази» есть к нему свой корпоративный интерес. Но мне показалось, что у бывшего старшего офицера этой богоугодной организации имеется личный интерес. Я прав, герр Энке?

Пальцы Энке забарабанили по поручню; сначала быстро, потом все медленнее и медленнее, пока не замерли, едва касаясь металла. Спустя несколько секунд ладонь плотно обхватила поручень.

— Долг платежом красен, — решившись, начал он. — Я служил в отделе 8/10 «Штази». Если знаешь, чем он занимался, то мне не надо комментировать то, что ты сегодня наблюдал. Скажу лишь, что такие структуры как «Штази» не исчезают бесследно. Остаются, как ты выразился, корпоративные интересы и зоны влияния, на создание которых потрачена уйма денег и человеческих жизней. Ни мир, ни правила игры в нем не изменились, когда сломали Стену. По-прежнему либо ты дерешься за кусок пирога, либо подыхаешь с голоду И платят лишь за то, что ты умеешь делать лучше всех. Иначе стоишь в очереди за пособием. Об этом все. Теперь о личном. Ты профессионально занимаешься поиском культурных ценностей. А что они такое, знаешь?

— Если отбросить музеи и легальные коллекции, то это еще одна тайная финансовая система. Кто поставит ее под контроль, тот возьмет за горло все спецслужбы, террористические организации и мафии мира, — ответил Максимов.

— Приятно иметь дело с искусствоведом, умеющим стрелять, — усмехнулся Энке. — Никаких эмпиреев и рассуждений о красоте, якобы спасающей мир. Только запомни, никто и никогда не сумеет поставить под монопольный контроль «черный» рынок предметов искусства. Все хотят играть, а монополия положит конец игре. — Он встал вплотную, плечом к плечу с Максимовым. — Например, одна ближневосточная повстанческая армия решила заключить контракт на покупку стрелкового оружия чешского производства. Миллионов на двадцать. Естественно, потребовались серьезные гарантии. А какие могут дать гарантии люди, живущие в лагерях беженцев? И тогда арабы за полмиллиона нанимают боевиков ИРА. Ирландцы совершают громкое убийство одного английского лорда. Одновременно с этим в его поместье производится революционная конфискация. Эта часть акции никогда не предавалась огласке, берегли имидж благородного лорда. Дело в том, что в коллекции лорда хранились предметы искусства, которые давно считались утраченными. Лорд героически воевал с фашизмом при штабе Монтгомери и посчитал возможным прихватить кое-что из тайных кладовых рейха в качестве трофеев.

Энке достал из кармана фляжку, отвинтил колпачок.

— Прозит! За интернационал идейных борцов, мать их…

Сделав добрый глоток, передал фляжку Максимову и продолжил:

— Коллекцию переправили на Ближний Восток по конспиративной сети «Роте арме фракционе». Арабы передали ее в качестве залога за поставку оружия. Предполагалось, что со временем они выкупят коллекцию, но в это, как сам понимаешь, никто не верил. Само собой, сделка была тайной, и ни при каких условиях коллекция не могла легально выставляться в музеях. Насколько я знаю порядок, ее отправили в спецхран как часть государственного резерва. Догадываешься, в чем мой личный интерес?

— Конечно, — кивнул Максимов.

Мир не стал другим, и правила в нем не изменились. Если Энке лично дирижировал этой многоходовкой с участием идейных борцов всех цветов кожи, то… То рядом с Максимовым сейчас стоял живой труп.

Такие операции не имеют сроков давности, потому что на их результатах и стоит мир. У каждого политика есть свой скелет в шкафу и ночной горшок под кроватью. И это нормально. До тех пор, пока скелет не представили на всеобщее обозрение, а горшок не надели ему на голову Когда речь заходит о собственном добром имени, политики напрочь забывают о правах человека и гуманизме. Механизм зачистки прошлых политиков прост, как гильотина. Раз — и нет головы, хранившей опасную информацию. Голова Энке полетит первой.

— Уже начал меня жалеть? — усмехнулся Энке. — Не трать зря время. Лучше подумай о себе. И у тебя в этой истории есть личный интерес. Правда, не знаю какой. Но догадываюсь. Святослав Игоревич Арсеньев проводил экспертизу коллекции, я тому свидетель. Одного этого факта хватит, чтобы испортить ему остаток жизни.

«Все правильно, — подумал Максимов. — Единственный способ уцелеть в его положении — это начать контригру. Умные люди не станут обрывать раскрученную операцию, подождут результатов. А это, называя вещи своими именами, отсрочка приговора. И шанс уцелеть, потому что победителя не судят».

Закинул голову и сделал маленький глоток из фляжки. Нёбо обожгло коньяком, потом горячая волна скользнула внутрь.

— Ну как, будем считать, что мы в расчете? — спросил Энке.

— Еще один вопрос. Зачем я вам?

— Хо! Это уже разговор не кредитора и должника, а партнера с партнером.

— Скорее, собрата по несчастью, — ввернул Максимов.

— Такая формулировка меня устраивает, — спокойно отреагировал Энке. — Она показывает, что ты реально оцениваешь наше положение. Мы попали в жернова чужой операции, и вот-вот нас перетрут в труху, а потом развеют по ветру. Я смогу продержаться неделю, может — две. Пока русские ищут своего идиота, я им нужен. Разумеется, я не собираюсь сегодня же принести им Садовского в зубах. Буду тянуть время.

— У вас отлично натасканные боевики. Маленькая частная армия. На кой черт я вам понадобился? И без меня отлично накрыли этот арабский гадюшник.

Энке хрюкнул, тугой живот задрожал под плащом.

— Хо-хо-хо! Проверка на вшивость, конечно же! Ни один действующий офицер разведки не сунулся бы туда без визы Центра. Да и с визой не стал бы ходить по лужам крови. Про твой выстрел я упоминать не буду, за него я уже расплатился. Значит, ты действуешь как частное лицо, что меня вполне устраивает.

— И что мне собираетесь поручить?

— Ничего, чего бы ты сам не хотел. Удивлен? А я называю это партнерскими отношениями. Полное доверие между двумя обреченными.

Он достал из кармана пачку фотографий. Выбрал две. Протянул Максимову.

— Это Леон Нуаре. Найди его. Шансов мало, предупреждаю. Либо ему уже перерезали глотку ребята из «Аль-Джамаа», либо он давно ушел по их каналам. Либо кто-то еще подсуетился. Но если он жив, то непременно будет искать выходы на тебя.

— Как на внука профессора Арсеньева, ищущего брактеат, о чем старый пердун Брандт раззвонил всем и вся.

— Молодец, быстро соображаешь. Знаешь, я сначала пожалел, что Нуаре не оказалось в той комнатке с видеокамерой. А теперь нет… Так даже интереснее.

— Ага, чего же не повеселиться, если есть на кого перевести стрелки, — недовольно произнес Максимов.

— Прости, не понял?

— Русская идиома эпохи бандитского капитализма. Означает: подставить вместо себя другого, — пояснил Максимов.

Встал так, чтобы свет от фонаря падал на фотографии. Энке, встав спиной к каналу, достал из-под плаща мобильный телефон. Максимов вспомнил, что свой мобильный отключил больше часа назад, решил, что не мешало бы позвонить Карине, оставшейся в отеле, но лучше сделать это после того, как хорошенько рассмотрит и запомнит лицо Леона Нуаре.

Энке тем временем набрал на мобильном номер. Представившись, стал слушать чей-то по-военному резкий голос. Набрал следующий номер. И все повторилось в той же последовательности. Командир маленькой армии проверял свои подразделения. После четвертого рапорта Энке выключил связь.

Максимов обратил внимание, что пальцы Энке вновь барабанят по металлическому поручню. Уже знал, что так немец сосредотачивается перед принятием важного решения.

— А ты, Максим, либо счастливчик, либо еще сложнее, чем я думал, — задумчиво произнес он.

— И то, и другое. Что случилось, господин Энке?

Энке шлепнул тяжелой ладонью по перилам. В металлической трубе удар отозвался низким гулом.

— Как зовут твою девчонку?

— Карина. Карина Дымова. Что с ней?

Энке отобрал у него фотографии, сунул в нагрудный карман. Оттуда же извлек новую. Меньшего размера.

— С девочкой ничего плохого не случилось. Если не считать того, что она сейчас сидит в баре пресс-центра с подружкой Леона Нуаре. — Энке повернул карточку изображением к Максимову. — Знакомься, Эрика фон Вестарп.

С цветного снимка на Максимова смотрело очаровательное лицо весело улыбающейся блондинки.