Глава 16
— Прежде, чем они выйдут, забери мой фонарь, — прохрипел Баренбойм, все время держась за живот. — Наш молодой друг забрал его, прежде чем удрал.
Плит кивнул и сунул руку между пластиковыми стенками баллонов. Он шарил до тех пор, пока не нашел фонарь, и забрал его, довольно изогнув тонкие губы.
— Нам не повезло, я никак не ожидал, что подопытные кролики могут быть такими опасными, — сказал Баренбойм, беря фонарь. — С дороги могли заметить этот карамболь?
Плит покачал головой.
— Пожалуй, нет. Обе машины ехали без света.
— Тогда еще ничего.
Баренбойм обошел свою машину, критически осматривая ее. Карев чувствовал, что Афина шевелится рядом с ним, реагируя на осмотр Барнебойма, как железные опилки на магнит. Он попытался дотронуться до нее рукой.
— Разбито управление, — сказал Баренбойм, останавливаясь около Плита. — У тебя есть трос, чтобы затащить машину на территорию лаборатории?
— В складе должен быть какой-нибудь трос.
— Верно! Займись этим, а я провожу наших гостей обратно.
Баренбойм нажал выпускной клапан сбоку машины, и из баллонов с шипением начал выходить газ, а их оболочки все больше и больше сжимались. Получив свободу движений, Карев вылез из машины и помог Афине выбраться.
Дверь с ее стороны так погнулась, что открыть ее было невозможно. Держась подальше от Карева, с фонарем наготове, Баренбойм махнул рукой в направлении лаборатории.
Карев пожал плечами, обнял Афину, и они пошли. В холле они направились к правой лестнице.
— Не туда, — сказал Баренбойм, — идите в подвал, — и он указал на дверь под лестницей.
Карев открыл дверь и помог Афине спуститься в большой подвал, оборудованный, как лаборатория высоких температур. Центр ее занимало устройство, которое Карев мысленно назвал электронной печью. Его окружали телемикроскопы, автоматические руки и проекторы теплопоглощающих приборов.
— Вилл, — прошептала Афина, — не нужно было тебе приезжать сюда. Он нас убьет.
Карев даже не мог придумать какую-нибудь утешительную ложь.
— Похоже на то, — мрачно ответил он.
— А я думала, что из всех именно ты будешь… Ты не боишься?
— Скорее, я смертельно испуган.
Он жалел, что хотя бы частично не может объяснить ей свое открытие, что жить в страхе — а так всегда выглядела его жизнь — это почти то же, что умереть, однако скорее всего это прозвучало бы бессмысленно. А Афина, возможно, уже поняла его.
— Афина, — с отчаянием сказал он, — ты разочаровалась во мне?
— Нет, Вилл, нет.
Она закрыла ему рот ладонью, в глазах сверкнули слезы.
— Это уже слишком, — мрачно заявил Баренбойм. — Избавьте меня, пожалуйста, от сцены примирения.
— Очень жаль, Баренбойм, — процедил Карев, — что мне не удалось проткнуть тебя ножом насквозь. Впрочем, в некотором смысле, это не имеет значения. Понимаешь, тебя, собственно, уже нет, поэтому нет необходимости убивать.
Говоря это, он смотрел в глаза Баренбойма, и ему доставило хоть слабое, но удовольствие то, что он впервые установил контакт с хладнокровным мозгом своего противника. Теперь он уже знал, что с самого начала их знакомства Баренбойм использовал его с таким же равнодушием, с каким резал бы на куски экспериментальное животное.
Он вдруг почувствовал себя старым, как будто прожил столько лет, сколько и Баренбойм.
Женские губы Баренбойма дрогнули, потом разошлись в улыбке.
— Ты очень верно заметил, Вилли, — сказал он. — Очень проницательно.
Держа фонарь направленным на Карева, он подошел к пульту управления в стене и включил несколько рубильников. Восемь электронных пушек вокруг печи засветились светло-красным светом, который слегка потускнел, когда проекторы теплопоглотителей образовали перегородки от потолка до пола. Созданные ими магнитные поля были колоссально усиленными версиями тонких экранов, служащих для управления погодой, а их задача заключалась в том, чтобы удерживать дьявольский солнечный жар, создаваемый в центре электронной печи. Зарешеченные вытяжки в потолке над печью отводили избыток тепла в систему отопления всего здания.
— Ты опоздал, — сказал Карев, чувствуя, как Афина прижимает лицо к его плечу. — Я уже был в полиции и рассказал им все, что знаю о тебе.
— Значит немногое, — заметил Баренбойм, вращая микрометрические линзы.
— Они знают, что ты подослал ко мне убийц в Африке и в Айдахо-Фоллс.
— Вношу поправку, Вилли. Они знают только, что кто-то хотел убить тебя. Поскольку Гвинни вышел из игры, никакой связи со мной доказать не удастся. Да и зачем бы мне тебя убивать?
— Из-за денег, — ответил Карев. — Они знают, что корпорация «Фарма» идет прямо к банкротству.
На мгновение Баренбойм нахмурился.
— Знаешь, Вилли, пожалуй, я ошибся, выбирая тебя.
Не знаю, как тебе удалось справиться с Гвинни, кроме того, ты все время проявлял неожиданную неуступчивость, но как ты объяснишь, каким образом, убив тебя, я могу избавиться от финансовых затруднений, если бы вообще их имел.
— Я считал, что это ты объяснишь мне.
— Считал, да просчитался! — сделав последнюю поправку на пульте и отойдя от него, Баренбойм вновь обрел прежнюю жизнерадостность. — Насколько я знаю, обычно в этом месте тривизийных детективов мерзавец дает детальные объяснения, но я, чтобы показать, насколько бесчеловечен, нарушу правила игры. Как тебе нравится этот мстительный жест?
— Совсем неплохо, — признал Карев, незаметно перенося тяжесть тела на другую ногу. Когда они впервые встретились перед зданием, реакция Баренбойма показалась ему слегка замедленной, поэтому единственный шанс на спасение он видел в неожиданном броске на него и захвате фонаря. — Однако мне интересно, что склонило тебя к этому. Ты гордишься отсутствием человеческих чувств, значит, тебя толкнуло на это мое упоминание о твоей бездарности в делах, так?
— Бездарность?! — с искренним гневом воскликнул Баренбойм.
— А как еще это назвать? — Карев слегка отодвинулся от Афины. — Когда человек с двухсотлетним опытом доводит до краха такое предприятие, как «Фарма»…
— «Фарма»! — фыркнул Баренбойм. — «Фарма» это мелочь, Вилли. Через несколько часов я сам заработаю для себя миллиард долларов. И это, по-твоему, бездарность?
— Но ведь… — От напряжения, с которым он поддерживал этот искусственный разговор, у Карева вспотел лоб.
Двигаясь, как можно незаметнее, он отодвинулся от Афины на шаг. — Не понимаю…
— Конечно, не понимаешь. Ты не понял даже того, что Е.80, чудесный биостат, который ты ввел себе под кожу, это от начала до конца мистификация. До тебя не дошло, что я вас обманул, Вилли. Тебя и твою жену.
— Обманул? — Карев взглянул на Афину, лицо которой побелело так, что стало почти прозрачным. — Но ведь…
— Я выдумал эту историю с Е.80, Вилли. И не держал ее в тайне, как ты воображал. Чтобы убедить некую евроазиатскую фирму, что это правда, я незаметно подсунул им некоторые данные. Промышленный шпионаж — это острейшее оружие, но обоюдоострое. Информация, которую они считали выкраденной, убедила их гораздо быстрее, чем…
— К дьяволу их, — оборвал его Карев, которого мучали дурные предчувствия. — Что ты сделал со мной и Афиной?
Баренбойм холодно усмехнулся.
— Разумеется, Вилли, я забыл, что твое особое постоянство чувств нарушит твой взгляд на эту операцию.
Карев сделал шаг вперед, не обращая внимания на лазер.
— Что со мной и Афиной? — повторил он.
— Вы были подопытными кроликами. Чтобы доказать действенность Е.80, вы должны были произвести на свет потомство. Твой укол с Е.80 был обыкновенной водой, зато твоя жена получила нечто совершенно другое.
— Что именно?
— Ты не заметил никаких перемен в ее поведении после этого укола?
Карев мысленно вернулся к трем дням, проведенным у озера Оркней, к Афине, сжигаемой необыкновенным желанием, которое никак не могло возникнуть в нормальном организме.
— Вы дали ей…
— Очень дорогое возбуждающее средство. Но это было обязательно, чтобы твоя жена как можно скорее забеременела. — Баренбойм снова усмехнулся. — Да и ты при случае наверняка проявил себя.
Карев повернулся к жене.
— Афина, я хочу тебе… — слова застряли у него в горле.
— Все хорошо, Вилл.
Он шагнул к Баренбойму на негнущихся ногах.
— Убей меня сейчас же, — прошептал он. — Убей, или…
Баренбойм пожал плечами и направил на него фонарь.
Большой палец начал передвигать выключатель вперед.
— Стой! — крикнул с лестницы чей-то голос. — Что ты делаешь, Хирон? Это похоже на…
Через перила перегнулся Плит, глядя на Баренбойма возбужденными глазами.
— На что это похоже?
— На убийство, а на это я никогда не давал согласия.
Плит спустился по лестнице, золотая висюлька в виде сигары, болталась на его груди, и двинулся к ним через лабораторию. Разум Карева, замерший и как бы скованный льдом, уловил странную деталь разыгрывающейся сцены:
Афина отступала перед Плитом — человеком, который торговался за ее жизнь.
— Успокойся, Мэнни, — утомленно сказал Баренбойм. — Я считал тебя реалистом.
— Я сказал: без убийств!
— Мэнни, уже через несколько часов мы получим миллиард новых долларов. — Баренбойм по-прежнему целился Кареву в грудь. — В обмен на этот миллиард мы отдадим химическую формулу, не стоящую совершенно ничего.
Когда наши клиенты обнаружат правду, они разозлятся.
Надеюсь, я выражаюсь достаточно ясно?
— Я никогда не давал согласия на убийство.
Дальнейшее Баренбойм объяснял с оскорбительной мелочной детальностью.
— Предвидя гнев наших клиентов, а затем и вполне естественную жажду мести, мы с тобой подготовили свое исчезновение. Чтобы это удалось — даже при маскирующей операции, подготовка которой заняла у меня весь прошлый год, — мы должны иметь несколько дней форы. Как далеко, по-твоему, мы сможем уйти в современном мире, если наши знакомые поднимут шум?
— Мы могли бы связать их и накачать наркотиками.
— Верно, но кто-то другой мог бы их развязать и отрезвить. Ты знаешь, что Вилли уже был в полиции?
Плит повернул свое пластиковое гладкое лицо к Кареву.
— Но зачем? — спросил он.
— Поскольку твой сообщник, — объяснил Карев, произнося последнее слово с нажимом, — за последние дни много раз пытался меня убить. Ты ввязался в паршивую историю, Плит.
— Совершенно верно, — оживленно согласился Барнбойм. — Даже Вилли понимает, что слишком поздно испытывать угрызения совести. Итак…
Афина, которая отошла от них к лестнице, спазматически зарыдала, и Баренбойм направил фонарь в ее сторону.
Карев прыгнул вперед, но недостаточно быстро — его опередил Плит, ставший между лазером и Афиной.
— Хорошо, — быстро сказал он. — Я согласен, что Карева нужно заставить молчать, но ее нет. Мы заберем… заберем ее с собой.
— Что на тебя нашло, Мэнни?
— Но ведь она беременна! — выкрикнул Плит.
— И что с того? — спросил Баренбойм, слегка хмурясь. — Ты же не отец.
— В том-то и дело… — Горло Плита конвульсивно сжималось, а губы выгнулись вверх в карикатурной улыбке. — В том-то и дело, что я отец. Ты не запретишь мне иметь ребенка.
— Ты что, спятил?
— Нет, Хирон, нет. — Приподняв пальцами золотую сигару, Плит показал ее Баренбойму. — Мне было двадцать лет, Хирон. Двадцать лет, и я еще никогда не жил с женщиной. Это заслуга моей матушки: она воспитала меня в убеждении, что половые отношения — это отвратительная… болезнь. — Он весь дрожал. — И именно она, моя матушка — она не любила, когда ее называли «мать», — вошла однажды в мою спальню и поймала меня. Она назвала это самоосквернением… У нее был пистолет для уколов, не знаю откуда, и она выстрелила в меня… заставила стать перед ней на колени… и выстрелила…
— Не подходи ко мне, — слабым голосом сказал Баренбойм.
— Мне было всего двадцать лет, — пробормотал Плит, не отрывая взгляда от золотой сигары, — но я обманул ее, мою матушку… у меня были еще два дня, чтобы собрать свое семя… Как студенту-химику, мне удалось сохранить его в бактериостате… а потом я держал его в этой вот подвеске собственного изготовления… а она, моя матушка, никогда об этом не узнала.
— Ты болен, — прошептал испуганный Баренбойм.
— О, нет. — Раскрыв тайну своих секретных триумфов, Плит улыбнулся. Я по-прежнему исправен, Хирон, не то, что ты… По-прежнему ношу герб мужественности. У меня были другие женщины, даже без возбуждающих средств… но ни одна из них не забеременела. Когда я узнал, что укол для Афины содержит и возбуждающее, и средство, способствующее зачатию, что ж, разве настоящий мужчина может пройти мимо такой возможности?
Плит улыбнулся Баренбойму.
— Ты пошел к ней домой! — воскликнул Баренбойм, и лицо его посерело. Рискнул миллиардным предприятием ради… ради…
Резко, так что лопнула тонкая цепочка, на которой она висела, он вырвал золотую сигару из рук Плита и швырнул в печь. Сигара описала блестящую дугу, пролетела сквозь тепловые экраны и попала в самый центр яркокрасного ада. Они увидели короткую вспышку — и сигара исчезла.
— Матушка!!! — заревел Плит. — Я убью тебя!
И он бросился на Баренбойма. Они столкнулись, а спустя секунду лазер прожег в теле Плита дымящуюся дыру.
Карев двигался как во сне, даже окружающий его воздух превратился в прозрачный липкий сироп. В момент, когда лазер поворачивался к нему, он перескочил через потрескивающий труп Плита и ударил Баренбойма кулаком, тяжелым как свинец. Выхватив фонарь, он посветил ему в глаза, вглядываясь в их зрачки, которые становились все меньше, как удаляющиеся черные миры, и легонько двинул вперед выключатель.
— Вилл! — донесся откуда-то издалека голос Афины. — Нет!
Он замер, и усилием воли взял себя в руки.
— Я не такой, как ты, — сказал он Баренбойму. Пройдя через лабораторию, он пошел к Афине, которая сидела на ступеньке, и сел рядом.
— Почему ты не сказала мне о Плите? — спросил он.
— Я никому не могла рассказать о той ночи. — Она схватила его за руку и прижалась к ней губами. — Я не знаю, что со мной произошло. Я чувствовала себя такой испачканной, Вилл. И должна была как-то оттолкнуть тебя от себя.
— Но ведь я бы все понял и смирился с этим.
Афина грустно усмехнулась, левое веко ее подрагивало.
— Правда, Вилл? Я не поверила тебе, когда ты говорил об этом новом средстве… Какие у нас были основания считать себя людьми настолько исключительными, чтобы и наша любовь была бессмертной?
— Мы не были к этому готовы, — сказал он. — Но теперь — да.
