Она спала на своем насесте, как больная косточка внутри большого темного плода, когда что-то изменилось, что-то произошло.

Она встрепенулась, расправила одно крыло, за ним второе (связки и сухожилия противно заныли, да что там — сами перья ее крыльев словно бы взмолились о пощаде), повертела шеей, насколько это было в ее силах. У нее возникло ощущение, будто внутри и между ее позвонков перекатываются мелкие гравийные камушки. Она с трудом выпрямила одну ногу, потом вторую и повисла, держась за балку заостренным когтем.

Внезапно, совершенно без предупреждения, воздух сотрясло нечто вроде взрывной волны.

Насест и огромный стручкоплод вокруг него затряслись и вдруг застыли, будто замороженные. У нее осталось впечатление, что взрывная волна, какой бы ни была породившая ее причина, не просто прокатилась по ее импровизированной спальне, раскачав железную балку и стенки стручкоплода, но скорее вычеркнула их из местной Реальности, отменила их существование. Она тут же сообразила: происходит нечто из ряда вон выходящее, не имевшее прецедентов в прошлом. Это явилось снаружи, из-за пределов виртуального окружения, и принесло ему радикальные перемены. Может быть, они коснулись даже основ миропорядка всей Преисподней. Она вспомнила про сверкающую колонну, похожую на собранный в одну сторону зеркально-серебристый занавес. Когда он отдернулся, то оказалось, что фрагмент местности просто исчез. Непонятная заплатка удалила его и заменила собой.

Она давно потеряла счет тысячам своих жертв. Конечно, разумнее было бы вести точную статистику, но она часто ленилась процарапывать очередную черточку на стенках спальни, поскольку при этом ее пробивал неприятный озноб. Поэтому она решила вести подсчет в уме, однако, несколько раз сбившись со счета, бросила это занятие. Постепенно ей стало казаться, что все это вообще не имеет никакого значения. Последняя достоверная цифра, какую извлекла она из неверных глубин памяти, составляла три тысячи восемьсот восемьдесят пять освобожденных душ. Но это было так давно. Наверное, с тех пор она по меньшей мере удвоила ее.

С каждым новым убийством — освобождением — боль нарастала. Конечности непрерывно ныли, кожа стала сверхчувствительной, каждая жилка стонала от боли, по внутренним органам прокатывались судороги. Ее восприятие постоянно было затуманено. Все время — пока она бодрствовала и когда прилетала к себе, цеплялась за насест и со стонами и охами постепенно погружалась в забытье. Боль преследовала ее даже во сне.

Ей снилось, как куски ее плоти падают наземь или начинают жить собственной жизнью, отгрызают себя от ее тела, улетают прочь, падают, убегают, ускользают, а она остается, скуля от боли, зализывать кровоточащие раны.

Каждое утро ей приходилось буквально силком отрывать себя от жердочки, на которой она висела вниз головой, и делать это было все тяжелее. Но она исправно вылетала на работу: покидала свой насест внутри громадного стручка и отправлялась рыскать над почерневшей, будто оспинами усеянной, землей, чтобы освободить очередного везунчика. Но с каждым днем время ее вылета отодвигалось.

Некогда она любила летать, потому что полет всегда остается полетом, даже в Аду, а особенно свободной себя чувствует в нем существо, рожденное прикованным к земле четвероногим. К тому же она всегда боялась высоты и поставила себе задачу побороть этот страх, укоренившийся в ней давным-давно, когда она попала в пустынный монастырь на вершине скалы и прожила там до старости.

Некогда она любила исследовать Преисподнюю, разыскивать районы, прежде незнакомые ей. Почти всегда вновь обнаруженное повергало ее в ужас, куда бы она ни бросила пытливый взгляд, и все же эти исследования доставляли удовольствие. Сначала она изучила географию Ада, затем его логистику, после этого попыталась в полной мере осознать садистскую ненависть, с которой было придумано и разработано виртуальное пространство, и ее дотошный ум надолго погрузился в измерение этой ненависти. Облетала она также и все поля сражений в Преисподней, где ползали, ковыляли, бродили и всячески боролись за жалкое подобие жизни те, кто проявили себя неудачниками даже в Аду.

Теперь же все былые развлечения ей опостылели, и она редко выбиралась со своего насеста даже затем, чтобы кого-то убить и пожрать: дожидалась обычно, пока грызущий ее внутренности голод не станет совершенно непереносимым и не оставит ей иной возможности. Хитрость заключалась в том, чтобы найти точку равновесия, отыскать баланс между сосуще-колющими судорогами в пустом желудке и более мелкими, но постепенно набиравшими силу болевыми ощущениями, которые неуклонно пролагали путь через ее тело, точно гротескная паразитическая инфекция.

Она полагала, что ее старый статус Освободительницы утратил священный лоск. Узники стекались со всей Преисподней, предлагая себя ей в жертвы, они ползали перед ней на коленях, целовали землю под ее насестом и молили о смерти. Но культ ее был теперь далек от прежнего размаха. Она почти никуда не вылетала и ни с кем не общалась. Страдальцам приходилось преодолевать неимоверные препятствия, добираясь к ней на дом. Это все изменило.

Ее служба обрела территориальную привязку.

Ей казалось почти несомненным, что демоны наконец помудрели и приступили к сортировке узников — так сказать, по степени их заслуг. Но она и думать не хотела, как страждущие платят за победу в конкурсном отборе для смерти и освобождения, какое извращенное вознаграждение демоны от них требуют. И, что еще печальней, такие детали ее больше не волновали. Она радовалась уже самому факту: вот у нее есть возможность хоть кого-то Освободить, и этого, пожалуй, достаточно. Это было все, что она умела здесь делать, и ей не оставалось иного выбора, кроме как выполнять эту работу.

Последнюю перчинку в пресную кашу бесконечных, повторявших друг друга дней внес ее визит к владыке демонов. Она долго ломала себе голову, какова же точная природа зеркальной завесы, обнаруженной ею на окраине Ада, и с какой стати холмы, скалистая гряда и фабрика просто испарились вместе с нею. Прошло несколько недель, а эта загадка не переставала ее занимать, но своими силами ответа она не нашла. Тогда она собрала все силы и слетала туда, где высился престол короля демонов.

Она задала ему единственный вопрос: что это было?

— Ошибка, — заревел он в ответ. Она парила на высоте его лица, с некоторым трудом помахивая саднившими крыльями — все же этого хватало, чтобы не подлетать слишком близко и не оказаться в пределах досягаемости его жутких рук, способных раздавить ее тело всмятку. — Системный сбой. Что-то пошло не так. Процесс удалил все, что находилось в этой области. Ландшафт, здания, демонов, мучеников — все и всех. Они просто перестали быть. Прикинь, дура ты набитая — в мгновение ока свободу обрело больше душ, чем ты сподобилась избавить от страданий за все время с тех пор, как я взял тебя на эту должность! Ха-ха-ха! А теперь проваливай отсюда и перестань беспокоить меня по вопросам, на которыми даже я не властен!

А теперь случилось это.

Все стало совсем иным. Насест, за который она цеплялась, изменился: прикосновение когтей к балке больше не причиняло боли. Что-то вроде запоздалой расслабленности — ощущение столь контрастировавшее с ее предшествующим бытием, что оно оказалось сродни сексуальному экстазу — накатило на нее и омыло все ее тело невидимым потоком. Ей показалось, что она заполнила собой весь стручок, а не только обустроенное на балке гнездо. Понемногу это ощущение схлынуло, утратило напор, но впервые за много дней она чувствовала себя более или менее нормально. С ней было все в порядке, она была... чиста.

Она обнаружила, что без труда может слететь с насеста, но не стала разжимать хватки. Тело тоже переменилось. Оно больше не казалось ей таким огромным, ужасным, могучим и неисцелимо больным. Она перестала быть темным ангелом освобождения в Аду, но превратилась в какое-то новое существо. Она попробовала оглядеть свое новое тело и поняла, что не может понять, каков теперь ее облик; он был размытым и местами распадался на пиксели. У нее было тело, никаких сомнений, но в него намешали понемногу от всех моделей тел, доступных здесь: четвероногого млекопитающего, двуногого млекопитающего, птицы, рыбы, змеи и всех остальных, в том числе и таких, чьи названия были неизвестны ей. Как будто она стала эмбрионом, из которого вот-вот разовьется что-то новое, неожиданное, такое непредсказуемое, что оно продолжало расти и увеличиваться, по-прежнему не уверившись, кем именно хочет стать. Она подлетела — или подплыла — к выходу из стручкоплода и обнаружила, что выход уменьшился в размерах, исходивший из него вечный гул стих. Пропала и вонь, наполнявшая ее ноздри, сколько она себя помнила. Воздух, которым она дышала в новой странной ипостаси, был абсолютно нейтральным, лишенным запаха, но она так долго пробавлялась всякой дрянью вместо свежего воздуха, что это отсутствие запаха было ей милее и слаще, чем свежайшие ароматы горных лужаек.

А! Выхода не было. Из стручка не было пути наружу. Дыра в самом его низу осталась, но выход исчез, и это обеспокоило ее куда меньше, чем можно было ожидать. Стенки спального стручка потеряли всякие качества. Они были не мягкие и не твердые. Неощутимые. Она подлетала к каждой из них по очереди, но не могла притронуться, как если бы между ней и стенками установили преграду из прозрачного идеально твердого стекла. Она даже не могла бы назвать их оттенка.

Как хорошо, как хорошо, какое облегчение, ничего не болит... Она закрыла глаза и принялась покачиваться то вверх, то вниз, достигнув определенной стабильности.

Теперь: статика. Неподвижность. Она на сохранении, пока что-то происходило, что-то... уже произошло. Что бы это значило? Она даже не осмеливалась об этом думать. Надежду, вспомнила она давние поучения, следует сберечь любой ценой.

Ее тело и голову сотрясала дрожь, вроде мурашек по коже. За уже сомкнутыми веками она стала терять сознание. Уплывать куда-то далеко. Если это реальная смерть, то не так уж она и страшна, успела подумать она. Если только это реальная, полная, окончательная смерть, падение в сон, от которого не пробудишься. После всех мук Ада, через которые довелось ей пройти, после мудрости, которой научило ее невольное пособничество палачам, она наконец-то заслужила право почить с миром — возможно ли такое счастье? Слишком хорошо, чтобы быть правдой, подумала она вяло.

Но она уже почти поверила в это, когда...

Всесистемник Нарядившийся для вечеринки → Сторожевик За пределами нормальных моральных ограничений

Сторожевик За пределами нормальных моральных ограничений → Всесистемник Нарядившийся для вечеринки

Всесистемник Нарядившийся для вечеринки → Сторожевик За пределами нормальных моральных ограничений

Сторожевик За пределами нормальных моральных ограничений → 8401.00 Граница частичного прохождения света (предположит. корабль НР)

8401.00 Граница частичного прохождения света (корабль НР категории «Висмут») → Сторожевик За пределами нормальных моральных ограничений

Сторожевик За пределами нормальных моральных ограничений → 8401.00 Граница частичного прохождения света (корабль НР категории «Висмут»)

8401.00 Граница частичного прохождения света (корабль НР категории «Висмут») → Сторожевик За пределами нормальных моральных ограничений

Сторожевик За пределами нормальных моральных ограничений → 8401.00 Граница частичного прохождения света (корабль НР категории «Висмут»)

8401.00 Граница частичного прохождения света (корабль НР категории «Висмут») → Сторожевик За пределами нормальных моральных ограничений

Сторожевик За пределами нормальных моральных ограничений → 8401.00 Граница частичного прохождения света (корабль НР категории «Висмут»)

8401.00 Граница частичного прохождения света (корабль НР категории «Висмут») → Сторожевик За пределами нормальных моральных ограничений

Сторожевик За пределами нормальных моральных ограничений → 8401.00 Граница частичного прохождения света (корабль НР категории «Висмут»)

— Ну что, Беттлскруа, попустило тебя немножко?

Маленький иномирец выглядел так же невозмутимо, как и всегда. Разрешение экрана флайера, арендованного Вепперсом, оказалось значительно лучше, чем на антикварном компе, хотя шифроглушилки по-прежнему работали.

— Первая волна, сколь я могу судить, выполнила поставленные боевые задачи, — согласился Адмирал-Законотворец. — Элемент корабля Культуры, который был занят их преследованием, продолжает истреблять наши суда в окрестностях Сичульта, так что рассчитывать на их победоносное возвращение вряд ли приходится.

Беттлскруа с деланным огорчением покачал головой и усмехнулся. Изображение отставало от его движений.

— Повсюду в системе Квайн крутится огромное количество космического мусора, Вепперс. Конечно, не так много, как в системе Цунга, но повседневный траффик в околосичультианской зоне куда выше. Поэтому у вас могут быть очень серьезные проблемы. — Адмирал-Законотворец поглядел на соседний экран. — Ты потерял почти все спутники твоей группировки, во всяком случае, все самые важные уничтожены, а самые близкие и синхронные изменили орбиты, пускай и временно, так, что неминуемо угодят в гравитационные колодцы проходящих судов. Сильно пострадала твоя Заслонка. Два управляемых людьми маленьких круизных лайнера, в том числе один — более чем с двадцатью студентами на борту, оказались в неподходящем месте в неподходящее время, когда накатила первая волна наших кораблей. Я надеюсь, что ты следишь за происходящим в небесах. Зрелище, должно быть, просто потрясающее.

Вепперс улыбнулся.

— Так получилось, что мне принадлежат все самые крупные компании по уборке космического мусора, а также корабле- и спутникостроительные верфи, да и компании Заслонки. Я в ожидании множества весьма выгодных для меня правительственных контрактов.

— Я полагаю, что и моя искренняя печаль по поводу твоих потерь тоже найдет количественное выражение. Ты уже на пути в поместье? По самым свежим оценкам, до второй волны тебе осталось сорок-пятьдесят минут.

— Я почти прилетел, — сказал Вепперс. — Думаю, мы видели последние ракеты несколько минут назад, и притом довольно близко.

Он посмотрел на экран и сидящего рядом с ним Джаскена.

Экран показывал темную, смутно знакомую местность — та продолжала возноситься им навстречу, пока флайер сбрасывал скорость и высоту. Во всех направлениях от аэролета виднелось одно и то же — какие-то исполинские черные изгороди километровой высоты, одна за другой поднимавшиеся из земли к вечернему небосводу. У основания каждой изгороди ветвились волнистые линии кратеров, некоторые все еще излучали тусклый свет, а по ободкам кратеров торчали остатки раздавленных и подожженных деревьев. Тянулись почерневшие, продолжавшие тлеть посадки сельскохозяйственных культур, потом пошли мелкие перелески и снова — деревья и леса, только успевай отмечать очаги пожаров. Иногда попадались взорванные, разрушенные технические постройки и фермы. Они тоже горели. Дым окутывал флайер, уходя к небесам, и становился выше и гуще по мере их приближения. Уцелевшие дороги поместья были забиты автотранспортом, все водители, естественно, устремились к периметру. Вепперс увидел большую желтую машину обтекаемой формы — автомобиль на предельной скорости мчался от главного дома по основной трассе, соединявшей его с периметром. Машина была ему знакома.

— Твою мать, это ж мой гребаный «Вискорд-36», эксклюзивный выпуск, — пробормотал он, следя, как тонкая сильно вытянутая капля проносится под ними и исчезает в дыму, затянувшем трассу. — Даже я не осмеливался гонять на нем так лихо. Проклятый воришка. Видать, крепко его припекло-то, ублюдка.

Линии связи молчали. Джаскен тщетно пытался вызвонить кого-то в доме. Везде царил хаос. Разрушение спутников, электромагнитные импульсы от взорванных в Эсперсиуме боеголовок и остаточные росчерки энергетического оружия, гиперкинетические снаряды, пронзавшие атмосферу: все это не способствовало надежной связи. Собственно, не только в поместье переговорные линии оказались забиты, та же участь постигла сети всей планеты.

— Я не могу их задержать, — подчеркнул Беттлскруа. — Оставшиеся корабли второй волны уже понесли серьезный урон от атак преследующего их элемента корабля Культуры, их может не хватить для полного уничтожения субстратов. Я бы на твоем месте убралось на безопасное расстояние — на несколько десятков километров, когда они появятся. Просто на всякий случай.

— Уместный совет, — ответил Вепперс, заметив прямо по курсу крыши главного дома. Дом окружали стены дыма. — Я ухвачу что-нибудь самое ценное из имущества, прикажу всем, кто еще остается там, спасать свои задницы, если они, разумеется, этого хотят, и уберусь восвояси через полчасика.

Он отключил линию, по которой велся разговор с Беттлскруа, и посмотрел на Джаскена.

— Мы успеваем, не так ли?

— Господин... — сказал Джаскен.

Вепперс некоторое время смотрел на своего начальника службы безопасности.

— Джаскен, я хочу, чтобы ты знал, что это самое трудное решение в моей жизни.

Он до последнего скрывал от Джаскена, что же должно случиться с поместьем. Ему казалось, что тот примет это, как и любую другую информацию — к сведению, отреагирует безупречно корректно, как и подобает специалисту по безопасности. Но теперь его преследовала мысль, что даже у такого профессионала ультра-класса, как Джаскен, могут быть свои соображения на сей счет. Возможно, он счел для себя нелестным, что его так долго водили за нос.

— Это ваше имение, господин, — сказал Джаскен, — ваши земли. Вы вольны разрушить их, коли хотите.

Он посмотрел на магната.

— Вы предупредили людей в поместье, господин?

— Нет, — ответил Вепперс. — Это было бы идиотским поступком. Да и кто бы стал гулять по лесам? Я приучил всех к мысли, что леса эти для меня — все равно что люди. У меня было для этого столетие.

Вепперс понял, что Джаскен хотел вставить что-то еще, но заткнулся.

— Это все, что я могу для них сделать, Джаскен, — сказал он.

— Но, господин... — произнес Джаскен глухо, не глядя на него. Вепперс понял, что начальник СБ с трудом сдерживает себя.

Он вздохнул.

— Джаскен, мне еще повезло избавиться от Преисподней НР. Они относятся к числу тех немногих цивилизаций, что еще позволяют себе хостить Ады на своей территории, потому что их не ебет, что другие об этом думают и что знают. Все остальные предпочли держаться подальше. Никто из тех, у кого я в свое время купил Преисподние, не согласился забрать их обратно. Они с великим удовольствием сбагрили их мне много десятков лет назад и думать про них забыли. Вот поэтому я и мог выдвигать самые головокружительные условия контрактов: тогда они просто отчаялись найти подрядчика. Я даже рассматривал возможность переместить их куда угодно, спихнуть в первое попавшееся хранилище. ГФКФ дала мне пообщаться с каким-то бальбузианином, или как бишь его там, но это существо отказалось. ГФКФ утешила меня тем, что оно в любом случае было бы крайне ненадежным хостером. Я бы никогда не всучил Преисподние обратно их первоначальным разработчикам. Ты понятия не имеешь, как глубоко увяз я во всем этом, Джаскен. Я ведь не могу просто выключить субстраты. На сей предмет есть законы, и наши галактические доброжелатели предпочитают их соблюдать, такова уж их трактовка понятия живого разумного существа. А некоторые мученики Преисподних отправились туда по своей доброй воле, веришь ты в это или нет... И это даже не учитывая разбирательств, которыми мне грозил бы такой финт ушами. Я подписал кучу договоров, вступая в права распорядителя Адов. И там предусмотрены очень существенные санкции за нарушение условий хостинга — в том числе и карательные меры, поверь. Но предположим, что я бы наплевал на все это и отдал бы соответствующий приказ. Так ведь субстраты под лесополосами не так просто выключить; при их разработке закладывался многократный запас отказоустойчивости. Даже вырубив все деревья, сведя подчистую все леса, я бы не достиг желаемого. Они просто перешли бы на питание от запасенной в корневой системе биоэнергии. Чтобы и эти источники исчерпались, нужны были десятки лет. Следовало бы выкопать все субстраты до последнего корешка, измельчить мелко-мелко и сжечь в пепел.

— Или, — устало сказал Джаскен, — выжечь их ядерными зарядами, энергетическим оружием и гиперкинетикой.

Флайер пролетел через колеблющуюся дымную стену.

— Именно так, — согласился Вепперс. — То, что сейчас происходит, можно списать на force majeure. Эта уловка позволит нам считать себя свободными от всех контрактов.

Он умолк, потом наклонился и осторожно коснулся плеча Джаскена.

— Я об этом давно думал, Джаскен. Иного выхода не было.

До сих пор им удавалось облетать стороной медленно дрейфовавшую главную дымовую завесу, но теперь она очутилась почти прямо по курсу, и слабый ветерок лишь изредка шевелил ее. Впрочем, пожары продолжали полыхать, поскольку распространились уже так, что подняли собственные бури.

Снаружи, за дымной завесой, царил почти непроглядный мрак. Темный безволвный дом стоял точно в центре выжженной, продолжавшей полыхать зоны всеобщего разрушения, к нему сходились остатки истыканных кратерами дорог. Он пока уцелел.

Они пересекли круг устройств спутниковой связи. Когда-то здесь стояли целые купола, а до сих пор сохранились лишь обширные массивы фазированных антенных решеток, соединявших коммуникационные линии дома и всех субстратов вокруг него и под ним с остальным миром — Установлением и Вселенной за его пределами. Частью своей личности Вепперс продолжал желать, чтобы все это остановилось, прекратилось. Он мечтал совершить такой звонок и приказать: все, хватит. Урон достаточно серьезен, лесопосадки и тайные субстраты под ними уничтожены, исчезли, перестали существовать. Коммуникаторы не имеют значения — с кем им коммуницироваться? Преисподние стерты, удалены, в худшем случае ужаты до таких смехотворных масштабов, что даже имени такого не заслуживают. Но он понимал, что на самом деле сделанного недостаточно. Все дело в стороннем восприятии. Когда дым развеется, как в переносном смысле, так и в буквальном, надо будет выглядеть жертвой. Покажется весьма подозрительным, что дом остался цел после орбитальной бомбардировки, а земли вокруг него — выжжены дочерна. Лесопосадки можно восстановить, ландшафтом займутся дизайнеры; остается сколько-то загрязненных земель, вполне пригодных для очистки и рекультивации. Тоже мне ущерб! Кто его пожалеет за такое?

— Господин, — произнес Джаскен, пока они пролетали над игровыми кортами, лужайками и большим лабиринтом — почти повсюду господствовал мрак, в котором кое-где тлели занесенные с горящих земель уголья, — они заслуживают большего, господин.

Еще один взгляд исподлобья.

— Люди. Господин, я говорю о людях. О тех, кого вы наняли. Им...

— Да, это мои люди, Джаскен, — проговорил Вепперс, глядя, как флайер выпускает посадочные шасси и устремляется сквозь тьму, огонь и хаос к окаймленному пламенем гигантскому тору главного дома поместья Эсперсиум. — Как и тебе, я им хорошо платил. Я за ними присматривал, они ни в чем не испытывали недостатка. Им следовало бы знать, что я за человек.

— Да, господин, это так.

Он наблюдал за Джаскеном. Они пролетели над крышами бокового крыла дома. На кровле тлели многочисленные ветви и сучья, занесенные ветром. Несколько слуг их оттуда сбрасывали. Вепперс подумал, что это в общем-то бессмысленно, поскольку кровля огнеупорная. Но потом он понял, что людям просто нужно чем-то себя занять.

Флайер готовился к посадке в центральном дворике.

— У тебя есть что оттуда забрать, Джаскен, о чем бы я не подозревал? — спросил Вепперс. — Если есть, то оно очень хорошо спрятано.

— Нет, господин, — ответил начальник СБ. — Ничего особенного.

Флайер резко снизился и влетел в пустую сердцевину здания.

— Ну что ж, это хорошо, — Вепперс взглянул на циферблат старинных часов. Шасси коснулись плит центрального дворика, и флайер сел. — Нам нужно уложиться в двадцать пять минут.

Он отстегнул ремни и встал.

— Пошли.

— Если хочешь, я могу остаться, — предложил Демейзен.

— Не хочу, — бросила Ледедже. — Убирайся.

— Ну ладно. Полечу тогда, поохочусь.

Посланница Хюэн подняла руку.

— Подождите, — сказала она скептически, — а разве нам не нужна дополнительная защита от второй волны?

— Я, то есть мой другой элемент, способен уничтожить почти всех, прежде чем они успеют до вас добраться, — ответил Демейзен, — а по дороге обратно в систему Цунга ко мне присоединятся еще несколько элементов. К тому же ребятки из Сил обороны планеты и внутренней системы на сей раз получили больше времени на артподготовку; такое впечатление, что они сооружают серьезный заградительный заслон. Полагаю, его хватит, в особенности если они поточнее прицелятся. — Он указал на город, где от нескольких башен и небоскребов вздымались в небеса вялые струйки дыма. — Крайние меры — вот к чему эти вспышки. — Он бросил на посланницу насмешливый взгляд и присел, пародируя реверанс. — С вашего позволения, я отбываю.

Хюэн кивнула.

— Спасибо за все.

— Ну что вы, не за что.

Демейзен обернулся к Ледедже с легкой ухмылкой на губах и подмигнул девушке.

— Не так все плохо. Ты и не такое переживала.

В следующую секунду он превратился в серебристое яйцо, стоящее на остром конце. Яйцо издало легкий хлопок и исчезло.

Ледедже испустила долго сдерживаемый выдох.

Хюэн посмотрела на Ольфес-Хреша, потом на миг прикрыла глаза, будто на нее навалилась чрезвычайная усталость.

— Ага, — произнесла она, — наконец-то у нас есть официальная версия происходящего.

Она перевела взгляд на Ледедже.

— Мне сообщили, что вы и на самом деле госпожа Юбрек. В таком случае, Ледедже, я очень рада вас снова видеть, хотя с учетом обстоятельств вашей смерти...

— Убийства, — поправила Ледедже. Она стояла у окна спиной к посланнице Культуры и дрону, парившему за плечом Хюэн, и смотрела поверх деревьев парка на город. В небесах над Убруатером в слабом вечернем свете сгущались темные облака, озаряемые многочисленными вспышками. Облака надвинулись незаметно.

— Убийства так убийства, — согласилась Хюэн. — А как насчет остальных утверждений, сделанных Демейзеном?

— Это правда от первого до последнего слова.

Хюэн молчала несколько минут.

— Мне очень жаль, Ледедже, на самом деле жаль, и я надеюсь, вы понимаете, что у нас не было выбора. Мы обязаны были отпустить Вепперса, вы же понимаете.

Ледедже продолжала смотреть на далекие башни города, от которых поднимались и рассеивались в воздухе дымные клубы. Ее глаза наполнились слезами.

Она передернула плечами и махнула рукой, надеясь, что этот жест выразит некоторое отрешение от происходящего.

Она хотела что-то сказать, но не отважилась, боясь, что не совладает со своим голосом. В оконном стекле отражалась Хюэн. Внезапно она слегка повернула голову к дрону.

— Ольфес-Хреш, — сказала посланница, — сообщает мне, что, судя по карточке в вашем кармане, вы стали обладательницей довольно значительного состояния. Позволено ли мне спросить, как вы намерены распорядиться этими...

Там, где стоял Демейзен, появилось еще одно серебристое яйцо. Затем оно исчезло, прежде чем Ледедже успела обернуться, и Демейзен возник снова.

Ледедже чуть не всхлипнула.

— У меня образовались неожиданные дела, — сказал Демейзен посланнице. Ледедже он уделил кратчайший из возможных кивков. — К вам сейчас нагрянут гости. А я лучше покручусь вокруг да около и перекинусь с ними парой словечек.

Хюэн взглянула на дрона.

— Бывший ограниченный наступательный корабль Я так считаю, это я, Затворник, — сообщил Ольфес-Хреш, — прибыл только что.

В комнате возникли еще два серебристых яйца, а из них появились два высоких пангуманоида, явно несичультианского происхождения; мужчина и андрогинного вида фигура, в которой, однако, было чуть-чуть больше от женщины, чем от мужчины. Мужчина был лыс и облачен в строгую темную одежду. Ледедже узнала его, хотя со времени их последней встречи инопланетных черт в его внешности прибавилось. Другой гость был в сером костюме, похожем на форму.

— Пребейн-Фрутелса Йиме Лейтце Нсоквай дам Вольш, — сообщил дрон, — и Ав Химерансе, представитель бывшего ОНК Я так считаю, это я.

— Госпожа Юбрек, я рад снова встретиться с вами, — мягким голосом приветствовал ее Химерансе и поклонился. — Вы помните меня?

Ледедже сглотнула слюну и подумала, что надо бы утереть слезы с глаз, но только улыбнулась лучшей из улыбок, на какую была сейчас способна.

— Я помню вас. Я тоже рада встрече с вами.

Химерансе и Демейзен обменялись взглядами и кивками. Демейзен поглядел на Йиме Нсоквай, смерив ее взглядом от подметок сапог до высокого тесного воротничка.

— Вы знаете, — вежливо сказал он, — я раньше встречал сотрудников секции Квиетус, и они были одеты в точности так же, как и вы.

— Это называется униформой, Ав Демейзен, — терпеливо ответила Йиме. — Мы, квиетисты, все ее носим.

— Да ну!

— Мы считаем, что таким образом отдаем дань уважения тем, с кем работаем.

— Ничего себе, — Демейзен выглядел изумленным. — Бляха-муха, я и не знал, что мертвяки так требовательны.

Йиме Нсоквай улыбнулась так, как улыбается человек, которому постоянно приходится выслушивать одни и те же реплики, и кивнула-поклонилась Ледедже.

— Госпожа Юбрек, я проделала долгое путешествие, желая повидать вас. Как вы?

Ледедже дернула головой.

— Хреново.

Демейзен хлопнул в ладоши.

— Ну ладно, чуваки, как бы ни было мне клево в вашем обществе, но между вами и мной уже давно должны простираться несколько гелиопауз. Увидимся. До скорого, госпожа посол.

Хюэн успела задержать его порывистым жестом, чему Демейзен явно не был рад.

— Вы действительно считаете, что Вепперс не лгал? — спросила посланница. — Когда утверждал, что ему еще надо сообщить второй волне о целях бомбардировки?

— Да нет. Конечно, врал. Могу я наконец удалиться? Ну, то есть, я могу и так, но мне было бы кстати ваше разрешение, коль скоро мы руководствуемся сногсшибательно утомительным диппротоколом?

Хюэн усмехнулась и слегка склонила голову.

После ее кивка пролетела едва доля секунды, как серебристое яйцо возникло из ниоткуда, поглотило аватара и пропало, на сей раз с куда более громким, почти оглушительным хлопком. Ледедже немного расслабилась (Хюэн заметила это по ее плечам).

— Извините меня, — пробормотала девушка и снова отвернулась к окну.

— Все чисто, Ольф? — спросила Хюэн у дрона.

— Да, госпожа, — ответил тот.

— Госпожа Нсоквай, Ав Химерансе, — сказала посланница, — чем обязаны?

— Я послана сюда секцией Квиетус, чтобы проверить, как обстоят дела у недавно ревоплощенной госпожи Юбрек, — ответила Йиме Нсоквай.

— А я дал госпоже Нсоквай обещание, что доставлю ее в любое место по ее выбору, — добавил Химерансе, — хотя мне тоже очень приятно выразить наилучшие пожелания госпоже Юбрек.

От окна донесся тоскливый стон. Все посмотрели на Ледедже. Девушка уставилась на свое отражение в стекле, почти прижимаясь к нему носом. Пальцы ее правой руки отчаянно скребли кожу на тыльной стороне запястья левой.

Ледедже развернулась.

— А теперь еще и долбаная татуха глючит!

Она обвела всех собравшихся гневным взглядом. Те непонимающе смотрели на нее.

— Ольфес, ты не мог бы? — сказала Хюэн со вздохом.

— Сейчас.

В воздухе возник полупрозрачный силуэт Демейзена — достаточно яркий, чтобы отразиться в натертых до блеска половицах.

— Чего тебе? — недовольно спросил силуэт, разочарованно глядя на Ледедже, и досадливо взмахнул руками. — Я думал, тебе не терпится от меня избавиться.

— Что с моей татуировкой? — потребовала она.

— О чем ты?

— Она перестала работать!

Изображение прищурилось.

— Гм, — сказало оно. — Вижу. Такое впечатление, что она просто застыла. Заморозилась. Ну, это бывает, наверное, я ее повредил, когда оттаскивал тебя от вепперсовой глотки. Побочный эффект, незапланированный урон и все такое. Извини. Мне жаль.

— Пофикси ее!

— Я не могу. Я уже улетаю к Цунгу. Мне пришлось бы Перемещать тебя и татуировку, а я уже слишком далеко и продолжаю удаляться на всевозрастающей скорости. Попроси дрона. Может, он починит.

— Эта задача мне не по силам, — сообщил Ольфес-Хреш. — Я уже осмотрел ее. Я даже не понимаю, как она работает.

— Вернись! — взывала Ледедже, готовая разрыдаться. — Почини ее! Сделай, как было, ну пожалуйста!

Изображение кивнуло.

— Разумеется. Но не сейчас. Подожди денек-другой, я вернусь. Попозже. — И оно исчезло, прежде чем особо выделенное слово попозже успело зазвенеть в ушах девушки.

Она закрыла лицо руками и расплакалась.

Хюэн посмотрела на дрона, тот покачался туда-сюда.

— Он не задержится, — тихо сказала она.

— Могу ли я... можем ли мы чем-то помочь вам? — поинтересовалась Йиме.

Ледедже села на пол, продолжая прятать лицо в ладонях.

Хюэн задумчиво взглянула на нее, потом подняла взгляд на аватара и квиетистку. — Ну что ж, — сказала она, — позвольте тогда мне прояснить ситуацию...

— Прежде чем вы приступите к объяснениям, — вмешался голос Демейзена со стола Хюэн, — могу я кое-что вставить от себя?

— Какого хера? — выдохнула Ледедже яростно, отняв руки от лица. Она легла на пол и перекатилась по половицам, потом безразлично уставилась в потолок. — Есть ли мне спасение от этой проклятой машины?

— Я думала, нас не подслушивают? — уточнила Хюэн у дрона.

— Я был того же мнения, — подтвердил дрон. Его аура стала серой с пурпурными прожилками, что означало легкое замешательство.

— Да ладно, все свои, — сказал голос, — вас не подслушает больше никто.

— Врунишка, — пробормотала Хюэн.

— Так вот, о чем бишь я? Ага. Я решил, что вам будет полезно услышать вот это. Оно просто очутилось у меня во входящих, вы знаете, как это бывает. Теоретически отправитель неизвестен, но это определенно мой новый лучший друг, весельчак и выдумщик 8401.00 Граница частичного прохождения света — корабль «Висмут»-категории НР. После кодирования-перекодирования качество немного пострадало, но я думаю, что вы нас за это простите. Разговор между милейшим господином В. и Адмиралом-Законотворцем ГФКФ Беттлскруа-Бисспе-Блиспином III, командующим силами ГФКФ в Установлении. Беседа имела место около трех часов назад. Вот самое интересное:

И еще раз, — сказал голос Вепперса, — чтобы до тебя хорошенько дошло: под каждой лесополосой или колейной дорожкой находится то, что неопытный глаз примет за какой-нибудь огромный грибок. Это не грибки. Это субстраты. Они построены на биологической основе, имеют низкое энергопотребление, не слишком быстро работают, но отличаются высокой надежностью и чрезвычайной устойчивостью к повреждениям. Все слои почвы на глубинах от десяти до тридцати метров под корнями деревьев и между ними заняты субстратами, в общей сложности их объем составляет больше половины кубического километра, и эти вычислительные мощности разбросаны везде, по всей усадьбе. Двусторонний коммуникационный траффик проходит через фазированные антенные решетки, установленные вокруг главного дома, и дальше через спутниковую группировку.

— Это правда? — спросил другой голос. — Наши цели — это твое собственное поместье? Зачем ты это сделал?

— Ну и так далее, — прокомментировал голос Демейзена. — А вот особенно прикольный фрагмент.

— Потом много трендежа от нашего крутого пацанчика Беттлскруа, — сообщил Демейзен, — а вот еще:

Короче, у меня найдется время эвакуировать нескольких человек, — услышали они голос Вепперса. — Но не всех, разумеется, иначе это возбудит ненужные подозрения. Впрочем, я всегда могу нанять больше людей, Беттлскруа. В людях никогда нет недостатка.

— Полный отпад, правда? — торжествующе спросил голос Демейзена со стола Хюэн. — Особенно тот отрывок, насчет тематического аттракциона ужасов НР — который он очень вовремя спихнул на сторону, прежде чем остальные Преисподние были уничтожены. Я готов ручаться, что он был очень доволен собой, отделавшись от НР. Точно так же, как пацанчики из ГФКФ были очень довольны собой, стырив у НР коммуникационные протоколы и спеки оборудования, хер знает когда это было. Они и вообразить себе не могли, что НР нарочно позволила им это провернуть, заблаговременно внедрив туда потайные ходы и ловушки, через которые НР в любой момент способна влезать в их траффик и подслушивать все, что посчитает для себя интересным. Вам не кажется, что это жутко прикольно, когда пацанчики воображают, что окрутели по самые яйца? Думаю, что это очень прикольно. Хотя кое-кто из нас этого определения, блядь, вполне себе заслуживает, чтоб нам провалиться. Ладненько, я здесь закончил. Ну, по большей части закончил: есть еще прорва дилетантов, которых надо размазать по стенке. До скорого!

В комнате на минуту воцарилась полная тишина.

Дрон Ольфес-Хреш покачался в воздухе.

— Что ж, — сказал он Хюэн, — я только могу повторить: я был искренне уверен, что у нас все чисто. Это оказалось не так. Но он ушел, и на этот раз, думаю, окончательно.

С пола донесся протяжный вздох Ледедже. Девушка качнула головой, но улеглась свободнее.

Хюэн перевела взгляд с Ледедже на Химерансе с Йиме.

— Конечно, есть поступки, которых мы должны избегать любой ценой, — прокомментировала она, — и ни за что в них не ввязываться, если их совершают другие. Мы обязаны воздерживаться от них как по морально-этическим — первоочередным — соображениям, так и принимая во внимание непреходящие, хотя и временами достойные лишь упреков, ценности Realpolitik. — Она помедлила. — Однако...