Нежное утро не предвещало беды.

Когда Сурья на огненной колеснице взлетает над страной Вед, большая часть странников на притоках Шелкового пути ищет укрытия в тени.

Не успели мы добраться до шатров становища, как на башне форта трижды ударили в гонг. Помощники мытаря объявили, что на ближайшие три кувшина песка будут пропускать только срочные грузы, с ярлыками наместника. Зазвенели цепи, дороги перегородили бревнами, караваны встали. Впрочем, никто не обиделся. За пару ше серебра можно было продолжать движение, но в зной Шелковый путь всегда пустеет. Упрямо бредут только паломники, суфии, монахи всех мастей, дервиши, безумные проповедники и прочая голытьба, для которой дорого заплатить даже за государственный Янтарный канал. Они предпочитают месяцами шататься вдоль купеческих троп в надежде урвать пару монет или выгодно продать свою глупость.

— Иди за мной и не отставай. — Ромашка постоянно застывал с открытым ртом, мне приходилось его подгонять. — Мы пойдем в оазис, искать мираба Эль-Хаджу. Если его еще не вздернули…

— Так у тебя тут есть знакомые? — Пряча глаза от пыли, лекарь осматривал сотни повозок и десятки разноцветных шатров. — Зачем нам этот Хаджа, если мы ждем японцев? И кто такой мираб?

— Мираб — хозяин колодца. Он выкупил право на колодец в этом оазисе… Люди Бамбука провезут нас внутрь крепости… если все удастся, как надо. Но выбираться наружу нам придется самим. Если Эль-Хаджа здесь, у него найдется кое-что нужное для нас…

— Домина, дай мне край запаха этого человека, и я скажу тебе, — квакнул нюхач.

Но я уже нашла его.

Я нашла его не по запаху, хотя вонь бухарского посольства — смесь липкого шербета и верблюжьей мочи — легко узнать издалека. Меня вывела на след обрывистая мелодия, дутары и наямы привычно свивали басовитый и звонко-визгливый узор, услаждая уши почтенного мираба. Эль-Хаджа возлежал под зонтом, на полосатой курпаче из козлиного пуха, при входе в походную юрту. Он стал еще толще, стал походить на раздувшуюся рыбу-шар, с торчащей мокрой бородкой, но все теми же, сонно-хитрыми глазками. Золотые кеклики и важные голубые дрофы колыхались на белоснежных воздушных стенах его обиталища. Хозяин колодца не имел возможности построить на Шелковом пути глиняный или каменный дом, это запрещали законы империи, но он постарался окружить себя максимально возможной роскошью. Пожалуй, его походная юрта блистала особенной красотой. Плотный частокол закрывал от любопытных глаз загоны и сараи, принадлежавшие семье почтенного дельца. Тыльной частью усадьба упиралась в высокие шатры циркачей. Свои колодцы Эль-Хаджа окружил голубым мрамором, отделал жировиком и кобальтом.

Вода на засушливом Шелковом пути — это половина успеха. Кто купил у наместника право на разведку колодцев — тот начинает опасную, но крайне прибыльную игру. Ни македоняне, ни брамины из Джайпура не опустятся до того, чтобы продавать путникам свежую воду. Но их скромность и благородная чистота не мешают отбирать у хозяина источника половину его дохода. Это немало, немало настолько, что жизнь ловкого мираба может закончиться в застенке. Но только не почтенного Эль-Хаджи, этот многоопытный плут умел обзаводиться высокими покровителями.

Слева от хозяина, в айване, дремал ученый табиб, опираясь на походный сундук с книгами и кореньями, справа от хозяина воды сладчайшими голосами надрывались двое бахши. Полуголый бача махал павлиньим опахалом. Как водится, бахши рыдали о гордой деве, что брела с кувшином по краю обрыва, а прекрасный витязь наблюдал за ней, не слезая с коня. Самих музыкантов, по обычаю эмирата, прятали за войлочной кошмой. Мальчик подметал объедки, несколько нищих безнадежными голосами просили хлеба, не решаясь, однако приближаться к юрте. Мираб одним глазом следил за оазисом, где журчала его вода.

— Салям-алейкум, Эль-Хаджа.

— Алейкум-ассалям, — на всякий случай старый плут скорчил из себя подслеповатого нищего старца. Он даже попытался втянуть живот, хотя это плохо получилось. — Мир всем честным путникам, кто идет по Великому пути. Мир всем, кто чтит память Искандера Зулькарнайна и уважает богов.

Последние слова он проблеял на всякий случай, ожидая, что мы окажемся тайными соглядатаями. Владельцам воды приходится быть осторожными, особенно учитывая сотни разных божеств, расселившихся вдоль Шелкового пути.

— Клянусь Всевышним, не пристало сытому и богатому человеку отталкивать голодных детей. Разве этому учит ваша священная книга?

Мираб покосился на нищих. Меня он не узнал. Он наверняка лихорадочно соображал, кто подослал убийц, знавших его истинное имя. Людям с Хибра приходится быть осторожными на Великой степи, и особенно тем, кто ведет серьезные дела. Я заговорила с Хаджой на том варианте фарси, что принят в Джелильабаде, это стало для ленивца еще одной неожиданностью. Белокурая женщина, без чадры и хиджаба, в мужских штанах, да еще с подозрительным слугой, сама подходит и затевает разговор!

Эль-Хаджа поборол робость. Он счел нас недостаточно опасными, тем более что вокруг бродили люди. По тракту, совсем недалеко, пылили повозки. Многие сворачивали к его колодцам, кидали медяшку в кувшин, перекидывались приветствиями со сборщиком, развязывали бурдюки, поили животных. Ворот колодца скрипел непрерывно, верблюды орали, быки ревели. Корона палила сквозь кроны кипарисов, моментально высушивая опустевшие корыта. Неподалеку, в тени искусственной кипарисовой рощи, расположилось на отдых семейство бедных туркменов. Женщины раскатывали тесто, дети гоняли бродячих псов, а мужчины рыли глубокую яму — готовили Эль-Хадже новую сардобу для хранения воды.

Женщина в черном вынесла хозяину бронзовый чирак и разожгла в нем огонь.

— Что ты хотела, уважаемая? — Мираб остановил на мне слащавый взор.

— Петухов и немного риса.

Хаджа хлопнул в ладоши, ничем не выдав, что воспринял тайное слово. Из-за кошмы выскочил очередной бача в тюрбане, с поклоном поставил перед хозяином фарфоровый ляган, полный самых изысканных фруктов. Мираб протянул пухлую руку, украшенную четырьмя рубинами, и отломил гроздь синего винограда. Каждая ягода весила, как добрая слива из садов Бухрума.

— Ты ошиблась, уважаемая. — Эль-Хаджа настойчиво возвращал меня к македонской речи. — Купить мяса и фруктов ты можешь в любой из лавок на становище. Там же, в шатрах, тебе покажут бой петухов…

— Твой знакомый не слишком любит гостей, — проворчал Ромашка. — У меня слюнки текут от одного вида сладких ягод.

— В юрте двое с заряженными арбалетами, — бесстрастно доложила Кеа. — Один целится в Толика, домина, другой ждет команды. Совсем недавно здесь были рыцари Плаща, оставили здесь свои вещи… наверное, для стирки. А то, о чем ты спрашивала, домина, зарыто у него под полом овчарни.

— Это замечательно. — Я улыбнулась мирабу самой сахарной из своих улыбок. Он закинул в пасть несколько фиников и покосился на ятаган, висевший на перевязи у входа.

— Ручаюсь, старый ишак, у тебя в ножнах давно свила гнездо саламандра, — сказала я.

От звука моего настоящего голоса Эль-Хаджу подкинуло на локоть в воздух. Это выглядело так, словно под ним взорвалась бомба. Довольно смешно.

— Прикажи своим дуракам в юрте разрядить арбалеты.

— Слава Всевышнему, домина, вы живы? Впрочем, что я несу, простите меня… Тут всякое болтают, на Шелковом пути много злых языков.

— Не делай вид, будто не узнал меня.

— Клянусь здоровьем матери, не узнал.

— Мы так и будем стоять у входа?

— Умоляю вас, высокая домина, простите недостойного. Заходите, располагайтесь, пусть мой дом станет вашим…

— Он и так мой, или ты подзабыл? — Ступив на войлок, я незаметно, но чувствительно пнула толстого плута в лодыжку.

Он заквохтал, как опроставшаяся курица, но терпеливо снес обиду. Ходжа раскидал своих ленивых родственников, мгновенно устроил нам фруктовый завтрак, барбарисовый чай и послал мальчика за бараниной. Пока он суетился, я разглядывала в прорезь кошмы его двор и хозяйство.

Наместник выделил мирабу немалую территорию на Шелковом пути. За высокой оградой юноши разгоняли кровь прекрасным тонконогим аргамакам. Несколько карабаиров кашкадарьинской породы стояли взнузданные, их нагружали хурджунами, наверняка полными медных монет. Женщины отмывали громадный казан; наверняка вечером кормилось не меньше двух десятков слуг. Кроме рабов в платках и девушек в привычных хиджабах, я кое-что заметила на заднем дворе.

Там сушились подозрительно знакомые серые плащи.

— С каких это пор, ака, ты нанимаешь рыцарей Плаща в охрану? Слишком много серебра собрал за месяц саратан?

— Прости, высокая домина… — Эль-Хаджа усердно прятал глаза, пока я не ухватила его двумя пальцами за кадык. Бача с опахалом пискнул от ужаса, но я пригвоздила его формулой к полу, а тем двоим, что прятались за мягкой стенкой с арбалетами, устроила слабость желудков.

— Ты слышал про караван из страны Бамбука?

— Да, высокая домина. Они прибудут через одну зарю.

— Что о них известно?

— Вне сомнений, у них куча денег. Наверняка получат ярлык на проход в Александрию. Вероятно, их примет сам таксиарх Антион. Ходят слухи, что в караване настоящие принцессы… Они сорят деньгами, они встревают во все состязания, даже в байбу…

Мальчик принес чашку с жареной бараниной. Ромашка и Кеа накинулись на еду. При виде живого нюхача, которого мой оруженосец запросто таскает в заплечной корзине, жадные глазки мираба чуть не выпали на щеки.

— Что известно об этом Антионе?

— Ээ… Его назначили вместо погибшего диадарха Аристана. Ходят слухи, что Аристан где-то заимел живой Камень пути, и за этот Камень благородного грека обезглавили мятежники. Еще ходят слухи, что нынешний вояка Антион скоро получит лавры и картуш диадарха. Живется нам при нем несладко. Он даже с хозяев воды требует рабочих для рытья ям, неслыханная наглость…

— Стало быть, нового хозяина крепости не слишком любят?

— Его не любят даже солдаты в самой Александрии…

— Теперь скажи, что слышно обо мне.

— Но… Домина, прости меня, я…

— Я знаю, что ты хочешь сказать. Ты не отправлял деньги с тех пор, как исчез мой муж. Ты решил, что можно прикарманить нашу долю, так? Ты, наверное, перегрелся тут, или выкурил слишком много шиши? Ты позабыл, что сделала я с Эль-Мусром, мирабом в городе Пенжаби? Он утаил кувшин меди, верно? Нынче он мочится под себя и не узнает собственных детей.

Толстяк всхлипнул и повалился ничком, делая тщетные попытки вылизать пыль с моих сандалий. Появись этот комедиант на подмостках Зеленой улыбки, особенно в Риме, его ждали бы лучшие театры. Но я не собиралась его убивать. Напротив, я была жутко рада мерзавцу, как давно потерявшемуся брату.

— Домина, я… прости, прости. Я ничего не потратил. Я обменял медь на серебро. Я зарыл для тебя тридцать мин серебра, я ждал, что кто-то придет…

— Отчего же ты не отозвался, когда я попросила риса?

— Я испугался, домина. Верные люди донесли, что высокий дом Ивачич не вернулся с Плавучих островов. Болтали, что его видели в зиндане смертников, в крепости Молг, это недалеко отсюда, к северу…

— Я знаю, где это.

— Я испугался, домина. Под пыткой он мог выдать тайное слово… От дома Ивачича никто не приходил. Зато явились рыцари Плаща из Бухрума, их прислал председатель биржи Гор-Гор. Они заявили, что ты украла у председателя нечто важное. Они пригрозили мне и моей семье. Они сказали, если я тебя встречу…

— Можешь не договаривать. Это их штаны сушатся у тебя во дворе?

— Они… Домина, у них бумага от мушшарифа Бухрума и от судьи в Джелильабаде. Они сказали, что не уйдут, пока не арестуют тебя. Если тебя арестуют в другом месте, их оповестят.

— Ты сказал им, что на тверди Великой степи их суды никто не признает?

— Я не стал дразнить шакалов, домина.

— И где они сейчас, эти ловкачи?

— За неделю они устали ждать, — хихикнул мираб. — Они где-то там, на регистане. Скорее всего, ставят медяшки на боевых кабанов. Сегодня большое представление.

— Дай мне двоих лучших… — Я не договорила, он понял и послал мальчишку.

Явились двое тощих, неразличимых, безмятежно уселись на корточки перед чисто выметенным айваном. Внешне они ничем не отличались от скопища местных нищих. Но у каждого из преданных слуг мираба за щекой хранились отравленные иглы.

— Домина, я умоляю тебя… Рыцари Плаща тебя даже не узнают, ты похожа на северную дэви…

— Обещаю, что не буду их убивать. Мне нужны твои парни для другого. Они понесут то, что у тебя спрятано пол полом овчарни.

Эль-Хаджа побледнел, затем покраснел. Я спокойно держала в капкане его хитрую душонку.

— И принеси мне десять мин серебра, остальное передашь человеку Рахмани. Мы сами разберемся.

— Высокая домина, лучше я тебе отдам все серебро и…

— Заткнись и прикажи копать. Живее. Ты забыл, что со мной нюхач? Или ты предпочитаешь, чтобы в овчарне покопались центавры?

Мираб повернулся к корзине и вмиг осел. Как серая болотная поганка, в которую вгоняешь иглу. Кеа весело помахала ему бараньей косточкой. Да, он совершенно упустил из виду, что нос нашей девушки практически невозможно обмануть.

Не прошло и полмеры песка, как эти же двое притащили тяжелый сверток, длиной примерно в семь локтей. Стряхнули с рогожи песок, затем я приказала развязать шнуровку. Мне необходимо было убедиться. Слишком давно я к нему не притрагивалась. Мои пальцы моментально ощутили разницу. Этот был старше, несколько жиже, но, пожалуй, мудрее, чем предыдущий, которым я пользовалась на Хибре. Да, мудрость — именно то слово, которое крутилось у меня на языке.

Эль-Хаджа постарел на десяток лет. Его напомаженная бороденка сморщилась гороховым стручком, тюрбан сбился набок, обнажив пятнистую лысину, а щеки обвисли, как у королевского мопса.

— Ты — старый баран. — Я оттащила его в сторону, чтобы рабы не видели, как чужая белокурая женщина выкручивает хозяину ухо. — Ты знаешь, чем рискуешь? Какого дьявола ты спрятал его в навозной куче? Даже самый тупой нюхач учуял бы его за сотню хибрских гязов… Или ты намеревался продать его?

— Домина, ты меня назвала самым тупым нюхачом? — невинно осведомилась Кеа.

Ромашка потел от любопытства. Он ничего не понимал в нашей задушевной беседе, но тюк, измазанный в бараньем дерьме, его весьма интересовал. Слуги покорно ждали за занавеской, не проявляя любопытства. Сказители-бахши, радуясь свободной песчинке, громко жевали хозяйский виноград. Табиб перебирал четки и громко молился, делая вид, что ничего не происходит.

— Твоих жен продали бы на рудник, а детям выбили бы на щеках клеймо вечного государственного раба… Ты знал это, жирный паук, но рискнул их здоровьем! — Я ткнула его пальцем в точку копо, и дурня согнуло в кашле. — Тебя бы не убили, тебя отвезли бы в застенок и там медленно бы жарили… пока ты не признался бы во всем. А ты признался бы очень скоро, баран! — Я незаметно ткнула его в другую точку на бедре. Его правая нога моментально отнялась.

Эль-Хаджа плюхнулся в пыль, как мешок с травой изень, и заплакал. Напоследок я выволокла почтенного мираба во двор и одарила камчой так, что ему пришлось удирать от меня на четвереньках.

— Твоя старшая жена издохла бы, таская камни. Твоих младших жен насиловали бы все, кому не лень, а потом продали бы в морской гарем, пиратам. Твоих детей… Кеа, сколько у него детей?

— Я чую четверых, домина. Кажется, есть еще взрослый сын, но он не здесь.

— Ты продал четверых детей, шакал!

— Высокая домина, прости… шайтан околдовал мой рассудок… Я решил, что раз тебя все равно убьют, семья Саади отберет у меня колодцы, что у меня оставалось, кроме него?..

— Я к тебе скоро вернусь, — пообещала я. — Скажи своим слугам, что ты продал их мне. Пусть несут поклажу и готовятся к драке. Не бойся, у тебя в доме я ночевать не намерена.

Мы снова выбрались на раскаленный песок. К становищу съезжались все новые гости. Тысячи тентов и палаток раскинулись вокруг оазиса.

— Кто он такой, этот Хаджа? Он твой должник?

— Когда-то я… — Я подумала и решила, что лекаря с Земли незачем посвящать в мою маленькую интрижку с бывшим командиром македонской армии. Я была коротко знакома с диадархом Леонидом. Он служил наместником в этих краях, затем его назначили сатрапом и отозвали в Афины. Я сделала так, чтобы диадарх Леонид благосклонно отнесся к торговому дому Миграна Саади. Это старший брат Рахмани, он заведует всеми деньгами их исфаханской семьи. Мигран Саади заплатил диадарху очень много, но покупка десять раз оправдала себя. Он получил в вечное пользование четыре ярлыка владельцев воды. Два из них, как было договорено, подарил моему покойному мужу…

— Так ты… ты хозяйка этих колодцев? — Толик схватился за голову. — Вот дела, но у тебя же целая империя! А что, если он выдаст тебя?

— Выдаст? Ха-ха, да он теперь рад отгонять бесов из моих тяжелых снов! Эль-Хаджа — порядочный подлец, но он знает, что случится с ним, если я умру, как и мой супруг. Тогда, по условиям договора, его ярлык перейдет к старшему брату Саади. А Мигран Саади может в любой момент вышвырнуть его и назначить сюда своего человека. Кроме Миграна, у Рахмани Саади есть еще братья, сестры и другие родственники на Хибре. Они всегда возьмут свое.

— Ах вот как… — Толик смешно потер переносицу.

— Прекрати много думать, наживешь лишние морщины, — сказала я. — У нас еще завтра целый день ожидания. Давай развлекаться.

И мы отправились туда, где визжали трубы, гудели таблы и звенели монеты. Я еще не догадывалась, какие развлечения нас ждут.

— А эти… его слуги?

— Это уже не его, а мои рабы. Они будут нас охранять.

— Зачем нам этот ковер? Это же ковер, да?

— Мы на нем полетим. Если придется удирать. Лекарь, ты надоедлив.

— Полетим? Стой, погоди! — Толик Ромашка стал пунцовым, вдобавок принялся заикаться. Я всерьез разволновалась, не перегрел ли он мозги. — Так этот ковер летает? А как же… Черт, черт! Так в нем тоже формула Дыма? Но ты вроде говорила, что над Шелковым путем…

— Летать запрещено, все верно! Особенно на хорезмских коврах. Летающие ковры вообще запрещены законами империи уже девяносто лет. С их помощью слишком легко проникать в верхние окна охраняемых гебойд. Однако находятся ловкачи…

— Кто за большие деньги забирается в гнезда птицы Рух, — подхватил нюхач. — Там они собирают пух птенцов, из них лучшие слепые мастерицы прядут шерсть и ткут ковры… А разве у вас на Земле не водятся птицы Рух? Вот, удивительно, правда, домина?

— Удивительно, — согласилась я. — Их Земля — вообще очень странная планета.