— Драться ты не умеешь, — подвела я невеселый итог, когда доктор Ромашка в шестой раз очутился на земле. В который раз мы пытались с ним фехтовать на палках.

— Я настолько безнадежен, что мне нельзя доверить даже кинжал? — обиделся Толик.

— Ты не безнадежен. Ты стар. Но махайру я тебе дам.

— Ста-ар?! — выпучил глаза поверженный хирург. — Кто же тогда господин Саади, если я у вас старый?

— Дом Саади — величайший из воинов-огнепоклонников. — Я не обиделась за своего возлюбленного. — Он учился драться и говорить одновременно. Парсы из его рода едят и спят в седле. В его роду считается позором, если ты не попадаешь двумя стрелами в одну бегущую песочную лисицу.

— А это… это так сложно?

— Мне подобное недоступно. — Я засмеялась, вспомнив, как мы с Рахмани дрались над рекой. — Есть такой мелкий верткий зверек, не длиннее твоего локтя — песочная лисица, она водится по всему Горному Хибру. Она окрашена под цвет песка и не бежит, а струится от норы к норе. Когда песочная лисица охотится на уставшую стаю перелетных уток, она всегда находит добычу, такова ее ловкость и скорость. Хороший воин, сидя верхом на скачущей лошади или верблюде, пускает две стрелы. Первая пробивает лисицу насквозь, но вторая тоже должна попасть в бегущего зверя…

— Обалдеть, — только и вымолвил Ромашка.

— Но это для лучников смешная забава, — я продолжала говорить, а сама кидала в собеседника камешки. Уже два дня Толик был вынужден постоянно уворачиваться от шрапнели. — Настоящая свобода боя приходит к поклонникам огня тогда, когда им уже не нужно оружие. Рахмани не сражается, он играет с потоками силы. Ты так никогда не научишься, я — тоже. Он великий воин, именно потому, что умеет уклоняться от боя.

— А мне показалось, что сражаться умеешь как раз ты… ой, больно!

Камень угодил ему в нос.

— Я умею другое. Пойдем со мной.

— Что это? Это мне? Мы на медведя пойдем?

— Это рогатина, и ничего забавного в ней нет. — Я осадила его излишне игривый настрой парочкой камешков, пущенных в голову. — На ближайший месяц рогатина станет твоей любовницей. Она не для медведя, это копье для рассыпного строя. Не научишься владеть копьем, нечего и приступать к мечу. Держи прямо… не так! У тебя снова неверная стойка. Следует держать рогатину так, чтобы ты легко превращал ее из копья в дубину! Если ты бьешь тычком, то стойка боковая. Но если ты собираешься использовать оба конца, то стань во фронт и держи ее как топор, от левого плеча к правому бедру! Ты стоишь так, будто собрался мешать этой палкой кашу в котле! Чем хорош хват топором? Тем, что ты можешь ударить обратным концом снизу вверх. Но не увлекайся обратным хватом…

Мы немного покружились среди кустов, я поколотила Толика своей рогатиной, затем взяла щит.

— Смотри, что я делаю. Твой обратный хват я легко прижму к земле щитом и добавлю сверху своим копьем! Теперь бей только штыковым хватом… Еще, еще! — Я дождалась, пока он ослабит внимание, и резко двинула навстречу щитом. Толик охнул, выпустил рогатину и схватился за живот.

— Ты понял?

— Да… неправильно держал…

— Я пожалела тебя. В бою никто не пожалеет. При ударе о тяжелый щит ты получишь собственным древком в печень. Постарайся сделать так, чтобы копье уходило мимо бедра… Теперь нападай! Нападай любым способом!

Толик пыхтя подхватил рогатину и ринулся в атаку. Нельзя сказать, что он выглядел, как изящный парижский кавалер. Скорее, он напоминал пьяного рыбака, погнавшегося за прудовым налимом. Вероятно, он сумел бы догнать старую раненую рыбину. Что касается двуногих противников, то красные бадайя, пожалуй, попадали бы от хохота. Но вместе с тем, Ромашка быстро впитывал мои уроки.

— Отлично, еще! Не бей прямо, ты не используешь возможности широкого наконечника! Если тело врага закрыто щитом, бей сверху, наискось, в правое плечо или в шею! Но не снизу, даже не пытайся бить под щит! Смотри, я беру меч, нападай!

Меня порадовало, что Ромашка не полез в ближний бой. Он верно угадал, что меня следует держать на дистанции, удобной для удара копьем. Конечно, долго он бы меня не удержал, но честно старался.

— Перекидывай, через низ, через верх! — советовала я, отбивая удары щитом. — Вращай концом, отвлекай меня, коли! Снова вращай, перебрасывай, делай так, чтобы я постоянно следила только за твоим наконечником! Не стой как дерево, переступай ногами, постоянно меняй направление!..

Когда Ромашка окончательно обессилел, мы пошли туда, где мужчины народа раджпура превращают мальчиков в мужчин. Еле заметная ленточка трепыхалась в ветвях масличного дерева. Ромашка непременно протопал бы дальше в чащу и получил бы копьем в лоб, если бы я не преградила ему дорогу кривым бебутом.

— Ты слеп, как все, рожденные в городах. Посмотри вверх, видишь тряпку? Теперь посмотри вниз — видишь крест из костей?

— Ой, верно…

— Это запретная земля. Нас проводят. Надо ждать.

Спустя время к нам вышел один из старших Посохов.

Он кивнул мне с улыбкой, мы погладили друг другу руки. Этот мужчина приходился двоюродным братом моей ушедшей матери, стало быть, мы состояли в прямом родстве. Но родство не играет роли для Красных волчиц. Если тебя в четыре года оторвали от родителей, ты уже не возвращаешься…

Лекарь судорожно сглотнул, когда Посох повернулся к нам спиной и змеей заскользил по звериной тропе. Приближалась недельная жертва Гневливой луне, поэтому спина моего дядьки была исполосована волосяными плетями, а с выбритого затылка грозно хмурились глаза вездесущего Шивы.

— Не бойся, лекарь, — засмеялась я. — Мужчины племени раджпура только выглядят страшными. Наш народ не погиб благодаря женщинам. Тысячи лет раджи призывали Красных волчиц, когда приходил уршад и опустошал города.

— Зачем ему глаза на затылке?

— Это же так просто — чтобы видеть вокруг себя.

Лекарь молчал, пока мы взбирались на гору к мужскому святилищу. У святилища нас поджидали еще шестеро моих соплеменников, измазанных в крови антилопы.

— Замри, — приказала я. — Не шевелись, дай им себя понюхать. Сыновья Посоха должны запомнить тебя, чтобы не убить случайно в будущем. Сестры-волчицы приняли тебя и твою женщину в семью, но охотой все же занимаются не они, а мужчины. Тебя должны запомнить, на будущее.

— Эгхм… Если они не опасны, почему мы…

— Молчи. Они пропустят нас к молочным хижинам. Там у меня кое-что припрятано.

— К молочным? Почему к молочным? — Хилый лекаришка задыхался от долгого бега по горам, но не прекращал задавать глупые вопросы. Если быть окончательно честным перед собой, он мне все больше нравился, этот Толик Ромашка. Он не смог спасти Зорана, не смог спасти Снорри, он не смог бы даже отстоять в бою свою девчонку… Но в нем укоренилось то, что Рахмани Саади называет честью.

Да, слава богам, мне пришлось иметь дело с мужчиной, а не слизняком.

— Молочные хижины так называются, потому что мы их обливаем молоком, — объяснила я. — Народ раджпура не пьет коровьего молока. В эти хижины наши женщины уходят рожать.

Потом мы добрались до лощины, оставили немножко крови у черепов, я получила там пуджу от старушек и поцеловалась с будущей роженицей. Она оказалась юной Дочерью-волчицей, такой, как я была когда-то. Я отыскала лопату и приказала Ромашке копать. Он обрадовался, наверное, решил, что это новая игра, или что я его так собираюсь тренировать. Старушки-повитухи сучили шерсть и наблюдали, как Ромашка остервенело кидает землю в центре хижины. Наконец он ударил металлом о металл, а еще полкувшина песка спустя ахнул.

— Но это же… это… ничего себе! Да тут целый арсенал!

— Откапывай и вытаскивай все это сюда, — приказала я. — В речной деревне слишком ненадежно прятать сталь. В свое время меня этому научил покойный супруг. Делать схроны. У них так принято. Его маленькая страна слишком долго задыхалась в кольце врагов. Чтобы бороться с врагом, надо прятать оружие.

— И много у тебя… — он с натугой выволок сундук на поляну, — много у тебя таких схронов? Неужели на всех трех планетах?

— Достаточно много, чтобы в нужный момент отыскать все нужное. Открывай, мы возьмем золото для Рахмани и кое-что для тебя, остальное снова зароешь.

В сумерках я повела Толика к излучине. Под висячим мостом мы снова подарили толику крови Посоху, чтобы беспрепятственно пройти сквозь мужские владения. Здесь, в тени баньяна, под крики говорунов и ленивцев, я задремала, а лекарю велела развести три костра. Спросонья я слышала, как на водопой приходил леопард с детенышами, затем на том берегу долго плескались древоглазы и хищные крылатые псы.

— Ты заснула… — Ромашка изумленно наблюдал за моим пробуждением. Очевидно, бедняга не сомкнул глаз, слушая вопли джунглей. Он честно разжег три костра, затем выхватил из груды железа двуручный спадон, подарок одного ярла с Зеленой улыбки, и провел добрый кувшин песка, зорко охраняя меня от моего родного леса.

— Конечно же, заснула, я устала. Отчего ты не спал?

— Слушай, я не уверен… но кажется, я видел пантеру, или что-то вроде…

— Это Дукху, дочь Дакхи, она живет в пещере, там, на горе…

— Вот как, в пещере, значит… — Ромашка продолжал судорожно сжимать спадон, будто его обступила дюжина пьяных гоплитов. — Это значит, что ты лично знакома со всеми хищниками в вашем лесу?

— Не со всеми. Примерно на шестьдесят стадий вверх и вниз по течению. Кстати, а почему ты схватил именно эту тяжелую железяку?

— Мне так привычнее… — Толик немного покраснел. — Точнее, я хотел сказать… ну, я ведь занимался боевым фехтованием.

— Я заметила, как ты ловок.

— Просто мы учились именно бою на мечах. Мы подражали… нет, скорее — играли в рыцарей.

— У тебя в руках много силы, но мало толку. Положи его. Сегодня начнем с топора!

Ромашка бодро схватился за рукоять секиры, и я сразу отметила, что из лекаря еще можно сделать бойца. Он сразу стал искать на рукояти место оптимального баланса. То, что он уступал мне на палках, ничего пока не значило. На шестах меня учил драться наставник Хрустального ручья, эти искусства мало знакомы на континенте.

— Топор — это лучшее оружие. Сейчас я возьму аспис, ты тоже бери. Теперь — бей!

Я накинула ремень щита на локоть. Анатолий попытался меня удивить, замахнулся сверху, в последний момент вывернул кисть и ударил слева, но я моментально разгадала его примитивный замысел. В результате вся мощь удара, направленная на мой щит, резонансом вернулась ему в руку. Толик побледнел от боли, но не бросил оружие.

— Топором с длинной рукоятью неудобно махать, поскольку его центр тяжести расположен дальше, чем у меча. — Мы кружили, я не прекращала говорить, отбивая его редкие наскоки. — Зато топором ты можешь разрубить человека пополам, и лезвие не застрянет в ране. Топором ты расколешь любой шлем и щит, если будешь бить правильно… Смотри и запоминай. Ты несешь удар не от начальной точки к телу противника, а по кругу. Начинай раскручивать телом! Секира всегда движется по замкнутому кругу за счет своей инерции! Теперь моя очередь!

Не дав ему времени опомниться, я выложилась в горизонтальном вращении. Секира тяжеловата для меня, но дубовый щит я пробила. Ромашка охнул и упал на колено, потирая плечо.

— Что, вас не так учили? — Я засмеялась ему в лицо, желая разозлить. Но он не разозлился. — Я участвовал в четырех турнирах, но мы не дрались на поражение…

— Теперь попробуй ты. Нет, теперь — без щита.

— Я боюсь тебя задеть…

— Вот идиот! Я как раз этого и добиваюсь! Не бойся, на мне доспех. В крайнем случае, сломаешь мне пару ребер, прорубить все равно не сможешь. Атакуй!

Он пошел на меня, вначале неуверенно, но после того, как я плюнула ему в лицо, несколько расшевелился. Первый удар сверху я легко парировала щитом и легонько ткнула Толика гладиусом под мышку, подсказывая, что он слишком открылся. Дальше он немножко осмелел и попытался достать меня по ногам, но добился только внушительной шишки на голове. Я резко опустила щит, топор завяз в нем, в следующий миг я показала Толику, что перерубаю ему руку мечом.

В третий заход, руководствуясь моими окриками, Толик поступил более умно. Наконец-то он вспомнил, что щита нет, и вспомнил, что замах надо начинать из-за спины, мысленно рисуя круг. Удар получился на славу, пальмовый аспис треснул, но выдержал, а у меня еще долго ныл локоть. Естественно, лекарь по щиту бы не попал, я нарочно ему подыграла, чтобы парню не было так обидно.

Спустя две меры песка Ромашка повалился спиной в муравейник и запросил пощады. Я дала ему девять минут по исчислению Земли, точнее — по показаниям красивых золотых часов, которые мы с Кой-Коем прихватили в ювелирной лавке Петербурга.

— Зачем все это? — пропыхтел он, заливая в горло воду из бурдюка. — Марта, зачем все эти секиры, гладиусы, кинжалы, если есть ружья и пистолеты?

— Не зови меня по имени. Имя Марта предназначено для мужа и его родни… Порох надежно горит только на Зеленой улыбке. На Хибре, чтобы стрелять наверняка, приходится пользоваться тромбонами и аркебузами, лишь у них на полках достаточно пороха для полета пули. А здесь, на Великой степи… — Я засмеялась, разглядывая его напряженную рожицу, утонувшую в беотийском шлеме. — Здесь даже пули летят криво. Хороший колдун легко изменит полет любой пули. Зато заговоренную стрелу или копье остановить очень сложно.

— Но на Зеленой улыбке…

— Спроси дома Саади. На Зеленой улыбке все иначе. Там формулы теряют половину силы, зато там есть Вечная Тьма на полюсе, которая рождает подарки. Там корабли ходят на черном угле, а на Великой степи только пыхтят и воняют. Ты готов?

— Да-а… — прокряхтел он.

— Теперь — меч. Положи этот гладиус. Ты неверно его держишь. Начнем с короткой махайры. Ты вцепился в меч слишком крепко, тебя хватит лишь на короткую схватку. Перед тем как выбирать оружие, проверяй центровку, это просто — кисть не должна напрягаться… Рахмани говорит, что свеи и норвеги предпочитают рубящий удар, они удаляют центровку на полторы ладони от крестовины. Греки, напротив, увлекаются колющим, наверное, потому, что им ближе копье… Старайся подбирать универсальный клинок, ровный по всей длине, тогда сможешь и колоть, и рубить. Если ты доверяешь продавцу, требуй дамасскую закалку на крови… Что касается этого дурацкого спадона, за который ты стал хвататься, едва мы стали в стойку, более тупого оружия я не встречала.

— Чем же он плох? Это оружие рыцарей…

— Он расцентрован. Ему нужна еще одна рукоять, ближе к центру! И при каждом ударе ты открываешь бок и спину для более легкого оружия врага. Неужели ты не чувствуешь? Атакуй! Атакуй, я сказала! Постарайся хотя бы раз достать меня!

Он очень постарался, но особого успеха не добился. Толик бил верхними диагоналями, затем колол, пытаясь обмануть меня финтами и перебросами. Раз двадцать он попал по щиту, а я плашмя лупила его по икрам, локтям и плечам. Наверняка бедный хирург приобрел немало синяков и проклял день, когда решил укоротить свои штаны! Однако чем дольше мы занимались, тем больше мне нравилось его изводить! Конечно, Рахмани прав — для освоения высокого искусства гладиаторов Толик был слишком стар в свои тридцать земных лет. Но если бы он не увлекался своим дурацким «историческим фехтованием» на Земле, я вообще сочла бы его безнадежным!

— Отдохни! — приказала я. — Я поняла, отчего ты делаешь столько ошибок. Ты привык к ненормально длинному клинку. Возьми этот галльский меч, мне его подарил один знатный латин с Зеленой улыбки. Меч не совсем обычный. Что ты можешь сказать о нем?

Неподалеку, в зарослях, появился человек. Рахмани, это был он, я узнала бы его и за сотню гязов. Он тоже понял, что я его чую, но не вышел, продолжал наблюдать за нами издалека.

— Ну… — Толик скинул шлем, сделал умное лицо. — Он тяжелый… хват на одну руку… крепеж не на пояс, а под перевязь… большое удобное навершие…

— Чем это плохо?

Толик на песчинку задумался.

— Им удобно рубить, но колющий удар затруднен.

— Все, что ты можешь сказать?! Хорошо, лекарь. Теперь следи. Конец почти закруглен, ни о каком колющем ударе нет и речи. Это варварское оружие, которым повсеместно дрались на Зеленой улыбке еще сто лет назад. Встань рядом со мной, представим, что мы — фаланга. Теперь бей, противник впереди! Раз… Слева! Раз… Укол вправо! Раз… Что скажешь?

— Пожалуй, он не для работы в строю. Требуется широкий замах…

— Отличная идея! Это оружие для рассыпного боя. Теперь попробуй двигаться с ним, я возьму османский сэлем. Вперед, атакуй!

Чтобы не остаться без руки или ноги, мне пришлось шевелиться гораздо быстрее. Зато Анатолий, наконец, показал себя во всей красе, я даже залюбовалась им. Естественно, при фронтальной встрече его мощного гладиуса с моим гибким клинком сэлему пришел бы конец…

— Анатолий, ты пользуешься давно устаревшими приемами!

— Конечно, устаревшими! — удивился он. — На Земле все эти приемы давным-давно устарели!

Из кустов бесшумно выскользнул Рахмани.

— Ты машешь мечом, как дубиной. Так принято в дуэлях руссов и в судебных поединках норманов, — посетовал ловец. — Очевидно, вы привыкли уступать друг другу очередность ударов? Это благородно, но не имеет практической ценности… — Рахмани поковырялся в груде моего оружия, достал именно то, что я ожидала, — короткое копье. — Женщина-гроза, позволь, я помогу тебе обуздать этого циклопа?

Толик Ромашка едва не взвыл, когда мы накинулись на него вдвоем. Рахмани беспощадно колол его в ребра тупым концом копья, а я дубасила плоской стороной меча. Ромашка наверняка полагал, что удачно противостоит нам. На самом деле мы проверяли совсем другое — правильность постановки ног и выносливость. Драться с Толиком я могла бы с закрытыми глазами, зато выносливость он показал отменную. Пот лил с него градом, но дыхание почти не срывалось. Я облегчала ему задачу: била только прямыми в голову и слева — в правое плечо. Рахмани делал ленивые переходы, минуя круглый щит, доставал то в печень, то в селезенку, то, шутя, громыхал Ромашке по шлему.

— Почему левая рука ленится? — кричал ему Саади. — Разве это плохо, подобрать незаметно горсть песка и кинуть врагу в глаза? Или подобрать камень и швырнуть в лицо? Или раскрутить пращу?! Давай, отбрось этот щит, он все равно тебя не закрывает, возьми лучше топор или бебут!

— Но если… песок… это нечестно, — прохрипел Толик. — Меня учили честному бою, при зрителях и судьях!

— А кто сказал, что бой — это честно? Если ты родился хилым человеком, а придется столкнуться с гандхарва или с черноногим циклопом? А рыцари Плаща? Они используют любое оружие. Когда они против тебя, нет места правилам. Ты будешь честным?! Не должно быть частей тела, свободных от боя! У тебя ноги переступают и подпрыгивают, как в ленивом танце дервишей. Если ты видишь, что мое копье соскользнет по твоим латам вниз, — сбей его ударом ноги! Сделай то, на что я никак не могу надеяться! Давай же!

— Дальше что? — простонал Ромашка. — Сил уже нету… честно!

Мы кружили по поляне, словно три озверевших тура в брачный период. За троих сопел и топал Анатолий.

— Тебя убьют, вот что, — флегматично отозвался Саади. — Бой на холодном оружии — это не вопли угроз и не хитрые финты, которыми ты пытался удивить домину. Это прежде всего война разумов. Если твой противник заведомо слабее тебя — убей его сразу. Если он равен тебе в силе — изматывай его ложью, катись по траве, как легкий сухой листок, пусть он устанет и сделает ошибку… Твоя ошибка сейчас — ты не сменил ритм боя. Нас стало двое, а ты всего лишь стал чаще махать правой!.. Более сильный противник требует от тебя постоянно менять ритм. Обрывай ближний бой, зачем ты постоянно подставляешься? Старайся вывернуться так, чтобы Корона резала нам глаза! Сделай так, чтобы мы растерялись или испугались.

— Испугались? Вы двое — меня одного? — Ромашка жутко устал, но дыхания не потерял. И что мне понравилось — ногами двигал весьма экономно, берег силы на побег. Он хорошо запоминал уроки. Я подумала: еще двадцать дней в таком ритме, и его можно выставить в круге гладиаторов, будет забавно!

— Напугать врага несложно, — Саади поправил сползавший с носа платок. — Притворись берсерком, пусти пену изо рта, сделай вид, что ты в бешенстве и ничего не соображаешь. Тогда мы скорее откроемся!.. Твоя вторая ошибка на сегодня — стоишь как монумент. А-аа, я догадываюсь, отчего это. Таким же глупостям подвержена франкская и прусская школа дуэлей на Зеленой улыбке. Эти самодовольные дворяне машут тонкой шпажкой, не сходя с избранной позиции. Они считают высшим шиком — удерживать любой напор, не отступая. Но ты должен навсегда забыть об этикете! Не застывай, словно тебя облили формулой Охотника! Каждую песчинку уходи, качайся, налетай смерчем, чтобы мы не могли вдвоем выработать линию атаки!

— Так как же мне драться? — Хирург едва не заплакал. — Дом Саади, ты все время говоришь разное. То быть легким, то — налетать грозой…

— Как ты думаешь, кто победит — смерть или ты? — Саади воткнул копье в землю.

— В конечном счете — смерть… — Ромашка выдержал мою долгую атаку с двух рук.

— Прежде чем Рахмани отведет тебя к волхвам склавенов, ты должен уяснить главное. В бою — ты Разрушитель мира, а не вежливый ученик из школы Хрустального ручья. Если враг подставит щель в горловом доспехе — бей. Если враг случайно обнажит пятку — бей. Поскольку смерть все равно победит тебя, в схватке с ней годятся любые приемы. Убивай, или убьют тебя!

Он слушал, высунув язык, похожий на избитую псину.

Но втайне я гордилась им.

Сегодня Анатолий впервые задел меня мечом.