* * *
Когда они добрались до нулевого зала, игра уже шла, и в огромном пространстве эхом отдавались «сплэты» тридцатисантиметровых мячей о тонкую сетку, ограждающую площадку. Мало к кому из игроков уже приклеились мячи. Обе команды еще маневрировали между трамплинами и гибкими поручнями, позволявшими им менять направление в невесомости. Мячи приклеивались, только один к другому или к форме игроков; их подавали автоматы, установленные у ворот каждой команды. Скоро по арене будут плавать косяки мячей, увеличивая риск, – любой игрок от толчка противника может влететь в самую гущу.
Марим мысленно усмехалась, пробираясь к местам у сетки. Там, где сидели зрители, сила тяжести была нормальной. Как это типично для чистюль – установить невесомость только на арене. Для нее половина удовольствия от сплэтбола заключалась в том, чтобы тоже парить в невесомости, стараясь занять самое лучшее место для наблюдения за игрой. Тогда за пределами поля бывает даже интереснее, чем на нем.
Марим решила немножко пофлиртовать с Аркадом – пусть тем, кто их слушает, тоже захочется попробовать рифтерских забав. Она порадовалась, когда Ивард увидел какого-то приятеля и отошел.
Но почему-то – она так и не поняла, как это случилось, – они с Жаимом оказались позади Аркада и Вийи. Их разделили рьяные болельщики. Тут смешались в кучу все – флотские, штатские и беженцы.
Зрители взревели от восторга, когда мускулистая спортсменка, ухватив противника поперек туловища, на миг прижала его к себе, чтобы усилить вращение путем сохранения углового момента, насмешливо поцеловала и швырнула в кучу мячей. Бедняга превратился в бесформенную массу, беспомощно дрейфующую к ограждающей сетке.
Молодая женщина, послав зрителям воздушный поцелуй, схватилась за поручень и полетела поддержать своих товарищей, штурмующих ворота другой команды. Она пронеслась мимо Вийи и Брендона – их силуэты одинакового роста четко виднелись на фоне бушующей арены.
Марим попыталась продвинуть Жаима поближе, чтобы послушать, о чем они говорят, но Жаим не двинулся с места, следя за игрой.
Оставалось только наблюдать. Вийя стояла, не шевелясь, заложив руки за спину и чуть наклонив голову. Марим видела только резкий угол ее скулы и водопад блестящих черных волос.
Но Аркад был виден хорошо – свет играл на его лепном лице, большие голубые глаза смотрели внимательно. О чем это они толкуют так серьезно?
Марим толкнула локтем Жаима:
– Есть у него любовницы?
– У кого?
– У Аркада.
Серые глаза Жаима глядели вдаль.
– Спроси его сама.
Марим поджала губы, изучая его бесстрастное лицо и совсем не характерную для него позу. Это уже не тот сутулый, неуклюжий старина Жаим, который во всем слушался Рет Сильвернайф и скрывал свое смертоносное мастерство под внешностью увальня. Теперь он выглядит, как настоящий телохранитель.
Может, сам он не считает себя чистюлей, но он меняется на глазах. Интересно, знает ли он об этом?
Что он видит и слышит, находясь целый день среди этих одетых в маски Дулу? Она этого никогда не узнает, но кто-то знает в мельчайших подробностях. От смены перспективы у Марим даже в голове помутилось.
Покусывая большой палец, она вернулась к наблюдению за Вийей и Аркадом. Что-то случилось у них за то короткое время, на которое она отвлеклась. Вийя стояла в той же позе, но Брендон придвинулся поближе и сделал какой-то жест. Сухожилия его длинной кисти ярко выступили в золотистом свете с арены. Лицо его было таким же, как всегда: улыбающимся, открытым и внимательным, но напряжение сказывалось в приподнятой руке и в сдерживаемом дыхании.
Он ждал чего-то, но Марим не понимала чего. Наконец она сдалась и стала смотреть на игру. Болельщики завыли, когда спортсменка, так ловко убравшая с дороги противника, поразила круг в чужих воротах вытянутой, сжатой в кулак рукой.
Аркад, когда Марим взглянула на него снова, непринужденно раскинулся на стуле, беседуя с кружком флотских офицеров, которые, судя по всему, его знали.
«Не иначе как по ихней Академии», – подумала Марим, глядя на Аркада с удвоенным интересом. Она ни разу еще не видела его в кругу друзей, и просто удивительно, как он напомнил ей Маркхема, хотя между ними не было даже отдаленного сходства.
Ей захотелось это обсудить, но Жаим куда-то делся. Привстав на цыпочки, она увидела его за спиной у Аркада – стоит как статуя, образцовый телохранитель.
Вийя тоже исчезла – но миг спустя ее тихий голос сказал у Марим за плечом:
– Пошли отсюда.
Всю обратную дорогу Марим держала язык за зубами и только дома выпалила:
– Ну что?
Вийя обернулась к ней без улыбки, с предостережением, но Марим, обезумев от неудовлетворенного любопытства, завопила чуть ли не в голос:
– Если ты не скажешь, чего хотел Аркад, я...
Вийя, выждав до жути долгий момент, повела плечами.
– Бежать. Он предлагал мне все, что я захочу, если я заберу его с этой станции и доставлю на Геенну.
Марим выпустила воздух, как дырявые кузнечные мехи.
– Чтоб он провалился, этот логосов датчик. Ты хоть представляешь, какие деньги мы теряем? Мы, конечно, не такие идиоты, чтобы лететь на Геенну, но...
Вийя ушла к себе в комнату и закрыла дверь.
Марим повернулась лицом к стене и стала медленно бить по ней кулаком, пока не уперлась лбом в холодный дипласт. Вот и разберись, у кого мозги набекрень: у чистюль или у должарианцев.
«Одни других стоят», – решила Марим. Ну что ж, ничего не поделаешь. Может, Озип еще свободен. Это единственный способ не думать о том, чего не можешь изменить.
13
– Я научился скептицизму у вас, панархистов, – сказал Анарис. – Я испытал весь спектр страстей, понял, что ярость не всегда может служить оправданием, – и научился смеяться.
– И все же? – отозвался Панарх.
– И все же остаются две концепции, вызывающие у меня интерес, но не имеющие для меня смысла. Первая – это ваш обычай вступать в брак.
– Это довольно просто объяснить. Этот обычай у нас остался от Утерянной Земли. Он позволяет семьям, желающим этого, продолжать себя и в материальном, и в генетическом отношении. И стабилизирует структуру общества.
– Но вы нарушили условности, когда сами вступили в брак: ваша жена происходила из скромной семьи, которая, согласно имеющимся записям, так и не вошла в круг ваших общественных связей. Вы ведь клянетесь соблюдать моногамию, когда женитесь?
– Да. И меняемся кольцами. И то, и другое – очень древние обряды Утерянной Зелгли. – Геласаар поднял руки – на безымянном пальце каждой остались розовые полоски: одна от обручального кольца, другая от перстня Панарха.
– Фактически ваш брак был заключен не ради блага общества.
– Верно. Я заключил его ради себя самого.
– Зачем тогда брак, если он не улучшает общественную инфраструктуру? Почему просто не жить вместе, как делается во всех слоях вашего общества?
Панарх поразмыслили сказал:
– Если бы ты знал Илару, то не спрашивал бы. Ты занимался этим вопросом – критиковал ли кто-нибудь мой выбор Кириархеи?
– Нет. – Дираж'у лежал неподвижно в руках Анариса. Панарх склонил голову.
– Я женился не только ради своего удовольствия. Я надеялся, что доля ее блеска перейдет к нашему потомству.
– И что же?
– В старшем сыне от нее не было ничего – он целиком пошел в моего деда. Средний унаследовал мою замкнутость – от Илары он взял только юмор и чувство прекрасного. А вот в Брендоне, который даже не знал ее по-настоящему, совместились лучшие черты нас обоих.
* * *
Чуть слышно прошуршав шелковыми юбками, Ваннис облокотилась на балюстраду на фоне звездного неба. По обе стороны от нее волны с белыми гребнями переливались через невидимый край, исчезая в бесконечной пустоте внизу. Казалось, что комната выходит прямо в космос; круглая черная софа, утопленная в пол между двумя водными потоками, и тианьги, создающие соленый бриз, вызывали иллюзию лодки, плывущей под звездами на краю плоского мира древних. Ваннис с мимолетным удовольствием отметила, как удачно она выбрала платье: звездный свет струился по серебряному шитью на плече, запястьях и подоле.
Укрепившись духом, она обратила взор вниз, где сидели остальные, и стала слушать.
Могло показаться, что это всего лишь обед для друзей, но Тау Шривашти никого не приглашал к себе просто так, без цели. И то, что они собирались в центральном салоне яхты, где обычно бывали только самые близкие Тау люди, подчеркивало важность встречи: только здесь он мог быть уверен, что его не подслушает никто, даже собственный персонал.
– Мне почти нечего сказать о его визите, – мягким хрипловатым голосом сказал Тау. – Эренарх – интригующий молодой человек. Он, право же, очень мил. Напоминает манерами свою мать – и очень ловко владеет руками.
«Тау неспокоен – даже сердит», – подумала Ваннис. Интересно знать, чего он хотел? Одно ясно: он не получил этого.
– Мне Эренарх кажется привлекательным. – Фиэрин улыбнулась, играя пальцами Тау.
– Веское замечание. – Тау поцеловал ее ладони, одну за другой. – Даже те, у кого нет явных амбиций, могут очаровать своих сторонников, когда захотят.
Проявление слабости, столь редкое у Тау, повеселило Ваннис. Неужели он действительно находит что-то в банальной фразочке Фиэрин? Значит, он влюблен? Обычно он подбирал своих женщин с дальним прицелом, но Фиэрин лит-Кендриан никакого политического веса не имела. Легкомысленна, но не глупа, решила Ваннис, познакомившись с ней. На первый взгляд казалось не слишком умным то, что она не принимает фамильный титул и не вступает в законное владение значительным состоянием. Но затем Ваннис пришла к выводу, что Фиэрин прекрасно знает, что делает, – она завоевывает общее сочувствие своим неортодоксальным отношением к печальному прошлому своей семьи.
Забавно, что у Тау еще сохранилась сентиментальная струнка. Если, конечно, у Кендрианов нет каких-то тайных козырей.
– По всей видимости, он ведет жизнь затворника, – впервые подал голос эгиос Харкацуса. Здесь явно слышался подтекст: «Несмотря на то, что о нем говорят».
– Но концерт все-таки устраивает, – сказала Фиэрин. – Я слышала, он уговорил китари выступить с этим ансамблем из Музыкальной Академии. Разве их религия позволяет им выступать с посторонними? Раньше они, по-моему, никогда этого не делали.
– А вот на этот раз сделают. – Тау обвел взглядом собравшихся. – Кажется, Его Высочество завербовал еще и флотский оркестр. И сам составил программу.
– Какая прелесть, – сверкнула улыбкой Фиэрин.
– Титул – великое дело, – с легким нетерпением вставил Кестиан Харкацус. – Кто посмеет ему отказать?
– Китари посмели бы, – сказал Тау. – Они не служат никому, кроме своего Иефата. А для Флота даже Эренарх не имеет особого веса, если у него нет военного звания.
– Наконец-то он соизволил пошевелиться, – сказал Штулафи Й'Талоб. – Не связано ли это с критическим сроком? – Голос Ториганского Архона звучал резко. – Мы узнали об этом из своих источников, но сообщил ли кто-нибудь ему?
– Можно предположить, что да, – произнес Тау. – Что до приема, который он устраивает, почтите ли вы меня своим терпением, если я попрошу вас подумать еще раз: зачем ему это?
Й'Талоб учтиво поклонился, но его тяжелое лицо и скрещенные руки выражали презрение.
– Вероятно, он предложит нам новый Малый Совет между двумя пунктами своей концертной программы.
«Он хотя бы программу способен составить, дуралей», – подумала Ваннис, глядя на Тау.
Старая Архонея Цинцинната прищурилась и сказала скрипучим голосом:
– Умело организованный концерт еще не доказывает, что он способен править. Но время позволяет нам взять паузу. Кто из нас знает этого молодого человека хорошо?
Все переглянулись, жестами выражая свое бессилие, и несколько взоров обратились к Ваннис.
Она знала, что ее уход из круга должен означать, что ей скучен этот разговор. На самом деле она не хотела, чтобы проницательный взгляд Тау разгадал истинную причину ее двойственной политики.
Но последний вопрос призывал ее обратно: все знали, что только она жила в Артелионском дворце вместе с тогдашним Крисархом.
– Мы так мало общались, – с долей сожаления молвила она.
Всей своей манерой она ссылалась на Семиона. Крепкая все еще память о покойном Эренархе и его всем известное мнение о брате говорили в ее пользу. Ей не нужно было объясняться или рисковать разоблачением.
Тау благодушно заявил:
– Семион лит-Аркад был сильным лидером и при нормальном течении событий стал бы сильным Панархом. Нельзя ожидать, что третий по очереди наследник за несколько дней обретет прозорливость, необходимую тому, кто хочет властвовать. Новому Эренарху понадобятся союзники, искушенные в вопросах правления.
Сердце Ваннис стукнуло о ребра. Вот оно.
Архонея, поджав губы, поболтала льдинками в своем бокале.
– Он говорит о спасении Панарха.
– Его сердце там, вместе с его отцом, – прошептала Гештар аль-Гессинав, женщина зловещего вида, пресентор Аланнатского Инфонетического Комба в Красном Северном октанте. – Но нельзя управлять триллионами людей, руководствуясь только сердцем.
– Думаю, мы можем согласиться с этими мудрыми словами, – откликнулся Тау.
– Я хотела бы помочь, – с искренним порывом сказала Фиэрин. – Я стану ему другом – по крайней мере попытаюсь.
Тау погладил ее руку, остальные одобрительно загудели и, словно по сигналу, перешли в смежную комнату, где Фелтон терпеливо ждал, чтобы подать обед.
Тау с невысказанным вопросом посмотрел на Ваннис через головы остальных. На миг ей показалось, что они остались наедине, и она ощутила на себе силу его воли.
Ваннис похолодела, но благодаря многолетней работе над собой сохранила полнейшую безмятежность. Итак, этим вечером будут заложены основы нового правительства. И ей предстоит участвовать в этом.
Торжество и честолюбивые помыслы изгнали из памяти голубоглазый образ. Она улыбнулась Тау, сошла с возвышения и оперлась на руку Архона.
– Скажите, чем я могу вам помочь?
* * *
Ивард изменил походку и стал ступать бесшумно, чтобы лучше слышать шелестящие шажки эйя.
Внезапно они остановились, обратив вверх свои индиговые фасеточные глаза, повернули головы к Иварлу, как всегда в унисон, и засемафорили, пользуясь знаниями, которым обучил их Мандериан:
Мы слышим то, что причиняет боль. Мы дальше не пойдем.
Ивард летал с эйя на одном корабле, но они были для него закрытой книгой, пока Мандериан не научил их языку жестов. С незнакомыми им людьми они по-прежнему избегали общаться, но Иварда сопровождали охотно, практикуясь в новом языке.
Иногда он даже слышал их мысли, но почти всегда при этом присутствовали келли. А эйя должны были испытать сильный стресс, чтобы келлийский геном донес до Иварда их шепот и многочисленные образы.
От внезапного видения каюты, забрызганной кровью, и двух длинных тел, сцепившихся в страстной, почти смертельной схватке, у паренька все сжалось внутри, и он отогнал это воспоминание.
Эйя заныли тонкими голосами: им хотелось подойти поближе к гиперрации, но пси-заградники их не пускали. Если Ивард сосредотачивался, он тоже мог чувствовать слабый ультразвуковой гул, не слишком приятный. Интересно, как это действует на эйя.
Ивард сфокусировал внимание, и толчок чужеродной энергии пронизал его до костей. Он не мог разгадать, о чем они думают, и показал знаками:
Мы уходим.
Мы уходам, – ответили зйя.
«Вот мы и начинаем понемногу понимать друг друга», – радостно подумал он, когда они двинулись в долгий обратный путь к Пятому блоку.
Чем бы их развлечь? Дома они, вероятно, сразу уйдут в свой морозильник и опять впадут в спячку на несколько дней. Можно, конечно, посмотреть, как они ткут. Он не знал, откуда они берут микроволокна, из которых плетут такие чудесные узоры; может быть, дергают из обыкновенной материи, подумал Ивард, посмотрев на игольчатые концы их длинных тоненьких пальцев.
Пять пальцев. У них пять пальцев, как у людей. Ивард дивился этому. Значит, обе их расы как-то связаны? Не свидетельствует ли это о том, что первая волна людей, попавших в Воронку, была отброшена далеко-далеко в прошлое?
Надо снова посмотреть тот исторический чип о людях, покинувших Землю, и о том, как Воронка разбросала их не только в пространстве, но и во времени. Он говорил об этом с Мандерианом, и старый должарианец сказал, что его народ почти наверняка происходит от этой первой волны, как-то преодолевшей временной разрыв и приспособившей для жизни суровую, трудную планету.
Ивард в который раз задался вопросом, почему Вийя не любит говорить с Мандерианом. Ведь это радость – встретить человека, который говорит на твоем языке, особенно если он не имеет отношения к тем мерзостям, из-за которых ей пришлось спасаться с Должара.
Иварду Мандериан нравился, и с Тате Кагой он тоже любил говорить. Старый нуллер показал ему вещи, которые перекликались с тем странным, что Ивард испытал на Дезриене. А еще больше мальчик любил келли. Они рассказывали ему о том, чего другие не знали, чего не могли ни видеть, ни слышать, ни объяснить. Они умели улавливать мысли эйя.
Мысли, которые в его присутствии не высказывались. Например, о Вийином плане побега. Иварду стало не по себе, когда он вспомнил об этом.
Войдя с эйя в транстуб, он стал думать о Вийе. В его первом воспоминании о ней она представала как высокая темная фигура рядом со светловолосым Маркхемом. В те дни она была другой: он помнил, как она смеялась, как преображалось при этом ее лицо. Смех был беззвучным – только сияющая улыбка и внезапный огонек в опушенных длинными ресницами глазах.
Теперь она перестала смеяться.
Мысль о том, что она замышляет побег, вызывала у Иварда легкую дурноту. Он мог и сам о себе позаботиться – Грейвинг его так воспитала, но его обижало, что Вийя и Марим строят свои планы втайне от него.
«Что ж они, не доверяют мне?»
В голове у него отозвался саркастический смех Локри. Как-то раз Ивард случайно подслушал спор Локри и Грейвинг о доверии. Локри высмеивал ее за то, что она вообще употребляет это слово. И Грейвинг перестала это делать при нем – но не при Иварде.
«Если найдешь себе капитана, которому можешь доверять, и сам будешь достоин доверия, дольше будешь жить, – говорила она брату. – Пусть себе Локри смеется. Он-то никогда не будет водить собственный корабль, хотя бы всю жизнь проторчал на Дисе. Вот увидишь».
Хотя Грейвинг сама прожила недолго после этих слов, насчет доверия она, видимо, говорила правду. После налета на Артелион поговаривали о том, чтобы потратить часть добычи на третий корабль, для их флотилии – управлять им должны были Жаим и Рет Сильвернайф, а Ивард занял бы место навигатора и обучился на запасного пилота. Это при том, что Локри умел водить корабль не хуже, чем Жаим или Рет.
Ивард всегда мечтал управлять своим кораблем – и Вийя, казалось бы, готовила его как раз для этого.
Но теперь все стало не так.
Мы перестали быть нужны ей с тех пор, как появился Аркад. Но почему?
В Пятом блоке он пошел за эйя, которые помчались в их общее жилье. Он знал, что они захотят пожаловаться Вийе на то, что пси-заграднйки не пускают их к гиперрации. Он побудет при этом и посмотрит, что удастся разнюхать о других вещах.
Эйя подались прямо к Вийе, которая сидела за пультом. Увидев их и Иварда, она быстро спрятала свою работу. Эйя стояли у ее колен. Вийя наклонила голову, поддерживая ее пальцами, словно она болела. Теперь она часто так делала, хотя Ивард не помнил, чтобы видел такое раньше.
Внезапно эйя повернулись и ушли в свою комнату. В приоткрывшуюся на миг дверь просочился шум холодильной установки.
В глазах у Вийп, когда она взглянула на Иварда, была усталость и еще что-то, заставившее его выговорить:
– Жаим говорил, что весь наш экипаж, кроме Локри, идет на концерт Аркада. Тебе тоже надо пойти.
Она не улыбнулась, но чуть-чуть смягчилась.
– Монтроз только что приходил. Ладно, пойду, чтоб не приставали.
– Но почему ты не хочешь? Ты ведь любила музыку, когда Маркхем был капитаном.
– Может, у чистюль музыка не такая.
Ивард рассмеялся, изумленный. Вийя и шутить перестала давным-давно – это впервые за долгое время.
Прищурив глаза, она опять занялась пультом.
– Ты должен помнить, что, когда ты с эйя, они слышат все твои мысли – даже самые, казалось бы, тайные.
У Иварда запылали щеки.
– Ладно, пусть. Я знаю, что вы с Марим разрабатываете план побега. А меня вы с собой не берете?
– А ты хотел бы?
Он открыл было рот, чтобы сказать «конечно», но подумал о том, что ему придется расстаться с келли, Тате Кагой, новыми друзьями. Это напомнило ему о другой, беспокоившей его вещи. Его внимание на миг разделилось, и Архонский геном воспользовался случаем, чтобы наполнить мозг своими образами. Но Ивард уже научился справляться с этим и вернулся к насущным делам.
– Вы могли бы позволить мне выбрать.
– Что ж, это честно. Но Марим до поры до времени лучше не говори, что ты знаешь.
Предательский жар снова сжег щеки. Теперь Ивард окончательно убедился, что Марим взяла его в любовники только для того, чтобы заграбастать его долю артелионской добычи. Он испытывал сильное искушение рассказать кому-то об этом, например, мужчине, с которым Марим встречалась теперь, но не сделал этого. Грейвинг задолго до того, как он стал испытывать интерес к сексу, вдалбливала ему, что желание – вещь недолговечная, как и верность; и если не ждать слишком многого, то и не разочаруешься.
«Если честно, Марим пыталась сказать мне то же самое, только по-своему», – подумал он. Вийя ждала. Возможно, она и сейчас слышала какие-то его мысли через эйя – от того делалось тошно. Правда, она никогда не использовала свое знание против кого-нибудь из своих.
– Ладно, буду молчать, – сказал он.
– Вот и хорошо. – Ее лицо смягчилось еще немного.
Тут всплыла прежняя проблема, и он брякнул:
– Регентский совет – это хорошо или плохо?
Вийя подобралась, слегка нахмурясь.
– Что-что?
– Такая чистюльская штука. Я поискал на чипах – там говорится только, что это «правящий орган, подающий советы правителю до его или ее совершеннолетия». Нормально вроде бы. Но этот придурок Данденус...
– Не говори ни с кем об этом, – сказала Вийя.
– Значит, это плохо. Но почему? А может, сказать Аркаду? Келли прочли это в Данденусе, который попользовался отцовским босуэлом – и говорят, что это заговор против Аркада.
– Вот пусть келли и скажут, – с ледяной улыбкой отрезала она.
– Они говорят, что не станут мешаться в человеческие дела.
– И правильно. Пусть Аркад сам о себе заботится. Или его охрана. А вот у тебя охраны нет, и эти чистюли-политики не шутят – тут дело идет о жизни и смерти. Обещай мне, что ничего не скажешь Аркаду.
– А Жаиму можно?
– Нет. – Она поколебалась и добавила: – Это для него опасно.
– Вот гадство, – вздохнул Ивард. Ну и пусть Вийя слышит его мысли, зато она за него боится, иначе не стала бы предупреждать. – Ладно, обещаю.
Она сделала ему знак, и он подошел к ее пульту.
– Мой план начинается вот с чего...
* * *
Антон Фазо продвинулся вперед и стал слушать, морщась про себя, как Масо-младший бубнит свои поздравления. Он не любил присутствовать при чужом унижении и отвел глаза, прислушиваясь к разговорам вокруг.
Мальчишка отвесил корявый поклон, взглянул на мать и по ее застывшей улыбке понял, что справился с делом из рук вон плохо.
Когда он отошел, Антон прочел облегчение на лицах Бестан нир-Хестерфельдт и ее супруга, эгиоса Кольм-Искандира, стоящих по обе стороны от своего новорожденного младенца.
Язык Фазо с привычной легкостью произносил красивые слова из ритуала Наречения Имени, глаза разглядывали родителей: оба как будто очень гордились этим комочком человеческой плоти, лежащим на бархатной подушке, ничего вокруг себя не воспринимая.
Антон поклонился, родители поклонились в ответ, и он присоединился к своей спутнице.
– Она чуть не потеряла этого ребенка, – шепнула Кэт Й'Мандев. – Роды начались в пути.
Антон подавил гримасу. Тайны продолжения рода его не волновали; он всегда радовался тому, что в их семье наследником был Танри.
Но теперь... Горе обожгло его. Ему до сих пор не верилось, что Танри нет. Но это, конечно, правда. Сам Эренарх преодолел множество световых лет, чтобы вручить ему перстень Танри, и Антон прочел сочувствие в глазах Себастьяна Омилова, встретившись с ним на приеме. Танри погиб, и, видимо, нелегкой смертью. Интересно, жива ли Бикара. Омилова Антон не стал спрашивать – если тот молчит, значит, ничего хорошего сказать не может.
Если она погибла, то надеюсь, что хотя бы вместе с ним.
Фазо направился к столу с закусками. Перстень оттягивал руку особенно тяжело. Танри не оставил наследника – значит, либо старинный род Фазо угаснет, либо Антону придется принять на себя обязанность, которой он всегда наделся избежать.
Он оглянулся на счастливое семейство. Его внимание привлекала не маленькая Илара, а отношения ее родителей – сразу видно, что этих мужчину и женщину связывает не только брачный контракт.
Он перевел взгляд на свою спутницу, думающую, что же ей выбрать: паштет странного вида или нечто воздушное с кремом. Она счастливо прожила несколько десятков лет со своим коллегой по службе, но, являя этим полную противоположность Энре Й'Мандеву, очень любила бывать в обществе. И часто сопровождала в свет офицеров из штаба Найберга, когда это бывало необходимо.
– Попробуй вот то, Антон. Повар Бестан – мастер по разным голголским штучкам.
– Угум. – Он положил что-то себе на тарелку.
Кэт усмехнулась со своим обычным добродушием, наклонив голову набок.
– Ну, кажется, поздравления закончились – пойду поболтаю с Бестан. Она нигде не появлялась с тех пор, как родила.
Антон посмотрел, как она лавирует между гостями. Отбросив мысли о личном и вспомнив о долге, он тоже начал циркулировать, вслушиваясь в каждый разговор.
Вскоре, убедившись, что эта болтовня не стоит ни официального, ни вообще какого-либо внимания, он занял позицию на заднем плане и стал наблюдать. Он отметил с некоторым облегчением, что Хестерфельдт и Искандир не стали залучать на свое торжество особ крейсерского класса. Самой высокой по рангу здесь была Чаридхе Масо, и ясно было, что она снизошла до этого пестрого сборища лишь для того, чтобы придать немного лоска юному Джофу Масо. Не менее ясно было, что главный враг Джофа не подростковая неуклюжесть и повышенная чувствительность, а присутствие грозной, висящей у него над душой матери. Он получал от нее только мрачные взгляды и шипящие укоры.
Немного погодя парень ретировался в дальний угол, спрятавшись за вазоном с цветами. Нетронутая тарелка с едой стояла у него на коленях. Его матушка восседала на почетном месте рядом с хозяйкой и вела беседу, перемежая ее взрывами сердитого смеха.
Но тут в дверях появился дворецкий и объявил бесстрастным, но плохо скрывающим изумление голосом:
– Его Высочество Эренарх.
Раздались возгласы, зашуршали дорогие ткани, и все как один поднялись. Фазо чуть не уронил тарелку. Он знал, что Брендона на Аресе приглашают всюду и всегда, но никто не ожидал, что Эренарх появится здесь.
Однако вот он, одетый по такому случаю в индиго с серебром и будто бы не сознающий, как наэлектризовало его появление всех присутствующих. Впрочем, вскоре выяснилось, почему он пришел: искренняя радость Бестан Хестерфельдт напомнила Антону, что эта женщина была подругой Кириархеи.
Брендон принес свои поздравления, но не ушел, как мог бы сделать даже тот, кто уступал ему по рангу. Он осмотрелся, назвал нескольких человек по имени и сел с бокалом в руке.
– Мы тут говорили о новой исторической пьесе Элизы Бенет, – сказала Чаридхе Масо, – и сошлись на том, что, хотя двору она может показаться старомодной, мы, привыкшие к примитивным увеселениям, находим ее вполне достойной внимания.
Да тут не один выстрел, а целый залп, подумал Фазо, невольно развеселившись. Ему нравился молодой Брендон, в отличие от всех Масо, которых он знал.
Но Брендон, оставшись равнодушен к завуалированной шпильке, сказал:
– Я очень смеялся в том месте, где молодая дама описывает демона страны снов, а принц, развесив уши, думает, что речь идет о нем самом.
Собравшиеся отозвались одобрительным гулом, и пьесу расщипали на части, используя ее достоинства и недостатки в качестве мишени для юмора, не всегда беззлобного. После обстрела намеками, который Чаридхе обрушила на Брендона (он отражал атаку тем, что со всем соглашался), разговор перешел на то, в кого из придворных целила Бенет.
В разгар обсуждения Брендон встал и неторопливо подошел к буфетному столу. Фазо с праздным поначалу интересом следил, как он обменивается несколькими словами с каждым из гостей.
Общая беседа переключилась на новые имена в кинетическом искусстве. Брендон тем временем набрал себе полную тарелку, но в избранный круг не вернулся, а сел на скамейку в метре от Джофа Масо.
Каждое собрание имеет свой центр, и, если самый знатный гость не пользуется своей привилегией, разговор часто заходит в тупик.
Это случилось не сразу. Чаридхе снова взяла руководство на себя, пройдясь по поводу падения вкусов публики – все больше и больше народу предпочитает голографический аккомпанемент музыке. Другие стали высказываться за и против, и немало взоров обращалось в сторону Брендона, но он беседовал с Джофом.
Фазо проглотил последний пирожок и с пустой тарелкой, как со щитом, двинулся к столу. Склонившись над пирожными, он услышал мальчишеский смех и голос Брендона:
– Да нет, мы правда использовали роботов-официантов.
Фазо придвинулся поближе.
– Представь себе тарканцев в их сервоброне, – продолжал Брендон, пародируя тяжелую поступь солдат. – Тут роботы загружаются... звяк-жжж-шлеп! – и шлем залеплен жижей, которую перчаткой не соскребешь. Двое натыкаются друг на дружку, и... – Брендон стиснул в руке пирожок, выдавив начинку. Джоф снова прыснул.
– Так нам и рифтер рассказывал, в н-невесомом зале. М-многие думали, что он это выдумал.
– Чистая правда, – торжественно поднял руку Брендон.
– Я слышала эту историю. – К ним присоединилась тонкая, как тростинка, девочка, раньше сидевшая на том конце комнаты. – Но неужели вы, – серьезно спросила она, – действительно позволили рифтерам разграбить Большой Дворец, Ваше Высочество?
– Только Аванзал Слоновой Кости. Притом каждый из этих предметов внесен в каталог, и когда-нибудь я их выкуплю.
Джоф что-то неразборчиво произнес, и Брендон засмеялся.
– Вот и я так полагаю. Зачем оставлять это Эсабиану?
И на глазах у Фазо центр разговора стал мало-помалу смещаться к Эренарху и Джофу Масо. После воспоминаний, как комических, так и трагических, перешли к тому, что у кого осталось позади. Это был катарсис: Дулу, столь сдержанные в своих чувствах, откровенно говорили о том, что они потеряли.
Разговор шел о материальных потерях, но подразумевались и эмоциональные – поделиться ими значило найти путь к единству. Память Антона Фазо беспокойно шевельнулась, но он не успел понять, в чем дело. Он смотрел, слушал и порядком удивился, когда юный увалень Масо выразил пламенное желание стать пилотом. Брендон выразил ему свое сочувствие и ободрение, что не ушло от внимания матери, которая уже маячила поблизости. Ее впалые щеки пылали. Что это она – злится, что ее обошли? Или радуется, что сын в кои-то веки оказался в центре общества?
Возможно, Чаридхе и сама не знала: когда Брендон чуть позже ушел, он держал ее под руку, а Джоф держался с другой стороны Эренарха, и все трое смеялись. Фазо остался еще ненадолго, и ему показалось, что комната лишилась всей своей энергии и света.
* * *
Ваннис и теперь, когда ее вовлекли в глубины регентского заговора, при каждом удобном случае следила за анклавом из своего дома. Брендон последнее время редко бывал дома – но сейчас он там был.
При столь бурной светской жизни с Эренархом уже нельзя было побеседовать наедине, если он сам того не желал (Ваннис не без юмора наблюдала, как Фиэрин пыталась это сделать на балу у Акбани прошлым вечером).
Положение самой Ваннис тоже было не лишено юмора. Все чаще и чаще с тех пор, как их собрали в эту ужасную кучу, ей казалось, что она играет роль в общем фарсе. А те, кто до сих пор верил, что старые истины незыблемы, и то, что здесь происходит, имеет какой-то смысл, забавляли ее еще больше.
В этот час она могла бы царить в каком-нибудь светском кружке, где все отчаянно держатся за мелочи придворного этикета, а вместо этого помчалась домой, чтобы шпионить за человеком, которого всего несколько недель назад считала недостойным даже презрения.
Она думала над своей двойственной позицией, и бесконечные возможности открывались перед ней.
Первым шагом будет приказ, отданный Флоту: собраться при Аресе для атаки и объявить официальный траур по Панарху. Брендон пока что выразил только одно желание: спасти своего отца.
Однако он ничего для этого не сделал. Быть может, он также наивен в политическом отношении, как была Ваннис, когда впервые появилась при дворе?
В этот момент кто-то вышел из транстуба около анклава.
– Омилов, – прошептала Ваннис, узнав эту прямую спину и большие уши. Что за дело может быть у какого-то лейтенанта к Брендону? Осри Омилов приходит сюда уже второй раз за два дня.
Конечно, он был вместе с Брендоном на рифтерском корабле, и кое-кто пытался выдоить из него информацию, но безуспешно. Если Омилов и знал что-то о тайне бегства Брендона с собственной Энкаинации, то не говорил. В свете он появлялся лишь в случае крайней необходимости, да и тогда держался поближе к флотскому начальству.
Ваннис сунула в футляр свой электронный бинокль и открыла садовую дверь. Надо подумать как следует.
Сама того не сознавая, она сжала руками локти. Под ее напускной веселостью таился страх.
Проклятый Тау – зачем он рассказал ей, как умер Семион? Теперь ей все время снился обезглавленный труп. Бестан, которая увлекалась толкованием снов, говорила ей, что это символизирует лишенное головы государство, – и в этом была доля правды.
Но чувства Ваннис были намного сложнее. При всей своей неприязни к Семиону сейчас она приняла бы его с радостью. Она отчаянно нуждалась в том, кто взял бы власть в свои руки, командовал бы кораблем, победил бы должарских дьяволов и вернул прежнюю жизнь.
«Вернул бы мне мое положение».
Правда, теперь она уже переросла светские амбиции. Высокое положение – ничто без реальной власти. И ей нужна эта власть, нужен доступ на политическую арену.
«Но даже если мы сумеем восстановиться...»
Жизнь все равно уже не станет нормальной, и это пугало Ваннис больше всего. Пока Сантос Даймонаскос не прыгнул из шлюза в космос, узнав от Гештар аль-Гессинав, что его металлургический завод в системе Конигвальта взорван рифтерами Эсабиана, Ваннис не задумывалась о том, что идет и вторая, бескровная война – экономическая. У Гештар, безусловно, есть ловкие агенты на местах, которые позаботятся о ее уцелевшем достоянии, но многим придется усвоить, что, если их дома и уцелеют, к промышленным предприятиям это не относится. И Панархия, когда реставрируется, ничем не сможет помочь им.
Осознает ли Брендон все это? Не сказать ли ему?
Под влиянием импульса Ваннис включила свой босуэлл и послала сигнал Брендону. Почему бы и нет, в конце концов?
Размышляя над иронией своего поступка, она, сама того не замечая, опустилась на скамью, устремив невидящий взор на ручей, и вздрогнула, когда в голове расцвел нейросигнал.
(Брендон?)
(Так это вы мне босуэллируете?)
За словами слышался смех.
Она настроила себя на соответствующий тон, хотя и знала, что при передаче он получит кислый оттенок: (Простите меня. Данаэрик скорбит над руинами. Это был порыв, потребность поговорить с вами без придворных условностей.)
Не важно, что он скажет, этот никчемный третий сын еще-возможно-живого Геласаара, говорила она себе, но все же ждала с бьющимся сердцем и затаенным дыханием, пока после бесконечно длинной паузы не пришел ответ:
(Быть может, мне зайти?)
Он так и сделал, и Ваннис, успевшая услать Йенеф с длительным поручением, открыла дверь сама. Она испытала облегчение, увидев, что с ним десантник, а не тот длиннолицый рифтер. На десантника можно не обращать внимания: он знает правила и держится на почтительном расстоянии. А рифтер со своими побрякивающими траурными косами так и ест тебя глазами.
– Доброе утро, Ваннис, – сказал Брендон, входя из сада в дом.
Она улыбнулась и протянула ему руки почтительным и в то же время приглашающим, призывным, интимным жестом. Он зажал ее ладони в своих и поцеловал ей пальцы – не с медлительностью собственника, как Тау, а легко.
– Выпьете что-нибудь? – спросила Ваннис. Что-то надо было сказать, пока десантник осматривал комнату.
– Нет, благодарю. – Он вежливо ждал, когда она предложит ему сесть.
Перед ней возник непрошеный образ Семиона, и она сказала:
– Тогда, быть может, пройдемся?
Вежливость, служившая Семиону и Тау оружием, у Брендона казалась врожденным качеством. Он подчинился без намека на иронию. Может быть, всем, кто стоит у власти, свойственно пользоваться манерами, как ножом с потайным лезвием? Но Геласаар никогда так не делал – а у Брендона никогда не было власти.
Они вышли на мостик над журчащим ручьем. Лепет воды успокаивал: Ваннис чувствовала, что ей сводит шею от стресса, причину которого она не совсем понимала.
Она покосилась на Брендона. Они редко оказывались так близко друг к другу. Он был выше, чем ей запомнилось, и взгляд голубых глаз, такой туманный на балу, теперь стал острым.
Внизу мелькнула серебристая рыбка, и Ваннис спросила:
– Как вы думаете, они настоящие или это просто голограммы?
Он стал смотреть в воду, и она получила еще одну передышку. Ее восприятие тоже как будто обострилось, и она замечала все: его длинные ресницы, прикрывающие всю радужку, свет, обрисовывающий овал его лица, его легкое дыхание.
– Настоящие, – сказал Брендон. – Во всяком случае, на нашей стороне озера. И утки тоже. – Он улыбнулся весело, без всякой задней мысли. – Мы с Жаимом иногда кормим их хлебом. Им нравится.
– Брендон... – Она произнесла это, не подумав, но он, если и заметил, что она опустила титул, не показал виду. У нее сжалось горло. – Я хотела сказать... мы не можем больше жить в хаосе, без правительства.
Туманный взор вернулся, и она даже не уловила, как Брендон это сделал: только что его улыбка была совсем мальчишеской и тут же стала непроницаемой, как сталь.
Однако он промолчал, и она, оглянувшись на десантника, который, как и положено, не показывался на глаза, продолжила:
– Ходят слухи о какой-то перехваченной должарской депеше. Боюсь, вашего отца нельзя будет спасти, если срочно что-нибудь не предпринять.
Намерен ли ты действовать? Или мы должны действовать за тебя?
Всматриваясь в его лицо, она поняла, что хочет, чтобы он действовал, чтобы взял ответственность на себя. Честолюбие толкнуло ее к Тау, но чувство, неясное ей самой и не поддающееся управлению, побуждало желать, чтобы заговор провалился. Тогда Брендон займет свое законное место – и она будет рядом.
Кровь стучала у нее в ушах, и она не дышала, ожидая его ответа.
Наконец он сказал легким, как на балу, тоном:
– Я верю, что мы все же сумеем его спасти.
«Он действительно верит, что его отца можно спасти, – он ничего не смыслит в политике», – подумала Ваннис, и ее дилемма решилась сама собой. Он не сможет противостоять регентам. Выбор сделан: она ничего не скажет о заговоре и предоставит событиям идти своим чередом.
Теперь она могла дать волю чувствам.
– Мне так жаль. Я, конечно же, тоже надеюсь, что его спасут. – Она повернулась к Брендону лицом. Но и в этот миг ее преследовали противоречивые образы: Тау, который никогда не спит нигде, кроме собственной постели; Аркады во всей своей славе; ухмылка Семиона.
Ее решимость ушла в пустоту, ладони вспотели, судорога прошла по диафрагме.
Его лицо не изменило выражения, но в повороте головы и в жесте приподнятой руки проглянула осторожность.
– Никто не узнает, – быстро сказала она. – А если и узнает, завтра можете не обращать на меня никакого внимания: больше я об этом не попрошу. – Ваннис вынула заколку из волос, которые рассыпались по плечам, и разжала руку. Пряжка, сверкнув драгоценными камнями, упала в воду. – Но сегодня мы будем вдвоем.
Он смотрел на испуганно заметавшихся рыбок. Прочтя в его позе сожаление и внутреннюю борьбу, она спросила:
– Ведь дело не в Семионе?
Это была шальная мысль, но по дрогнувшим векам Брендона она поняла, что угадала правильно.
– Хотя он преследует меня повсюду, – тихо произнесла она, – в моей спальне призраков нет. Семион не спал со мной. Никогда.
И тут она испытала шок. Об этом она не говорила никому, даже Бестан, даже...
Но он улыбнулся ей нежно, как никогда прежде, и взял ее за руку, и пожатие его было теплым.
– Сегодня мы будем вдвоем. – Они вместе вошли в дом и закрыли за собой дверь.
14
Нг держалась на заднем плане, с нелегким чувством наблюдая за изысканным па-де-де: Найберг принимал Эренарха у себя в кабинете.
– Благодарю Ваше Высочество за то, что нашли для меня время. Мы только что получили сообщение из Мандалы: оно было передано по гиперсвязи, и я подумал, что Ваше Высочество сможет прояснить его смысл.
На экране появился неизвестный бори в сером должарианском мундире. Он поклонился в объектив и сказал на уни угодливо, с сильным акцентом:
– Сенц ло-Барродах, к сожалению, вынужден доложить вам о проблемах с тарканскими войсками. Количество происшествий, – он произнес это слово с подчеркнутой осторожностью, – возрастает. Деркаш Джессериан настоял на том, чтобы я связался по этому поводу с вами. Солдаты утверждают, что во дворце нечисто. Какие будут указания?
Эренарх, к общему удивлению, громко рассмеялся.
* * *
– Ты почти такой же эгоист, как твой отец, Осри, – негодующе бросила леди Ризьена Геттериус, прищурив черные глаза.
Осри пережидал грозу молча, следя за происходящим на лужайке, – это отвлекало от направленных по его адресу звуков.
– Он не отвечает на голокомы, не заходит – особенно теперь, когда поселился у этих заносчивых задниц...
Осри насмешил эпитет, присвоенный Элоатри, и он фыркнул, продолжая смотреть в окно поверх материнского плеча. Стали слышны крики играющих детей.
– Кто это там? – нетерпеливо оглянулась леди Ризьена. – Поганое отродье! Так вот, Осри, я неоднократно пыталась добиться хотя бы минимального содействия от твоего отца, и должна добавить...
Осри стоял, терпеливо перебирая в уме список дел и дожидаясь первой же возможности, чтобы спустить флаг и обратиться в бегство.
Он слишком поздно уловил, что его о чем-то спросили, и включился опять.
– ...Но ты-то, конечно, видишь его каждый день?
Кого это? Ну да, отца.
– В общем, да. – Осри посмотрел на старшую из своих единоутробных сестер, которая валялась тут же на кушетке. Странно видеть, что незнакомый тебе человек так на тебя похож. Помалита тоже смотрела на него, надуто и неприязненно. Он перевел взгляд на мать: – Но, по правде говоря, у него нет времени ни на что, помимо того, что поручил ему адмирал Найберг. – Леди Ризьена открыла рот, и Осри поспешно добавил: – Это секретное задание. Да я и сам постоянно занят.
Это был шаг по пути к свободе.
Мать стукнула рукой по стене, и кольца, надетые на ее длинные ногти, звякнули. Осри отшатнулся – его пугал ее стиль, в котором всегда присутствовало нечто хищное.
При этом он снова взглянул в окно. Подростки, Дулу и Поллои, играли в какую-то игру с ракетками и воланами. Один из них, рыжий, стал перед самым окном.
Ивард, но какой-то не такой. Что-то в нем изменилось.
Парень сделал Осри знак – выходи, мол.
– Пома, – сказала леди Ризьена, – вели Кульду прогнать этих паршивцев.
– Нет, мама, он не пойдет, – заныла Помалита. – Это общественная лужайка – так мне сказали десантники, когда я хотела прогнать тех полоумных святош, которые тут развылись.
– Осри, – леди Ризьена обнажила зубы, и на клыке блеснула коронка из золотой узорчатой эмали, – уж ты-то мог бы проявить немного внимания. Ты хуже Себастьяна, который...
Мать переключилась на его дурное воспитание. Эту тему, Осри знал по опыту, она могла развивать часами, если не капитулировать и не сделать того, что она хочет. Но чего она, собственно, хочет?
Осри собрал разбегающиеся мысли и заметил, что леди Ризьена и Помалита одеты как для приема в саду. Приспичило втереться в дом какой-то титулованной особы, что ли?
– ...жуткая старуха, которая именует себя «нумен», хотя ей больше подошла бы роль привратницы. Я словом не могу перемолвиться со своим законным мужем...
«Она пытается привлечь внимание отца – и преуспела в этом еще меньше, чем я полагал».
– ...даже видеть музыкантов, не говоря уж о том, чтобы слышать. Ты же знаешь, какой у твоей сестры тонкий слух, в отличие от многих на этой станции, – она сама могла бы выступать, будь у нее время брать уроки...
Ага, концерт Брендона. Осри, не скрываясь, посмотрел на свой босуэлл.
– Мама, мне очень жаль, но у меня назначена встреча с Эренархом, и я опоздаю, если не уйду сию же минуту. Попросить его, чтобы пригласил вас?
Мать открыла рот, показав экзотические образчики стоматологического искусства. Пома позади нее заухмылялась.
Леди Ризьена внушала еще больший страх, если это возможно, когда становилась приветливой.
– Дорогой мальчик, такому лицу даже мать должна уступить. Да, попроси, пожалуйста. Ты же понимаешь, это не для меня, а для твоей сестры, которая...
Шаг назад, еще один, несколько уверений в серьезности своих намерений – и Осри, отдуваясь, выскользнул за дверь. Пусть Брендон сам имеет с ней дело – для него это хорошая практика. Осри шел по краю лужайки, а Ивард в это время бежал к кучке других игроков. Мимо пролетел волан, и ракетка Иварда послала его прямо под ноги Осри.
Лейтенант не удержал равновесия и рухнул в куст, а волан застрял под ним, жужжа своим гравитором.
Осри с ругательством раздвинул ветки, надеясь, что не слишком испачкался. Ивард протянул ему свою квадратную ладошку и с поразительной силой поднял на ноги. Осри хотел обругать парня, но осекся, увидев его твердый взгляд. Это был уже не тот хилый, полусумасшедший малец, которого Осри видел на «Телварне». Даже безобразные веснушки и бледность трансформировались в более нормальную пигментацию.
– Я обещал Вийе не говорить Жаиму про Аркада – она говорит, для Жаима это опасно, – но келли слышали какой-то разговор о регентском совете. Скажи ты, ладно? – Ивард проговорил это быстро и еле слышно, помогая Осри очищать грязь и листья.
Осри растерялся – он не мог ответить так сразу.
Ивард посмотрел на него, взял свой волан и побежал к другим как ни в чем не бывало.
Осри думал об этом всю дорогу до анклава. Сказать? Или лучше не выставлять себя дураком, повторяя сплетни какого-то мальчишки-рифтера?
Ванн и его люди, уж наверное, знали бы, будь это правдой! Идя по садовой дорожке, он наконец решил, что скажет, только если представится удобный случай.
* * *
Брендон встретил Осри как обычно, но Осри почувствовал, что он взволнован. Лейтенант удивился и сначала приписал это предстоящему концерту. Не может быть, чтобы Брендон взаправду вознамерился сдать экзамены за Академию экстерном, – это трудно даже для тех, кто полностью прошел курс. Хотя Осри специально послали провести контрольные, он до сих пор не верил, что Брендон это серьезно.
Эренарх был один: Жаима не было видно, а Ванн сидел в большой комнате за одним из пультов.
Осри поклонился, на что Брендон ответил весьма рассеянно, и сказал:
– Прежде чем мы начнем, я хотел бы попросить об одной вещи. – Видя, как на лицо Брендона опустилась вежливая маска, он заторопился: – Мне, право, неловко... – Брендон выказал подобие интереса, и Осри изложил материнское желание самым сухим и бесцветным голосом, на который был способен. Брендон со смехом дал согласие.
Сейчас как раз подвернулся случай рассказать об услышанном, но Брендон сказал:
– Может быть, начнем?
– Я готов, – ответил Осри.
«Он в самом деле собрался сдавать. Почему бы мне не оставить сплетни тем, кому и деньги платят за то, чтобы их собирать?»
Чувствуя облегчение, он проверил пульт Брендона, очистил его, вставил свой чин и предупредил:
– Время ограничено.
– Я помню. – Брендон с кривой улыбкой сел за пульт и размял пальцы.
«Что он нервничает? За две недели повторения даже гений не овладел бы этой программой. Почему ему взбрело это в голову именно сейчас, здесь, на Аресе?»
Он не получит лишний балл за внезапное сожаление о потраченных впустую десяти годах, и титулы на экзаменах тоже не учитываются. Работу Эренарха будут сравнивать с работами всех выпускников года, а не только с маленькой группой кадетов в Колпаке, которые делали те же контрольные накануне.
– Начинайте. – И Осри ушел из поля зрения Брендона, чтобы тот мог сосредоточиться.
Стоя у двери в сад, Осри решил, что мудрее всего будет забыть то, что сказал Ивард. Что может Вийя знать об опасностях, грозящих Брендону – или кому бы то ни было?
«Конечно, у нее есть эти мохнатые выжигатели мозгов, которые читают мысли. Надеюсь, отдел безопасности Найберга присматривает за ней».
Чьи-то тихие шаги заставили его оглянуться. Ванн стоял у двери в другую комнату, где Брендон его не видел, с двумя кружками в руках. Его брови выражали молчаливый вопрос.
Осри включил босуэлл.
(Что бы это ни было, я буду. Спасибо.) Он бесшумно подошел, и Ванн вручил ему теплую кружку. Аромат настоящего кофе пощекотал Осри нос, и он глубоко вдохнул, прежде чем пригубить.
– Стандартная серия? – тихо спросил Ванн, мотнув подбородком в сторону Брендона.
Неужели все уже знают? Возможно. Осри забыл, какой вес имеет имя Аркадов и как быстро распространяются слухи.
Ему опять стало не по себе, когда он вспомнил слова Иварда. Может, сказать Ванну? Но ужас перед вмешательством не в свое дело удержал его. Ванн и без того должен знать обо всем, что происходит: это его работа.
Поэтому Осри только кивнул, и оба посмотрели на Брендона, который весь ушел в свое занятие. Он не заметил бы даже бомбы, взорвись она у него под стулом.
– Я слышал, задачи трудные, – сказал Ванн.
– Могу подтвердить, – кивнул Осри. Ванн поднял кружку с кофе.
– За его успехи.
Осри, услышав в его тоне что-то непростое, посмотрел на него, но Ванн с ничего не выражающим лицом повернулся и вышел.
Мысленно пожав плечами, Осри включил один из боковых пультов. Ему тоже пора было приступить к работе, и он вставил один из своих персональных чипов.
Время быстро шло. Брендон молча проходил тест за тестом, а Осри тем временем проверил задания своего класса и подготовил вчерне три лекции.
Эренарх ни разу не заговорил с ним, не задал ни одного вопроса. Наконец он встал из-за пульта и направился к раздаточному автомату. Пока он поглощал какой-то темный напиток, Осри прервал свою работу и вынул контрольный чип.
– Результаты я пришлю по почте, – сказал он. – Это недолго.
– Спасибо. – Брендон выглядел усталым, и Осри снова спросил себя, зачем Эренарху это нужно.
«Авось он не слишком опозорится, но если он даже покажет приличный результат, что это ему даст? У Найберга сейчас нет возможности присвоить ему офицерское звание».
Осри удивился, застав в кают-компании Колпака множество старших офицеров. Здесь царило веселье, но как только он вошел, разговор прекратился, и он понял зачем они собрались.
Нг встала со стула и протянула ему руку:
– Меня назначили дублером Й'Мандева. Его даже Эренарх не смог оторвать от кормушки.
Нг, покосившись на остальных, прошла вместе с Осри в боковую комнатку, где стояли пульты. Она ввела программу оценки контрольных работ и взяла у Осри чип.
Проверка не заняла много времени. Осри, как ему и полагалось, держался позади, не глядя на экран. Зато он наблюдал за лицом Нг, и от этого у него участилось сердцебиение. Она вскинула свои тонкие брови и поджала губы. Прядь коротких шелковистых волос упала ей на глаза. Она взяла распечатку, как только та вышла из принтера, и прочла ее.
– Н-да, – произнесла она наконец. – Ну и ну. – И протянула Осри верхний лист.
Осри быстро пробежал его сверху донизу и начал сызнова. Оценки были высокие – в каждой графе значился наивысший балл.
– Он второй по итогам года, Омилов. Учитывая не только нашу аресскую группу, но всю Академию. Он всего на три десятых отстал от Тессы Чанг. – Осри помнил эту необычайно одаренную девушку, произведенную в мичманы совсем юной и погибшую на борту «Криона».
Не в силах скрыть своего изумления, он начал листать страницы, просматривая работу Брендона. В математическом разделе сразу привлекало внимание изящество решения самых заковыристых задач; тактическая часть доказывала, что Брендону не просто повезло: чувствовался огромный запас знаний.
Осри поднял глаза на Нг, которая сидела на краешке стула с ехидной улыбкой.
– А я еще думала, как это он умудрился так освоить новые тенноглифы, – словно Варригаль сама его учила. – Это талант. Думаю, он намного превосходит своего покойного брата.
– Выходит, так, раз он сумел превзойти всю эту премудрость за две недели.
– Он хоть и талант, но все-таки не компьютер, – засмеялась Нг.
– Не понял?
Она постучала тонким пальцем по распечаткам.
– Это со всей очевидностью доказывает одно: за все эти десять лет рассеянной светской жизни он никогда не прекращал учиться.
«И это, должно быть, было дьявольски трудно, учитывая постоянную слежку Семиона», – подумал Осри, постепенно начиная постигать смысл всего этого.
У Брендона была какая-то цель, и он преследовал ее упорно, не делясь этим ни с одной живой душой,
Но в ночь Энкаинации, когда он должен был вступить в качестве игрока на политическую арену, бросил все и бежал.
Почему?
Осри встретился с понимающим взглядом Нг.
– Эта информация секретна, – сказала она. – Пусть Найберг сам решает, что, когда и как обнародовать.
– Но я обещал уведомить его по почте...
Нг с улыбкой пожала плечами:
– Он устраивает прием, вы на нем присутствуете и должны подготовиться – остальное пока подождет.
Осри вспомнил о матери и поморщился.
– Но я пробуду с ним целый вечер.
Нг бросила листы в ликвидатор и закодировала файл.
– Мне кажется, этот молодой человек за последние дни серьезно пересмотрел свои планы, и этот процесс еще не закончился. Но рискну предположить, что он ни о чем вас не спросит. Даже не вспомнит, об этом. – Она вынула чип и спрятала в карман.
– Что вы имеете в виду?
– Ступайте туда. Наблюдайте. Слушайте музыку. Мне думается, он хочет нам что-то сообщить – способом, которым лучше всего владеет. Сообщить или предупредить о чем-то.
Она вышла. Осри последовал за ней, не слушая вопросов и комментариев других офицеров. Нг приняла огонь на себя – Осри, выходя из кают-компании, слышал ее высокий серебристый смех.
Лейтенант посмотрел на босуэлл – осталось полтора часа.
* * *
Фиэрин лит-Кендриан приноравливала свой шаг к Тау Шривашти, держа руку на его шелковом рукаве. Они поднимались по отлогой лестнице к павильону. Она держала под контролем каждый свой нерв, и первым знаком того, что им предстоит нечто необычное, стало прервавшееся на миг дыхание Тау.
Вдоль всего холла стояли десантники в парадной форме – почетный караул наследника престола. Но величественный мажордом с посохом, докладывающий о гостях, отсутствовал. Эренарх встречал всех сам, блистая белизной, золотом и кобальтом – цвета его костюма граничили с вульгарностью, но на нем таковыми не казались.
«Он сейчас на авансцене и сознает это», – подумала Фиэрин, охватывая взглядом всю его стройную фигуру: от безупречно причесанных волос до сверкающей обуви. На нем поблескивали драгоценности, в основном бриллианты.
Откуда они взялись? Он ведь прибыл сюда ни с чем, только с фамильным перстнем Шарванна?
Тут позади тихонько засмеялась Ваннис.
– У него в ухе голубой алмаз Чаридхе Масо. Как он, во имя Харубановой преисподней, умудрился выцарапать у нее этот камень?
Фиэрин, не оглядываясь назад, осмотрелась. Блистательная Чаридхе, всегда напоминавшая ей ядовитый цветок, стояла в кучке других гостей с гордой улыбкой на тонких губах.
Значит, драгоценности он взял напрокат. Аркад носит драгоценности, взятые взаймы, да еще в семье, ненавидящей его семью. Фиэрин слышала взволнованные разговоры в череде гостей, поднимающихся по ступеням. Брендон, безусловно, добился нужного эффекта.
Физрин была уже достаточно близко, чтобы слышать, как он приветствует каждого по имени. Где-то позади, конечно, спрятан ларгист, подающий ему по босуэллу нужные имена, однако это все равно впечатляет.
Фиэрин попыталась, пока безуспешно, как-то сблизиться с Брендоном, чтобы завязать разговор о Джесе. Оказалось, что втянуть его в нужный тебе разговор совершенно невозможно, и она затратила уйму энергии на то, чтобы это понять.
Зато она переговорила с каждым из экипажа «Телварны», кроме капитана, которая редко бывала на людях. Никто их них Джесу помочь не мог. Поневоле придется иметь дело с этим новым Эренархом. Правда ли, что он просто болван, которого ловко натаскали и у которого под слоем изящных манер нет ничего, как намекает Тау и его друзья?
Фиэрин была рада, что приходится ждать в очереди, – это давало ей время придумать какой-то вопрос, чтобы привлечь его внимание и прощупать, что скрывается за этим красивым фасадом. Тау разговаривал с Ваннис и Кестианом, и Фиэрин, улыбаясь, делала вид, что слушает, но мысль ее при этом работала вовсю.
Музыка. Надо будет упомянуть о ней – как бы в шутку, учитывая присутствие Тау. И быстро, ведь у нее будет всего несколько секунд.
Подошла их очередь, и Тау прошел вперед, как высший по рангу. Он исполнил безукоризненный поклон, более уместный для бала, чем для концерта, но игра рук и улыбка придавали церемониалу юмористический оттенок.
Брендон ответил с той же помпой и обвел рукой павильон.
– Я счастлив, что вы сочли мой совет достойным внимания, – улыбнулся Тау, проходя дальше.
Эренарх одну за другой поцеловал руки Ваннис, но ничего не сказал. Она слегка улыбнулась с холодком во взгляде. Значит, он ей неприятен? Фиэрин это удивило: Ваннис в обществе всякий раз следила за каждым его шагом.
С Кестианом Брендон просто обменялся любезностями. Затем его голубые глаза взглянули прямо на Фиэрин, он коснулся ее протянутых ладоней и назвал ее по имени.
Возможно, он уже думает о следующем в ряду? Фиэрин сделала реверанс, выпрямилась и сказала:
– Спасибо за приглашение. Нельзя ли намекнуть, что мы сегодня услышим?
– А разве вы не любите сюрпризов?
Считать это намеком или нет? Ее спутники уже прошли вперед, и Тау оглянулся, вопросительно приподняв брови. Фиэрин облизнула губы.
– Мне очень жаль, что не все могут здесь присутствовать. Я всегда верила, что музыка, как и справедливость, вечно влечет к себе сердца. – Последнюю фразу она проговорила тихо, чтобы никто не мог услышать.
Глядя в его глаза, такие голубые, она, несмотря на все туже его приятную улыбку, ощутила предостерегающий холодок. Но Брендон сказал только:
– Надеюсь, музыка вам понравится. – И поклонился.
Остальные дожидались ее.
– Что за разговоры в очереди, Фиэрин? – упрекнул Тау, взяв ее под руку.
Считалось дурным тоном заставлять очередь ждать. Нужен еще один ляпсус – и срочно. Фиэрин откинула со лба локон.
– Пыталась выведать программу. Вы же знаете, я занималась музыкой до того, как Джес нас покинул. Вот и хотела блеснуть своими познаниями – должны же они хоть на что-то пригодиться?
Мужчины засмеялись, Ваннис улыбнулась, и Фиэрин с удивлением заметила проблеск настоящего румянца на безупречном лице вдовствующей супруги Эренарха.
Фиэрин обернулась ко входу в концертный зал. Она слышала, что аресский театр обладает одной из самых больших в Тысяче Солнц адаптирующих установок, способных воспроизводить, если уж не имитировать в тонкости, любой антураж и декорации.
И ей не пришлось разочароваться. Когда они вошли в зал, Ваннис ахнула. Тау молча взглянул на нее, и Фиэрин заметила легкую черточку между его бровями.
Зал представлял собой вихрь красок. Концентрические круги поднимались вверх от углубления, где стояли одинокая клавиатура и стул. Хрустальная люстра сверкала радужными огнями. «Красиво, но не настолько, чтобы произвести такой эффект на Ваннис и Тау», – подумала Фиэрин.
Она поняла, что Брендон что-то говорит всем этим, – и это направлено в их адрес.
Быть может, она взаправду допустила ляпсус? Брендон и ей сказал что-то, о чем-то предупредил, а она не сообразила. Память мучила ее, но она не могла вспомнить, в чем дело.
Поднятые брови и сдержанная вежливость обоих ее спутников довели до ее сведения, что они достигли молчаливого понимания.
Они заняли свои места и заказали напиток, но голоэкранов брать не стали. Пусть другие тешат себя лазерными картинками – Тау и Ваннис, столь недавно подвизавшиеся при артелионском дворе, никогда бы не стали профанировать живую музыку таким способом. Внезапно Фиэрин вспомнила когда-то виденный чип и поняла, почему память не давала ей покоя и почему убранство зала так поразило ее спутников. Аресский театр преобразовали в точную копию концертного зала в Малом Дворце Мандалы.
Тау, беседуя вполголоса с Кестианом, все время водил глазами по сторонам. Ваннис же не сводила глаз с императорской ложи. Какие еще сюрпризы уготовил им Эренарх?
Вот зрители загудели, и на сцене появилась единственная фигура – крупный, почти безобразный человек в просто, но хорошо сшитом сером костюме. Дойдя до клавиатуры, он остановился, и Фиэрин показалось, что его темные, под густыми бровями глаза смотрят прямо на нее. Тогда она узнала его. Монтроз, кок с «Телварны» – корабля Джеса.
Он сел и без дальнейших промедлений заиграл мрачную, нестройную мелодию – скорее импровизацию, чем классическую пьесу.
Фиэрин перевела взгляд на императорскую ложу – флотский офицер усаживал там двух женщин. Эренарха не было – музыкант, должно быть, играл просто так, для себя. Одна из женщин сказала что-то неприятным голосом, напоминающим скрежет металла. Фиэрин расслышала только «рифтерское отребье», и по залу пробежал шепот.
Рифтеры? Кто еще с «Телварны» находится здесь и что это значит?
– О ком речь? – спросил Кестиан. Фиэрин промолчала, стараясь сохранить полное безразличие.
– Об экипаже рифтерского корабля – он был на нем, пока «Мбва Кали» не нашел их, – пояснила Ваннис. – Музыкант один из них – он происходит из какой-то мелкой Семьи Служителей. А видите ту высокую женщину в черном, с белыми пушистыми инопланетянами? Я считала ее кем-то вроде переводчицы, но она, оказывается, их капитан.
– Должарианка, как я слышал, – весело присовокупил Тау.
Фиэрин посмотрела на первый ярус и сразу отыскала прямую, черноволосую фигуру с двумя экзотическими существами по бокам.
– Очень недурна. Если одеть ее в приличное платье и что-то сделать с ее волосами, на нее все будут оборачиваться.
– Еще бы, – чуточку снисходительно улыбнулась Ваннис. – На Должаре некрасивых младенцев убивают.
– Эта деталь всегда меня поражала, – сказал Тау. – Раса, которая живет только понятиями власти, боли и смерти, желает, однако, чтобы ее потомство радовало глаз.
Музыка между тем изменилась, обретя форму и смысл. Фиэрин вздрогнула. Она не узнала мелодии, но мерные аккорды синтезатора говорили о глубинах времени и пространства, отделивших их всех от Утерянной Земли.
Рядом прошелестел шелк. Ваннис, выпрямившись и побледнев, смотрела на музыканта, а Тау с окаменевшим лицом на нее. Оба казались ошеломленными, но Тау поймал взгляд Фиэрин, и лицо его разгладилось.
Фиэрин очень хотелось узнать, что на них так подействовало, и она искала способ это выяснить, но тут музыка прекратилась, и музыкант удалился. Миг спустя в ложу вошел Эренарх.
Грянули фанфары Феникса, и все поднялись с мест.
Публика изъявила свое почтение, Эренарх ответил – старинный ритуал, грациозный и стилизованный, как балет. Затем все уселись, шурша дорогими тканями, и зашептались в ожидании.
– Сейчас начнется, – сказала Ваннис так тихо, что Фиэрин едва расслышала ее, а Тау осклабился в беззвучном смехе.
* * *
Элоатри оглядывала зал, любуясь яркими нарядами и грациозными движениями Дулу. Рядом сидела, выпрямившись, высокая должарианка, а дальше – маленькие белые создания, которые никогда, видимо, от нее не отходили. Они заметили, что Элоатри смотрит на них, и тихо защебетали, мерцая глазами в ярком свете зала и жестикулируя. Это был один из знаков, которым обучил их Мандериан: «Мы тебя видим». Она кивнула в ответ.
Вийя тоже взглянула на нее, быстро и равнодушно, и отвернулась к сцене, где появился человек. Элоатри узнала его.
– Он из вашего экипажа, не так ли?
Его звали Монтроз, и она имела случай оценить обед, который он приготовил в Аркадском Анклаве для узкого круга гостей, – но не знала, что он еще и музыкант.
– Был раньше. – Тихий голос Вийи не выдавал никаких эмоций, но Элоатри чувствовала в ней напряжение. Эмоциональное излучение такого количества публики, несомненно, сказывается на ней: Мандериан говорил, что Вийя только начинает осваиваться с повышенной чувствительностью, которой наделило ее общение с эйя.
Монтроз заиграл медленную импровизацию. Затем музыка стала еще более медленной, взывающей к памяти, и Элоатри застыла в шоке: она знала эту вещь. Опасно. Ах как это опасно. По залу прошло почти неуловимое движение: многие тоже узнали эту музыку.
Элоатри взглянула на императорскую ложу, но Эренарх еще не появлялся. Это тоже было предостережением и вызовом его врагам на Аресе.
Теперь видно, что ты сын своего отца.
– «Мания Кадена», – сказала Элоатри. – Посвящается длинной цепи жизней, связывающих нас с Утерянной Землей через две тысячи лет Изгнания. – Видя непонимание на лице должарианки, она добавила: – Ее должны были исполнить на Энкаинации Эренарха во время Трех Воззваний.
Вийя задержала на ней взгляд и отвернулась. Костяшки на сильных руках побелели, но это тут же прошло.
С приходом Эренарха началась основная часть концерта: члены Музыкальной Академии исполняли попурри из старинных мелодий. «Неужели Эренарх сам подбирал отрывки?» – поразилась Элоатри. Если так, он обладает поистине энциклопедическими знаниями в музыкальной истории.
Знакомая мелодия привлекла ее внимание. Кто-то солировал церковный гимн, и у нее стиснуло горло. «Veni creator spiritus». Впервые она услышала этот напев при своем насильственном посвящении в соборе Нью-Гластонбери. Но тогда это были просто приятные звуки, теперь же она поняла его значение.
Музыка с неодолимой силой захватила Элоатри, наполняя театр божественной аурой. Женщина рядом с ней превратилась в пламя, такое яркое, что на глазах выступили слезы. С этим огненным столбом соседствовали два огня поменьше, а ложа Эренарха светилась, как жерло никогда не гаснущей печи. Где-то в публике пламенел еще один дух: рыжеволосый, один в двух лицах, предполагающий присутствие триединой сущности. Элоатри охватила дрожь. Все они связаны, но недостает еще кого-то, и когда он появится, дверная петля времени будет собрана полностью.
Музыканты продолжали играть, двигаясь от Исхода к настоящему времени, и сновидение отпустило Элоатри.
Она посмотрела на ложу, где сидел Эренарх, – всего лишь человек в непроницаемой дулуской маске.
Восприняли ли другие в этом зале то, что предназначалось им?
«Не так уж это важно», – решила она. Общее впечатление налицо: мы заново пережили то, что чувствовали когда-то изгнанники, ощутили их зависимость от традиций и постоянства.
Все сидящие здесь чего-то лишились – и никто не знает, что его ждет впереди. Он предлагает им пристанище в общей памяти об Утерянной Земле. Он, последний из Аркадов, живое воплощение традиции – его семья правила Тысячей Солнц тысячу лет.
Академики ушли со сцены, и наступил короткий антракт. Оживленные разговоры, единственное свидетельство действия, произведенного музыкой, быстро умолкли, и настала тишина. На сцене появились китари со своими странными инструментами, из которых ни один не походил на другой, и в столь же разнообразных костюмах. Нельзя было сказать, что они начали свое выступление: казалось, они продолжают то, что никогда не прерывалось. Музыка лилась, странная, дикая, ни на что не похожая, не признающая компромиссов.
Секта китари славилась по всей Тысяче Солнц. Для них музыка была предметом поклонения, ритуальной комбинацией танца, песнопений и инструментального сопровождения. Каждый китари создавал для себя собственный инструмент, который со смертью музыканта сжигали.
Их выступление тоже говорило о многом. Китари никогда прежде не выступали в миру, и многие из присутствующих, несомненно, слышали их музыку впервые. Даже Аркад не вправе был им приказывать – он мог разве что уговорить их. И несмотря на двусмысленное положение Брендона Аркада, на подозрение, висевшее над ним после Энкаинации, когда спасся только он один, осуществить такое не мог больше никто на Аресе.
После следующего перерыва началась третья часть программы – и Элоатри, слушая ее, склонила голову и вознесла благодарение. Опасность оставалась в силе, и возможность неудачи тоже, но теперь она не сомневалась: чем бы ни одарил Телос род Аркада, это присутствует в сорок восьмом отпрыске этого рода в не меньшей степени, чем в самом Джаспаре Аркаде.
Третья, финальная часть концерта распахнула двери памяти.
* * *
Жаим взглянул на Брендона – тот неподвижно сидел на своем месте в ложе, задумчиво склонив голову. Куда он смотрит? Известно ли ему, что концерт удался, что музыканты превзошли все ожидания, что музыка, выбранная им самим, вызвала всеобщее одобрение?
Зазвучала новая мелодия – концерт для духовых, вызвавшая в Жаиме рой воспоминаний. Он перестал оглядывать публику и отдался знакомому ритму.
Свет и тьма, лучи солнца, пляшущие на воде, густая медленная лава под корой планеты – вот чем была для него музыка в его годы на «Телварне», и она, как никакой наркотик и никакая мантра, освобождала все эмоции прошлого. Поначалу Жаим боролся с ней, но потом понял, что сопротивление бесполезно, и уступил манящим образам, приняв свое поражение как урок на будущее.
Симфония, баллада, рапсодия, мотет, октет, синкопы и полифония – эта музыка была собрана со всей вселенной, но ее объединяла единая тема, прочерченная гением музыки по имени КетценЛах. Его могучий дар брал старинные формы, забытые арии и мотивы и ткал их заново, обогащая современным опытом. Так ребенок копирует известных артистов. КетценЛах сочинил только одну оригинальную мелодию, свою последнюю – его талант заключался в преобразовании старого.
КетценЛах был любимым композитором Маркхема.
Все, что звучало со сцены, Маркхем Л'Ранджа любил, все это много раз слышали на борту «Телварны», на Дисе и даже в концертных залах далеких планет, когда – один Телос знает, как – Маркхем вдруг узнавал, что там-то и там-то должен выступить знаменитый артист. Тогда он вез экипаж за многие световые годы от намеченной цели – чтобы послушать музыку.
Кое-что Жаим слышал впервые – это, наверное, относилось к детским годам Брендона и Маркхема. Ибо этот концерт был посвящением, данью памяти, хотя из этих разряженных аристократов вряд ли полдюжины понимали, в чем дело. И то, что музыку исполнял оркестр Флота, делало посвящение бритвенно-острым: Маркхем ведь был блестящим кадетом, пока его не исключили.
Жаим посмотрел на сидящих рядом Омилова и Монтроза, Монтроз зажмурился, млея от наслаждения. Омилов сложил вместе кончики пальцев и задумчиво наморщил лоб, глядя на музыкантов.
Жаим повернул голову: да, Вийя тоже здесь, вместе с эйя, чью полнейшую неподвижность невозможно истолковать. Лицо ее словно вырезано из камня, глаза в тени. Должарианцы никогда не выражают в открытую своих чувств, даже когда им хорошо и спокойно, но Вийю Жаим научился понимать: музыка не доставляла ей ни малейшего удовольствия.
«Музыка питает душу, – сказка как-то Рет Сильвернайф. – Для тех, кто отрицает существование души, это оружие, от которого нет защиты».
