Длина экватора планеты Аркадия около тридцати тысяч километров, а ее единственный континент, почти прямоугольной формы, занимает одну десятую поверхности планеты. Риверсайд стоит на самом востоке этого массива, примерно в пятнадцати градусах к югу от экватора.

Вдоль всего южного побережья ветры дуют на запад — вследствие вращения планеты. Аналогично океанские течения к югу от континента направляются с востока на запад. Девять десятых поверхности Аркадии покрыты водой с относительно небольшими ледяными шапками на северном и южном полюсах. В широкой полосе к северу от южного полюса и ветер, и течение направлены в противоположную сторону — с запада на восток.

Поэтому кругосветное плавание Стренга запланировали в западном направлении. Он должен был обогнуть южный край материка, держась от берега на расстоянии примерно сто-двести километров, чтобы в полной мере использовать преимущества преобладающих течений и ветра и свести к минимуму влияние местных вариаций. После достижения западной оконечности континента он должен был продолжать движение на широте двадцать градусов, а под конец повернуть к северу и вернуться в Риверсайд на парадную встречу.

Проходя по триста километров в день — что казалось мне достаточно скромной прикидкой, — он должен был вернуться домой через три аркадийских месяца или немногим больше. Примерно к пятнадцатому числу месяца хета.

Опираясь на тщательные вычисления и зная, что Стренг надежно скрылся за горизонтом и движется теперь на юго-запад, я мог отдохнуть. Мое участие в деле закончилось. В последующие несколько дней я посетил многочисленных кредиторов в Премьер-сити, обнаружил, как и подозревал, что они все теперь стали представителями Организации, и выложил карты на стол. Они согласились подождать. Собственно, выбора у них не было.

Даже Джейк из «Корабельных товаров Джейка» пошел мне навстречу.

— Конечно, Кев, — добродушно кивнул он, — для тебя кредит открыт.

— С каких это пор? — подозрительно спросил я.

Рядом девушка-аморф с ангельским личиком расставляла на полках товары, демонстрируя длинные сильные ноги и массивные округлые груди.

Разговаривая со мной, Джейк смотрел на нее взглядом собственника.

— С тех пор как Организация поручилась за твои долги.

Уходя, я взглянул на вывеску над дверью. Там было написано «КОРАБЕЛЬНЫЕ ТОВАРЫ ХЕДЕРИНГТОНА».

В глубине магазина Джейк снимал девушку со стремянки, потрепав ее по заду.

Его купили. О временной конфискации с возвращением к первоначальному владению через пять лет не было и речи. Цена? Наличные, чтобы жить в комфорте, несмотря на низкое стандартное жалованье — плюс девушка его мечты. Поэтому я уже ничего не знал. Я не знал, сколько земель и предприятий вернется к владельцам через пять лет.

Тем не менее казалось, что мое положение благополучно, и я вовсе не намеревался продавать свое предприятие. Следующие несколько дней я потратил на уборку мастерской и планирование партии скиттеров — с парусными судами пока что было покончено. Я отпустил нанятых аморфов; они отправились в поселок в поисках работы и быстро стали популярными.

Со дня отплытия Синклер Синглтон временно потерял над ними контроль. Первого аморфа миссис Эрншоу — Джона Доу — использовали для того, чтобы убедить других работников Сельскохозяйственной Опытной станции присоединиться к колонистам, и вскоре они переняли независимые взгляды остальных. Чтобы вновь изменить их образ мышления. Алтее Гант и ее подчиненным пришлось бы применить активное внушение.

Даже внешность аморфов стала другой, что опровергало утверждения Организации о ее неизменности. У аморфа, который помогал Уиллу Джексону красить его маленькую лодку, начал постепенно, но явственно меняться пол…

Однажды мы обсуждали это на причале. Присутствовали Марк Суиндон, профессор, Кли-о-По, лишенец, и Сюзанна, как всегда великолепная.

Грубая морда Кли расплылась в улыбке, когда он посмотрел на двух маленьких двойников, резвящихся в илистой воде.

— Видите? — он показал щупальцем. — Вон того. Это аморф.

Я посмотрел на маленькое существо, оно взобралось на причал, отряхнулось, а потом стало с хриплым смехом плескать воду в мордочку товарищу.

— Это просто черт знает что, — сказал один из моих работников, случайно услышавший разговор.

— До чего же ограниченны люди, — заметил Кли. — Они не считают странным, если аморф становится человеком, но стоит ему принять образ Кли-о-По, как они начинают в изумлении тыкать пальцем.

Марк рассмеялся.

— Это не совсем справедливо, Кли. Удивляет, что аморф может напоминать известное лицо. Обычно они принимают образ неопределенного предмета любви. Некоего идеала. Для мужчины это, вероятно, лицо, сочетающее те качества, какими он когда-либо восхищался в женщине. Хотя, если он любит одну конкретную женщину, она и одна может составить его «ты». Тогда любой аморф, помещенный рядом с ним, примет образ этой женщины. Идеализированный, конечно. Лишенный мелких недостатков. А здешние аморфы нетипичны. Они так долго находились рядом с людьми, что их способность к изменению облика уменьшилась — поэтому их защитный механизм стремится работать на уровне поведения. Они становятся приятными личностями. Да, риверсайдских аморфов надо много дней держать рядом с одним-единственным человеком, чтобы появились заметные изменения.

— У тебя был контакт с аморфами в Премьер-сити, Марк, — сказала Сюзанна. — Не пытайся убедить нас, что ты не выяснил, как выглядит твое «ты».

Он ответил со смехом:

— Ладно-ладно, если ты так хочешь знать, мое «ты», слава Богу, очень похоже на Джейн. Но не в точности. Отличий как раз достаточно для того, чтобы она начала задавать вопросы, если бы когда-нибудь увидела его.

Мы замолчали. Очевидно, мы еще не осознали всех последствий присутствия среди нас аморфов…

— А как Стренг? — спросил я, вспомнив о сиамской кошке.

— Пока отлично, — доложила Сюзанна.

Показательно, что телегазета не сообщала по аркадийскому каналу об успехах одиночного яхтсмена. Все новости мы узнавали на временной студии в пристройке «Клуба». Там Баркер командовал небольшой группой техников и обычно сдабривал сцену изрядной дозой драматизма перед трансляцией в телецентр Премьер-сити.

— Стренг прошел около тысячи километров на юго-запад, — сказала Сюзанна, — и до сих пор наводит порядок на катамаране, который, похоже, ведет себя хорошо.

Мы проследили за несколькими крытыми грузовиками, которые проскользнули по мосту и поднялись по склону в поселок.

— По крайней мере. Организация пока не перекрыла снабжение, — заметил я.

— Алтея Гант несколько раз звонила Морту Баркеру. По-моему, если этих аморфов не отдадут обратно, будут неприятности. Видимо, Сельскохозяйственная станция сейчас пуста. Всех отозвали в Премьер-сити до уборочной кампании. Осталось около дюжины, которых удерживают Потомки. Гант требует их возвращения, вдобавок она разнюхала про систему бартерного сотрудничества. Организации это не нравится.

— Нелегко им будет остановить Потомков, — заметил Марк. — Старушка Эрншоу закусила удила. По-моему, Организация сильно недооценивает вирулентность культурной инфекции.

Он бросил задумчивый взгляд на другой берег Дельты.

— У колонистов нет настоящей истории, настоящих традиций — и они остро ощущают это. Всякое разумное существо несет ужасное воспоминание о времени до рождения, когда оно прорывалось из Ничего к сознающему «я». Наш первичный инстинкт самосохранения основан на этом воспоминании и на решимости не дать тому прорыву пропасть напрасно. А отсутствие истории и традиций символизирует Ничто. Эта ужасная пустота подобна времени до рождения. Люди стремятся избегнуть ее любой ценой. Так вот, культура способна утешать, так как представляет историю в осязаемой форме. Если кто-то сплел корзину, подражая древнему искусству, ее можно увидеть и потрогать. Пусть это не историческая реликвия, но она все же принадлежит прошлому и, следовательно, ободряет. Даже копии исторических монументов и копии древних произведений искусства производят впечатление с этой точки зрения — и еще большее, если зритель верит, что они подлинны. Книга по истории, однако, не может играть такую роль, потому что события, которые она описывает, нельзя увидеть или потрогать. Они явно изложены с чужих слов, а значит легко могут оказаться подделкой. Поэтому Потомки пионеров плетут корзины и танцуют, занимаются шелкографией и распевают народные песни. Это консерватизм, это воссоздание прошлого людьми, которые боятся будущего. Люди, которые боятся окружающего Ничего, отчаянно цепляются за Что-то. Если хотите, это суррогат бога, который сам является суррогатом логики.

Мы посмотрели на Марка, а он в ответ с легкой улыбкой посмотрел на нас; в его словах было что-то до жути знакомое.

— Ральф Стренг… — пробормотала Сюзанна наконец. — Ну просто чистый Стренг.

— Это мне только что пришло в голову, — ухмыльнулся Марк. — Отголосок пьяного вечера в доме нашего яхтсмена месяца два назад.

— А мне уж было показалось, что ты и в самом деле веришь во все это складное вранье, — сказал я. — Черт! Если бы Стренг был прав, я бы разуверился в будущем колонизации.

— А может, я и вправду верю, — заметил Марк. — Если что-то складно, это не обязательно вранье. Простая истина тоже звучит складно… — Он поколебался. — По поселку ходит слух, что подаренная Стренгу киска на самом деле аморф. Ты что-нибудь знаешь об этом, Кев?

— Возможно, — осторожно признал я, не понимая, куда он клонит.

На другом конце причала показался Чукалек, двигающийся своей дергающейся походкой.

Марк рассеянно смотрел на приближавшегося повара.

— Дело в том, что аморф рядом со Стренгом может оказаться опасным. Рядом с нормальным человеком аморф хочет превратиться в его идеал. Но можем ли мы назвать Ральфа нормальным? Есть ли у него вообще идеал, живой или абстрактный? По-моему, Ральф столь логичен и столь холоден, что аморф не будет знать, во что превращаться. А поскольку превращение является инстинктивным защитным механизмом — аморфу придется прибегнуть к каким-то другим методам защиты.

Пока мы пытались переварить это заявление, подошел запыхавшийся Чукалек. Одну руку он засунул глубоко в карман, и было видно, как мышцы предплечья то сжимались, то расслаблялись.

— Пожалуйста, пойдемте в поселок, — пропыхтел он. — У нас беда. Приехали хедерингтоновцы и ищут своих аморфов.

Команда Организации состояла из дюжины вооруженных солдат и Алтеи Гант. Они незаметно подъехали в крытом грузовике и появились в Общественном центре.

— Как чертов джинн из бутылки, — прокомментировал Чукалек, яростно разминая в руке кусок грязного теста.

Они захватили поселок и выставили посты вокруг «Клуба», чтобы Алтея Гант могла обратиться к устрашенным массам. Поразительно, какое ошеломляющее воздействие оказывает на штатских вид формы! Умен был тот, кто первым открыл, как можно деморализовать толпу: создать у каждого человека впечатление, что он один против войска. Ну, а лазерные ружья играют сугубо второстепенную роль.

— Хватит! — кричала Алтея Гант. — Вас достаточно предупреждали. Теперь мы занимаем поселок. Здесь останутся войска, чтобы беспорядки не повторились. Аморфов вы немедленно вернете. Я призываю вас сдать их сейчас же, иначе мы продолжим обыск. Кроме того, вся частная земля Риверсайда конфискуется в соответствии с условиями договора о приобретении планеты. Мы достаточно миндальничали. Теперь вы заплатите за свои забавы.

Когда стих недовольный ропот, Чиль Каа сердито сказал мне:

— Видишь? Твои начальнички! Ждали этой паршивой церемонии отплытия, чтобы потом захватить поселок. Они просто не хотели портить рекламу. А стоило Стренгу уехать, как они, черт бы их подрал, стали делать что хотят.

— Чиль, а по-моему, — возразил Марк Суиндон, — они явились для того, чтобы не дать нам помешать трансляции. Ведь спутник передает картинки сюда, и мы при желании можем испортить им все кино.

Двое солдат протиснулись через толпу и подошли к мисс Гант. Один из них что-то сказал ей, она кивнула и снова повернулась к нам.

— По списку не хватает двадцати семи аморфов, и при беглом осмотре их не нашли. То есть вы их спрятали. Ладно. Я требую, чтобы их немедленно выдали, иначе мы перекроем снабжение. И не надейтесь на свою жалкую бартерную систему — потому что вам нечего будет обменивать! Вы не производите инструменты, продовольствие, корабельные товары, транспорт. Ваш поселок не сможет существовать в изоляции — нет нужды это доказывать. Эй вы, Каа или как вас там? Выйдите сюда и прикажите тому, кто прячет аморфов, чтобы сию минуту привел их. Вы уже потеряли свою землю. Не хотите же вы потерять и свои жизни?

Каа пошел вверх по склону.

Я рассматривал лица в толпе. Чужих не было, но и предводители Потомков тоже отсутствовали. Не было ни миссис Эрншоу, ни Вернона Трейла, ни Тома Минти с дружками. Мы ждали. Солнце пекло, жар отражался от бетонной дороги и ярких жилых куполов. Солдаты беспокойно ощупывали лазерные ружья, вытирали пот с лиц.

Наверху, около Опытной станции, вдруг послышался шум мотора. Все замерли, уставившись на склон.

Из-за «Клуба» показался грузовик. Он обогнул здание и повернул к нам, опустив направляющие колеса. Грузовик был большой. Толпа забеспокоилась.

— Осторожно! — крикнул кто-то.

Из кабины выпрыгнул человек, перекувырнулся, вскочил, побежал и скрылся между домиками. Когда я снова перевел взгляд на грузовик, то увидел, что направляющие колеса уже подняты…

Поднимая пыль воздушной подушкой, гудя расплывшимся в пятно задним пропеллером, с поднятыми колесами, он разгонялся прямо на нас.

Беспомощно покачиваясь, машина повернулась вокруг своей оси, вломилась боком в жилой домик, смела фонарный столб и пошла на толпу. Народ бросился врассыпную; мы с Сюзанной взбежали по каменным ступенькам пекарни. На мгновение показалось, что грузовик несется прямо на нас, однако он выбил фонтан искр из бетонного столбика и отскочил на другую сторону улицы. Один солдат спрятался за углом, и грузовик прошел у него прямо перед носом, разметав воздушным потоком полы его куртки.

Как завороженные смотрели мы на грузовик, который разогнался еще сильнее и помчался к набережной, нелепо взбрыкивая, когда воздух вырывался из зияющих прорех кузова. Его вынесло на причал, он пролетел метра четыре, ударился о воду, подняв фонтан брызг, и запрыгал по поверхности, как плоский камень.

Машина врезалась в противоположный берег и взорвалась красно-желтым ослепительным шаром огня. Секундой позже мы услышали грохот. Несколько деревьев, пылая, наклонились и медленно упали в Дельту, подняв облако пара. Огонь пошел вверх по берегу и разлился лужей по реке.

Это было захватывающее зрелище.

— Ух ты! — воскликнула Сюзанна, как ребенок.

Я почувствовал ее руку в своей и сжал, надеюсь, не слишком сильно. Какой-то ханжа повернулся, уставился на нас и начал кричать, что нет ничего веселого в уничтожении общественной собственности и что Сюзанна ничем не лучше проклятого убийцы-водителя. Но тут всеобщие крики неожиданно стихли.

Войска постепенно собирались вновь, но каждого солдата вел аморф — один из поселковых аморфов, которые вынырнули неизвестно откуда во время суматохи с грузовиком.

Появилась и миссис Эрншоу с Потомками и встала напротив Алтеи Гант.

— Как видите, мой идеальный мужчина не похож на ваше трусливое ничтожество, мисс Гант! — могучим голосом возвестила она под хихиканье колонистов.

Большинство риверсайдских аморфов оказались крупными и агрессивными; возможно, это были копии адмирала, покойного мужа старушки. А это лишний раз доказывает, как легко люди впадают в заблуждение. Я всегда представлял себе супруга миссис Эрншоу худосочным малым, подавленным ее сильным характером и вымещавшим обиды на подчиненных. На самом же деле их брак представлял собой бурный роман с разгулом страстей.

— И чего вы рассчитываете добиться таким образом? — спросила Алтея Гант.

— Освободиться от проклятой Организации, вот чего! — воскликнула миссис Эрншоу.

Под вечер мы с Сюзанной пошли к Мортимору Баркеру и рассказали ему о перевороте. В утешение я объяснил, что Потомки решили не мешать проекту.

— Миссис Эрншоу пока считает, что проект полезен для всех нас, пояснил я.

— Ты хочешь сказать, что эта старая форель решает за нас, что нам полезно? — прогремел Баркер.

— Пока да. Как раз сейчас Потомки решают, какой потребовать выкуп.

Баркер что-то пробормотал и отвернулся к экранам. В двух смежных углах комнаты расположились большие ниши трехмерного изображения. Несколько техников сидели за пультами. Ниша слева получала сигнал от камеры на корме. Там Стренг на фоне неспокойного синего моря закреплял что-то на гике. Он оглянулся через плечо на камеру, усмехнулся и вернулся к своему занятию. Парус над ним натянулся; микрофоны уловили скрип веревок и шум воды. Эффект присутствия был сногсшибательный.

В нише справа можно было увидеть еще более живописное зрелище. Здесь открывался вид от камеры, ставшей яблоком раздора — той, что мы установили на топе мачты. Вид сверху завораживал. Казалось, что зритель падает на сцену. Как на ладони, перед нами возникала вся крыша каюты, поплавки и порядочный кусок моря. Я посмотрел вниз, на широкие плечи и седую голову Стренга, который возился с кронштейном. То и дело набегали волны, и катамаран угрожающе кренился. Парус пересекал его по диагонали изящно изогнутой полоской, переходящей на концах в тонкие линии шкотов.

Стренг говорил в камеру на корме:

— В сущности, никаких проблем, если не считать маленького нарыва на ноге. Думаю, с ним я разберусь завтра. Да еще этот проклятый кронштейн чего еще можно ожидать при такой спешке и неопытности кораблестроителя…

Огромная рука Баркера опустилась мне на плечо.

— Спокойно, Кев. Любая реклама — хорошая реклама. Все знают, что моряки дальнего плавания любят поворчать по поводу плохих кораблей…

— …несколько чернуг, — своим проклятым вкрадчивым голосом продолжал Стренг. — Волноваться нечего, если только катамаран подо мной не развалится на части… И кое-какие проблемы с верхней камерой. Надеюсь, сейчас она работает, потому что вид оттуда должен быть прекрасный.

Он посмотрел вверх. Я перевел взгляд на другую нишу и увидел его лицо, обращенное вверх. Увидел я и плавники чернуг, патрулирующих около левого поплавка. Мачта качнулась, океан накренился, и мне захотелось, чтобы Стренг потерял равновесие и свалился в воду.

Кошка промчалась по крыше и гибким прыжком соскочила в каюту. Она все еще была очень похожа на сиамскую кошку. Не исключено, что Стренг из гордости так и не открыл Библию и не прочитал инструкцию.

Мы сидели в студии, а Стренг болтал с камерами. Все напряжение, которое он испытывал накануне, без следа смыла радость плавания в море, вдали от бестолкового человечества.

— Мало кто осознает одну тонкость в нашем проекте, — заметил Баркер, пока Стренг открывал бутылку пива и рассказывал Сектору, что он ел на ленч. — Половине зрителей на самом деле хочется, чтобы он не доплыл. Что ни говори, а Стренг все-таки чертовски неприятный тип, и в данном случае это нам на руку. Мне сообщили, что рейтинг передачи стабильно высокий.

— У этой чепухи? — подивился я, глядя, как Стренг демонстрирует способ завязывания беседочного узла.

Потом из «Клуба» пришли Суиндоны с бутылками, и мы решили провести вечер в студии. Мы чувствовали себя в осаде. Хотя никто этого не говорил, я думаю, все опасались, что Потомки в конце концов решат взять студию штурмом и сорвать единственный шанс Риверсайда внести свой вклад в экономику планеты.

— Пока довольно тихо, — доложила Джейн, разливая скотч. — Все сидят в «Клубе» и обсуждают детали выкупа.

— Предположим, что Организация решит бросить здесь Гант и войска, задумчиво произнесла Сюзанна. — Но они же не виноваты…

На улице стемнело; разговор затих. Мы с Сюзанной сидели на подушках у стены, Марк и Джейн заняли пару складных кресел. Техники ушли, и Баркер принес еще охапку бутылок.

Наконец, по времени Стренга, наступила полночь. Левая ниша показывала мирную сцену: Стренг сидел со стаканом джина у локтя и заполнял вахтенный журнал. Время от времени он вычитывал для зрителей интересные отрывки, а Баркер добавлял немного комментариев для тех, кто только что включил приемник.

Затем Стренг захлопнул вахтенный журнал.

Баркер повернул переключатель, и трансляция на другие планеты на сегодня закончилась.

Стренг подошел к камере. Свет из каюты попадал на него сзади, и лицо оказалось в тени, но было видно, что он сердится.

— Ну, мерзавцы, — рявкнул он, — сегодня я случайно открыл вашу идиотскую Библию. Баркер, ты это видел? Или ты, как обычно, прирос своей жирной задницей к стулу и выпивал в «Клубе»?

— Мы не обязаны его слушать, — сказал нам Баркер. — Мы можем просто уйти, и пусть он тут разоряется. Или еще лучше вообще его выключить. Но в этом есть что-то интригующее. Не знаешь, какой бред он преподнесет в следующий момент. Конечно, Стренгу и в голову не приходит, что мы можем не слушать. Все слушают Стренга.

И правда, мы слушали Стренга…

— …могла запросто провалить весь ваш сволочной проект. Она могла перевоплотиться прямо на глазах у всего проклятого Сектора, и ваш Хедерингтон оказался бы по шею в дерьме. Вам повезло, что она до сих пор осталась кошкой. Но ничего, Баркер. Здесь у меня полно голодных чернуг, и я сейчас брошу им лакомый кусочек. А завтра осиротевший моряк поведает печальную историю о трагической кончине своей дорогой сволочной Мелиссы. Главное — не расхохотаться посреди рассказа.

Сюзанна вздрогнула у меня под боком.

— Он этого не сделает, правда?

На улице послышались какие-то крики…

— …но не будем забывать и о других проблемах. Пункт первый: проклятый катамаран течет, как решето. Прошлой ночью, пока зрители не видели, я вычерпал из правого поплавка двадцать галлонов. Но знаешь, Монкриф, я не могу вечно тебя проклинать. Мне нужно спать. Может быть, завтра я начну вычерпывать воду на виду у Сектора, и все узнают, кто ты есть — алчный проходимец, нажившийся за счет девяноста процентов населения планеты. А тебе, Баркер, жирная ты свинья, я хочу сказать, что…

Сюзанна обняла меня.

— Не обращай внимания, Кев, — тихонько сказала она. — Он злится от испуга. Он слишком много на себя взял. А катамаран в порядке.

Не помню, что я ответил. Наверно, выдавил что-нибудь сквозь зубы, но тут открылась дверь, и на наши мрачные лица упал свет.

В проеме возник неповторимый силуэт Кли-о-По с отпрысками.

— По-моему, вам всем нужно там быть, — заявил он. — Толпа пошла жечь мою ферму, которую Организация превратила в Сельскохозяйственную Опытную станцию. Наверное, Организация отвергла требования Потомков по освобождению заложников — не дала взять себя на пушку, так это называется? Быстрее, пожалуйста.

Даже человеческий глаз мог разобрать, как он взволнован. А еще я заметил за Кли-о-По одну любопытную особенность — по-моему, у него есть защитный механизм, о котором никто не знает. Чем больше он встревожен, тем больший выводок его сопровождает — словно он запасается копиями на всякий случай.

Мы поспешно покинули студию и прошли через основную часть здания «Клуба», где единственным человеком оказался Джон Толбот. Он проводил нас грустным взглядом. Джон всегда выжидает — такая у него работа.

Потом мы вышли на улицу и увидели толпу.