Последние лучи заходящего солнца окрасили в багровый цвет рябь на темном спокойном море. Рукоятка негромко гудящего подвесного мотора, мощностью в пять с половиной лошадиных сил, слегка вибрировала в моей руке и подрагивала от небольших волн. Мы с Джейн сидели в дружеском молчании на крыше маленького кубрика «Карусели», подставив лица легкому ветерку. Над нами под усыпляющее покачивание лодки лениво мотался гик, с которого бессильно свисал небрежно скрученный парус.

Мне нравятся примитивные парусные лодки. Есть еще место для них на этой планете, как бы ни расписывали мне риверсайдские рыбаки достоинства новейших траулеров на воздушной подушке, каких, между прочим, они себе позволить не могут — пока новая колония достигает земного уровня, проходит порой жизнь не одного поколения…

На юге уползала за горизонт последняя луна Аркадии.

— Видишь, Гимель заходит. — Собственный голос показался мне каким-то нереальным в вечерней тишине.

Джейн повернулась и посмотрела на маленький серебристый диск.

— У меня странное чувство, — сказала она. — Мне девятнадцать лет, и я никогда не видела безлунной ночи. Чтобы наверху было совсем пусто. Сплошная чернота. Даже не верится.

Над мачтой проплыл «воздушный змей» — крошечный светящийся жучок на мерцающей треугольной паутинке.

— Останутся звезды, — напомнил я.

— Это другое дело. В заходе последней луны есть что-то… что-то зловещее. Будто настает конец света.

Я рассмеялся: у Джейн слишком богатое воображение.

— Не забывай, что все шесть лун видны на другой стороне планеты. И потом, завтра они будут у нас над головой. Ты их, правда, не увидишь при дневном свете, но они дадут о себе знать…

— Ты имеешь в виду приливы?

— Я думаю, мы к ним готовы.

Однако в душе я вовсе не был уверен в этом. Луны Аркадии движутся по блуждающим орбитам и каждые пятьдесят два года собираются все вместе на небольшом участке неба. Прекрасно, если мы сделали все необходимое. Но беда в том, что о событиях предыдущего цикла мало что известно.

Человек появился на Аркадии — этой на девять десятых морской планете с единственным континентом в экваториальном поясе да несколькими разбросанными островами — сто тридцать лет назад. Сам я принадлежу к пятому поколению аркадян. Мне тридцать два года, и во время прошлого соединения шести лун меня еще не было на свете.

Старожилы поселка Риверсайд, конечно же, помнили о событиях того времени, но с таинственным видом помалкивали. Было лишь известно, что вспыхнули необъяснимые бунты и что много людей утонуло Рассказывали также истории про оборотней — Бог знает, кто первый это придумал, но люди достаточно глупы, чтобы повторять такие байки.

Несколькими неделями раньше я беседовал в «Клубе» с шестидесятилетним Джедом Спарком, представителем третьего поколения аркадян.

— Тут ведь как получается, — важно разглагольствовал он. — Когда все шесть лун разом выстраиваются в ряд, это действует на мозги. Гравитация так растягивает извилины, что человек может свихнуться. Помнится, в прошлый раз — я тогда ребенком был — это началось под Рождество. Мои вручили мне подарок, большой такой сверток. Я смотрю на него, потом на них, и вдруг чувствую, что знаю, какой там подарок. Разворачиваю — и правда: старинный поезд с красным паровозом. Привезенный с Земли. Стоил, верно, кучу денег. Но, скажу я вам, это ощущение, будто я посмотрел сквозь обертку, надолго выбило меня из колеи.

Он выразительно передернул плечами, и мне пришлось поставить ему пиво в порядке компенсации за расстройство.

Тогда я только улыбнулся, но несколько недель назад на Опытной Станции нежданно-негаданно появилось четверо визитеров. С одним из гостей, Артуром Дженкинсом, я познакомился еще девять месяцев назад на конгрессе. Хотя наши специальности далеки друг от друга, как Северный полюс от Южного, мы с удовольствием поболтали на одной особенно скучной лекции; я — морской биолог, и он нашел мою профессию достаточно любопытной.

Однако сейчас я его практически не видел. Очевидно, Артур и трос остальных являлись исследовательской группой с секретным заданием. Одно я все же знал: Артур — психиатр. Отсюда напрашивалось предположение, что исследуют они нас, жителей Риверсайда, нашу реакцию на пятидесятидвухлетний цикл. Как ни странно, эта загадочная «реакция» наблюдалась только среди населения прибрежных районов. В прошлый раз сожгли дотла Старую Гавань — ближайший большой порт. Рассказывали, что друзья ни с того ни с сего бросались друг на друга…

Я рассеянно смотрел на шумную стайку чаек-юнкеров; одна из них только что бултыхнулась в воду, а остальные подняли гвалт, когда она вынырнула с рыбиной в клюве. Вокруг парили крошечные мяучки — морские колибри. Они питаются мельчайшими рачками — планктоном, — выхватывая их из воды своими длинными и тонкими, как иглы, клювами.

Голос Джейн вернул меня к реальности.

— А правда, прилив будет больше ста футов? — спросила она.

Обычно луны Аркадии разбросаны по всему небу, и тогда приливы незаметны.

— Ничего. Мы это предусмотрели. Кое-кого придется временно эвакуировать в Исследовательский центр и другие места. А когда приливы закончатся, все дружными усилиями помогут очистить домики. Я думаю, никто не откажется.

В Риверсайде живет человек пятьсот (и каждый пятый работает на Станции); поселок теснится на крутых склонах, там, где река расширяется и образует эстуарий, однорукавную дельту. По моим расчетам, около тридцати домиков на две недели станут непригодными для жилья — собственно, к некоторым вода и так подступала при каждом приливе.

— А что будет с твоей рыбой?

Джейн коснулась моего больного места. С самого основания Риверсайда местные жители занимались рыбной ловлей и фермерством. До недавнего времени рыбу ловила флотилия из восьми маленьких траулеров. Они и теперь каждый день отправлялись к морю по нашей двухмильной Дельте и возвращались вечером, загруженные до планшира. Но пять лет назад на сцене появилась моя скромная особа, и мы основали Риверсайдскую Биологическую Опытную Станцию.

Мы начали с экспериментальной рыбной фермы. Разумеется, на Аркадии хватает природных пищевых ресурсов, но мы не хотели отставать от Земли. Несмотря на слабый бюджет и сильную оппозицию, я осуществил этот проект, и к востоку от Дельты построено уже шестнадцать загонов, площадью почти в тысячу акров.

И вот теперь я столкнулся с самой большой проблемой. В отливы рыбе будет тесно и голодно — у аркадийских толстиков весьма интенсивный обмен веществ, — а во время прилива они проплывут над заграждениями и разбегутся.

— Мы станем ее подкармливать, — ответил я. — В прилив будем проплывать над заграждением и бросать за борт гранулированный корм. Он опустится на дно. Тогда у толстиков пища окажется внизу, и они не захотят уплывать при высокой воде. А при отливе не подохнут с голоду.

— Ну и работку ты себе придумал. Как ты управишься с шестнадцатью загонами?

— Реквизирую траулеры. Они встанут на якоре в устье, загрузятся там кормом, доставят его к загонам и разбросают, как зерно в сев.

— То-то рыбаки обрадуются!.. — рассмеялась Джейн.

Рыбаки подозревают — и справедливо, — что когда-нибудь рыбные фермы лишат их работы. Поэтому независимые колонисты неприязненно относятся к Опытной Станции.

— Все равно в эти дни траулеры им не понадобятся. Дельта начнет пересыхать при отливах, останется лишь несколько мелких заводей. А при высокой воде будет такое течение, что выходить в морс просто опасно. Вряд ли они так уж рассердятся. Скорее, и правда обрадуются, что получили повод поворчать на власти.

— Теперь понятно, зачем вы гоняли туда-сюда по дороге на Мыс. Ты все спланировал много месяцев назад и молчал.

— Так было нужно. Хорошо, что риверсайдские рыбаки недальновидны. Если б они догадались о моих планах, то могли взять субсидию на расширение и бетонирование дороги, затем преспокойненько продолжать рыбачить, а улов возили бы на грузовиках. Ну, а по нынешней дороге проезжает, самое большее, трактор с прицепом. Мы сделали больше сотни рейсов, чтобы завезти корм.

Джейн погрузилась в молчание. На ее задумчивое лицо падал свет из каюты. Я вновь поразился сходству Джейн с Шейлой и почувствовал знакомый приступ тоски…

Мы плыли между двумя высокими скалами у входа в Дельту; они угрожали нам острыми зазубринами в непривычном мраке. Отлив был стремительным, и «Карусель» медленно продвигалась навстречу черной бурлящей воде. От носа углом расходились две ярко светящиеся в темноте волны.

— Не вода, а сплошной планктон, — заметил я, отвлекаясь от грустных воспоминаний. Над водой парило множество мяучек; они жадно глотали рачков и громко пищали.

— Да, я тоже заметила. Кажется, этой мелочи приливы и отливы нипочем. При низкой воде залив похож на суп. Их тут миллиарды, и они все плывут вверх по течению. По-моему, их с каждой ночью становится все больше.

Неподалеку от лодки возникали другие волны — голубые быстрые следы мелькавших тут и там треугольных плавников.

— И чернуги сюда лезут, — удивился я. — Съезд у них здесь намечается, что ли? Как бы они не забрались в загоны.

Чернуги — аркадийский эквивалент земных акул. Гибкие, ловкие и невероятно свирепые, они охотятся на толстиков. Сущее проклятие для рыболовных траулеров, потому что своими острыми, как ножи, зубами они режут сети в клочья. А если чернуга заберется в загон, она одна может истребить за несколько часов все поголовье толстиков. Эта тварь убивает мгновенно, вонзая зубы в заднюю часть головы жертвы, и без передышки переходит к следующей. Чернуги убивают без разбору, слепо; им просто нравится убивать, и только изредка они останавливаются, чтобы поесть. Рыбаки, выходя в море, надевают пояса из растворимого репеллента, однако это средство не всегда помогает…

У меня на глазах чернуга поднялась в великолепном прыжке, поймала парящую мяучку и снова ушла под воду.

Последние слабые лучи Гимеля серебрили глинистые отмели, когда, заставляя двигатель бороться с быстрым течением, мы проходили последнюю милю, дыша воздухом, пропахшим планктоном и бензином. С обеих сторон подступали черные глыбы холмов, лишь прямо впереди гостеприимно светились огоньки поселка, где меня ждал уют «Клуба» и вкус холодного пива.

Я отвел рукоятку, поворачивая направо, вслед за руслом, огибающим крутой скалистый склон. Здесь несколько десятилетий назад от вершины длинного хребта отвалился кусок породы — отвалился, скатился к краю воды и остался лежать бесформенной грудой валунов. Со временем безжизненные валуны обросли сверху мхом, а снизу водорослями. Между валунами у самого края воды выросли молодые деревца. Они осторожно спустили корни со своей безопасной площадки, сухой при обычных приливах.

Я знал, что очень скоро они поймут уязвимость своего положения. Высокая вода накроет их с макушкой. За месяц соленый прилив неизбежно отравит их, и уже в этом году они упадут, оторвавшись от своих корней. Их прибьет к крутому берегу, и они останутся лежать там, наполовину погруженные, совсем как…

— Марк! Не думай о ней.

Я чуть не подпрыгнул, вздрогнув от неожиданного возгласа Джейн.

— Как ты?..

Я оборвал свой невольный вопрос, потому что знал, как она догадалась.

— Ты всегда вспоминаешь о ней, когда мы проезжаем мимо Якорной Заводи в темноте. Пора уже начать думать о ком-нибудь другом. В поселке полно симпатичных девушек. Сколько можно жить отшельником? Начинай понемногу выползать. Ходи на танцы, и вообще, хватит просиживать все вечера в «Клубе» и отсыпаться по утрам. Сначала тебе было жалко ее, а теперь еще больше жалко себя. Мне тоже жалко — в конце концов, она была моей сестрой. Но я это преодолела. Пора и тебе прийти в себя.

Я уставился на Джейн, пораженный этим безапелляционным выпадом. Она с непреклонным видом смотрела вперед, и свет из каюты подчеркивал решительные линии круглого подбородка, подбородка Шейлы… Но у Шейлы были светлые волосы до плеч, а у Джейн — короткие каштановые. И характерами они сильно отличались: мягкое очарование Шейлы резко контрастировало с прямолинейностью, иногда доходящей до жестокости, и практичностью Джейн.

— Я ее любил, — сказал я печально и почувствовал, что, как плохой актер, самым недостойным образом бью на жалость, лишь бы она замолчала.

— Ну так полюби снова, — сурово отрезала Джейн, ничуть не смягчившись. — Раз ты доказал, что способен любить.

Мы миновали первые жилые домики Риверсайда. Среди деревьев аккуратным треугольником светились окна жилища миссис Эрншоу. У нее, наверно, опять собрались на традиционную партию в бридж состоятельные независимые колонисты. Эта богатая дама жила с компаньонкой, а домик ее был набит дорогостоящей привозной мебелью и роскошными безделушками, как пещера Аладдина. Я был там только однажды и весь вечер ежился от ее зычного голоса и бульдожьего выражения лица; мне все время казалось, будто я неправильно побил ее туза козырями. Теперь я с простительным злорадством отметил, что ее домик находится ниже расчетной верхней отметки прилива.

Я убавил обороты и осторожно повел «Карусель» вверх по темной реке; совсем некстати было бы сейчас потерять фарватер и сесть на мель. Из-за отлива мы не смогли бы сняться с мели до рассвета. Скорее всего, пришлось бы бросить накренившуюся лодку и идти вброд. Я представил себе ехидные упреки Джейн, пробирающейся по колено в зловонном иле…

— И кого же я должен полюбить, Джейн? — внешне непринужденно спросил я, продолжая игру.

Она рассмеялась, и неловкий момент прошел.

— Во всяком случае, не меня. Я выйду замуж за мужчину, а не за пьяную развалину с разбитым сердцем.

— Ты раньше превратишься в старую деву, Джейн. Вспомни, что говорит правительство: долг колонистов — обзаводиться детьми. Так что исполняй свой долг и размножайся.

— Спасибо. Когда мне размножаться, решать буду я, а не правительство. Мне только девятнадцать; у меня еще все впереди. Вот тебе действительно тридцать, если не больше. Я считаю, что ты был староват даже для Шейлы, а при таком образе жизни через десять лет ты будешь ни на что не способен, если только раньше до тебя не доберутся чернуги.

Теперь и я рассмеялся; в Джейн есть что-то ободряющее.

— Как у тебя дела с молодым Фипсом? — спросил я. — Недавно в «Клубе» вы оба сидели с очень веселым видом.

— Он великолепен, — быстро ответила она и всплеснула руками, изображая восторг. Затем вскочила, схватила багор и прошла вперед, чтобы пришвартоваться.

— Приехали! — крикнула Джейн и протянула багор над водой, держась одной рукой за носовой поручень. — Приглуши мотор, заботливый папочка. Задний ход! Есть…

Я повиновался, и она с грохотом протащила по палубе и закрепила причальную цепь, недовольно ворча, что испачкала руки жирным илом.

Мы перебрались в шлюпку и подплыли на веслах к мосткам, где на столбе светила единственная голая лампочка. Поскольку мы опоздали и попали в самый отлив, последние несколько футов мне пришлось буквально тащить шлюпку, изо всех сил нажимая на весла и задевая килем скользкое дно. Мы высадились, и я закрепил причальный канат.

— Зайдешь выпить, Джейн? — спросил я. Впереди поднимались по холму огоньки поселка. На вершине приветливо светились окна Опытной Станции и «Клуба». Я увидел, как мимо прошмыгнул в своем черном одеянии его преподобие Борд, похожий на хищную ночную птицу.

— Нет, спасибо. Если захочу, то могу зайти сама. И потом, твое приглашение не относится именно ко мне. Тебе просто хочется, чтобы тебя увидели с молоденькой. Это лестно для твоего хвастливого «я».

— Верно, — хохотнув, согласился я.

Мостки оказались сырыми и скользкими, а нижний участок дороги покрылся илом. Я мысленно прикинул, до какого же места вода поднимется в пик, через две недели, и от всей души пожелал, чтобы оценка в сто футов не оказалась чересчур оптимистичной. В смутном беспокойстве я взял Джейн за руку и отвел ее вверх по холму за отметку последнего прилива. Мы остановились и посмотрели вниз на воду, до которой было, по меньшей мере, пятьдесят футов.

— Теперь можешь отпустить меня, старый развратник. — Джейн высвободила руку. — Однако серьезно, Марк, что хорошего, по-твоему, в том, что ты все вечера торчишь в «Клубе»? Почему не пойти домой, выпить чашку кофе, почитать или езде что-нибудь? — В свете, падавшем из окон, я заметил, что она улыбнулась, осмыслив забавную сторону этого предложения. — Попозже я приведу Алана и мы все вместе пообедаем.

— Спасибо за предложение, Джейн, — язвительно ответил я, — но у меня есть занятия получше, чем сопровождение приличия ради парочки молодых влюбленных.

— Кого? У тебя совершенно ложное представление обо мне и Алане. Это только секс и больше ничего. — Она рассмеялась. — Ну, как знаешь… До завтра.

Джейн быстро ушла, и улица стала неожиданно тихой. Я начал подниматься дальше. Теперь, когда перспектива выпивки сделалась реальной, появились мысли о том, что за этим последует. Буду сидеть в ярко освещенном зале со стаканом в руке, перекидываясь от случая к случаю парой слов с коллегами, но больше прислушиваясь к разговорам независимых колонистов и вставляя резкие замечания в надежде спровоцировать их на разговор о том, о чем последние шесть месяцев все избегали говорить. И буду приходить в отчаяние, потому что они откажутся говорить, так как думают, что об этом не хочу говорить я…

Они заботились обо мне; они думали, что мне будет больно, если разговор коснется Шейлы. Но без широкого обсуждения мне никогда не прояснить это дело. Они всегда будут с жалостью смотреть на человека, чью будущую жену нашли мертвой за три дня до свадьбы. Я хотел, чтобы они забыли об этом.

Риверсайд — маленький поселок. Здесь все друг друга знают. Люди сплетничают, пересказывают слухи и строят догадки, и в обычном разговоре от случайного намека может вдруг всплыть неожиданная правда.

О том, кто убил Шейлу.