Со сломанных мачт и искорёженных труб стекала слизь, они были облеплены водорослями; мы пришли к выводу, что они застряли в морском дне, удерживая там «Изабель», пока грум не усилился. Потом, наконец, они освободились, и корабль, потерявший большую часть палубного груза, быстро всплыл, приняв у поверхности нормальное положение.

Никто из нас вовсе не торопился сообщить о новости в Паллахакси.

Какое-то время мы лежали на палубе, приходя в себя, пока жаркое солнце подсушивало наши раны, и искрившаяся кристаллами Кареглазка напоминала прекрасное творение ювелирного искусства. Нам казалось излишним снова одеваться, в пределах видимости не было никаких судов, так что мы гуляли по палубе, которая сама начала блестеть по мере того, как высыхала пропитанная водой древесина. Мы разглядывали остатки палубного груза, но большей частью смотрели друг на друга.

Нам удалось открыть дверь рубки, и мы вытащили оттуда свёрток мокрой парусины и расстелили её на палубе, сложив в несколько раз, словно постель. Потом Кареглазка рассмеялась и заключила меня в объятия, и мы дико и радостно обнимались, а с наших тел сыпались кристаллы, и мы хохотали, словно идиоты.

С тех пор я часто думал о том, как нам повезло, что мы так любили друг друга. Иначе мы чувствовали бы себя страшно неловко, поскольку никто из нас не знал, что, собственно, делать. Мы боролись в складках тёплой влажной парусины, все ещё хохоча, извиваясь, когда материя липла к нашим телам; мы хотели прикасаться друг к другу так долго и так плотно, как только можно. В какой-то момент мы обнаружили, что лежим, вытянувшись во весь рост, обнажённые, настолько близко друг к другу, как никогда прежде, и ничто не удерживало нас от того, чтобы совершить то чудесное таинство, которое совершали взрослые, – ничто, кроме нашего собственного невежества.

Потом я поцеловал Кареглазку в солёные мягкие губы и обнаружил, что лежу на ней сверху, а она шевелится подо мной, расставив ноги и соприкасаясь со мной бёдрами; мы стали одним целым, и я увидел, как её лицо исказила гримаса; я быстро остановился и чуть не заплакал, потому что причинил ей боль.

– Пожалуйста, Дроув, дорогой. Продолжай, – прошептала она, улыбаясь сквозь выступившие на глазах слёзы; и я продолжил, и внезапно она стала мягкой и тёплой, и прекрасной, и трепетной…

Потом, позже, солнце было всё там же, над головой, и невозможно было сказать, как долго мы пролежали, – Кареглазка открыла глаза, улыбнулась и придвинулась ко мне.

– Дроув?..

– Послушай, я думаю, нам надо возвращаться. На этом корабле есть то, что нужно городу.

Две паровые пушки все ещё оставались на палубе, и наверняка в трюмах было другое военное снаряжение, которое могло очень скоро понадобиться Паллахакси.

– О Ракс. Я хочу, чтобы ты опять полюбил меня, Дроув. Опять, опять и опять. Я не хочу уходить отсюда. Знаешь что? – её недовольная гримаса превратилась в улыбку. – Тебе придётся на мне жениться, Дроув. Я расскажу своим родителям, как ты овладел мной, и тебе придётся на мне жениться. А потом мы будем любить друг друга каждую ночь, всегда. Мы будем вдвоём спать на кровати, где спал Регент.

– Кареглазка, ты ведь не расскажешь родителям, правда?

– Расскажу, если ты не полюбишь меня прямо сейчас.

Я быстро выбрался из импровизированной постели, иначе мне никогда бы это не удалось. Её цепкие маленькие руки всё время преследовали меня, и в какой-то момент я чуть не упал, но сумел освободиться и встал.

– Пошли, – сказал я.

Она в смятении уставилась на меня.

– Я же вижу, что ты хочешь меня, тебе не удастся меня одурачить.

– Кареглазка, дорогая, конечно, хочу. Но разве ты не понимаешь? Сейчас у нас есть шанс прекратить этот спор между городом и парлами. Мы должны рассказать им как можно скорее, пока кто-нибудь ещё не пострадал. Потом я стану приходить к тебе в комнату, когда твои родители будут на работе.

Ладно?

– Тебе виднее. – Она поднялась на ноги и медленно надела остатки своего платья.

– О, ради Фу… – Я быстро оделся, потом схватил Кареглазку и поправил её платье в том месте, где она оставила открытой одну грудь, что сводило меня с ума.

Только сейчас я сообразил, что прошло всего шестьдесят дней с тех пор, как я приехал в Паллахакси. Трудно было узнать ту девушку на пляже, где мы потерпели кораблекрушение, в этой соблазнительной юной сирене, полностью осознававшей свою власть надо мной. Я подумал о том, повзрослел ли и я столь же быстро, как и она, и решил: возможно, да.

Теперь я был в состоянии мыслить более абстрактными категориями, о будущем того, что меня окружало, о реальности войны. Шестьдесят дней назад я никогда бы не подумал о том, чтобы сообщить о всплытии затонувшего корабля властям; я бы предоставил это дело взрослым, а сам бы играл в слингбол или гонял бегунчиков.

Мы забрались в лодку и оттолкнулись от блестящего корпуса «Изабель».

Снова подул свежий ветерок, наполнив парус, и вскоре мы уже скользили вокруг Пальца в сторону волнолома и Паллахакси. Хотя никаких признаков грумоходов не было, я держался ближе к берегу. Оглянувшись, я увидел «Изабель», сверкающую на фоне грума, словно замороженный пирог.

В конце концов мы достигли гавани и подошли к причалу мастерской покойного Сильверджека. Мы вытащили лодку из воды, сняли мачту и парус и уложили их в углу склада. Потом, чувствуя, что привлекаем всеобщее внимание своей изорванной одеждой и почти уверенные, что любой дурак поймёт, что мы занимались любовью, мы пошли по набережной.

У подножия монумента сидели Лента и Вольф, со скучающим видом бросая куски хлеба почтовым голубям. Маленькие птички явно нервничали и упархивали прочь, когда над головой проносилась огромная тень груммета.

Информация с фронта в последнее время поступала нерегулярно из-за того, что большое количество почтовых голубей попадало в когти грумметам.

Ленте хватило короткого взгляда, чтобы все понять. Она таинственно улыбнулась и сказала:

– Я вижу, вы хорошо развлекались, а? Когда-нибудь ты должна открыть мне свою тайну, Кареглазка. Но сейчас тебе нужно что-то на себя надеть.

Люди на тебя смотрят.

Я понял, что имела в виду Лента. Моя девушка привлекала к себе всеобщее внимание не столько своими лохмотьями, сколько сияющим видом. Я не мог отвести от неё взгляда, пока она улыбалась нам из своей любовной крепости, и услышал разочарованный смешок Ленты.

Тем временем Вольф рассеянно бросал крошки птицам.

– Слушай, мы что, собираемся сидеть здесь весь мёрзлый день? – проворчал он.

– Да заткнись ты, – огрызнулась Лента, продолжая испытующе разглядывать Кареглазку. – Ну, чем вы занимались? – спросила она.

– Лента, нам нужно поскорее увидеть твоего отца, – сказал я. – «Изабель» снова всплыла.

– О… Понятно. – Лента быстро встала. Похоже, она не была особенно удивлена; вероятно, это было довольно распространённое явление на побережье. – Думаю, отец в храме. Я пойду с вами. Там осталось что-нибудь, что имеет смысл спасать?

– Пара пушек все ещё на палубе. Думаю, что трюмы до сих пор полны, несмотря на мёрзло громадную дыру в днище. Вполне достаточно, чтобы как-то защитить нас, если снова появятся астонские военные корабли.

– Если парлы позволят нам это взять, – задумчиво проговорила Лента.

Кареглазка, Лента и я направились по главной улице к храму; за нами в некотором отдалении следовал Вольф. Судя по всему, ему было стыдно идти в компании таких оборванцев, но он не хотел пропустить дальнейшего развития событий. Кареглазка не произнесла ни слова с тех пор как мы сошли на берег; она молча улыбалась и излучала счастье. А то, как она сжимала мою руку, говорило всем, кто тому виной… Я думал о том, смогу ли показаться на глаза её родителям.

– Отец, – сказала Лента, когда мы вошли в храм. – Дроув и Кареглазка хотят сказать тебе что-то важное.

– Поздравляю, – сухо буркнул Стронгарм, зачарованно глядя на Кареглазку, словно никогда её раньше не видел. – Везёт же тебе, Дроув.

Я принуждённо рассмеялся, а Кареглазка даже не покраснела.

– Я не об этом, Стронгарм, – сказал я. – Мы были на канале в моей лодке, и в это время всплыла «Изабель». – Я рассказал о происшедшем.

– Ты говоришь, она всё ещё там? – вскричал он, прежде чем я закончил.

– Она высоко плавает?

– Она будет плавать ещё выше, когда вы снимете пушки с палубы.

– И мы это сделаем… Сделаем. – Он шагал вокруг нас, глубоко задумавшись. – Как только я смогу собрать несколько человек и лодок. Есть моя лодка, и у бедного старого Сильверджека тоже есть одна, в мастерской… И ещё Бордин, и Бигхед… Четырёх лодок будет достаточно.

Только две пушки осталось, говоришь? Жаль…

– Вы не знаете, где мой отец? – спросил я у Стронгарма. Взгляд его стал холодным.

– Недавно его видели, когда он ехал через город в сторону нового завода. С ним был человек по имени Троун. Зачем он тебе?

– Ну, чтобы рассказать ему про «Изабель», конечно. На новом причале не было парлов, которые могли бы её увидеть. – Мне начало казаться, что я совершил ошибку; рассказывая Стронгарму о своих намерениях.

– А ты не думаешь, что будет лучше, если они сами об этом узнают?

– Стронгарм, как вы не понимаете? Есть шанс примирить парлов с городом. Они обещали нам пушки, и вот они – наши пушки, не те, которые, как они говорят, мы украли. Они могут помочь нам разгрузить «Изабель», установить пушки и научат нас ими пользоваться. Мы не можем продолжать воевать друг с другом, когда астонцы уже за холмами!

Пока я говорил, он внимательно смотрел на меня, а когда я закончил, покачал головой.

– Я понимаю твои чувства, Дроув, но не разделяю твоего доверия к парлам. Ну ладно, посмотрим. Иди, расскажи отцу, но я бы не хотел, чтобы моя дочь ходила с тобой. Я уже вижу, какая мёрзлая битва развернётся вокруг «Изабель».

Мы наняли повозку и вместе с Кареглазкой направились вверх по склону холма из города. Локс сначала шёл медленно и неохотно, но лорин заметил наши трудности, спрыгнул с близлежащего дерева и взялся помочь локсу, подбадривая его. Так мы Добрались до вершины, и перед нами раскинулась долина реки.

Устье почти полностью высохло и выглядело теперь как полоса коричневой грязи среди полей и открытой местности; между илистыми берегами сверкающей лентой струилась река. Над зданиями завода поднималась одинокая струйка дыма; я заметил, что с тех пор как последний раз видел запретную зону, там появилось несколько новых зданий. Возле ворот стояла колонна грузовиков, и сухое дно устья было усеяно вытащенными на берег лодками. Завод казался спящим, почти покинутым.

В этом месте лорин оставил нас, умчавшись сквозь заросли в направлении многочисленных нор в крутом откосе. Локс лёгкой походкой удовлетворённо зашагал дальше. Далеко внизу произошло какое-то движение; из своей будки появился охранник и распахнул ворота. Над одним из грузовиков поднялись клубы пара, и из самого большого здания высыпали рабочие, у которых закончилась смена. Они набились в прицепленные к грузовику фургоны, и весь поезд, пронзительно свистнув, двинулся по склону в нашу сторону. Это внезапное оживление странным образом контрастировало с безмятежным спокойствием окружающего ландшафта.

– Ты всё ещё любишь меня, дорогой? – неожиданно спросила Кареглазка.

Я уставился на неё.

– Почему ты спрашиваешь? Конечно.

– О… – она счастливо улыбнулась. – Я просто хотела услышать это от тебя. В конце концов, ты ведь мог и передумать. Мама мне говорила, что мужчины часто меняют своё мнение, после того как… э… ну, соблазнят девушку.

Мы сидели очень близко друг к другу, но теперь я придвинулся ещё ближе, обнаружив, что если протяну руку чуть дальше, то смогу потрогать её грудь сквозь дыру в платье.

– Просто вспомни, кто был соблазнителем, – сказал я.

В этот момент мимо нас проехал поезд, и возвращавшиеся домой в Паллахакси рабочие махали и свистели нам. Я не стал убирать руку, чувствуя, что поступаю безрассудно.

Наконец мы дотащились до ворот завода и сошли с повозки. Подошёл охранник, подозрительно глядя на нас сквозь проволоку.

– Нам нужно видеть Алика-Берта. Не могли бы вы доложить ему? – настойчиво потребовал я. – Я его сын Дроув, а это Паллахакси-Кареглазка, моя девушка.

Если я ожидал, что при этих словах охранник вытянется по струнке, то ошибался. Он что-то пробормотал и ушёл, потом, спустя довольно долгое время, вернулся и открыл ворота, грохоча засовом.

– Следуйте за мной, – отрывисто сказал он, запирая за нами ворота.

Затем поспешно зашагал прочь.

Пока мы с Кареглазкой спешили следом за ним, я успел оглядеться по сторонам. Везде стояли большие ящики и какие-то ещё более крупные предметы, закрытые брезентом. Рабочих, которые жили в Паллахакси, естественно, много раз расспрашивали о том, что делается на новом заводе, но толку от этого было мало. Насколько они могли понять, большей частью всё обстояло так же, как и на старом заводе, хотя оборудование было более современным. Вспомнив историю с пустым грузовиком, я подумал: что же они делали с конечным продуктом. Строения были не такими простыми, какими представлялись сверху, со склона холма. Над головой тянулись эстакады, а в землю уходили лестницы; я видел цистерны с надписью «спирт» и цистерны с надписью «вода», зелёные двери, жёлтые двери, голубые двери.

Одну из жёлтых дверей охранник распахнул перед нами. Он отошёл в сторону и жестом предложил войти. Мы оказались в небольшой комнате с одним окном, столом и стулом, клеткой для почтовых голубей и высокой этажеркой.

Aольше в этой комнате почти ничего не было, если не считать моего отца, который сидел за столом и смотрел на нас с нескрываемой яростью.

– Надеюсь, у тебя найдётся объяснение своему поступку, – наконец изрёк он.

– Конечно, папа. Я бы не пришёл сюда, если бы это не было столь важно.

– Как простодушный идеалист и дурак, я всё ещё считал важным остановить зарождающуюся гражданскую войну. – Понимаешь, мы с Кареглазкой…

Но отец вскочил на ноги, не в силах сдержать гнев.

– Ты хоть понимаешь, что выставил меня на посмешище, ввалившись сюда в полуголом виде вместе с этой повисшей на тебе шлюхой? И ты ещё смеешь в моём присутствии упоминать её имя? Ты даже посмел притащить её сюда, чтобы все видели? О Фу, я никогда не думал, что настанет день…

– …вокруг Пальца, – тем временем упрямо продолжал я, – и, пока они на нас нападали, «Изабель» всплыла на поверхность. Нам удалось подплыть к ней на лодке, и КАРЕГЛАЗКА СПАСЛА МНЕ ЖИЗНЬ, а потом мы посмотрели на…

– Что ты сказал?

– Я сказал, что Кареглазка спасла мне жизнь. Кареглазка.

– Ты хочешь сказать, что «Изабель» всплыла?

– Именно. Я уже рассказал об этом в городе, и они прямо сейчас организуют спасательную экспедицию.

– Ты им рассказал… что?

Внезапно он замолчал, глядя на меня широко открытыми глазами, и мне потребовалось лишь мгновение, чтобы понять, что его испугали, ужасно испугали мои слова. В минуту он стал старым, примерно таким, какой была тётя Зу, когда срывала с меня одежду, каким был Хорлокс-Местлер, когда шёл навстречу собственной смерти. У меня что-то сжалось в груди, когда я понял, что на этот раз между нами не просто очередной скандал. На этот раз что-то было не так, страшным образом не так.

– Ждите здесь, – наконец вымолвил он. – Ждите здесь оба. – Он выбежал из комнаты, захлопнув за собой дверь.

Кареглазка смотрела на меня, и в её глазах тоже стоял страх.

– Извини его, дорогая, что он назвал тебя такими словами.

– Что-то не так, Дроув. Я не думаю… я не думаю, что эти пушки вообще предназначались для города. Кажется, отец Ленты был прав: они были нужны парлам здесь. Но на этот раз твой отец знает, что Паллахакси будет за них сражаться.

В этот момент дверь с грохотом распахнулась, и появились двое рослых разъярённых охранников.

– Эй ты, пошли с нами, – сказал один из них, хватая Кареглазку за руку.

– Уберите от неё свои грязные лапы! – завопил я и кинулся к нему, но другой охранник схватил меня, заломив руки за спину. Я отчаянно отбивался ногами, но один охранник держал меня, в то время как другой был вне пределов моей досягаемости, увлекая Кареглазку к двери. Она кричала и извивалась в его объятиях, но он сильнее обхватил её за талию, прижав руки к телу. Потом они скрылись из виду, а я какое-то время беспомощно барахтался в лапах охранника. Он лишь посмеивался, заламывая мою руку.

Наконец, вернулся второй охранник.

– Ладно, можешь отпустить его, – тяжело выдохнул он. Я бросился к двери.

Снаружи никого не было. Вокруг стояли здания, все двери которых были заперты. За ними я мог видеть забор из колючей проволоки. Над головой ослепительно сияло солнце, отбрасывая чёрные тени.

– Где она? – закричал я. – Что вы с ней сделали?

Двое охранников уходили прочь; я побежал за ними, хватая их за руки.

Они просто стряхнули меня, продолжая шагать дальше.

Потом я услышал её слабый крик:

– Дроув! Дроув!

Я посмотрел в ту сторону, но сначала ничего не увидел.

И тут я заметил её; она бежала вдоль забора, перепрыгивая через выбоины и глядя в мою сторону. Она увидела меня и остановилась, протягивая ко мне руки и плача.

Поколебавшись, я посмотрел в сторону запертых ворот, где, ухмыляясь, стоял охранник. Потом снова повернулся к Кареглазке и, кажется, тоже заплакал.

– Что они с нами сделали, моя милая? – всхлипывал я. – Что эти мерзляки с нами сделали? Она стояла за забором, а я – внутри ограды. Один из нас был пленником.