Дрожащие отблески огня коснулись его век и заставили проснуться. Рядом лежал Сол, еще живой. В хаотической пляске теней пылающего костра он увидел Солу. Она сидела совершенно голая.

Затем до него дошло: они все обнажены. После водяной купели на теле Сола оставалось еще некое стыдливое подобие одежды, но он, она…

– Я положила все у костра, просушиваться, – сказала Сола. – Тебя так жутко трясло, что мне пришлось стащить с тебя эти мокрые тряпки. И с себя…

– И правильно, – ответил он, удивляясь, как ей удалось его раздеть. Вероятно, она порядком помучилась, тяжесть его тела была не по силам женщине.

– Я думаю, все уже высохло, – сказала она. – Вот только мотыльки…

Его взгляд наткнулся на палаточную ткань. Сола так удачно выбрала место для костра, что его тепло проникало сквозь легкую сетку на входе и грело внутренность их убежища, не наполняя его дымом. Мужчин она положила навзничь, головой к свету, сама примостилась на корточках у их ступней, слегка подавшись вперед, чтобы нейлоновый скат палатки не касался спины. Положение вряд ли удобное. Но как зато смотрелась ее неприкрытая грудь!

Он упрекнул себя в излишнем внимании к ее прелестям в столь неподходящий момент. Но этим заканчивалось всегда: физическое естество настойчиво напоминало о себе всякий раз, как он смотрел на нее. Сос вспомнил сок, и его озарила догадка: он боялся соблазниться женой друга и тем самым – обесчестить себя. Сола все сделала быстро, разумно, даже смело, и было бы оскорбительно с его стороны придавать ее действиям двусмысленность. Но видеть ее рядом – обнаженную, желанную – и с чужим браслетом на руке!..

– Может, я принесу одежду? – спросил он.

– Не надо. Мотыльки повсюду, и они здесь еще крупнее. У Глупыша, конечно, пиршество, но нам лучше не высовываться.

– Скоро нужно будет подбросить хвороста в костер.

Снаружи было холодно: ноги мерзли, несмотря на то, что закрытая палатка хорошо держала принесенное нагретым воздухом тепло. Он видел, как Сола, дальше всех сидевшая от костра, ежится и дрожит.

– Мы можем лечь вместе, – сказала она. – Это всех нас согреет, если ты выдержишь мой вес.

И снова это было разумно. Палатка не рассчитана на троих, и если Сола ляжет сверху на обоих мужчин, то появится и пространство и тепло. Она рассуждала здраво, и он не хотел в этом ей уступать.

Ее гладкое, как шелк, бедро, скользнуло по его ступне. Острый ток пробежал вверх по ноге.

– Мне кажется, жар у него ослаб, – сказала она. – Если этой ночью мы не дадим ему замерзнуть, возможно завтра ему будет лучше.

– Вероятно укусы землероек противодействуют яду мотыльков, – заметил он, охотно меняя тему. – А где мы находимся? Я не очень помню, как сюда попал…

– На другом берегу реки, на пригорке. Я не думаю, что они смогут сюда добраться, по крайней мере этой ночью. Они передвигаются ночами?

– Вряд ли. Должны же они когда-нибудь спать. – Он помолчал. – Значит, сразу за рекой? Выходит, мы забрались еще глубже в зону.

– Ты же говорил, радиация исчезла.

– Я сказал: отступает. Но я не знаю, как быстро, и как далеко. Возможно, здесь она и есть.

– Я ничего не чувствую, – сказала она нервно.

– Ты и не можешь чувствовать.

Это был бессмысленный разговор. Как бы то ни было, они не могли ничего изменить.

– Если вокруг растения, то все в порядке: радиация их убивает.

Однако насекомые в сотни раз устойчивей к радиации, нежели человек, а мотыльков здесь значительно больше…

Разговор прервался. Сос понимал, что вызвало эту неловкую заминку: тепло необходимо было сохранить, и оба знали – зачем, но переходить к самому действию… У него не хватало смелости предложить ей устроить свою пышную грудь на своем обнаженном теле, и она не могла растянуться на нем так, без предисловий. Принятое умом отторгалось реальностью, мысль о подобном контакте возбуждала не меньше, чем собственно ощущение, и он чувствовал, что это не замедлит обнаружиться. Вероятно, и ее это волновало, поскольку оба знали: Сол никогда не обрадует Солу своим объятием.

– Смелей поступка я еще не видела. Вернуться в такой кошмар за палаткой!

– Я должен был… Не помню даже, как все происходило, помню только твой крик: «Иди! Иди!» – Он осекся, подумав, что звучит это неблагодарно.

– Ты заставляла меня двигаться. Я тогда просто не осознавал, что делал.

– Да я всего-то один раз крикнула.

Значит – просто засело в мозгу, как и прочие фантасмагории.

– Но ты увела меня от землероек.

– Я сама их боялась. А ты взвалил Сола и побежал за мной. Когда ты падал, я иногда думала: это конец, ты выдохся. Но ты снова поднимался и шел.

– В книгах это называется истерической силой.

– Да, ты очень сильный, – согласилась она, не поняв. – Может, не такой быстрый в движениях, как он, но намного сильнее.

– А ты, между прочим, тащила все снаряжение. И здесь все устроила.

Он окинул взглядом палатку, тут только сообразив, что Соле пришлось самой мастерить колышки и камнем вколачивать их в землю, прежние-то остались на прежнем месте, там, где бесновалась плотоядная мелюзга. У палатки был легкий крен. Забыла Сола вырыть вокруг и канавку для стока воды. Но распорки стояли прочно, и материал был хорошо натянут.

При везеньи и – главное – бдительности палатка была надежным укрытием и от мотыльков, и от непогоды. А расположение костра было просто гениальной догадкой.

– Отличная работа. Я и не подозревал, что у тебя столько талантов.

– Спасибо, – она потупила взгляд. – Я должна была это сделать.

Они снова замолчала. Костер угасал, и теперь Сос видел только мелькающие блики на ее лице и чудные, округлые контуры высокой груди. Пора было укладываться, а они все никак не могли решиться.

– Когда я еще жила со своей семьей, мы иногда выбирались в походы. И я знаю, что палатку нужно ставить на возвышенности, на случай дождя… – (Значит, она понимала необходимость стока.) – Мы с братьями обычно пели что-нибудь у костра, чтобы проверить, как долго сможем не уснуть.

– И мы тоже, – задумчиво произнес он. – Но теперь я помню только одну песню.

– Спой.

– Нет. Не могу, – смутился он. – Я всегда сбиваюсь с мелодии.

– И я тоже. А что это за песня?

– «Зеленые рукава».

– Я ее не знаю. Спой.

– Я не могу петь, лежа на боку.

– Ну тогда сядь. Здесь есть место.

Он перевалился на спину, сел. Женщина оказалась напротив, в углу, а Сол своим неподвижным телом соединял их, как диагональ. Сос был рад, что уже совсем стемнело.

– Это не очень подходящая песня.

– Народная?

Ее тон делал смешной всякую щепетильность. Исчерпав запас отговорок, он глубоко вдохнул и начал:

Увы, моя радость, зачем я любил, Зачем для тебя я весь мир позабыл?

Всю жизнь я хотел быть лишь рядом с тобой, Но рядом с тобою не я, а другой.

– Как красиво! – воскликнула она. – Любовная баллада.

– Я не помню остальные куплеты. Только припев.

Зеленые рукава – моя радость, Зеленые рукава – моя нежность, Зеленые рукава – мое счастье, О, Леди Зеленый Рукав!

– Неужели мужчина может так любить женщину? – задумчиво спросила она.

– То есть, чтобы хотеть всю жизнь провести с нею рядом?

– Бывает. Это зависит от мужчины. Да пожалуй, и от женщины тоже.

– Это, наверное, так хорошо, – она загрустила. – Мне еще ни один мужчина не давал свой браслет лишь для того, чтобы просто быть со мной рядом. То есть, как в песне. Разве что…

Ему почудилось, она устремила свой взгляд на Сола, и он заговорил вновь, чтоб отогнать недобрую мысль.

– А чего тебе не хватает в жизни? Что ты ищешь в мужчине?

– Власти… В основном – власти. Мой отец был в племени воином второго ранга, никогда не выходил в вожди, да и племя было маленьким. Когда он получил серьезное ранение и ушел к ненормальным, мне стало так стыдно, что я решила сама пробивать себе дорогу. Я хочу носить имя, которым все будут восхищаться. Этого я хочу больше всего на свете.

– Возможно, оно у тебя уже есть. Сол – великий воин, и он собирается построить империю. – Он опять сдержался, чтобы не обмолвиться о том, чего это имя никогда не сможет дать.

– Да, конечно. – В ее голосе не слышалось радости.

– А твоя песня как называется? – спросил Сос.

– «Долина Красной реки». Я думаю, такое место действительно было, до Взрыва.

– Да, было. В Техасе, кажется.

Она начала петь, не дожидаясь дальнейших приглашений. Природа не обделила ее музыкальным слухом.

Не спеши, ведь тебя так люблю я!

Скоро будем мы вновь далеки.

Но запомни навек поцелуи Над Долиною Красной реки.

– Как это вышло, что ты стал ученым, – спросила она, закончив куплет, словно застыдившись откровенности своей песни.

– На востоке у ненормальных есть школы. А я всегда был любопытным, задавал вопросы, на которые никто не мог ответить, – например, почему произошел Взрыв. Мои родители отдали меня в услужение к ненормальным, надеясь, что те меня обучат. И я таскал за ними отходы, убирал в помещениях, а они научили меня читать и считать.

– Наверное, это было ужасно!

– Это было прекрасно. Парнем я был крепким, и работа меня не слишком утомляла. А когда они увидели, что я действительно хочу учиться, то взяли меня в школу на полный учебный день. В старых книгах были такие невероятные вещи! Из них я узнал историю мира – еще до Взрыва, тысячи лет назад. Тогда существовали нации и империи, намного большие, чем любое из нынешних племен, а людей было столько, что на всех не хватало еды. Они даже строили корабли, чтобы летать в космос к другим планетам, которые мы видим в небе…

– А, – протянула она разочарованно, – легенды…

Он понял, что продолжать не стоит. Почти никого, кроме ненормальных, не интересовали древние времена. Для человека обыкновенного мир начался после Взрыва. Дальше его любопытство не заходило. Две большие группы существовали на планете: воины и ненормальные, – все остальное не имело значения. Воины кочевали семьями или племенами, путешествуя от стоянки к стоянке, от лагеря к лагерю, приобретая личный статус и воспитывая детей. Вторая группа состояла из ученых и строителей. Поговаривали, она умножалась за счет неудачливых или выбывших из строя воинов, с их помощью строили стоянки, прокладывали дороги через леса. Они распределяли оружие, одежду и все то, что, по их же уверениям, сами не производили. И никто не знал, откуда брались эти вещи, и никого это, в сущности, не волновало.

Те, кто изучал прошлое или какую-либо подобную бессмыслицу, и были ненормальными. Собственно, они мало отличались от своих кочевых собратьев. И уж вовсе не были идиотами. Сос искренне их уважал. Прошлое принадлежало им, и будущее, как он подозревал, тоже. Их только существование и было плодотворным. Нынешнее положение вещей неизбежно должно было измениться. Цивилизация со временем всегда вытесняла анархию, о чем ясно свидетельствовала история.

– А почему ты не…

Она оборвала фразу. Слабые отблески огня уже совсем угасли, и теперь только голос выдавал место, где она сидела. Он подумал, что его спина заслонила от Солы последние крохи тепла, хотя она и не жаловалась.

– Ненормальный? – закончил Сос.

Он и сам не раз думал об этом. Но кочевая жизнь имела свое очарование, а подчас и мгновения нежности. К тому же, она служила хорошей закалкой для тела и дорогой воинской доблести. В книгах, конечно, были чудеса, но они были и в окружающей жизни. Он хотел и того, и другого.

– Я всегда считал нормальным для себя сражаться с мужчиной по своему выбору и так же любить женщину. Делать то, что хочу, и когда хочу. И зависеть лишь от того, насколько сильна моя правая рука.

Сейчас это прозвучало глупо. Его лишили всех воинских прав, женщина, которую он желал, предпочла связать свою жизнь с другим. Его собственная наивность была причиной этого краха.

– Давай спать, – угрюмо буркнул он, ложась снова.

Она подождала, затем, без единого слова, взобралась на него и распласталась на спинах мужчин. Сос чувствовал, как ее голова с копной мягких волос устраивается на его правом плече; щекочущие пряди скользнули между рукой и туловищем, словно побуждая к действию… Он знал: то было чистой случайностью. Женщины не всегда понимают, как их длинные волосы иногда действуют на мужчину. Левая грудь ее, – теплая, нежная, – сплющилась о его спину, гладкое тяжелое бедро прильнуло к внутреннему изгибу колена. При дыхании теплый живот ее ритмически прижимался к его напрягшимся ногам.

В темноте он до боли сжал кулак.