Почти все мусульмане по природе своей подвержены суевериям. На пути к юдоли слез — земле, сотворенной Аллахом, — нас сопровождают всевозможные джинны, ифриты, чудища, ангелы и черти, шайтаны. Кроме того, существуют колдуны, обладающие очень опасным супероружием — таинственными силами, самая страшная из которых — сглаз. Люди с дурным глазом встречаются часто. Все это не значит, что мусульманская культура более иррациональна, чем какая-либо другая; каждая придумала свой фирменный набор невидимых враждебных сил, подстерегающих беззащитного человека. Обычно среди духов гораздо больше врагов, чем друзей или покровителей, хотя в различных Писаниях говорится о «несчетном ангельском воинстве» и тому подобном. Может быть, их всех посадили в кутузку с тех пор, как изгнали шайтана из рая. Не знаю.

Как бы то ни было, одно из суеверий, распространенных среди некоторых мусульман, особенно кочевых племен и прозябающих в дикости феллахов Магриба (родственников моей матери), — это обычай называть новорожденного младенца словом, обозначающим какое-нибудь несчастье или вообще что-то скверное, чтобы предохранить его от зависти злого духа или колдуньи. Мне однажды сказали, что так поступают во всем мире, даже в тех местах, где никогда не слышали о нашем пророке, да благословит его Аллах и да приветствует. Меня назвали Марид, что означает «больной», в надежде, что я не буду болеть. Вроде бы подействовало! У меня удалили воспаленный аппендикс несколько лет назад, но ведь это обычная, рутинная операция, и других проблем со здоровьем пока не было. Думаю, я обязан подобному везенью передовым методам лечения, применяющимся в наше время, изобилующее разнообразными чудесами, но кто знает? Хвала Аллаху, Милостивому, Милосердному, Повелителю миров… и так далее.

Я не был завсегдатаем больниц. Поэтому, когда очнулся, мне понадобилось немало времени, чтобы осознать, где я, а потом еще столько же, чтобы понять, как меня занесло в такое приятное место. Перед глазами расстилался лишь сероватый туман.

Я моргал и моргал, но глаза словно залепили песком, смешанным с медом.

Попытался поднять руку, прижатую к сердцу, чтобы потереть веки, но почувствовал страшную слабость: расстояние от груди до лица оказалось непреодолимым. Я снова моргнул и прищурился. В конце концов удалось разглядеть двоих субъектов в белых халатах, стоящих в ногах моей кровати. Один из мужчин — совсем молодой, чернобородый, с приятным звучным голосом, — держал больничную карту и инструктировал своего коллегу:

— Господин Одран не доставит нам особого беспокойства.

Второй был намного старше, с седыми волосами и хриплым голосом. Он кивнул:

— Медикаменты? Чернобородый нахмурился:

— Это особый случай. Он может получать все, что пожелает, разумеется с разрешения врачей. Но, как я понимаю, врачи дадут разрешение сразу же, как только парень попросит. В любое время.

Седовласый возмущенно фыркнул:

— Он что, победитель какого-нибудь конкурса? Бесплатный отдых в больнице плюс любые, самые дорогие наркотики?

— Говори потише, Али. Он лежит неподвижно, но вполне может тебя услышать.

Не знаю, кто он такой, но с ним обращаются как с заморским принцем или кем-то в этом роде. Лекарства, затраченные на то, чтобы он не почувствовал ни малейшей боли, могли бы избавить от страданий дюжину несчастных в палате для бедных.

Я сразу почувствовал себя грязной свиньей. Какая-то совесть сохранилась и у меня. Я не просил, чтобы со мной цацкались подобным образом, по крайней мере не помнил этого. Надо положить всему конец, и чем скорее, тем лучше. Ну, по крайней мере, хотя бы ограничить… Мне не хотелось выступать в роли шейха.

Чернобородый продолжил, уставившись в карту:

— Господину Одрану сделали весьма сложную внутричерепную операцию.

Круговые имплантации, и, насколько я понимаю, экспериментальные. Поэтому он должен соблюдать длительный постельный режим. Могут быть неожиданные побочные эффекты.

У меня засосало под ложечкой. Какие еще побочные эффекты? Никто раньше даже не упоминал об этом.

— Сегодня же вечером посмотрю его карту, — отозвался седовласый.

— Большую часть времени он спит и вас особенно не побеспокоит. Господи, с эторпиновым пузырем и инъекциями он может проспать десять-пятнадцать лет!

Без всякого сомнения, костоправ недооценивал удивительную способность моей печени и энзимной системы выводить всякую гадость из организма. Все почему-то вечно думают, что я преувеличиваю возможности моего организма.

Они направились к выходу. Старший открыл дверь и вышел из палаты. Я попытался заговорить — из горла не вылетело ни звука, словно я не пользовался голоcовыми связками уже много месяцев. Попытался снова. Раздался хриплый шепот.

Я с трудом глотнул и пробормотал:

— Эй, брат.

Чернобородый положил мою карту на консоль какого-то сложного прибора, стоящего у кровати, и повернулся ко мне, стараясь сохранить бесстрастно-безразличный вид.

— Через секунду вернусь, господин Одран, — спокойно сказал он. Вышел и закрыл за собой дверь.

Палата была чистенькая, без излишеств, но довольно комфортабельная; никакого сравнения с палатами для бедных, где я лежал, когда мне удалили мой лопнувший аппендикс. Очень неприятный эпизод; хорошего в нем было только то, что мне все-таки спасли жизнь, хвала Аллаху, и я познакомился с соннеином (дважды восхвалим Аллаха). Лечение в палате для бедных нельзя назвать чистой филантропией. Конечно, феллахи, которые не могли заплатить врачу, лечились бесплатно, но больничное начальство взяло за правило предоставлять штатным врачам, практикантам и студентам-медикам, а также сестрам и фельдшерам возможность на практике ознакомиться с максимальным числом необычных и редких случаев. Каждый, кто тебя осматривает, берет кровь или мочу, накладывает повязки или делает небольшие хирургические операции, мало знаком со своей профессией. Нет, эти люди относились к своим обязанностям серьезно и добросовестно, беда в том, что у них не было никакого опыта: они могли превратить самую простую процедуру в изощренную пытку.

В моей чистенькой одиночной палате все было по-иному. Удобная постель, чистота, сравнительно просторное помещение и никакой боли. Полный отдых, абсолютный покой и идеальный уход, плюс квалифицированный персонал. Царский подарок Фридландер-Бея. Но скоро мне придется расплачиваться за его доброту. Уж он об этом позаботится.

Наверное, я задремал, потому что внезапно проснулся, разбуженный шумом открывшейся двери. Я ожидал увидеть чернобородого, но вместо него вошел молодой человек в зеленом хирургическом комбинезоне. Сильный загар, блестящие карие глаза и самые пышные черные усы, которые мне когда-нибудь доводилось видеть. Я представил себе, как доктор запихивает их под хирургическую маску перед операцией, и улыбнулся.

— Ну, как сегодня наши дела? — спросил он, не глядя на меня. Просмотрел карту, потом повернулся к приборам у кровати, нажал на какие-то клавиши, и на экранах замелькали изображения. Врач словно воды в рот набрал: не цокал языком, что часто делают лекари, желая показать, как сильно их беспокоит здоровье пациента, не гудел себе под нос, чтобы вселить бодрость, что раздражает не меньше. Глядя на сменяющиеся ряды цифр на дисплее, он молча подкручивал кончики своих необыкновенных усов. Наконец обернулся ко мне и спросил:

— Как вы себя чувствуете?

— Хорошо, — бесцветным голосом проскрипел я.

Сталкиваясь с врачами, я всегда подозревал, что они хотят вытянуть из меня некую особую информацию, но никогда не спрашивая прямо: боятся, что больной соврет и скажет то, что, как ему кажется, им желательно услышать. Поэтому ходят вокруг да около, как будто трудно догадаться, что им нужно, и наврать с три короба.

— Боли?

— Немного. — Ложь: я был напичкан наркотиками по самую макушку, теперь, увы, выбритую.

Никогда не говорите врачам, что у вас нет болей, они тут же снизят полагающуюся вам дозу анонидов.

— Спали?

— Да.

— Что-нибудь поедите, а?

Я задумался. Хотя прямо в вену на тыльной стороне ладони по трубке капал раствор глюкозы, я умирал от голода.

— Нет, — отказался я.

— Утром сможем дать вам какое-нибудь легкое питье. Вставали с постели?

— Нет.

— Хорошо. Не вставайте еще несколько дней. Головокружение? Онемение рук или ног? Какие-нибудь необычные ощущения — яркий свет, громкие голоса, галлюцинации, что-нибудь вроде этого?

Галлюцинации? Я бы не признался в этом, даже если бы испытывал нечто подобное.

— Ну что ж, все в порядке, господин Одран. Все идет по плану.

Судя по всему, доктор был Турок: я с трудом разбирал его речь, когда он говорил по-арабски; врач тоже не сразу понимал меня.

— Хвала Аллаху. Сколько я уже здесь нахожусь?

Доктор искоса взглянул на меня, потом снова посмотрел в карту.

— Чуть больше двух недель.

— Когда мне сделали операцию?

— Пятнадцать дней назад. До этого вы двое суток находились в больнице; мы готовили вас к операции.

— Угу.

До конца рамадана осталось меньше недели. Интересно, что случилось в городе за мое отсутствие? Я искренне надеялся, что хотя бы несколько друзей и знакомых остались в живых. А если что-нибудь стряслось — убийство, например, виноват Папа. Обвинять Папу — все равно что хулить Бога: тот же эффект, те же результаты. Вряд ли найдется адвокат, который согласился бы вести дело против них.

— Скажите, господин Одран, вы помните, что произошло перед тем, как вас прооперировали?

Вопрос не из легких. Я задумался; это было все равно что нырнуть в скопление штормовых облаков, где таились страх, отчаяние, мрачные предчувствия… Смутно вспоминались резкие голоса, чьи-то руки перекатывали меня по кровати; вспышки резкой боли. Кто-то, кажется, произнес:

«Не тяните за ту сторону». Не знаю, чьи это были слова и что они значили.

Я старался воскресить в памяти хоть что-то реальное. Наконец понял, что не знаю, как очутился в операционной и даже как вышел из дому и попал в больницу.

Последнее, что стоит у меня перед глазами… Никки!

— Моя знакомая, — сказал я. Перехватило горло и пересохло во рту.

— Та, которую убили? — уточнил доктор.

— Да.

— Это было почти три недели назад. Больше ничего не помните с того времени?

— Ничего.

— А нашу первую встречу? Нашу беседу? В голове — непроницаемо-черные грозовые облака, нулевая видимость. Ненавижу провалы в памяти. Даже двенадцатичасовые, не говоря уже о трехнедельных. Ужасное ощущение, и в моем теперешнем состоянии я вряд ли смогу адекватно отреагировать на вопрос врача: не было сил на то, чтобы проявить подходящее к случаю беспокойство.

— Очень жаль, но я ничего не помню. Врач кивнул:

— Мое имя — Еникнани, доктор Еникнани. Я ассистировал вовремя операции вашему хирургу, доктору Лисану. За последние несколько дней к вам постепенно стала возвращаться память. Но если от вас еще ускользает смысл нашей беседы, очень важно, чтобы мы поговорили снова.

Мне хотелось спать. Я устало потер глаза:

— Если вы сейчас скажете что-нибудь, я наверное все забуду, и придется вам повторить лекцию завтра или послезавтра.

Доктор Еникнани пожал плечами:

— Возможно, но вам больше нечего делать, а мне достаточно хорошо платят, чтобы я добросовестно выполнял свой долг. — Он одарил меня широкой улыбкой, чтобы показать, что шутит (мрачные невозмутимые типы вроде него должны делать это время от времени, иначе собеседник сам ни за что не догадается). С такой внешностью доктору больше пристало лежать где-нибудь высоко в горах в засаде, прижимая к плечу автомат, чем подавать хирургу разные щипчики и зажимы; впрочем, мой неглубокий ум, возможно, просто жертва стереотипов. Все равно выглядел он очень забавно! Доктор продемонстрировал свои желтые кривые клыки и признался:

— Я испытываю неистребимую любовь к человечеству. По воле Аллаха мне предназначено облегчать людские страдания; в данном случае — проводя малоинтересные интервью каждый день, пока вы наконец не усвоите все до последнего слова. Наш удел — совершать праведные поступки, дело Аллаха оценивать их по достоинству. — Он снова пожал плечами. Для турка доктор оказался весьма красноречив.

В свою очередь вознеся хвалу Аллаху, я терпеливо ожидал начала душеспасительной беседы.

— Вы смотрели на себя в зеркало? — спросил он.

— Еще нет. — Никогда не спешу узнать, как выгляжу после того, как той или иной части тела нанесен урон; не очень-то люблю созерцать раны, особенно свои собственные. Когда у меня вырезали аппендикс, я не мог смотреть на свое тело ниже пупка целый месяц. А сейчас, когда мне залезли прямо в мозги и начисто обрили голову, смотреться в зеркало тем более не хотелось; соверши я такой неосмотрительный поступок — и буду думать только об одном: что со мной сотворили, зачем и к чему это приведет. Мудрый и осторожный человек мог бы валяться на больничной койке месяцы или даже годы, находясь в приятном полусонном состоянии. Не так уж это страшно. Лучше быть немым кататоником, чем немым трупом. Интересно, сколько они собираются держать меня здесь, перед тем как швырнуть прямо в стальные объятия Улицы? Можете быть уверены, я никуда не спешу!

Доктор Еникнани рассеянно кивнул.

— Ваш… патрон, — сказал он, тщательно выбирая слова, — да, ваш патрон особо настаивал на том, чтобы вам сделали возможно более полную внутричерепную ретикуляцию. Поэтому операцию проводил сам доктор Лисан: он лучший нейрохирург города и заслужил широкое признание во всем мире. Многие приспособления, которые он применил в вашем случае, изобретены или усовершенствованы лично им; он также использовал несколько новых методов. Назовем их… экспериментальными.

Его слова нисколько меня не успокоили. Наплевать мне на то, какой великий хирург-новатор их знаменитый доктор Лисан! Я приверженец старой доброй школы:

«Лучше меньше, да безопаснее». Пусть мой мозг обладает чуточку меньшим количеством «экспериментальных» талантов, но не превратится в бесполезную серую массу или не взорвется от перенапряжения. Ах ты черт! Я горько улыбнулся, подумав, что в принципе засовывать раскаленные проволочки в потаенные уголки мозга, чтобы посмотреть, что произойдет, не намного опаснее, чем колесить на бешеной скорости по городу в такси Билла, безумного американца. Наверное, у меня все-таки проявляется фрейдистская жажда смерти. А может, я просто идиот.

Доктор поднял крышку столика на колесах, который стоял возле кровати; под крышкой оказалось зеркало. Он подкатил столик ко мне, чтобы я мог полюбоваться на свое отражение. Я Выглядел ужасно, словно уже умер, отправился прямиком в ад, но по дороге заблудился и застрял где-то в бесконечности: уже не живой, но еще не настоящий респектабельный покойник. Борода аккуратно подстрижена (по-видимому, я подбривался каждый день, или кто-то делал это за меня, хотя ничего в памяти не отложилось), лицо бледное, с неопрятным серым оттенком, словно кто-то измазал меня типографской краской, под глазами — темные круги. Сидя в постели, я долго смотрел на себя и не сразу заметил, что голова тщательно выбрита, и череп покрыт тонким пухом, похожим на сухой лишайник, прилипший к холодному камню. Розетку, которую мне вживили, я не увидел, — она была скрыта под повязкой. Я медленно поднял руку, чтобы пощупать свою макушку, но в конце концов так и не решился. Внезапно закружилась голова, засосало под ложечкой; я бросил взгляд на доктора, и моя рука бессильно упала на одеяло.

— Когда снимут все повязки, — сказал он, — вы увидите, что мы сделали вам два устройства для ввода модулей: одно спереди, другое сзади, ближе к затылку.

— Два? — Никогда раньше не слышал о подобном.

— Да. Доктор Лисан решил сделать вам двойную имплантацию.

Так жестоко нагружать мой слабый мозг — все равно, что поставить на арбу ракету в качестве мотора; арба все равно не полетит. Я закрыл глаза. Никогда в жизни я не был так напуган. Начал читать про себя «Фатиху», первую суру Благородного Корана, которая приходит на ум в экстремальных ситуациях и обычно успокаивает и придает сил. Это мусульманский эквивалент христианского «Отче наш». Потом, открыв глаза, снова уставился на свое отражение. Страх все еще не отпускал меня, но, по крайней мере, теперь на небесах были в курсе моих бед, и с этого момента я собираюсь принимать все, что бы со мной ни случилось, как волю Аллаха.

— Значит, я смогу вставить два разных модика одновременно и чувствовать себя двумя разными людьми, так?

Доктор Еникнани нахмурился:

— Нет, господин Одран, ко второму устройству можно будет подключать различные обучающие приставки, но не модуль. Нельзя использовать одновременно два различных личностных модуля. Это может привести к тому, что оба полушария и мозжечок будут годны разве на то, чтобы высушить их и сделать из черепа пресс-папье. Мы вживили вам добавочный ввод, как просил нас… (тут он едва не проявил неосторожность, коснувшись имени Папы)… как указал нам ваш патрон.

Врач-терапевт проинструктирует вас о наиболее эффективном использовании вживленных в мозг устройств. Как вы будете применять их, выйдя из больницы, это, конечно, ваше личное дело. Помните только, что вы сейчас получили прямой контакт со своей центральной нервной системой и можете на нее непосредственно воздействовать. Это не то, что проглотить несколько пилюлек и бегать по городу до тех пор, пока их действие не кончится! Если используете вживленные устройства не так, как надо, ваши действия могут иметь необратимые последствия.

Повторяю: необратимые и ужасные последствия для вашего здоровья.

О'кей, все понятно, док! Я подчинился желаниям Папы и остальных доброжелателей: вставил розетку в мозг. Милый доктор-праведник Еникнани, однако, сумел нагнать на меня страху, и, лежа в своей палате, я решил, что по крайней мере никому не обещал использовать проклятые розетки. Как только поправлюсь, выйду из больницы, отправлюсь домой — забуду про дьявольские устройства, займусь своими обычными делами, буду жить так, словно ничего не произошло. Пусть кто-нибудь попробует заставить меня хоть на секунду вставить какой-нибудь модик! Розетки пусть торчат в голове, как украшения, но если речь зайдет об использовании уникальных новоприобретенных способностей, я скажу:

«Стоп, ребята! Извините, но такой тип услуг клиентам не предоставляется и предоставляться в дальнейшем не будет!» Одно дело время от времени подстегивать свои ленивые серые клеточки пилюльками, причем без необратимых последствий, и совсем другое — поджаривать их в микроволновой печке! Я позволяю собой командовать лишь до определенной степени: в один прекрасный момент мое врожденное упрямство берет верх.

— Итак, — провозгласил доктор Еникнани уже в мажорной тональности, — после этого небольшого предупреждения вам, наверное, не терпится выяснить, на что способны ваши модифицированные тело и мозг?

— Еще бы, — отозвался я без особого энтузиазма.

— Что вы знаете о деятельности мозга и нервной системы? Я засмеялся:

— Ну, не больше, чем любой бездельник в Будайине, который с трудом может прочитать и написать свое имя. Я знаю, что мозг расположен в башке, и слыхал, что, если какой-нибудь громила расколет ее и серое вещество вывалится на мостовую, мне придется плохо. Вот и все, пожалуй. — На самом деле, я конечно прибеднялся: всегда стараюсь показать себя немного хуже, чем я есть. На всякий случай. Очень полезно быть чуть-чуть умнее, быстрее и сильнее, чем тебя считают окружающие.

— Итак, второе имплантированное вам в мозг устройство, расположенное сзади, будет работать самым обычным образом. Вы сможете подключать к нему личностные модули. Знаете, врачи до сих пор отнюдь не единодушны в вопросе о целесообразности использования модулей. Некоторые наши коллеги полагают, что потенциальная угроза здоровью намного превышает все плюсы таких возможностей. К слову сказать, положительные моменты в первые годы использования модулей можно пересчитать по пальцам: они создавались в весьма ограниченных количествах и с весьма ограниченными функциями, как средства для лечения пациентов, страдающих серьезными расстройствами деятельности мозга и нервной системы. Однако впоследствии идею подхватили и раздули, и теперь личностные модули применяются совершенно не так, как планировали их создатели. — Доктор снова пожал плечами.

— Слишком поздно пытаться что-либо изменить, а те единицы, которые ратуют за полное запрещение модулей, с трудом собирают даже небольшую аудиторию. Поэтому сегодня каждый может стать обладателем практически любого модуля; в открытой продаже имеются чрезвычайно удобные и полезные, экономящие массу времени и сил устройства; есть и такие, которые многие сочтут оскорбительными для морали и нравственности. — Я сразу же подумал о Хони Пилар. — Стоит лишь зайти в любой магазин по продаже модулей, и вы станете, скажем, самим Садах ад-Дином, легендарным султаном и великим героем ислама; или превратитесь в сказочного султана Шахрияра, чтобы сполна насладиться обществом прекрасной жены-рассказчицы и других персонажей «Тысячи и одной ночи». Имплантированное вам второе устройство для ввода модулей способно также принять до шести приставок.

— Но в этом нет ничего необычного или особенного, — сказал я.

— Как насчет экспериментальных штучек, которые дадут мне преимущества над другими? Насколько это опасно?

Доктор растянул губы в улыбке.

— Трудно сказать что-то определенное, господин Одран; в конце концов, эксперимент есть эксперимент. Их действие проверено на подопытных животных и нескольких людях-добровольцах. Результаты сочли удовлетворительными, но не все согласились с этим… Весьма многое будет зависеть от вас, господин Одран, если на то будет воля Аллаха. Прежде чем объяснить, что я имею в виду, давайте разберемся, какие именно «экспериментальные штучки» вы приобрели. Личностные модули изменяют сознание и, пока они подключены к мозгу, заставляют вообразить себя другим человеком. Обучающие программы-приставки вводят нужную информацию непосредственно в так называемую «кратковременную память», с их помощью можно мгновенно получить знания практически в любой области, причем, как только приставку вытаскивают из гнезда, все это исчезает. Но специальные приставки, которыми теперь получили возможность пользоваться вы, подключив их к первому устройству для ввода модулей, воздействуют на участки, отвечающие за другие важнейшие функции мозга. — Он взял черный фломастер и схематично изобразил на листке бумаги мозг. — Сначала мы ввели в ваш таламус сверхтонкую серебряную проволоку, покрытую пластиком. Она такая крошечная и хрупкая, — меньше одной тысячной инча в диаметре, — что хирурги вынуждены применять манипулятор. Благодаря вживленной в таламус проволоке вы сможете подсоединять уникальную обучающую программу, которой мы вас снабдим, и с ее помощью «отключать» участки, принимающие сигналы от органов чувств. Если, например, требуется сконцентрировать внимание на чем-то одном, надо просто блокировать любые отвлекающие факторы: запах, звук, вкус, зрение…

Я восхищенно задрал брови.

— Да, нетрудно представить себе, какую пользу может принести эта штука…

Доктор Еникнани улыбнулся:

— «Эта штука» — лишь десятая часть способностей, которыми мы наделили вас, господин Одран. К другим участкам также проведены проводки. Возле таламуса, в самом центре мозга, расположен гипоталамус — маленький участок, который, однако, отвечает за множество жизненно важных функций организма. Вы сможете, если захотите, контролировать, изменять и полностью блокировать их. Например, пожелав «убрать» чувство голода, вы, используя наружную приставку, полностью избавитесь от него, даже если наступит истощение. То же самое — с ощущением жажды и с болью. Вы будете регулировать температуру тела, давление, а также степень сексуального возбуждения. И, наконец, на мой взгляд важнейшее преимущество, — способность «отключать» усталость.

Я, не шелохнувшись, сидел на койке, завороженно уставясь на него, словно чудо-доктор только что распаковал яркую коробку и вынул оттуда сказочное сокровище, скажем, настоящую лампу Алладина. Но доктор Еникнани никак не походил на джинна-раба волшебной лампы, а работа его не связана с магией, хотя, честно говоря, для меня все это было так же непостижимо, как заклинания. Я даже не решил еще, можно ли полностью поверить его словам. В общем, крутые турки с такой разбойничьей физиономией, от которых в той или иной степени зависит мое будущее, обычно сразу вызывают у меня доверие. Конечно, ничто не мешает мне на всякий случай относиться к ним с определенной долей сарказма. Так что пусть продолжает свою лекцию.

— Вам будет намного легче запоминать и осмысливать новую информацию, овладевать новыми знаниями. Разумеется, в вашем распоряжении электронные приставки; однако на случай, если появится желание закрепить факты в «долговременной памяти», мы поработали с вашим гипокампусом и близлежащими областями мозга. Если потребуется, сможете изменять свои биочасы: засыпать, когда пожелаете, и просыпаться точно в установленное время. Провод, вживленный в гипофиз, обеспечит непрямой контроль над эндокринной системой, надпочечниками, вырабатывающими адреналин, и щитовидной железой. Терапевт потом детально опишет вам, как с наибольшей эффективностью использовать преимущества подобного рода. Как видите, в целом мы предоставили вам возможность полностью сконцентрироваться на выполнении своих задач, не отвлекаясь на удовлетворение тех или иных нужд организма. Разумеется, сказанное не означает, что вам теперь вообще не потребуется сон, вода или не придется отправлять естественные потребности. Просто при желании можно блокировать настойчивые и весьма неприятные сигналы-предупреждения организма.

— Мой шеф позаботился, чтобы ничто не отвлекало меня от выполнения поставленной им задачи, — подытожил я без особого восторга в голосе.

Доктор Еникнани тяжело вздохнул:

— Да, верно. Позаботился обо всем.

— Что-нибудь еще?

Он задумчиво пожевал губу:

— Да, но остальное вам подробно расскажет терапевт; кроме того, вам выдадут стандартный набор брошюр. Нужно еще, пожалуй, упомянуть вот о чем: вы сможете контролировать свою лимбическую систему, которая непосредственно влияет на эмоции. Это одна из новых разработок доктора Лисана.

— То есть смогу выбирать себе настроение? Как, скажем, одежду?

— В определенной степени, да. Кроме того, работая с определенными областями мозга, мы иногда могли затронуть сразу несколько функций. Например, ваш организм теперь будет гораздо быстрее избавляться от алкоголя. Если, конечно, когда-нибудь вам понадобится выпить. — Он укоризненно посмотрел на меня: хороший мусульманин, разумеется, не вправе употреблять спиртное. Доктору, наверное, было известно, что я, мягко говоря, не самый примерный последователь заветов ислама в нашем городе. Однако это довольно деликатный предмет, тем более для обсуждения его с незнакомым человеком.

— Я уверен, шеф будет доволен таким достижением. Отлично. С нетерпением жду выписки. Я буду рукой Аллаха, сеятелем добра среди неправедных и погрязших в разврате.

— Иншалла, — серьезно сказал доктор. — Если пожелает Аллах.

— Хвала Аллаху, — отозвался я, пристыженный искренней верой, прозвучавшей в его голосе.

— Остался еще один момент, а потом мне хотелось бы поделиться с вами соображениями, касающимися философии, которой придерживаюсь я. Во-первых, и вы наверняка об этом знаете, в мозгу — точнее, в гипоталамусе, — есть центр удовольствия, который можно стимулировать искусственным образом.

Я сделал глубокий вдох:

— Да, слышал об этом. Говорят, ощущение потрясающее…

— Подопытные животные и люди, которым дают возможность самим стимулировать «центр удовольствия», часто забывают обо всем на свете: о еде, питье, о других потребностях организма, — и продолжают возбуждать себя, пока не погибнут. — Его глаза сузились. — О нет, господин Одран, ваш центр удовольствия мы не трогали.

Ваш… шеф решил, что искушение будет слишком сильным, а у вас масса более важных дел, чем устраивать себе какой-то псевдорай.

Не знаю, хорошая это новость или плохая. Я, конечно, вовсе не хотел бы тихо зачахнуть, истощив свой организм бесконечным квазиоргазмом. Но с другой стороны, если придется выбирать между подобной перспективой и свиданием с парочкой озверевших психопатов-убийц, вполне возможно, в момент слабости я отдам предпочтение первому. Невероятное наслаждение, которое никогда не кончается, не теряет первоначальной остроты…

С непривычки придется нелегко, но со временем приноровлюсь.

— Рядом с центром удовольствия, — продолжал доктор Еникнани, — расположен участок, вызывающий необузданную ярость и агрессивность. Это также центр наказания. При его стимуляции человек испытывает страдание, по силе не уступающее экстазу во время воздействия на центр удовольствия. Так вот, данный участок мы обработали. Ваш шеф посчитал, что это может оказаться полезным при определенных обстоятельствах; кроме всего прочего, он получает возможность вас как-то контролировать. — Доктор говорил подчеркнуто неодобрительным тоном. Я, естественно, тоже не испытывал особой радости. — Если вы сами решите «включить» центр наказания, можете превратиться в ужасное существо, настоящего ангела-мстителя, которого невозможно остановить. — Он замолчал; доктор явно считал профанацией высокого искусства нейрохирургии то, что приказал сделать Фридландер-Бей.

— Мой… шеф обдумал все до последней детали, верно? — произнес я с горькой насмешкой в голосе.

— Да, очевидно. То же самое должны сделать и вы. — После этого доктор неожиданно наклонился и положил мне руку на плечо. Подобный жест сразу изменил тон разговора. — Мистер Од-ран, — произнес он очень серьезно, глядя мне прямо в глаза, — я знаю, почему вы решились на операцию.

— Ага, — промычал я, с любопытством ожидая продолжения.

— Во имя Пророка, да будет с ним мир и благословение Божие, вы не должны страшиться смерти.

Этого я не ожидал.

— Ну, вообще-то я не особенно размышляю на подобные темы… Но ведь электронные штуки, которыми вы напичкали мой мозг, не настолько опасны?

Если честно, я действительно боялся, что, произойди что-то не так, и я рискую стать идиотом, но уж никак не трупом. Нет, такое мне в голову не приходило.

— Вы не поняли меня! Я говорил совсем о другом. Когда вы покинете госпиталь и начнете деятельность, ради успеха которой претерпели все тяготы, изгоните из сердца страх. Великий английский мудрец Виллиам аль-Шейк Сабир в своей замечательной пьесе «Король Генрих Четвертый, часть первая» говорит:

«Жизнь — игрушка для времени, а время — страж вселенной — когда-нибудь придет к концу». Как видите, смерть ожидает всех нас. От нее не скрыться, не убежать; смерть — благо, ибо это — врата, через которые человек попадает в рай, — да будет благословен его Создатель. Итак, исполняйте свой долг, господин Одран, и пусть не смущает вашу душу недостойный страх перед смертью!

Просто замечательно: мой врач оказался еще и мистиком-суфием! Я не знал, как отреагировать, и молча разглядывал его физиономию. Доктор сжал мое плечо и выпрямился. — С вашего разрешения, — произнес он. Я слабо взмахнул рукой:

— Пусть сопутствует тебе удача.

— Мир тебе, — произнес от традиционную фразу.

— И с тобой да пребудет мир, — ответил я. Доктор Еникнани покинул палату.

Джо-Маме наверняка страшно понравится эта история. Интересно будет услышать ее интерпретацию…

Сразу после ухода врача явился молодой санитар со шприцем. Я попытался объяснить, что вовсе не мечтал, чтобы меня накачали наркотиком; просто хотел задать пару вопросов. Но парень резко произнес:

— Повернитесь на живот. Куда колоть: слева, справа?

Я немного поворочался, и в конце концов решил, что мой бедный зад везде болит примерно одинаково.

— А еще куда-нибудь нельзя? В руку?

— В руку нельзя. Могу только пониже, в ногу. — Он довольно грубо стащил простыню, протер ваткой бедро и всадил шприц. Потом быстро протер место укола, повернулся и пошел, не сказав ни слова. Я явно не принадлежал к его любимым пациентам.

Мне захотелось остановить парня, объяснить, что я вовсе не самовлюбленный, сластолюбивый и порочный сын свиньи, каким он меня считает. Но прежде чем он дошел до двери, прежде чем я успел открыть рот, голова сладко закружилась и знакомое, по-матерински теплое и ласковое забвение приняло меня в свои объятия, избавив от всех ощущений. Последняя мысль перед тем, как я полностью отключился: «Так здорово никогда в жизни не было…»