Оглушающее известие о гибели Мангаляна — на сей раз, увы, всамделишной — еще не успело достичь Фарсиды, когда перед колонистами встал крохотный, но срочный вопрос. А все потому, что Шия заявилась в медсанчасть с приличным «фонарем». Мало того, врачи опасались, что поврежден зрачок. Вот уже больше года минуло с потери младенца, а Шия так и не вышла из депрессии; сочувствие, проявленное санитарками, заставило ее разрыдаться.

Слухи тем временем множились.

— Тут и гадать нечего: Фиппова работенка, — заявила Лок, которая еще во время перелета проявила себя закоренелой мужененавистницей. — В кутузку его, подлеца.

— Его тоже можно понять. Старая рана, — возразила Херрит. — Шия так и не призналась, кто был папашей. Вот Фипп и не выдержал. Заехал ей от души.

— Эх, страдает человек… Ревность!

— Ага, типичный самец, — съехидничал Разир. — Ежели что не по нам, сразу в глаз. От нас, мужиков, вечные неприятности. А вот китайцы — молодцы. У них в башне девяносто процентов женщин.

— Зато их начальница, Гунча, втюрилась в одного из наших, — заметила Строй. — У самцов одна и та же проблема: переизбыток тестостерона. Навыращивали себе гонад, вот и неймется им.

— А ты, кажется, чуть было не вошла в плотный контакт с самым длинным хоботком на Марсе?

Строй расхохоталась:

— Чуть-чуть не считается! Эх, промашка вышла: он предлагал посмотреть, да я отказалась. У него, как я понимаю, с одной стороны нехватка мужского гормона, а с другой — слоновая болезнь.

— Причем в остальных отношениях Фихт вполне нормальный мужчина, к тому же с высоким показателем интеллекта. Зачем же он носится со своим шлангом и всем предлагает на него взглянуть? Тут отчаяние или тщеславие?

— Обычно мужики это делают из гордости или похоти.

— А чем вы недовольны? Дело-то естественное, — откликнулся Разир.

— Меня всегда мучил вопрос: бывают ли мужики разочарованы, когда видят наш заветный секрет, — поделилась Строй.

Думы Ноэль были на совсем ином уровне.

— Женщины редко когда дерутся между собой, хотя такое и встречается. Мужчины сильнее, что, вероятно, указывает на их предназначение: быть охотниками. Мужчины бьются. У них есть потребность кое-чего достичь, а именно возмужалости. Воинская служба традиционно считается исключительно мужским занятием. Для смельчаков. Своего рода инициация, пропуск в мужское сообщество, по всей видимости, рудимент древнейших ритуалов африканских племен, где юноша должен убить льва голыми руками или отыметь самку гориллы…

— Вот-вот, с члена все и начинается.

Строй вскинула руку.

— Я всегда считала, что в мужской и женской психике скорее больше общего, чем несхожего. Вот отчего разные характеры могут сливаться в счастливом единении — например, в любовной интрижке. По крайней мере на время.

Ноэль сухо кивнула и отправилась к себе. В комнату подселили еще одну женщину, и комендант башни не очень-то приветствовала утрату личного пространства.

Разир выказал интерес к разговору на тему разных психологий.

— Проследим, к примеру, за поведением Тада и Гунча, — начал он.

Раздались смешки — кое-где даже завистливые.

— Что значит «проследим»? Ты что, любитель подглядывать?

— А жаль, что не бывает третьего пола, — вздохнула Строй. — Чем больше участников, тем интереснее.

— И чем бы этот третий пол занимался?

— Вел счет? Как на матче…

— Ой, меня тошнило, как… я не знаю… кого на свете больше всего рвет?.. короче, развезло как свинью. В жизни больше туда не залезу, — говорила Туот, жалуясь Даарку на катание в новехонькой центрифуге для беременных. Она во всех красках и звуках изобразила, как именно тошнило ее, после чего взялась повторять это от имени своих товарок. — А вообще, это очень странно. Смотри, Марс ведь тоже крутится? Отчего же мы не блюем?

— Надо спуститься в погреб и поговорить с инженерами. Может, дело в регулировке скорости?

Туот картинно дернула плечиком:

— Все равно не полезу туда, ни за какие коврижки в мире. Хотя бы и с китайским чаем… Ой, а ты слыхал новость про этого шельмеца… как его… Сквиррел?

Через сутки после пожара и начала марсианского лета кое-какие зюйдамерские погорельцы еще сидели под дверями соседских башен, сгрудившись вокруг воздушных баллонов, которые они либо притащили с собой, либо получили по гуманитарной помощи. Непонятно отчего, но все эти бедолаги казались лишь облачком на горизонте — в сравнении с самим фактом катастрофы, которая легла на Западную башню грозовой тучей. Айми порывалась обсудить ситуацию, понимая, до чего насущным является скорейшее принятие решения.

— Мы все расстроены бедой с Зюйдамерской башней. Погибли многие, а ведь они такие же люди, как и мы. Хотя мы обязаны что-то предпринять, мы просто сидим сложа руки и ждем каких-то распоряжений. С чего это вдруг? Неужели сострадание появляется по указке? — Она фыркнула. — Сидим и делаем вид, что слишком заняты ремонтом фильтра на водозаборнике, куда написали местные рыбозверьки…

— И не будем забывать, что в той воде искупалась Тирн! — крикнул кто-то с места.

— А как насчет куда более серьезной головной боли, а именно нашей неспособности размножаться на сей отсталой планете? Смерть в огне прямо сейчас или же смерть по прошествии некоего времени… Да весь этот проект яйца выеденного не стоит, если у нас не будет детей! Парадигма освоения Солнечной системы целиком зиждется на плечах будущего поколения — родившегося вне Земли. Незадолго до нашего вылета с Луны, — продолжала Айми, — я сходила в оперу под названием «Але, Сатурн! Сталь на проводе». Музыка просто фантастическая, но сюжет, как сплошь и рядом бывает с операми, ни в какие ворота не лезет. Наш герой влюбляется в таинственную незнакомку, которая прибыла на Землю с одной из сатурнянских лун. Между тем сын героя, Кандо, пропадает где-то в космосе, и о нем ни слуху, ни духу… Разыгрывается кошмарная буря — дзынь! соло на тарелках, — наш герой спасает загадочную красавицу от утопления. Романтическое соитие, и лишь по его окончании гостья Земли раскрывает тайну: она, оказывается, создание металлическое. У них рождается полностью железный мальчик, и вся троица летит на Титан, ту самую сатурнянскую луну, где обитают ее соплеменники. И там наш герой встречает блудного сына. Всеобщая радость и умиление! Занавес.

Многие не сдержали презрительного фырканья.

Айми не унималась:

— Я это к чему? А к тому, что хотя пение было замечательное, музыка супер и декорации не подкачали, более нелепого сюжета и вообразить трудно. Скажем, Лев Толстой в своем эссе «Что такое искусство?» высмеял оперу с похожим — по духу — содержанием. Необходимо стать ряженым, чтобы зрителя можно было протащить через все три акта. Но задумайтесь еще разок про «Але, Сатурн!». Нет ли тут потаенного смысла? Что, если для заселения далеких планет нам действительно надо изменить себя? Мутировать? Как знать, может, мы уже переживаем пресловутую бурю, гибель наших драгоценных младенцев, и лишь после нее, приобретя нужную форму для дальнейшей — надеемся мы — экспансии, хотя бы и на Юпитер с его лунами. Эволюция — процесс непрерывный. Примеров тому не сосчитаешь. Ну-ка, кто может привести хотя бы один?

Быстрее всех оказался Доран.

— Вышло так, что на свет меня произвели в стране, которая тоже претерпевала своего рода эволюцию. Некогда ее называли Югославией. Куда ни кинь, сплошной хаос, и родители решили перебраться со мной на некий хорватский островок. Там жили ящерицы, у которых захват челюстей — другими словами, укус — намного превосходил способности ящериц на соседских островах. Из-за более пышной и прочной растительности. Этому я сам свидетель: одна из них меня цапнула. — Как всегда, Доран изъяснялся без особых церемоний. Пока слушатели хмыкали, он добавил: — Вот вам пример моей личной боли, за которую следует винить эволюцию, хотя есть случаи похлеще. Например, африканские слоны с их укороченными бивнями, о чем как-то раз упоминал Даарк.

Кто-то принялся выкрикивать с места, что и бактерии с дикой скоростью мутируют, приобретая резистентность к антибиотикам.

Айми вскинула над головой обе руки:

— Ну хватит, хватит. Подведем итоги. Подождите всего-то лет пять. Наши матки приспособятся к местным условиям. Ну чем матка хуже слоновьего бивня! Наши плоды тоже сообразят, что к чему. Да мы будем ходить по пояс в младенцах! На спор?

К ее изумлению, аудитория взорвалась восторгом.

Будто других дел нет.

К полнейшему изумлению Айми, никто из ее товарищей — даже самых образованных — не удосужился прочесть дарвиновский труд «О происхождении видов», пусть даже они поняли и приняли умозаключение Дорана как само собой разумеющееся. У Айми на диске нашлось старинное издание книги Алана Мурхеда, и она проигрывала запись любым желающим, многие из которых особенно интересовались описанием тех открытий, которые Дарвин сделал на Галапагосах.

«Вьюрки оказались невзрачными и пели отчаянно немузыкальными голосами. Все как один с куцыми хвостиками. Они строили гнезда с навесами и откладывали по четыре яйца в пунцовых крапинках. Оперение относительно разнообразное: от черного как смоль до зеленого, согласно территории обитания… Но в первую очередь Дарвина изумило многообразие форм их клювов. Было очевидно, что на разных островах птицам были доступны несхожие виды пищи. К тому моменту он, должно быть, уже понял, что оказался у истоков ошеломительного и тревожного открытия…»

— Смотрите, — говорила Айми, — мы все равно что те вьюрки, «согласно территории обитания» пребывающие на пороге эволюционного скачка. Какие там терапсиды! Тьфу, древность допотопная. Зато мы — новый этап. Гордитесь!

Среди неучастников собрания имелось три лица, представляющих известный интерес, как-то: Ноэль, которая упорно ждала СУ-ответа на предмет погорельцев-зюйдамерцев; Фихт, который сменился с вахты и уже спал в койке-этажерке, уложив свой пенис вдоль ноги как дрессированную гадюку; и Тад, который обнимался со своей сливочно-кремовой любовью по имени Чан Му-гунча лицом к лицу, всасывая ее дыхание и прелесть.

Вряд ли эта парочка любовников, столь прикипевших друг к другу, с энтузиазмом принялась бы читать дарвиновское «Происхождение человека» — а зря: они узнали бы, что «…духовная сторона [рас] представляет тоже много различий, главным образом, как кажется, в эмоциональном отношении, но также и по умственным способностям».

Что до их физических и сексуальных несхожестей, то взаимная притягательность была обязана в первую очередь экзотике: ксенофобия стояла на ушах.

Лок была женщиной тихой, но тут и она не выдержала, на последнюю ремарку Айми заявив вот что:

— Когда человек вышел из Африки, одни племена отправились в Европу, другие — в Азию. Те, кто взял курс на закат, нашли себе лесистую местность. А те, кто двигался встречь солнцу, наткнулись на заросли бамбука, бесценного растения, годящегося на что угодно. Обе группы были крайне разобщены — да они едва имели друг о друге представление — на протяжении тьмы веков. Но наконец они встретились: голландцы и британцы с одной стороны, китайцы — с другой. Если бы встреча задержалась еще на горсточку тысячелетий, география позаботилась бы о возникновении двух различных подвидов. Что это значит? А вот что: сожительство и совокупления были бы возможны, а дети — может, да, а может, и нет. Прямо как в нашем случае. Всякий раз, когда между Востоком и Западом имеет место соитие, оно демонстрирует и празднует союз двух контрастирующих сред обитания…

В зале раздался женский голос, просивший уточнить, чем дело обернулось для ушедших на север вместо запада или востока.

Лок вдруг припомнила рискованный анекдот, услышанный еще в детстве, когда она ходила в эстонскую школу. Взяв на вооружение прибалтийский акцент, Лок буркнула:

— Эх, повезло Андрусу. Он в самой середке…