Глава 23
Скайла Лайма откинулась на спинку командирского кресла, окруженного оборудованием рубки управления ее личной яхты. Ей очень хотелось плюнуть на все и устремиться к Тарге, но внутренний голос неустанно охлаждал ее пыл, призывая к бдительности и осторожности. Стаффа все равно прибудет на Таргу много позднее, а ей пока еще необходимо было кропотливо и с опаской миновать риганские корабли, обеспечивавшие режим карантина для взбунтовавшейся планеты. Она понимала, что если допустит хоть малую ошибку, то неминуемо попадет в лапы Или. А это, в свою очередь, будет означать пленение Стаффы по его прибытии на Таргу.
«Я могла бы отправиться непосредственно на Ригу и предстать перед Тибальтом.»
Скайла машинально постучала ногтем указательного пальца по зубам и внимательно стала присматриваться к звездам, поблескивавшим за лобовым иллюминатором. Корабль слегка вращало, и от этого казалось, что звезды устроили вокруг Скайлы медленный хоровод.
Интересно, как Тибальт отнесся бы к сообщению, что его любовница самолично отвадила от его империи Компаньонов? В какую, черт возьми, игру играет Или? Скайла была уверена, что Тибальт не пожалеет свою постельную подругу, несмотря на все ее любовное искусство, за то, что она сделала с самым главным союзником императора.
— Она это тоже прекрасно понимает, — пробормотала задумчиво Скайла, продолжая разглядывать звезды. — И, конечно, уже подготовила дюжину красивых объяснений и оправданий. Ах, черт! Если бы я только могла хоть немного поговорить со Стаффой? Что ей нужно?.. Какова ее цель?..
Скайла улыбнулась, вспомнив выражение лица Стаффы, когда он увидел ее на складе контейнеров. Закрыв глаза она попыталась представить себе крепкое объятие его сильных рук. Ее захлестнуло неистовое желание и она на секунду пожалела, что не настаивала на своем полете с ним в той коробке.
— Впрочем, так лучше, — заверила она себя, успокоившись. — Если бы мы оба сидели в том контейнере, то это могло означать только одно: что мы полностью зависим от доброй воли Седди… Несмотря на клятвенные обещания Браена это было бы очень похоже на добровольное самоубийство.
Она только представила себе, что было бы, если бы Седди вскрыли контейнер, прибывший на Таргу, и обнаружили бы там Командующего и его заместителя… Нет, такого удовольствия ей не надо!
«Итак, Скайла, что ты собираешься делать? На борту твоего корабля содержится заложник. Неизвестно, на что он способен и что может выкинуть. Риганцы просто взбесились во главе с этой сучкой… А Стаффа сидит в коробке, направляющейся на планету, обитатели которой все последние годы только и занимались тем, что разрабатывали всевозможные планы его убийства!
Хорошая получается картинка…»
Замигавший сенсор-детектор дальнего радиуса действия вывел Скайлу из состояния задумчивости. Она настроила прием сигналов, увеличила их четкость. Ага, знакомый почерк… Такой ход может быть только у военных риганских кораблей. А скорость-то какая! Жмет не меньше сорока пяти гравитаций!
Или Такка!
Скайла быстро определила свое местоположение в звездном пространстве, которое еще минуту назад рассеянно рассматривала. Затем определила координаты приближающегося чужака. Сравнив полученные данные, она нахмурилась и быстро откорректировала курс.
Ледяная дрожь пробежала по ее спине.
— Нет никакого сомнения — Или собралась с визитом на Таргу.
Теперь Скайла знала, что ей делать.
***
Браен задумчиво смотрел на сточенный камень над своей головой. Вечная тяжесть. Он олицетворял дурное предзнаменование. Серый оттенок поражения. Холод и бесчувственность смерти. Он висел как некий символ гнета.
Бутла Рет погиб?
Тарганские повстанческие силы разбиты!
Господи, как?! Каким образом Синклеру Фисту удалось нанести им такое сокрушительное поражение?!
«Не бойся взглянуть правде в глаза, старик. Ты сыграл в свою последнюю игру и проиграл. Что тебе осталось, Браен?..»
Слабый, разреженный свет еле-еле освещал мрачную спартанскую обстановку комнаты. Лучи, исходящие от маленькой лампочки, частично поглощались серым камнем. Освещение специально сделали слабым, чтобы яркий свет не раздражал больные глаза Магистра Хайда. Воздух в помещении был тяжелым, теплым и влажным. Точно таким же было и дыхание старика Хайда.
«Сколько еще времени судьба отмерила нам быть вместе? Старинным верным друзьям? Видимо, в такие минуты лучше всего отдаться воспоминаниям, осмыслению прожитого, анекдотам и шуткам о былых победах и первой любви. Это время совершенно не предназначено для тяжких откровений. Человек не должен перед своей физической смертью переживать еще и гибель всех своих мечтаний и надежд».
Пожелтевшее лицо Хайда было похоже больше на посмертную маску. Тонкая кожа натянулась, и создавалось такое впечатление, что она вот-вот лопнет. Хайд не испытал — внешне, по крайней мере, — ни тени оживления, пока Браен монотонно рассказывал ему о происшедшей катастрофе, о страшном поражении под Веспой. Правда, не раскрывал ему всей тяжести правды…
Умирающий слушал спокойно, судорожно вздыхая между приступами сухого, скрипучего кашля.
Браену было больно смотреть на своего друга. Он наблюдал процесс умирания самого близкого ему человека и чувствовал, что одновременно с этим происходит процесс гибели всех его надежд, когда-либо вдохновлявших Седди на жизнь и познание Вселенной.
— Нужно было убить его еще тогда, когда он был ребенком, — еле слышно прошептал Хайд, с трудом отрывая от одеяла худющую руку.
Трубки искажали его голос, превращая в какие-то потусторонние гулкие звуки. Они были протянуты из его легких через обе ноздри и заканчивались в отсасывающем насосном механизме, который откачивал в специальную канистру жидкость, которая плескалась в легких старика, затрудняя ему не только дыхание, но и речь. Магистр полностью теперь зависел от аппарата, который при работе издавал характерное тонкое попискивание, напоминавшее о непрочности бытия. Хайд уже был на пороге смерти, и только этот тонкий звук давал знать окружающим и ему самому о том, что не все еще кончено.
Душа Хайда просилась из, мрачного, нерадостного мира в звездное небо. Все понимали, что он скоро умрет. Никто ничего не пытался сделать, ибо и так уже все возможное было сделано. Все просто смиренно ждали его конца, заранее настраивая себя соответствующе.
Браен погладил рукой ноющий живот и еще раз, нахмурившись, глянул на висевший над головой камень.
— Это было мое решение, — проговорил он грустно. — Фист был малышом. Беззащитным, крохотным созданием. Я еще тогда взглянул в его странные глаза, посмотрел на то, как он ползает по комнате, хватаясь пухленькими ручками за все подряд, и.., мне стало его жалко. Послал его на Ригу, чтобы он там затерялся среди местных жителей и вырос обыкновенным человеком. — Он покачал головой и добавил с горькой усмешкой:
— Сентиментальный я человек, правда? Моя сентиментальность всегда мешала принимать правильные решения.
— Кванты, Браен, — захлебываясь, прошептал Хайд. — Действие… Любое действие вносит изменения в реальную действительность. Кто знает, что было бы, если бы мы тогда просто перерезали ему горло и сбросили в мусоропровод?
— В то время живой Синклер Фист был нам более выгоден, чем мертвый, — напомнил Браен. — С живым ребенком мы могли бы еще торговаться… Он был нашей страховкой…
— Он был чудовищем! Даже тогда! — прохрипел Хайд и сорвался на дикий кашель. — Чудовищем, Браен! Ты знаешь, кем он был… Откуда он взялся! Его наследственность.., смерть!
— Возможно, — кивнул Браен, соглашаясь. — Но давай признаемся самим себе, друг мой, это гениальное чудовище! К тому же мы почти не принимали участия в его воспитании. Возможно, все повернулось бы иначе, если бы мы оставили его при себе, воспитали бы в своих тради…
— Он убивает нас без всякой пощады! — прервал его Хайд, все еще не справившись с кашлем. По подбородку у него потекла желтовато-коричневая слюна. Без.., всякой.., пощады…
— Успокойся, друг мой, — улыбнулся Браен и проворно вытер старику лицо специально предназначенным для этого платком. — Между прочим, нельзя сказать, что все потеряно.
Хайд судорожно сглотнул несколько раз и откинулся на подушку своей жалкой безволосой головой.
— Может, и нет, — еле слышно прошептал он. — Действительность изменилась, друг Браен. Изменилась, я знаю… В чем-то эта действительность, которая, как мы считали, подошла к своей критической точке, изменилась. Прозрение? Кто-то прозрел? Тот, кого мы не знаем и не видим? Его наблюдения обновили действительность?.. Мы к этому не имеем отношения. Так же, как не имеют к этому отношения ни риганцы, ни сассанцы.
— Может быть, машина? Нам неизвестна реальная сила, практические возможности Мэг Комм. Может ли его наблюдение быть отражением божественного сознания? Ха, кстати, довольно интересное уточнение понятия «наблюдатель», ты не находишь? Возможно, реальность изменилась именно под влиянием наблюдения машины, а? — говорил Браен, мягко положив руку на плечо Хайда. — Впрочем, мне кажется, что всякий, кто составлял планы и прогнозы, высчитывал вероятное будущее, видит сейчас, что все обернулось иначе, что все прогнозы и вероятности лопнули, как мыльный пузырь. Почему? Как и все на свете, действительность имеет свою форму. Кто составляет эту форму? Откуда она к нам является? Все-таки я очень сомневаюсь, что к этому имеет отношение машина. Для того чтобы уметь наблюдать, необходимо иметь искорку от Бога, необходимо быть его частью, что дано лишь живым существам.
— Фист! — задыхаясь, прохрипел Хайд. — Фист! Он не обладает ощущением действительности. Он постоянно в действии. Он живет в «сейчас». Он не заинтересован в своем будущем. Это единственный человек, в отношении которого можно строить предположения. Он предсказуем! Но не в том, куда он повернется или что сделает в ту или иную минуту. Он предсказуем в том, что.., победит!
Браен нахмурился и провел усталой рукой по собственному лысому черепу, на котором выступила испарина.
— Господь посмеялся над нами. Фист стал главным игроком в печальной игре, а мы обладаем недостаточными данными, чтобы предугадать его дальнейшие действия. — Он мимолетно улыбнулся. — Странно. Парадоксально. Но не кажется ли тебе, что он, превзошел нас в нашей собственной философии?
— Он разбил, — упавшим голосом прохрипел Хайд. — Наши силы. Разбил?
Браен только пожал плечами и ободряюще улыбнулся.
— Мы реформируемся.
«Я не могу рассказать ему, что Бутла погиб. Я не могу раскрыть ему всю правду. Рассказать о том, что мы повержены и уничтожены. Пусть умрет с надеждой. Без правды человек всегда может обойтись, а без надежды никогда. Пусть он не узнает худшего. Я должен уберечь его. Хотя бы в знак благодарности, что он делал для меня в былые годы. Какую жестокую штуку сыграли время и жизнь, с дорогим и благородным Хайдом. Они хотят, чтобы я собственными руками, руками старейшего друга разбил его крепкую мечту, лишил последней надежды на пороге смерти! Нет, этого не будет! Не будет…»
Хайд устремил на Браена изможденный взгляд влажных голубых глаз. В конце концов, Браен не выдержал и отвернулся.
Хайд еле слышно прошептал:
— В твоей улыбке таится обман. Ты никогда не умел толком врать. По крайней мере, мне. Один из твоих недостатков, не правда ли? Я всегда подмечал в тебе это и ловил за руку.
— Я не обманываю тебя, — проговорил Браен, чувствуя неистовое желание броситься старику на грудь и разрыдаться. Однако он не имел права этого делать в такие минуты, поэтому, насупившись, продолжал:
— Мы потерпели поражение, да, но не уничтожены.
Хайду, видно, причиняли боль трубки, потому что порой его слабая рука непроизвольно тянулась к носу, чтобы выдернуть их.
Он опять закашлялся и прикрыл глаза.
— Даже находясь на пороге смерти, друг мой, я могу отличить правду от обмана. Ну, хорошо, я тебя понимаю… — Прозрачные веки дрогнули, когда Хайд спросил:
— А что Командующий? После стольких смертей, ужаса и бедствий. Он, наверно…
— Летит к нам, — закончил Браен с улыбкой, — Да-да. Стаффа направляется прямо к нам. — После паузы он добавил:
— Возможно, теперь… Ну, увидим. Я больше не склонен полагаться на вероятность.
«К сожалению, тебе, мой милый друг, не дано будет увидеть нашу окончательную победу.»
— Нет.., не можешь полагаться на вероятность, — прохрипел Хайд. — Стаффа.., послан к нам своим.., заместителем? Вероятность встала с ног на голову, друг мой. Все перевернулось. Машина.., ошиблась.
Сила Браена убывала намного медленнее, чем у его друга. Он чувствовал, как жизненные соки вытекают из него, как крошится сознание. И в такие минуты он всегда обращался мысленно к прошлому, к прожитому, к лучшим временам… У них с Хайдом тогда было много споров, много совместных свершений и побед… Они с Хайдом возродили Седди, держали зловещую машину в состоянии постоянного ступора, успешно противостояли все возрастающей силе двух эгоистичных империй. Однако в свете последних событий, ему казалось, что все их труды были всего лишь отсрочкой от окончательной катастрофы, которая придвинулась теперь вплотную, неся с собой жестокость и смерть.
Настали последние времена.
Рига готовилась к вторжению на Сассу.
Последние мгновения затишья перед неминуемой бурей, которая сметет все на своем пути. И правых, и виноватых.
— Все же мы многое сделали, не так ли? — словно услышав мысли друга, с трудом выговорил Хайд. — Мы сделали невозможное. Воспитали поколения молодежи, придали поганой, проклятой цивилизации оттенок гениальности.
— Да, мы многое успели, — согласился Браен. Его голос прозвучал равнодушно, потому что мысли его были о другом.
Он вспомнил Хайда, каким он был раньше. Молодой, энергичный, черноволосый и атлетически сложенный. Браен отлично помнил, какими взглядами провожали женщины его друга, когда он царственной походкой шел по коридорам. Его голубые глаза светились одухотворенностью, на губах играла ироничная улыбка, сводящая противоположный пол с ума.
— А теперь.., дай мне отдохнуть, Браен, — судорожно вздыхая, прерывисто прошептал Хайд. — Отдохнуть… Отдохнуть…
Браен ободряюще похлопал его по плечу и, когда обернулся к двери, почувствовал, как заныло бедро.
За дверью на стуле сидела молоденькая Посвященная и смотрела на экран монитора, встроенного в стену.
— Он умирает, — устало и потерянно вымолвил Браен.
Внезапно он почувствовал, как на него на самого накатывает волна смертельной усталости и фатальности. Ноги задрожали в коленях, и он был вынужден опереться о неровную стену скалы. Он закрыл глаза и попытался смириться с мыслью, что сейчас сделать. Слабость растекалась по всему телу, притупляя мышления и опустошая душу.
Посвященная оглянулась и грустно кивнула.
— Думаю, ему осталось максимум несколько часов. Мы можем увеличить режим работы насоса, но его легкие не выдержат. Они могут отказать в любой момент и тогда произойдет кровоизлияние, после чего…
— А каково.., его душевное состояние?
— Он заснул. Магистр. Ему снятся хорошие сны.
Браен почувствовал внезапный зуд в деснах и провел по ним языком.
— Хорошо. В таком случае самое время…
Собравшись с духом, он решительно протянул руку к одному из выключателей и повернул его. Убрав руку, он еще долго, не мигая, смотрел на небольшой кусочек металла и старался не думать о том, что только сделал.
— Магистр?! — вскинулась Посвященная. — Это же…
— Да, я знаю, — прошептал Браен. — Выключатель приводит в действие насос или.., останавливает его работу. Смотри, девочка, ты видишь, как он спокоен? Это называется счастьем. Ему снятся хорошие сны. Хорошие сны. Что может быть лучше? Кто бы отказался так умереть?..
Монитор в его глазах подернулся дымкой и стал расплываться. Плотный комок подскочил к горлу, не давая вздохнуть.
Браен едва почувствовал прикосновение к себе мягкой и теплой руки молодой женщины. Она что-то сказала в микрофон устройства внутренней связи. Для Магистра Браена это был простой и несвязный набор слов.
Через минуту в помещение вошел Мастер в сопровождении двух Посвященных. Увидев их, Браен зарыдал в голос. Его осторожно подхватили под руки и медленно повели по лабиринту коридоров в неизвестном направлении. У Браена все плыло перед глазами. Он никак не мог остановиться, все рыдал и рыдал, сотрясаясь всем телом.
Очнулся он только на носилках.
Он не хотел возвращаться к реальности. Он хотел подольше побыть в мыслях со своим верным и единственным другом Хайдом, понимая, что другой такой возможности может уже не представиться.
Закрыв глаза, он продолжал вызывать в своей памяти образ молодого, смеющегося, сильного и здорового друга. Молодого!..
***
— Так что я из кожи лез вон, лишь бы угодить моему Претору, — объяснял Стаффа.
Им ничего не оставалось делать, как только разговаривать. Однообразно-серые стенки контейнера давили на психику, напоминая стены камеры тех людей, которых приговорили к пожизненному заключению. Время было потусторонней категорией. Здесь оно определялось исключительно сменой видов деятельности: поспать, поболтать, поесть, оправиться… Все одно и тоже, изо дня в день. Ничто не вторгалось в их убогий однообразный мир. Никакие звуки, никакая вибрация. Все было тихо, спокойно, статично.., мертво. Время остановилось. Опоры ни на что не было. Кроме разве что серых стен контейнера.
Кайлла сидела преимущественно в углу, закутавшись в синтетическое одеяло. Она неподвижно смотрела в плохо освещенный противоположный угол, откуда доносился размеренный голос Стаффы.
После паузы тот продолжал:
— После аварии, в которой погибли родители, у меня никого не осталось. Ни о ком из своей семьи я ничего не знал. Все было незнакомо. Претор отыскал меня среди обломков и забрал к себе. Он дал мне новый дом, пищу и помог найти смысл в жизни. Я жил ради этого человека и для него. Он дал мне все.
— И, похоже, все отнял, — добавила Кайлла, окинув Стаффу тяжелым взглядом. — Ты никогда не пытался отыскать остальных членов своей семьи? Ведь, кроме твоих родителей, должны были быть и другие. Все на свете имеет разветвленные корни… Как насчет родителей твоих родителей? Тети, дяди, братья, сестры, я не знаю…
— Возможно, кто-то и был. Однажды — это было, когда я уже вырос — я попытался предпринять в этом направлении кое-какие шаги. Я думал, что мне удастся кого-нибудь отыскать. Меня очень удивило, что все сведения из компьютера были изъяты. Потом появился Претор, который печально мне улыбнулся… Он часто так улыбался. И, насколько я помню, он попросил меня как о личном одолжении:
— Пожалуйста, — сказал он мне тогда, — не делай ничего. Тебе может быть только хуже.., а через тебя и мне тоже.
Кайлла прищурилась и внимательно взглянула на него.
— И это не вызвало у тебя никаких подозрений?
Стаффа откинулся на стену контейнера и вздохнул.
— Какие тогда могли быть подозрения? Я любил его… Я… Я верил ему.
— Да… Насколько я поняла, детство у тебя было просто адским.
Стаффа пожал плечами и стал машинально постукивать костяшками пальцев по пластиковой стене контейнера.
— Может быть. Претор, — впрочем, как и все остальные, — всегда напоминал мне, что я особенный человек. Всегда поощрял меня, когда у меня что-то получалось. Вел меня по жизни самой трудной дорогой. Постоянно добивался, чтобы я преодолевал все новые и новые препятствия.
— А твои родители? Тебе запомнилось что-нибудь хорошее из жизни с ними до авиакатастрофы?
— Что же я могу о них рассказать?.. Оба были учеными в области генетики. Насколько я помню, их считали высочайшими профессионалами в своем деле. — Внезапно Стаффу сжали тиски душевной боли. На него нахлынули недавние воспоминания. — Я внимательно слушал все то, что ты рассказывала о своих детях и, главное, как ты о них рассказывала… — Он опустил глаза, удивляясь тому, что у него при этих словах сжалось сердце. — Ты говорила о них с такой.., теплотой. Моя.., мама… Она… Ну, словом…
Он беспомощно всплеснул руками.
— Относилась к тебе без нежности? — осторожно попыталась угадать Кайлла.
— Скажем так, в ее голосе никогда не слышалось ласковых ноток. И вообще, в нем не было никаких эмоций, понимаешь? Она разговаривала со мной как-то.., академично, что ли… Как будто я был студентом, а она профессором. Сколько себя помню, из меня постоянно что-то выпытывали. Знаю ли я это? Знаю ли я то? Могу ли решить задачу? Ту или иную?
Стаффа глубоко вздохнул и закрыв глаза, напрягая память.
— Помню один случай. Мы пошли с родителями на вечеринку. Так называл это мероприятие отец. Я был страшно взволнован и оживлен. Там было очень много всякой еды и напитков. Меня просили сыграть то в одну игру, то в другую. Перехитрить компьютер. Решить головоломки. Там было много народу… Может, даже Претор, я, правда, не помню его там… Черт! Все было так давно! — Потупившись, он покачал головою. — Я мало что помню об этом периоде.
— А ты думай, Стаффа! Вспоминай! Медленно, деталь за деталью. Закрой глаза и попытайся представить, что там было, — подбодряла его Кайлла, проникшись к рассказу интересом.
— Много народу… — потерянно повторил он, изо всех сил пытаясь оживить в своей памяти сцены давно забытого прошлого. Он был совсем маленьким. Вокруг него ходили огромные люди, наклонялись к нему, сажали его на стол… — Я помню, что все там говорили только обо мне. Да, точно! Мне приходилось все время отвечать на вопросы. Вопросов было очень много. Они сыпались на меня со всех сторон.
— А как насчет других детей?
Стаффа нахмурился, вспоминая.
— Н-нет, вроде… Нет, там не было других детей. Только я. И взрослые. Ох, эти вопросы! Их было так много! И задавали их так быстро. Потом я помню, мама положила руку мне на плечо и сказала, что она гордится мной. А я так устал! Я… Я сказал ей, что хочу домой… Спать…
— Похоже, тебе устроили что-то вроде экзамена. Мать когда-нибудь ласкала тебя? Прижимала к себе? Гладила по голове? Целовала?
— Она-то? Нет, что ты! Ничего такого я не помню. Она очень хорошо со мной обращалась, но.., совсем не так, как ты со своим сыном, судя по твоим рассказам. Нет, она всегда была сдержанной. По поводу моих успехов она, как я сейчас помню, не испытывала счастья и радости. Только удовлетворение. Да, именно это чувство. Помню, она говорила: «Ну, посмотрим, что теперь скажут скептики!» И подмигивала отцу.
Глаза Кайллы зловеще сузились.
— Не сердись, — увидев ее реакцию, проговорил он с смущенной улыбкой. — Вся моя жизнь была чередой нескончаемых экзаменов. Я сдавал их один за другим. Другой жизни у меня никогда не было. Каждое утро я просыпался с мыслью о том, что сегодня должен продвинуться еще на шажок вперед в своих знаниях.
— А что твой отец?
Он пожал плечами.
О, с этим у меня хуже всего. Практически ничего не помню, — Стаффа покачал головой. — Как будто что-то заблокировано у меня в мозгу. Ощущения очень похожие на те, которые я испытывал, когда натыкался на очередную ловушку, оставленную Претором.
Кайлла фыркнула, выражая этим свое отвращение.
— Тебя превратили в какую-то машину! Что же за родители такие?!
— Ну… Мама у меня была миниатюрной, стройной. С ярко-рыжими волосами. А отец был блондином. Я помню, что на них так легко ложился загар. Они были…
— Я не это имела в виду, — проворчала Кайлла. — Я хотела сказать, что они обращались с тобой, как с какой-то неодушевленной вещью. Неужели они никогда не водили тебя на парады, не покупали игрушек, не посылали в обычные учебные заведения, где бы ты общался с другими детьми? А как насчет твоего дня рождения? Что, твоим родителям никогда не приходило в голову устраивать званые вечера для твоих приятелей и друзей? Ты никогда не веселился с другими семьями на пикниках, в путешествиях, на праздниках?
Стаффа беспомощно пожал плечами.
— Я, честно говоря… Не совсем понимаю, что ты имеешь в виду. Впервые я узнал о датах рождения людей только после того, как поступил на военную службу. Я был зачислен слушателем в летную школу и на навигационные курсы. До этого я полагал, что «день рождения» — это понятие, присутствующее только в жизни взрослых.
— И что, у тебя никогда не было друзей среди сверстников, когда ты был ребенком?
— Никогда. Впрочем, я припоминаю, что раз или два общался с детьми… — Он нахмурился. — Но понимаешь, мне с ними было как-то… Не знаю, как это поточнее определить. Я хотел решать головоломки и логические задачи, а они… Они хотели только шуметь, прыгать, бегать и вообще вели себя как-то.., по-дурацки! Насколько я помню, носились друг за другом по всем комнатам как угорелые. Смысл, кажется, был всего лишь в том, чтобы догнать убегающего и дотронуться до него… Своего рода охота, где охотник и дичь поочередно менялись местами. Я смотрел на них с улыбкой, не видя цели безумств.
Она мрачно прищурилась.
— Сколько тебе тогда было лет?
— Не знаю. Я вообще в детстве и юности никогда не думал о своем возрасте.
— Но ты же мог сравнивать себя с другими?
Стаффа потер рукой колено, вновь напрягая память.
— Когда я поступил в военную академию, все говорили, что мне четырнадцать лет. По крайней мере, именно эту цифру Претор вписал в соответствующую клеточку в анкете. С тех пор я и стал считывать года, это стало своего рода точкой отсчета.
— А сколько было тем, кто учился с тобой?
— Самому младшему двадцать один, — пробормотал Стаффа и как-то неловко заерзал в своем углу: только сейчас он понял всю странность этого. Он поспешил объяснить. — Понимаешь, я всегда был особенным ребенком. Всегда опережал других детей в развитии. К тому же моим покровителем был Претор, а такой человек обеспечивает своих питомцев только самым лучшим. В смысле образования, главным образом. Поэтому неудивительно, что я доминировал в своем классе.
— Ты всегда был лучшим? — удивленно приподняв брови, спросила Кайлла.
— Разумеется. Это происходило отчасти потому, что я даже не знал, что такое неудача на экзамене. Для меня не существовало такого понятия. Я знал пару-тройку ребят, которые занимались очень хорошо, но порой все-таки допускали промахи в учебе. Со мной такого никогда не было, да и не могло быть.
— И ты никогда не опускался ниже первого места?
— Естественно, никогда. Для меня это просто немыслимо. Быть вторым? Мне это просто не было позволено! Если нужно, я занимался по ночам. В экзаменационную сессию порой и все ночи подряд. Если я чувствовал, что у какого-нибудь сокурсника появлялся хоть малейший шанс обойти меня по тому или иному предмету, я нанимал репетиторов и занимался, занимался! Чего бы мне это не стоило, а я всегда добивался своего.
— Ты не мог позволить себе быть несовершенным? — проговорила Кайлла и поморщилась. — Господи, что за убогая юность!
— Совершенство — цель, которой стремится достичь все человечество. Все, что по градации стоит ниже совершенства, на мой взгляд, недостойно…
— Ой, да ладно молоть чепуху! — взорвалась Кайлла. — Ты хоть прислушайся к самому себе, Стаффа! Ты понимаешь, что ты говоришь? — Она состроила кислую гримасу. — Господи, мы с тобой уже, кажется, целую вечность заперты в вонючей коробке! Я знаю тебя, Стаффа! Возможно, я знаю тебя лучше, чем кого-либо другого знала, в своей жизни.., кроме моего мужа. Я знаю, что ты думаешь… Я знаю, что тебе снится по ночам. Я бужу тебя пинками почти каждую ночь, чтобы ты перестал хныкать и скулить, задавленный своими кошмарами. Твоя психологическая структура — руины! Твоя индивидуальность находится в состоянии хаоса!
— Неправда!
— А помнишь себя в те минуты, когда ты хотел покончить жизнь самоубийством? Ты продемонстрировал классический набор симптомов маниакальной депрессии! А это психическое заболевание, между прочим. То больному хорошо, то ему страшно плохо… С тобой такое бывает? Ты принимаешь идиотские решения, — типа решения наложить на себя руки, — на основе искаженного, неадекватного восприятия реальности. Твоя нервная система поставляет тебе лживую информацию о мире! Наконец, ты загнан в угол страшным чувством вины, которое методично доканывает тебя!
— Это не вина! — солгал он.
— Нет? А тогда что же это, черт возьми, такое?! Ты говорил мне, что прибыл на Этарию с целью узнать, каково быть человеком, так? Ну так что? Вы вкусили этого чувства, приняли хорошую дозу! Что? Это вас ужаснуло, не так ли? Ужаснуло? Ну, признавайся!
— Ходить в рабском ошейнике и тянуть в пустыне трубы — еще не значит почувствовать себя человеком!
— Нет, значит, черт возьми!!! — Она скорчила гримасу отвращения, закусила губу, уткнула в его сторону натруженный указательный палец и закончила:
— Нет, Стаффа… Ты можешь, конечно, не признаваться мне. Да и себе тоже можешь не признаваться. Но я утверждаю: ты почувствовал, каково быть человеком! Почувствовал, сучий сын!
Ты узнал, что значит страдать, подыхать от жажды, от голода, ты познал вкус унижения… Все это присуще человеческому роду, запомни на будущее! Знаешь, что конкретно тебя испугало? Тебя, Звездный Мясник, испугало само ощущение человеческого! Тебе на секунду представилось, что ты стал таким, как я, Пибал или Кори. Ты понял, что являешься просто человеком. И это ужаснуло тебя! Ужаснуло!
Она говорила оскорбленным и презрительным тоном. Это задело Стаффу за живое. Не помня себя от ярости, он вскочил на ноги. Он подошел к Кайлле почти вплотную и остановился под неустрашимым взглядом ее желтовато-карих глаз. В голове его произошло что-то вроде затмения. Он практически ничего не соображал и видел перед собой только врага… Человека, который посмел оскорбительно отозваться о нем, Стаффе кар Терма!
— Ну, что теперь, Стаффа? — ровным голосом и все таким же смелым, вызывающим тоном выговорила она. — Собираешься ударить меня? Может быть, убить? Захотелось завершить начатое дело. Но учти: к голосу призраков, которые выворачивают по ночам душу из тебя, прибавится и мой голос, а уж я буду стараться изо всех сил, чтобы ты обо мне не забыл!
Его руки задрожали. Он сжал их в крепкие кулаки и оскалился. Вид у него был страшен. Но Кайлла не дрогнула, она продолжала открыто и безбоязненно смотреть на него снизу вверх, даже не поднявшись со своего места и только плотнее укутавшись в одеяло.
Прошло две или три минуты.
Потом внезапно весь гнев Стаффы улетучился, словно песок, смытый волной прибоя. Истина ее слов пронзила его сердце и душу, будто ножом.
Он вскинул руку, но тотчас беспомощно уронил ее, опустил обреченно плечи и отвернулся, чтобы скрыть стыд, загоревшийся в глазах.
— Да, я чуть не ударил тебя… За тот тон, которым ты со мной говорила. Иногда я выкрикиваю вызов на дуэль самой Вселенной, в другое время рыдаю и готов спрятаться от всего света. Это раньше я был силен и несгибаем…
— Хочешь, я объясню тебе причину твоего странного состояния? Ты не знаешь, кто ты такой и что ты такое, Стаффа кар Терма! И у тебя никогда не было возможности узнать об этом. Гнев? Ярость? Внезапный страх? Захлестывающие волны противоречивых эмоций? Вызов Вселенной? Ты хочешь уверить себя, что являешься личностью, которую необходимо воспринимать очень серьезно. Каждый новый прилив чувств — знак той боли, которую ты в себе носишь. Ты слишком долго был оторван от рода человеческого, Стаффа. Ты был в ссылке, устроенной не только твоим Претором, сколько самим собой, своим сознанием.
Она сделала паузу, чтобы дать ему время уяснить значение ее слов, потом добавила:
— Не в этом ли одна из причин того, что ты так безжалостно и много убивал? Не было ли это чудовищно извращенным способом вернуться к человеческому состоянию, которого ты никогда не знал и не видел?
Он опустил взгляд на свои руки.
«Так ли это? Может, я вымещал мой гнев на всем человечестве, чтобы оплатить грехи Претора и моих родителей?»
Она откинула голову назад и задумчиво посмотрела на него.
— Самопрозрение, самоосознание — процесс очень болезненный. Большинство из нас понимают, что мы не боги, еще в детстве. Ты понял это только тогда, когда Претор распотрошил твою мнимую божественность. И у тебя все еще оставались кое-какие надежды, пока этарианский судья не замкнул на твоей шее рабский ошейник и не швырнул тебя в вонючий коллектор.
Сделав еще одну паузу, она продолжала:
— Я не завидую тебе, Стаффа. Чтобы попытаться во всем разобраться, тебе, по-моему, сначала нужно развенчать свою самовлюбленность.
Он горько рассмеялся.
— Что касается самовлюбленности, то от нее не осталось и следа, Кайлла. Я сам себе противен.
— В твоей жизни наступил самый тяжелый период. Период прозрения и отрезвления. Судьба распорядилась так, что тебе придется провести этот период, будучи запертым в коробке. На Этарии тебе помогали жить ненависть и ярость. Здесь же ты в ловушке. Здесь у тебя нет ничего, кроме четырех стен.., твоей совести.., воспоминаний.., и меня.
