От десяти следующих посадок у меня остались воспоминания столь же отрывочные, сколь и неприятные. Третья разведка наиболее затянулась, до трех часов, хотя я и угодил в самое пекло регулярной битвы между роботами, похожими на ящериц, к тому же допотопных. Они были так заняты дракой, что не заметили меня, когда белый, как ангел, только без крыльев, я в ореоле огня снизошел на поле брани. Еще спускаясь, я понял, почему этот район казался с корабля пустынным. Ящерицы имели защитную окраску, к тому же выпуклости у них на спинах имитировали рассыпанные по песку камни. Передвигались они с умопомрачительной быстротой, и в первый момент я не знал, что делать; правда, пули не свистели, огнестрельное оружие не использовалось, зато от вспышек лазеров можно было ослепнуть. Я, не мешкая, пополз к большим белым валунам – единственному укрытию поблизости – и, высунув из-за них голову, наблюдал за битвой. Честно говоря, я сразу не мог сообразить, кто, собственно, с кем воюет. Ящерицеподобные роботы, похожие на кайманов, перемещаясь прыжками, атаковали довольно ровный склон, спускавшийся в мою сторону. Положение казалось весьма запутанным. Походило на то, что среди атакующих, в их рядах, находился неприятель, возможно, раньше еще был выброшен десант, не знаю, но я видел, как одни металлические ящерицы кидались на других, выглядевших точно так же. В какой-то момент три гнавшиеся за одной оказались совсем близко. Догнали ее, но удержать ее им не удалось: жертва одну за другой откидывала лапы, в которые вцеплялись враги, и удирала, извиваясь змеей. Я не рассчитывал на столь примитивные битвы с вырыванием конечностей и только ждал, когда доберутся до моих ног, однако в пылу боя ни одна ящерица не обратила на меня внимания. Широкой цепью они шли на склон, выплевывая огненные вспышки лазеров, помещавшихся у них вроде бы в пасти, впрочем, возможно, это были не пасти, а воронкообразно расширяющиеся, как у пищали, стволы. Что-то странное происходило на склоне. Быстро передвигаясь, роботы первой линии, прикрываемые огнем идущих сзади, добирались примерно до половины откоса и там останавливались. Не закапывались в грунт, а шли все медленнее и меняли окраску. Песочные покровы спин начинали темнеть, покрывались сизым дымком, словно от невидимого пламени, потом раскалялись и наконец превращались в горящую труху. Однако не было видно никакого блеска с противоположной стороны, так что вряд ли они становились жертвами огня лазеров. Множество обуглившихся и подплавленных автоматов уже застилало склон, но все новые и новые шеренги мчались на погибель. Только включив дальновизор, я увидел, что они атакуют. На самой вершине раскинулось нечто огромное и неподвижное, как крепость, но крепость была воистину своеобразной – зеркальной. А может, и не зеркальной, а прикрытой каким-то экраном, его верх отражал черное небо со звездами, а низ – песчаное нагромождение склона. Скорее всего это было зеркало и экран одновременно, лазерные вспышки, отражаясь, не могли причинить ему вреда, а ниже, там где валялось больше всего трупов, температура превышала две тысячи градусов: это показал болометр, размещенный в моем шлеме. «Какая-то индукционная преграда или что-то в этом роде», – подумал я, как можно плотнее прижимаясь к валуну, служившему мне щитом. Малышня нападает, а зеркально-экранная громадина окружила себя невидимым заслоном жара. Очень хорошо, но что мог сделать я, беззащитный, как младенец, между лавинами атакующих пресмыкающихся? Мне не приходилось докладывать базе об этой борьбе, так как у моего третьего дистантника был в резерве специальный реактивный аппарат, внешне похожий на осколок обычного камня. Он изображал собой метеорит, а подозрение мог вызвать только тем, что не падал, как полагается порядочному метеориту, а летал в двух милях надо мной. Что-то коснулось моего бедра. Оказалось, это лапа робота, который только что порастерял все конечности и превратился в змею. Понемногу двигаясь, лапа ползла вперед и, проскользнув наконец между валунами, за которыми я скрывался, натолкнулась на меня. В этой слепой шевелящейся лапе с тремя остроконечными когтями и покрытием, имитирующим крупнозернистый песок, было что-то отвратительное и отчаянное одновременно. Она пыталась вцепиться мне в бедро, но не могла, не имея опоры. Я с отвращением взял ее в руку и откинул как можно дальше. Она тут же снова двинулась ко мне. Вместо того чтобы как следует наблюдать за ходом битвы, я вынужден был вести поединок с этой ногой, которая неуклонно, словно пьяная, опять подползала ко мне. «Сейчас за ней последуют другие, – пронеслось у меня в мозгу, – и тогда-то начнется потеха». Хорошо хоть база молчала, а то разговор могли подслушивать, и я бы выглядел не наилучшим образом. Скорчившись в тени большого валуна, я замер в ожидании, сжимая в руке саперную лопатку. Сказать по правде, состояние у меня было неважнецкое. Не хватало еще, чтобы в ногу был встроен какой-нибудь радиопередатчик. Попеременно сгибаясь и разгибаясь, она добралась до моих коленей, тогда я одной рукой прижал ее к грунту, а другой принялся рубить острием лопатки. Вместо того чтобы наблюдать за боем, Ийон Тихий занят приготовлением рубленого шницеля из лапок ящериц! Хороша история! В конце концов я, видимо, попал в какой-то чувствительный центр, лапа развернулась коленным суставом вниз и замерла. Я откинул ее и выглянул из-за валуна. Цепи замерли, я едва мог различить отдельные автоматы: они сливались с местностью. Зато по верхней части склона, слегка покачиваясь, словно корабль на волнах, шествовал неведомо откуда взявшийся паук размером с крупную избу. Сверху плоский, как черепаха, он пошатывался на широко расставленных многочисленных лапах, колени которых возвышались над ним. Ступал он тяжело, мерно, обдуманно перемещая свои многочисленные ходули, и уже приближался к зоне высокой температуры. «Интересно, что с ним теперь будет», – подумал я. Под брюхом паука виднелось что-то продолговатое, темное, почти черное, похоже, он нес там какое-то боевое устройство. У самой зоны жара он остановился, широко расставил лапы и замер, словно в задумчивости. Бой стих. Только в шлеме слышалось попискивание сигналов, передаваемых непонятным кодом. Это была весьма своеобразная битва; примитивная, как драка мезозойских динозавров миллионы лет назад на Земле, и в то же время изощренная, коли эти ящеры представляли собой лазерные автоматы и не вылупились из яиц, а были роботами, напичканными электроникой. Гигантский паук присел, коснулся брюхом грунта и как бы сжался. Я не услышал ничего, впрочем, если б Луна даже разваливалась на части, здесь не услышишь ни гука, ни звука, но грунт дрогнул раз, другой, третий. Дрожь перешла в неустанные колебания – все вокруг вместе со мной начало раскачиваться под действием все более резкой и убыстряющейся вибрации. Я, как сквозь дрожащее стекло, видел лунные холмы с разбросанными между ними сероватыми ящерками, пологий склон противоположной возвышенности, а над ней – черное небо. Контуры предметов расплывались, и даже звезды над горизонтом помигивали, как на Земле, а потом превратились в тающие пятнышки. Вместе с большим валуном, к которому я прижимался, я дрожал, как в лихорадке, истинный камертон, дрожь заполняла меня всего, я чувствовал ее каждой костью, каждым пальцем, все более сильную, она как бы раскачивала все частицы моего естества, чтобы они расползлись, как студень. Вибрация уже отдавалась болью, словно в меня впивались тысячи микроскопических сверлышек; я хотел оттолкнуться от валуна, встать на ноги, чтобы она проникала в меня только через подошвы ботинок, но не мог пошевелить рукой, будто меня парализовало, и только смотрел, полуослепший, на чудище, которое свернулось в ершистый темный шар – наподобие умирающего паука под сильной лупой. Тут у меня в глазах потемнело, я почувствовал, что лечу в какое-то бездонное пространство, и со спазмой в горле, весь потный, открыл глаза. В ответ мне дружески сверкнуло яркое табло рулей. Я вернулся на борт. Видимо, в опасный момент предохранители сами отключили меня от дистантника. Однако, переждав минуту, я решил возвратиться на Луну, правда, с незнакомым мне прежде ощущением, будто я воплощусь в разорванный на куски труп. Осторожно, словно боясь ошпариться, я толкнул рукоятку, снова оказался внизу и опять почувствовал всеохватывающую вибрацию. Прежде чем предохранитель опять отбросил меня в ракету, я успел, хотя и нечетко, заметить огромную кучу черных останков, медленно сползающую по склону. «Видимо, крепость пала», – решил я – и опять вернулся в собственное тело. То, что дистантник не развалился, придало мне отваги, и я воплотился в него еще раз.

Битва уже кончилась. Вокруг царил мертвый покой. Между останками сгоревших ящерицеобразных автоматов валялись обломки «крепости» – того загадочного устройства, которое защищало доступ к вершине, паук, уничтоживший ее катастрофическим по своим последствиям резонансом (я не сомневался, что это была его работа), лежал распластавшись, как гигантский клубок дрыгающихся конечностей, которые все еще распрямлялись и сгибались в агонии. Эти мерные движения становились все медленнее и наконец прекратились. Пиррова победа? Я ожидал очередного наступления ящериц, но ничто не двигалось, и если б я не помнил того, что произошло, возможно, и не заметил бы даже шлаковидных останков у подножия склона, так они сплавились в единое целое с песчаными складками местности. Я хотел встать, но не мог. Мне едва удалось наклонить голову в шлеме, чтобы взглянуть назад.

Зрелище было не из приятных. Валун, служивший мне прикрытием, раскололся, большая его часть превратилась в груду щебня, в который были погружены мои бедра, точнее, их культи. Несчастный, покалеченный дистантник был теперь лишь безруким и безногим обрубком. У меня возникло странное ощущение, что голова моя на Луне, а тело – на борту, ибо, продолжая созерцать следы побоища под черным небом, я чувствовал ремни, прижимающие меня к сиденью и спинке кресла. Это незримое кресло как бы было со мной и в то же время не было, потому что увидеть его я не мог. Объяснить мои ощущения было нетрудно: датчики, лишенные сигналов, перестали действовать, и я оставался в контакте только с головой, которая под защитой шлема перенесла убийственное дрожание земли, вызванное пауком. Я подумал, что мне здесь уже делать нечего и надо возвращаться целиком. Однако я все еще продолжал лежать, зарывшись корпусом в щебенку и обводя взором освещенный солнцем театр военных действий. Что-то затрепыхалось далеко в песке, словно выброшенная на берег полууснувшая рыба. Один из ящерицеподобных автоматов. Песок осыпался у него со спины, когда он вставал, потом робот присел наподобие кенгуру или, скорее, динозавра и так остался сидеть, последний свидетель и участник битвы, в которой не оказалось победителей. Потом повернулся ко мне и вдруг начал крутиться на месте, все быстрее и быстрее, так что центробежная сила в конце концов откинула в сторону его длинный хвост. Я, пораженный, смотрел на него, а он уже крутился как волчок, и от него во все стороны летели куски, потом рухнул на песок, перевернулся несколько раз, ударился о другие трупы и замер окончательно. Хотя никто не читал мне теоретических основ электронного умирания, я ни на секунду не усомнился, что видел именно его кончину, потому что это поразительно напоминало спазмы раздавленного майского жука или гусеницы, а ведь мы хорошо знаем, как выглядит их смерть, хотя и не можем знать, означают ли их последние конвульсии страдания. Всего этого было мне уже предостаточно. Больше того, мне казалось, что каким-то трудно объяснимым образом я связан со случившимся так, словно был его виновником. Однако не для философско-морализаторских рассуждений я отправился на Луну и, стиснув челюсти, разорвал связь с несчастными останками Lunar Excursion Mannequin номер три и мгновенно возвратился на борт, чтобы отчитаться перед базой за результаты последней разведки.