Легион
1. СОЛДАТИКИ
- Меня зовут Альд, - сказал новичок.
Приглашенье поговорить, но Алек угрюмо мотнул головой, потому что их уже вывели на рубеж.
Он все-таки глянул через плечо: как он, этот Альд? В прошлый раз там шагал Алул, но его распылили в последний бросок, тогда мы потеряли троих, ничего, подумал он, шестая цепь, проскочу. Я вернусь, подумал он, и тут наступил Сигнал, и стало наплевать, но он знал, что это пройдет. Лучше бы не проходило, подумал он, все равно ведь боишься, хорошо что этот Альд человек, подумал он, будет с кем поговорить, если вернемся, и тут шатнулась земля, и все расплылось - это их накрыло полем, сберегая до поры от огня.
...Первую цепь уже смели, и теперь докашивали вторую цепь, но настоящий страх еще не пришел, он придет потом, когда взорвется горящий танк. Почему те всегда поджигают первый танк, подумал он, не распыляют, как все, а просто поджигают, и он стоит и чадит, пока не бахнет? Он никогда не видел Тех и не знал, откуда приходит Сигнал, просто он знал всю эту игру, знал до изжоги, до тошноты.
Мы позволим им выжечь вторую цепь, а потом какой-нибудь танк из третьей цепи жахнет пламенем в горизонт, и тогда начнется ад, а мы встанем и пойдем сквозь огонь, паля в белый свет, и не увидим никого, а нас будут косить...
Сигнал подтолкнул вперед, и они пошли. Они шли, еще не таясь, не пригибаясь к земле, и Алек подумал опять: а как это, когда тебя распылят? Что ты чувствуешь, становясь ничем - уже взаправду ничем?
Та шестерка была из третьей цепи - уже третья цепь, подумал он, уже... - и только двое ушли от луча. Просто они шли по краям и успели упасть: здоровенный четверорукий и совсем маленький - человек?
Четверорукий остался лежать, но Алек видел, что он живой - накрыл голову парой рук, а другой скребет по земле, а маленький ползет, боже, куда он лезет, дурак, там же огонь!
Это и правда был человек, карлик? Нет, он мне по грудь, но тут наступил Сигнал, и опять он не думал до следующего рубежа, а там уже косили четвертую цепь, это не по правилам, подумал он и упал, потому что поле ушло.
Они лежали, уткнувшись в горячий прах, и ждали, когда их толкнет вперед, а малыш все полз к горящему танку, прямо в огонь. Ослеп, подумал Алек, сейчас он умрет, и я тоже скоро умру, господи, думал он, я больше не хочу умирать, господи, прости, что я в тебя не верю, только помоги ему и мне.
Малыш вскочил. Серебряная фигурка мелькнула в дыму и влетела в самое пламя. И пылающий танк ожил, шевельнулся, рыкнул - и как ахнет пламенем в горизонт! И сразу впереди все стало огнем, и другие танки дружно харкнули в горизонт, а маленький факел вылетел из костра и покатился, сбивая огонь, но они уже встали и пошли, и лучемет запрыгал в руках, и больше ничего, только огонь и ничего, ничего...
Они шли по черной, спаленной навек траве, и черные вихри кружили черный прах.
"Может, это те кого уже нет", - вяло подумал Алек, и это была первая мысль, а за нею пришла первая боль. Когда же это меня? подумал он. Ничего, пройдет, всегда проходит, и они шли; серебряные фигурки поднимались из черного и становились в цепь, и вся его пятерка была при нем, я - молодец, подумал он, здорово я тогда, и уже становилось светлей, и боль ушла, и серебряные стены Казармы засветились, обещая покой.
- Меня зовут Альд, - опять сказал новичок.
Они сидели вдвоем за столиком для людей, а Алрх и Алфрар свернулись в клубки на лежанках, а те двое ушли в свои спальные норы, потому что не нужна даже эта скудная благодать - время для себя.
- Алек, - лениво ответил он, и Альд поглядел на него. Совсем человеческое лицо, красивое даже, а видно, что не с Земли...
- Альд, Алек, Алрх?..
- И все прочие. Группа "Ал".
- Весельчаки! - сказал Альд. - Алек, что такое Легион?
Вопросик что надо, и взгляд у Альда прямой, и в голосе эдакий звон. Редко бывает, что из-за смысла слышишь чужой язык, а тут, словно фильм, озвученный за кадром. Он даже удивился, что вспомнил, давным-давно все ушло...
- Сборище мертвецов. Был у нас такой парень - Алул. Распылили. Значит, некомплект. А тут где-то Альда пришили. Воскресили, подучили - и в строй. Доволен?
- Нет, - сказал Альд. - Я в загробную жизнь не верю.
- Так пришили же?
- Еще как! Лучеметом на две половинки. А тебя?
- Забыл, - ответил Алек. - И ты забудешь.
- Значит так? - Альд обшарил взглядом Простор - нескончаемое пространство, где кишели люди и нелюди; сидели, лежали, висели, говорили, кричали, творили что-то такое, для чего не сыщешь слов, - и усмехнулся. Кто угодно, лишь бы не трус и умер в драке? Веселое место наша Вселенная! За что же мы воюем?
- Так.
- Тогда хоть с кем?
- Много вопросов задаешь, парень.
- А что, нельзя?
- Не стоит, - ответил Алек. - Кто много болтает, прямая дорожка в первую цепь. Видел?
- И вы со мной?
- Группу не делят. Боевая единица.
- Прости, Алек, - сказал Альд.
Спальная нора для человека - это два на два, постель, столик, да душ за узенькой дверкой.
Он сбросил форму и повалился в постель, ощупывая новый рубец. Гладкий, плотный и маленько зудит, пропадет, - подумал Алек. Будет новый бросок и новый рубец, а этот пропадет...
А раны все равно болят, подумал он. Проклятая игра, подумал он. Сколько раз меня убивали? Зачем мне живое тело, подумал он, чтобы чувствовать боль?
Минутка свободы перед тем, как тебя отключат. Ненависть до тоски и тоска до ненависти.
Ненавижу, подумал он. Белесое небо, под которым идти, и этот проклятый бой, когда не видишь врага и незачем его убивать.
Теперь пошла другая карта - третья цепь. Готовься в распыл. Не скажу, подумал он, выйдем на рубеж, сами поймут.
Они шли по еще живой земле, по коротенькой, нежной лазурной травке, а с белесого неба вроде даже бы пригревало, и стены Казармы уже растворились в Нигде.
Они шли не спеша, растягивали шаги, и сотни серебряных теней скользили со всех сторон, и сейчас он любил их всех, сколько их есть тут в степи, а больше всего своих, неустрашимую группу - "Ал"; ему даже захотелось что-то запеть, заорать какой-нибудь гимн, но мы это одолеем, знаем, что к чему, скоро я не то запою.
Алрх тихонько потянул за рукав, и Алек поглядел на него. Ишь ты! Сложил щупальца перед лицом и закрыл перепонку на глазах.
Алек засмеялся и похлопал по блестящей броне. Алрх пришел на бросок позднее, чем он, ему быть старшим, если меня распылят. Вот чудак, умиленно подумал он, нашел чего извиняться. Прямо совестно: а вдруг это его распылят? Извинялся - извинялся, а старшим не будет...
- Смотри! - сказал Альд и схватил за другой рукав, и Алек с тем же тупым умилением взглянул на него. Всем нам сегодня конец, вот не повезло мужику...
- Смотри! - заорал Альд. - Да ты гляди: вчерашний малышок!
И он увидел вчерашнего малыша. Вышагивает себе старшим перед пятеркой, а те сплошь нелюди, на голову, на две выше его.
- Живой! - все с тем же тупым умилением ответил он.
- Да гляди же! Клянусь светилом Латорна - это женщина!
И Алек вдруг увидел, что это женщина. И стал столбом. Он забыл, что на свете есть женщины.
Сигнал чуть-чуть подтолкнул вперед, и он пошел, оглядываясь, как дурак. Интересно, где они станут? Седьмая цепь, подумал он, вот здорово, седьмая у цепь, если б еще уцелеть...
...Когда пришла первая мысль, он ей не поверил. Даже первой боли еще не поверил. Нельзя тут было уцелеть. Никак.
Но еще кто-то шел за ним, Алек глянул через плечо - и только тут поверил. Алрх. Алрх весь был комок вялых щупалец и обвислых мембран, кровавые трещины расчертили блестящий хитин, и мотало его не дай бог.
- Алрх! - тихо сказал он. - Живой! Ох, здорово: живой!
Они стояли, сплетенные щупальцами и руками, качаясь от слабости, как поплавки на волне. А потом расплелись и пошли вперед, к серебряному облаку Казармы.
А у самой Казармы их нагнал Альд. Уже как новенький: ни царапины, ни ожога, ни пятнышка на мундире, только в глазах похмельная муть.
Теперь нас отведут, подумал Алек, хоть на две цепи, но отведут. Пятая цепь, подумал он, это еще раз уцелеть...
Сегодня Простор был пустоват. Нет, это наш сектор опустел, мы шли в передних цепях.
Они сидели с Альдом вдвоем, а Алрх ушел к себе - ему теперь не с кем сидеть. Жаль Алфрара, подумал он, те двое - все равно, а Алфа жаль...
- Алек, - спросил Альд. - А о чем можно говорить?
- Не знаю, - ответил он.
- Ты здесь давно?
- Бросков пятнадцать.
- А почему ты говоришь "бросок"?
- А как? Включили, бросили, подобрали, выключили.
Альд поглядел, постучал пальцами по столу и вдруг сказал:
- Алек, поищем малышку!
- Зачем? - вяло спросил он. Все равно ему было. Наплевать.
- Вот чудак! У нее же все нелюди. Одна сидит.
И они пошли.
Простор и правда был пустоват, а столиков сосчитать по пальцам, и только в третьем секторе они отыскали ее. Вовсе она была не малышка, нормального человеческого роста, просто кругом одни нелюди, при которых и мы - мелюзга.
Они подходили к столику, и она смотрела на Алека, только на него. Спокойные темные глаза и спокойные темные волосы, а лицо... Сначала оно показалось не очень красивым, потом очень, а потом это стало все равно: такое, как надо, единственное, которое может быть.
- Меня зовут Алек, - сказал он хрипло. Всегда так начинают, теперь только ждать, ответит...
- Инта, - сказала она. И голос у нее был спокойный - негромкий, уверенный голос. - Ты с Земли? - спросила она, и Алек совсем обалдел. Стоял и молчал, пока Альд не пихнул его в бок.
- Да, - ответил он запоздало. - С Земли. Только откуда?
Она засмеялась. Очень хорошо она засмеялась... как живая.
- Ничего, - сказала она, - я тоже не помню. Домик в саду и дождь - а больше ничего.
Что-то прошло по душе, но Альд уже влез в разговор. Он был еще очень живой, Альд, прямо завидно, сколько в нем всего. Интересно, когда мы забываем: когда отключают или когда бой?
- Ты здесь давно? - спросил Альд.
- Не помню. Дней... - она поколебалась и договорила, как вышло, двенадцать.
- Двенадцать бросков? А у меня был шестнадцатый!
- Нич-чего себе! - сказал Альд. - Ну, ребята, видно и местечко эта ваша Земля!
И еще минутка, последняя, вот-вот отключат.
- Инта, - тихо сказал он. Темное, теплое, мохнатое. Он прижал это к себе, улыбнулся и исчез.
Они пережили еще два броска. По-всякому ложилась карта, но всегда к добру. Им пятая - ей шестая, им четвертая - а ей опять седьмая. И каждый вечер они собирались втроем. Говорили? А о чем им было говорить, беспамятным и незнающим? Только Альд суетился, вопросы все перли из него, дурацкие вопросы, на которые нет ответов - мы молчали. Молчишь и смотришь на это тихое лицо, на тоненькие морщинки у глаз и жилочку на виске. Смотришь и думаешь: а завтра опять...
Господи, если ты есть, пусть меня, а не ее...
Господи, но тогда ведь я ее не увижу!
Они уже встали, чтобы уйти, и она вдруг спросила:
- Алек, ты еще ведешь свой расчет?
- Бросил, - ответил он удивленно.
- А я веду.
Она улыбнулась, но улыбка была не ее, и она не пошла к себе, а глядела им вслед.
В Просторе было почти темно, и свистки торопили их. А когда он понял и ринулся назад, сектора уже перекрыли, и некуда стало бежать.
Он давно уже не стонал от ран, но сейчас он стоял в своей конуре и мычал от тоски.
Ее группу три раза отводили назад. Седьмая, шестая и опять седьмая цепь. Господи, сволочь ты такая, неужели первая цепь? Господи, я ничего такого не сказал, только пощади! Меня, меня, меня, а не ее, господи!
Он все-таки увидел ее в передней цепи. В первый раз он боролся с Сигналом - и проиграл. Ноги шли, руки стреляли, и только глаза были его.
Раньше он не смотрел, как выметают первую цепь. Отсюда не видно, кто где. Просто серебряные искорки в черном дыму. И - все. Погасли.
Он все равно смотрел. Ноги шли, руки стреляли, а он смотрел. Оказывается, когда распыляют, не сразу исчезаешь. Разбрызгиваешься в облачко, а уж потом...
Только его не распылили. Он прошел весь бой до конца, до серебряной стены, и вывел с собой четверых.
И они сидели с Альдом вдвоем, потому что больше некуда было идти.
-... - говорил Альд. Он глядел, как шевелятся губы, но ничего не понимал.
- !.. - говорил Альд. Он хотел что-то понять, но не смог.
Ушел к себе, повалился, уставился в потолок. И его отключили.
- Алек! - говорил Альд.
Двадцатый бросок думал он, чего же они тянут, сволочи?
- Алек! Дубина ты штурмовая! Слышишь, что я говорю?
Он вяло покачал головой.
- Алек, слушай, тут что-то не так.
Все не так, подумал он.
- Когда распыляют... это не уничтожение, понимаешь? Какой-то переход... пространственный?
Он остановился, глядя на Альда, и сразу Сигнал толкнул вперед.
- Может попробуем, а?
- Ты спятил, - сказал Алек. В первый раз он что-то сказал, и Альд облегченно вздохнул.
- А что нам терять?
- Сигнал, - сказал Алек. - От него не уйти.
- А помнишь, как Инта? Выкатиться из цепи - и все.
- Алрх! - властно сказал Алек. - Примешь группу... если я... того.
Черные вихри гуляли по черной земле, светлые тени текли, пробиваясь сквозь мрак, и стены Казармы уже серебрились вдали.
Он шел вперед без мысли и без боли - просто шел. Он шел, и шаги привели его в нору; он скинул форму, принял душ, лег - и его отключили.
...Они шли по еще живой лазурной траве, и с белесого неба вроде бы даже пригревало.
- Меня зовут Алек, - сказал он, и старший обернулся к нему. Такой вот красавчик три на два, весь в шипах, наростах и вздыбленной чешуе.
- Алоэн, - булькнул он и хвостом дернул по ногам. Слева шел человек по имени Альд, справа двуногий и двурукий Алул. Хорошая группа, подумал он, будет с кем говорить, если вернусь, и тут шатнулась земля и все расплылось - это их накрыли полем, до поры прикрыв от огня
2. НЕСТАНДАРТ
Темно-синее небо Латорна, думал он. Очень темное синее небо, и плывут облака... Я лежу потому, что ранен, думал он. Я ранен, и поэтому можно лежать и глядеть, как плывут облака.
Он открыл глаза и увидел мятущийся прах. Черные струи, кружась, заметали его; это было невыносимо, и он встал. Он шел сквозь мрак и сквозь боль и думал: почему я здесь? Как случилось, что я здесь?
- Я умер, - сказал он себе. - Я умер, но тогда был Латорн, было небо и были облака.
- Чепуха, - сказал он себе. - Если умер, нет уже ничего.
- Есть, - ответил кто-то другой. - Легион. Сборище мертвецов.
Он стоял, хотя его толкало вперед. Его толкало, а он стоял и думал: это сказал Алек. Какой Алек? Не знаю никакого Алека! Нет, знаю. Он был со мной в бою. Он ничего не говорил. Он сказал: "Меня зовут Алек", - и больше ничего.
Было очень трудно стоять, и он пошел. Я ранен, подумал он. Я ранен и сейчас упаду. Нет, я не упаду. Все раны заживают, пока идешь. Откуда я это знаю? - подумал он. Тут что-то не так, подумал он. Надо начать сначала, подумал он.
- Меня зовут Альд, - сказал он себе.
О Легионе говорил Алек. Он не мог мне об этом говорить, потому что сегодня я видел его в первый раз. Я не мог его видеть сегодня в первый раз, потому что я знаю, какой он в бою, как не мог бы узнать за один раз.
Боль исчезла, и он заспешил, догоняя своих. Они шли вчетвером: Старший, Алек, Алул и Альд, и пока не стоило говорить.
Мы - молодцы, подумал он, всего двоих в четвертой цепи. Сегодня мы будем говорить, подумал он, сядем за столик в Просторе и будем говорить.
И они сидели вдвоем, потому что Алул не стал говорить. Многим не надо говорить, они в себе и для себя. Не все человечества возникли из стадных существ, подумал он улыбнулся. Эта мысль была его мыслью, из Латорна, а не из Легиона.
- Алек, спросил он, - ты помнишь меня?
Алек качнул головой. Верзила с железным лицом и челюстью на двоих, знакомый, словно мы с ним не расставались всю жизнь.
- А я тебя помню. Будто ты был старший, а я шел в бою справа и позади.
- Врешь, - ответил Алек.
Место, где спят, почему-то зовется норой. Как сюда влезет Алек, если и мне тесно? Почему же я так за него уцепился?
Уменьшим селективность, подумал он, и это была хорошая мысль - из Латорна. Память - это просто информация, записанная в мозгу. Если она есть... Только не торопись, подумал он, пусть всплывет.
Белое небо и голубая трава. Серебро. Серебряные вспышки солдат. Серебряные стены в тяжелом дыму. Дым. Огонь. Серебряная фигурка, влетевшая в пламя. Малыш. Малышка...
Малышка, подумал он, шагая в своем ряду. Ушла неуклюжая радость, когда все легко. Легко убивать, легко умирать, легко терять своих. И только думать нельзя, потому что сплошная легкость в мозгах.
Но мы уже вышли на рубеж, и надо о чем-то думать... Страшно, подумал он. Я боюсь этого боя. Я каждого боя боюсь, но этого особенно, потому что он уже начался. Малышка, подумал он. Почему? Надо смотреть.
Он смотрел, как прошла мимо них четвертая цепь. Первые три ушли давно, а четвертая обгоняла их только сейчас.
Капельки ртути, подумал он. Вот сейчас сольются...
Он привстал на цыпочки, вглядываясь в далекий фланг. Вон там, последняя шестерка. Пять с половиной, подумал он, один человек - и тот малютка.
И тут загорелся танк.
Пятая цепь - это подарок судьбы. Он вышел из боя без единой починки и думать начал, когда еще не засверкали стены Казармы.
Значит, малыш все-таки есть, подумал он. Логика против памяти, подумал он. Я знаю Алека, каждое его движение в бою. Я знаю правила этой игры, как нельзя узнать за единственный раз. Я думал о малыше раньше, чем увидел его. В Легионе не так уж много людей. Маленьких тем более. Это больше, чем совпадение.
Какой-то цикл? подумал он. Проходишь круг и начинаешь сначала?
- Ну, - сказал Алек с усмешкой, - что ты еще вспомнил?
- Я видел малыша, - серьезно ответил Альд. - Маленького человека. Он шел в четвертой цепи.
- Что-то с тобой не то, - сказал Алек с грубоватой заботой. - Гляди, Альд!
- Давай его поищем!
- Чего это вдруг?
- Мне так нужно, понимаешь? Чтобы знать, я помню или это бред.
И Алек безропотно отправился с ним.
А в Просторе было полно. Они шли по мосткам над лежанками, вешалками и столами, и от тресков и голосов рокотало в ушах. Только в третьем секторе они нашли малыша. Он сидел за столом один, и когда Альд увидел его лицо, он немедленно встал столбом и Алек чуть не сшиб его с ног. Женщина, клянусь светилом Латорна!
Они все-таки сдвинулись с места и направились к ней, а она смотрела на них, нет, только на Алека. И это его она тихо спросила:
- Ты с Земли?
- Инта! - заорал Альд. - Инта! - и как двинет Алека в бок: - Ты что, Инту забыл, болван?
И тут железный вояка тихо взвыл и бессильно уселся на пол.
Ничего-то они не помнят, подумал Альд. Они просто поверили мне, потому что я привел их друг к другу. Не понимаю, подумал он. Начать вот так вот с пустого места, как будто бы и не рвалась нить. А если это не в первый раз? Сколько раз они находили и теряли друг друга и опять встречались - впервые?
- Инта, - сказал он с мольбой, - но хоть что-то ты помнишь?
Усмехнулась. Что-то жесткое всплыло в ее глазах, обозначилось в складке губ.
- Дождь и домик в саду. Не изводи себя, Альд. Таким, как мы, помять ни к чему.
- Я помню, - сказал ей Алек. - Я тебя потерял и больше не мог жить.
- Куда же я делась?
- Тебя распылили, - сказал Альд. - Загнали в первую цепь. Мы пошли за тобой.
Она засмеялась. Негромкий хрипловатый смех - как рыдание.
- Значит, если распылят?..
- Память стирается при переходе, - сказал Альд. - Я два дня мучился, пока вспомнил.
- Сам?
- Нестандарт, - буркнул Алек, и они опустили глаза, будто это словечко вдруг отрезало их от Альда.
- Тебе нельзя было сюда попадать, - очень грустно сказала она. - Это какая-то ошибка, что ты сюда попал.
- А ты? Все-таки женщина...
- Я стала солдатом не потому, что попала в Легион, а попала в Легион потому, что была солдатом.
- Не может этого быть, - сказал он с тоской.
- Не все ли равно? Мне подходит такая жизнь. Прошлого нет, а настоящее - бой.
- А мне не подходит, - выдавил Алек и грохнул на стол пудовые кулаки. - Игрушки, да? С одного конца доски на другой? И Сигнал в спину?
- Черт тебя принес, Альд, - сказала Инта. - Если б не знать...
И опять глядят друг на друга, словно они тут вдвоем, словно главное все решено и остались одни пустяки.
- Если опять перейдем, я тебя забуду.
- Да, - сказал Алек. - Это Альд тебя искал.
- Его уберут, - сказала Инта, и они опять опустили глаза.
- В могилу, что ли? - он заставил себя усмехнуться - зря старался, все равно они только вдвоем.
- Значит, уходим, сказала Инта.
- Куда?
- Не знаю, - сказал Алек.
Третья цепь, наш сектор впереди.
Так приятно идти, а пятерка топает за спиной, я люблю их, думала она, ничего, что с ними не поговоришь, а у черных даже нет имен, все равно они мои, мое ушестеренное "я".
В четвертой цепи она увидела их, и помахала рукой. Пятая цепь, теперь четвертая, значит, завтра они в шестой. Это хорошо. Если я... Я знаю, что должна уцелеть, но это тягостно - думать, что должна, и она замедлила шаг, чтобы Сигнал шибанул по мозгам.
Третий сектор, подумала она. После боя нас должны отвести. Мы плохие вояки, подумала она, в третьем секторе мало кто говорит, а такие и в цепи поодиночке. Паршиво, подумала она, первые цепи почти не ослабят удар, главное придется на нас.
Сигнал вывел их на рубеж, в самый центр, подумала она, опять я на острие, подумала она, а я ведь должна уцелеть, но танк уже зачадил, вот глупость, подумала она, какой дурацкий сигнал - два танка, чтобы обозначить атаку...
И то, что она давила с утра, поднялось наверх, и тошно, хоть плачь. Атака! подумала она, не бой, а обман, дурацкая игра, будьте вы прокляты, подумала она, опять у меня бой...
А игра как пожар расползалась по степи, и первая цепь уже догорала в ее огне, и Сигнал уже сдвинул навстречу огню вторую цепь.
Пора! Сигнал подтолкнул вперед, и она напряглась, одолевая его. До боли в стиснутых зубах, до капель на лбу. Тебя ломает, а ты стоишь, и пятерка топает за спиной, но цепь все-таки изогнулась, она удерживала центр, а фланги уходили вперед - пусть фланговый огонь ослабит удар. Невод, подумала она, где-то там идет третья цепь, и мы успеем ее искрошить.
И - ничего. Не приходила холодная радость боя, только стыд и глухая тоска. Сколько тех, кого я сейчас распылю, шагало рядом со мной? И сколько ожогов и ран я получила от прежних друзей?
- Надо кончать, - сказала она себе. - С этим все.
И тут начался бой.
И снова черные вихри гуляли по черной степи, и светлые тени текли сквозь роящийся мрак, и снова мы поднимались из праха, и поредевшие цепи шагали к Казарме.
Инта шагала одна. Может быть, кто-то еще догонит меня у стены...
- Я сделала все, что смогла, - сказала она себе. - Я берегла себя не больше, чем их. Они уже на той стороне, - сказала она себе, - и завтра мне в них стрелять.
Стыд и глухая тоска. Хорошо, что мне помогает боль. Мне больно, больно, очень больно, твердила она себе и вслушивалась в боль, и пряталась за ней, но боль ушла, стекла в горячий прах, и ничего не спрячешь от себя.
Меня обворовали. Все было ничего, пока был бой. Нелепый бой, бездарный бой - но бой.
Мне надо уходить, подумала она. Есть Алек - и я не хочу в него стрелять. И есть Альд... Вот дурачок, подумала она, зачем он все это распутал? Нет, это хорошо, что он распутал, я не из тех, кем можно так играть. Я им еще припомню. Она подумала, как это им припомнит, и покачала головой. Нет выхода, подумала она, мы - мертвецы, мы - копии, но ничего, подумала она, я - неплохая копия. Не знаю, как там было на Земле, но, кажется, ей очень повезло, когда меня убили.
Она подходила к Казарме одна, усталая женщина с тихим лицом, и створки огромных ворот ожидали ее. Последняя из живых входила в обширный проем, и двери Казармы сошлись за ее спиной.
А вечером мы сидели втроем, другая жизнь, подумала она, какая же я действительно я - та, что в бою, или та, что теперь?
- Я все время тебя видел, - сказал Алек, и она улыбнулась ему.
- А я вот думаю, - сказал Альд. - Этот бой... что-то тут не так.
- Дурацкий бой, - сказал Алек. - Крутят одно, как киношку.
И опять они молчали втроем, Алек видел спокойный лоб и морщинки у тихих глаз, Альд - бестрепетный взгляд и огонь непреклонной воли, прожигающий ложный покой, а Инта вовсе не видела их - Алека, которого, кажется, любит, и Альда, которому просто верит; не люди, а три боевых единицы, и надо подумать на что мы годны.
- Группа прорыва, - сказала она себе. - Прорыв, - сказала она вслух.
- Куда? - сказал ей Альд. - Это или бред или модель.
- Куда-нибудь, - сказала она. - Мы уже отошли от нормы. Значит, завтра... или скоро - первая цепь.
- Прочистка мозгов? - спросил с усмешечкой Альд. - И куда будем рваться: вверх, вниз, через стенку? Спятишь с вами, ребята! Вы что, не понимаете, что это моделируемая, а не действительная реальность?
Инта глядела на него. Ну-ну, еще...
- Не знаю, зачем моделируют наше сознание, но что это модель, я уверен. И что все прочее, - он обвел взглядом Простор, кивнул за плечо, обман, я тоже уверен. Как может смоделированное сознание выйти из модели, частью которой оно является?
- Погоди, Альд, - сказала она, - пожалей наше беспамятство. Я не очень понимаю, о чем ты говоришь, но я понимаю одно: мы слишком хорошо... повторены для такой дурацкой игры. Зачем?
- А иначе она потеряет смысл. Только мы в ней что-то можем. Единственное разнообразие: куда нас воткнут. И бой каждый раз немножко другой.
- Тогда почему же нас не выключить сразу? Отыграли свое - и выключить.
- Сотремся, - сказал Алек. - Если хоть чуть-чуть собой не побыть, сотрешься к чертовой матери.
- Ну, хорошо, - сказала она. - Но если наша... особенность так важна, значит, что-то должно ее защищать. Ведь даже при переходе мы забываем все - но не себя, так?
- Так, - медленно ответил Альд.
- А когда нас выключат, мы ведь тоже ничего из себя не теряем?
- Но... - начал было он.
- Погоди, Альд! Ты сохранил память, а мы нет, но у нас есть... - она поглядела на Алека, и тот сначала кивнул, а потом развел руками, потому что где здесь найдешь слова? - Ну, неважно, как это назвать. И это мне говорит: не может быть, чтобы наша игра... чтобы это была единственная игра. Понимаешь, пока я верила в бой... ну, он мог быть единственным. Единственное существование, единственная смерть. А так...
- Что?
- Погоди, Альд, - снова сказала она. Было очень трудно находить слова, и все-таки они были, и она даже удивилась, что помнит так много слов, и что за этими словами есть смысл, и когда она говорит, он словно бы прорастает сам по себе. - Зачем нас отключают? Если Игра не прерывается, нас незачем отключать. Пусть мы будем думать, что спим. Или просто: лег а потом утрой и бой. Так? А тут четко: отключают. И появляемся не у себя, а уже в степи. Зачем?
- Не знаю, - сказал Альд. - Не думал.
- А если в это время просто другая Игра? И мы в нее тоже играем только по-другому.
- Ну и что?
- Просто я думаю: другая Игра. А если мы в нее перейдем - какие есть - ее правила... они будут для нас обязательны?
- Черт его знает, - сказал Алек.
- А если мы просто исчезнем - и тут и там?
- Я уже умер, - ответил Альд спокойно, - и радости в посмертном существовании не нахожу. А вы с Алеком?
Она улыбнулась. Очень спокойно улыбнулась, словно речь о пустяках.
- У нас нет выбора. Завтра или очень скоро нас опять загонят в первую цепь.
- К черту! - сказал Алек. - Я - за. Сдохнем - так сдохнем, оно честней.
Инта свернула в зияющий зев коридора, и они послушно свернули за ней.
Наш командир, подумал Альд. Мне по плечо, Алеку по грудь - а все равно командир.
Круглые входы чернели со всех сторон. Сектор был пуст, и норы пусты. Странно, подумал он, а где все те, что уже перешли? Завтра они будут в строю, но где же они теперь?
Инта остановилась. Ты гляди, беззлобно подумал он, а им и впрямь не нужны слова, взгляд - и Алек уже все знает...
Взгляд - и Алек шагнул в проем. Только метнулся, лишь заступил, а отверстие уже пошло зарастать; Алек уперся спиной в один край, руками и ногами - в другой; всей его силы хватило только на миг, но тот единственный, пока они с Интой шмыгнули вовнутрь и выдернули его уже из стены. А когда проход исчез без следа, можно было поглядеть, что тут есть.
Ничего там не было. Ни стен, ни пола, ни потолка - просто слабое мерцание, обозначившее объем. Ни лежанки, ни постели, ни стола - просто серенький свет, вялым комом висящий внутри.
- У него не было имени, - бросила Инта, и Алек спокойно кивнул. Все равно не спрошу, подумал Альд, не хочу я этого знать, наверняка какая-то мерзость...
- А здесь что, не отключат? - он спросил у Инты, а ответил Алек:
- Ни черта. Продержусь.
Он взъерошенный, как в бою, как в те последние минуты, когда Сигнал уже гонит вперед, но ты еще человек, еще можешь думать.
А это уже началось. Покуда лишь духота, словно заживо закопали, подумал Альд, и это было уже удушье, он рвал на груди мундир, не могу, подумал он, сейчас...
Алек застонал. Он стоял, наклонившись, расставив ноги, словно на нем лежал неподъемный груз, и этот груз пригибал его к земле, а он все старался распрямиться, и серенький свет уже покраснел, а Инта глядела на Алека, подпирала его взглядом, они словно бы вместе поднимали проклятый груз, и Алек вдруг захрипел и сбросил его со спины.
И появился воздух.
Он просто дышал: взахлеб, в запас, на всякий случай. Он просто был жив. Сейчас, сию минуту, на этот вот миг.
- Проскочили, - сказал Алек. Нехороший был у него голос, словно он только-только восстал из пепла.
- А дальше? - спросил Альд.
- Увидим, - ответила Инта.
И они увидели.
Сначала погасли стены. Ничто не обозначало объем, но они пока были здесь, в норе. Только серенький свет еще напоминал их мир, но он уже угасал, рассеивался ни в чем, но это не было темнотой, это было каким-то смутным движеньем, шевеленьем, существованием.
- Надо идти, - сказала Инта.
- Куда?
Она не ответила. Она просто пошла вперед, и движение впитало ее.
Они шли. То, что было, дышало, шевелилось вокруг, понемногу густело. Как туман, как вода, как кисель. Они шли, раздвигая это перед лицом, и оно обретало цвет, отзывалось вспышками голубого огня, крохотные радуги трепетали на кончиках пальцев, и уже красные вспышки отмечали каждый их шаг, и теперь они сами были черными тенями среди огня, но это был уже не огонь, многоцветный и вязкий туман, и опять стало трудно дышать, но это был уже не туман, а багровая взвесь, липкой дрянью она оседала на лицах, и в этом уже были какие-то сгустки - то ли предметы, то ли тени, и они двигались мимо них.
Они шли как тени среди теней, и это было похоже на цепь, но багровое уже выдавалось наверх, собралось над головой в тяжелую тучу, и в этой туче шли перевернутые фигурки солдат, дробились, корчились, меняли очертанья, и фигуры, которые двигались мимо них, тоже меняли свои очертания; тонкие фигуры людей превращались в кусты разрывов, огненные столбы вырывали конечности из земли и, раскинув щупальца, бежали вперед; откуда-то появился танк, он мчался прямо на них, но это был уже не танк, а боевая машина с побережья; башенка излучателя вылезла из-под брони, черное жерло уставилось прямо на них, Алек прыгнул вперед, заслонил Инту, но жерло перекосилось, превратилось в зубастую пасть, плюнуло тонкою струйкой вонючего дыма, и они прошагали сквозь танк, словно это был туман; сон, подумал Альд, Казарме снится, но тени уже ушли, перед ними была стена, и они прошагали сквозь стену; просто вошли в нее, как в черный туман, а потом туман разомкнулся, и не было никаких стен - только лазурная степь во все концы и белесое небо над головой.
3. ГОРОД
- Прорвались? - с сомнением спросил Альд, и Инта глянула на него. На него. На Алека. Опять на него. И принялась хохотать.
Они хохотали как дураки - до слез, до икоты, до боли в боку. Потому что они прошли. Потому, что серебряная чешуя Легиона растаяла без следа, и каждый из них был такой, каким он покинул свой мир.
Алек - весь пыльный и небритый, в форме, выгоревшей добела.
Инта - статуя из черного камня, затянутая в блестящий мундир.
Но Альд... вот кто красавчик и франт! В обрывках голубенького комбинезона, с цветастым платком на курчавой гриве, с ножнами на поясе, с пустой кобурой на бедре...
- Нич-чего себе! - сказал Алек. - Хорош!
- Полгода в горах, - ответил Альд и невесело усмехнулся. - Ладно, не нравлюсь, так на Инту гляди.
Алек поглядел. И покачал головой. И показал на три золотых шеврона.
- А это что?
- Коммодор.
- Флот?
- Космический, - очень сухо сказала она.
Алек насупился, но зато усмехнулся Альд. Стоял и глядел, качаясь с носка на пятку, и к его усмешке очень бы пошел лучемет.
- Ну? - ответила Инта его враждебному взгляду. - Как там зовут твою планетку?
- Латорн.
- Первый раз слышу. Успокойся, с вами мы не воюем.
- В твое время, - спокойно отозвался он.
- Боюсь, что нам не до захватов. Тут бы самим отбиться!
- Ты зря волнуешься, Инта. Я понимаю: тебе никто не приказывал нападать на Латорн.
- Мне никто не приказывал и защищать Ордален, - сказала она надменно. - И никто не приказывал встречать с тремя крейсерами эскадру. Я погибла у Ордалена в 204-м году, и откуда мне знать, что было потом!
Повернулась и куда-то пошла, и они привычно затопали вслед.
Они шли по как будто живой, неспокойной траве, и с белесого неба как как будто бы чуть пригревало. Было очень приятно идти: не в строю, не в цепи, не в бой, не в Казарму - куда-нибудь.
Они шли и молчали, и молчанье нарушил Альд, потому что тут нечего и не с кем делить:
- Чего-то слишком легко мы прорвались.
- Мы не прорвались, - сказала Инта. - Это просто другая игра.
И они увидели Город. Они подходили к Городу, а он приближался к ним. Сначала плотная кучка башен. Потом башни раздвинулись, расползлись, выпустили поросль домов. Потом раздвинулись и дома, открывая прорехи улиц.
Мы шли по истоптанной мостовой, по стертым усталым камням, и к нам подползали дома...
- Это ловушка, - сказал Альд.
- Просто Город, - сказала Инта, - только тут никто не живет.
Алек не сказал ничего. Просто город или просто ловушка, но я тут уже бывал. Взаправду или во сне, но мы сейчас повернем, а там будет дом-утюг и полосатый навес...
И они повернули; там был дом-утюг и полосатый навес, и у входа кто-то стоял.
Сейчас он окликнет меня...
- Алек! - крикнул тот, у дверей. - Ночь творения! Алек!
Почти человек, в Легионе сошел бы за земляка...
- Ты что, не узнаешь?
- Нет!
- Только выскочил?
Алек опять промолчал. Глядел на него сверху вниз и поигрывал желваками. Хряснуть, что ли, его по башке, чтобы не веселился? Если ты ушел, так чего ты здесь? Или это и вся свобода?
- А вы что, вместе? Так и рванули?
- Ага, - ответил Алек. - Так и рванули.
Знать бы, откуда я это помню, когда я ходил по этим улицам и заходил в этот дом...
- Что? - спросил незнакомый, - не понимаешь? Пошли к нашим, поймешь.
И они спустились в подвал.
Там были простые столы и простые скамейки, и горел настоящий огонь. Там были люди - так много людей, что разбегались глаза, одни только люди без щупалец и чешуи, и взгляд терялся в однообразии лиц, хоть лица эти были не на один лад, и люди эти наверняка были с разных планет, но после Простора...
Они вошли, и шум голосов притих, и лица поднялись к ним.
- Ребята, - сказал провожатый, - наших прибыло! Этот из моей шестерки. Алек...
- Инта, - сказала она.
- Альд, - представился Альд.
Лица качнулись, что-то бодрое рявкнули глотки, мы спустились еще на ступеньку, поближе к огню, нам улыбались, к нам тянулись руки, и когда мы уселись на могучей скамье, перед нами уже стояли плошки с едою, и пузатый кувшин разливал по стаканам густую струю.
Вот оно что, подумал Алек. Теперь я помню, когда это было, и помню, что было потом. Инта...
Он поглядел на нее и отвел глаза. Тихая женщина со спокойным лицом, а в глазах - только отблеск огня.
А Альду уже хорошо. Рот до ушей, стакан в кулаке, и его уже хлопают по плечу, и он подмигивает в ответ.
- Ты что, совсем меня не помнишь? - спросил поводырь. - Меня зовут Алдар. Двенадцать боев...
- Приятель! - угрюмо ответил он. - Я, может, двести кругов по двадцать боев... а ты двенадцать!
- Ты зря не веришь, - сказал Алдар, - тут все свои.
На свету у него были голубые глаза, а тут стали черные с кошачьим зрачком, и видно было, что он - нормальный мужик, и, наверное, нам хорошо сиделось в Просторе. Не до тебя, подумал Алек, если это будет сейчас... Я только пригубил стакан, подумал он. Совсем дрянное винцо, но как я о нем вспоминал...
- А из третьего сектора тут есть? - спросила Инта, и кто-то заржал.
- Не понимаю, - холодновато сказала она, тоненький холодок, как льдинка за пазуху, и он остудил смех. - Я была в третьем секторе, сказала она, - и мои были все без имен.
Вот тут они отвели глаза. Вот тут они нас зауважали, потому что ни в жизни, ни в бою нет страшнее тех, что без имен.
- А вы что, тут живете? - спросил Альд. Сам твердил про ловушку, а тут размяк, даже сдернул свой дурацкий платок и тихонько пихнул в карман, только концы наружу.
- Тут и живем, - сказал ему хмурый верзила. - А как живем, сам увидишь.
- И все из Легиона?
- А то откуда?
- А почему вы здесь? - спросил их Альд. - Неужели вам некуда уйти?
- Сам увидишь, - сказал Алдар. - Тут нормально, - сказал он. Правда, теперь похуже. Совсем обнаглели, сволочи, - сказал он.
Алек отхлебнул из стакана. Дрянное были винцо, терпкое, как тогда, но теперь я его допью, подумал он, пусть хоть это не как тогда, и вино тягучей струей ушло в него, обернулось теплом, а огонь шевелится, высвечивая то носы, то глаза, то пузатый бок кувшина, и все мы за этим столом свои, и за тем столом - тоже свои...
-...Из нашего сектора, - говорил Алдар. - Эх, жаль, рокирнулся, когда теперь объявится...
- А по-моему, не успел, - сказал другой, - их с Бидом накрыло.
- Бида точно накрыло, а он рокирнулся. Я сам видел.
А за углом стоит джип, подумал Алек. Сейчас я допью вино, и надо будет бежать. Тимсон задел меня автоматом, подумал он, и я его обложил, а через полчаса мы лежали вдвоем, и Тимсон был уже мертв, а я еще нет. Не хочу, подумал он. Если это будет сейчас, то пусть по-другому, чтобы только не было грифов...
Бахнуло вдалеке. Хорошо бахнуло, с оттяжкой, и стаканы заплакали на столе. Мы замолчали. Просто подняли головы и стали слушать: все или еще?
- Уже! - сказал Алдар. - Посидели, называется!
Они уже бежали наверх с лучеметами под рукой. Вот и все, подумал Алек, лишь бы не как тогда...
Раз-два - и мы наверху, и низкий вкрадчивый транспортер порыкивает у дверей. Раз-два, каблуками по металлу, местечко для Инты; он смутно видел ее лицо и вдруг понял: стемнело. Когда же успело стемнеть, если только что было светло? Хоть солнца не будет, подумал он, проклятое солнце...
А транспортер уже задрожал, зашлепал гусеницами о камень, и дома в испуге шарахнулись прочь, мы мчались, не зажигая фар, и было совсем темно, но что-то, шипя, полыхнуло над ними, и белый огонь обозначил нас. И мы посыпались через поручень и побежали прочь, и тут в машину влепило. Багровый столб стоял за спиной, и черные клочья летели вверх, а потом вниз, и это было не только железо.
- Инта! - окликнул он. - Инта!
- Порядок, Алек, - спокойно сказала она.
- Альд?
- Вот это дело, - сказал Альд. - Куда теперь?
Никуда, подумал Алек, теперь никуда, потому что на нас стеной идет огонь, нет, это просто движется цепь и подметает все из лучеметов, и кое-кто из наших открыл ответный огонь, не успеем, подумал он, а Инта уже ползла на фланг, зачем? подумал он и пополз за ней, но цепь охватила нас, и мы тоже стали палить, и даже прожгли просвет, но он сомкнулся, и огненная струя прошла перед самым лицом, спекая землю.
Не хочу! подумал он, не отдам! и что-то шевельнулось внутри, какая-то смутная память, как будто бы он не раз... И он уже вспомнил как; тяжелая темная сила толчком поднялась изнутри, готовая унести, но он выгонял ее из себя, вытаскивал наружу, чтобы оно накрыло Инту и Альда, и красный язык огня лизнул невидимую броню, и тогда он рванулся назад - в не сейчас, в не так.
Они подходили к Городу, и Город тянулся к ним. Сначала плотная кучка башен. Потом башни раздвинулись, расползлись, выпустили бурую поросль домов...
- Стойте! - крикнул Альд. Огонь, темнота и теплый ствол лучемета в руках...
Под белым небом лежала лазурная степь, и только Город темнел впереди.
И теплый ствол лучемета в руках...
- Алек, - спросил он, - это было?
Алек кивнул. Стоял и молчал, огромный и надежный, а под глазами круги, а в глазах тоска, и лучемет уже заброшен на спину.
- Было, - сказала Инта и поглядела в глаза. Ненавистная форма и золото на рукаве, но все это так далеко, словно и не было никогда. Никогда - Латорн. Никогда - жизнь. Только Город и степь, и лучемет в руках.
- Это не Легион, - сказала она. - Но и только.
А Алек угрюмо молчал. Что он об этом знает? подумал Альд. Что и на что мы сменяем?
- А если не в Город? Что скажешь, Алек?
- Все равно. Ребята - не дураки. Если б так просто...
А Инта вдруг засмеялась. Короткий недобрый смех и темный огонь в глазах.
- Каждому свое, так? Ну что же, это второй вариант. Если хочешь...
- Хочу, - ответил Альд.
И Город остался сбоку, сбился в тяжелый ком, спрятался за горизонт, и только голубизна и белесое небо...
Что-то должно случиться, подумал он.
И ничего не случилось.
Они просто шли, и было, как в жизни: голод, жажда и тяжесть в ногах; мы живы, подумал он, вот чепуха, я знаю, что это обман, но так хочется верить...
Он вскинул голову - тревога? нет, радость. Воздух ожил и запахло дымом - не мертвою гарью пожарищ, а сладким дымком костра.
И они добрели до костра. Совсем небольшой, игрушечный костерок, и люди сидели вокруг него, а нелюди в стороне.
- Свои! - негромко ответил он, и лучеметы отправились по местам, а люди раздвинулись, пропуская пришельцев к огню.
Их никто ни о чем не спросил. Им просто налили из фляги воды и сунули Алеку полупустой котелок.
И удивление до немоты, потому что вода вливается в рот, и ты глотаешь ее, и чувствуешь, что ты жив. И даже испуг, когда ощущаешь вкус - почти забытое чувство: вкус еды, и голод, который подстегивает тебя, и скрежет ложки о дно котелка.
Совсем как в жизни, подумал он, жалко, что не в горах...
Он встрепенулся, откинув сон. Игрушечный костерок умирал, и люди молчали возле огня, а непохожие на людей в стороне. А Алек спит. Уткнулся в колени лбом и заснул, а Инта сидит с оружием под рукой, готовая ко всему...
- Меня зовут Альд, - сказал он соседу, и сосед поглядел на него. У соседа было чудное лицо: зеленые глазки в багровой шерсти и челюсть, скошенная назад.
- А я - Эфлал, - ответил он.
- Чего мы ждем?
- Тем, чего еще?
- Зачем?
- А вы что, не на прорыв?
- Не знаю, - ответил Альд. - Мы еще ничего не знаем, - сказал он. Только из Легиона.
- А в Городе были?
- Да. Успели подраться. А потом прижало и...
- Рокирнулись? Лихо с первого раза.
- А что это значит?
- Через время, - сказал Эфлал. - Это когда назад. А можно форсануться - это вперед. Только трудней.
- А зачем? - спросил его Альд. - С кем вы воюете? За что?
- Ни с кем, - ответил Эфлал. - Тут без времени. Надоело, - сказал он.
- А прорыв?
- Не знаю, - сказал Эфлал. - Куда-нибудь. Надоело.
Умер костер, только угли еще живут, но из них уходит багровый свет, и смерть подползает к нам. Темнота без звезд, без ветра, без голосов. Я не жалею, подумал он, ни дня, ни часу не выкинул бы из жизни. Только война... война - не моя работа, подумал он. Ненавижу войну, подумал он, просто это есть у меня в крови, я не верил в такое наследство, но, оказывается, это есть, предки мои - далхарские пираты - передали мне этот дар. Я умел воевать, хоть ненавижу войну, и последний упал на том перевале, расстреляв свой последний патрон. Неужели за это? подумал он. Неужели я недостоин просто смерти? Простого и честного Ничто?
А небо темнело. Сгорело, спускалось, сгущалось в беззвездную ночь, и надо идти. Он глянул на Алека, но тот уже был на ногах, и Инта была рядом с ним. Могучие нечеловеки подняли тяжелые трубы, и черная степь приняла нас в себя.
Мы шли. Было очень темно, и не сразу привыкли глаза; темнота наверху и темнота впереди, и красные искры уже зароились в степи.
Мы шли, слившись в цепь, молчаливою одномыслящей массой, и только шуршала трава, и гремели шаги больших.
А из красных искр уже выросли красные вспышки.
Остановились. Те, что несли орудия, спокойно и четко приладили их на опоры, и трубы плюнули красным огнем; засвистело над головами, но мы уже шли вперед, и их снаряды легли у нас за спиной, а наши накрыли кого-то; столб пламени встал впереди, и клочья летели в огне, но мы уже вскинули лучеметы и шли, прожигая дорогу, а степь отвечала огнем, и кто-то упал, но мы шли вперед, прожигая дорогу, ответный огонь ослабел и, кажется, мы прорвемся...
Они рубанули нас справа. Подпустили и дали огня, и Альд увидел, как наши вспыхивают на ходу, и факелами рушатся на траву, и кружатся, и гаснут, но Инта уже побежала на фланг, и мы несемся за ней, а цепь все идет вперед, и мы прорвемся, прорвемся! но это уже пришло: рев моторов и рев разрывов. Снаряд разорвался над цепью и Альд увидел все: несущиеся транспортеры и дальний набросок башен; злость и тоска, но об этом некогда думать, только одно осталось, и он ухватился за время, за это проклятое неподатливое время, сжимая его в комок, и оно поддалось, и стало сжиматься, свиваясь в упругий кокон, и он охватил им себя, а потом Алека и Инту, и рванулся отсюда прочь - в не сейчас, в не так...
И они подходили к Городу, а Город тянулся к ним...
- Ну что, - сказала Инта, - круг замкнулся? Альд промолчал, и Алек хлопнул его по плечу.
- А здорово мы в себя палили! Во дают, а? Похлеще, чем Легион!
- Смешно, - отозвалась Инта. В самом деле, смешно. Интересно, могу ли я себя победить?
- К черту! - сказала она. - Объявляю перемирие. Не хочу воевать с собой, - сказала она. - Боюсь, что я себя пристрелю. Не терплю самоубийц, - сказала она.
- А вторая ты? - спросил ее Альд.
- Попробуем объясниться. Раз мы смогли в себя стрелять, сможем и говорить.
- А договориться? - спросил Алек. - Черта два я с собой сговорюсь!
- Вы спятили, ребята! - сказал Альд. - Рыбы небесные - и только!
- Ну и что? - сказала она. - Надо идти до конца.
А время уже сжималось вокруг. Они сжимали его все вместе, стягивали в упругий ком, в тяжелую душную скорлупу, и стало уже невозможно дышать, как тогда, в норе, подумал Альд, вот что это было, но время уже вырывалось из рук, распрямилось огромной пружиной и вышибло их далеко вперед. И они к костру...
- Свои! - негромко ответил Альд, и лучеметы отправились по местам, а люди раздвинулись, пропуская пришельцев к огню...
- Стойте! - воскликнул Альд. Не тот, что еще подходил, а тот, что сидел у огня. Он уже не сидел, а вскочил. И Алек, что спал у огня. Он уже не сидел, а вскочил. И Алек, что спал у огня, уже не спал, а держал в руках лучемет, но Инта, что была у костра, положила руку ему на плечо.
- Тише, - сказала Инта - та, что пришла.
Они обе глядели друг на друга, не отрывая глаз.
А я еще ничего, подумала вдруг она. Оказывается, меня еще можно любить.
- Мы уже были там, - сказала она - себе. - Мы пошли на прорыв, а вышли к Городу. Мы шли из степи, а они вышли из Города, и начался бой тот самый. И мы палили в себя с обеих сторон - пока не поняли...
- Ты врешь! - зарычал Эфлал и выпрыгнул из-за костра. Он, и вытянувшись, был ей по грудь - сутуленький гуманоид в багровой шерсти, и глазки его горели зеленым огнем.
- Посмотри на нас, - спокойно сказала она. - На меня и на нее.
- Это. Может. Быть. - рокотнул другой - огромный и черный. - Во времени. Я. Встречал. Себя.
- Врешь! - прорычал Эфлал. - Можно вырваться! Можно!
Они уже все окружили нас - и те, что сидели рядом с огнем, и те, что поодаль - они сдавили нас плотной стеной, душной, как кокон из времени, источающей ярость и страх, и мы - все шестеро - встали плечом к плечу, и уже не понять, кто из нас кто.
- Стойте! - воскликнул Альд (мой или ее) - Не будьте дураками, ребята! Давайте разбираться. Чего вы хотите? - спросил он нас - меня и меня - и я поняла, что это другой Альд. И я не стала отвечать - пусть он ответит себе.
- Вырваться, - ответил ему мой Альд. - Надоело ходить по кругу.
А Алеки хмуро глянули друг на друга и уставились на нас - меня и меня.
- Ты говоришь: мы были с обеих сторон?
- Да, - ответил он - себе. - Наверное, в Городе не так уж много... нас. Наверное, все мы деремся с обеих сторон. Прыгаем по времени, пока не сойдемся в одном мгновеньи.
Здорово говорит! подумали мы - я и я - и улыбнулись ему. Я только лишь становлюсь собой и начинаю думать, как я, а он свободен. Если мы вырвемся, подумали мы - я и я - он крепко припомнит мне свой Латорн.
- Ребята! - сказал мой Альд толпе - этим взглядам и этим лицам, и этому облаку злобы и страха. - Вы поймите: нас трое. Поодиночке и мы бы не догадались. Но нас трое, и мы думаем вместе. Алек! Ну, что ты молчишь, как колода?
Алеки усмехнулись и положили руки каждый на свой предмет. И сказали, недобро прищурясь в толпу:
- А ну, расступись, кто жить хочет. С меня хватит. Наигрался.
И пошли вперед - плечом к плечу - раздвигая нам путь в толпе.
- Стойте! - рявкнул Эфлал, и они обернулись к нему и лучеметы хмуро уставились на него. Но он не испугался - эта обезьянка с багровой шерстью, и обе мы - я и я - почувствовали, что он - командир, офицер, собрат. Ат-ставить глупости! Все мы тут на-игрались! Т-ты! - длинной когтистой лапой он почти дотянулся до нас и пришлось поглядеть друг на друга, чтоб не сдернуть с плеча лучемет. - Знаешь выход?
- Нет, - ответили мы - я и я - и опять поглядели друг на друга, и она кивнула, уступая мне разговор.
- Мы пришли, чтобы остановить себя, - сказал я им. - И, наверное, шестеро могут больше, чем трое. Если мы вырвались из Легиона...
Как он глядел на нас, этот рыжий зверек! Адмирал, подумали мы - я и я - не меньше, чем адмирал. Неужели его как и нас гоняли с доски на доску в Легионе? Смешно, но мне вдруг захотелось стать во фрунт: руки по швам, и отвечать по уставу. Стыдное, сладкое чувство, но это вернулась я, именно я, та, что когда-то...
- Значит, сквозь время? - спокойно сказал Эфлал. Старая школа: спокойствие после разноса, кипяточком - и под холодный душ. Его зеленые глазки прошли по толпе, отодвинув ее назад и стало возможно дышать. И я почувствовала, как легко подчиняюсь его воле, я не знала, куда он меня поведет, но знала, что я пойду.
И только Альды торчали особняком, красивые упрямые оборванцы, и я испугалась за них, потому что если Эфлал...
- А ты? - спросил у них командир.
- Смотря куда, - ответил какой-то Альд.
- Куда-нибудь, - угрюмо сказал Эфлал. - За кольцо.
- Годится!
А время уже сжималось вокруг, и мы опять поглядели друг на друга - я и я - и схватились за руки, потому что я скоро останусь одна, единственная я, которая есть на свете. Какой уже нет на свете, подумала я, и наши руки сжались еще тесней. Я скоро останусь одна, подумала я - она, и буду только я, одна в своей скорлупе...
И нас уже не было - обеих - и не было всех остальных, не было совсем ничего, только тяжесть и духота, но и тяжести уже не было; небытие, несуществование, но я где-то была и как-то существовала, и знала, что я есть, и я существую, но тьма вдруг разлетелась горячим огнем, и я, наконец, перестала существовать.
4. ЛАБИРИНТ
Открыла глаза - и белый безжалостный свет... Высадка на Гианте. Мы десантная группа, черные на белом, и надо смести все огнем, пока не смели нас...
Она засмеялась. Короткий безрадостный смех, ведь после Гианта был Ивхар и был Ордален. Я помню - значит я существую, а если я существую, это значит, надо идти.
И она поднялась и пошла, черная на белом, и нет ни земли, ни неба, только безжалостное сияние и блестящая твердь под ногами.
- Алек! - закричала она. - Альд! - и слова угасли у самых губ, истаяли как дымок.
- Алек! - кричала она. - Альд! - но ни ответа, ни эха, и что-то толкнуло в грудь изнутри - холодный, костлявенький кулачок. Страх? подумала она, неужели страх? - и это было приятно, человеческое и живое: если страшно - значит, есть что терять.
И она пошла скорей, потому что страх все толкал изнутри, и ей не хотелось его терять. Облегчение новизны: все остальное было, и можно все угадать наперед, даже то, чего не было, и чего нельзя угадать.
Но и в этом тоже нет новизны: крик, гаснущий прямо у губ, и затихающий робкий страх.
Мой первый корабль, подумала вдруг она, старушка "Арит", тихоход планетарной охраны. И нежность: как я его любила!
Всего-навсего командир боевого расчета, лейтенантик с вылетом по зачету...
Нас бросили в печь отвлекающего маневра, мишень, разменная пешка в начале игры. А если бы я не стреляла? подумала вдруг она, но как я могла не стрелять, если была жива и генераторы были заряжены к залпу? Мы потеряли ход, и корабль горел, но огонь еще не дошел до боевого отсека, и цель сидела как раз на кружке наводки. Райдер - линкор класса ноль, ох, какая роскошная цель, он вспух далеким облачком света, и в нас всадили очередной залп.
- Как я могла уцелеть? - спросила она себя. - Мы были в скафандрах, но что такое скафандры, когда корабль превращается в свет? И все-таки я плыла среди звезд, и голос О'Брайена глухо метался в шлеме. Мой первый помощник, вечный сержант, проклятие всех командиров. В бою он держался, как надо, а теперь он меня поливал, полоскал в ядовитом настое ругательств, я даже не понимала, что он говорит, знала только: нельзя отвечать, и мне стало легче, когда он умолк. Оборвалось на полуслове, и я поняла: умер. Одна, как сейчас, подумала вдруг она, но тогда ведь не было страха, только тоска, потому что погиб мой корабль и умерли все, с кем я прослужила полгода, потому что я не могла не стрелять, хоть и знала, что убиваю нас всех, и знала, что это случиться еще не однажды: я буду любить корабли и людей, и буду стрелять и стрелять, убивая всех нас...
- Алек! - кричала она. - Альд! - и слова угасали у самых губ, и только белое и пустое...
- Что я такое? - спросила она себя. - Неужели я только затем, чтобы драться и убивать?
- Я - женщина, - сказала она себе. - Я - женщина! - закричала она, и слова угасали у самых губ. - Я - женщина, - прошептала она и прикоснулась к груди.
Грубо и жадно ее руки стиснули грудь, но мундир отвердел, защищая от боли, и безумная мысль: надо вырваться из мундира, сбросить его и стать тем, что я есть.
И безумный страх: мундир - это и есть я сама. Страшнее, чем потерять свой дом, больней, чем остаться без кожи. Мундир - это вся моя память и вся моя жизнь. Я не хочу быть собой, тем, что я есть - без мундира. Мягкая, беззащитная плоть и ничем не прикрытое сердце...
- Алек! - кричала она. - Альд! Я найду их, и мы прорвемся.
- Мы прорвемся, - сказала она себе, - и я отыщу того, кто это придумал. Бог или черт, - сказала она себе, - но он мне заплатит за то, что я существую.
Серое небо и серый песок. Он лежал на песке и серая пустота... Уже? Он медленно сел и увидел, что он один. Серое небо и серая вода, и он один...
- Инта! - сказал он. - Альд!
- Инта! - взорвалось внутри. Отчаянный безнадежный крик сквозь времена и сквозь миры: пусть и меня не будет, раз ее нет, я не могу без нее!
- Я не могу без нее! - закричало в нем, и он рванулся назад, назад и назад, сквозь миры и сквозь времена, и черное небо мелькнуло над ним, мелькнуло и погасло, раз здесь ее нет, и он рванулся опять, назад и назад, сквозь миры и сквозь времена, и белое встало над ним, над ним и вокруг него, и тут он увидел ее - черную в белом, тоненькую фигурку в слепящем Нигде.
Она побежала к нему.
Он сделал шаг на мягких тряпичных ногах, но ноги согнулись, он молча стоял на коленях и глядел, как она подбегает к нему. Не радость и не боль, а блаженная пустота: я ее отыскал, и она со мною. Пока.
Мы стоим на коленях, глаза в глаза, и горькая нежность... Эти отчаянные глаза и отчаявшиеся губы, неужели мы все-таки живы? подумал он, но если мы живы, я тебя потеряю. Только мертвые не предают, подумал он и обнял ее за плечи, нет, он обнял только мундир - неподатливое и ледяное, словно под этим нет тела.
- Погоди, - тихонько сказала Инта. - Погоди, - сказала она торопливо, и мундир раскололся и стек с нее.
В первый раз он увидел это смуглое тонкое тело, полудетскую грудь и белый звездчатый шрам под плечом.
Они лежали, сплетенные, в бесконечном слепящем Нигде, и страсть приходила и уходила, и даже когда наступал отлив, он не мог ее отпустить, потому что она уйдет, он знал, что она уйдет, и не будет беспощадного тонкого тела и сухих беспощадных губ, и звездчатого рубца над маленькой твердой грудью, и он все сжимал ее, сплетал ее тело с собой, чтоб между ними не было даже кожи, потому что она уйдет, я опять ее потеряю, и она отвечала ему торопливо и исступленно, словно спешила дожечь отведенные ей минутки, и когда они все дожгли, она ушла.
И мундир проглотил ее.
И они сидели вдвоем, и Алек не мог ее даже обнять, потому что броня мундира, как стена, разделила их.
- Прости, - сказала она устало, - я только то, что я есть.
- А что ты есть? - вопросом ответил он. Ее невозможно обнять, но можно глядеть на нее, и он глядел на нее, обиженный и счастливый; спокойный лоб и спокойный взгляд, и только в губах еще что-то от той, неистовой и беспощадной.
- Урод, - спокойно сказала она. - Военный в одиннадцатом поколении.
- А я все равно тебя люблю.
- Наверное, я тоже тебя люблю насколько мне это дано. Я - просто машина, - сказала она. - Рожденная для войны, воспитанная для войны, живущая войной.
- А я все равно тебя люблю.
- Не мучай меня, - попросила она. - Я вырвалась и, может, сумею опять, но я - только то, что я есть.
И оба мы знаем, что это вранье. Ты просто боишься, мой командир. Боишься, как глупенькая девчонка, которую я затащил в постель.
Все это неправда, Алек, я просто боюсь. Оказывается, я очень боюсь свободы. Мундир - это мой наружный скелет, пока я в мундире, все безвариантно: я знаю, что я такое, зачем я и что мне делать. Но если я откажусь от своей брони, то что я такое? Зачем я? Что мне делать?
- Надо искать Альда, - сказала она вслух.
- Не надо, сам найдет.
Серое небо над рыжей землей. Он лежал на иссохшей рыжей земле и глядел в тяжелое серое небо. Немногим приятней, чем белое и голубое.
Он вскочил и увидел плавную цепь холмов, утекающих к зыбкому горизонту. Что-то серое морщилось в округлых горбах, ветер, подумал он, здесь настоящий ветер, и ветер пахнет какой-то травой, сухою и горькой. Я один, подумал он, куда меня занесло?
- Алек! - крикнул он. - Инта! - и вялое эхо не спеша шевельнулось вдали.
- Алек! - кричал он. - Инта!
Никого. Надо было куда-то идти, и он куда-то пошел. Тишина и безлюдье, только ветер ерошит траву на склонах, но откуда-то появилась тропинка и повела его вниз, в лощину, а потом потянула наверх. Что-то странно знакомое, знакомое нехорошо и тревожно: черный зубчик, отравленное острие в серой мякоти низкого неба. Корабль. Вот таким я впервые увидел его с вершины Заргиса.
И сразу он почувствовал, что он безоружен. Только пустые ножны на поясе да кобура на бедре.
Он усмехнулся. Жестоко и безрадостно усмехнулся и пошел поскорей. Мертвого не убьют, а я еще может быть...
Кончилась тишина, теперь впереди было шумно. Грохнуло раз, другой, рыжий всполох встал над рыжим холмом, черный дым заклубился в небо; ветер сразу вцепился в него, разорвал на полосы, поволок; крики - теперь уже близко; Альд сошел с тропы и пошел по низу; здесь не было хороших укрытий, но сноровка уже вернулась к нему. То, чему он никогда не учился, но оно вдруг явилось само, словно многие поколения спало в генах и ждало только войны, чтобы себя показать.
Топот. Они бегут по тропе, и нельзя оставаться внизу. Наверх, пересечь тропу, затаиться за поворотом; здесь дожди вымыли землю из-под корней и можно вжаться в рыжую стену.
Они пронеслись - несколько странных существ в безмолвном и отчаянном страхе, и вот уже он, в черном мундире, с лучеметом на сгибе руки, с пустым и цепким взглядом носителя несвободы старательно топает мимо меня.
Альд прыгнул сзади и сшиб его с ног. Все правильно: лучемет отлетел, и теперь только сила против силы, только выучка против инстинкта. Ну-ка, убей мертвеца! Ненависть полыхнула в нем, счастливая ненависть, дорвавшаяся до мести. Нет боли - есть лишь чужая кровь и стекленеющие чужие глаза. И когда он встал, было чуточку жаль, что это кончилось так скоро. Он еще не за все отплатил...
Кому? подумал он. Мертвецу? И тут он сразу почувствовал боль. И тут он увидел, что он не один.
Кучка этих существ стояла в сторонке и смотрела на них - на него и на мертвеца. У них были круглые птичьи глаза, и один держал в руках лучемет. И лучемет тоже глядел на него. Альд отпрыгнул, и огненная струя опалила место, где он только что был.
За что? тоскливо подумал он, но дуло опять отыскало его, и Альд что есть силы рванулся прочь - в не сейчас, в не так.
...А там была ночь. Чужая ночь и чужие звезды, и все еще клокотало в нем.
- За что? - спросил он свирепо - и громко расхохотался, и смех беспомощно и одиноко угас среди темноты. Требовать логики от кошмара? Справедливости от издевки? Здравый смысл не годиться для искаженного мира. Вот Инта - та бы даже не удивилась...
Инта, подумал он, Алек. Кажется здесь их тоже нет. Надо уйти из этого мира, но любопытство вздрогнуло в нем: зачем меня сюда занесло? И что меня ждет среди этой ночи?
Никуда не пойду, пусть отыщет меня само.
Он стоял и глядел на чужие звезды; незнакомый рисунок созвездий, все непонятное и чужое, но это звезды, я вижу звезды, подумал он умиленно, не может этого быть но это есть: огромная и просторная ночь, густая трава под ногами, и воздух пахучий и живой, живительный запах ночи. И все это очередной обман, одна из хитростей лабиринта. Крысы, подумал он, мы трое лишь крысы в лабиринте, и мы должны пройти лабиринт, чтобы добраться до приманки. А какая это приманка? Смерть.
Он улыбнулся и сел в траву. Прохладная и живая трава, он нежно гладил ее рукой, травинки скользили между пальцев, и кто-то зашевелился в траве, настроил скрипку и запиликал.
Самое странное из приключений, потому что здесь со мной ничего не случиться.
Он сидел на траве и смотрел на звезды, и простые, ясные, четкие мысли... Словно я - это я. Словно не было никакой войны, и я свободен. А могу ли я быть свободен? подумал он, и могу ли я быть собой? Но что это значит: быть собой? Кем собой?
Он напрягся, и тот прежний, почти забытый, поднялся на поверхность и стал рядом с ним. И тоскливое удивление: нас никак нельзя совместить. Вот он рядом, стоит и смотрит с сожалением и тревогой и никак не может меня понять. Я и сам понимаю его с трудом, потому лишь что смутно помню то, что было простым и ясным... нет! Единственным и бесспорным. Миг назад я убил врага. _О_н_ не стал бы его убивать. Да, вмешался бы. Постарался бы обезвредить - но убить? Не раздумывая, не сомневаясь - потому лишь, что это враг. Нет. Тот, кто ценит свою жизнь и свою свободу, уважает чужую свободу и ценит чужую жизнь. Отнимающий жизнь отнимает чужую свободу, право выбора, право распорядиться своею судьбой.
Детский лепет, подумал он, но ведь это основа жизни. Я никогда бы не смог думать, как прежде, потому что уже привык убивать. Потому, что меня коснулась война, и я изувечен. А другие? подумал он. Те, кому посчастливилось выжить, как они будут думать и как они будут жить? И что они сделают со своею жизнью? Латорн, в тоске и смятении подумал он, что с ним будет, что они сделают с ним? Неужели он станет когда-то похожим на Землю?
Тихая кроткая ночь окружала его, но он сидел, зажав в кулаке травинки, и горькие, четкие мысли...
Могла ли война изуродовать все поколение?
- Да, - сказал он себе, - могла. Сначала она убивает честных, потом храбрых, и выживает только тот, кто усвоил урок. Скверный урок: своя жизнь всегда важнее чужой, и прав только тот, кто умудрился выжить.
- Дурак! - сказал он себе и заставил себя усмехнуться. - Что ты тревожишься о Латорне? Может быть он уже мертвее, чем ты. А если нет...
- А если нет, - сказал он себе, - тем более нечего волноваться. У нас нет привычки к войнам, мы были цивилизованны и разумны, и если мы победим... что значит одно поколение? - сказал он себе. - Представь, сколько поколений надо было сломать, чтобы на свет могла появиться Инта. И сколько еще поколений надо было сломать, чтобы такие, как Алек и Инта пришли убивать на Латорн. Все будет нормально, лишь бы мы победили...
Он вскочил и в последний раз принял в себя эту ночь - просторную, полную звезд, голосов и запахов жизни - самое странное из приключений: мгновение смысла среди безумия. А еще через миг он бросил себя сквозь времена и миры, сквозь... сквозь... в красное и зеленое, но здесь их нет, и опять рывок - серое и дождь, но это снова пустышка, и надо собрать все силы, все до капли, и первый страх: а вдруг я их не найду? и первую тревогу: что со мной будет, если я их не найду? - все, все в упругий тяжелый ком, до темноты, до удушья, и снова рывок, но сил уже нет, ты вязнешь, ты рвешь в отчаяньи вязкие нити - и белый-белый, мертвый, пустой мир? пространство? но в белом, пустом и мертвом две черные, будто обугленные, фигурки.
Он сидел, бессильный, словно мешок с тряпьем, и они подбегали к нему. Твердая рука Алека, тревожный взгляд Инты - и он ответил им вяло и облегченно:
- Ну вы и забрались, ребята!
Да уж, забрались, подумал Алек, поганое место, но лучше бы не уходить, потому что где-то внутри он знал: это не повториться. Это могло быть только здесь, но мы отсюда уйдем. Вот Альд очухается, и уйдем...
- Странно, - сказал Альд, - почему нас так разбросало? Вырвались вместе...
Я усмехнулся, Инта пожала плечами. Глупое слово "почему", будто и здесь у всего есть своя причина.
- Инта, - спросил Альд, - ты нашла Алека или он тебя?
- Ну я, - угрюмо ответил он. Нашла бы она меня! Очень ей надо!
- А где оказался ты?
- Еще увидишь, - буркнул он хмуро. Дурацкая мысль, почему я так подумал? Моя улиточка, мой командир, зря я так про тебя подумал.
- А в чем дело? - спросила Инта.
- Да вот никак не пойму. Что-то не так...
Все не так, подумал Алек, только я не хочу говорить.
- Инта, прости, если... ты что-то помнишь... из жизни?
- Почти ничего, - сказала она спокойно. - Обрывки.
- А ты, Алек?
А я промолчу. Пусть сам разгрызает, если охота.
- Такая мысль... глупая, да? А если это связано с нами... ну, то, куда мы попадаем?
- Не понимаю.
- Я тоже не понимаю, - грустно ответил он. - Просто подумал: а вдруг это мы придумываем Лабиринт? Это ведь самое подлое...
- Какой лабиринт?
- А! - сказал он. - Долго объяснять. Это место, где мы сейчас... оно твое, понимаешь?
- Ну да, - сказала она с усмешкой. - Мне место именно здесь.
- Не обижайся! Ты просто не могла ничего придумать, раз почти ничего не помнишь. А знаешь, где очутился я? Веселое такое местечко, где был ваш корабль и можно было убить кого-то в черном мундире. Проекция подсознания, - сказал он задумчиво, - наверное, это все время во мне сидело. И, понимаешь, я все время чувствовал, что это неправда. Сплошные натяжки, понимаешь?
- Нет, конечно.
- Ну-у... сама ситуация... словно это было разыграно для меня. Там не было города - я бы это почувствовал... даже самый чистый город излучает много тепла. А если нет, зачем было нападать на небольшое селение... что-то взрывать или жечь? Зачем было солдату гоняться за кучкой аборигенов? Да и этот... черный - он был слишком неуклюж для профессионала. При всей моей к вам любви - уж драться-то вы умеете.
- Ну и что?
- Погоди, - сказал он, - это не все. Когда я смылся оттуда... понимаешь, тогда я не осознал... только ощущение: что-то не так, надо додумать. И я оказался в месте, где можно думать. Оазис, - сказал он, - и я создал его сам. Даже не я - потребность выскочить из игры и подумать.
- Ну и что? - снова сказала Инта. - Может и Легион ты придумал? И нас с Алеком заодно?
- Нет, - ответил Альд. - Просто смотри: мы прошли уже два... этапа и каждый характеризуется большим числом степеней свободы. Видимо здесь мы сами задаем параметры... мира. Сами творим для себя лабиринт. Плохо то, что при таком раскладе нам нельзя прыгать из мира в мир. Нас опять разбросает, потому что... ну, то, куда мы попадаем, это мы сами, то, что в нас. И мы только и будем без конца друг друга искать.
- Алек, - сказала Инта, - ну, ради бога, скажи хоть что-то, пока я не сошла с ума!
- Она не поверит, - сказал Алек, - а я не смогу. А ты?
- Я попробую, - тихо ответил Альд.
5. ТЕНИ
Что-то вдруг полыхнуло перед глазами, опалило, грохнуло, укатилось прочь. И тут Алек увидел, что трава зеленая, а небо синее, как в воде. И по синему облака - беленькие волоконца. А трава шуршит.
Он сел, где стоял, прямиком на живую траву. И потрогал ее рукой. И поглядел на свою руку. Грязнущая была рука - в пятнах копоти и въевшейся сажи.
Он послюнил палец и осторожно потер пятно. Ни единой мысли не было в голове, даже удивления не было в нем. Даже привычной тоски не было в нем.
- Где мы? - спросила Инта и вскочила с травы.
- Может быть, на Латорне, - ответил Альд. А Алек ничего не сказал, потому что и это обман. Надо просто вставать и просто идти вперед.
И они пошли вперед.
Небо было синее, трава зеленая, и солнце стояло уже высоко. Слишком синее небо, слишком яркое солнце, слишком зеленая трава...
Я просто забыл, подумал он. Давненько я умер, подумал он, и мне неохота быть живым. Хочу назад в Легион. Игрушечный бой, а потом Простор, и чтоб от меня никто ничего не хотел...
Трава хрустела, когда он ее давил, и солнце жгло, и синие тени далеких гор уже выступали из синевы.
А, может, это Земля? подумал он. Да нет, конечно, не Земля и не Альдов Латорн, балаган, со злостью подумал он, размалеванный балаган, кого они хотят обмануть? И они все шагали вперед, Альд спешил, что-то гнало его, и он все смотрел по сторонам, словно помнил - и узнавал.
Но камни уже разогнали траву, и горы повисли над головой - округлые, в зеленом меху, и мы идем по тропе, странно, подумал Алек, не было никакой тропы, но она упрямо тащила их вверх, мотала и путала в валунах, а под ногами лежал спокойный мир - равнина с ярко-синей рекой и желтыми полосами полей, но тропа завернула их за утес и полезла в каменную трубу, и остался каменный бок скалы и клочок невозможно синего неба, и мы карабкаемся вверх, хватаясь за жесткие ребра скал, сорвемся к черту, подумал Алек, но тропа завернула последний раз и прыгнула на наклонный лужок.
И опять распахнулась даль. Долина подтягивалась сюда - просторная, с той самой до глупости синей рекой, закованная в обрывы, закутанная в курчавый лес, протянутая прямиком в горизонт.
Удачное место, подумал Алек, если уж тут засесть...
- Алек, - негромко окликнул Альд, и пришлось на него посмотреть. Он не хотел на него глядеть, ведь он сразу заметил ту плиту, а могилы - они одинаковые везде.
Хорошая плита, из здешнего камня, в завитках непонятных письмен.
- Это я, - тихонько сказал им Альд и коснулся верхней строки.
Ишь ты, подумал Алек, значит, командир, раз первой строкой. А Инта спросила:
- Ну и что? Разве ты не знал?
- Знал, конечно.
- Мне легче, - сказала она, - после меня ничего не осталось.
А я? подумал Алек. Черт его знает, наверняка гиены сожрали.
- Я был последним, - сказал им Альд. - Видел, как всех...
Снова он отвернулся к плите и стал негромко читать имена. Чужие звонкие имена, и снова Алек услышал звон чужого железного языка, и теперь ему было не все равно, что-то такое поднялось в нем, словно колокол на Последней косе, поминальный звон по тем, кому не доплыть домой.
Мы ждали отца, но колокол отзвонил по нам...
Мы спустились, и с нами спустилась ночь. Сначала вечер в цветных огнях, слишком много красок для мертвеца, но он уже начал привыкать, только внутри что-то саднит, но ночь, наконец, затерла все, дырявая ночь, и тут он вспомнил, что эти проколы в небе зовутся звезды, но так и не смог припомнить их имена, он помнил только, что раньше знал.
- Никак не определюсь, сказала Инта. - Вот это, кажется Лебедь?... ага! Ясно.
А Альд ничего не сказал.
Инта споткнулась, и Алек ее подхватил, и ее рука осталась в его руке, и они все шли сквозь чужую звучащую ночь прямо на желтый тепленький огонек.
И пришли. Домик, приткнувшийся под горой, темная груда деревьев и журчанье воды. Альд с размаху толкнул тяжелую дверь, она распахнулась, и там был каменный ящик, в котором горел огонь, и что-то то уходило во мрак, то выступало на свет; у этих вещей были свои имена, которые не спеша поднимались наверх: старые кресла, резные шкафы с корешками книг, перила лестницы, ведущей во тьму.
А у огня сидел человек, укрытый чем-то мохнатым.
Старик, подумал Алек, старый-престарый старик.
Мы стояли на середине и старик разглядывал нас. Спокойно, будто ему не впервой.
- Альд? - спросил он без удивления. - Ну да, правильно. Завтра ведь праздник Сожженных Кораблей.
- Дарен?
- Я рад тебя видеть, - спокойно ответил старик. - Странно, что ты явился только теперь.
- А другие?
- Приходят, но не так как ты - лишь в память и мысли. Но ведь и я никогда еще не был так близок... к Ней. - Поглядел с любопытством на Алека и Инту. - Странные у тебя спутники, Альд. Наверное кто-то из них тебя убил?
- Нет, - угрюмо ответил Альд. - Они умерли гораздо раньше, чем я.
Старик вынул руку из того, во что он был завернут, показал, куда сесть, и мы с Интой уселись в уютные старые кресла, а Альд так и остался стоять перед ним. Стоял и глядел на этот маленький сверток и на маленькое, старое, еще живое лицо. И спросил - как будто бы даже со страхом:
- Значит, не зря?
- Да, - спокойно ответил Дарен. - Мы все-таки остановили их у Азрана. Я успел перехватить ополчения Гарасола Карза, и у Азрана мы зацепились.
- И мы победили?!
- Да, - безрадостно ответил Дарен, - в конце-концов. Слишком долго и слишком дорого, Альд. Слишком долго не могли между собой столковаться, слишком дорого платили за неумение воевать. Слишком много было у нас перевалов, и на каждом мы оставляли лучших.
- Но мы победили?
- Присядь, Альд, - спокойно сказал Дарен. - Ты пришел слишком поздно, когда мне уже незачем лгать ни себе, ни другим.
- Так победили мы или нет? Они ушли?
- Нет, - угрюмо ответил Дарен, - почти никто из них не ушел. Оказывается, им уже некуда было уходить. Мы просто их перебили и уничтожили их корабли.
- Почему? - тревожно спросила Инта. - Как так: некуда?
В первый раз надломился ее голос, в первый раз страх промелькнул на лице, и Алек вдруг понял: это о нас. Это наших всех перебили, потому что нам некуда было уйти.
И - ничего. Наплевать.
- Потому, что вас уже выгнали отовсюду. Вы всем мешали и всюду несли несвободу, и нам приходилось вас убивать, чтобы не стать такими, как вы.
- И что вы вы играли? - спокойно ответила Инта, и в лице ее больше не было страха. - Во Вселенной достаточно много таких, как мы. Когда-нибудь они навестят вас опять, и сколько тогда вы заплатите за свободу?
Альд обернулся и поглядел на нее. А потом тяжело отошел и сел в свое кресло.
И - тишина.
- Ты - женщина, - сказал наконец Дарен, - и ты - солдат, а, значит, убийца. Не понимаю. Мне пришлось убивать, спасая свой мир, и эта тяжесть лежит у меня на душе. А ты?
- Точно так же: спасая свой мир, - неохотно сказала она. - Тогда мы еще защищались, - сказала она, - и, может быть, мы тогда защитили вас. Ты просто не знаешь, что такое война.
Старик усмехнулся - мол, это я не знаю?
- Конечно не знаешь. Ты сам говорил, что вы не умеете воевать, a в нашей истории, кажется, нет ни единого года без войн, и эта, моя война, затянулась на два поколения. Война любит лучших, - угрюмо сказала она, - и если бы воевали одни мужчины, она бы сожрала всех честных и смелых за несколько лет, и женщинам все равно бы пришлось воевать, спасая ублюдков и трусов. Мы выращены войною, - сказала она, - и то, что такие, как вы, привыкли считать несвободой - для нас просто жизнь.
- Тогда хорошо, что вас нет.
- Не радуйся, - грустно сказала она. - Мы были всего лишь одними из многих. Война к вам вернется, - сказала она, - и сделает вас такими, как мы - или сотрет навсегда.
- Нет! - закричал вдруг Альд, - нет!
- Да, - спокойно сказала она. - Знаешь, что не смеет тебе рассказать Дарен? Вы стали другими после этой войны. Вы отдали лучших - и теперь лучший тот, кому удалось выжить. Так?
- Так, - ответил Дарен. - К сожалению. Настоящие герои забыты, очевидцы, никому не нужные, умирают от давних ран, а в героях теперь другие - те, кто спрятался от войны. И жизнь идет как-то иначе - в суматохе и лжи, и такие, как Альд - привыкшие жить по чести, сейчас не в моде. Ну и что? Это пройдет. Мы жестоко переболели войной, но Латорн выздоровеет. А если он будет здоров, мы сумеем себя защитить.
- Не знаю, Дарен, - угрюмо сказал ему Альд, - недавно я тоже так думал. Но там, где я был... это очень скверное место, там тысячи разных существ... люди или не люди... но все они принадлежали войне. И когда я думаю: сколько же их таких во Вселенной? И что будет с Латорном, если это повториться еще хоть раз?..
Они говорят, а к Алеку подобрался сон. Огонь в камине и мягкие взмахи теней, и вещи то прячутся в темноте, то выступают вперед, а могила на перевале давно забыта, и пыль затянула узоры чужих письмен. Они говорят, а колокол на Последней косе уже отзвонил по нас... Спросите меня, что такое война, подумал он, чистюли чертовы, что вы можете знать... А волны ползут себе на косу, и размашистый проблеск маяка...
...Размашистый проблеск маяка, но ветер упруго ударил в лицо, и мы оказывается идем по черной равнине - к маяку.
Ветер в лицо, и звезды вверху, и хрустит под ногами спекшийся шлак...
Луч метнулся по небу и лег на нас, и мы теперь идем по лучу. Светящийся коридор, в котором мы, и ночь по бокам, и черная тень впереди...
Первая - Инта, за ней я, а Альд топает позади, что-то случилось, подумал он, только я не пойму... Нечего понимать, подумал он. Накрылось одно вранье, пойдет другое.
Светлый коридор и черная башня, обозначенная светом в ночи, и кто-то стоит и ждет.
Они прошли мимо серых, и серые козырнули, а Инта только кивнула в ответ.
Круглая штука легла под ноги, выпустила лепестки из брони и унесла нас наверх.
Наверху были черные, они козырнули, и Инта кивнула в ответ. Пол потек под ногами, понес вперед, а черные смотрят вслед.
"Инта", хотел он сказать, но не смог - не было Инты, был коммодор. Или была? подумал он, нет, все равно, не она и не он - черная фигура с шевронами на рукаве, и встречные молча вытягиваются во фрунт, и тоска, от которой впору завыть: нет ее. Я ее потерял.
- Твой корабль? - спросил Альд из-за спины, и она не оглядываясь кивнула. Ее корабль и ее экипаж, и упругая тяжесть спокойной воли: мы не смеем уйти, и никто не смеет спросить, кто мы такие и как мы сюда попали.
Круглый отсек, полный людей и приборов, черные с золотом, офицерье, подумал Алек, злоба и торжество: пяльтесь, скоты, все равно это меня она любила. Хоть на минуточку - но меня.
- Слушаю, - сказала Инта.
Они докладывают один за другим, а мы стоим у нее за спиной, и в глазах у Альда черный огонь. Вот дурачок, подумал Алек, нашел на кого сверкать. Тоже тени, такое же трупье, как и мы...
- Хорошо, - сказала она. - Занять места по стартовому расписанию. Готовность - 10 минут. Останьтесь, Джарг, - сказала она им в спины, и рослый с одним шевроном вернулся назад.
- Вы ознакомились с последней депешей из штаба? - очень холодно спросила она. Джарг покосился на нас.
- Это уже безразлично, - сказала она, и Джарг опустил глаза.
- Я принял депешу, но она зашифрована вашим личным кодом.
- Который вам сообщили в четвертом отделе, - равнодушно сказала она. - Так вот, Джарг, этот приказ я выполнять не намерена. Я остаюсь у Ордалена. Как вам будет удобнее умереть: на боевом посту или в карцере?
Он глядел на нее с ненавистью и восторгом, и ни капли сомнения не мелькнуло на жестком лице.
- Если позволите, на посту.
Повернулся, чтобы идти, и Инта негромко сказала в след:
- По боевому расписанию ваше место в этом отсеке.
- Я знаю свое место, коммодор. Я обязан уничтожить...
- Оставьте, сказала она с усмешкой. - _О_н_и_ это сделают сами. Вместе с крейсером.
- Это было действительно необходимо? - спросил ее Альд. - Столько людей...
- С гарнизоном форпоста 370 человек. Да.
Люди сидели у стен, уткнувшись в свои приборы, и каждый был занят делом или казалось, что занят.
- Джарг, связь.
- К-2 и К-3 на связи.
- Хейнке, - сказала она, и мужской голос ответил прямо из воздуха рядом с ней:
- Да, коммодор.
- Они выходят три-семь-точка-два. Уходите за Ордален. Атака без связи, импульс - один, сдвиг - по сетке. Все понятно?
- Да, коммодор, - ответил бесплотный голос. - Атака без связи, импульс - один, сдвиг - по сетке.
- Конрад?
- Ясно, - буркнул сердитый воздух.
- Прощайте, Кон, - сказала она чуть добрей, и воздух буркнул:
- До встречи в аду!
- Я в боевом, сказала Инта, и вот он, другой отсек, и люди молча сидят у стен, уткнувшись в свои экраны, и тоненький запах страха колышется возле них.
- Да, - сказала Инта, - необходимо. - Она говорила для нас, и все-таки больше для них. Для тех, что как будто не слушали нас. - Эти с-стратеги из Главного штаба рассовали весь флот по форпостам. Направление на главные планеты открыто. Ничего, - сказала она, - нам ведь только их задержать. Был приказ всем кораблям немедленно вылететь к месту сбора. Наши враги не умнее нас, - сказала она, - они не оставляют форпосты в тылу. Я не верю в планетную защиту, но Ордален их отвлечет, а мы немного пощиплем. Надо только не промахнуться... Марден!
- Двадцать пять кораблей, - сказал один из тех, кто сидел к нам спиной. - Семь - класс ноль, одиннадцать - класс - три, остальные крейсера.
- Крейсера идут к Ордалену, - сказал другой. - Ничего. Марден, вы определили флагман?
- Да, коммодор.
- Успеваем?
- Один залп.
- Ничего, - опять сказала она. - Огневые! Всю мощность. Без резерва. Носовые - на поражение. Рубка! Полный!
И опять разомкнулось Ничто, выпуская нас. Слишком много смертей, вяло подумал Альд. Он был один в своей темноте, надо открыть глаза, и за веками будет новая ложь, не хочу, подумал он, и открыл глаза.
И новая ложь приняла его. Свинцовое небо и грифельная вода, и волны, шипя, ползут на песок...
- Ну что, наигрался? - спросил его Алек. Он первый пришел в себя, сидит возле Инты и смотрит на бледное лицо, где сейчас лишь покой...
- А ты не хочешь попробовать?
- Нет, - сказал Алек. - Мне ни к чему.
- А Инта?
А Инта уже открыла глаза.
- Что я? - спросила она, села и стала вытряхивать песок из волос.
- Хочешь еще поиграть?
- Нет, - сказала она. - Надоело.
Спокойный лоб и спокойный взгляд, и улыбка, где только покой.
- Какая ты действительно ты? - угрюмо спросил ее Альд. - Ты, что там, или ты, что здесь?
- А знаешь, мне и самой интересно. Наверное, обе. А ты все молчишь, Алек?
Молчит. Сидит и смотрит на волны.
- И все-таки я не вру, сказала она. - Все правда, даже когда я думаю, что соврала.
- Я понял, - угрюмо ответил Алек. Опять они были вдвоем, далеко от меня, как будто бы отгороженные стеною.
- Но, может быть...
- Нет, - сказал Алек, - теперь уже все. Не успеем.
- Почему? - спросил Альд, и Алек взглянул на него и ответил так, словно это все объясняло:
- Это Последняя Коса.
- Почему последняя?
- А за ней нет ничего.
- Это не честно! - сердито сказал ему Альд. - Если ты знаешь...
- Нет. Вспоминаю помаленьку.
- Значит это не в первый раз?
- Да, - сказал он угрюмо. - Я через Город раз пять проходил. А иногда не проходил. А после Города всегда по-разному.
- А дальше? - спросила Инта. - Что будет потом?
- Легион, - ответил он хмуро. - Не знаю, что дальше, но в конце всегда Легион.
А серые волны шипя ползут на песок...
Вот и конец прогулке, подумал Альд. Я не вернусь в Легион, подумал он, эта дурацкая игра не для меня. Может быть, я на миг и поддался войне, но отдать ей себя целиком...
- Должен быть выход, - сказал он вслух. - Система не может быть герметичной. Если есть выход - должен быть выход.
- В реальной Вселенной, - заметила Инта.
Это тоже реальность, подумал он, и дрянная реальность.
- Я не вернусь в Легион, - сказал он им. - Вы - как хотите, а я не вернусь. Это не для меня. Человек должен драться, защищая свой мир, своих близких и свою свободу. Но драка как способ существования...
- Ну и что? - спросила с усмешкой Инта. - Если существования...
- Существования, но не жизни, - мягко ответил он. - Не знаю, как вам, но мне это не подходит. Если не жизнь...
- Так смерть?
- Да, - сказал он просто, - наверное так. И это будет правильно, Инта. Когда-то мы выбрали смерть. Нас ведь никто не принуждал. Мы выбрали ее потому, что это было единственное решение. Мы умерли - и это было честно, раз этот выбор мы сделали сами. А эта мнимая жизнь - нечестно. Нам ее навязали вместе с ее несвободой...
- Опять несвобода! - сердито сказала она. - Ты просто зациклился на этом дурацком слове! Человек, живущий в обществе, не может быть свободен!
- Да - если понимать свободу как право творить что угодно. Нет - если свобода только право самому определять свои поступки и самому за них отвечать. Хотя нет. Это все-таки гораздо шире. Как я могу объяснить? спросил он грустно. - Это как здоровье или жизнь. Только, когда ты болен, ты сумеешь ответить, отчего и как нездоров. Хочешь, я объясню, почему и как несвободен?
- Нет!
- Но ты хочешь вырваться или нет?
- Не знаю, - тихо сказала Инта. - А ты, Алек?
- Я не хочу в Легион, - ответил Алек. - Я забуду тебя, - сказал он Инте и с тоской поглядел ей в лицо. - Мне казалось: вот чуть-чуть - и я опять человек. И я смогу тебя оживить. А мы уже пришли, - угрюмо сказал он ей, - и я опять тебя потеряю. А если найду - так это будем не мы. Не хочу, - сказал он с тоской, - не надо!
- А если мы просто умрем?
- Не знаю, - сказал он ей. - Я не хочу, чтоб ты умерла. Если ты пойдешь в Легион, так и я пойду... чтоб тебя искать.
- Значит дело только за мной? - она невесело засмеялась. - Вот видишь, Альд, а ты говоришь о свободе! Я не очень хочу исчезать, задумчиво сказала она, - но я тоже не хочу в Легион. В конце-концов, что такое смерть по сравнению... с этим? Если бы я могла отыскать того, кто изобрел этот мир! Я просто не верю, - сказала она. - Если есть выход... Альд, - сказала она, - кажется, я понимаю! Выход есть, но он... Хорошо, сказала она и вскочила с песка. - Пусть так и будет. Идем на прорыв!
Опять мы идем неизвестно куда, и серое небо смешалось с тяжелой водой. По серому сквозь серое и кругом ничего. Вот тебе твоя правда, подумал Алек, вот она тебе, твоя проклятая правда. В который раз? угрюмо подумал он, и сколько раз здесь опять проходить, если опять не вырвусь?
По серому сквозь серое и серо внутри, и все просвечено до конца безрадостным светом. И где-то там, вдалеке, лежит его жизнь, нелепая и жестокая жизнь - от скудного детства до смерти. Дурацкая выдалась жизнь, подумал он, сперва убивал, потом убили меня, и все началось сначала. Зачем это было надо? подумал он. Зачем я родился, за что я убит, и для чего я мотаюсь в проклятом кругу?
...Я стояла возле окна, и дождь лупил по обвисшему саду, и на дорожках лопались пузыри. Дождь и домик в саду. О боже! подумала она, так вот что это такое! Я даже не помню, как его звали, я помню только, как я его любила. Он глядел на меня и молчал - что можно сказать, когда тебя предают? Я любила его и я его предала. Я всегда предавала, подумала она, чаще себя, но достаточно часто и других. И не стыжусь, сказала она себе. Если бы не предавала, я бы не стала тем, что я есть, тем единственным, чем мне стоило стать.
Там, внизу, лежала вся ее жизнь, короткая и безмерно большая. Все уместилось в ней: сражения и любовь, холодное честолюбие и ночная тоска, задушенная нежность и вечная жажда боя.
- Я стала тем, что я есть, - сказала она себе, - а смерть зачеркнула меня и оставила мне Легион. Но чем эта ложная жизнь отличается от настоящей, от той, которую мне пришлось дожить?
...Мгновенная жизнь выступала из пустоты щемящим и красочным облаком воспоминаний. Друзья, лица девушек, трепетный луч маяка, зыбкие детские улочки Тайразо и лестница, уходящая прямо в море. Он оттолкнулся от скользкой ступеньки и нырнул, ушел в зеленую сочную глубину и плыл под водой, пока хватило дыхания. А когда он вынырнул, берег был далеко, и тяжелое красное солнце садилось в воду, а от солнца прямо к нему тянулась сияющая полоса, дробящаяся, текущая желтым и алым.
Он был один - маленький мальчик в огромном море, и это море принадлежало ему. И весь этот мир принадлежал ему, и вся его жизнь - от первого до последнего вздоха - принадлежала только ему.
И даже, когда все угасло, робость еще трепетала в нем, потому что его смерть принадлежала только ему...
- Альд! - закричал Алек, когда их швырнуло назад и покатило по серому, как опавшие листья.
- Альд! - закричал он, кидаясь навстречу второму удару, и опять его сшибло назад, как букашку с руки. Но он зарычал и снова пошел вперед, опять и опять, пока не очнулась Инта.
- Оставь, - сказала она. - Некого звать. Он уже свободен.
Маленькая фигурка, черная на сером, спокойная, как всегда.
- Иди сюда, - сказала она. - Я так и думала, что мы не пройдем. Просто не хотела ему говорить. Он бы нас не оставил.
- Почему? - спросил Алек. - Почему? - У него были бешеные глаза, и она погладила его по руке.
- Потому, что мы - это мы, и нам не нужна свобода. Мы - это мы, опять сказала она, - что бы мы делали со своею свободой? Я не хочу ничего стыдиться...
- А я не стыжусь, - ответил Алек, - я давно за все заплатил.
- А я нет, - задумчиво сказала она. - Я ведь привыкла думать, что вся моя жизнь чем-то определена - войной, воспитанием, традициями семьи, воинским долгом, присягой - и в этой заданности я казалась себе свободной. А если бы мне в каждом случае был дан выбор - чем тогда окажется вся моя жизнь? Цепью предательств - больших и малых, ненужных жертв и бесцельных убийств. Значит, я должна презирать себя? Зачем мне такая свобода, Алек?
Они стояли, держась за руки, и что-то уже мерцало внизу. Сквозь серое, словно река сквозь тучи, изменчивый, будто рябь на воде, текучий узор из серебряных точек. Вот так мы смотримся со стороны: цепочки из белых искр и красные вспышки.
- Это... он?
- Да.
- А если вернуться назад?
- Назад не вернешься, - угрюмо ответил Алек. - Я пробовал.
- А вперед?
- Нет, Инта. Только вниз.
Она поглядела вниз, на яркие огоньки ненастоящего боя. Когда-то я часто играла в такие игры. Мне нравилось в них играть. Наземные операции, деблокада планеты, высадка десанта с нестабильных орбит...
Бездарные игроки, подумала вдруг она, четвертая цепь под ударом, сейчас ее просто выжгут. Она уложила цепь, и смутное сопротивление... нет, воспоминание. Вот так бывает, когда неясен Сигнал, и ты не знаешь, как быть в середине боя.
Она уложила цепь, и залп пронесся над ней, а цепь полыхнула огнем, и встречная цепочка искр распалась на редкие блестки.
И тогда она подняла цепь и повела на прорыв, а пятая черт знает где, и надо ее подтолкнуть...
Что-то случилось. Лопнуло, оборвалось, рассыпалось на осколки, и пустота до крика...
Она подняла глаза. Все тот же изменчивый мир никакой, тускло-серый и пустота. До крика.
- Алек! - сказала она. "Алек", - сказали ее губы, но Алека нет, хоть он и стоит рядом с ней. Что-то лопнуло, разорвалось, разбилось, и между ними стена из каменеющей пустоты.
- Алек! - кричала она, но он уже уходил. Медленно и устало по невидимому склону. Уходил, уменьшался, исчез.
И еще одна искорка загорелась внизу...
