6
С приходом полной темноты баржа озарилась миллионами крохотных огоньков. Бусинки мягко светящегося разноцветного огня тесно прижимались друг к другу на каждом борту, на каждом боку статуй. Руизу пришло в голову, что баржи, должно быть, представляют из себя замечательное зрелище, если любоваться ими со стороны канала. Он подумал, что интересно было бы знать, смотрит ли на них кто-нибудь.
Низа зарылась лицом в его плечо.
– Мне трудно заставить себя поверить в это, – прошептала она. – А ты? Ты уверен, что это не какой-нибудь лихорадочный бред? Или, может быть, мы с тобой свалились в одну из сказок про гоблинов, какие няня мне в детстве рассказывала? Такие сказки няни рассказывают детям, чтобы их напугать.
– Ты так думаешь? – спросил он.
– Может быть.
– Если это сказка про гоблинов, то что нам делать?
– Я никогда не была плохой, – сказала она и рассмеялась. – Ну ладно, была, только иногда и редко. В любом случае, герой всегда точно знает, что нужно делать. Он никогда не беспокоит принцессу дурацкими вопросами на этот счет. По крайней мере, он ее не спрашивает, ту, которую он спасает, что, по ее мнению, им надо делать.
Руиз вздохнул.
– Из этого следует, что я не слишком уж хороший герой.
– О нет, – ответила она и коснулась его лица. – Ты замечательный герой.
Она подняла к нему лицо и нежно его поцеловала. Ее губы были такими мягкими и так нежно прижимались к его губам, словно спелый сочный плод, липкий от сладости, но в то же время полный жизни и энергии. Его рот потом покалывало иголочками там, где она его поцеловала.
Руиз только сейчас осознал, что они теперь в большей уединенности, чем за все прошедшие дни. Он снова поцеловал ее, более настойчиво, и почувствовал, как ее язык скользит по его губам. Он задышал тяжелее, и сердце его застучало.
Она оттолкнула его, медленно и плавно, и он отпустил. Глаза ее, казалось, стали немного ошеломленными, губы припухли. Она долго смотрела на него неподвижным взглядом, потом, все еще глядя ему в глаза, она легла на скамью на спину.
Он подумал, не опасно ли ему так забываться именно теперь. Он решил, что ему все равно, хотя какая-то древняя его часть в ужасе скорчилась от такой беззаботности.
Он легко коснулся ее колена дрожащими пальцами. Лицо ее расслабилось, и она возвела взгляд вверх, к звездам. Он медленно, восхищаясь красотой ее кожи, поднял край ее рубахи, гладя сильные мышцы ее ног. Он расстегнул подвязку, которая прижимала к ее бедру кинжал, и уронил его на палубу.
Когда его руки поднялись выше, она вздохнула, и ее бедра раскрылись. Он встал на колени возле нее и стал целовать ее колено, потом поцелуями проследил линию внутренней поверхности ее бедра, пока она не задышала бурно и прерывисто и не выгнулась ему навстречу, подставляя свои бедра его поцелуям.
Много позже она встала на колени на скамье, нагая, сжимая перила, ее влажные пряди волос спутались на спине, голова была закинута, она постанывала в такт его сильным толчкам. Его руки впились в ее бедра, и он смотрел на ее тонкую талию и округлые ягодицы, которые образовывали перевернутое сердечко, он восхищался ее красотой.
Он стал двигаться быстрее, и она стала двигаться ему навстречу, нежно толкая его бедрами, голос ее стал хриплым и прерывистым.
Как раз перед тем, как они испытали последнее жгучее наслаждение за эту ночь, он взглянул вверх и увидел совершенное лицо статуи на той барже, что следовала за ними. Может быть, это было навеяно лихорадочным восторгом минуты, но в тот миг ему показалось, что статуя наблюдает за их соединением, и что глаза ее сияют ничем не смущенным удовольствием. Словно бы статуя восхищалась жаром страсти между Руизом и Низой. Впечатление было поразительно острым. В этом взгляде статуи было что-то извращенное, и в то же самое время в нем было нечто настолько свирепо эротичное, что Руиз подчинился ему, задрожав всем телом, вжимаясь как можно сильнее в тело Низы, как только можно глубже. Он вливал в нее свои жизненные соки волна за волной невыразимой радости. Она заметалась под ним, беззвучно что-то выкрикивая, протянула назад руки, чтобы впиться в его бедра и прижать его к себе еще теснее.
Потом они лежали на скамье вместе. Руиз прикрыл их сброшенными ими рубахами. Это помогало сохранить то тепло, которое еще источали их тела, и потом он целиком отдался восхитительному чувству, которое он испытывал, лежа с Низой под звездным небом. Он находил почти дух захватывающее удовольствие в том, чтобы чувствовать мельчайшие движения ее влажной плоти рядом с его телом. Он пронзительно чувствовал тонкости ее тела, там, где они соприкасались. Мягкость ее грудей, слегка колкое давление ее сосков на его груди, перистое легкое прикосновение ее волос, более жесткие волосы и скользкое тепло между ног, там, где она сжала бедрами его бедро.
Он сообразил, что в ее любовных порывах появилось нечто новое. Та сдержанность, которую он раньше чувствовал в ней, в тот первый раз в купальном бассейне, та сдержанность, вторая относила их близость к разряду случайных связей, – исчезла.
Она отдавалась ему без ограничений и сдержанности. Он подивился про себя, что же изменилось для нее.
Когда они наконец заговорили, сперва они вели речь о каких-то мелочах. Сладость и мягкость ночного воздуха, красота звезд, которые проскальзывали сквозь проплывающие мимо ветви деревьев, успокаивающее мурлыканье моторов баржи.
Низа оперлась на локоть и рассеянно погладила его грудь.
– Ты знал о том, что женщины на Фараоне рожают детей только когда захотят? Каждый месяц, когда кончается кровотечение, они пьют отвар корня далафреи – а потом, когда они выпили его, до тех пор, пока кровь не придет снова, они могут получать удовольствие безо всяких последствий. Пангалактические женщины делают то же самое?
Руиз не был готов к ее вопросу и заговорил не подумав.
– У них есть другие способы. И у пангалактических мужчин тоже. Но тебе можно не волноваться. Когда тебя взяли в плен, то доктор приживил тебе вот это.
Он дотронулся до кожи на ее левом предплечье, где противозачаточная капсула чуть выступала над кожей еле заметным бугорком.
Она с любопытством пощупала легкую припухлость.
– А-а-а, – сказала она голосом человека, который сделал печальное открытие, – это для того, чтобы рабы оставались в товарном виде?
Он кивнул, ему стало досадно за свою бестактность. Он прижал ее к себе покрепче, и она не стала протестовать.
– Это очень легко убрать, – сказал он. – Это можно сделать в любой момент, когда ты захочешь.
Меж ними воцарилось молчание.
Наконец она заговорила задыхающимся шепотом.
– Я никогда тебя об этом не спрашивала, но я много об этом думала. Там, далеко, на твоих пангалактических мирах, есть женщина, которой сейчас хочется, чтобы ты был там? Есть ли такая, к которой тебе хотелось бы вернуться?
– Нет, – ответил он. – Никого такого нет.
Он улыбнулся.
– Я честно признаюсь, что я бы больше хотел быть там, чем здесь, но я не пожелал бы ни за что на свете другого спутника.
Это была правда. Он искренне собирался перестать постоянно задумываться, почему он так изменился и что в нем пошло в перекос.
Он знал, что с ним не так, как раньше.
– Нет, мне не хотелось бы быть с кем-то другим, – сказал он.
«Даже, – подумал он, – если это означает, что я должен буду навсегда остаться где-то здесь и больше не увидеть дома».
– О-о-о, – сказала она и каким-то чудом пристроилась рядом с ним так, что стала еще мягче.
Долгие мирные минуты спокойно проходили.
Он пребывал в том приятном промежутке между сном и явью, пока не услышал, как Мольнех вскрикнул.
– Руиз Ав!
Он резко вскочил на ноги, чуть не уронив Низу на палубу.
Мольнех снова прокричал его имя, но теперь в его голосе не было тех ноток паники, что раньше, поэтому Руиз все-таки оделся, прежде чем подойти к лестнице.
– Подожди меня здесь, – сказал он Низе, которая, совершенно очевидно, все еще была сонная. Она кивнула, роскошно потянулась и наклонилась, чтобы собрать свою одежду.
Руиз спустился по лестнице и пробежал к тому месту, где стояли Мольнех и Дольмаэро. Он увидел, что они таращатся во все глаза на что-то, что лежит на палубе.
Когда Руиз посмотрел вниз, он очень удивился, увидев поднос из нержавеющей стали, на котором стояло множество стеклянных сосудов, две буханки поджаристого хлеба, круг сыра, корзина, которую переполняли маленькие золотистые гроздья винограда, и маленькая зеленая фарфоровая вазочка с тремя красными цветами. С одной стороны стояла стопка пластиковых чашек и салфетница с бумажными салфетками.
– Откуда это появилось? – спросил Руиз.
Дольмаэро пожал плечами.
– Не знаю. Я как раз встал и стал прогуливаться по барже, – у меня ноги затекли. Несколько минут назад здесь такого не было. Теперь вдруг появилось. Я позвал Мольнеха. Он позвал тебя.
Руиз повернулся к Мольнеху.
– А Фломель?
– Привязан как следует, – сказал Мольнех. – Но приходит в себя. Его жалобы бесконечны. Голова у него болит, он весь болит, на нем живого места нет. Его достоинство фатально оскорблено, и он очень голодный.
– Беда какая, – рассеянно сказал Руиз.
Он снова посмотрел на палубу, не увидел в ней никаких швов и стыков, которые могли бы указывать на то, что в ней может быть скрытый люк, из которого могла появиться еда.
В его собственном желудке бурчало, живот посылал ему недвусмысленное сообщение. Все они были голодны. Безопасно ли было есть эту пищу? Он поднял один из сосудов, открыл пробку и понюхал. Вино.
– Тогда ты должен сделать вот что, – сказал он Мольнеху. – Принеси Фломелю сосуд вина, хлеб и сыр, пригоршню винограда. Скажи ему, что мы уже поели. Не хочет ли, дескать, и он. Если он спросит, откуда взялась еда, скажи ему, что я обнаружил запасы еды для пикников на верхней палубе и вломился в эту кладовку.
Мольнех кивнул.
– Он поверит. А если он поест и выживет?
– Тогда мы все поедим.
Они все поели, и таинственная пища не принесла им никакого вреда. Руиз и Низа снова ушли на верхнюю палубу, где Низа облокотилась на поручни и смотрела на проплывающий мимо лес. Руиз сел возле нее и пытался разгадать значение их странных обстоятельств.
Какие возможности лежали перед ними? Самое простое объяснение состояло в том, что они путешествовали с щедрыми и благожелательными отшельниками. Но это казалось абсолютно абсурдным. Почему это отшельники станут путешествовать в таком, мягко говоря, экстравагантном стиле? А если в их обычаях было давать широкой публике бесплатные поездки по реке, еду и вино, почему же баржи не были усеяны гостями?
Может быть, баржи были какими-то ловушками, специально рассчитанными на то, чтобы ловить наивных, неосторожных и бродяжек? Тогда, для таких-то изысканных ловушек, они были весьма неэффективны. Потому что пока, насколько он мог судить, они поймали только восьмерых бродяг, причем пятеро из них попали на эту баржу чистым случаем. И все же это объяснение показалось ему наиболее логичным.
Ему пришло в голову, что можно было бы проверить эту теорию, просто посмотрев, позволит ли ему баржа спрыгнуть с нее. Но сегодня ночью, в темноте он с трудом мог бы избежать того, чтобы врезаться в какое-нибудь дерево на берегу и размазать себя по стволу. Может быть, утром он попробует.
Разумеется, если они проплывут мимо каких-нибудь цивилизованных поселений, тогда они все покинут баржу, если только это окажется возможным.
– Ты хочешь спать? – спросила Низа.
– Немножко, – ответил он, сам удивившись, что это правда..
– Тогда сегодня ночью ты спи первым, а я буду смотреть в оба и караулить.
Он повернулся и прижался щекой к этому прекрасному бедру.
– Хорошо, – сказал он.
К его величайшему изумлению, он действительно заснул, глубоко и крепко, лежа на скамье и положив голову на колени Низы.
Может быть, ему даже снились сны, хотя из-за давней своей привычки он немедленно подавил желание вспомнить свой сон, как только Низа потрясла его за плечо, чтобы разбудить его. Он вынырнул из сна и сел, потряс головой. Был ли этот приятный сон хоть раз в его жизни? Он никогда этого не узнает.
Свет с неба шел холодный и серый, и в воздухе была та прохлада, которая всегда сопутствует заре. Руиз удивился, увидев, что ночь прошла. Он не намеревался столь долго спать. Он встал и взглянул на проплывающий мимо лес.
Низа неуклюже пошевелилась, словно мышцы ее затекли.
– Я хотела, чтобы ты подольше поспал, – сказала она. – Но я слышала, как Дольмаэро тебя звал.
– Что случилось?
– По-моему, ничего серьезного, он не был похож на человека, который чем-то взволнован. Может быть, завтрак появился, – она потянулась, потом потерла спину и поморщилась.
Он коснулся ее щеки.
– Тебе надо было переложить мою голову на скамью. Ты – самая мягкая подушка, но тебе не надо было так каменеть ради моего удовольствия.
Она рассмеялась и игриво откинула его руку.
– Но ведь ты кое-где закаменел ради моего удовольствия, – сказала она. – И я хочу тоже делать для тебя то, что могу. Ведь сколько всего ты сделал для меня! Я уже и счет потеряла. Ну а я что для тебя сделала?
– Очень много, – ответил он, и в этом он был совершенно искренен.
Действительно, это был завтрак – еще один поднос стоял на палубе. На нем было блюдо, доверху наполненное все еще горячими пышками, белая чаша, в которой были бледно-голубые крутые яйца, сосуды с темно-красным вареньем и медом, и огромный кувшин с каким-то пенистым розовым соком.
Дольмаэро стоял возле подноса, и вид у него был слегка торжествующий. Мольнех выглядел голодным до смерти.
– Одна загадка разрешилась, – сказал Дольмаэро.
– А? – спросил Руиз.
Дольмаэро показал на живот статуи.
– Это появилось вот отсюда. Тот металл открылся, спустился поднос, он висел на тонкой палочке. Поднос опустился на палубу, палочка убралась внутрь, а металл закрылся, как и раньше.
– Это объясняет только «как», но совсем не объясняет «почему», – заметил Мольнех. – Но я не жалуюсь. Кто бы мог подумать, что подобные вещи могут происходить? Для отчаявшихся беглецов мы живем совсем неплохо.
– Возможно, – сказал Руиз. – В любом случае мы можем пока поесть, раз пышки еще не совсем остыли. – Он поднял поднос. – Фломель привязан как следует?
– Разумеется, – ответил Мольнех обиженным тоном. – Я старательно выполняю все твои распоряжения.
– В таком случае пойдемте на верхнюю палубу, где лучше вид на канал, и где нам не придется выслушивать вопли Фломеля, – сказал Руиз.
Кореана выругалась и пнула ногой останки головы Кроэля, непродуманный поступок, который оставил пятно на ее закованной в броню ноге и вызвал еще один взрыв ругательств. Грузовой трюм ее разрушенной воздушной лодки весь пропах смертью и горелой изоляцией. И еще Мокрассаром, который стоял рядом с ней в настороженной позе и всегда наготове.
Мармо подлетел вперед на своем подремонтированном летательном пузыре и осмотрел дыру в стене машинного отсека.
– Безумная удача, – мрачно заметил он, – разве ты не замечаешь, насколько этот человек удачлив? Даже слишком удачлив?
– Брось свои дурацкие пиратские суеверия, Мармо, – Кореана обратила к Мармо свирепый взор. – Вместо этого ты мог бы начать придумывать какой-нибудь полезный совет – поскольку именно за это я тебе и плачу.
– Воистину, – но он более ничего не говорил.
Она подошла к шлюзу и сделала знак Феншу принести ремонтного робота из разведывательного флиттера. Она приказала Мокрассару убрать останки Кроэля. Когда огромный насекомообразный воитель вынес тело, она бешено потрясла головой.
– Он причинил мне огромный финансовый ущерб. Теперь труппа с фениксом разбита, и кто знает, насколько удастся починить лодку.
– С другой стороны, – сказал Мармо, – ты собиралась размозжить лодку о скалу, пока он тебе в этом не помешал.
Она задумчиво посмотрела на Мармо холодным взглядом.
– Хорошо, что ты мне об этом напомнил, Мармо. Я страшно рада, что ложкой собирала тебя, размазанного по стене, чтобы ты мог помогать мне таким вот манером.
– Прости, – сказал он присмиревшим голосом.
Она кивнула.
– Я собираюсь дать Феншу час, чтобы он смог оценить масштабы разрушений. Если он сможет починить ее, я оставлю его здесь с братом. Он сможет привести лодку обратно. Она может понадобиться мне в смысле оружия.
– Все, что есть у Руиза Ава – это осколочное ружье и несколько мясницких ножей.
– Тем не менее. Ну а теперь, поскольку он мог оставить тут импровизированные мины-ловушки, осмотри-ка остальную часть лодки. Когда все будет безопасно, позови меня.
К тому времени, когда все они наелись, свет дня уже лился с неба в полную силу. Стало ясно, что лес переменился. Они встречали время от времени какие-то полянки, заросшие кустами, деревья были более молодыми, словно здесь лес был посажен только в последние сто лет или около того.
– Посмотри, – сказала Низа, – это дорога?
– Вроде бы, – ответил Руиз, изучая прогалину в деревьях, пока они проплывали мимо. Маленький причал прилепился к каналу. В нем не было тех декоративных черт причала, с которого они спрыгнули на баржу, но построен он был из такого же розового гранита.
– Может быть, нам надо подумать о том, чтобы покинуть баржу, – дорога, кажется, недавно была использована для значительного движения. Может быть, мы возле какого-то города, где мы можем пересесть на другое средство передвижения, получше.
– Может быть, и нет, – ответил Мольнех, потирая пузо. – И у меня нет никаких возражений против таких условий, что здесь.
– Вот как? – Руиз поднял бровь. – А знаешь ли ты, что на многих мирах существует обычай давать осужденному на смерть преступнику замечательный обед как раз перед тем, как отвести его на казнь?
– На Фараоне мы так не делаем, – сказал Мольнех, но вид у него был потрясенный.
– Кроме того, – продолжал Руиз, – Кореана поймет, что мы отправились в такое путешествие. Она скоро нагонит нас. Еще до полудня, если у нее хватит ума, чтобы облететь канал, прежде чем послать за нами запаховые искатели.
– Она не дура, – мрачно сказал Дольмаэро.
– Да уж.
Руиз решил, что сейчас как раз настало время посмотреть, можно ли было сойти с баржи. Он поднялся, наклонился через перила и посмотрел вперед, надеясь увидеть достаточно открытое пространство, чтобы попробовать свой эксперимент.
Он очень удивился, когда увидел, что они подплывают еще к одному причалу, и еще больше поразился, когда увидел, что возле причала стоит огромная группа людей. Он отпрянул от поручней, повернулся, чтобы сказать об увиденном остальным, и заметил, что барка замедлила ход.
– Что такое? – спросил Дольмаэро.
– Не знаю. – Руиз понятия не имел, что ему делать. Пока они не увидели никакой угрозы для себя, было нежелательно проявлять враждебность по отношению к кому бы то ни было. – Нам придется подождать и посмотреть, как мне кажется.
Теперь и остальные увидели причал, и вопросов больше не было.
Они замедлили ход и почти что дрейфовали. Баржа поравнялась с причалом, и они теперь смотрели вниз на толпу. Казалось, она разделилась на большое количество пожилых людей, которые были одеты во что-то вроде черных траурных одежд, и меньшую группу почти голых молодых людей, которые носили какие-то кусочки цветного шелка. У стариков лица были мрачные, молодые, казалось, праздновали какое-то счастливое событие, но никто из них не посмотрел вверх на Руиза.
Центром печали, или празднества, оказалась молодая пара, которая стояла в более нарядной части толпы. У них было на лицах одинаковое выражение счастливого и решительного предвкушения, хотя Руиз был уверен, что под этим фасадом он заметил и изрядную долю беспокойства и неуверенности. Они были совершенно наги, если не считать раскраски на теле и цветных лент в волосах.
Баржа, на которой плыли Руиз и его спутники, проплыла мимо. Потом все баржи остановились. Юноша и девушка выступили вперед и, держась за руки, повернулись и помахали толпе. Старики с каменными лицами провожали их глазами. Остальные захлопали в ладоши и закричали им что-то приветственное..
Молодая пара исчезла за огромными грудями статуи.
Баржи снова возобновили свое скольжение с легким толчком, и причал стал отходить назад. Как раз перед тем, как он исчез из виду, Руиз увидел, что старики стали уходить с причала, а молодежь усаживалась на травке во двое и по трое.
Низа покраснела и отвернулась.
– Как странно, – сказала она, – почему им так хочется заниматься этим прилюдно?
Руиз пожал плечами.
– Еще одна тайна.
Все это зрелище наполнило его еще более мрачными мыслями относительно их благодетелей – в том, что они увидели, был характерный привкус какого-то упадочнического религиозного культа. Тревожные мысли бродили у него в мозгу. Может быть, они стали пленниками одного из многочисленных незаконных культов, которые столь процветали на Сууке? Кое-кто из них практиковал весьма неприятные ритуалы. Надо было решительно посмотреть, смогут ли они покинуть баржу. Он повернулся к остальным.
– Если мы сможем, то должны попробовать покинуть баржу. Я попробую посмотреть, могу ли я спрыгнуть с нее. Если мне это удастся, то вы последуете за мной.
Мольнех нахмурился.
– Я не уверен, что Фломель такой сильный, ведь он был ранен.
Руиз пожал плечами.
– Оставаться ему нельзя. Заставь его быстро прыгнуть тем или иным путем.
– Как скажешь, Руиз Ав.
– Осторожно, – сказала Низа, лицо ее стало серьезным.
Руиз вывел их на нижнюю палубу, где Мольнех отвязал Фломеля и подтолкнул его к середине баржи. Фломель таращился на Руиза с равным выражением страха и ненависти, оскалив зубы в вызывающей усмешке.
Руиз не стал обращать на него внимания, подошел к борту, собрал тело в комок. Как раз перед тем, как он приготовился выброситься на берег, в его сознании прозвучал голос, спокойный и сильный, как колокол.
– НЕТ! – сказал он, очень спокойно.
Он не мог совершенно остановить свое движение, но голос удивил его до того, что он не ударился о предохранительное поле баржи так сильно, как мог бы.
Все же этот удар выбил голос у него из сознания. Поле запылало ярко-желтым огнем.
Он отскочил на палубу, упав почти без сознания.
В следующую секунду он почувствовал, что Фломель прыгнул ему на спину и стал колотить его.
– Вот наш шанс! – вопил Фломель. – Помогите мне прикончить его!
Потом вес Фломеля каким-то чудом исчез с его спины. Руиз перекатился, встал на ноги, и увидел, что Фломель скорчился возле колена статуи, держась за ребра, хватая ртом воздух.
Дольмаэро прыгал по палубе, держа рукой ногу и гримасничая от боли.
Руиз быстро оценил ситуацию, хотя он все еще чувствовал тошноту и головокружение от столкновения с предохранительным полем баржи.
Он кивнул Дольмаэро.
– Спасибо, Старшина Гильдии. Чтобы прибить мерзавцев, надо кое-что понимать в этом.
– Так я и понял, – сказал Дольмаэро, осторожно ступая на ногу и морщась.
– Как нога?
– Не сломал, как мне кажется…
– Ну и хорошо.
Мольнех выглядел менее веселым, чем всегда, он пристегнул Фломелю поводок, поддернул его так, чтобы тот встал на ноги, и повернул его лицом к нише возле статуи.
– С тобой все в порядке, Руиз? – спросила Низа.
– Более или менее. Но я боюсь, что наш круиз не окончен.
