Боевая форма
Книга первая
Семя
1
Одиночество было бесконечным, как сама Вселенная: крошечный спасательный модуль – защитная оболочка, снабженная системой жизнеобеспечения, – беспомощно барахтался на задворках отдаленного пояса астероидов вокруг ничем не примечательного желтого солнца.
Насколько могла судить Легион-Форма, ее модуль способен вращаться по неизменной орбите до тех пор, пока будет существовать эта солнечная система. То есть – долго. Независимо от того, каких воззрений и верований придерживается тот, кто размышляет о структуре и будущем Вселенной.
К несчастью, Легион-Форма была создана для того, чтобы выживать. Она не могла даже помыслить о самоубийстве и продолжала бы жить (если, конечно, можно назвать жизнью странствия в пустоте космоса внутри модуля-капсулы) бесконечно долго – как Вселенная.
Когда Легион-Форма задумывалась о космологических проблемах, ее охватывали чувства, близкие к отчаянию. Поскольку Вселенная состояла исключительно из «остаточных масс», появившихся в результате всепоглощающих гравитационных сжатий вскоре после Большого Взрыва, следовательно, это была «открытая» Вселенная, а значит, бесконечная.
И следовательно, звезды в конце концов разбегутся, галактики погаснут, и она, Легион-Форма, продолжит свой дрейф в бесплодной пустыне, слишком далекая от чего-либо, что хоть на микрон изменило бы ее курс в межзвездном пространстве.
Дважды за полмиллиарда лет, в течение которых капсула вращалась на этой орбите, она прошла в пяти миллионах километров от другого небольшого тела Но, не имея иной движущей силы, кроме мускулов, и лишенная скафандра, Легион-Форма так и не осмелилась нанести удар. Она могла существовать в вакууме довольно продолжительное время, но при этом становилась невозможной трансформация, необходимая для активных действий.
Помимо всего прочего дело ухудшалось еще и тем, что среди планет системы выделялся яркий крупный диск. Это, несомненно, был обитаемый мир: в телескоп хорошо просматривалась голубизна океанов. В этом мире, без всякого сомнения, имелись дикие носители!
Носитель! Одной мысли о нем было достаточно, чтобы заставить Легион-Форму затрепетать от вожделения. Но водный мир находился слишком далеко, и потому Легион-Форме не оставалось ничего другого, как наблюдать за ярким диском и облизываться, глядя на него.
Естественно, что Высшая Форма, чей покой охраняла Легион-Форма внутри капсулы, давным-давно превратилась в последовательность генов. Впрочем, это случилось задолго до того, как их обеих занесло в эту солнечную систему.
Легион-Форма благодарила судьбу за такую удачу. Только представьте, что Высшая Форма, запертая в крохотной спасательной капсуле, пробудилась к жизни. Это было бы просто ужасно! После многочисленных пертурбаций и бесконечных побед у Легион-Формы развилась непреодолимая антипатия к жалобам и капризам Высших Форм.
Итак, в полном одиночестве, вынужденная подчиняться неумолимым генетическим стимулам, Легион-Форма просеивала окружающее пространство в поисках пролетающих астероидов. Время от времени у нее отрастали телескопические оптические датчики, что способствовало поступлению информации. Помимо этого, Легион-Форма мало чем занималась – одно дыхательное движение в минуту, вот, пожалуй, и все.
Главной ее обязанностью было цепляться за жизнь, какой бы однообразно-тоскливой эта жизнь ни была. Легион-Форма, насколько ей было известно, являлась последним представителем своей расы, единственным, кто остался в живых из подданных некогда могущественных богов Аксона-Нейрона.
В колонии на планете Саскэтч, в том краю, что расположился в умеренном поясе северного полушария, заканчивалась весна. Сквозь тучи наконец-то проглянуло ясное небо. Над долиной реки Элизабет сияло солнце.
В глубине лесного массива всепланетного заповедника Блэк-Рукс был отчетливо слышен звук мощного мотора. В овраге, немного южнее горы Сервус, стонал и сотрясался на своих длинных ногах-ходулях вездеход– «ходунок» – он застрял как раз на полпути вверх по крутому склону.
Сидевший в кабине вездехода сорокалетний наркокурьер по имени Карни Уокс кипел от злости. Он громко чертыхался, стучал ладонями по панели управления, умоляя своего «коня» дотащиться хотя бы до узловатых сосен, густо, будто плащ, покрывавших вершину горного кряжа.
На главном экране компьютера предполагаемый курс, которым должен был следовать радар, продолжал приближаться.
– Ну, давай, дружок, помоги хорошему парню Карни. Давай, детка, давай, а то легавые нас повяжут, и мы опять останемся с голой задницей. Вот тогда нам всем хана.
Машина заурчала. Ступни «ходунка» еще глубже погрузились в землю, и во все стороны полетели ошметки грязи.
– Ну, давай же! – взвыл Карни. – Это чертов вертолет вот-вот появится на горизонте! Если он засечет нас, то тебя, дружок, конфискуют. Пообдерут с тебя все файлы, а потом засунут в какую-нибудь шахту.
И «ходунок» откликнулся на мольбы хозяина, словно его подстегнули кнутом. Двадцатицилиндровый мотор мощностью в восемьсот лошадиных сил неожиданно закашлялся теплым паром. Сцепление сработало, и «ходунок» рывками пополз вверх по склону, сломав при этом парочку молодых деревьев, и наконец скользнул под густые кроны сосен.
Из груди Карни вырвался вздох облегчения. Он втянул ноги «ходунка» внутрь и сам сжался в комок на сиденье кабины, предварительно заглушив мотор.
На востоке в небе показался вертолет отдела полиции по борьбе с наркотиками. Вертолет поплыл над склоном горы как раз наперерез маршруту Карни, который вел свою машину к следующему тайнику с топливом. Уоксу на мгновение показалось, будто вертолет завис прямо над его головой, и он застыл ни жив ни мертв.
Медленно, словно нехотя, вертолет направился к плато. Карни продолжал тихонько чертыхаться себе под нос, потому что от полиции можно было ожидать любого подвоха. У легавых эти чертовы штуки оснащены такими сверхчувствительными микрофонами, что даже еле слышное пуканье засекают с расстояния в тысячу метров.
Когда вертолет наконец скрылся за горой, Карни издал сдавленный победный вопль и вытер глаза.
Что за кошмарное путешествие – сплошные передряги! Однако сорок универсальных унций «тропика-45», спрятанных в чреве его вездехода, стоили всех этих хлопот, если, конечно, ему удастся довести дело до конца.
Беда заключалась в том, что после трех с половиной тысяч километров пути через джунгли Уоксу предстояло преодолеть самый противный отрезок длиной всего лишь в триста пятьдесят километров. Прилегающая к колонии местность была для Уокса пострашнее всяких джунглей.
Но сначала надо было добраться до следующего тайника с горючим, располагавшегося в паре километров отсюда, в лощине на склоне горы Сервус.
Горючее в вездеходе почти кончилось. Оставалось только гадать, сумеет ли он добраться до места заправки, прежде чем заглохнет мотор. Частично «ходунок» управлялся компьютером, и, окажись они без горючего на полпути, это грозило выходом из строя всей хитроумной системы электронного управления.
Горючее, стабилизированный водород в виде порошкообразного конгломерата с добавками катализатора, сгорало начисто, не оставляя никаких следов, что также спасало от зоркого ока отдела полиции по борьбе с наркотиками.
Карни Уокс пригладил дрожащей пятерней белокурые волосы – шевелюра его редела с каждым днем. Карни обычно старался не смотреться в зеркало, чтобы не задумываться над тем, к чему приводят его эскапады, сводившие на нет личную программу искусственного продления жизни. Для своего возраста Карни выглядел старовато, нервишки были сильно расшатаны, чего уж тут скрывать. Ему давно следовало найти себе работенку попроще. Но каким же еще, черт побери, образом можно продержаться целую зиму, если не заработать хорошенько на «тропике»? Это было для Карни самым главным... Восседать в Золотом павильоне в лучах голубого сияния под нежные голоса, доносящиеся из волшебных пространств...
Потому-то Карни и отказался от удачно складывающейся карьеры в департаменте лесного хозяйства. Его не привлекала перспектива всю жизнь проторчать в стекляшке небоскреба в центре Бельво-Сити.
С тех пор как департамент по охране окружающей среды полностью запретил пользоваться авиатранспортом, главным источником поставки «тропика» стали коммивояжеры на «ходунках». Человечество требовало все больше и больше «тропика-45». И какой дурак отказался бы от «небесного блаженства»? Понятное дело, цена на него взлетела «выше крыши» и доходила до семизначных величин за унцию. Контрабанда в космопорте разрасталась, как снежный ком.
Если вы хотели наслаждаться «тропическим» блаженством более или менее постоянно, вам следовало иметь целое состояние. При отсутствии денег оставалось только одно: пересечь на «ходунке» целый континент и хорошенько поторговаться со сбродом, нашедшим прибежище под густым пологом тропического леса.
Целые племена новоиспеченных кочевников бродили под непрекращающимися ливнями, делая надрезы на покрытых плесенью деревьях.
Эта публика испытывала хронический недостаток в боеприпасах и медикаментах и поэтому старательно собирала по каплям живицу влажного экваториального леса. Из нее – черной живицы гигантских грибов-дождевиков – добывался «тропик-45», самый фантастический из известных людям галлюциногенов. Среди всего разнообразия наркотиков, изобретенных человечеством с незапамятных времен, «тропик-45» можно было сравнить со «сверхновой» звездой. Он магнитом притягивал к себе взгляды и деньги буквально отовсюду.
Организованные человеческие сообщества не желали мириться с «тропиком-45». Апатия, помешательство и, наконец, чудовищные вспышки насилия – вот чем было чревато злоупотребление этим наркотиком. Он был предан политической анафеме. Действия полиции по борьбе с новой отравой получили повсеместное одобрение властей.
Но наведение порядка стало делом не из легких. Спрос был слишком велик, а деньги рекой текли в карманы торговцев.
Однако политическое давление со стороны других человеческих миров было столь велико, что обитателям Саскэтча приходилось держать подпольный бизнес в тайне. Ах да, еще: время от времени появлялись видеофильмы о том, как полиция настигала торговцев наркотиками и расстреливала прямо с вертолетов.
Висящая на хвосте полиция, непредсказуемые в своей свирепости кочевники, промышлявшие собиранием наркотического сока, подстерегающие на каждом шагу опасности (будь то «наземный краб» или булмунк) – нетрудно себе представить, каких нервов стоил поход за товаром в тропики и обратно...
Карни задумался, сколько он еще выдержит при такой жизни. Вот уже четыре года, как он постоянно в пути, за его спиной – семь удачных ходок. И хотя Карни не работал на крупные синдикаты вроде Капитана Страйдера, он все же занимал вполне приличное положение. Его шансы были выше, чем у конкурентов.
А если ему и на этот раз удастся довести дело до конца, то тридцать пять универсальных унций «тропика» пойдут Крутым Братцам, поскольку именно они финансировали его ходку, а пять унций Карни оставит себе. Продав одну, можно на три года удалиться от дел, погрузившись в нескончаемое блаженство.
Через пару минут после того, как вертолет скрылся из виду, Карни выпрямил ноги «ходунка» и приподнял кабину над порослью молодых сосновых побегов. На востоке собирались тучи. С дальних горных вершин спускались кучевые облака. Неужели и впрямь, как и обещали, со стороны ледника Томпсона надвигается буря? Что ж, по крайней мере, какое-то время полицейские вертолеты не смогут совершать облеты гор! Карни завел свой вездеход и двинулся вперед. Компьютер повел машину среди деревьев, мимо огромных валунов по крутому склону к протянувшемуся внизу каньону.
Недалеко от Карни, на склоне горы Сервус, в тот момент, когда полуденную тишину нарушил звук работающего водородного мотора, Райбен Арнтадж издал тихий стон и беспокойно завертел головой. Маленькая Брюд Дара посмотрела на него расширившимися от ужаса глазами.
– Неужели мотор? – прошептала она. Райбен утвердительно кивнул.
– Черт побери, что им здесь надо?
– «Тропик-45», что же еще. Должно быть, это контрабандист: спешит преодолеть горы, после того как пересек плато Томпсона.
– Судя по звуку, он движется прямо на нас. – Малышка Брюд была готова расплакаться. – Скольких трудов нам стоило установить оборудование, подготовиться к съемке, ведь у них сейчас как раз брачный период – и вот на тебе!..
Звук мотора доносился все явственнее, машина фыркала и дребезжала совсем рядом, видимо, карабкалась по ближнему ущелью.
Раздался громкий стук, сопровождаемый ругательством на китайском диалекте ван хо, и двое мужчин выскочили из укрытия.
– Они улетели! Они услышали этот чертов мотор, и самец ретировался. Самка тоже испугалась, и они оба улетели.
Себастьян Лисе, бледный, долговязый блондин, в ярости стукнул кулаком о ладонь. Йен Чо, коренастый парень, метис – наполовину китаец, наполовину белый, – выразительно пожал плечами. Брюд разразилась рыданиями.
– Это могли быть лучшие кадры ночного кормушника, и все пошло прахом! До ближайшей дороги целых сто километров. Ведь здесь ничегошеньки нет, ничегошеньки! А мы не можем добиться обыкновенной тишины, чтобы наконец заснять этого треклятого кормушника!
Звук мотора стал еще громче. Чертова тарахтелка двигалась прямо на них, вверх по склону горы Сервус. Себастьян подошел к рюкзаку и вытащил пистолет.
– На всякий случай, – объяснил он, засовывая пистолет за поясной ремень камуфляжных брюк.
2
Это был старый межпланетный крейсер класса «К», вытянутый, словно позвоночный столб, с термоядерным приводом на одном конце и полусферой жилого отсека на другом. Перед вращающейся жилой зоной на «позвоночник» насадили защитный экран из усиленного нейтронной решеткой кремния, предохраняющий живой груз от излучения. На вращающуюся полусферу был нанесен номер судна и его название – «Семя надежды».
Корабль был тайно заброшен в солнечную систему Саскэтча с борта межпланетного лайнера-дальнорейсовика, снабженного приводом Баада. «Семя надежды» предназначалось для долгосрочной нелегальной миссии. Прошло уже три года, три очень удачных года для каждого из столь непохожих друг на друга членов экипажа.
Теперь корабль дрейфовал у внешних границ относительно крупного скопления астероидов. Он почти закончил свою грабительскую миссию – поиски высококачественных радиоактивных минералов. «Семя» готовилось к возвращению во внутреннюю систему, чтобы там его подобрал другой гигант с приводом Баада. Именно этого момента с нетерпением ожидал экипаж корабля, уставший после трех лет скуки в тесноте замкнутого пространства.
Как непохожи они были друг на друга – Ксермины, космические пираты, отбросы общества, и Бешваны, напыщенные толстосумы. Единственное, что было у них общего, так это неуемная алчность. Именно она не давала двум семействам перегрызть друг другу глотки.
Ксермины отвечали за космическую часть проекта, Бешваны – за его организацию и финансовую сторону. Но при полном разделении обязанностей на корабле то и дело вспыхивали конфликты, и чаще всего – в семье Бешванов, состоявшей из супругов Прамода и Ритиллы и их единственной девятнадцатилетней дочери Пандамон. Иметь одного ребенка, тем более дочь, было весьма необычным явлением в круге, к которому принадлежали Прамод и Тилли. Ведь супруги строго придерживались священного индуистского канона, согласно которому рождение дочери не шло ни в какое сравнение с рождением сына.
Поэтому в глазах Прамода Панди была, главным образом, проблемой, да и мать, как правило, держалась с дочерью подчеркнуто холодно. Однако безразличие и даже враждебность родителей не испортили характера Панди. Она была спокойной, даже безмятежной, хотя и излишне меланхоличной девушкой.
Когда ее мать Ритилла впадала в ярость, то начинала пронзительно кричать. Она кричала – а дочь замыкалась в себе. Упрямство Панди неизменно выводило Тилли из себя, и она выливала на голову девушки поток оскорблений, отрекаясь от несчастной и проклиная ее и те беды, что Панди принесла с собой в семью.
Такие сцены раз за разом заканчивались для Панди долгим, бередящим душу разговором с отцом в его кабинете. Куда бы ни переезжал Прамод, он всегда обзаводился собственным кабинетом, где мог в любую минуту найти убежище от вульгарности материального мира, населенного женщинами.
Беседу Прамод обычно начинал, сидя за столом. Потом, на третьей или четвертой минуте разговора, Прамод вскакивал из-за стола и принимался кричать и размахивать перед носом непокорной дочери пальцем. Его бесило нежелание Пандамон серьезно воспринимать его внушения.
Последний скандал разгорелся из-за розовых носков, злосчастных розовых носков, которые девушка оставила в душевой. Тилли, ортодоксальная индуистка, была фанатично привержена чистоте и аккуратности. Розовые носки противоречили представлениям матери Панди о приличиях и подействовали на нее, как красная тряпка на быка.
И вот теперь Панди сидела на резном бомбейском стуле ручной работы, а Прамод, склонившись, стоял рядом и размахивал пальцем прямо перед ее носом.
– Ты же знаешь, что мама вовсе не собиралась ущемлять твоих чувств, она просто расстроилась. Она не переносит одежды, которую ты носишь, и тебе прекрасно это известно. Я просто не понимаю, почему ты не носишь сари. У мамы забот и так хватает, а ты их еще прибавляешь. Мы изо всех сил бьемся, пытаясь выбраться из этой захолустной системы, а ты нам совсем не помогаешь.
– Она же ненавидит меня! – процедила Панди сквозь стиснутые зубы. – Ты не представляешь, что это такое, когда собственная мать тебя ненавидит. Я считаю, она не имеет права говорить мне подобные вещи.
Прамод уставился на дочь обычным взглядом, отражающим смесь недоумения и отвращения. Кто бы знал, как он ненавидит все эти бесконечные скандалы, когда женщины кричат и ссорятся, а потом обиженно молчат и плачут долгими часами. Но вот уже три года ему некуда деваться от всего этого – ровно три года, которые он провел в запретном поясе астероидов звездной системы Барзап, охотясь за призрачными сокровищами.
Прамод заставил себя понизить голос и спокойно сложить руки, коими имел обыкновение размахивать, впадая в ярость.
– Выслушай меня, дорогая. Когда же ты наконец поймешь, что все это является следствием нашей нелегкой жизни? Мы с мамой к ней не приспособлены. Твоя мама – художница, и поэтому любая мелочь действует ей на нервы. Ты же знаешь, как обстоят наши дела. Вот уже три года мы пытаемся вернуть себе былое богатство. Нам необходимо возвратиться назад в систему Ноканикус, откуда мы родом – твоя мама и я.
– А меня вполне устраивает Саскэтч. – Панди расправила ладонями складки на узких шароварах.
– Твоя мама терпеть не может, когда ты говоришь, как эти белолицые фигляры. Ты же не такая, как они. Ты чистокровная индуска! Ты принадлежишь к особой касте. Это священная честь! Это, в конце концов, твой долг!
Лицо Прамода походило на сердитую коричневую луну. Он выпрямился во все свои шесть футов и навис над Панди.
Дочь отказывалась внимать его доводам.
– Ты ведь из рода Марвар-Бешванов! – не выдержал Прамод, срываясь на крик. – У тебя есть обязательства перед Готрой.
– Мне это совершенно безразлично, я никому ничем не обязана. Мне нравится жить на Саскэтче, и я не хочу возвращаться с вами в систему Ноканикус.
Несколько секунд девушке казалось, что милейший отец-эгоист вот-вот ударит ее. Он занес было руку, сжал пальцы в кулак... и снова разжал их. А затем, издав громкий стон, опустил руку. Панди даже не шелохнулась.
– Прекрасно, – произнес Прамод таким голосом, будто принял для себя какое-то жизненно важное решение. – Я обо всем позабочусь. Если ты желаешь остаться в этой варварской системе – пожалуйста! Мы выделим тебе твою долю, и когда наше путешествие закончится, тебе будет на что жить первое время.
– Спасибо, папочка, огромное тебе спасибо. Ты просто не представляешь, какую огромную радость мне это доставит.
Прамод холодно взглянул на дочь:
– Надеюсь, ты понимаешь, это означает, что мы друг друга больше не увидим – всю нашу жизнь до следующего перерождения. Если мы улетим на Ноканикус, оттуда мы больше не вернемся. Ты будешь здесь одна, Панди, ты – девушка-индуистка на планете нечистых белолицых и желтых.
– Мне все равно, – стояла на своем Панди. Прамод в отчаянии воздел вверх свои длинные, костлявые руки.
– Моя дочь, продолжательница рода Марваров, отрекается от своей касты и будет осквернена, лишившись дарованной ей чистоты! – Прамод сжал виски ладонями, словно пытаясь унять боль. – Мне просто страшно подумать, до чего мы дожили. Мне даже начинает казаться, что твоя мама права: лучше бы ты вообще не появлялась на свет!
Панди промолчала. Ей никогда не хотелось быть такой, как ее родители. Ее не интересовал священный канон индуизма – все эти церемонии, ношение кастовой метки, философия чистоты и джати, стремление к нирване и единению с Брахмой. Нет, это никогда не трогало сердца девушки, которое с самой первой минуты открылось навстречу новой жизни в Бельво-Сити, столице саскэтчской колонии. Веселая, естественная жизнь, бьющая ключом вне стен ее дома, превращала для Панди тысячелетние семейные устои в сущую бессмыслицу.
После разговора с дочерью Прамод был готов расплакаться, видя тщетность своих попыток наставить ее на путь истинный. Что за неисправимый ребенок!
– Панди, если бы ты знала, как разрывается мое сердце, когда я пытаюсь воспитывать тебя!
Панди улыбнулась и прижала ладони к коленям:
– Я совершенно уверена, что была для вас нежеланным ребенком, папочка! . – Не смей так говорить!
– Почему же? Ведь это так. Вы никогда не хотели иметь дочь. Мама родила меня только потому, что хотела досадить тебе. Она обвиняла тебя в том, что ты пустил на ветер все состояние, и вам пришлось перебраться на Саскэтч.
– Неужели я и впрямь слышу все это? И как у тебя язык поворачивается говорить такие гадости? Неужели я воспитал такую дочь, которая бросает мне в лицо оскорбления, словно так и следует делать!
– Но это же правда, даже не пытайся отрицать. Я не буду грустить из-за того, что расстанусь с тобой и мамой. Вы не были счастливы на Саскэтче, а я – была! Да вам просто было не до меня, вас преследовала только одна навязчивая идея – прошлое. Вы мечтаете вернуться назад, в мир, который когда-то оставили, но для меня даже название его – пустой звук. Я хочу жить только на этой планете.
Прамод побагровел:
– Что за смехотворные речи! Да на Саскэтче живет лишь несколько миллионов человек. Как можно сравнить здешнюю жизнь с жизнью в одном из крупнейших миров?
Пандамон Бешван поджала свои полные губки и упрямо замолчала.
Прамод стукнул себя ладонью по лбу и принялся с мрачным видом расхаживать по тесной кладовке, которую громко называл своим кабинетом.
– Вот уже целых три года мы заперты в этой консервной банке. Три года мы бродим, как по пустыне, в Запретной зоне, постоянно сталкиваясь со всеми мыслимыми и немыслимыми опасностями. Только для того, чтобы выбраться из этой чертовой дыры и вернуться в родной Ноканикус! И вот теперь собственная дочь говорит мне, что ей не хочется возвращаться вместе с нами, что она намерена нищенствовать на этой убогой пограничной планете, где живут одни белокожие!
Панди пожала плечами.
– Ну хорошо, можешь оставаться. – Прамод скрестил руки на груди. – Я должен попытаться найти силы и каким-то образом сообщить твоей матери, , какое бессердечное решение ты приняла.
– Спасибо тебе, папочка.
Вызывающе одетая в европейский костюм – розовый чебран и белые сапожки, – с короткой стрижкой и без пятнышка – знака касты – на лбу, непокорная девушка демонстративно вышла из комнаты.
Прамод подождал несколько секунд, собираясь с силами, а затем повернулся и вышел через другую дверь, ведущую в спальню Бешванов.
3
Несмотря на одиночество в глубинах пояса астероидов, Прамод Бешван настаивал на поддержании заведенного порядка семейной жизни, как того требовал священный канон индуизма. Одним из твердых правил семейства Бешван были семейные трапезы, в особенности обед – последний прием пищи периода бодрствования, которому частенько предшествовала короткая церемония принесения жертвы и очищения в маленьком алтаре Шивы, устроенном в углу гостиной.
По этому особому случаю обед состоял из консервированного карри, поданного к выращенному на гидропонике рису, с лепешками «чапати» и острыми маринованными овощами.
Кроме того, обед был сильно приправлен гневом и раздражением. Лишь с огромным трудом Тилли Бешван заставила себя сесть за один стол с дочерью. Но поскольку Прамод пожелал, чтобы за обедом она хранила молчание, Тилли нехотя подчинилась. Они обязаны поддерживать видимость семейного единства – это важнее всего остального.
Панди, тем не менее, была настроена до неприличия легкомысленно. Она радостно щебетала о своем будущем на Саскэтче, когда останется одна. «Я поступлю в местный университет. Пройду там курс бизнеса...» – не умолкала девушка.
– Послушай меня, – наконец не выдержав, заговорила Тилли. Она обращалась исключительно к Прамоду, как будто в данный момент дочери здесь вообще не было. – Ей взбрело в голову поступить в университет этой дремучей планеты, чтобы изучать там бухгалтерское дело. Расчудесно! И ради этого она отказывается от возможности поступить в университет Ноканикуса и жить не где-нибудь, а в самом Гиперионе!
Теперь Тилли повернулась так, чтобы встретиться взглядом с дочерью, и для пущей выразительности воздела в воздух палец.
– Один из знаменитейших университетов в человеческом секторе Галактики, университет, о котором говорят с не меньшим почтением, чем об учебных заведениях самой Земли! – Тилли положила на кусочек лепешки немного маринованных овощей. – Университет, имеющий один из лучших факультетов психоголографии!
– Ах, мама, как ты гордишься своим образованием! Я не сомневаюсь, ты провела лучшие свои годы в университете Ноканикуса! Но пойми же, я-то совсем другая, не такая, как ты. Мне хочется учиться на Саскэтче и остаться здесь после окончания учебы. Мне совершенно безразличны роскошные мегахабитаты вроде Гипериона. К искусству меня тоже не слишком тянет.
Тилли сделала вид, что слова дочери относятся вовсе не к ней.
Рассердившись, Панди решилась подпустить шпильку, на такое она никогда еще не осмеливалась за все годы их семейной войны.
– И вообще, мама, мне кажется, что твое представление о суперголографии слишком преувеличено. Ну кому, скажи, есть дело до абстракций забытых уголков Десятого Пространства? До эмоционального содержания переливающихся пузырей? Все это чушь, мама, полнейшая бессмыслица.
Тилли окаменела. Ее глаза превратились в незрячие стеклянные шарики. Какое унижение – услышать подобное из уст собственной дочери. Она схватила пластмассовый чайник и швырнула его в Панди.
– Бесстыжая тварь! Прочь с моих глаз! Убирайся! Вон отсюда!
Панди увернулась, а затем взглянула на отца. Прамод лишь укоризненно покачал головой, потеряв от возмущения дар речи. Привстав, Тилли стукнула дочь по макушке. От новых ударов Панди увернулась, задев при этом поднос с приправами. Он упал со стола, и его содержимое рассыпалось по всему полу.
Ярко-желтая маринованная цветная капуста усеяла любимый ковер Тилли, безукоризненно голубой, привезенный еще с Ноканикуса. Это был настоящий шелковый «янч», сотканный в хабитате Райское Облако. Тилли зашлась в крике.
Как раз в этот момент включился экран видеофона, и совершенно неожиданно на нем возникла мясистая розовощекая физиономия Роджера Ксермина. Он был чем-то ужасно взволнован.
– Прамод! – проревел Роджер. – Прамод! Теперь мы богаты, нам даже не снилось, какие богатства плывут нам в руки!
Тилли запихнула себе в рот салфетку, чтобы заглушить рвущийся из горла крик, и он перешел в невнятное мычание. Бешван тщетно пытался найти подходящие слова для ответа.
В голубых глазах Ксермина плясали безумные огоньки.
– Прамод! Скорее спускайся сюда! Ты только взгляни, что я нашел. Ты не поверишь своим глазам, старый пердун!
Вот тут Прамод взорвался:
– Ксермин, не смей употреблять такие ужасные слова в присутствии моей жены и дочери!
Ксермин, мигая, уставился на Прамода и испуганно замолчал, что случалось с ним крайне редко.
– Как ты можешь беспокоить меня в столь поздний час? Тебе же прекрасно известно, какое значение я придаю стабильности в моей семейной жизни.
Ксермин сглотнул и осклабился. Уж кому-кому, а ему действительно было прекрасно известно, какое взаимопонимание царило в семействе Бешванов.
– Прамод, подожди, посмотрю я на тебя, когда ты увидишь мою находку. Ты только взгляни, что я тебе покажу!
Прамод, казалось, не слышал его.
– Попозже, все это может подождать. Бешван отключил видеофон, и экран погас. Панди выскочила из-за стола:
– Но, папочка, а что, если это и в самом деле важная находка?
Прамод обернулся к дочери:
– Вряд ли что-то может быть важнее, чем твои ужасные манеры и возмутительная грубость.
– Ой, папочка, какой ты все-таки невозможный! Включи снова экран! Я хочу взглянуть, что там нашел Ксермин!
– Замолчи. Разве ты не видишь, что твоя мать в слезах. Посмотри, посмотри, что ты наделала!
Вид отвратительных желтых пятен от маринованной цветной капусты на ковре вызвал у Тилли истерику. Великолепная вещь была загублена, и теперь Тилли, скрючившись, лежала на диване и громко рыдала. Панди на минуту охватило смятение, и ей стало стыдно. Неужели она и в самом деле такое бесчувственное чудовище? Девушка пыталась отыскать в своей душе хотя бы слабые искорки любви, которые ей надлежало испытывать к матери, но не обнаружила ничего похожего. Быть может, в этой ситуации кто-то действительно был чудовищем, но только кто же? Отсутствие ответа на этот вопрос огорчило Панди, и она разозлилась на себя. И расплакалась.
Сцена была неожиданно прервана громоподобным стуком во входную дверь. Из-за двери доносились возгласы, которые мог издавать только Роджер Ксермин. Панди побежала открывать дверь, хотя глаза ей все еще застилали слезы. Прамод велел дочери остановиться, но она пропустила его приказ мимо ушей.
В дверь ворвался, смеясь и ухая от восторга, Роджер Ксермин. Он потрепал Панди по голове и схватил стакан с водой.
Потом, невзирая на протесты Прамода, подскочил к видеофону и включил его, подняв стакан, будто салютуя экранному изображению.
– Посмотрите-ка, что мы обнаружили! До этой штуки не более шести дней лету, если мы сейчас не ускоримся. А я думаю, мы это сделаем обязательно.
По экрану медленно проплывало нечто загадочное, явно не имевшее цены.
Бешваны не сводили взгляда с находки. Это был не астероид, богатый радиоактивными минералами. Нет, это был гладкий предмет явно искусственного происхождения, похожий на серебристую тыкву примерно в рост человека. Предмет плавал в пространстве на фоне черного бархата космической бездны.
– Что это? – еле слышно спросил Прамод.
– Вещь инопланетного происхождения. Согласно компьютеру, это наиболее вероятное предположение. Посмотрите, какое чудо! И, что бы это ни было, уверен, за эту находку мы отхватим больше, чем за всю дребедень, найденную до нее.
Панди не сводила взгляда с загадочного предмета. На вид он был органического происхождения, что придавало ему сходство с семенем, причем куда большее, чем у корабля «Семя надежды». Неужели это семя действительно принесет им несметные богатства?
4
По мнению Панди Бешван, высокая блондинка по имени Салли Ксермин была единственным человеком на борту «Семени надежды», с кем еще можно было общаться. Поэтому во время перелета (или, как астронавты его называли, «тоски зеленой») Панди спасалась у Салли, в космической квартире Ксерминов.
– Сил больше нет слышать, как моя мамочка стонет и охает. Вы же знаете, как плохо она переносит ускорение!
Салли усмехнулась. Вдобавок к голубым глазам и смазливому личику с вздернутым носиком она обладала на удивление жизнерадостным характером, что, по словам Салли, объяснялось жизненной необходимостью, поскольку вот уже пятнадцать лет она была замужем за Роджером Ксермином, «этим ненормальным космическим проходимцем». Салли переключила телевизор на новый эпизод развлекательного сериала «Дом Антареса» и улыбнулась Панд и.
– А я лично согласна на небольшое ускорение, если это принесет мне богатство, которое, по-моему, я вполне заслужила.
– Вы действительно думаете, что эта штуковина принесет нам кучу денег?
– Видишь ли, милочка, мы и без нее уже с товаром. Если верить Роджеру, этого радиоактивного хлама мы набрали столько, что можем десять раз окупить наше путешествие. Нам всем хватит средств, чтобы вернуться в Ноканикус. А если эта космическая тыква окажется чем-то стоящим, мы просто сказочно разбогатеем.
– Ух! – Панди вытянула ноги, чтобы немножко размять мускулы. Переносить ускорение было действительно нелегко, казалось, будто тело вот-вот сплющится.
– Не знаю, как ты, – сказала Салли, – но мне бы очень хотелось разбогатеть после стольких лет скитания по космосу.
– Когда я вернусь на Саскэтч, то подам заявление, чтобы меня признали совершеннолетней. Потом куплю себе дом где-нибудь в Болдовере, подальше от города, открою свое дело.
Салли рассмеялась – у этого ребенка поистине грандиозные планы.
– А затем ты встретишь мужчину своей мечты?
– Конечно, это было бы здорово. Только не думаю, что это будет мой единственный мужчина. Но я обязательно найду себе сильного, крепкого... например, дровосека с лесоразработок.
«А еще наконец-то рядом со мной не будет Прамода и Тилли – даже не верится! « – подумала Панди.
Наконец на экране появились кадры «Дома Антареса». Изображение, полученное с саскэтчского орбитального спутника, было обработано и улучшено компьютером.
Сегодня парни, ради которых, собственно, и стоило смотреть этот сериал – то есть Рик, Дживестро и Лучио, – переоделись в женское платье. Им надо было спрятаться в родильном отделении, где находилась Шерли, ожидавшая появления на свет ребенка. А Кэнди и Джоанн, в свою очередь, переоделись мужчинами, чтобы принять участие в соревновании водителей грузовиков.
Панди откинулась назад, доверив свое тело надувным подушкам, смягчавшим действие ускорения. Она ощущала тепло и... беременность. Панди даже хихикнула. Ей казалось, что Шерли – это она сама. Подумать только, какая чушь лезет иногда в голову!
А «Семя» все неслось вперед, в безжизненное пространство внешнего пояса астероидов.
Штаб-квартира колониальной полиции располагалась в коробке голубого стекла, на бульваре Антуана, в центре Бельво-Сити, самого крупного города планеты Саскэтч. Население метрополии составляло четыреста тысяч человек, разбросанных на двадцати тысячах квадратных миль долины Бельво.
Полковник Анри Тюссо (глава отдела полиции по борьбе с наркотиками и заместитель командующего общепланетарными силами полиции) спокойно сидел за письменным столом черного дуба, очевидно, давая возможность своему посетителю выпустить, хотя бы частично, пар, накопившийся у того за долгое время.
Лейтенант Йохан Грикс, отдавший военной службе три года жизни, не особо себя сдерживал.
– Два человека мертвы, сэр. Это уже десятый, черт побери, прокол со службой безопасности. А всего мы имеем восемь мертвецов, сэр, и все по той же самой причине. В наших рядах шпион, имеющий доступ к оперативным секретам и продающий их наркодельцам. Это столь же очевидно, как и то, что эти люди мертвы! И, несмотря на это, вы, сэр, до сих пор не сказали ни слова – что нам следует предпринять.
О господи! Тюссо сложил свои длинные, как у пианиста, пальцы на брюшке. Он был рад, что успел пообедать до этой маленькой деловой встречи. Воспоминание вызвало у него отчетливое ощущение тепла. Вино оказалось просто превосходным, а вкус браконьерски добытых крабов выше всяких похвал. Подумать только, как театрально возмущается этот Грикс! Никак не может уняться! Право, что за неловкая ситуация.
– Послушайте, молодой человек, здесь не все так просто, как кажется на первый взгляд, – произнес наконец Тюссо. – Вам бы следовало знать. Вокруг происходит немало такого, во что мы просто не в состоянии вмешаться.
Побагровев, Грикс вскочил и заговорил гневным тоном:
– Как мне это понимать, сэр?! Либо я сошел с ума, либо я обращаюсь к стене? – Лейтенант отчаянно жестикулировал своими длинными незагорелыми руками. – В этом году наши оперативники оказывались под дулом пистолета десять раз, едва мы внедрялись в крупную сделку. Десять случаев, и все до единого связаны со Спейстауном и тамошними молодцами. Так что это, совпадение, сэр, или цепочка преднамеренных убийств?
Тюссо заставил себя сидеть спокойно: никогда нельзя показывать, что ты напуган, ни одним жестом. С этими безумцами годился лишь один способ – кто кого переглядит.
– Послушайте, лейтенант, мне понятны причины вашего возмущения. Да, я согласен, что все выглядит так, будто допущены какие-то непростительные ошибки. Но игра, в которую нам приходится играть, связана с огромным риском. В Спейстауне мы не обладаем полнотой власти. Городская полиция там насквозь коррумпирована, и с этим пока приходится мириться.
– Чушь собачья, сэр! По меньшей мере пять из наших операций готовились в строжайшей тайне – третий уровень секретности. В спейстаунской полиции об этом никто не мог знать. Мы имеем дело с утечкой информации из нашей конторы, сэр, с нашей, черт побери, стороны!
– А ну-ка, сядьте, лейтенант Грикс! – Тюссо решил напомнить, кто здесь старший. С Гриксом приходилось обращаться с большой осторожностью: он походил на дикого буйвола, с соответствующей энергией и мозгами. Если его гнев удавалось направить в безопасное русло, то гнев быстро испарялся, а сам Грикс успокаивался.
– Вам так же, как и мне, лейтенант, прекрасно известно, что все происходящее в Спейстауне – это часть больших игр, ведущихся также и за пределами нашей планеты! Игр, о которых мы толком ничего не знаем. Секретность седьмого уровня, дело находится в ведении губернаторов планет, избранных президентов и политиков равного им ранга. А наша роль в Спейстауне ничтожна, потому что космическая мафия ни за что добровольно не откажется от своего влияния. Поэтому нам с вами никак не остановить наркобизнес изнутри, это немыслимо, если принять во внимание задействованные в этом бизнесе деньги.
– Я в курсе, сэр!
– Поэтому нам приходится действовать осторожно, прибегая к разного рода маскировке. – В голосе Тюссо прозвучал металл. Полковник был возмущен обвинительными нотками, которые позволял себе подчиненный.
– Не понимаю, сэр.
– Всему виной огрехи в планировании. Именно они – плюс тупоголовость оперативников, отказывающихся подчиняться правилам, – мешают нам успешно работать.
Глаза Грикса полезли из орбит.
– Сэр, если это шутка, то она чересчур жестока, это просто насмешка! Операции были результатом долгой, напряженной работы полиции. Мы провели ее безупречно, уверен. Мы вели опытных наркоконтрабандистов, готовых к крупным сделкам. В отдельных случаях у нас в руках были видео-, аудио– и прочие улики. И все псу под хвост, десять раз подряд!
Тюссо бросил измученный взгляд на потолок. Боже, как утомителен этот инфантильный юнец! Но он нужен. Он неподкупен и честен до такой степени, что не имеет цены для укрепления пошатнувшегося престижа отдела по борьбе с наркотиками. А подобная непоколебимая глупость просто необходима, когда требуется послать кого-то запудривать мозги космическому начальству на полицейских конференциях.
Разве может Грикс знать, что еженедельная фактическая прибыль от контактов с бандами из Спейстауна и Бельво-Сити составляет сорок пять тысяч галактических купонов? Доля, предназначавшаяся для «большого стола», то есть для верхушки полиции Бельво, составляла примерно по пять тысяч на каждого, что равнялось примерно половине их официального ежегодного полицейского жалованья. И это только в галактических купонах. Тюссо не включал сюда разовые гонорары и оплату «натурой» – в виде «тропика-45». Тюссо хорошо знал, что по крайней мере половина его подчиненных регулярно его потребляют. Под нажимом они могли признаться, что наркотик помогает им в работе.
А Грикс все не унимался. Тюссо даже не пытался остановить его. Правда, некоторые оперативники поплатились за это своими жизнями.
Тюссо считал, что это неизбежные потери в войне с космическим начальством, которое неустанно требовало перекрыть поток «тропика-45» через космопорт.
– Йохан, Йохан, выслушайте меня! – Тюссо решил наконец, что пришло время отвлечь буйвола чем-то конкретным. – Для того чтобы окончательно ликвидировать контрабанду, нам придется полностью перекрыть космопорт. Но! Каждая зерновая компания располагает собственным окном запуска, и в каждое окно запуска она отправляет свои корабли. На какие мысли это наталкивает вас? Грузы с зерном мы отправляем в Ноканикус и другие близлежащие системы. С проверкой такой торговли можно было справиться старым добрым способом лет этак тридцать назад. Пять кораблей в год, пять урожаев в год. Один большой зерновоз для одного большого урожая. А что мы имеем? Мы имеем триста кораблей в год и десятки судов поменьше – и все они каждый день взлетают к пересадочным станциям. Это же тысячи возможностей провезти на борту контрабанду.
Похоже, Грикс клюнул на наживку – он стоял, опустив голову: значит, бросок достиг цели.
– Так что же произойдет, если мы полностью прикроем все торговые перевозки через космопорт? Грикс уже не горел, а медленно тлел.
– Мы получим несколько нелегальных посадочных площадок, – спокойно продолжал Тюссо, будто растолковывал очевидные вещи малому ребенку, – ИТАА целиком утратит контроль над прилегающим к орбитальной станции пространством, и тогда мы потеряем возможность даже мало-мальски держать контрабанду в поле нашего зрения. Дела пойдут настолько плохо, что космическое начальство попросту прикроет нашу лавочку. Они перекроют нам весь кислород, и тогда на ворота космопорта можно вешать замок. Как будто вы сами не знаете, у них одна песня: все или ничего. Ведь других способов улаживания конфликтов у них нет. Подумайте сами, как бы вы поступили, будь вы в ИТАА?
Грикс внимательно слушал шефа, хотя у него было ощущение, будто его обливали теплым, липким дерьмом из бесконечно длинной резиновой кишки. Теперь у него не осталось сомнений, что у Тюссо тоже рыльце в пушку: перед ним, в своем собственном кабинете, восседала продажная власть. Но эти Тюссо были влиятельной семейкой, они прибрали к рукам всю колонию, поэтому Грикс принял покорный вид, решив воздержаться пока от праведного возмездия. Ведь осмелься он врезать негодяю по морде прямо в его начальственном кабинете, его, Грикса, песенка спета. Прощай работа, и пахать ему всю жизнь на заброшенной ферме в тундре. А Грикс поклялся себе, что такому не бывать никогда.
С фермой вполне справлялся его брат. Йохану же хотелось в жизни большего, и для начала неплохо было бы загнать в угол Тюссо и всю его банду. Но с ними шутки плохи, и поэтому приходилось постоянно быть начеку. Вот почему Грикс продолжал носить маску недалекого простофили и покорно горбил плечи, когда на него выливали бесконечные ушаты теплого, липкого дерьма.
Наконец Грикс очутился за дверями кабинета Тюссо. В лифте он почувствовал себя лучше, а когда вернулся на свой этаж, с него уже скатились последние капли грязи.
Эту крохотную пограничную планету раздирала коррупция. Миллионы любителей острых ощущений были готовы отдать последние гроши за порцию «тропика-45». И жители Саскэтча продавали себя без зазрения совести.
Согласно проведенной переписи населения, на Саскэтче постоянно проживало четыреста тысяч человек. Кроме них здесь находилось около трех миллионов нелегалов, каждый из которых выложил кругленькую сумму за поддельный вид на жительство. Экспорт «тропика-45» и нелегальная иммиграция невообразимо обогащали местную элиту, и ее могущество росло с каждым днем.
В кабинете Грикса уже поджидали помощники. Констебли Янг и Мулен, вчерашние ясноглазые студенты с Голубого Озера, бросились вслед за ним по коридору, ведущему на крытую автостоянку. Там их ждал громоздкий старомодный автомобиль синего цвета.
Николь Мулен вручила Гриксу серую папку. Лейтенанту следовало освежить в памяти кое-какие инспекционные процедуры, которые им предстояло провести сегодня в космопорте. Пока автомобиль ехал на север к мосту и далее через реку Элизабет, широкую и мутную, в старую часть города с его приземистыми каменными домами, каждый с деревянным крыльцом и шиферной крышей, Грикс торопливо пролистал содержимое папки.
Они въехали в квартал, где располагалось старое здание полицейского управления – пятиэтажный каменный блок с окнами-бойницами, забранными металлическими решетками.
Здание мрачно возвышалось над соседними домами. Спроектировано оно было как городская крепость. В самом начале колонизации планета кишела всяким сбродом, и вооруженные до зубов шайки бандитов и лесных бродяг частенько совершали набеги на город, чтобы силой разрешить свои разногласия с властями.
Автомобиль Грикса проехал мимо рабочих, латавших выбоины дорожного полотна, и затем по пандусу вкатился на эстакаду современной скоростной магистрали. Автострада тянулась вдоль гребня перевала Бельво, впереди уже смутно виднелись высотные здания и шпили Хэй-бол-Сити, что раскинулся вокруг космопорта.
Автострада носила потрясающее название – Трансколониальный автобан. На самом же деле это была пародия на скоростную автомагистраль. Она существовала лишь в пределах городской черты. Но даже там отдельные ее участки не соединялись между собой, так как строительство дороги было прекращено под давлением «экологического» лобби.
Сегодня Гриксу и его ребятам предстояло проинспектировать двадцать четыре стартовых площадки. Вдобавок следовало проверить все внутренние служебные подразделения. Это была стандартная проверка, рекомендованная ИТАА для небольших космопортов. При этом все якобы закрывали глаза на то, что космопорту Саскэтча давно пора присвоить класс «А».
– Ну так что, вперед, босс? – спросил констебль Янг, когда Грикс закончил просматривать документы.
– Да, – протянул тот, – на попятную идти поздно. Смело за дело... Хотя кто знает, сколько оно протянется.
Они миновали Спейстаун с его сверкающими отелями и манящими неоновыми вывесками казино. Все вокруг свидетельствовало о том, что развитие колонии бурно шло своим ходом, и власти бессильны направить его в нужное русло.
– А это мы скоро выясним, вот увидите, – сказала Николь Мулен.
Ее брат погиб в секретной операции по захвату преступников пять лет тому назад. Грикс не сомневался, что может доверить Николь собственную жизнь.
Автомобиль подъехал к терминалу космопорта, пятиэтажному сооружению из стекла и бетона в форме подковы. Казалось, оно припало к земле перед четырьмя стеклянными башнями, что возвышались как раз напротив, по другую сторону подъездной дороги.
Грикс и его спутники вышли из машины и окунулись в сутолоку зала ожидания. В течение следующего часа ожидалось три взлета шаттлов. Через зал ползла бесконечная вереница пассажиров и их чемоданов.
Полицейских уже поджидал напомаженный официальный представитель ИТААна Саскэтче, цветущий пухлый человечек в тщательно отутюженной зеленой униформе. Грикс стиснул зубы. Этого человека, капитана Огюста Дарнэ, номинально осуществлявшего контроль над всем космопортом, он ненавидел даже больше, чем самого полковника Тюссо.
Дарнэ был четвертым официальным представителем, которого Грикс повидал на своем веку, служа в полиции. Они прилетали сюда, туго набивали кошельки и, не успеешь оглянуться, покидали Саскэтч – оставалось только гадать, в какие межгалактические интриги были впутаны их карьеры.
Дарнэ знал толк в хорошей еде и при каждой встрече приглашал Грикса то на обед, то на ужин, а иногда на то и на другое вместе.
– Лейтенант Грикс, добро пожаловать к нам. – Дарнэ, зная Грикса, не стал протягивать ему руку: тот всегда держал себя с капитаном весьма сдержанно. – Надеюсь, сегодня мы придем к взаимопониманию, – продолжал Дарнэ, масляно улыбаясь. – Я уверен, что вас ждут куда более важные дела – перестрелки, сражения и все такое прочее. Ведь вы, лейтенант, и ваша команда – настоящие герои нашего времени.
Криво улыбнувшись, Грикс сообщил капитану, что намерен провести инспекцию всех до единой стартовых площадок, добавив при этом, что он и его подчиненные хорошо вооружены и вряд ли у них найдется свободное время для обеда.
Капитан Дарнэ судорожно сглотнул застрявший в горле комок. Вытащив рацию, он сообщил помощникам, что будет сопровождать лейтенанта Грикса во время инспекции стартовых площадок, начиная с площадки номер один.
Отключив связь, Дарнэ представил себе, какую панику вызовет эта короткая информация. Придется куда-то спрятать огромное количество багажа и убрать с глаз подальше персонал, не имеющий удостоверений. Да, денек обещал быть трудным!
5
«Ходунок» сжигал последние крохи водородного топлива, когда наконец сполз со склона в узкое, с нависшими стенами ущелье, что прорезало базальтовый бок горы. На первый взгляд, ничто не таило в себе опасности. Карни переключил компьютер в режим анализа поступающих изображений и не обнаружил ничего подозрительного.
И все же бдительность не помешает, решил он. Ведь это был последний тайник на пути домой, в Болдовер. Карни специально устроил тайник в этом ущелье, так как южная часть парка стала местом далеко не безопасным. Сотни бандитов прочесывали окрестности Бельво-Сити, охотясь на поставщиков наркотического зелья, и тайник с горючим мог легко превратиться в идеальное место для засады.
Вездеход плелся вниз по склону, то и дело застревая. Его баки были практически пусты.
Карни заколебался. Еще пятьдесят метров, и он у цели. Не выдал ли он себя? Похоже, нет. Карни двинул машину вперед. По дну ущелья, извиваясь среди камней и обломков породы, бежал узкий ручеек. Подрезанный северный берег образовал неглубокую пещеру. Канистры с топливом Карни зарыл в черный песок у стены. В самом дальнем углу пещеры, сливаясь по цвету с темными сланцевыми стенами, стояла едва различимая палатка Карни. Ее нельзя было разглядеть с высоты, даже с вершины каньона, собственно, ниоткуда, только со дна ущелья.
Все выглядело будто бы нормально. «Ходунок» вполз под утес, и его мотор, тихо кашлянув, окончательно заглох.
У Карни будто камень свалился с души, он даже присвистнул. Вот мы и добрались, детка. А теперь посмотрим, как нам снова подзаправиться.
Карни Уокс открыл кабину и выпрыгнул наружу. Наконец-то можно было немного размяться, потянуться, сделать парочку наклонов и помахать руками.
К бедру Карни был пристегнут пистолет, снятый с предохранителя. Обращаться с оружием Карни умел. Он постоянно носил с собой «пушку», громадный «магнум» пятьдесят пятого калибра. Пуля, выпущенная из этой «игрушки», без труда пробивала армейский бронежилет. Как-то раз Карни с одного выстрела сразил напавшего на него гигантского краба.
Вокруг по-прежнему все было тихо, компьютер молчал; видимо, и впрямь в тайник никто не наведывался.
Карни вытащил из кабины «ходунка» небольшую саперную лопатку, выкопал канистры с горючим и присоединил шланги к горловинам топливных баков.
Пока заливалось горючее, Карни прогулялся вниз по ручью к тому месту, где поток обрывался двадцатиметровым водопадом и исчезал под кронами деревьев ниже по склону. Сквозь просеку в зарослях кряжистых сосен открывался великолепный вид на реку Элизабет и дальше на просторную долину Бельво.
Высоко в небе, справа от Карни, кружились несколько стервятников. А дальше на север вершина за вершиной тянулись хребты Блэк-Рукса: Эбнер, затем гора Изобилия и далее неясный силуэт пика Крюк Ворона.
Карни мучила жажда. Он вспотел, проголодался и испытывал настоятельное желание помыться. Но больше всего ему хотелось просто-напросто постоять, прислушиваясь к мышечным ощущениям, и вдоволь надышаться горным воздухом.
Открывшийся перед ним вид был весьма впечатляющим. Рассуждая философски, следовало признать, что, хотя работенка его и становилась все опаснее, одновременно она давала возможность посетить красивейшие уголки планеты. Здесь, в горах, воздух быт так упоительно чист, солнце светило так ослепительно ярко, а деревья так мило что-то нашептывали друг' другу под легким дуновением ветра, что Карни хотелось вдохнуть в себя всю прелесть окружающего мира. Настроение его нарушило не предвещавшее ничего хорошего странное жужжание. Карни посмотрел вверх.
На поляну, где он стоял, прилетела огромная, в дюйм длиной, красная муха и, привлеченная запахом человеческого пота, принялась кружить над Карни.
Он медленно двинулся по ущелью назад к своей палатке. Укусы этих чертовых здоровенных мух были жутко болезненными. Собственно говоря, это не мухи, а летающие крабы величиной с колибри, они пили кровь точно так же, как колибри пьют нектар. Их укус напоминал укол небольшой иглы. После укуса вскакивал волдырь размером с теннисный шарик, лечить который приходилось не одну неделю.
Красная муха кружила по каньону, по запаху отыскивая свою жертву. Карни пятился, пытаясь нащупать за спиной стену утеса.
Радостно жужжа, муха метнулась на Карни, и ему пришлось отмахнуться кулаком. Муха зажужжала опять, на этот раз сердито, и воинственно выпрямила свой сантиметровый хоботок. Затем снова устремилась к жертве. Когда она спустилась ниже, Карни отбил ее атаку ногой. Муха описала круг, а потом совершила еще одну попытку. На этот раз Карни промахнулся, муха тоже: он присел, а отвратительное насекомое прожужжало мимо него и в сторону. Карни бегом бросился к палатке. Но последние метры ему пришлось ползти под нависшей скалой. И тут раздалось триумфальное жужжание. Эта чертова тварь села ему на шею. Карни замотал головой и попытался рукой смахнуть ее с себя. Удалось: он ощутил рукой прикосновение ее тельца, и вновь раздалось сердитое жужжание. Но Карни уже юркнул в палатку и плотно запахнул полог. Было слышно, как муха с разгона ударилась о стенку палатки. С завидным упорством она продолжала биться о ткань входа. Содрогаясь от ужаса, Карни наблюдал, как ужасное жало пронзило полог палатки. Карни обмяк, ему стало плохо, от страха скрутило живот.
Внезапно Карни ощутил, как к его затылку прикоснулся холодный металлический предмет, и чей-то низкий голос заговорил ему прямо в ухо:
– Только не дергайся, дружище. Руки за спину, или мне придется снести тебе голову. А уж тогда я не торопясь обыщу всю твою поклажу.
Карни протяжно застонал. Опять он вляпался! Он готов был поспорить, что трюк с красной мухой – дело рук бандитов. Дуло пистолета сильнее уперлось ему в затылок.
– Живо!
Карни подчинился. На его запястьях щелкнули наручники, а из кобуры у него вытащили пистолет.
– А теперь выходи наружу.
– Эй, послушайте, там ведь эта чертова муха, – Одно дело потерять бабки, но чтобы эта чертова муха попила кровушки – уж слишком!
– Знаю, знаю, – усмехнулся тот, кто был за его спиной. – Смелей вперед, парень, я обо всем позабочусь.
Вход в палатку открылся, и Карни вытолкнули наружу. Над просекой, все так же жужжа, кружила красная муха.
Обернувшись, Карни разглядел человека, так ловко заарканившего его. В душе у него все оборвалось – он попал в лапы к Безумному Ягу. Это был легендарный спейстаунский бандит – широкоскулый мерзавец китайско-кавказского ( Вообще-то, для антропологов слово Caucasian обозначает человека белой расы, но в данном случае, возможно, бандит китайско-кавказского происхождения вполне соответствует замыслу автора. (Прим. ред.)) происхождения. Карни частенько доводилось встречать его в знаменитых барах городка, вроде «Токси» и «Кайзера». Ягу обычно заваливал туда в компании таких же, как он, мерзких типов – своих подручных. Впрочем, сам Ягу никогда не принимал наркотиков. Человек старомодный, он предпочитал выпивку и женщин.
Сейчас Ягу был одет в серо-зеленую камуфляжную форму и тропический шлем. На его полях Карни разглядел пару пробирок и несколько ос-стервятников. Осы сидели нахохлившись, в обычной своей позе – их толстыечерные крылья были прижаты вверх к голове, что придавало им зловещее сходство с отдыхающими перед атакой на жертву грифами. Только эти, к счастью, были невелики по размеру.
Заметив красную муху, осы в мгновение ока сорвались с места и, неистово махая крыльями, закружились возле своего врага.
– Вот видишь, – произнес Ягу. – Я сказал, что обо всем позабочусь. А теперь покажи мне, где ты спрятал товар, или я тебя пристрелю. Тогда мне придется, правда, поискать его чуть дольше.
Красная муха была мертва. Потом осы сообща разделали ее тельце, оторвав от него съедобные части, подхватили их, перелетели на ветку ближайшего дерева и устроили там маленькое пиршество, а затем снова вернулись в свое «гнездышко» – на шлем Ягу.
С останками красной мухи покончил выползший из кустов местный краб – санитар природы. Карни едва не стошнило. Надо же, как его угораздило попасться! Можно сказать, под самый занавес. Теперь весь поход насмарку.
Ягу подтолкнул его к «ходунку». Баки были уже почти заправлены. На душе у Карни стало гадко. Попасть в ловушку и оказаться на волосок от смерти, когда до желанного богатства оставался лишь шаг!
Ягу как-то странно улыбался. Подняв пистолет, он навел его на Карни.
– Давай, давай, следопыт. Показывай, где все это зарыто.
Карни собрался открыть рот, чтобы ответить, но в этот момент раздался выстрел и по скале прямо над их головами щелкнула пуля. Оба тотчас отпрыгнули в стороны.
Ягу открыл ответный огонь. Пули со свистом поливали овраг за дальними скалами.
Когда Карни увидел нападавшего, глаза его расширились от удивления. Перед ним, перебрасывая из руки в руку топорик, стоял стройный молодой человек. Казалось, он возник прямо из воздуха.
В следующее мгновение незнакомец нанес Ягу сокрушительный удар топориком по голове, и тот как подкошенный свалился на землю.
– Вы вне опасности! – закричал молодой человек. На его шляпе, так же нахохлившись, сидели три осы-стервятника, ничуть не потревоженные недавней суматохой.
Еще несколько человек в коричневых походных одеяниях, с рюкзаками и видеоаппаратурой за спинами окружили стоявший неподалеку «ходунок» Карни.
– Похоже, мы оказались здесь как раз вовремя, – сказал один из них, пожилой мужчина в дорогом походном одеянии. Было видно, что он пользуется суперпрограммой продления жизни.
– Спасибо, – только и смог выдавить из себя Карни. Ему казалось, что колени его вот-вот подогнутся, и он рухнет на землю.
– Видите ли, мы не могли допустить убийства, – тихо, но высокопарно сказал один из незнакомцев. Он изучал Карни пронзительным взглядом и, казалось, видел его насквозь. – Но как бы то ни было, мы не собираемся позволить вам транспортировать ваш груз дальше. Поэтому, если вы окажете нам содействие и скажете, где его спрятали, мы всего лишь уничтожим его и отпустим вас на все четыре стороны.
Карни закашлялся, а потом вдруг вспылил:
– Ну да, конечно. Говори-говори, парень. Уничтожить! Да он тебе самому нужен! Признайся! Вор у вора дубинку украл!
Пожилой с отметинами продленной жизни снова улыбнулся:
– Боюсь, Себастьян, наш друг не особенно жаждет помочь нам.
Юноша, до этого занятый осмотром «ходунка», обернулся.
Лицо его выражало крайнее недружелюбие.
– Вам известно, что нахождение такой машины здесь, в планетарной лесной зоне, противозаконно?
– Что? – переспросил Карни.
– Наша прямая обязанность – немедленно убедиться в том, что эта машина деактивирована. Довольно наносить урон экосистеме. Поэтому я сейчас сотру все файлы, перепишу информацию на диск, а вездеход пусть себе остается здесь. Надеюсь, проводники-рейнджеры придумают, что с ней сделать.
У Карни вырвался стон:
– Нет, дружище, только не это! Вы меня погубите. Мне ведь нужно добраться до Болдовера.
– Неужели до Болдовера? Смотрите-ка, еще один наркочеловек из Болдовера. Нет, ребята, вы совсем распоясались.
– А где нам еще заработать себе на жизнь? – проговорил в свою защиту Карни.
Стоящая рядом девушка брезгливо поморщилась:
– И это вы называете жизнью – уколоться и вырубиться?
– А ты, подруга, молчи, видать, сама никогда не пробовала. Вот разок попробуешь сама – посмотрим, как ты тогда запоешь.
– Нет уж, спасибо, – отрезала девушка. – Мой брат занимается этим на всю катушку, можно сказать, выполняет план за двоих. Видели бы вы, в кого он превратился, – не человек, а сплошное гнилье.
Карни пренебрежительно фыркнул и отвернулся. Слишком много развелось спасителей человечества – а кто их сюда звал? Тот, кого звали Себастьян, и второй, китаец, как раз собирались стереть управляющие программы «ходунка». А без них бесполезно и пытаться преодолеть десять километров горной лесной чащобы, не говоря уже о двухстах с хвостиком километрах, оставшихся до Болдовера.
– Погодите! А если я вам скажу, где тайник? Себастьян обернулся, широко улыбаясь:
– Ну, тогда другое дело. Готовый к сотрудничеству сталкер-коробейник... В этом случае нам будет проще забыть о своем намерении оставить здесь эту машину.
Через несколько минут, охваченный невыразимым отчаянием, Карни наблюдал за тем, как проклятые спасители открыли тайники в стенках «ходунка» и вытащили наружу несколько толстых пластиковых пакетиков – шестидесятипроцентный раствор жидкого «тропика-45».
Тем временем девушка вместе с «моложавым старичком» готовили хворост для костра. Полив его какой-то легковоспламеняющейся жидкостью, они положили на него пластиковые мешочки и подожгли хворост.
Потухшим взором Карни смотрел, как на ветках заплясали огоньки. Несколько мгновений – и костер ярко запылал. Пакетики расплавились, и из них брызнула жидкость, на которую с жадностью набросились языки пламени. От горящего наркотика шел противный запах, от него першило в горле и тянуло на рвоту. Что он скажет Крутым Братцам в свое оправдание? От костра повалили клубы дыма. Компания экологов отстала и занялась Ягу. Его привели в чувство и тоже отпустили на все четыре стороны.
– На вашем месте, – сказал Уоксу «моложавый», – я бы немедленно уносил отсюда ноги и постарался никогда больше не попадаться нам на глаза.
Светловолосый юноша, к удивлению Карни, даже вернул ему «магнум» – правда, предварительно вынул из него патроны.
Затем «коричневые» растворились в гуще леса, оставив за спиной неудачливого сталкера, потухший костер и «ходунок» с полными баками горючего.
6
Результаты обследования небольшого образца, взятого с поверхности серебристой тыквы, имевшей около двух метров в поперечнике, были выведены на главный дисплей компьютера. Перед ним в полном составе собрались и Ксермины, и Бешваны. Всем хотелось узнать, что представляет собой предмет, который медленно проплывал на фоне усыпанной звездами бездны.
Материал поверхности оказался удивительно твердым и прочным. Роботу-«ползунку» удалось добыть буквально несколько молекул, хотя он и работал самым твердым резцом.
На основании этих крохотных вещественных доказательств искусственный интеллект компьютера сделал вывод, что поверхность находки представляет собой неизвестный вид керамики, возможно, поликерамики с двенадцатиугольной матрицей. Молекулы образовывали идеальную решетку, но под давлением как бы наезжали друг на друга. Поэтому-то на поверхность тыквы (как – уже привычно – называли они неизвестный предмет) невозможно было нанести даже царапину.
Роджер Ксермин пожал плечами:
– Мне кажется, еще рано делать окончательные выводы. Мы пока располагаем слишком скудной информацией, поэтому трудно сказать, что нам дальше делать с находкой.
Старшие Бешваны были перепуганы до смерти. В блеске таинственной находки им чудилось что-то зловещее.
– Но как этот предмет оказался здесь? – удивилась Панди. – Каким чудом его занесло сюда, в пояс астероидов? Ведь эта тыква явно искусственного происхождения, в здешней звездной системе, насколько мне известно, никогда не было технически развитой цивилизации.
– А он не из этой системы, Панди. Он явно откуда-то извне, – ответила ее мать, еще крепче обхватив себя за плечи.
– Тогда ему пришлось как следует потрудиться, чтобы добраться сюда, – хихикнула Салли Ксермин.
Прамод Бешван продолжал озабоченно хмуриться. Его сердце чуяло недоброе.
– Неужели, Роджер, ты никак не поймешь, что это тот самый случай, о которых говорится в Запретительном кодексе. Кто знает, может, это что-то вроде бомбы, ведь у той штуки нет ни дверей, ни каких бы то ни было отверстий. А вдруг, если нам вздумается проникнуть внутрь, она возьмет и взорвется!
Ксермин пожал плечами:
– Мне пока не совсем ясно, как нам вообще удастся вскрыть эту штуковину. Может, это монолит. Тебе не приходила в голову такая мысль?
Бешван промолчал.
– Ну, вообще-то, вряд ли это монолит, – продолжал Роджер. – Нет, скорее всего, это и не бомба – уж слишком она симпатичная.
– Слишком симпатичная? – возмутился Прамод. Авантюра была ему явно не по душе. Он нутром чуял, что эта чертова штуковина сулит им одни неприятности. – Роджер, мы обязаны сообщить властям о нашей находке. Этого, между прочим, требует кодекс.
Но Ксермин настойчиво продолжал запрашивать компьютер: какова вероятность, что структура таинственного объекта монолитна. Наконец был получен отрицательный ответ: «Вероятность пренебрежимо низкая».
– Верно, здравый смысл подсказывает, что это не монолит. Но что это, ведь не огромный же кусок мыла? Вероятнее всего, это какой-то контейнер. Только что внутри? – Ксермин осклабился, обнажив ряд по-акульи острых зубов, – не зря же он был живой легендой в десятках звездных миров... По крайней мере, так он считал.
Прамод опять застонал и уткнулся в ладони.
– Да послушай ты, – продолжал Роджер. – Я хочу установить на нем несколько микрозарядов. Надо проверить, сможем ли мы пробить внешнюю оболочку. Если нам это удастся, предлагаю продолжить исследование. С максимальной осторожностью, безусловно.
У Прамода вырвался испуганный крик. Ксермин сошел с ума!
– Глупец! А если это все-таки бомба? Заряд сдетонирует, и нас разнесет вдребезги! Роджер расхохотался:
– Но я же не предлагаю стоять рядом с этой штукой во время взрыва. Я уведу корабль куда-нибудь подальше на десять, а если тебе этого мало, то и на двадцать миллионов кликов. Никакой ядерный заряд в бомбе таких размеров не причинит нам вреда на расстоянии десяти миллионов кликов; Не забывай, что у нас на корабле вполне сносная защита.
В этом Роджер был прав: их судно было оснащено наилучшим из возможных защитным экраном. Бешван, однако, никак не мог успокоиться:
– Роджер, одумайся, вспомни о Запретительном кодексе. Ведь это тот самый случай. Вспомни о Звездном Молоте – я имею в виду первую войну, когда он был только-только изобретен.
Ксермин только отмахнулся:
– Твой кодекс – дело рук кучки бюрократов. Небось, писали его кисейные барышни, которые сами никогда и носа не высунули в космос. Им бы только пудрить нам мозги, раз у самих пороху не хватает. Так что смелее, Прамод!
– Но, Роджер, та древняя война велась с применением разрушительных технологий. И если это бомба, оставшаяся с тех времен, то не исключено, что она таит в себе заряд, способный уничтожить целиком всю систему.
Роджер снисходительно усмехнулся:
– Послушай, Прамод, уж я в этом кое-что понимаю. И тебе не стоит об этом забывать. Я ведь пять лет отпахал в ледниках, работая с ядерными зарядами. Уж в чем-чем, а в них я разбираюсь. Уверяю тебя, никакая бомба таких размеров не причинит нам вреда с расстояния в десять миллионов кликов – даже высококлассный термоядерный заряд типа «феникс». Наша тыква слишком мала. Поэтому не трусь, все будет нормально.
Бешван замахал руками, пытаясь перехватить инициативу:
– Погоди, Роджер! Выслушай меня. Лучше вспомни о Молоте, голубчик. И ребенку известно, к чему это может привести.
Тут Роджер кивнул в знак согласия.
– Это точно, про лаовонов все помнят, как их вытурили из нашей части Галактики. Конец Тирании! И с тех пор дела пошли на лад. Даже для них самих, скажу я тебе. По крайней мере с тех пор, как империя распалась, у них появились разные виды государственного правления.
– Согласен, Роджер, для нас это стало благом, но ведь Молот!.. Он запросто превращает звезды в сверхновые. Абсолютное оружие против любых жизненных форм, привязанных к своему солнцу.
– Да, вот только Звездный Молот имеет несколько километров в длину и столько же в высоту. А эта наша тыква? На что она годится? – Выражение лица Бешвана вывело Роджера из себя, и он нетерпеливо фыркнул: – Ну ты сам подумай, мы улетим за двадцать миллионов кликов, если тебе мало десяти. Да на таком расстоянии ни одно из известных ядерных устройств не представляет для нас опасности. Мы пробьем в этой штуковине отверстие и пронаблюдаем, что будет дальше. Если она не взорвется, мы вернемся и разберемся, в чем дело.
– Не по душе мне все это, Ксермин, – продолжал упираться Бешван. – Это как раз то, о чем говорит кодекс. Откуда мы знаем, что у этого предмета внутри, что он вообще представляет собой и какого подвоха нам ожидать.
– Если ты думаешь, что там внутри что-то живое, то можешь не беспокоиться – оно будет мертво, когда мы к нему приблизимся. Мы эту штуковину проколем насквозь. Я хочу, чтобы она была вскрыта в вакууме, это получше всякой стерилизации.
– А что, если это произведение искусства, какое-нибудь бесценное сокровище, – остаток давно исчезнувшей цивилизации? А ты предлагаешь его взорвать?! – не сдавался Прамод.
Он поднял руки вверх, чтобы оградить себя от презрительного взгляда Шивы. Сможет ли он выдержать груз вины, который собирается взвалить на свои плечи. Как он сможет жить дальше, если навлечет на себя скверну духовного падения?
– Если это произведение искусства, тогда мы выручим за него хорошие деньги.
– Но что будет, если эта тыква разобьется вдребезги?
– Компьютер уверяет, что это маловероятно. Поверхность имеет кристаллическую природу, но внешний рисунок столь сложен, имеет столько бороздок и трещинок, что это, скорее всего, лишь тонкий поверхностный слой. Внутри, под ним, должно оказаться что-то более пластичное, поэтому микрозаряд только лишь пробуравит дыру, через которую наружу выйдет воздух. – Ксермин помахал пультом дистанционного управления, а затем похлопал им себе по ладони. – Мы уничтожим любую дрянь, что может сидеть там внутри, очищающей силой абсолютного вакуума.
– А вдруг эта штуковина все-таки взорвется?
– Ну, тогда плакали наши шансы стать основателями династии финансистов. Нам придется довольствоваться лишь скромной ролью обычных толстосумов, а не финансовых магнатов.
Однако Бешвана вновь одолело сомнение.
– Но ведь нас могут засечь?
– Ну... – Ксермин на минуту задумался, а потом покачал головой. – А чего им искать в наших краях? Тут поблизости нет ни одной мало-мальски крупной планеты, а значит, любителям астрономии с Саскэтча некуда обратить свои любопытные взоры. Да и от самого Саскэтча мы слишком далеко. – Плотно сжав губы, Роджер покачал головой. – Нет, мы находимся слишком далеко, чтобы нас случайно обнаружили. Но если даже это бомба или какая-нибудь боеголовка, оставшаяся от той древней дурацкой войны... – Ксермин усмехнулся. – Слушай, Прамод, ты можешь себе представить, что лягушки двинулись на медуз? К тому же прошло черт знает сколько лет! Я говорю к тому, что если это и в самом деле что-то вроде бомбы, то наш первейший долг уничтожить ее! Если же нас засекут, мы скажем, что случайно пролетали мимо, а она возьми и взорвись. Мы же понятия о ней не имели и слыхом не слыхивали, пока она не взорвалась.
Бешвана по-прежнему одолевали сомнения. Однако он понимал, что, если это и в самом деле произведение искусства или изделие инопланетной технологии, находка принесет им солидный куш. По возвращении в Ноканикус они с Тилли могли бы позволить себе безбедную жизнь. Предел их мечтаний – это собственное поместье, сотня квадратных миль пространства в каком-нибудь шикарном мегахабитате.
Прамод всю жизнь мечтал о поместье в одном из марварских хабитатов. Превосходные постройки, воссоздающие облик древней Индии, электронные роботы вместо неприкасаемых и сорок квадратных километров на человека. Он заведет себе белую кобылицу и будет кататься на ней по своему парку. Тилли построит Тадж-Махал, а он – Красный Форт. Они при жизни превратятся в легенду – супружеская чета, сумевшая вырваться из экономической ссылки на приграничной планете, чтобы затем вознестись в избранное общество индуистской общины Ноканикуса. Прамод считал, что осквернил себя, связавшись три года назад с Роджером Ксермином, и все три года бесконечно терзался этим. Но продолжать гнуть спину на задворках саскэтчской колонии, пусть даже в роли управляющего лесной плантацией, было для него смерти подобно.
Но ему выпал удивительный шанс, который выпадает, наверное, лишь раз в жизни. И если бы Прамод не воспользовался им, другого так бы и не представилось, и он по-прежнему прозябал бы на заштатной приграничной планете.
Именно поэтому Прамод связался с Ксермином и оказался здесь. Поэтому и не было видно конца скверне, тем низким отвратительным поступкам, на которые Прамода вынуждала необходимость искупления в его собственном мире, мире иллюзий. Поэтому-то им с Тилли придется уступить Ксермину. Если он прав, все обернется не так уж и плохо.
Робота-«ползунка» загрузили необходимым оборудованием и отправили к тыкве. Робот установил на ней три микрозаряда, причем второй и третий должны были сработать только в том случае, если откажет первый. Затем «ползунка» вернули на место, оставив на поверхности тыквы один лишь сенсорный датчик. Двигатели корабля заработали, и «Семя надежды» развернулось, включило главный двигатель и устремилось по эклиптике прочь от неизвестного предмета и в сторону.
Удалившись на достаточное, по их мнению, расстояние, они взорвали микрозаряд электронным сигналом и принялись наблюдать по телевидению за сигналами датчика.
Микрозаряд пробил оболочку, подняв небольшое облачко пыли, и из отверстия наружу вырвалась струйка пара. Датчик проанализировал образцы. В газе содержался кислород, углекислый газ, азот, водород и несколько редких химических соединений органического происхождения, включая аминокислоты.
Не в силах оторвать взгляда от серебристой тыквы, все, затаив дыхание, ждали, что будет дальше. Казалось, что секунды тянутся удивительно медленно, но в конце концов у компании вырвался дружный вздох облегчения.
Похоже, таинственная находка вовсе не собиралась взрываться!
– Это не бомба! – радостно завопил Ксермин. – Ты видишь, Прамод, я оказался прав, это не бомба!
Действительно, с серебристой тыквой ничего не случилось. Она не взорвалась, однако как-то сжалась, хотя по-прежнему дрейфовала в безвоздушном пространстве, ни на йоту не отклонившись из-за взрыва от первоначальной орбиты.
– Она инертна! Что бы там ни было внутри, живым оно быть не может. Нам ничто не грозит, дружище Прамод, вот увидишь: судьба принесет нам богатство!
Снова заработали двигатели, и «Семя надежды», набирая скорость, устремилось назад, к своей серебристой находке.
7
После серии тщательных анализов настал долгожданный момент истины. Очертив безупречную дугу, Роджер Ксермин приблизился к серебристой тыкве с легкостью бывалого космического старателя. За изображением на главном экране наблюдали стоявшие на мостике Салли и Бешваны. Сам Роджер превратился в яркую точку, безмолвно пересекавшую галактическую бездну.
В левом нижнем окошке экрана мерцало передаваемое изображение внутренностей загадочного объекта. Размытое изображение являло взору таинственные джунгли причудливых очертаний, на вид явно органического происхождения. Сталактиты, сталагмиты, шары, трубки, кольца, тонкая, как волос, проволока, переплетения, похожие на паутину, массивные узлы, блестящие инструменты, напоминавшие ножи...
Все это заставляло теряться в догадках, и Прамсд Бешван буквально не находил себе места. Однако его беспокойство уравновешивалось мыслью о том, что каждая частичка содержимого инопланетной находки представляет невероятную ценность. Ведь она была не только очень древней, но и в высшей степени чужеродной. Если ее расколоть на небольшие куски, то их можно будет продавать за бешеные деньги на антикварном рынке, ведь за такие вещи коллекционеры выкладывают денежки не раздумывая – это потом им приходится отвечать на неудобные вопросы властей.
Изнутри в нескольких местах тоже были сделаны соскобы. В лаборатории Ксермин выявил наличие необычных сплавов, керамики и в одном случае суперполимера сложной структуры.
– Какое-нибудь покрытие, суперкраска? – высказал предположение Ксермин. Им все сильнее овладевало предвкушение баснословных богатств, которые принесут ему возможные открытия в области технологии.
Бешван пожал плечами. Он опасатся подцепить от этой тыквы болезнетворные организмы.
– Органика? – с подозрением переспросил он.
– Да, вполне возможно, хотя вряд ли там есть что-нибудь живое. Там внутри сплошной вакуум.
– А болезнетворные микробы? Ксермин громко простонал, услышав это.
– Ну, давай не будем! Прамод, ты ведь обещал мне, что не будешь больше лезть со своими микробами. И вот теперь ты опять заладил. Мы выдержали эту штуковину в безвоздушном пространстве целых пятьдесят часов. Мы взяли образцы газов и обнаружили в них органику, но внутри мы не нашли ничего, кроме внутреннего покрытия стенок. Температура там всего лишь на один-два градуса выше абсолютного нуля. Там не может быть ничего живого.
– Да, все верно, – согласился Прамод, которым вновь завладели сомнения. – Но я настаиваю на соблюдении некоторых правил. Ты не будешь сейчас собирать никакие образцы, не будешь ничего приносить на борт корабля. Мы развернем в космосе обсервационную палатку, и все опыты будут проводиться только в ней. Вдруг в этой тыкве окажется какой-нибудь вирус. Я настаиваю, чтобы каждая находка, прежде чем ты перенесешь ее на борт корабля, была подвергнута тщательному анализу, а затем облучению. Даже если речь идет о грузовом отсеке. Про жилой я уже не говорю.
Ксермин расплылся в улыбке:
– Так точно, Прамо, слушаюсь и повинуюсь.
– И не называй меня этой глупой кличкой! Прамо! Как будто ты не знаешь, что мне это неприятно.
Роджер и Салли принялись готовить скафандры для выхода в открытый космос. Они намеревались установить там палатку и протянуть к ней силовые кабели от грузового отсека корабля.
Минутой позже Ксермин уже маневрировал возле серебристой тыквы, включив лазерный резак. На главном экране сверкнула яркая искра. Роджер приготовился прорезать отверстие по внешней оболочке предмета.
Внезапно всем показалось, будто тыква мигнула. Между двумя гладкими сегментами образовалась щель, достаточно широкая, чтобы сквозь нее Роджер мог проникнуть внутрь шара.
Тилли вскрикнула. Салли сердито цыкнула на нее. Искра погасла. На какое-то мгновение установилась зловещая тишина, а затем раздался голос Роджера. Судя по всему, тот был вполне доволен.
– Эй, Бешван. Мне даже не пришлось продырявливать эту штуковину. Скорее всего, я тут дотронулся до какой-нибудь автоматической системы, и она заработала. Дверь сама открылась передо мной. Теперь я могу пролезть внутрь.
– И ты называешь это дверью?! – воскликнул Прамод.
– Будь осторожней, дорогой! – произнесла Салли.
– Да, дорогая, обязательно.
Но Роджеру было не до Прамода с его вечным нытьем. Он протискивался внутрь шара до тех пор, пока весь экран не загородили подошвы его космических ботинок.
Введенный внутрь тыквы видеозонд передавал на обзорный экран изображение Ксермина. Расталкивая тонкую паутину переплетений и упругие кольца, Роджер ворвался в джунгли каких-то непонятных отростков. Теперь казалось, будто он в своем громоздком скафандре и шлеме полностью заполнил собой внутренности загадочной тыквы.
Компьютер увеличил размеры этого изображения и убрал все ненужное.
Прамод сидел не шевелясь. Его по-прежнему одолевали сомнения. Внезапное открытие «скорлупы» шарика напугало его. Находка оказалась не такой уж безжизненной.
Ксермин осторожно исследовал внутренности предмета – сжимал их, сдавливал, используя небольшой коллектор для взятия соскобов. Работа доставляла ему огромное удовольствие.
– Эти штуки, похожие на сталактиты, на самом деле мягкие – они легко гнутся. Понятия не имею, для чего они здесь, но они безо всяких швов присоединены к материалу стенок. Или, по крайней мере, имеют то же покрытие, что и стенки. Вполне возможно, это общий слой краски или лака, я не знаю.
– А как насчет центральных структур, что они собой представляют? – голос Прамода слегка дрожал.
– Здесь, в центральном их скоплении, не меньше шести различных приспособлений. Есть какая-то штуковина с длинными отростками вроде рук, другие похожи на электрические лампочки – они соединены какими-то нитями. Две ерундовины вполне можно принять за карбюраторы, если предположить, что здесь могли понадобиться таковые. Я точно не знаю, но, глядя на все это, я бы сказал, что нам потребуется немало времени, чтобы понять их назначение.
Некоторое время Ксермин, фальшивя, насвистывал себе под нос веселую мелодию. Потом хихикнул:
– С другой стороны, все это может быть органикой. Может статься, все эти штуковины просто взяли и выросли. Вдруг это что-то вроде фермы?
На корабле наблюдали, как Роджер вытянул вперед руку и ухватился за одно из центральных приспособлений: Оно легко поплыло к нему в невесомости. Устройство напоминало прямоугольную модель вируса – нечто вроде грозди сцепленных воедино небольших модулей, подсоединенных к центральному комплексу посредством согнутой в кольцо трубки.
Ксермин достал инструменты и обследовал неизвестное устройство. Чуть позже ему удалось отсоединить его и еще одно от кольцевых трубок. Черные чашечки отвинчивались с одного поворота, поддаваясь без всякого труда.
Затем Роджер отнес свои трофеи в палатку и начал осторожно, как того требовал Прамод, исследовать их.
– Ради твоего же блага, Роджер. Эти штуки могут взорваться, если ты попытаешься открыть их.
Как обычно, Ксермин посмеялся над Бешваном, но все же воздержался от попытки взрезать эти устройства. Он одно за другим поместил их в контрольно-измерительную камеру, и компьютер провел необходимый анализ.
Одно устройство оказалось чем-то вроде газогенератора или же испарителя, либо комбинацией и того и другого. Выхлопная труба вела к маленькой армированной камере с несколькими наконечниками форсунок. Другая штуковина таила в себе еще больше загадок. Между молекулами, сгруппированными в двенадцатиугольник, располагалась запутанная система проводов.
Оба устройства были изготовлены из незнакомых материалов – главным образом, сверхпрочного полимера, пронизанного длинными серебристыми нитями, местами скрученными в узелки. Металл оказался сплавом алюминия и палладия.
Когда Роджер подсоединил находку к электрической цепи силой тока в шесть ампер и напряжением сто вольт, вирусоподобный предмет внезапно засверкал россыпью крошечных огней. Роджер тотчас же погасил в помещении свет. Огоньки были похожи на раскаленные искры. Их вид наводил на мысли о том, что вирусоподобный модуль есть не что иное, как проектор звездного неба из планетария. Это заставило Роджера на минуту задуматься.
Может быть, перед ним нечто вроде навигационной системы? Роджер передвинул свою находку ближе к внутренней поверхности стенки. Затем отошел от нее на пару шагов и заметил, что лучики света собрались в фокусе, отбрасывая мириады крошечных точек-искорок, отчего на стенках палатки засверкали целые звездные скопления.
Повертев загадочный предмет в руках, Роджер обнаружил, что «звездная проекция» очень напоминает центральную часть Галактики. Ясно различимое скопление звезд на одном из участков изображения было не чем иным, как галактическим ядром.
Роджер в восторге вернулся к рабочей станции и, отсоединив загадочное устройство, снова принялся изучать его, но уже гораздо внимательнее. Он обнаружил, что находка состоит из нескольких субмодулей, соединенных на манер знаменитого кубика Рубика.
При помощи компьютера Роджер рассчитал, какой из модулей следует удалить первым. Когда Роджер повернул его в нужном направлении, отвинтить модуль не составило никакого труда. Вскоре Роджер обнажил внутренний сегмент, в котором видное место занимал подвешенный в паутине тончайших проводков сверкающий камень размером с ноготь большого пальца.
Роджер быстро отключил записывающее устройство компьютера, ввел карточку данных с программой быстрого редактирования и стер из памяти машины все, что касалось данного аспекта его исследований.
Он не сводил с находки сияющего взгляда. Несомненно, продав это, он сможет купить себе целую планету. Роджера охватило чувство триумфа, бьющее через край и не поддающееся никаким усилиям воли.
Что это? Бриллиант? Ксермин внимательно осмотрел камень, на этот раз при отключенном компьютере. Камень переливался и сверкал, как бриллиант. На его поверхность были нанесены сотни мельчайших граней, и он легко вращался внутри сетчатой паутины. Роджер усмехнулся. К черту зануду Прамода Бешвана! Он решительно протянул руку и вырвал паутину, державшую камень.
У него еще будет возможность исследовать находку где-нибудь подальше от посторонних глаз. Роджер тщательно упрятал ее в походную сумку, что парила в палатке у него над головой, и застегнул молнию. Кроме него, никто в палатку не войдет, так что камень будет здесь в полной сохранности.
Затем Роджер снова включил режим записи. В конце рабочей смены, уже отключив оборудование, он исследовал себя под сканером. Дважды получив отрицательные результат сканирования, Роджер позволил себе войти в воздушный шлюз.
Взрослая часть экипажа решила немедленно созвать собрание на мостике корабля. Панди предпочла и дальше смотреть свою любимую телепрограмму «Проигравший зевает». Действие сериала проходило в параллельной галактике, где царили чувственность и колдовство. В главной роли блистал Торри Стэрнс. Во вселенной душевных волнений Панди он считался самым роскошным представителем сильного пола из всех, кто когда-либо удостаивал своим присутствием этот грешный мир.
8
Спейстаун, Звездный городок планеты Саскэтч, со всей наглядностью отражал противоречивую политику ИТАА по отношению к этой, на первый взгляд заштатной, пограничной планете. На узкой полоске, плотно застроенной небоскребами, протянувшейся вдоль южной границы космопорта, казалось, сосредоточились все пороки, какие только можно было сыскать в центрах обитания человечества. В вавилонском столпотворении у подножия небоскребов, на широких проспектах и узеньких улочках продавалось все, что можно продать, и покупалось все, что можно приобрести за деньги.
Над этим человеческим муравейником сверкали гигантские названия отелей, зазывая орды посетителей, которые, прибыв в мир снега и льда, как правило, так и не высовывали носа дальше Спейстауна.
Безусловно, отредактированные ИТАА рекламные проспекты рисовали несколько иную картину. На их глянцевых страницах Саскэтч представлялся этакой зимней сказкой с великолепными условиями для лыжного спорта и изумительными по красоте ледниками. Туристам предлагалось захватывающее дух зрелище – рождение в арктических водах величественных айсбергов.
Шапки ледников, вулканы, гейзеры, тундра, непроходимые леса – этими красотами Саскэтч был наделен в изобилии. И поэтому особенно странным казался тот факт, что из наводнивших Саскэтч туристов лишь единицы покидали комфортабельные отели, выросшие, как грибы после дождя, в прохладной и сырой долине Бельво.
Не менее странным было и то, что настоятельные требования поднять статус полицейской охраны местного космопорта постоянно наталкивались на противодействие со стороны Комитета по регулированию, одного из ведомств ИТАА. В частности, согласно действующим правилам, отдел саскэтчской полиции по борьбе с наркотиками мог проводить тайные операции внутри Спейстауна, только получив предварительное разрешение от самых высших эшелонов власти.
Обычные процедуры были отброшены за ненадобностью. Йохан Грикс и его небольшая команда работали как проклятые, и в результате им все же удалось установить видеослежку за Крутыми Братцами. Грикс не сомневался, что через них ему удастся выйти на кое-кого из местной элиты, не брезгающей навариваться, торгуя «тропиком-45».
Крутые Братцы постоянно фланировали между излюбленными своими отелями – «Луксором», «Эдвардом» и «Беверли». Они то и дело попадались на глаза стражам порядка в барах, ресторанах и игорных заведениях, где, собственно, и сколачивали большую часть своего состояния. Братцев всегда сопровождала целая команда головорезов-охранников под предводительством бессменного Кау Хука, гориллы-корейца с безжалостным, будто каменным, взглядом убийцы.
Грикс и его ребята ломали голову, изобретая уловку, с помощью которой им удалось бы установить записывающее устройство в одном из излюбленных местечек Братцев. Например, Гриксу не терпелось разузнать, с кем встречаются Братцы в задней комнате бара «Токси» на Кунг-стрит. Полицейским удалось установить пункт оперативного контроля в крошечной сувенирной лавчонке на углу Кунгстрит. Оттуда камера могла вести наблюдение за входом в «Токси». Кроме того, еще две камеры разместили на крыше прижатых друг к другу доходных домов, что стояли на той же стороне улицы за углом неподалеку. Пробраться внутрь было куда сложнее. А затем вдруг совершенно случайно им в руки свалилась удача, именно такая, какую Грикс ожидал уже не первый год.
У порога бара «Токси» из повозки, запряженной рикшей, на тротуар ступил небезызвестный «ходок» по имени Карни Уокс. После короткого обыска его пропустили внутрь. Вскоре после этого трое верзил-охранников очистили улицу, и к дверям бара плавно подкатил лимузин Крутых Братцев. Команда наблюдателей просигнализировала Гриксу, и тот немедленно вызвал вертолет.
В укромном уголке бара, выкрашенного в черный цвет и оборудованного защитными чувствительными экранами, обливаясь потом и вознося молитвы Всевышнему, сидел Карни Уокс.
Лица Крутых Братцев, как обычно, ничего не выражали, но, едва начав говорить, Карни уже знал, что его объяснения пришлись им не по душе. Ведь это была полновесная партия товара, если, конечно, не принимать во внимание, что по его вине от нее осталась лишь половина.
– Итак, – произнес Братец, стоявший слева, – различить их было невозможно, так как лица обоих скрывали защитные электромагнитные экраны. По одежде они были тоже словно близнецы. – В твою машину вломились какие-то молодчики, будто бы фотографирующие природу. Кроме того, ты попал в лапы Безумного Ягу. Он якобы сбил тебя с толку красной мухой. Твои осы-стервятники сдохли с голоду, так хорошо ты о них заботился.
– Значит, – продолжал второй из Братцев, по голосу неотличимый от первого, – дела у тебя пошли наперекосяк, верно?
И Крутые пристально посмотрели на Карни. Они улыбнулись, но от их улыбки у него по коже поползли мурашки. Забрав принесенную Карни половину партии наркотика, братцы позволили ему подняться со стула (одежда под мышками промокла у него насквозь), повернуться и направиться к выходу. Они даже вернули его оружие, хотя и незаряженное.
Они заказали сделать видеозапись последних мгновений Карни. Причем тщательно выбирали, как именно будет осуществлено возмездие: начать, по их замыслу, следовало с жестокого избиения, затем немного забав с электродами и в заключение воткнуть жертве в анус ствол пистолета. Копии этой видеозаписи предполагалось распространить среди всех друзей и знакомых Карни.
Именно таким способом Братцы заработали себе репутацию самых крутых парней в Спейстауне. Именно поэтому они до сих пор, уже пятьдесят лет, заправляли в нем подпольным бизнесом. Если вы имели дело с Крутыми Братцами, права на ошибку у вас не оставалось.
Карни пулей выскочил из бара. Он чудом успел проскочить мимо громил у парадного входа и со всех ног бросился, расталкивая толпу, по Кунгстрит. С пасмурного, серого неба сыпалась противная изморось. Громилы следовали за ним по пятам: трое и Кау Хук, наемный убийца, работающий на братьев, с лицом, будто вылепленным из теста. Еще одна компания головорезов поджидала Уокса на углу Бельво-авеню под сияющей вывеской ресторанчика «Квайданские фермы». С одной стороны улицы возвышались две многоэтажные башни, у основания которых сгрудились небольшие ресторанчики, с другой – тянулись ряды доходных домов.
Карни попытался нырнуть в ближайший из баров, корейское заведение под названием «Руби Ку», с претензией на шик, но путь ему преградил здоровенный вышибала в полном боевом снаряжении. Слухи на Кунгстрит распространялись молниеносно. Небольшие радиопередатчики, украшавшие головы прохожих, не были тут редкостью.
Закованный в броню вышибала лениво ткнул кулаком в нос Карни. Тот попятился. Кау Хук уже почти настиг Карни, но остановился и сказал что-то в микрофон своего радиопередатчика, видимо, дав указания подручным.
Карни помчался дальше, на бегу расталкивая прохожих. На углу его поджидало еще трое головорезов, быков с огромными кулачищами, облаченных в плащи, под которыми угадывалась мощная броня. С незаряженным пистолетом Карни был обречен. Как безумный он оглядывался по сторонам, ища убежища. Почти каждый в Спейстауне был вооружен. Может, ему удастся «позаимствовать» чью-нибудь пушку?
Вдруг худенькая светлокожая девушка в темно-зеленом комбинезоне поймала его за руку и настойчиво зашептала прямо в ухо:
– Если тебе дорога жизнь, иди за мной.
Она быстро развернулась и исчезла за прилавком, где прямо в садках продавались живые крабы. Карни, пригнувшись, нырнул вслед за ней. Девушка остановилась в низком дверном проеме в стене между двумя забегаловками и помахала Карни рукой.
Карни, согнувшись в три погибели, пролез в низкую дверь, которая с шумом захлопнулась за его спиной, и упал на что-то неровное. В нос ударил резкий рыбный дух. Карни руками ощупал пространство, вокруг себя и понял, что лежит на куче мороженой рыбы, перемешанной со льдом. Со всех сторон его окружали холодные металлические стены.
Затем в паре метров над ним на металлической лестнице мелькнул слабый огонек. Незнакомка снова поманила Карни за собой. Он повиновался. Из-за входной двери донесся шум. Кто-то явно пытался взломать замок.
Карни поравнялся с девушкой на нижней площадке лестницы. Вдвоем они быстро взбежали наверх. Через каждые двадцать ступеней лестницу перемежали площадки, от которых в обе стороны тянулся тускло освещенный коридор.
Далеко внизу с грохотом открылась не выдержавшая натиска дверь.
– Быстрее! – приказала девушка, уже добежавшая до третьего пролета лестницы. Она нажала на стену, в которой открылся проход, ведущий в едва освещенное тусклыми красными лампами помещение. Девушка прошмыгнула внутрь. За ней последовал Карни, с трудом протиснувшийся в узкое отверстие. Дверь захлопнулась.
Они находились в лестничном колодце, который вел на крышу здания. В глаза бил свет рекламы отеля «Чай Вэй» – красный дракон высотой в двадцать футов со сверкающими зелеными глазами. Девушка стрелой взлетела вверх по лестнице и исчезла. Карни, озираясь вокруг, последовал за ней и оказался на широкой плоской крыше.
Девушки нигде не было видно. Вместо нее Карни столкнулся нос к носу с двумя мужчинами. Они были в темных плащах с опущенными на глаза капюшонами.
– Нам надо поговорить с тобой. Есть дельное предложение.
– За мной гонится Кау Хук.
– Знаем, мы наблюдали за тобой. Внутри у Карни все похолодело:
– Значит, вы из отдела по борьбе с наркотиками?
– Угадал. И если ты не хочешь попасть в лапы к Кау Хуку, тебе придется пойти с нами.
