* * *
Гордона разбудил яркий луч солнца, пробившийся сквозь щель в досках и коснувшийся его лица. Он со стоном перевернулся на другой бок. Над ним склонилась какая-то тень, и веки его приоткрылись, как ржавые жалюзи.
Прошло несколько секунд, прежде чем восстановилось зрение. Еще через некоторое время начало проясняться сознание. Он сообразил, что в знакомой улыбке не хватает одного зуба.
— Джонни... — прохрипел он.
На юном лице не осталось живого места. При этом Джон Стивенс радостно ухмылялся, зияя провалом во рту.
— Привет, Гордон! Добро пожаловать в общество несчастных, то есть живых.
Он помог Гордону сесть и поднес к его губам ковш с прохладной речной водой, не переставая болтать:
— В углу есть еда. Еще я слышал, как один охранник сказал, что нам скоро дадут умыться. Так что существует, видимо, причина, почему нас не разрезали на части и не подвесили к поясу какого-нибудь жадного до трофеев балбеса. Не иначе как нас притащили сюда для встречи с какой-то шишкой. — Джонни невесело рассмеялся. — Подожди, Гордон, мы еще обведем вокруг пальца этого типа, кем бы он ни был. Предложим ему заделаться почтальоном, что ли... Ведь ты это имел в виду, когда объяснял мне, что такое реалистическая политика?
Гордон был слишком слаб, чтобы пристукнуть Джонни на месте за этот возмутительный взрыв веселья, поэтому он довольствовался кривой усмешкой, от которой на его потрескавшихся губах выступила кровь.
В противоположном углу завозились. Значит, они здесь не одни. В сарае оказались еще трое — распространяющие вонь пугала с огромными глазами на иссушенных лицах, провалявшиеся здесь невесть сколько времени и уже не походившие на людей.
— Кому-нибудь удалось спастись во время нападения? — задал Гордон главный мучивший его вопрос.
— Думаю, да. Судя по всему, твое предупреждение спутало этим сволочам планы, и мы смогли дать им отпор. По крайней мере, прикончили двоих, прежде чем остальные нас одолели. — Глаза Джонни сияли. Он, по всей видимости, восхищался Гордоном еще больше, чем прежде.
Гордон отвернулся, не желая принимать похвалу за свое поведение в ту ночь.
— По-моему, я убил сукиного сына, расколовшего мою гитару. Но тут другой...
— А что стало с Филом Бокуто? — перебил его Гордон.
Джонни покачал головой.
— Не знаю... Во всяком случае, среди трофеев, собранных этими головорезами, я не заметил ни черных ушей, ни... Не исключено, что ему удалось спастись.
Гордон снова привалился к стене сарая. Журчание воды, врывавшееся в его сон всю ночь, теперь доносилось с противоположной стороны. Он попытался разглядеть что-нибудь сквозь щели в досках.
Футах в двадцати от сарая находился обрыв. Дальше плыли клочья тумана, но Гордон сумел различить заросшие густым лесом берега узкой, стремительной реки.
Джонни как будто прочел его мысли. Впервые молодой голос зазвучал негромко и вполне серьезно:
— Да, Гордон, мы угодили в самый центр сковородки. То, что ты видишь, — проклятая река Рог.
11
Через неделю туман и ледяная морось уступили место снегопаду. Получая еду и отдыхая, оба пленника окрепли. Им приходилось довольствоваться обществом друг друга: ни охрана, ни остальные трое заключенных не издавали осмысленных звуков.
Однако кое-что о жизни во владениях холнистов они узнали. Еду им приносили безмолвные, перетрусившие старушонки из ближайшего разрушенного городка. Изнуренными здесь не выглядели, помимо самих холнистов с серьгами в ушах, только женщины, удовлетворявшие их похоть. Впрочем, им тоже в дневное время приходилось трудиться: таскать воду из холодной реки и прибирать в конюшне, где всхрапывали сытые лошади.
Все здесь подчинялось установленному порядку, смахивавшему на давнюю традицию. Однако Гордон видел, что в этом неофеодальном поселении сейчас неспокойно.
— Они готовятся сниматься с места, — сказал он как-то Джонни, рассматривая только что прибывший караван. В Агнессе появлялось все больше запуганных пленников, непонятно как помещавшихся в перенаселенном бараке. Было очевидно, что такое количество людей не сможет просуществовать долго в подобных условиях.
— Здесь у них военная база, — решил Гордон.
— Если нам удастся выбраться из сарая, то кто-нибудь из этих людей наверняка окажет нам помощь, — отозвался Джонни.
В ответ Гордон неопределенно хмыкнул. Он не больно рассчитывал на помощь здешних рабов. Из них давно выбили волю к сопротивлению, к тому же им хватало собственных невзгод.
Как-то раз Гордону и Джонни, только что проглотившим обед, было приказано выйти из сарая и раздеться догола. Две безмолвные женщины в обносках принялись собирать их лохмотья. И тут отвернувшихся к стене сарая северян, неожиданно окатили холодной водой из реки. Гордон и Джонни заойкали и зачертыхались, стража заржала, но женщины так и удалились, опустив потухшие глаза.
Холнисты, разодетые в комбинезоны зелено-черной защитной расцветки, лениво метали в стену ножи. Двое северян, завернувшись в грязные одеяла, сидели перед костром, пытаясь согреться.
Вечером они получили свою одежду выстиранной и залатанной. На сей раз одна из женщин на мгновение подняла глаза, и Гордон успел ее разглядеть. Ей было, наверное, не больше двадцати лет, хотя вокруг глаз собралось не по возрасту много морщин. В каштановых волосах уже наметилась седина. Она всего раз взглянула на Гордона, пока тот одевался; когда же он попробовал улыбнуться ей, она отвернулась и заторопилась вон из сарая.
На ужин они получили кое-что получше, чем привычная кашица: среди кукурузных зерен попадались сухожилия; возможно, их угостили кониной. Заметив такую перемену, Джонни осмелился попросить добавки. Остальные узники в сарае выпучили глаза и забились подальше в угол. Один из безмолвных охранников с ворчанием унес миски. Каково же, было всеобщее изумление, когда он вскоре вернулся, неся еще по порции для обоих!
Ближе к ночи в сарай заглянули трое холнистских вояк в беретах и понурый невольник с фонарем.
— Пошли! — гаркнул старший. — С вами будет говорить генерал.
Гордон оглянулся на Джонни, гордо выпрямившегося в своей форме. Глаза юноши, казалось, говорили: разве эти недоумки могут сравниться с человеком, наделенным властью официальным представителем возрожденной республики?
Гордон вспомнил, что этот паренек тащил его едва ли не на плечах от самого Коквилла. Ему меньше всего хотелось сейчас заниматься притворством, однако ради Джонни он решил напялить старую маску.
— Ладно, почтальон, — бросил он юному другу, подмигивая. — Ни снега, ни ураганы, ни хвороба и ни тьма...
— Ни бандиты, ни стрельба... — подхватил Джонки.
Они одновременно развернулись и вышли из сарая в сопровождении холнистов.
12
— Добро пожаловать, джентльмены.
Первым делом Гордон обратил внимание на потрескивающий камин. Уютный довоенный домик лесника, обложенный камнем, был жарко натоплен. Гордон почти забыл, что такое тепло.
Потом он услышал шелест шелка и увидел длинноногую блондинку, поднимающуюся с мягких подушек. Эта особа являла собой разительный контраст по сравнению с остальными женщинами, которых им довелось здесь видеть, — ухоженная, стройная, да еще увешанная побрякушками, которые потянули бы в былые времена на целое состояние.
Впрочем, и ее глаза окружали морщинки; она смотрела на двоих северян, как на пришельцев с обратной стороны ночного светила. Не говоря ни слова, она вышла из комнаты, задвинув за собой занавес с бахромой.
— Итак, добро пожаловать в царство свободы.
Только сейчас Гордон приметил худого лысого человека с аккуратно подстриженной бородкой, который встал из-за рабочего стола, чтобы поприветствовать их. В мочке одного уха у него красовались три серьги, а в другой — целых четыре, что свидетельствовало о высоком чине. Он подошел к гостям, протягивая руку.
— Полковник Чарлз Уэстин Безоар к вашим услугам. В былые времена я состоял членом коллегии адвокатов штата Орегон и уполномоченным от республиканской партии в округе Джексон. Теперь имею честь служить главным судьей в Американской освободительной армии.
Гордон приподнял бровь, не обращая внимания на протянутую руку.
— После Краха армий здесь расплодилось без числа. В которой из них вы служите?
Безоар с улыбочкой опустил руку.
— Понимаю, некоторые награждают нас другими именами. Оставим это на время и ограничимся тем, что я являюсь адъютантом генерала Волши Маклина, любезно пригласившего вас к себе. Генерал скоро к нам присоединится. Пока же позвольте мне угостить вас местным напитком горцев. — Он снял с резной полки изящный графин. — Что бы ни рассказывали о нашей суровой жизни, вы увидите, что мы сохранили кое-что из былых пристрастий.
Гордон покачал головой. Джонни вообще смотрел поверх лысой полковничьей макушки. Безоар пожал плечами.
— Не желаете? Жаль. Что ж, в другой раз. Надеюсь, вы не будете возражать, если я отхлебну немного... — Он налил себе в рюмку коричневой жижи и указал на два стула у камина. — Прошу вас, джентльмены! Вы, вероятно, еще не до конца оправились после путешествия. Устраивайтесь поудобнее. Мне так много хочется от вас узнать! К примеру, господин инспектор, как обстоят дела там, в восточных штатах, за пустыней и горами?
Гордон опустился на стул, не моргнув глазом. Итак, у «освободительной армии» имеется разведка. Неудивительно, что Безоар знает, кто они такие, или, по крайней мере, за кого принимают его, Гордона, в северном Орегоне.
— Во многом так же, как и на западе, мистер Безоар. Люди стараются выжить и отстроить то, что возможно.
Гордон попытался снова представить себе страну мечты: Сент-Пол, Одессу, Грин-Бэй, живые города, возглавившие дерзкую нацию, претендующую на возрождение, а не города-призраки, продуваемые ветрами, разоренные одичавшими ордами.
Нет, он говорит о городах, увиденных в грезах. Голос его был суров:
— Кое-где людям повезло больше, кое-где — меньше. Везучие многого добились и надеются на лучшую участь для своих детей. В других местах возрождение... идет медленнее. Некоторые из тех, кто в прошлом поколении почти уничтожил нашу страну, по-прежнему сеют хаос, перехватывают наших курьеров, препятствуют сообщениям. Говоря сейчас об этом, — холодно продолжал Гордон, — я не могу не спросить вас, как вы поступили с почтой, которую ваши люди похитили у Соединенных Штатов?
Безоар надел очки в тонкой оправе и взял со стола пухлую папку.
— Полагаю, речь идет вот об этих письмах? — Он открыл пакет, в котором зашелестели десятки посеревших и пожелтевших листочков. — Видите? К чему отрицать очевидное? Считаю, что нам надо быть друг с другом откровенными, тогда из встречи выйдет толк. Да, наш передовой разведывательный отряд действительно нашел среди руин Юджина вьючную лошадь — вашу, насколько я понимаю, — с этим весьма странным грузом. По иронии судьбы, в тот самый момент, когда наши разведчики завладели сумкой, вы расправлялись в другой части города с двумя их товарищами. — Безоар поднял руку, не давая Гордону ответить. — Не бойтесь возмездия. Наша холнистская философия его не признает. Вы победили двух «мастеров выживания» в честном бою, и это возвышает вас до нашего уровня. Иначе отчего, захватив вас в плен, мы обращались с вами как с людьми, а не как с рабами или скотом?
Безоар любезно улыбался, но Гордон окаменел. Прошлой весной в Юджине он видел, как надругались холнисты над телами безобидных сборщиков электронного хлама. Помнил он и героический поступок матери юного Марка Эйга, спасшей жизнь ему и своему сыну. Безоар говорил сейчас чистосердечно, однако Гордон находил его логику ущербной и отвратительной.
Лысый холнист развел руками.
— Мы признаем, что забрали вашу почту, господин инспектор. Но не смягчает ли нашу вину неведение? Ведь до тех пор, пока я не взял в руки эти письма, никто из нас и слыхом не слыхивал о Возрожденных Соединенных Штатах! Теперь представьте наше изумление, когда мы столкнулись с тем, что письма преодолевают расстояния во много миль, перепархивая из города в город, что выписываются мандаты новым почтмейстерам... — Он приподнял пачку официальных бланков. — А тут еще эти декларации временной администрации в Сент-Поле...
Сами по себе его слова не несли агрессии и казались искренними. Однако в тоне слышалось нечто иное... Гордон пока не понимал, что именно назревает, но ему все больше становилось не по себе.
— Теперь вы все знаете, однако не унимаетесь, — ответил он. — После вашего вторжения на северную территорию исчезли бесследно два наших курьера. Ваша «американская освободительная армия» уже много месяцев ведет войну против Соединенных Штатов, полковник Безоар. И этого уж на неведение не спишешь!
Ложь получалась у него с необыкновенной легкостью. Ведь сами слова были правдивы...
В те недолгие недели сразу после «победы» в большой войне, когда у Соединенных Штатов еще оставалось правительство, а продовольствие и материалы, перевозимые по дорогам, еще охранялись, истинной проблемой стал не поверженный враг, а нарастающий внутренний хаос.
В переполненных элеваторах гнило зерно, а фермеров косили пустяковые, казалось бы, болезни. При этом в городах имелось достаточно вакцины, но население там пухло от голода. Люди гибли скорее от развала экономики и беззакония, воцарившихся с распадом сети снабжения и взаимопомощи, нежели от бомб, микробов и даже трехлетней ядерной зимы.
Именно такие люди, как этот лысый трепач, нанесли нации сокрушительный удар и лишили миллионы несчастных последнего шанса.
— Возможно, возможно... — Безоар опрокинул рюмочку и улыбнулся. — Но сейчас слишком многие объявляют себя подлинными наследниками американской государственности. Что с того, что ваши Возрожденные Соединенные Штаты контролируют обширные пространства с большим населением, что с того, что среди ваших лидеров есть старые болваны, которые некогда победили на выборах, не поскупившись на наличность и на улыбки с телеэкрана? Разве из этого следует, что они и есть подлинная Америка?
На какое-то мгновение спокойствие и благоразумие покинули лицо «полковника», и на Гордона глянул фанатик, ничуть не изменившийся за все эти годы. Гордон уже слышал похожий голос: давным-давно точно так же вещал по радио сам Натан Холн — еще до того, как этот «святой» мастеров выживания кончил жизнь на виселице; потом у него появились последователи и подражатели.
Это была все та же философия доведенного до крайности эгоизма, которая породила неистовства нацизма и сталинизма. Гегель, Хорбигер, Холн — все они имели одинаковые корни. Высосанная из пальца истина, проповедуемая тоном самодовольства и непогрешимости и не подлежащая проверке реальностью.
В Северной Америке холнизм исповедовали во времена беспримерного предвоенного расцвета лишь немногие свихнувшиеся личности, оставшиеся верными эгоизму восьмидесятых годов. Зато в другом полушарии фанатикам иной версии того же зла — «Славянскому Мистицизму» — удалось захватить власть. Это безумие в конечном счете и ввергло мир в пучину Светопреставления.
Улыбка Гордона была мрачна и сурова.
— Кто теперь, после стольких лет, сумеет разобраться, что законно, а что нет? Одно бесспорно, Безоар: «подлинный дух Америки» — сегодня это истребление холнистов. Ваш культ силы всем ненавистен, и не только в Возрожденных Соединенных Штатах, но практически всюду, где я побывал. Враждующие деревни забывают о распрях, стоит появиться слуху о приближении вашей банды. Любой человек в камуфляже подлежит казни через повешение.
Он попал в цель. Ноздри человека с серьгами задергались.
— Полковник Безоар, с вашего позволения. Полагаю, что кое-где дела обстоят по-другому, господин инспектор. Скажем, во Флориде или на Аляске.
Гордон пожал плечами. Об этих штатах никто ничего не слышал с тех пор, как упали первые бомбы. Однако имелись и другие места, хотя бы тот же южный Орегон, куда холнисты не осмеливались сунуться.
Безоар встал и подошел к книжной полке.
— Вы когда-нибудь читали Натана Холна? — спросил он прежним любезным голосом, вооружившись увесистым томом.
Гордон отрицательно помотал головой.
— Но, сэр, как же вы можете узнать врага, не познакомившись с его образом мыслей? Прошу вас, загляните в «Утраченную Империю». Это биография другого великого человека, вице-президента Аарона Бэрра [вице-президент США, был арестован по приказу президента Джефферсона и обвинен в измене], написанная самим Холном. Возможно, это заставит вас передумать. Если хотите знать, мистер Кранц, вы, по-моему, вполне могли бы стать холнистом. Зачастую сильные нуждаются лишь в том, чтобы раскрылись их глаза, прежде ослепленные пропагандой слабых, чтобы понять: они способны завладеть миром — стоит только протянуть руку.
Гордон подавил первый гневный импульс и взял книгу. Вряд ли стоило и дальше дразнить собеседника. Достаточно одного его слова, чтобы обоих северян прикончили без лишних разговоров.
— Идет. По крайней мере, это поможет мне скоротать время, пока вы не организуете нашу переправку обратно на Уилламетт, — примирительно молвил он.
— Ага, — проронил Джонни, впервые раскрыв рот. — Кстати, как насчет уплаты дополнительного почтового сбора за доставку украденной вами почты? Письма мы прихватим с собой.
Безоар холодно улыбнулся Джонни, но ответить не успел: раздались грузные шаги по дощатому полу. В распахнувшейся двери появились трое бородачей в неизменном черно-зеленом камуфляже. Самый низкорослый из них имел наиболее начальственный пил. В его ухе болталась всего одна серьга, зато с драгоценными камнями.
— Джентльмены, — провозгласил Безоар, снова вставая, — позвольте представить вам бригадного генерала запаса армии США Маклина, объединившего орегонские кланы холнистов и принявшего командование силами освобождения Америки.
Гордон неуклюже встал. Он не верил собственным глазам: более странных личностей, чем генерал и двое его подручных, ему прежде не доводилось видеть.
Бороды и серьги, а также веревочки с «трофеями», служившими церемониальными украшениями, ему уже встречались. Но шрамы... Они густо покрывали не только лица вошедших, но и каждый участок кожи на руках и на шее — все, что не скрывала одежда. Над шрамами когда-то потрудились хирурги, о чем говорили сохранившиеся следы швов; при этом бугрящиеся мышцы и одновременно выпирающие сухожилия производили странное впечатление.
Гордону пришло на ум, что он когда-то уже наблюдал нечто похожее. Правда, он не мог сразу вспомнить, где и когда именно.
Уж не стали ли бедолаги жертвами послевоенной эпидемии — свинки или тироидной гипертрофии?
В следующее мгновение Гордон узнал гориллоподобного адъютанта Маклина: именно этот урод набросился на него на берегу Кокилла и уложил наземь, прежде чем он успел пошевелить пальцем.
Ни один из троих не принадлежал к новому поколению доморощенных феодалов — молодых силачей, навербованных по всему южному Орегону. Нет, эти успели возмужать еще до Светопреставления, однако время нисколько их не состарило. Генерала Маклина, к примеру, отличали настолько мягкие, кошачьи движения, что наблюдая их невольно брала оторопь. Он не терял времени на любезности: кивнув головой в сторону Джонни, генерал дал понять Безоару, каковы его намерения.
— Ах да, — протянул Безоар, изящно поводя рукой, — мистер Стивенс, будьте так добры, перейдите в сопровождении этих джентльменов в ваш... номер. Генерал желает переговорить с вашим начальником с глазу на глаз.
Джонни взглянул на Гордона. Кивни тот сейчас, Джонни устроил бы свалку. Гордон даже поежился, видя столь беззаветную преданность. Он никогда не стремился к тому, чтобы его боготворили.
— Возвращайся, Джонни, — молвил он. — Я присоединюсь к тебе позднее.
Двое гигантов вывели Джонни вон. Дождавшись, когда стихнут шаги за дверью, Гордон обернулся к предводителю холнистов. Он был полон самых решительных намерений. Здесь, в стане врага, он не сожалел о необходимости лицемерить. Если для того, чтобы одурачить этих выродков, ему придется лгать напропалую, он с радостью это сделает. Он гордо расправил на себе форму, готовясь к своему самому величественному представлению.
— Брось! — пролаял Маклин, вытянув вперед свою длинную мускулистую руку. — Одно слово о Возрожденных Соединенных Штатах — и я запихну тебе в глотку твою паршивую форму.
Гордон остолбенел. Безоар ухмылялся.
— Боюсь, я сказал вам далеко не все, господин инспектор. — Теперь в голосе Безоара звучал неприкрытый сарказм. Нагнувшись, он выдвинул один из ящиков стола. — Едва услыхав о вас, я немедленно направил людей по вашим следам. Кстати, вы правы, говоря, что холнизм кое-где не слишком популярен. Пока. Две наши группы так и не вернулись.
Генерал Маклин щелкнул пальцами.
— Не тяните резину, Безоар! Я занят. Пусть введут того кретина.
Безоар послушно кивнул и дернул веревку на стене. Гордону оставалось только догадываться, что он хотел найти в своем столе.
— Но одна из групп столкнулась в Каскадных горах, в ущелье к северу от Крейтер-Лейк, с кучкой отчаянных субъектов. Возникли разногласия, большая часть субъектов полегла, однако нам удалось уговорить одного из тех, кто выжил...
Послышались шаги, занавес с бахромой раздвинулся. Смазливая блондинка пропустила в комнату побитого человека с перевязанной головой. Его комбинезон все той же защитной расцветки был залатанным и выцветшим, на поясе болтался нож, а из уха свисала маленькая сережка. Он не поднимал глаз от пола. Этот «мастер выживания» определенно не слишком обрадовался, что оказался в таком обществе.
— Я бы представил вас этому новобранцу, господин инспектор, — продолжал Безоар, — но вы, кажется, и так знакомы.
Гордон растерянно покрутил головой. Что здесь происходит? Он никогда в жизни не встречался с этим человеком!
Безоар легонько хлопнул понурого незнакомца по спине, заставляя его поднять глаза.
— Утверждать не могу... — сказал новоявленный последователь Холна, рассматривая Гордона. — Возможно, это и он. Незначащая встреча, малозначительное происшествие...
Гордон непроизвольно стиснул кулаки. Знакомый голос!
— Это ты, мерзавец!
Несмотря на отсутствие горской шляпы, Гордон вспомнил эти припорошенные сединой бакенбарды и болезненную худобу. Роджер Септен был сейчас куда менее безмятежен, чем в их предыдущую встречу на иссушенном горном склоне, когда он участвовал в нападении на Гордона и еще издевался над ограбленным, обреченным на неминуемую смерть.
Безоар удовлетворенно кивнул.
— Можешь идти, рядовой Септен. Полагаю, твой офицер найдет для тебя подобающее поручение.
Бывший грабитель, а до того — биржевой маклер обреченно кивнул и вышел, больше ни разу не взглянув на Гордона и не произнеся ни слова.
Только сейчас до Гордона дошло, как он сглупил. Ему следовало притвориться, что он не узнает этого доходягу. Впрочем, вряд ли бы это что-либо изменило: Маклин казался убежденным в своей правоте.
— Продолжайте! — приказал генерал адъютанту.
Безоар снова полез в ящик стола. На свет появилась маленькая потрепанная тетрадка в черной обложке, которую Безоар протянул Гордону.
— Узнаете? Здесь стоит ваше имя.
Гордон прикрыл глаза. Да, это его дневник... тот, что украли вместе с остальным его добром Септен с дружками за несколько часов до того, как он набрел на разбитый почтовый джип и начал свою новую карьеру — карьеру почтальона.
Как он тогда оплакивал утрату! Ведь в дневнике содержалось описание всего его маршрута с тех пор, как он покинул Миннесоту семнадцать лет тому назад, и его впечатления о жизни в Америке, потерпевшей полный крах...
Однако теперь появление этой тетрадки означало для него полный провал. Он тяжело опустился на стул, мгновенно лишившись сил. О, как зло подшутили над ним силы преисподней! В конце концов он пал-таки жертвой собственной лжи.
На страницах дневника не было ни единого упоминания о почтальонах, «возрождении», Соединенных Штатах, а только правда, голая правда.
13
НАТАН ХОЛН
УТРАЧЕННАЯ ИМПЕРИЯ
"Сегодня, когда близится к концу двадцатый век, считается, что величайшее противостояние нашего времени — это борьба так называемых «левых» с так называемыми «правыми»; но и те, и другие — всего лишь чудища, орудующие в сфере вымышленной политической жизни. Мало кто осознает, что эти так называемые оппоненты — на самом деле два лика одного и того же смертельно больного зверя. Большинство поражено слепотой, препятствующей миллионам разглядеть, как их обводят вокруг пальца с помощью этой фикции.
Однако так было не всегда. И так не пребудет вовеки. В других работах я говорил об иных системах: о чести, возведенной в абсолют в средневековой Японии, о славных дикарях — американских индейцах, о блистательной Европе того периода, который именуется неженками-историками «эпохой средневековой тьмы».
История снова и снова преподносит нам один и тот же урок: во все эпохи кто-то командовал, кто-то повиновался. Вот взаимоотношения подчиненности и силы, отличающиеся достоинством и естественностью! Мы как вид всегда жили при феодализме, с тех самых пор, как, сбившись в дикие стаи, устрашали друг друга криками с вершин холмов. Таким оставался наш образ жизни, пока люди не были совращены, пока сильные не стали внимать жалкому лепету — пропаганде слабых.
Вспомните, как обстояло дело в Америке на заре девятнадцатого века. Тогда неограниченные возможности развития подавили болезненные ростки так называемого «Просвещения». Победоносные солдаты революции смели английское разложение с территории континента. Граница была открыта, и крепкий дух индивидуализма гордым стягом реял над новорожденной нацией.
Именно дух индивидуализма вдохновлял Аарона Бэрра, когда он двинулся на завоевание новых территорий за пределами первых тринадцати колоний. Он мечтал о том, о чем мечтается всякому мужчине — о могуществе, завоеваниях, империи!
Каким бы стал мир, если бы он одержал победу? Смог бы он помешать появлению этих недоносков, этих уродливых близнецов — капитализма и социализма?
Кто знает! Я буду говорить о том, во что я верю. Вера моя — в том, что до Эры Величия было тогда рукой подать, она должна была вот-вот родиться!
Однако Бэрр оказался повержен прежде, так и не сумев свершить больше, нежели просто покарать Александра Гамильтона, служившего игрушкой в руках предателей. Может показаться, что главным его противником выступал президент Джефферсон — двурушник, лишивший Бэрра президентства. Однако на самом деле заговор проник гораздо глубже.
Приводные ремни находились в руках злого гения — Бенджамина Франклина [Бенджамин Франклин (1706-1790) — один из основателей Соединенных Штатов, входил в число авторов Декларации независимости США. Кроме того, Франклин был Почтмейстером сначала Филадельфии, а затем и всех 13 североамериканских колоний]. Это он верховодил интригой, поставившей целью удушить империю еще в зародыше. У него было слишком много подручных, которых не сумел одолеть даже такой могучий боец, как Бэрр.
Главным же его инструментом служил Орден Цинцинната..."
Гордон захлопнул книгу и бросил ее рядом с соломенным тюфяком заглавием вниз. Как могли найтись у подобного бреда читатели, не говоря уж об издателях?
Ужин остался позади, но в сарае было еще достаточно светло, чтобы читать, ибо солнце впервые за несколько дней выглянуло из-за облаков. Однако по спине Гордона ползали холодные мурашки, а в голове звучали заклинания сумасшедшего.
«Злой гений Бенджамин Франклин...»
Натан Холн нащупал верную струну, утверждая, что «Бедный Ричард» был далеко не простым издателем и философом, совмещавшим к тому же страсть к научному экспериментаторству с вульгарным распутством. Если бы Холн не передергивал в цитировании, то можно было бы согласиться, что Франклин стоял в центре необычных событий. После Войны за независимость и впрямь случилось нечто странное, что заставило отступить людей, подобных Аарону Бэрру, и привело к созданию государства, знакомого Гордону.
Однако помимо этого Гордона поразил размах безумия Холка. Безоар с Маклином, должно быть, тоже совершенно выжили из ума, если воображают, что такие бредни сделают из него их единомышленника!
На самом деле книга произвела на него совершенно противоположное впечатление. Он был готов погибнуть при извержении вулкана, лишь бы таковой пробудился прямо здесь, в Агнесс, и погубил все это змеиное гнездо.
Где-то неподалеку плакал младенец. Сколько Гордон ни всматривался, ему удалось разглядеть в сумерках только неясные фигуры, снующие в ближней роще. Прошлым вечером в Агнесс пригнали новых пленных. Они со стонами ползали теперь вокруг костра, который им позволили развести, не рискуя сунуться под какую-нибудь крышу.
Гордона и Джонни ожидала перспектива оказаться среди этих несчастных, если Маклин не получит от них желанного ответа. «Генерал» все больше терял терпение. Ведь, с его точки зрения, Гордон отвечал отказом на вполне разумное предложение.
Оставалось совсем немного времени, чтобы принять окончательное решение. В ближайшую же оттепель холнисты возобновят наступление, независимо от того, согласится он на сотрудничество с ними или нет. Ему практически не оставили выбора.
Непрошенные воспоминания о Дэне все время теснились у него в голове. Он скучал по ней, гадал, жива ли она; ему очень не хватало ее прикосновений, и он уже готов был смиренно выслушивать ее бесконечные вопросы.
Теперь, конечно, поздно помешать ей и ее последовательницам, сколь ни безумны их замыслы. Гордон недоумевал, почему Маклин не торопится порадовать его вестью о новом несчастье, постигшем самодеятельную Армию долины Уилламетт.
«Всему свое время», — мрачно думал он.
Джонни закончил промывать донельзя истертую зубную щетку — единственную вещь, которой они с Гордоном владели на пару. Усевшись рядом с ним, юноша поднял с соломы биографию Бэрра. Осилив несколько страниц, он недоуменно вскинул брови.
— Конечно, наша школа в Коттедж-Гроув не больно хороша по довоенным стандартам, зато дедушка только и делал, что подсовывал мне книжки, и много рассказывал об истории и тому подобном. Даже я понимаю, что этот самый Холн добрую половину своей писанины высосал из пальца. Непонятно, как ему удалось тиснуть подобную книжицу? Неужели ему хоть кто-то поверил?
— Это называется «большая ложь», Джонни, — отозвался Гордон. — Главное — делать вид, будто ты разбираешься в том, о чем толкуешь, и приводишь подлинные факты. Болтай без умолку, сплетай клубок лжи, разоблачай мнимые заговоры и повторяй свои домыслы снова и снова. Те, которые ждут оправдания собственной ненависти и клевете, — возомнившие о себе невесть что слабаки — ухватятся за любое самое примитивное объяснение вселенского устройства. Такие никогда не упрекнут тебя в передергивании фактов. Это великолепно получалось у Гитлера, потом у Мистиков с востока. Холн — всего лишь новый мастер Большой Лжи.
«А ты сам?» — упрекнул себя Гордон. Разве он, изобретатель басни о Возрожденных Соединенных Штатах и пособник лгунов из окружения Циклопа, имеет право бросать в других камни?
Джонни почитал еще несколько минут и снова отвлекся.
— А что это за Цинциннат? Его тоже выдумал Холл?
Гордон откинулся на солому и ответил, не открывая глаз:
— Нет. Если я правильно помню, так звали великого древнеримского полководца времен Республики. Легенда гласит, что, устав от битв, он оставил армию и принялся мирно обрабатывать землю. Но как-то раз к нему явились посланцы города: римские армии оказались разгромлены из-за бездарности их военачальников. Катастрофа неминуема. Гонцы нашли Цинцинната за плугом и стали умолять его, чтобы он возглавил последний оборонительный бой...
— Что же ответил Цинциннат посланникам Рима?
— А он, — Гордон зевнул, — и не подумал отказываться. Хотя ему не больно хотелось возвращаться к ратным трудам. Он возглавил римлян, отбросил захватчиков, а потом гнал их до того города, откуда они выступили. В общем, одержал громкую победу.
— Держу пари, римляне провозгласили его царем, — сказал Джонни.
— Армия именно этого и хотела. Народ — тоже... Но Цинциннат послал их всех куда подальше, возвратился к себе на ферму и больше не казал оттуда носа.
— Непонятно... — Джонни почесал в затылке. — Почему он так поступил?
Гордон, напротив, отлично понимал легендарного героя, тем более сейчас, наученный горьким опытом. Не так давно он получил разъяснение истинных причин людских поступков и никогда его не забудет.
— Гордон?
Он ничего не ответил. Его внимание привлек неясный шум снаружи. Сквозь щель в досках сарая он увидел кучку людей, поднявшихся на холм со стороны реки. Там только что пристала к берегу лодка.
Джонни пока ничего не замечал. Он задавал вопрос за вопросом — и так продолжалось с тех пор, как они пришли в себя после мучительного пути. Этот юнец, подобно Дэне, не упускал любой возможности пополнить свои познания.
— Рим — это задолго до американской революции, правда, Гордон? Тогда что это за... — он заглянул в книгу, — Орден Цинцинната, о котором говорит Холн?
Гордон наблюдал за тем, как процессия приближается к их сараю. Двое невольников несли на носилках раненого, их сопровождали солдаты-холнисты в хаки.
— Орден Цинцинната основал после Войны за независимость Джордж Вашингтон, — рассеянно отозвался он. — Основными членами Ордена стали его офицеры...
Он запнулся, видя, как открывается дверь. Оба узника уставились на невольников, опустивших на солому носилки. Потом они вместе с охранниками исчезли, не проронив ни слова.
— Он тяжело ранен, — сказал Джонни, осмотрев распростертое на соломе тело. — Повязку не меняли уже несколько дней.
Гордон вдоволь нагляделся на раненых за годы? минувшие с того дня, как весь его второй курс колледжа забрали в ополчение; и еще он вдоволь наслушался кустарных диагнозов, пока служил во взводе у лейтенанта Вана. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять: пулевые ранения можно было бы вылечить, если бы за дело взялись вовремя и всерьез. Сейчас же от неподвижной фигуры на соломе пахло надвигающейся смертью. На руках и ногах несчастного виднелись следы пыток.
— Надеюсь, он не открыл им правды, — пробормотал Джонни, стараясь уложить умирающего поудобнее. Гордон помог ему подоткнуть одеяло. Он никак не мог сообразить, откуда взялся этот несчастный. На бойца с реки Уилламетт он не был похож. В отличие от большинства мужчин из долины Камас и Розберга, он до недавних пор регулярно пользовался бритвой. Несмотря на явно жестокое обращение в последние дни, когда его захватили в плен, у него еще оставалась довольно мощная мускулатура: это означало, что его миновала невольничья доля.
Внезапно Гордон отпрянул от умирающего и удивленно заморгал глазами.
— Джонни, гляди! Ты видишь то же, что и я?
Джонни проследил за его жестом и откинул одеяло.
— Будь я неладен... Гордон, это похоже на форму!
Гордон кивнул. Да, это была форма, к тому же определенно довоенного пошива. Она абсолютно не походила ни на комбинезоны холнистов, ни на любую другую одежду, которую им приходилось видеть в Орегоне. На плече умирающего была нашивка с эмблемой, которую Гордон разглядывал, не веря собственным глазам: золотой фон и бурый медведь, стоящий на задних лапах на красной ленте... [изображение на флаге штата Калифорния]
* * *
Через некоторое время за Гордоном снова пришли — уже знакомый эскорт плюс невольник с фонарем.
— Этот человек умирает, — сказал Гордон старшему в карауле.
Молчаливый холнист с тремя серьгами буркнул:
— Ну и что? Сейчас к нему пришлют женщину. Пошевеливайся! Генерал ждет. По пути им встретилась на освещенной луной тропе фигура, бредущая в противоположном направлении: обвисшие плечи, глаза, прикованные к тазику с бинтами и мазями; женщина посторонилась, хотя охранники ее вообще не заметили. В последний момент она все-таки подняла глаза, и Гордон узнал ту самую маленькую седеющую брюнетку, которая несколько дней назад забирала в починку его форму. Он попытался ободряюще улыбнуться ей, однако это лишь повергло ее в панику. Она втянула голову в плечи и скрылась в темноте.
Гордон понуро ковылял за стражниками. Женщина чем-то напомнила ему Эбби. Его ни на минуту не оставляла тревога за друзей в Пайн-Вью: ведь холнистская разведка, наткнувшаяся на банду мародеров с его дневником, побывала в опасной близости от деревни. Выходит, угроза нависла не только над островком цивилизации в долине Уилламетт.
Он понимал, что никто не может теперь считать себя в безопасности — кроме разве что Джорджа Паухатана, которому ничто не угрожает на его Сахарной Голове, где он ухаживает за пчелами да знай себе варит пиво, пока остальной мир сгорает в огне.
— Мне начинают надоедать ваши увертки, Кранц, — сообщил генерал Маклин, когда охранники оставили его наедине с пленником в заставленной книгами комнате в избушке лесника.
— Вы ставите меня в трудное положение, генерал. Я все еще изучаю книгу, полученную от полковника Безоара, стараясь понять...
— Хватит болтать? — Маклин подошел к Гордону почти вплотную. Даже при взгляде сверху обезображенное лицо низкорослого холниста выглядело устрашающе. — Я знаю людей, Кранц. Вы достаточно сильны, из вас выйдет славный вассал. Но вас разъедает чувство вины и прочие яды «цивилизации». Вы настолько пропитаны ими, что я начинаю склоняться к мнению: пожалуй, вы — бесполезный шлак.
Смысл этих слов был совершенно ясен. Гордон сделал над собой усилие, чтобы унять дрожь в коленях.
— Вы могли бы стать бароном Корваллиса, Кранц. Это высокий титул в нашей нарождающейся империи. Можете даже предаваться своим старомодным пристрастиям, если вам так хочется и если вы достаточно сильны, чтобы это выдержать. Вам хочется быть хорошим со своими вассалами? Хочется плодить почтовые отделения? Что ж, мы могли бы даже не лишать вас ваших Возрожденных Соединенных Штатов. — Маклин ухмыльнулся, обдав Гордона тяжелым запахом изо рта. — Об этом вашем черненьком дневничке известно только Чарли и мне, и мы до поры до времени о нем не распространяемся. Поймите, дело не в том, что вы мне нравитесь. Просто сотрудничество с вами было бы для нас полезно. Вы могли бы управляться с этими умниками в Корваллисе лучше, чем кто-либо из моих ребят. Мы даже согласились бы не выключать тамошнего Циклопа, если от него есть прок.
Значит, холнисты еще не пронюхали, что реально стоит за легендой о суперкомпьютере... Конечно, это не имело для них особого значения: им всегда было наплевать на технику, которая не помогает воевать. Пользу из науки извлекали преимущественно слабые.
Маклин вытащил из камина кочергу и похлопал ею по ладони.
— В противном случае мы захватим Корваллис уже этой весной. Если только вы не пойдете на попятный, он полыхнет, уж будьте уверены! Тогда никаких почтовых отделений, сынок! И всяких там умных машин!
Маклин указал кочергой на лист бумаги на столе. Рядом стояла чернильница с ручкой. Гордон хорошо понимал, что от него требуется.
Если бы от него не домогались ничего другого, кроме согласия сотрудничать с будущей империей холнистов, он бы давно уступил, притворился бы, что играет в их игры, пока не появится возможность бежать. Однако Маклин был осмотрителен. Он требовал от Гордона, чтобы тот написал в Совет Корваллиса письмо и убедил своих друзей в необходимости сдать несколько ключевых опорных пунктов. Это послужило бы доказательством доброй воли, предшествующим его освобождению.
Естественно, при этом ему оставалось лишь верить генералу на слово, ожидая, что его произведут в «бароны Корваллиса». Однако Гордон сомневался, что генерал будет придерживаться данного слова, так как не собирался держать своего.
— Может быть, вы питаете иллюзию, будто мы недостаточно сильны, чтобы покончить с вашей жалкой «армией долины Уилламетт» без вашего содействия? — Маклин рассмеялся и повернулся к двери. — Шон! — позвал он.
Гориллоподобный телохранитель Маклина явился на зов бесшумно, как привидение. Он закрыл за собой дверь и, подойдя к генералу строевым шагом, замер по стойке смирно в ожидании приказаний.
— Должен вас кое во что посвятить, Кранц. Шон, я и тот проворный кот, который взял вас в плен, — последние из людей особого сорта. — Голос Маклина звучал теперь доверительно. — Дело это было сверхсекретное, но до вас могли дойти кое-какие слухи. Речь об экспериментах, целью которых являлось создание особых, прежде невиданных боевых подразделений.
Наконец-то все стало на свои места, получило объяснение: неправдоподобная прыть генерала, шрамы, избороздившие его самого и его двоих подручных...
— «Приращенные»!
Маклин кивнул.
— Молодец! Вы были достаточно наблюдательны для зубрилы из колледжа, расслабленного долбежкой психологии и этики.
— Но мы-то считали, что за слухами ничего не стоит! Вы хотите сказать, что они действительно поработали с солдатами так, что те...
Он запнулся, глядя на выступающие бугры мускулов на голых руках Шона. Значит, правда — как ни трудно с этим смириться. Иного рационального объяснения не существовало.
— Нас впервые опробовали в Кении. Результаты боя пришлись правительству по вкусу. Только, боюсь, они схватились за головы, когда после примирения мы вернулись домой.
Гордон смотрел, как Маклин протянул кочергу телохранителю. Тот взялся за конец, но не всей рукой, а лишь пальцами, сложив их щепотью. Маклин таким же образом сжал свой конец кочерги. Каждый стал с силой тянуть в свою сторону. При этом Маклин продолжал разглагольствовать, ничем не выказывая напряжения — у него даже дыхание не сбилось.
— Эксперимент продолжался в конце восьмидесятых — начале девяностых годов. Из нас создали специальные подразделения. Предпочтение отдавалось таким, как мы.
Чугунная кочерга не шевелилась. Оставаясь совершенно прямой, она вдруг стала растягиваться.
— С кубинцами мы расправились образцово. — Маклин не сводил взгляда с Гордона. — Но армейским не понравилось, как стали вести себя ветераны после возвращения домой. Они уже тогда опасались Натана Холна: его учение находило отклик в сердцах сильных. Программа «приращения» была свернута.
Кочерга покраснела посередине. Вытянувшись раза в полтора, она вдруг стала крошиться, как разгрызенная карамель. Гордон бросил взгляд на полковника Безоара, появившегося в комнате: тот нервно облизывал губы и вообще имел несчастный вид. Гордон догадывался, что за мысли его преследуют.
Подобная мощь была недостижима для полковника. Ученые и больницы, где творились подобные чудеса, давно отошли в прошлое. Религия холнизма, исповедуемая Безоаром, требовала от него повиновения этим людям.
Кочерга разорвалась на две части с оглушительным звоном. Гордона обдало горячей волной. «Приращенные» воины остались стоять в прежних позах.
— Довольно, Шон. — Маклин бросил свой обломок в камин. Адъютант сделал то же, развернулся как на плацу и вышел вон. Маклин лукаво посмотрел на Гордона.
— Ну что, теперь вы не сомневаетесь, что к маю мы войдем в Корваллис? Неважно, с вами или без вас. Кстати, любой «неприращенный» солдат в моей армии стоит двадцати неповоротливых фермеров, не говоря уже о ваших потешных вояках в юбках.
Гордон насторожился, но Маклин еще не закончил свою речь.
— Будь вас там хоть в десять раз больше — ваше дело безнадежно! Неужто вы думаете, что мы, «приращенные», не могли бы просочиться на ваши укрепленные позиции и поднять там все в воздух? Да мы могли бы разнести всю вашу оборону голыми руками! Можете не сомневаться.
Он пододвинул ближе к Гордону бумагу и ручку. Гордон уставился на желтый лист. Откровения генерала только укрепили его уверенность. Он смело встретил взгляд Маклина.
— Демонстрация силы произвела на меня должное впечатление. Но тогда будьте добры, ответьте, генерал, почему вы так и не взяли Розберг?
Лицо Маклина налилось кровью. Гордон чуть улыбнулся, глядя на предводителя холнистов.
— И уж если зашла об этом речь, поясните, генерал, кто вытесняет вас из ваших собственных владений? Мне следовало догадаться раньше — есть причины, заставляющие вас торопиться. Ведь вы определенно движетесь с невольниками и всем имуществом на север. Между прочим, прежние варварские нашествия, известные в истории человечества, начинались так же, по принципу падающих одна на другую костяшек домино. Вот и скажите, генерал, кто так мощно пинает вас под зад, что вы покидаете Рог-Ривер?
Теряя над собой контроль, Маклин все же старался не отводить от Гордона взгляд.
— Уберите его отсюда! — гаркнул он, обращаясь к Безоару.
Гордон пожал плечами и отвернулся, не желая становиться свидетелем спора.
— А когда вернетесь, мы еще разберемся с вами, Безоар... разберемся, кто нарушил конспирацию!
Гнев командира заставил шефа холнистской разведки выскочить из комнаты и поманить стражников.
Безоар лично сопровождал Гордона до места заточения, уцепившись за локоть пленника дрожащей рукой.
* * *
— Кто велел поместить здесь этого типа? — завопил полковник, обнаружив на сырой соломе умирающего, над которым хлопотали Джонни и насмерть перепуганная женщина.
— Кажется, Истермен, — пробормотал кто-то из стражи. — Он только что вернулся с фронта на Салмон-Ривер...
Салмон-Ривер! Так называется река в Северной Калифорнии...
— Заткнись! — оборвал стражника Безоар. Однако Гордон успел понять, что догадка его верна. Война велась с куда большим размахом, чем он полагал прежде.
— Уберите его отсюда. А Истермену немедленно явиться в штаб!
Охрана засуетилась.
— Эй, полегче с ним! — взвился Джонни, увидев, что раненого подхватили, как мешок с картошкой. Бросив на пленного яростный взгляд, холнистский полковник хотел выместить злобу на несчастной женщине и занес ногу для пинка, но та, наученная горьким опытом, уже успела выскользнуть за дверь.
— Увидимся завтра, — бросил Безоар Гордону. — Полагаю, вам лучше одуматься и написать в Корваллис. Ваше сегодняшнее поведение было опрометчивым.
Гордон смотрел сквозь него, как бы не замечая.
— Отношения между генералом и мной вас не касаются, полковник, — бросил он. — Обмениваться угрозами и вызовами могут только равные друг другу.
Цитата из Натана Холна отшвырнула Безоара к стене, как зуботычина. Гордон тем временем уселся на солому и заложил руки за голову, не желая более обращать внимание на бывшего юриста.
Только после ухода полковника в мрачном сарае воцарился покой, и Гордон спросил Джонни:
— Солдат с медведем на эмблеме так и не заговорил?
— Так и не пришел в сознание, — ответил Джонни, грустно покачав головой.
— А женщина? Она хоть что-нибудь сказала?
Джонни осторожно оглянулся. Остальные узники по-прежнему валялись в своих углах, уставившись на стену.
— Ни единого словечка. Зато она сунула мне вот это.
Гордон взял в руки изорванный конверт. Он мгновенно узнал его: это было письмо Дэны — то самое, которое ему вручил Джордж Паухатан на горе Сахарная Голова. Должно быть, оно затерялось в кармане его брюк и попало в руки женщине, забравшей одежду в стирку. Неудивительно, что ни Маклин, ни Безоар ни словом не обмолвились о письме.
Гордон решил, что к генералу оно попасть не должно. Как ни безумна Дэна и ее подруги, они заслуживают шанса испытать свои силы. Он принялся было рвать письмо на клочки, намереваясь после съесть, но Джонни схватил его за руку.
— Нет, Гордон! Она что-то написала на последней странице!
— Кто?! Кто написал?..
Гордон стал поворачивать бумагу то так, то этак, пытаясь разглядеть буквы в слабом лунном свете, просачивающемся в щели. Наконец он разобрал карандашные каракули: записка была написана большими буквами поверх аккуратных строчек Дэны:
...правда?
так ли свободны женщины на севере?
так ли добр и силен мужчина?
умрет ли она за тебя?
Гордон долго не спускал глаз с этих простых и грустных слов. Несмотря на снизошедшее на него смирение, его повсюду продолжали преследовать прежние призраки. Слова Джорджа Паухатана насчет мотивов, которыми руководствовалась Дэна, по-прежнему не давали ему покоя.
«Большие идеалы» все так же крепко держали его в узде.
Он не торопясь принялся жевать письмо. Не стал делиться лакомым блюдом с Джонни, а проглотил все сам, как бы видя в этом искупительную жертву.
* * *
Спустя примерно час снаружи поднялась суматоха. Оказалось, что холнисты готовятся к какой-то церемонии. От развалин главного универмага городка Агнесс маршировали под мерные удары барабанов две шеренги солдат. Они сопровождали высокого блондина, в котором Гордон узнал одного из тех, кто швырнул к ним в сарай умирающего пленника.
— Это, наверное, Истермен, — проговорил Джонни, не в силах отвести взгляд от процессии. — Уж они ему покажут, что бывает, когда не являешься с докладом к начальству после возвращения с задания!
Гордон отметил про себя, что Джонни, по всей видимости, пересмотрел слишком много фильмов про Вторую мировую войну из видеотеки в Корваллисе...
В конце шеренги солдат он узнал Роджера Септена. Даже в неярком лунном свете нетрудно было убедиться, что бывший грабитель с горной тропы дрожит как осиновый лист и с трудом удерживает в руках винтовку.
Адвокатский голос Чарлза Безоара тоже звучал нетвердо, когда он зачитывал обвинения. Истермен стоял спиной к толстому стволу дерева. Лицо его ничего не выражало, на груди висела веревка с трофеями, смахивающая то ли на патронташ, то ли на гроздь медалей.
Безоар посторонился, пропуская вперед генерала Маклина. Тот пожал осужденному руку, поцеловал в обе щеки и отступил, чтобы полюбоваться казнью. Сержант с двумя серьгами прокричал команду. Расстрельный взвод стал на одно колено и прицелился. Прогремел залп.
Не стрелял только Роджер Септен, свалившийся в обморок.
Высокий блондин лежал в луже крови под деревом. Гордон вспомнил умирающего пленника, который пробыл рядом с ними так недолго, но о многом успел поведать, даже не открыв глаз.
— Спи спокойно, калифорниец, — прошептал он. — Ты унес с собой на тот свет еще одного врага. Вот и всем нам так же бы не оплошать...
14
В ту ночь Гордону приснился великий Бенджамин Франклин, играющий в шахматы с неуклюжей железной печуркой.
— Проблема заключается в противовесах, — объяснял седовласый ученый и государственный муж, обращаясь к своему изобретению, но игнорируя при этом Гордона. Глаза Франклина не отрывались от шахматной доски. — Я об этом немало размышлял. Как создать социальную систему, которая поощряла бы каждого на бескорыстный труд, но при этом не отказывала бы в сострадании слабым и искореняла безумцев и тиранов?
За раскалившейся решеткой печурки билось пламя, ритмом своих прыжков напоминая танцующие огоньки Циклопа. Пламя как будто вопрошало: «Кто возьмет на себя ответственность?»
Франклин сделал ход белым конем.
— Хороший вопрос, — молвил он, откидываясь в кресле. — Превосходный. Разумеется, ограничители и противовесы можно предусмотреть в конституции, однако все это будет бессмысленно, если граждане сами не обеспечат серьезного соблюдения всех гарантий. Алчность и властолюбие всегда будут искать способ обойти закон или вывернуть его наизнанку — для собственной пользы.
Пламя немного унялось, и по доске сама собой двинулась черная пешка.
«Кто?..»
Франклин вытер платком вспотевший лоб.
— Мечтающие стать тиранами, вот кто... У них существует для этого извечный набор методов: манипулирование простым человеком, ложь, уничтожение в человеке веры в себя. Говорят, что «власть разлагает», однако правильнее было бы сказать «власть влечет продажных». Нормального человека обычно привлекает не власть, а другие ценности. Даже обретая власть, такой человек относится к ней как к служению, а у служения имеются свои пределы. Тиран, напротив, стремится к господству, не может им насытиться и неукротимо рвется приумножать его.
«...за детей неразумных», — тянуло свое пламя.
— Да, — кивнул Франклин, протирая очки. — И все же я верю, что некоторые новшества способны помочь. К примеру, правильно поданные мифы. И потом, уж если Господь вознамерился принести кого-то в жертву... — Он потянулся за ферзем, немного поколебался и перенес хрупкую фигурку из слоновой кости через всю доску, почти вплотную к раскаленной решетке.
Гордону хотелось крикнуть, предупредить. Ферзь оказался в крайне опасном положении: рядом не было даже пешек, чтобы его защитить.
Его страхи быстро оправдались: мгновение — и там, где только что стоял белый ферзь, уже возвышался, попирая кучку пепла, черный король.
— Боже, нет! — застонал Гордон. Даже во сне, охваченный горячкой, он знал, что происходит и что символизируют эти события.
«Кто возьмет на себя ответственность?» — снова потребовала ответа печь.
Франклин ничего не сказал, а только еще глубже откинулся в кресле. Потом кресло заскрипело: шахматист обернулся. Он смотрел на Гордона в упор.
— И ты?! — содрогнулся Гордон. — Чего вы все хотите от меня?
Красная рябь пламени. Улыбка Франклина.
* * *
Очнувшись, он беспокойно заворочался. Но тут над ним склонился Джонни Стивенс.
— Гордон, взгляни-ка! — зашептал Джонни. — Что это там с нашей охраной?
Гордон сел, протирая глаза.
— Где?
Пришлось перебираться к восточной стене сарая, ближе к двери. Привыкнув к лунному свету, Гордон разглядел двоих холнистов, охранявших сарай.
Один лежал у скамьи с широко разинутым ртом, уставившись пустым взглядом в облака. Другой еще цеплялся за жизнь: он елозил руками по земле и пытался подползти к своей винтовке. В одной руке он сжимал нож, поблескивающий в пламени затухающего костра. У его коленей валялась в бурой лужице пивная кружка.
Еще несколько секунд — и второй часовой тоже уронил голову, немного подергался и застыл.
Гордон и Джонни переглянулись и, не сговариваясь, попробовали на прочность дверь. Замок оказался на месте. Джонни просунул руку в самую большую щель в стене, надеясь уценить охранника за форму и подтащить поближе.
— Вот бы достать ключи! Черт, слишком далеко...
Гордон налег на дверь. Сарай казался настолько шатким, что его вполне можно было бы разобрать по ласточкам. Однако ржавые гвозди издали такой отчаянный скрип, что у него волосы зашевелились на голове.
— Что предпримем? — спросил Джонни. — Если дружно подналечь, то можно вырваться. Потом к реке, в каноэ...
— Тес! — одернул его Гордон. В темноте кто-то двигался. Маленькая фигурка перебегала от дерева к дереву, приближаясь к застывшим часовым.
— Это она! — прошептал Джонни. Гордон тоже узнал темноволосую служанку, ту самую, что сделала трогательную приписку к посланию Дэны. Он наблюдал, как она, превозмогая страх, заставила себя наклониться сначала к одному, потом ко второму часовому, проверяя, дышат ли они.
Женщина дрожала всем телом и жалобно скулила, пока искала на поясе у одного из них ключи: для этого ей пришлось дотронуться до мерзких трофеев. Наконец она завладела побрякивающей связкой.
Последовала возня с замком, во время которой все трое едва не лишились чувств — так он скрипел. Потом дверь отворилась, выпуская пленников. Первым делом они обшарили тела часовых, завладели их ножами, патронами, винтовками; потом оттащили тела в сарай и снова повесили на дверь замок.
— Как твое имя? — спросил Гордон съежившуюся от страха служанку, опускаясь рядом с ней на колени. Не открывая глаз, она еле слышно ответила:
— Хетер...
— Почему ты помогла нам, Хетер?
Она распахнула изумрудно-зеленые глаза.
— Ваша... ваша женщина писала... — Она сделала над собой усилие, чтобы не потерять голос. — Я не верила рассказам старух о прежней жизни. Но потом пленные стали говорить о том, как живется у них на севере. А тут еще вы... Вы не станете сильно бить меня за то, что я прочла ваше письмо?
Она опять съежилась, когда Гордон протянул руку, чтобы погладить ее по щеке. Нежность была ей совершенно неведома. Он мог бы наговорить ей кучу утешительных слов, но прибег к простейшим, которые она наверняка поймет:
— Я вообще не стану тебя бить. Никогда.
Рядом возник Джонни.
— Гордон, каноэ стережет всего один человек. Кажется, я знаю, как к нему подобраться. Какой бы он ни был бестией, нам на руку то, что он ни о чем не подозревает. Мы зайдем сзади и...
Гордон кивнул.
— Только нам придется взять с собой и ее.
Джонни разрывался между состраданием и практическими соображениями. Несомненно, он считал своим первейшим долгом спасти Гордона.
— Но...
— Они поймут, кто отравил часовых. Если она останется, они ее распнут.
Джонни недолго колебался; сомнения его были разрешены, и он опять рвался в бой.
— О'кей. Тогда побудем медлить.
Но Хетер удержала Гордона за рукав.
— У меня есть подруга, — сказала она и помахала кому-то в темноте.
Из тени деревьев выступила стройная фигура в брюках и в рубахе на несколько размеров больше, чем нужно, перехваченной широким ремнем. Даже в этом одеянии ее было нетрудно узнать. Любовница Чарлза Безоара собрала свои светлые волосы в узел на затылке; в руках она держала какой-то сверток. Она нервничала еще больше, чем Хетер.
Гордон понимал: ей есть что терять. То, что-она решилась довериться двум сомнительным чужакам с неведомого севера, свидетельствовало об отчаянии.
— Ее зовут Марси, — сказала Хетер. — Мы сомневались, возьмете ли вы нас с собой, поэтому она прихватила кое-что для вас.
Марси развернула трясущимися руками черный брезент.
— В-ваша п-почта... — проговорила она и осторожно протянула Гордону письма, не смея больше держать в руках такое богатство.
Гордон едва не расхохотался, увидев эту кипу мусора, однако сразу посерьезнел, обнаружив тут же черную тетрадку. Он заморгал, представляя себе, на какой риск она пошла, чтобы добыть дневник.
— Ладно, — сказал ой, забирая сверток и снова перетягивая его веревкой. — Не отставайте и не шумите. Когда я махну — вот так, — пригнитесь и дожидайтесь нас.
Женщины молча кивнули. Гордон собирался спускаться к реке первым, но Джонни успел его опередить.
«Ладно, не спорь, — велел Гордон самому себе. — Парень действует правильно, черт его побери!»
Чувство свободы было восхитительным. Но, как всегда, его сопровождал проклятый Долг.
Ненавидя себя за то, что снова приходится играть роль важной персоны, он пригнулся и побежал за Джонни, показывая женщинам дорогу к каноэ.
15
Выбирать направление движения не приходилось. С наступлением весны река Рог превратилась в неукротимый поток. Оставалось только отдаться на волю течения и уповать на удачу.
Джонни был горд успешным нападением на часового. Тот оглянулся лишь тогда, когда Джонни осталось сделать последние два шага, и почти не оказал сопротивления; юноша набросился на него и прикончил тремя ударами ножа. Молодого выходца из Коттедж-Гроув переполняло сознание собственной доблести, поэтому он старался не ударить в грязь лицом, когда помогал женщинам переходить в лодку и выгребал на середину реки.
У Гордона не хватило духу раскрыть парню глаза: он видел лицо убитого, когда они раскачивали труп, чтобы бросить его в реку. Бедняга Роджер Септен казался удивленным и даже обиженным — супермену-холнисту не полагалось умирать с таким выражением на лице.
Гордон припомнил, как впервые в жизни стрелял в грабителей и поджигателей почти два десятилетия тому назад, когда еще было кому отдавать приказы и кому подчиняться им, — до того, как ополчение распалось, растворившись в толпах бунтующих, на усмирение которых и было брошено. Первое убийство не вызвало в нем гордости: ночью он плакал, горюя о загубленных душах.
Но теперь настали иные времена, и убить холниста считалось, безусловно, благим делом.
Прежде чем отчалить, они продырявили все остальные каноэ. Каждое мгновение задержки грозило бедой, но необходимо было избавиться от преследования. Кроме того, первое поручение наполнило женщин гордостью, и они взялись за него с энтузиазмом. С каждым пробитым днищем их пугливость убывала на глазах.
Женщины устроились в центре каноэ, и Гордон с Джонни заработали веслами, еще не зная толком, как лучше управляться с этой посудиной. Луна ныряла за тучи и снова выныривала в едином ритме со взмахами их весел.
Совсем неподалеку беглецов подкарауливали первые пороги-Здесь уже было не до экспериментов с веслами: их несло в водяной пыли то на один страшный камень, то на другой. В горах началось таяние снегов, и река вздулась от ежесекундно пребывающей воды. В ушах стоял оглушительный рев, лунный свет вяз в мириадах брызг. С потоком невозможно было бороться; оставалось одно — увертываться от преград и почти что ощупью направлять хрупкую скорлупку в безопасное место.
Видя, что их выносит на более спокойный участок, Гордон, снимая напряжение, веслом заставил каноэ развернуться на месте. Потом они с Джонни отбросили весла и дружно расхохотались. Марси и Хетер смотрели на них во все глаза, молча вздрагивая от только что пережитого испуга и начавшего разливаться по жилам чувства свободы. Джонни издал радостный крик и шлепнул по воде веслом.
— Здорово, Гордон! Продолжим!
Гордон, с трудом отдышавшись, вытер мокрое лицо.
— Продолжим. Только осторожно.
Они налегли на весла и через минуту снова оказались на стремнине.
— Черт! — крикнул Джонни. — Я-то думал, что тот был...
Шум воды заглушил конец фразы, но Гордон знал, о чем речь: «Я-то думал, что хуже не бывает!»
Теперь протоки между камнями стали узкими щелями. Чудом проскочив первую щель, каноэ устремилось вперед, опасно накренившись.
— Налегай! — завопил Гордон. На сей раз ему было не до смеха: жизнь всех четверых висела на волоске.
«Надо было шути пешком... пешком... пешком...»
Неизбежное случилось скорее, чем они могли предположить, — меньше чем в трех милях вниз по течению. Плавающее бревно, внезапно вынырнувшее из-под камня в узком каньоне, потеря управления, напрасные ругательства — и все было кончено.
Алюминиевое каноэ, разумеется, пережило бы столкновение, но откуда же взяться алюминию после стольких лет войны? Скорлупка из дерева и коры развалилась на части с треском, который не смогли заглушить даже крики женщин, попавших в ледяной поток.
От холода у всех четверых перехватило дыхание. Гордон уцепился одной рукой за обломок каноэ, другой вовремя успел ухватить за волосы Хетер. Он пытался приподнять ее над водой, но она тянула его вниз, заставляя захлебываться в пене.
Наконец он нащупал ногами песчаное дно. Собравшись с силами, Гордон рванулся из воды, волоча за собой полузахлебнувшуюся женщину, и рухнул на гниющие водоросли, которыми забросал берег взбесившийся поток.
Рядом с ним надсадно кашляла Хетер. Джонни и Марси тоже сумели выбраться из водоворота. Однако ни у кого не осталось сил, чтобы ликовать по случаю победы над стихией. Гордон мог только неподвижно лежать, пытаясь восстановить дыхание. Ему казалось, что прошла целая вечность, прежде чем до него донесся голос Джонни.
— Не больно много у нас было добра, чтобы его оплакивать. Плохо только, что у меня намокли патроны. А твоя винтовка утонула, Гордон?
— Ага. — Он сел, тяжело дыша и осторожно трогая ссадину на лбу — результат столкновения с обломком каноэ.
Остальные как будто легко отделались, хотя все четверо дружно кашляли и тряслись от холода. Позаимствованная у кого-то одежда облепила соблазнительные формы Марси, но Гордону было не до того, чтобы обращать на это внимание.
— Что нам теперь делать? — спросила она, выбивая зубами дробь.
Пожав плечами, Гордон ответил не менее дрожащим голосом:
— Для начала надо спрятать обломки кораблекрушения. — Видя изумление женщин, он пояснил: — Если они не найдут обломков, то сделают вывод, что мы успели отплыть за ночь гораздо дальше, чем на самом деле. Возможно, это наш единственный шанс на спасение. Справившись с этим делом, мы двинемся дальше посуху.
— Никогда не бывал в Калифорнии, — молвил Джонни, вынудив Гордона улыбнуться. С тех пор как обнаружилось, что у холнистов есть еще противники кроме армии долины Уилламетт и южан, паренек только об этом и думал. Идея была, что и говорить, соблазнительной: преследователям вряд ли придет в голову, что беглецы могут устремиться на юг.
Однако для этого потребовалось бы переправляться через поток. К тому же память подсказывала Гордону, что река Салмон протекает далеко к югу. Но даже если бы они сумели пропутешествовать миль двести по владениям холнистов и спасти собственные жизни, более важные соображения диктовали иное: сейчас, весной, перед самым наступлением врага, в нем и в Джонни отчаянно нуждались дома.
— Заберемся в горы и дождемся, пока погоня проскочит мимо, — сказал Гордон. — А потом попробуем добраться до Кокилла.
Никогда не унывающий Джонни тут же взял быка за рога.
— Тогда поспешим к каноэ, — сказал он и прыгнул в ледяную воду, сразу у берега доходящую ему до пояса. Гордон вооружился длинной жердью и полез в воду с некоторой опаской. Во второй раз вода показалась ему ничуть не менее холодной, чем в первый. У него моментально свело пальцы ног.
Они вдвоем уже почти добрались до перевернувшегося каноэ, когда Джонни крикнул, показывая пальцем на середину потока:
— Почта!
Поблескивающий от воды брезентовый сверток быстро скользил прочь от них, направляясь к очередному порогу.
— Не смей! — крикнул Гордон. — Пускай плывет.
Однако Джонни уже бросился в воду и быстро поплыл за свертком, не обращая внимания на Гордона. Напрасно тот надрывался:
— Возвращайся, Джонни, дурень! Плюнь! Джонни!!!
Он в отчаянии наблюдал, как сверток и упрямый мальчишка исчезают за поворотом реки, откуда доносился оглушительный гул. Ожесточенно бранясь, Гордон бросился в воду и поплыл что было сил, надеясь нагнать безумца. Сердце его сжимало, легкие жгло от ледяной воды. Он почти что обогнул поворот, за которым исчез Джонни, но вовремя уцепился за подвернувшуюся на счастье ветку...
Сквозь завесу водяной пыли он бессильно наблюдал, как его юного последователя затягивает вместе с черным свертком в воронку страшного водопада, оскалившегося острыми клыками и плюющегося густой пеной.
— Нет, нет!.. — хрипло повторял Гордон. У него на глазах Джонни и сверток канули в бездну.
Он все не отводил взгляд от того места, где только что барахтался его юный соратника-хотя мокрые свесившиеся волосы и ледяные брызги мешали смотреть. Время шло, бездна не отдавала свою жертву.
Наконец Гордону пришлось отступить — у него уже не было сил висеть на ветке. Он цеплялся за нее сколько мог, перебирая руками и медленно отодвигаясь от пучины, пока не достиг местечка поспокойнее. Потом, превозмогая слабость и мало что соображая, обошел удрученных женщин и принялся за каноэ.
Он подтащил расколовшуюся посудину к стене каньона и, найдя нечто вроде пещеры, принялся дробить ее там в мелкую щепу.
Даже когда от каноэ ничего не осталось, а последние кусочки коры унесло течением, Гордон продолжал ожесточенно молотить по воде, всхлипывая, как ребенок.
16
Они провели день среди сгнившей растительности под бетонной плитой бункера. Перед Светопреставлением здесь наверняка было чье-то излюбленное убежище, однако теперь оно превратилось в иссеченные пулями руины, из которых растащили все, что только можно унести.
Еще в довоенные времена Гордон читал, что некоторые уголки страны буквально нашпигованы подобными убежищами, набитыми доверху всякой всячиной. Хозяева их нашли себе хобби: они фантазировали на тему о грядущем упадке общества и собственной доблести в условиях Наступившей первозданной дикости. Плодились специальные курсы, мастерские, журналы, образовалась даже целая отрасль промышленности, обслуживавшая далеко не простых бродяг и туристов.
Некоторым из них просто нравилось предаваться мечтам, другие были достаточно безобидными чудаками, помешавшимися на ружьях. Мало кто по-настоящему шел за Натаном Холном, и почти все испытали ужас, когда их фантазии вдруг стали явью.
В конце концов одинокие «мастера выживания» вымерли в своих бункерах.
Сражения, ливни и ползучая растительность уничтожили следы пребывания здесь любителей покопаться в чужом хламе, прокатившихся несколькими волнами. Теперь бетонная плита ничем не отличалась от вековечной скалы; трое беглецов прятались под ней от холодного дождя, по очереди дежуря и забываясь сном.
Лишь один раз до них донеслись крики и шлепанье лошадиных копыт по грязи. Гордон изображал уверенность, чтобы подбодрить женщин. Он постарался замести следы, но его подопечные не дотягивали по части военной подготовки даже до разведчиц Дэны. Он сильно сомневался, что им удастся сейчас провести лучших следопытов со времен краснокожих.
Однако всадники проскакали мимо, и беглецы перевели дыхание. Гордон задремал.
В этот раз его не посетили сновидения. Он настолько лишился сил, что доступ в его подсознание для навязчивых воспоминаний оказался закрыт.
* * *
Прежде чем отправиться дальше, им пришлось дожидаться, пока выкатится луна. Предстояло выбрать одну из нескольких перекрещивающихся тропинок, однако Гордон знал, куда держать путь: ему помогал слой изморози на северной стороне древесных стволов.
Через три часа после заката они набрели на развалины деревеньки.
— Иллахи, — уверенно сказала Хетер.
— Ни одного жителя, — заметил Гордон.
Залитое лунным светом призрачное селение производило жуткое впечатление. Все, от баронского «замка» до самой нищей лачуги, было начисто обобрано.
— Солдат и невольников отослали на север, — пояснила Марси. — За последние недели так переселили много деревень.
— Они бьются на трех фронтах, — отозвался Гордон. — Маклин не преувеличивал, говоря, что к маю будет в Корваллисе. Перед ними стоит выбор: взять долину Уилламетт или умереть.
Окрестности напоминали пустынный лунный пейзаж. Кое-где росли елочки, но деревьев повыше не осталось и в помине. Гордон догадался, что холнисты пробовали заняться здесь подсечно-огневым земледелием, однако здешним почвам было далеко до плодородной долины Уилламетт, поэтому эксперимент окончился неудачей.
Хетер и Марси шли, взявшись за руки, испуганно шарахаясь от каждой тени. Гордон помимо воли сравнивал их с Дэной и ее отважными амазонками, не говоря уже о счастливой, никогда не унывающей Эбби из Пайн-Вью. Нет, в настоящем каменном веке женскому полу не поздоровится. В этом, по крайней мере. Дэна не ошиблась.
— Давайте осмотрим большой дом, — предложил он. — Вдруг найдем какую-нибудь еду?
Женщины тут же согласились и первыми вошли в брошенный «замок» — прочный дом довоенной постройки, окруженный укреплениями.
Гордон застал их за работой: они освежевывали двух крупных немецких овчарок. Борясь с тошнотой, он сообразил, что хозяин не смог взять четвероногих друзей в путешествие по реке, хотя, несомненно, оплакивал их куда больше, чем рабов, которые перемрут как мухи во время массового исхода в обетованные земли на севере.
Мясо пахло умопомрачительно. Гордон решил подождать чего-нибудь более аппетитного. Женщины оказались менее привередливыми.
* * *
Пока что им везло. Преследователи двинулись на запад, тогда как беглецы избрали противоположное направление. Возможно, люди генерала Мамина уже наткнулись на тело Джонни и ошибочно предположили, что остальные трое уходят к океану. Только время могло ответить на вопрос, сколько еще продлится их везение.
Вблизи брошенной деревни Иллахи протекал бурный поток, устремлявшийся на север. Гордон решил, что перед ними — южный рукав Кокилла. Естественно, у беглецов не оказалось под рукой лодки, однако, даже найди они что-нибудь подходящее, соваться в этот поток было бы слишком рискованно. Им предстояло и дальше брести по суше.
По правому берегу реки тянулась старая дорога. Так как у них не оставалось выбора, они побрели по ней, хотя это и было опасно. Впереди поднимались горы, подпирающие озаренные луной облака: дорога терялась за ними.
Гордон надеялся, что тут они по крайней мере наверстают время, упущенное на вязкой тропе. Он похваливал своих выносливых спутниц, задавая им при этом нелегкий темп движения. Ни Марси, ни Хетер ни разу не пожаловались, ни разу не взглянули на него с упреком. Гордон не знал, что заставляет их преодолевать милю за милей — отвага или смирение.
Если уж на то пошло, он не был уверен и в собственных мотивах. Чего он добивается? Права дожить до старости в лишенном света мире, пришествие которого не вызывало у него ни малейших сомнений? Призраки на время оставили его, но он был убежден, что в случае удачи они возьмутся за него с удвоенной энергией.
«Почему? — спрашивал он себя. — Неужто я — единственный оставшийся в живых идеалист из XX века? Возможно. Не исключено, что Чарлз Безоар прав: идеализм — это болезнь, самообман».
Прав и Джордж Паухатан: что проку бороться за большие идеи, за ту же цивилизацию? Результат налицо: тебе верят девчонки и мальчишки — и бессмысленно расстаются с жизнью, так ничего и не достигнув.
Прав Безоар, прав Паухатан. Даже Натан Холн, оставаясь чудовищем, правильно оценил Вена Франклина и его одержимых соратников — авторов американской конституции, которой оболванивали легковерных. По сравнению с такими грандиозными пропагандистами Гиммлер и Троцкий показались бы жалкими любителями.
«Мы считаем эти истины не требующими доказательств!..» Ха!
Потом появился Орден Цинцинната, состоявший из офицеров Джорджа Вашингтона, которые, едва не учинив переворот, были пристыжены их суровым командиром и дали слезную клятву, что останутся фермерами и законопослушными гражданами, в солдат же будут превращаться, только если их призовет родина.
Кому пришла в голову такая неслыханная клятва? Обещание, которое дали офицеры, продержалось целое поколение — достаточно долго, чтобы успел зародиться идеал. В своих основных проявлениях идеал этот просуществовал вплоть до эры профессиональных армий и войны технологий.
Иными словами, так продолжалось до конца XX века, когда кто-то решил, что солдат надо превратить в сверхчеловеков. Мысль о Маклине и его «приращенных» ветеранах, наваливающихся на ничего не подозревающую долину Уилламетт, вызывала у Гордона тошноту. Впрочем, ни он, ни кто-либо другой не имел сил предотвратить катастрофу.
«Ничего не поделаешь, — устало размышлял он. — Однако это не избавит меня от проклятых призраков...»
С каждой милей Южный Кокилл становился все более бурным, питаемый ручьями с окрестных гор. Зарядил тоскливый дождик; в унисон с потоком, шумевшим слева, загрохотал гром. Дорога сделала поворот, и путники увидели в небе зигзаги молний.
Гордон задрал на ходу голову и натолкнулся на внезапно замершую на месте Марси. Он хотел было подтолкнуть ее, как делал это все чаще с каждой милей. Однако на сей раз она прочно приросла к месту.
Марси обернулась, и Гордон заметил в ее глазах бессилие и отчаяние, превосходившие все, что он успел повидать за семнадцать лет войны. Пронзенный ужасным предчувствием, он обогнал ее и...
Примерно в тридцати ярдах впереди находились развалины придорожной лавки. Выцветший щит призывал окупать по бросовым ценам резные деревянные статуэтки. Рядом вросли в грязь два ржавых автомобильных остова. Там же Гордон увидел четырех лошадей и двухколесную тележку. Под козырьком лачуги стоял, сложив на груди руки, улыбающийся генерал Маклин.
— Бегите! — крикнул Гордон женщинам, а сам нырнул в придорожный кустарник и спрятался за мшистым стволом, сжимая в руках винтовку Джонни. Он отлично знал, что поступает глупо. Возможно, у Маклина сохранилось намерение не дать ему умереть, однако в перестрелке у него нет ни малейших шансов уцелеть.
Прыгая в кусты, он следовал инстинкту: так он надеялся дать уйти женщинам, отвлекая внимание на себя. «Безмозглый идеалист!» — выругался он. Марси и Хетер так и остались стоять на дороге, прикованные к месту то ли усталостью, то ли отчаянием.
— Это вы напрасно, — проговорил Маклин со смесью любезности и смертельной угрозы в голосе. — Неужели вы воображаете, что можете меня застрелить, господин инспектор?
Гордон действительно имел-такое намерение. Все будет зависеть от того, подпустит ли его «приращенный» достаточно близко, а также от состояния боеприпасов двадцатилетней давности, искупавшихся в реке Рог.
Маклин по-прежнему не двигался. Гордон приподнял голову и разглядел рядом с ним Чарлза Безоара. Оба выглядели отменными мишенями. Однако, передергивая затвор, Гордон внезапно спохватился: лошадей-то четыре!
Тут над его головой раздался оглушительный треск. Прежде чем он успел двинуться, его придавила к земле страшная тяжесть. Гордон разинул рот, но не смог издать ни единого звука. Чудовищная сила приподняла его в воздух за ворот. Винтовка вывалилась из его утративших чувствительность пальцев.
— Неужели этот субъект пустил в расход двоих наших парней? — проревел ему в самое ухо восторженный голос. — Такая мразь!
Минула целая вечность, прежде чем Гордон снова получил возможность дышать. Он шумно разевал рот, заботясь сейчас о кислороде куда больше, чем о своем поруганном достоинстве.
— Не забудь еще троих в Агнесс, — откликнулся Маклин. — Они тоже на его совести. Значит, его пояс могут украшать уши пяти холнистов. Наш мистер Кранц заслуживает уважения, учти это, Шон. Пригласи его сюда. Уверен, что он и его дамы будут рады погреться.
Ноги Гордона почти не касались земли, пока верзила волок его за воротник через кусты, а потом через дорогу. «Приращенный», швырнувший Гордона на крыльцо, дышал ровно, как будто справился с былинкой.
Чарлз Безоар сверлил Марси беспощадным взглядом из-под худого козырька бывшей лавки, почти не спасающего от дождя. Лицо холнистского полковника горело от стыда и предвкушения возмездия. Однако Марси и Хетер смотрели только на Гордона.
Маклин присел рядом с ним на корточки.
— Всегда восхищался мужчинами, умеющими найти подход к дамам. Должен признать, что вы относитесь к их числу, Кранц. — Он осклабился и обернулся к своему могучему подручному: — Тащи его внутрь, Шон. Женщин ждут дела, а нам с инспектором еще надо закончить один разговор.
17
— Теперь я все зияю о ваших женщинах.
У Гордона плыло перед глазами. Ему трудно было зафиксировать на чем-то взгляд, тем более удержать в поле зрения обращающегося к нему человека.
Он болтался вниз головой, подвешенный за ноги; свисающие ладони отделяло от грязного пола фута два. Генерал Маклин восседал у камина. Он бросал взгляд на Гордона всякий раз, когда тот, вращаясь, оказывался с ним лицом к лицу. С губ генерала не сходила улыбочка.
Как ни болели у Гордона ноги и грудь, это не шло ни в какое сравнение с тяжестью прихлынувшей к голове крови. Из задней двери до него доносились тихие стоны — это было само по себе ужасно, но уже не так невыносимо, как вопли, раздававшиеся на протяжении последнего получаса. Маклин велел Безоару перевести дух и заставить женщин потрудиться. В соседней комнате находился пленный, которому требовался уход, и Марси с Хетер должны оставаться в сознании, чтобы от них был хоть какой-то толк.
Помимо этого, Маклину хотелось беседовать с Гордоном в спокойной обстановке.
— Несколько ваших сумасшедших шпионов с Уилламетт протянули достаточно долго, чтобы подвергнуться допросу, — рассудительно объяснял холнистский командир. — Тот, что валяется в соседнем помещении, пока не выказал должной готовности к сотрудничеству, однако нам хватает донесений от наших сил вторжения, так что картина вполне ясна. Хочу отдать вам должное, Кранц: план был незаурядный. Жаль, что он не сработал.
— Понятия не имею, о чем вы, Маклин. — Каждое слово стоило Гордону немалых усилий.
— Однако ваше лицо подсказывает мне, что вы все понимаете. Бросьте притворяться! Не стоит более переживать за ваших воительниц. Они напали исподтишка, и мы понесли некоторые потери. Но куда меньшие, чем вы рассчитывали. Теперь все ваши «разведчицы с Уилламетт» погибли или попали в плен. Должен, однако, поздравить вас: попытка была недурна.
Сердце у Гордона чуть не выпрыгнуло из груди.
— Нечего поздравлять меня, подонок! Это была их собственная идея. Я знать не знал, что у них на уме.
Всего второй раз за время их знакомства Гордон заметил на лице Маклина удивление.
— Ну-ну, — сказал главарь варваров. — Это же надо: феминистки! В наше-то время! Получается, дорогой инспектор, что мы пришли на помощь бедным жителям долины Уилламетт как раз вовремя!
Он снова заулыбался.
Выносить и дальше это самодовольство было выше всяких сил. Гордон хотел любыми путями вывести бандита из равновесия.
— Вам не видать победы, Маклин. Даже если вы сожжете Корваллис, сотрете с лица земли все до одной деревни, разнесете на куски Циклопа, люди все равно не перестанут оказывать вам сопротивление!
Улыбка никуда не исчезла. Генерал только покачал головой.
— Вы считаете нас неопытными детьми? Дорогой мой, скажите, как норманны приручили гордых и многочисленных саксов? К какому тайному средству прибегли римляне, поработившие галлов? Вы — романтик, сэр, если недооцениваете могущество страха.
Маклин снова принялся обстругивать трость.
— Как бы то ни было, вы забываете еще об одном: мы недолго останемся чужаками. Мы станем вербовать себе сторонников из вашего же числа. Скоро не будет отбоя от гонцов, которые разберутся, как это здорово — быть властелинами, а не рабами. В отличие от средневековой знати, мы, новые феодалы, считаем, что всем мужчинам должно быть предоставлено право сражаться за первую серьгу. Это и есть истинная демократия, дружище. Именно к ней шло дело в Америке до предательства конституционалистов. Моим собственным сыновьям придется убивать, чтобы сделаться холнистами, в противном случае им останется колупаться в грязи, прислуживая тем, кто способен на большее.
У нас будут новобранцы — более чем достаточно, уверяю вас. Благодаря значительной численности населения на севере мы уже через десяток лет создадим армию, какой не видывали с тех пор, как «франклинштейновская» цивилизация не выдержала тяжести собственного лицемерия.
— Откуда такая уверенность, что ваши враги дадут вам десять лет? — проскрипел Гордон. — Вы считаете, что калифорнийцы позволят вам пожинать лавры побед, зализывать раны и создавать армию?
— Вы мало что знаете, любезный, — ответил Маклин, пожимая плечами. — Как только мы совершим бросок на север, хлипкая южная конфедерация развалится и забудет о нас. Даже если бы этим вашим «калифорнийцам» удалось преодолеть вечные склоки и объединиться, то им все равно потребовался бы десяток лет, чтобы до нас добраться. К тому времени мы будем вполне готовы нанести по ним контрудар. Кроме того — и это самый лакомый кусочек — если им взбредет на ум преследовать нас, у них на пути вырастет гора Сахарная Голова и ваш тамошний приятель!
Маклин засмеялся, увидев удрученное выражение на перевернутом лице Гордона.
— Вы воображали, будто я ничего не знаю о вашей миссии? Зачем, по-вашему, я велел устроить засаду и доставить вас ко мне? Мне отлично известно об отказе тамошнего хозяина помогать кому бы то ни было за пределами линии, соединяющей Розберг с океаном.
Ну, разве не чудесно? Горы Каллахан — непреодолимая стена! Знаменитый Джордж Паухатан держится за свою долину и тем обеспечивает безопасность наших флангов, пока мы собираемся с силами на севере, чтобы начать Большую Кампанию!
Улыбка генерала стала задумчивой.
— Остается сожалеть, что пока не удалось сцапать Паухатана. При любом столкновении наших сил он вечно ускользает, вечно оказывается в другом месте. Впрочем, так даже лучше! Пускай торчит на своей ферме еще десяток лет, пока я не захвачу весь Орегон. А там придет и его черед. Даже если придерживаться ваших взглядов, господин инспектор, трудно не согласиться, что он заслуживает подобной участи.
Ответом на эту тираду могло быть только молчание. Маклин подтолкнул Гордона своей тростью, чтобы вращение не прекращалось, поэтому бедняга никак не мог сосредоточиться, когда на пороге распахнувшейся двери появилась пара огромных мокасин.
— Мы с Биллом обследовали гору, — доложил командиру громила, откликавшийся на кличку Шон. — Такие же следы у реки, что и раньше. Уверен, это тот черный дьявол, который снимал часовых.
«Черный дьявол... Фил?!»
Маклин усмехнулся.
— Остынь, Шон. Натан Холн не был расистом, не будь им и ты. Я всегда сожалел, что расовым меньшинствам не повезло во время бунтов и послевоенного хаоса. Даже у самых сильных среди них осталось слишком мало шансов. Но взгляни на этого чернокожего солдата. Он перерезал горло троим нашим часовым! Он силен, а значит, пришелся бы нам ко двору.
Даже подвешенный вниз головой и к тому же вращающийся, Гордон не мог не заметить кислое выражение на лице Шона. Впрочем, оспаривать слова командира «приращенный» не осмелился.
— Жаль, что у нас нет времени играть с ним в игры, Шон. Что ж, иди и убей его.
Завихрение в воздухе — и гориллоподобный ветеран беззвучно исчез за дверью.
— В самом деле, мне бы хотелось предупредить вашего разведчика о надвигающейся беде, — поделился Маклин с Гордоном. — Было бы более по-спортивному, если бы он знал, что его ожидает нечто... необычное. Увы, в наше время не всегда получается играть по-честному. — Маклин опять рассмеялся.
Гордон полагал, что уже давно испытывает к нему ненависть. Однако никогда еще его не обуревала такая холодная ярость, как сейчас.
— Филипп! Беги! — крикнул он изо всех сил, надеясь, что перекричит дождь. — Берегись, они...
— Филипп! Беги! — крикнул он изо всех сил, надеясь, что перекричит дождь. — Берегись, они...
— Да, — молвил Маклин, — вы — мужчина, этого у вас не отнимешь. Придет срок, и я позабочусь, чтобы и умерли вы, как подобает мужчине.
— Мне не надо твоих благодеяний, — прошептал Гордон.
Маклин презрительно усмехнулся и снова принялся обстругивать трость.
Спустя несколько минут дверь приоткрылась.
— Возвращайся к женщинам! — гаркнул генерал. Чарлз Безоар поспешно ретировался в складское помещение без окон, где Марси и Хетер, по всей видимости, хлопотали над пленником, которого Гордон пока не видел.
— Сами понимаете, не всякий сильный человек вызывает симпатию, — заметил Маклин. — Впрочем, от него есть прок. Пока.
* * *
Гордон не знал, сколько времени минуло — несколько часов или считанные минуты, — прежде чем снаружи донесся пронзительный клич. Он принял было его за крик речной птицы, но стремительная реакция Маклина подсказала ему, что он ошибся: генерал вскочил и схватил масляный фонарь.
— Такое представление нельзя пропускать, — бросил он. — Наверное, ребята вышли на след зверя. Вы позволите мне оставить вас на несколько минут? — Он сгреб Гордона за волосы. — Разумеется, если вы посмеете хотя бы пикнуть в мое отсутствие, я расправлюсь с вами, когда вернусь. Обещаю!
Висящий вверх ногами не может пожимать плечами.
— Натан Холн ждет тебя в аду, — прохрипел Гордон.
— Не сомневаюсь, что в один прекрасный день мы там с ним встретимся, — с улыбкой ответил «приращенный» и выскочил в пропитанную влагой темень.
Гордон еще долго раскачивался как маятник. Потом, глубоко вздохнув, принялся за дело.
Трижды он пытался, изогнувшись, дотянуться до веревки, которая перехватывала его ноги, и трижды, не добившись желаемого, падал, чуть не теряя сознание от пронизывающей все тело боли. После третьего раза у него оглушительно зазвенело в ушах. Еще немного — и он начнет слышать голоса...
Сквозь заливающие глаза слезы он уже видел аудиторию, наблюдающую за его отчаянной борьбой. Все призраки, которых он собрал за долгие годы, явились на представление. Полный аншлаг!
«Принимай!..» — высказался сразу за всех Циклоп: не то лампочки вспыхивали в застывшей знакомой последовательности, не то угли мерцали в камине.
— Прочь! — отмахнулся Гордон. Не до призраков ему сейчас было — ни времени, ни сил... Тяжело дыша, он готовился к новой попытке; рывок — и он перегнулся пополам...
На этот раз он ухватился-таки пальцами за мокрую от дождя веревку и уже не отпускал ее, хотя для этого ему пришлось сложиться вдвое, как карманный нож. Тело ломило от страшного напряжения, но он знал, что сдаваться нельзя. На пятую попытку у него уже не наберется сил.
Обе руки были сейчас заняты, поэтому он не мог начать отвязываться. Перерезать веревку, естественно, нечем. «Ползи? — приказал он себе. — Попробуй распрямиться, встать».
Он пополз, едва не теряя сознание от страшной боли в груди и спине, и чувствуя, что мускулы, сведенные судорогой, вот-вот откажут. Наконец он выпрямился и встал, едва не вывернув лодыжки в веревочных петлях и продолжая раскачиваться.
От стены ему улыбался не ведающий смущения Джонни Стивенс; улыбалась Трейси Смит и другие разведчицы. «Для мужчины очень даже неплохо», — казалось, говорили девичьи улыбки.
Циклоп восседал на облаке сверххолодного тумана, играя в шашки с дымящейся франклиновой печкой. Они тоже одобряли действия Гордона.
Теперь пленник старался добраться до узлов на ногах, однако это натянуло веревки так сильно, что у него совсем потемнело в глазах от боли. Пришлось снова выпрямиться.
Нет, не так. Бей Франклин осуждающе покачивал головой. Глаза Великого Манипулятора наблюдали за Гордоном, поблескивая над двойными стеклами очков.
«Через верх, через верх...» Гордон перевел взгляд на толстую балку, к которой была привязана веревка.
«Значит, наверх».
Он обмотал веревкой руки. «Ты делал так в спортивном зале, до войны», — подбадривал он себя.
«Да, но теперь ты — старик».
Слезы заливали ему глаза, пока он подтягивался, помогая себе, коленями. Чем больше он старался, тем более материальными казались ему знакомые призраки. Прежде они были игрой воображения, теперь же стали первоклассной галлюцинацией.
«Давай, Гордон!» — крикнула Трейси.
Лейтенант Ван одобрительно жестикулировал. Джонни Стивенс уверенно улыбался, стоя рядом с женщиной, которая спасла Гордону жизнь среди развалин Юджина. Скелет в кожаной куртке поверх пестрой рубахи скалился и задирал кости, заменявшие ему большие пальцы рук. На голом черепе лихо сидела синяя фуражка с козырьком, сияющая медной кокардой. Даже Циклоп перестал ворчать, видя, что Гордон отдает своей борьбе последние силы.
— Выше... — стонал он, хватаясь за осклизлую пеньку и одолевая неумолимую силу тяготения. — Выше, никчемный мозгляк... Либо ты сможешь, либо подохнешь...
Одна его рука уже обнимала чертову балку. Он сделал отчаянный рывок и перебросил через балку вторую руку.
На этом все и закончилось. У него больше не было сил, чтобы бороться. Гордон висел на балке, прижимаясь к ней грудью, не в состоянии пошевелить даже пальцем. Сквозь прикрытые ресницы он видел, как разочарованы им все до одного призраки.
«Шли бы вы все...» — беззвучно отмахнулся он от них, лишившись даже голоса.
«Кто возьмет на себя ответственность?..» — упорствовали догорающие угли в камине.
«Ты мертв, Циклоп. И все остальные — тоже мертвецы. Оставьте меня в покое!» Измученный Гордон зажмурился, надеясь таким образом избавиться от свидетелей своего поражения.
Но в темноте его поджидал еще один призрак — тот, которым он бессовестно прикрывался все это время, но который и сам всласть им попользовался. Этот призрак звался Страна Мир.
Он увидел лица, миллионы лиц. Преданные, обреченные на гибель люди, цепляющиеся за туман надежды...
Возрожденные Соединенные Штаты...
Возрожденный мир...
Фантазия... Но фантазия эта упорно отказывалась умирать, она просто не могла умереть, пока жив он сам.
Гордона осенило: уж не потому ли он так долго изощрялся во вранье, рассказывая красивые сказки, что, и сам не мог без них обойтись? На этот вопрос у него был готов ответ.
«Без них я рассыпался бы в прах».
Забавно, что прежде эта мысль не приходила ему в голову — во всяком случае, с такой безжалостной ясностью. В самых глубинах его души продолжала мерцать все та же мечта — пусть это единственное место во всей Вселенной, где она еще не угасла. Она была похожа сейчас на микроскопический организм, выдерживающий сокрушительное давление океанской толщи. Ему казалось, что он берет эту мечту в ладони — и не верит своим глазам: мечта, эта чудесная драгоценность, увеличивается в размерах, заливает своим мерцанием беспросветный прежде мрак; на ее бесчисленных гранях он видит даже не просто людей, а многие поколения человечества.
Вокруг него материализовалось само будущее. Будущее это проникло в его сердце.
Когда Гордон все же открыл глаза, то обнаружил, что уже вытянулся во весь рост на балке, хотя и не помнил, как ему удалось на нее взобраться. Не доверяя своим ощущениям, он попробовал сесть. Мигнул несколько раз — свет заливал его со всех сторон, проникая в щели в стенах лачуги. Казалось, будто эти стены и есть сон, а ослепительные лучи — самая что ни на есть реальность. Свет был невероятно яркий, и Гордону уже казалось, что он обрел ясновидение.
Потом свет пропал таким же чудесным образом, как и появился. Поток энергии словно бы ушел в тот же неведомый колодец, откуда только что вырвался. Гордон немедленно почувствовал страшную боль во всем теле.
Дрожа от изнеможения, он стал возиться с узлами, впивающимися в его лодыжки. Голые ноги были залиты кровью. Когда он, наконец, отбросил веревки, кровь яростно забурлила в сосудах, ноги закололо, как будто на них напала армада взбесившихся насекомых.
Наконец-то он избавился от призраков: их смыло волной света, ворвавшейся в лачугу. Гордон надеялся, что больше они не станут его донимать.
В ту секунду, когда он покончил с последним узлом, он услышал в отдалении выстрелы — первые с тех пор, как Маклин оставил его висящим вниз головой. Может быть, Фил Бокуто еще жив и продолжает сопротивление? Он пожелал в душе удачи другу.
За дверью, ведущей на склад, раздались шаги, и Гордон прижался к балке. Вошедший Чарлз Безоар оглядел опустевшую комнату, заметил болтающуюся веревку. Глаза бывшего адвоката наполнились ужасом; он отшатнулся и выхватил пистолет.
Гордон предпочел бы, чтобы противник оказался непосредственно под балкой, но Безоар не был законченным идиотом. Начиная подозревать, что именно здесь произошло, он поднял голову...
Гордон прыгнул. Пистолет Безоара изрыгнул огонь в то самое мгновение, когда их тела соприкоснулись. В пылу борьбы Гордон так и не понял, куда попала пуля и у кого громко треснули при столкновении кости. Он тянулся к пистолету, катаясь в обнимку с недругом по полу.
— Убью! — ревел холнист, пытаясь направить дуло пистолета Гордону в лицо. Тот успел вовремя откатиться: прогремел новый выстрел, и его шею обожгло пороховой волной.
— Не рыпаться! — гаркнул Безоар, слишком привыкший к повиновению окружающих. — Вот сейчас я...
Неожиданно для него Гордон произвел одной рукой обманное движение, а другой двинул Безоара под подбородок. Тело лысого холниста дернулось, затылок со всего размаха ударился об пол, пистолет всадил две пули подряд в стену.
После этого Безоар затих.
Теперь у Гордона помутилось в глазах от боли — болела кисть руки. Он медленно, с великим трудом встал, отмечая, что его многочисленные телесные повреждения пополнились еще и сломанными ребрами.
— Никогда не болтай во время драки, — посоветовал он безответному сопернику. — Дурная привычка.
Марси и Хетер, выскользнувшие из склада, завладели ножами Безоара. Поняв, что они намереваются сделать, Гордон хотел было приказать им остановиться и связать побежденного. Однако потом махнул рукой и заглянул в темный склад по соседству.
Когда его глаза привыкли к темноте, он разглядел в углу хрупкую фигурку, распростертую на грязном одеяле. Рука потянулась к нему, дрожащий голосок произнес:
— Гордон! Я знала, что ты придешь за мной. Глупо, да? Звучит... как фраза из детской сказки, но я знала, и все.
Он стал перед умирающей на колени. Пускай Марси с Хетер и пытались промыть и перевязать ее раны, под всклокоченными волосами и залитыми кровью лохмотьями зияло такое, на что Гордон предпочел не смотреть.
— О, Дэна!.. — Он отвернулся и закрыл глаза. Она взяла его за руку.
— Мы их отлично потрепали, милый, — прошептала она чуть слышно. — Я и другие разведчицы. Иногда мы попросту заставали их со спущенными штанами! И... — Дэне пришлось умолкнуть: приступ кашля заставил ее скорчиться и выплюнуть сгусток крови.
— Молчи, — велел ей Гордон. — Мы найдем способ вызволить тебя отсюда.
Дэна уцепилась за его изодранную рубашку.
— Им удалось разгадать наш план. Чаще всего они заранее знали, где мы готовим удар... Наверное, какая-то из девушек влюбилась в своего насильника, совсем как в легенде о Гипермнестре [одна из пятидесяти дочерей Даная, единственная из сестер, ослушавшаяся отца и не убившая супруга, который с ее помощью бежал]... — Дэна недоверчиво покачала головой. — Мы с Трейси боялись этого... потому что тетя нашей Сьюзен рассказывала — в былые времена случалось и не такое...
Гордон понятия не имел, о чем она толкует, и считал, что она просто бредит. Впрочем, сейчас его больше волновало, как пронести тяжело раненую бедняжку через вражеские позиции, прежде чем вернутся Маклин и его подручные. Поразмыслив, он впал в уныние: выбраться с Дэной было попросту невозможно.
— В общем, у нас почти ничего не вышло... Но мы старались, Гордон! О, как мы старались... — Дэна тряхнула головой, стыдясь своих слез. Гордон обнял ее.
— Да, я знаю, моя дорогая. Знаю, как вы старались.
У него самого щипало глаза. Несмотря на зловоние грязной комнаты, он чувствовал аромат ее кожи и понимал — слишком поздно! — как много она для него значит. Он сжимал ее сильнее, чем можно сжимать раненую, боясь, что она вот-вот покинет его.
— Все будет хорошо. Я люблю тебя. Я здесь, я о тебе позабочусь.
Дэна вздохнула.
— Ты здесь. Ты... — Она стиснула его ладонь. — Ты... — Тут ее тело изогнулось в предсмертных судорогах. — О, Гордон! — вскричала она. — Я вижу... А ты?
Их взгляды на мгновение встретились, и он поймал в ее глазах хорошо знакомый свет. Еще немного — и все было кончено.
— Да, я видел, — тихо ответил он, все еще не выпуская холодеющее тело из рук. — Может, не так отчетливо, как ты. Но я тоже видел...
18
В углу Хетер и Марси, отвернувшись, занимались серьезным делом. Гордону не хотелось смотреть в ту сторону. Время для скорби придет позднее. Сейчас у него есть более неотложные задачи: к примеру, ему предстояло вывести отсюда двух женщин. Как ни малы шансы на успех, он попробует спасти их, доставив в горы Каллахан.
Это само по себе будет нелегко; но долг требовал от него дальнейших свершений. Он вернется в Корваллис, если только это окажется в человеческих силах, и постарается оправдать надежды Дэны и совершить героический поступок: то ли умереть, защищая Циклопа, то ли повести последнюю горстку «почтальонов» в сражение против непобедимого врага.
Подойдут ли ему ботинки Безоара? Нет, с такими разбухшими лодыжками лучше перемещаться босиком.
— Хватит транжирить время! — прикрикнул он на женщин. — Надо уносить отсюда ноги.
Но стоило ему нагнуться за пистолетом Безоара, как низкий, зловещий голос произнес:
— Отличный совет, мой молодой друг. Я и впрямь рад был бы именовать такого человека, как вы, своим другом. Это, конечно, не означает, что я не разнесу вас в клочья, если вы попытаетесь завладеть пистолетом.
Гордон, оставив пистолет на полу, медленно разогнулся. В дверях стоял генерал Маклин, готовый метнуть в него нож.
— Отпихните пистолет в сторону, — спокойно приказал он.
Гордон подчинился. Пистолет ударился о стену в пыльном углу.
— Так-то лучше. — Маклин сунул нож в ножны и обратился к женщинам: — Убирайтесь! Бегите. Живите, если хотите и можете жить.
Марси и Хетер испуганно прошмыгнули у Маклина за спиной и исчезли в темноте. Гордон не сомневался, что они будут бежать прочь отсюда, несмотря на дождь, пока не рухнут в изнеможении.
— Видимо, ко мне это не относится? — чувствуя страшную усталость, спросил он.
Маклин с улыбкой покачал головой.
— Вы пойдете со мной... Мне потребуется ваша помощь.
* * *
Закрытый от дождя фонарь освещал часть лужайки по другую сторону дороги; свет давали также вспышки молний и время от времени выглядывающая из-за туч луна. Проковыляв позади Маклина всего несколько минут, Гордон вымок до нитки. От луж, по которым ступали его кровоточащие ноги, поднимался розоватый пар.
— Ваш чернокожий оказался ловчее, чем я предполагал, — произнес Маклин, оттаскивая Гордона на край залитой светом поляны. — Либо это, либо у него объявились помощники, хотя последнее маловероятно. Иначе мои ребята, караулившие у реки, нашли бы больше следов. Во всяком случае, Шон и Билл заслужили свою участь: они оказались ротозеями.
Только сейчас Гордон начал осознавать истинное положение вещей.
— Вы хотите сказать...
— Подождите торжествовать! — отрезал Маклин. — Мои войска находятся менее чем в миле отсюда, а в моей седельной сумке есть пистолет. Но меня трудно представить взывающим о помощи, не так ли?
Он снова ухмыльнулся.
— Сейчас я вам покажу, что такое эта наша война. Вы и ваш черный ловкач — из породы сильных, вам следовало бы стать холнистами. Но вы ими не стали, поддавшись влиянию пропаганды слабых, которой наслушались с младенчества. Я хочу воспользоваться случаем и показать вам, какими слабаками она вас сделала.
Вцепившись в руку Гордона мертвой хваткой, Маклин крикнул в темноту:
— Эй, чернокожий! К тебе обращается генерал Волши Маклин. Со мной здесь твой командир, почтовый инспектор Соединенных Штатов! Хочешь освободить его? К рассвету сюда подойдут мои люди, поэтому у тебя остается мало времени. Поторопись! Мы станем драться за него! Выбор оружия — за тобой!
— Не делай этого, Фил! Он — «прира...»
Гордон не договорил: Маклин так дернул его за руку, что чуть не вырвал ее из плечевого сустава. Гордон грохнулся на колени. От безумной боли в сломанных ребрах дрожало все тело.
— Тес! Полегче! Если он еще не разобрался, что к чему, расправляясь с Шоном, то это значит, что ему повезло и он свалил моего телохранителя метким выстрелом. В таком случае он сейчас не заслуживает особой заботы, не правда ли?
Гордону потребовалось призвать на подмогу всю силу воли, чтобы вскинуть голову и, издав в ответ какое-то шипение сквозь стиснутые зубы, встать, преодолевая тошноту. Пусть рушится весь мир, но он отказывается стоять рядом с Маклином на коленях.
Маклин одобрительно усмехнулся, словно говоря, что иного от настоящего мужчины и не ожидал. Тело «приращенного» подобралось, как у кота, в предвкушении схватки. Оба ждали, стоя в круге света. Дождь то налетал, то успокаивался. Минута проходила за минутой.
— Даю тебе последний шанс, чернокожий! — Маклин приставил к горлу Гордона острие ножа. Левая рука «инспектора» была заведена назад и прижата к спине так сильно, словно его обвила своими кольцами анаконда. — Если ты не объявишься, то через тридцать секунд твой инспектор умрет. Время пошло!
Эти тридцать секунд тянулись медленнее, чем когда-либо еще за всю жизнь Гордона. Как ни странно, он почувствовал некую отрешенность от сиюминутного ужаса положения, почти что умиротворенность.
Маклин разочарованно покачал головой.
— Плохо дело, Кранц. — Острие ножа переползло ему под левое ухо. — Видимо, он оказался сообразительнее, чем я мог себе...
Гордон задыхался. Он ничего не слышал, но внезапно понял, что всего футах в пятнадцати фонарь высветил еще одну пару мокасин.
— Боюсь, твои люди прикончили храброго воина, к которому ты взываешь.
Негромкий голос чужака звучал очень ровно. Маклин развернулся, держа Гордона перед собой.
— Филипп Бокуто был славным человеком, — продолжал загадочный голос. — Я явился вместо него, чтобы принять твой вызов, как сделал бы это он.
В ленте, удерживающей длинные волосы, блеснули бусины; в круг света шагнул широкоплечий человек. Его седая грива была собрана на затылке, как конский хвост. Морщинистое лицо выражало смирение.
По хватке Маклина Гордон понял, насколько тот доволен.
— Ну-ну... Судя по приметам, передо мной не кто иной, как владыка Сахарной Головы, наконец-то спустившийся со своей горы! Я благодарен судьбе куда больше, чем вы можете вообразить, сэр! Добро пожаловать!
— Паухатан! — скрипнул зубами Гордон. Он терялся в догадках, каким образом и зачем здесь появился этот человек. — Убирайся к черту, болван! У тебя нет ни малейшего шанса! Это же «приращенный»!
Фил Бокуто был одним из лучших бойцов, каких только доводилось встречать Гордону. Если и он, устроив засаду на одного из этих дьяволов, причем еще не самого страшного, не выжил, то разве сможет выпутаться из такой передряги этот старик?
Услышав предупреждение Гордона, Паухатан нахмурился.
— Вот как? Результат экспериментов, проводившихся в начале девяностых? Я-то думал, их снова привели в нормальное состояние или поубивали ко времени начала славяно-турецкой войны. Любопытно! Тогда многое из того, что произошло за последние двадцать лет, находит объяснение.
— Значит, ты слышал о нас, — осклабился Маклин.
Паухатан понуро кивнул.
— Слышал, еще до войны. Но я знаю, почему эксперимент с вами был прерван: объектами его стали самые негодные люди.
— Так утверждали слабаки, — согласился Маклин. — Они совершили ошибку, навербовав добровольцев из силачей.
Паухатан покачал головой. Можно было подумать, что он увлечен вежливым спором, в котором лишь старается уточнить значение некоторых слов. Только тяжелое дыхание выдавало его волнение.
— Они набрали воинов. — Паухатан интонацией выделил последнее слово. — Безумцев, весьма полезных, когда в них возникает необходимость, и превращающихся в головную боль, когда необходимость отпадает. Тогда, в девяностых, урок был усвоен. Слишком много бед оказалось с «приращенными», вернувшимися домой, но не разлюбившими войну.
— Беда — вот верное слово, — захохотал Маклин. — Позволь познакомить тебя с Бедой, Паухатан.
Он отшвырнул от себя Гордона и, прежде чем шагнуть навстречу давнему недругу, убрал нож в ножны.
* * *
Вторично ухнув в грязь, Гордон мог только беспомощно стонать. Весь его левый бок горел от боли, словно его бросили на раскаленные угли. Он находился в полубессознательном состоянии и не отключался только благодаря титаническому усилию воли. Когда он в конце концов обрел зрение, то увидел, как соперники кружат по маленькому залитому светом оазису.
Он не сомневался, что Маклин затеял жестокую игру. Паухатан выглядел весьма внушительно, особенно учитывая его немолодой возраст, но по сравнению со страшными буграми, вздувающимися на плечах, руках и ногах Маклина, мускулатура любого силача казалась бы жалкой. Гордон помнил, что стало с чугунной кочергой в этих ручищах.
Джордж Паухатан прерывисто дышал, лицо его побагровело. Даже учитывая всю безнадежность ситуации, Гордон был неприятно поражен выражением откровенного страха на его лице.
«Все легенды опираются на вымысел, — мелькнуло у него в голове. — Мы склонны преувеличивать и со временем начинаем верить в собственные выдумки».
Голос Паухатана еще звучал относительно спокойно, более того, расслабленно.
— Есть некоторое обстоятельство, которое вам следовало бы учесть, генерал, — молвил он, справившись с учащенным дыханием.
— Это позже, — прорычал генерал. — Позже обсудим, как откармливать бычков и варить пиво. Сейчас я собираюсь преподать тебе урок поконкретнее.
Маклин прыгнул, стремительный, как дикий кот, но Паухатан вовремя отскочил. Гордон вздрогнул: Паухатан занес кулак и чуть не нанес сокрушительный удар; Маклин уклонился лишь в последнее мгновение.
У Гордона возродилась надежда. Возможно, Паухатан — самородок, чья скорость, несмотря на возраст, не уступает скорости Маклина? Тогда он, благодаря своей длиннорукости, сможет держать на расстоянии противника с его железной хваткой...
«Приращенный» возобновил натиск. Он вцепился Паухатану в рубаху, но тот вывернулся, оставив в руках генерала лохмотья, и тут же обрушил на него град ударов, каждый из которых мог бы уложить на месте годовалого бычка. Он уже нацелился Маклину в почку, но холмист вовремя перехватил его запястье. Паухатан поступил рискованно: он пошел на Маклина грудью.
Маклин словно ожидал этого маневра. Он проскочил мимо Паухатана и, когда тот устремился за ним следом, сгреб его за другую руку. На сей раз Паухатану не удалось вырваться. Маклин угрожающе скалился.
Пришелец из долины Камас задыхался. Под холодным дождем ему было жарко.
«Вот оно!» — в отчаянии подумал Гордон. Несмотря на его размолвку с Паухатаном, сейчас он лихорадочно размышлял, чем бы ему помочь. Он огляделся, надеясь метнуть чем-нибудь в «приращенное» чудовище и тем самым отвлечь его, дав Паухатану время спастись.
Однако под рукой не оказалось ничего, кроме грязи и склизких пучков травы. К тому же у Гордона не осталось ни капли сил, он не мог даже отползти от места, где его швырнули в мокрое месиво. Ему ничего не оставалось, кроме как лежать и ждать конца схватки, а потом и своей очереди.
— Вот теперь, — обратился Маклин к обездвиженному сопернику, — говори то, что хотел. Только постарайся меня развеселить. Если я улыбнусь, ты останешься в живых.
Паухатан с искаженным от усилия лицом попробовал, насколько несокрушима хватка Маклина. При этом его дыхание оставалось по-прежнему глубоким, а выражение лица отрешенным, даже смиренным. Ответ его прозвучал ритмично, как мелодекламация:
— Я не хотел этого. Я говорил им, что не могу... Я слишком стар, везение мое осталось в прошлом... — Он глубоко вздохнул. — Я просил их: не вынуждайте меня. А теперь все кончается здесь... — Серые глаза блеснули. — Но это никогда не кончается. Конец несет только смерть.
«Сломался, — понял Гордон. — Готов». Ему не хотелось становиться свидетелем унижения Паухатана. «А я еще подтолкнул Дэну на поиски этого героя...»
— Нет, сэр, это меня как-то не забавляет, — холодно произнес Маклин. — Не заставляйте меня скучать, если цените последние мгновения вашей жизни.
Однако Паухатан словно унесся мыслями вдаль; он как будто думал о чем-то другом, пытаясь сосредоточиться на каких-то воспоминаниях и поддерживая беседу лишь из вежливости.
— Я всего лишь... подумал, что вам следует знать... положение несколько изменилось... когда вы уже перестали участвовать в программе.
Маклин покачал головой, угрожающе сведя брови.
— О чем это ты, черт возьми?
Паухатан несколько раз моргнул. Маклин наслаждался, чувствуя, как обреченного соперника колотит озноб.
— Я имею в виду... ну как они могли оставить такой многообещающий проект, как «приращение», всего лишь потому, что первый блин вышел комом?
— Им было страшно продолжать. — Маклин хмыкнул. — Они испугались нас.
Веки Паухатана ходили вверх-вниз. Он по-прежнему делал один глубокий вдох за другим.
Гордон не верил своим глазам. С Паухатаном определенно происходило что-то странное. На его голых плечах и груди то и дело выступали капельки пота, тут же смываемые дождем. Его мышцы трепетали, словно от судорог.
Гордон испугался, что он обессилеет, распластается в грязи прямо у него на глазах. Голос Паухатана звучал как бы издалека, словно говоривший был немного не в себе:
— ...новые импланты никогда не достигали таких размеров и такой силы... Зато они сосредоточились на замещающей подготовке, восточных искусствах, биоэнергетике...
Маклин закинул голову и захохотал:
— «Приращенные» неохиппи?! Вот это да, Паухатан! Что за чушь! Но зато смешно!
Паухатан его не слушал. Он как будто все больше сосредотачивался на чем-то понятном только ему, его губы шевелились, словно он проговаривал нечто, издавна засевшее у него в памяти.
Гордон то и дело вытирал с лица дождевую влагу, чтобы получше вглядеться в происходящее. По рукам и плечам Паухатана, а потом по шее и по груди стали разбегаться какие-то бороздки. Дрожь его обрела ритмичность, словно он вызывал ее преднамеренно.
— Процесс требует большого количества воздуха, — как ни в чем не бывало объяснял Паухатан. По-прежнему глубоко дыша, он начал распрямляться.
Теперь Маклину стало не до смеха. Он широко открыл глаза, не веря представшей перед ним картине.
Паухатан продолжал говорить:
— Мы — пленники, заключенные в похожих клетках, хотя вы, сдается мне, наслаждаетесь своей неволей. Мы похожи тем, что попали в ловушку гордыни последних заносчивых предвоенных лет...
— Неужели и ты?..
— Оставьте, генерал! — Паухатан снисходительно улыбнулся недавнему победителю. — Откуда столько удивления? Ведь не воображали же вы, что ваше поколение — последнее?
Маклин, кажется, пришел к тому же заключению, что и Гордон: Джордж Паухатан просто занимает его разговором, выигрывая время.
— Маклин! — крикнул Гордон. Но отвлечь внимание холниста ему не удалось. Длинный нож, напоминающий формой мачете, блеснул в свете фонаря, занесенный над попавшей в тиски правой рукой горца.
Паухатан, еще не до конца выпрямившись и не подготовившись к атаке, все же каким-то чудом отреагировал на опасность: лезвие лишь слегка оцарапало его, ибо он успел свободной рукой перехватить запястье Маклина.
Холнист взревел, и единоборство возобновилось. Более сильный, обладающий более мощной мускулатурой генерал должен был вот-вот располосовать Паухатану руку.
Неожиданное движение бедром — и горец упал вперед, отправив Маклина через голову кувырком. Генерал пружинисто вскочил на ноги и снова бросился в атаку. Теперь они перемещались все быстрее, крутились как спицы в колесе, поочередно швыряя друг друга наземь. Еще немного — и они пропали в темноте, выступив за круг света. Раздался звук тяжелого падения, потом еще... Гордону казалось, что рядом топчется стадо слонов.
Превозмогая боль, причиняемую каждым движением, он пополз прочь от освещенного места, чтобы хоть что-то разглядеть в потемках, и привалился к стволу поваленного кедра. Но сколько он ни всматривался туда, где исчезли соперники, ему не удавалось ничего увидеть. Пришлось следить за сражением, ориентируясь по шуму и переполоху среди мелких лесных обитателей, уступающих дорогу сцепившимся гигантам.
Когда дерущиеся снова переместились ближе к фонарю, одежда свисала с них клочьями, по телам сбегали розовые струйки. Ножа не было видно, но даже безоружные оба соперника внушали ужас. Перед их натиском не могло устоять ни одно деревце; за ними тянулась полоса будто перепаханной земли.
В этой схватке было не до ритуалов, в ней не осталось ни капли изящества. Тот, что пониже ростом, но мощнее, старался сойтись с соперником вплотную и обхватить его; другой, что повыше, держался на расстоянии и осыпал противника ударами, от которых вибрировал воздух, казалось, на милю вокруг.
«Не преувеличивай! — осадил себя Гордон. — Они всего лишь люди, причем немолодые...»
И все же какая-то часть его существа, не внемля голосу разума, сохраняла наивную атавистическую веру в гигантов, в богов в человеческом обличье, чьи битвы заставляли вскипать моря и сокрушали горные кряжи. Когда соперники снова исчезли в темноте, сознание Гордона, словно защищаясь от жутких впечатлений, как это иногда случалось с ним, переключилось на другое — и это в самый-то неподходящий момент. Он вдруг стал вспоминать о том, что феномен «приращения», подобно многим новым открытиям, был впервые применен в военных целях. Так происходило сплошь и рядом; иные сферы применения достижений человеческого разума обозначались потом: взять хоть химию, хоть авиацию или технологию «Звездных войн»... Подлинное предназначение открытия становилось очевидным лишь спустя какое-то время.
Что произошло бы, не случись Светопреставление? Если бы эта чудесная технология, помноженная на захватившие весь мир идеалы Нового Ренессанса, сделалась достоянием всего человечества, то...
Какие горизонты открылись бы тогда перед родом людским! Не осталось бы ничего невозможного!
Прижимаясь спиной к коре старого кедра, Гордон сумел-таки подняться. Сперва он просто стоял, пошатываясь, затем, сильно хромая, тихонько двинулся к месту схватки. Ему и в голову не приходило попытаться спастись бегством — напротив, его неумолимо тянуло сделаться свидетелем последнего из великих чудес XX столетия, которое разворачивалось сейчас под дождевыми струями, в лесу наступающего каменного века, озаряемом молниями.
Окружающие поляну заросли, превращенные дерущимися в труху, еще как-то освещались фонарем, но скоро Гордон оказался в непроглядной темноте. Он ориентировался по звукам, пока все не стихло. Не стало ни криков, ни тяжелых ударов — гремели лишь раскаты грома да шумела неподалеку река.
Глаза постепенно привыкли к темноте. Прикрыв их ладонью от дождя, Гордон наконец разглядел на фоне серых туч две темные фигуры, качающиеся на вершине утеса, нависшего над рекой. Одна была кряжистой, с мощной шеей, и напоминала быка Минотавра. Вторая больше походила на человеческую, но смущали длинные волосы, которые развевались на ветру подобно исполосованному непогодой знамени. Двое «приращенных» в разодранной одежде стояли лицом к лицу и раскачивались под напором ветра. Потом они, словно повинуясь сигналу, сошлись в последней схватке.
Ударил гром. Зигзаг молнии хлестнул по скале на противоположном берегу реки, озарив поникшие ветви деревьев.
В этот самый момент Гордон увидел, как один поднял на вытянутых руках другого. Ослепительный миг был короток, но и его хватило, чтобы он разглядел, как стоящий, напрягая мускулы, швыряет соперника с утеса. Мелькнул черный силуэт — и тут молния потухла, не выдержав соревнования с сырой тьмой.
Дальнейшее Гордон мог лишь домысливать. Он знал, что тот, кого сбросили, может лететь только вниз, где разобьется о камни и будет унесен ледяной водой потока. Однако воображение подсказывало ему иное: он будто видел, как тело побежденного взмывает ввысь, преодолевая силу земного тяготения...
Дождь хлестал все сильнее. Гордон ощупью добрался до поваленного ствола у освещенной поляны и тяжело опустился на него. Теперь он мог только ждать, не имея сил даже шелохнуться; мысли в его голове крутились и мешались, как щепки в ледяном водовороте.
Наконец слева от него захрустели ветки. Из темноты выступила фигура в лохмотьях и неуверенно шагнула в круг света.
— Дэна считала, есть только две категории мужчин, которые что-то да значат, — проговорил Гордон. — Мне это всегда казалось совершенно дурацкой мыслью. Я и представить себе не мог, что правительство думало так же!
Человек привалился к стволу рядом с ним. Под его кожей пульсировали тысячи ниточек, кровь сочилась из многочисленных порезов и ран. Он тяжело дышал, уставясь пустым взглядом в темноту.
— Значит, они пересмотрели свою политику? — не унимался Гордон. — В конце концов они взялись за ум!
Он знал, что Джордж Паухатан слышит и понимает его. Однако ответа не последовало.
Гордон вскипел. Ему был позарез необходим ответ. Почему-то до смерти хотелось убедиться в том, что в последние несколько лет перед Катастрофой Соединенными Штатами управляли люди чести.
— Ответь, Джордж! Ты сказал, они отказались от воинов. Кем же они их заменили? Они что, начали выводить некую противоположность «приращенным» бойцам, сделав упор на отвращение к могуществу? На способность драться, но без всякого удовольствия?
Перед его мысленным взором предстал удивленный Джонни Стивенс, жадный до знаний, который честно пытался проникнуть в загадку Римского полководца, променявшего предложенную ему золотую корону на плуг землепашца. Гордон тогда так ему ничего и не объяснил. Теперь же было слишком поздно.
— Ну, так что? Оживление старого идеала? Целенаправленный поиск солдат, которые видели бы себя в первую очередь гражданами, а не убийцами?
Он схватил Паухатана за истерзанные плечи.
— Черт тебя возьми! Почему ты не открылся мне, когда я пришел к тебе от самого Корваллиса просить о помощи? Тебе и в голову не пришло, что уж я, по крайней мере, смогу тебя понять?
Владыка долины Камас выглядел подавленным. Он на мгновение встретился с Гордоном взглядом и снова отвернулся, не в силах унять дрожь.
— Держу пари, я бы все понял, Паухатан. Я знаю, что ты имел в виду, говоря, что великое — ненасытно. — У Гордона сжались кулаки. — Великое забирает у тебя все, что ты любишь, и требует еще и еще. Ты это знаешь, но это знаю и я, это знал и бедняга Цинциннат, посоветовавший римскому народу и своим бывшим солдатам забрать корону себе. Но твоя ошибка, Паухатан, в том, что ты вообразил, будто всему этому пришел конец. — Гордон с усилием поднялся. Ярость его не знала пределов. — Неужто ты искренне полагал, что твоей ответственности положен конец?!
Тут Паухатан впервые разомкнул уста. Гордону пришлось нагнуться к нему, чтобы расслышать ответ, заглушенный раскатом грома.
— Я надеялся... Я был уверен, что смогу...
— Сказать «нет» всей большой общественной лжи сразу? — Гордон горько усмехнулся. — Ты был уверен, что сможешь сказать «нет» чести, достоинству, стране? Тогда отчего же ты передумал? Ты, смеясь, отверг Циклопа и все приманки технологии. Ни Бог, ни сострадание, ни Возрожденные Соединенные Штаты не могли заставить тебя и пальцем пошевелить. Так ответь же, Паухатан, какая такая сила сподвигла тебя последовать за Филом Бокуто и разыскать меня?
Самый могучий из оставшихся на земле воинов, последняя реликвия эпохи, когда люди еще могли сделаться под стать богам, сидел, обхватив плечи руками, погруженный в себя, как мальчишка, изможденный и пристыженный.
— Ты прав, — выдавил он. — Этому не будет конца. Я исполнил свой долг, я превысил его в тысячи раз! Потом я хотел только одного: чтобы мне позволили спокойно состариться. Так ли дерзко мое желание?
Взор его был безрадостен.
— Но нет, этому никогда не будет конца...
Паухатан поднял глаза и впервые не отвел их, глядя прямо в лицо Гордону.
— А все женщины! — Наконец-то он соизволил ответить на вопрос. — После твоего появления и этих чертовых писем они не закрывали рта, все спрашивали и спрашивали... Потом весть о безумии, захватившем север, достигла моей долины. Я пытался... пытался внушить им, что это — чистый идиотизм, что амазонки обречены, но они...
Голос Паухатана прервался. Он покачал головой.
— Бокуто вырвался из засады, чтобы в одиночку добраться сюда, попытаться спасти тебя. После этого они уже не говорили, а просто смотрели на меня... Они ходили за мной по пятам...
Он застонал и закрыл лицо руками.
— Боже милостивый, прости меня! Меня принудили женщины.
Гордон был ошеломлен. Несмотря на дождь, на измученном лице последнего «приращенного» легко было, разглядеть слезы. Джордж Паухатан трясся и рыдал в голос.
Гордон припал к корявому стволу, чувствуя, как его наполняет ледяная тяжесть — так разбухало от талых вод русло ревущего поблизости потока. Через минуту его губы тоже задрожали.
Вспыхивали молнии, неумолчно шумела река. Два человека плакали под дождем, справляя тризну по самим себе, как могут оплакивать самих себя только мужчины.
