Часть девятая
В царстве богов
1
Рэнсомы появились в начале двенадцатого. Они попали на сеанс из двух фильмов – «Двойное проклятие» и «Целуй меня до смерти», а потом зашли к «Джимми» выпить. Пожалуй, я впервые увидел их расслабившимися в обществе друг друга.
– Итак, ты наконец вернулся, – сказал, увидев меня, Джон. – И что же ты делал весь день? Ходил по магазинам?
– Так ты провел весь день в магазинах? – Ральф тяжело плюхнулся рядом со мной на диван. Марджори присела рядом.
– Я встречался и разговаривал кое с кем, – сказал я, перехватывая взгляд Джона. Мне надо было как-то дать ему понять, что я хочу, чтобы он остался со мной, после того, как его родители уйдут спать.
– Предоставь это дело копам, – сказал Ральф. – В конце концов им платят за это деньги. Тебе надо было пойти с нами в кино.
– Честно говоря, – сказала Марджори. – Я не знаю, почему мы досидели до конца.
– Эй! – воскликнул Ральф. – Ты ведь собирался проверить, живет ли еще в отеле старина Гленрой?
– Разве? – удивился Джон.
– Я имел с ним долгую беседу.
– И как поживает старина Гленрой?
– Очень занят – собирается во Францию.
– Зачем? – это явно не укладывалось у Ральфа в голове.
– Он должен играть на джазовом фестивале и записывать пластинку.
– Бедный старик, – Ральф покачал головой, представив себе, как Гленрой Брейкстоун играет перед французами. Потом глаза его вдруг загорелись, и он ткнул в меня указательным пальцем. – Гленрой рассказывал тебе, как представил меня однажды Луи Армстронгу? Это было замечательно! Знаешь, он ведь довольно маленького роста. Не выше самого Гленроя.
Я покачал головой, и Ральф разочарованно махнул рукой.
– Ральф, – сказала Марджори. – Уже поздно, а мы завтра уезжаем.
– Вы уезжаете? – удивился я.
– Да, – кивнул головой Джон.
– Мы решили, что уже сделали здесь все, что могли, – объяснил Ральф. – И нет смысла продолжать стеснять Джона.
Так вот почему они смогли наконец расслабиться в обществе сына.
– Ральф, – снова сказала Марджори и подергала мужа за рукав.
Они встали.
– Ну хорошо, ребята, – сказал Ральф и снова посмотрел на меня. – Знаешь, наверное, все это пустая трата времени. Я если и уволил кого-то, то только одного человека. Этим всегда занимался Боб Бандольер.
– А кто был этот человек, которого вы все-таки уволили лично?
Ральф улыбнулся.
– Вспомнил об этом, когда мы сидели в кино. Меня это позабавило.
– Так кто же это был?
– Думаю, ты и сам догадаешься. В отеле было только два человека, которых я должен был уволить сам.
Я удивленно заморгал и лишь через несколько секунд понял, что имел в виду Ральф.
– Боба Бандольера и Дики Ламберта? Потому что они подчинялись непосредственно вам?
– А почему это так важно? – спросила Марджори.
– Этим интересуется друг Джона, поэтому это так важно, – отрезал Ральф.
Марджори махнула рукой и покинула нас со словами:
– Я сдаюсь. Приходи скорее, Ральф. Я настаиваю на этом.
Ральф посмотрел ей вслед, затем снова обернулся ко мне.
– Это пришло мне в голову, когда мы смотрели «Двойное проклятие». Я вспомнил, как Боб Бандольер стал частенько отлучаться с работы. Под разными предлогами приходил позже, уходил раньше. Наконец он пришел и заявил, что заболела его жена и он должен за ней ухаживать. Это очень удивило меня. Я и не думал, что Бандольер женат. Трудно было представить Боба Бандольера рядом с женщиной.
– Так он опаздывал, потому что его жена была больна?
– Он пропустил почти целиком два дня. Я сказал Бобу, что он не должен этого делать, а он наговорил мне всякой ерунды вроде того, что за два часа успевает быть таким хорошим менеджером, каким другой не будет и за все восемь. В результате я уволил его. У меня просто не было другого выхода. Он перестал выполнять свою работу. Этот парень был неотъемлемой частью отеля, но на этот раз он перегнул палку. – Ральф засунул руки в карманы и поднял плечи – точно такой же жест я замечал неоднократно у Джона. – Однако через пару недель я снова принял его на работу. Как только Боб ушел, все дела в отеле разладились. Например, сорвались поставки мяса.
– А что случилось с его женой? – спросил Джон.
– Она умерла. Как раз за те две недели, что он не работал. Дики Ламберт каким-то образом вытащил у Бандольера эту информацию и сообщил мне. Сам Боб никогда бы ничего не сказал.
– Когда это произошло? – спросил я.
Ральф покачал головой, удивляясь моей настойчивости.
– Эй, ну не могу же я помнить все. В начале пятидесятых.
– Когда Джеймса Тредвелла нашли убитым в его номере, Бандольер был посвящен в детали этого дела?
– Ну... Кажется, нет. Я помню, что жалел о том, что Боб не может все проконтролировать, потому что перевел на дневную вахту Дики, а он не справлялся с этой работой.
– Так вы уволили Боба Бандольера примерно в то время, когда произошли убийства?
– Ну, да... но... – Ральф посмотрел на меня изумленным взглядом и покачал головой. – Нет, нет, это просто невозможно, ведь мы говорим о Бобе Бандольере – застегнутом на все пуговице зануде, который организовывал молитвенные собрания.
Я вспомнил разговор с Томом Пасмором.
– У Бандольера были дети? Может быть, сын?
– О, Господи, надеюсь, что нет. – Ральф улыбнулся, представив себе Боба Бандольера, воспитывающего ребенка. – Спокойной ночи, ребята, – махнув нам рукой, он направился к выходу.
Джон пожелал отцу спокойной ночи и повернулся ко мне. Он выглядел раздраженным и напряженным.
– Ну, так что же ты все-таки делал целый день?
2
– Главным образом шел по следу Боба Бандольера, – сказал я.
Издав удивленный возглас, Джон махнул мне в сторону дивана. Затем, не глядя в мою сторону, он отправился на кухню и вернулся со стаканом, полным до краев водки со льдом. Подойдя к креслу, он отпил из стакана и спросил:
– А где ты болтался вчера ночью?
– Что с тобой, Джон? – удивился я. – Я не заслужил таких слов.
– А я не заслужил всего этого. – Он снова отхлебнул из стакана, явно не собираясь садиться, пока не выскажет всего, что его волновало. – Ты отрекомендовался моей матери профессором колледжа. А кто ты теперь, Тим? Чиновник по особым поручениям?
– О, Джон, просто Джойс Брофи назвала меня профессором Андерхиллом, вот и все.
Еще раз смерив меня недоверчивым взглядом, Джон сел наконец в кресло.
– Пришлось рассказать своим родителям о твоей блестящей академической карьере. Я не хотел, чтобы они поняли, что ты лжец. Так что ты теперь профессор Колумбийского университета, опубликовавший четыре книги. И мои родители гордятся, что я знаком с таким человеком, как ты.
– Тебе не стоило заходить так далеко.
Джон только махнул рукой.
– Знаешь, что она сказала мне? Моя мать?
Я покачал головой.
– Она сказала, что когда-нибудь я встречу симпатичную молодую женщину и что она еще не потеряла надежды стать бабушкой, я должен помнить, что я все еще здоровый молодой человек с прекрасной работой и прекрасным домом.
– Ну что ж, – сказал я. – Так или иначе завтра они уезжают. Ты ведь не жалеешь, что они приехали, правда?
– Что ты. Иначе я бы не услышал, как мой отец беседует об индийской теологии с Аланом Брукнером. – Джон рассмеялся, но смех его перешел постепенно в стон, а затем Джон сжал ладонями виски, словно пытаясь привести в порядок мысли. – Знаешь что? Я просто не успеваю за собственными переживаниями. Кстати, с Аланом все в порядке? Ты нанял для него сиделку?
– Элайзу Морган, – сказал я.
– Замечательно! – воскликнул Джон. – Мы ведь все знаем, какую замечательную работу... – Но он тут же замахал рукой в воздухе. – Беру свои слова обратно, беру обратно. Я очень благодарен тебе. Это действительно так, Тим.
– Я вовсе не жду, что ты будешь вести себя так, будто самая значительная неприятность в твоей жизни за последнее время – штраф на автостоянке.
– Вся проблема в том, что я очень зол. И не всегда отдаю себе в этом отчет. Понимаю только тогда, когда вечером вспоминаю, что весь день сегодня хлопал дверьми.
– И на кого же ты так зол?
Покачав головой, Джон снова отпил из стакана.
– Думаю, что на самом деле я злюсь на Эйприл. Но ведь этого не может быть.
– Она не должна была умирать.
– Да, ты явно прошел школу хитрости и догадливости, до того как стал профессором Колумбийского университета. – Откинувшись на спинку кресла, он посмотрел в потолок. – Думаю, ты прав. Я просто не хочу принимать этого. В любом случае спасибо, что ты понимаешь, почему я веду себя как полное дерьмо. – Он уселся поудобнее в кресле и положил ноги на журнальный столик. – А теперь расскажи мне, что ты делал сегодня.
Я описал, как провел день: Алан, Белнапы, Гленрой Брейкстоун, поездка в Элм-хилл, раздражительный старик на Фон-дю-Лак-драйв.
– Я, должно быть, что-то упустил в твоих рассуждениях, – сказал Джон. – Почему ты вообще поехал к этому человеку?
Не упоминая о Томе Пасморе, я рассказал ему об «Элви холдингс» и Уильяме Фрицманне.
– Единственным Фрицманном в телефонном справочнике оказался Оскар с Фон-дю-Лак-драйв. Вот я и поехал к нему, но как только спросил об Уильяме Фрицманне, старик назвал меня мошенником и решил расправиться со мной.
– Он пытался ударить тебя?
– Мне показалось, что он устал от людей, задающих ему вопросы об Уильяме Фрицманне.
– Но Уильяма нет в телефонной книге?
– Там зарегистрирован номер экспресс-почты, тот же, что для «Элви холдингс» и для двух других учредителей компании, которые могут быть, а могут и не быть реальными лицами.
Джон внимательно смотрел на меня, поставив стакан на колено и ожидая продолжения.
Я рассказал ему о том, что видел возле «Зеленой женщины» синий «лексус». Прежде чем я закончил, Джон резко выпрямился и снял со столика ноги.
– Та же машина?
– Она скрылась из виду, прежде чем я успел убедиться в этом окончательно. Но когда я искал в компьютере «Элви холдингс», решил выяснить также, кто владелец «Зеленой женщины».
– Только не говори мне, что это Уильям Фрицманн.
– "Элви холдингс" купила помещение бара в восьмидесятом году.
– Так, значит, все-таки Фрицманн. – Джон поставил стакан на стол, поглядел на меня, снова на стакан, затем поднял его и поставил на ладонь, словно взвешивая. – Так ты думаешь, что Эйприл убили из-за этого чертова «исторического проекта»?
– Она говорила с тобой об этом?
Джон покачал головой.
– Честно говоря, Эйприл была так занята, что у нас почти не было времени на разговоры. Нет, это вовсе не было проблемой... – Он вскинул глаза. – А если уж совсем честно: да, возможно, это было проблемой.
– Алан знал, что это как-то связано с преступлением.
– Да? – Джон явно пытался вспомнить наш разговор в машине. – Ну что ж, с отцом она, видимо, разговаривала больше, чем со мной.
– С ним больше, чем с тобой?
– Ну, меня очень злили эти проекты Эйприл. – Джон заколебался, словно прикидывая, как много стоит говорить. Затем он встал и принялся заправлять рубашку под ремень брюк. Поправил ремень. Эти лихорадочные маневры не могли скрыть, что Джону не по себе. Наклонившись, он взял со стола стакан. – Эти проекты действовали мне на нервы. Я не понимал, почему надо отрывать время от семьи на всю эту галиматью, за которую ей никто не платит.
– Ты знаешь, как и когда она впервые заинтересовалась убийствами «Голубой розы»?
Джон нахмурился, глядя в пустой стакан.
– Нет.
– А что ей удалось узнать?
– Не имею ни малейшего понятия. Наверное, Монро и Уилер унесли папку, где об этом написано, вместе со всеми остальными. – Джон тяжело вздохнул. – Подожди. Я сделаю себе еще выпить. – Сделав несколько шагов в сторону кухни, Джон обернулся. – Не подумай – у нас были хорошие отношения. Я просто хотел, чтобы Эйприл проводила больше времени дома. Но мы не ссорились. То есть, мы конечно спорили. Мне не хотелось говорить об этом при полицейских. И при родителях. Им не обязательно знать, что мы не всегда бывали счастливы друг с другом.
– Понимаю, – кивнул я.
Джон сделал еще шаг вперед, помахивая пустым стаканом.
– Знаешь, чего стоит собрать коллекцию вроде нашей? Когда у Эйприл случалось затишье в делах, она садилась на самолет и летела в Париж охотиться за очередным полотном. Так уж ее вырастили – для маленькой Эйприл Брукнер не было ничего невозможного – нет, сэр, – Эйприл Брукнер могла делать все, что придет в ее хорошенькую головку.
– И ты злился на нее за то, что она оставляла тебя?
– Ты ничего не понял, – повернувшись на каблуках, Джон направился в кухню. Я услышал звук льющейся жидкости, падающего в стакан льда, захлопывающегося холодильника. Джон вернулся в комнату и остановился на том же самом месте, на каком стоял, согнув в локте руку со стаканом. – Иногда с Эйприл было очень трудно жить. Что-то в ней было не так, словно отсутствовало равновесие.
Заметив на ковре расплывающиеся черные пятна, Джон протер ладонью дно стакана, с которого стекали капельки воды, и отпил из него. – Я – самое лучшее, что произошло в жизни Эйприл, и где-то в глубине сознания Алан знает об этом. Когда она вышла за меня замуж, Алан расслабился – я сделал ему настоящее одолжение. Он знал, что я способен удержать ее от безрассудств.
– Она была очень одаренной женщиной, – сказал я. – Что ты хотел, чтобы она делала целыми днями – пекла пирожки?
Снова хлебнув из бокала, Джон вернулся к креслу.
– И чем же это она была так одарена? Эйприл умела делать деньги. Это что – такой уж чудесный дар?
– Мне кажется, ее не очень волновали деньги сами по себе. Таковы сейчас многие капиталисты.
– Не обманывай себя, – сказал Джон. – Она просто завязла во всем этом.
Джон нахмурился.
– Я уверен, что Эйприл была благодарна тебе за стабильность, которую ты ей дал, – сказал я. – Подумай хотя бы, сколько лет вы прожили вместе.
Рот Джона Рэнсома искривился, он зажмурился и чуть наклонился вперед, прижав ко лбу холодный бокал.
– Меня пора на свалку, – он невесело рассмеялся. – И как я вообще выжил во Вьетнаме? Я был тогда тверже. Вернее, не тверже, а сумасброднее.
– То же можно сказать про каждого из нас.
– Да, но я шел своим путем. Покончив с желанием свергнуть коммунизм, я хотел того, что вообще плохо понимал. – Он печально улыбнулся.
– И что же это было?
– Мне кажется, я хотел научиться видеть мир.
3
Джон глубоко вздохнул и выдохнул воздух со звуком, который напомнил мне басовые ноты саксофона Гленроя Брейкстоуна.
– Я не хотел никакой преграды между собой и реальностью. Мне казалось, что это возможно. Ты понимаешь меня? Я считал, что можно переступить границу.
– И тебе даже казалось, что ты близок к этому?
Вскочив с кресла, Джон погасил ближайшую к нему лампу.
– Иногда казалось. – Взяв со столика стакан, он погасил лампу в дальнем конце дивана. – Свет слишком яркий – тебе не мешает?
– Нет.
И все же, обойдя вокруг стола, Джон погасил лампу возле меня. Теперь комнату освещали только стоявший у входа торшер и неяркий серебристый свет, падавший из окна.
– Было время, когда я путешествовал в глубине Вьетнама с еще одним парнем, Джедом Чэмпионом. Он был превосходным солдатом. Мы передвигались пешком, в основном по ночам. У нас был джип, но мы спрятали его в лесу, чтобы он был на месте, когда мы вернемся.
Джон ходил какими-то странными кругами от окна к камину, затем к креслу, к торшеру и снова к окну.
– Через два-три дня мы практически перестали разговаривать. Мы знали, что делаем, и нам не требовалось обсуждать это вслух. Это было похоже на телепатию – я точно знал, о чем думает он, а он – о чем думаю я. Мы шли практически по пустым землям, но время от времени нам попадались вьетконговцы. Нам приказано было не вступать в бой. Если мы видели вьетконговцев, то предоставляли им идти своим путем. На шестую ночь нашего похода я вдруг понял, что вижу гораздо лучше, чем раньше – не только зрение, все мои чувства обострились. Я слышал все. Я чувствовал даже, как растут под землей корни деревьев. Мимо прошел патруль вьетконговцев, а мы сидели на своих скатках и смотрели на них. Мы услышали их приближение еще за полчаса, а ты ведь помнишь, как тихо они умеют ходить. Я чувствовал запах их пота и ружейной смазки. А они даже не видели нас. На следующую ночь я уже мог ловить голыми руками птиц. Я начал слышать новые звуки – сначала я думал, что их издает мое собственное тело. Но потом, к рассвету, я понял, что слышу голоса деревьев, камней, земли. На следующую ночь мое тело стало существовать как бы самостоятельно, а я парил где-то наверху. Я не мог бы сделать неверный шаг, даже если бы очень захотел.
Рэнсом замолчал и повернулся ко мне. Он стоял у окна, и теперь, когда Джон повернулся, лицо его оказалось во тьме, а холодный серебряный свет освещал лишь макушку и плечи.
– Ты понимаешь, о чем я говорю? – спросил он. – Все это имеет для тебя какой-то смысл?
– Да, – кивнул я.
– Хорошо. Тогда может быть, тебе не покажется полным бредом все, что было дальше.
Последовала долгая пауза, в течение которой Джон внимательно смотрел на меня. Потом он повернулся и направился к камину.
– Пожалуй, я не хотел бы снова стать таким чудовищно живым. В такие моменты находишься как никогда близко к смерти. – Дойдя до камина, Джон поднял руку и погладил мраморную крышку. – Нет, пожалуй, я сказал неправильно. Просто чувство пронизывающей тебя жизни несет смерть в себе самом. – Отвернувшись от камина, он снова перешел в освещенную часть комнаты. – Незадолго до этого я потерял очень много своих людей. Вьетнамцев. У нас в лагере было два отряда – одним командовал я, другим – второй офицер по фамилии Баллок. Баллок со своим отрядом вышел из лагеря, и никто из них не вернулся обратно. Мы прождали лишние двенадцать часов, затем я вывел свой отряд на поиски. – Джон снова оказался в темноте между двумя окнами. – Понадобилось три дня, чтобы найти их в лесу неподалеку от небольшой деревушки. Баллока и его пятерых помощников подвесили на деревьях и вспороли им животы, оставив истекать кровью. Им вырезали языки. Когда мы сняли тела и сделали носилки, чтобы унести их, я завернул эти языки в тряпочку и взял с собой. А потом высушил их и носил везде с собой.
– И кто же убил Баллока и его команду? – спросил я.
Из темноты блеснули зубы улыбающегося Джона.
– Вьетконговцы иногда отрезали своим жертвам языки, чтобы надругаться над трупом. То же самое делали иногда ярды – чтобы ты стал немым в том, другом мире.
Разговаривая, Джон продолжал кружить по комнате.
– Итак, наступила восьмая ночь нашего путешествия с Чэмпионом. И тут я услышал, как кто-то произносит мое имя. Сначала я подумал, что это мой товарищ, но, посмотрев на него внимательно, понял, что Чэмпион не произнес ни слова. А я снова услышал, как меня зовут: «Рэнсом!» Я обошел вокруг огромного дерева и там, под огромным папоротником увидел глядящего на меня Баллока. Рядом стоял его помощник по отряду. Их одежда была заляпана кровью. Они просто стояли и ждали. Их не удивляло, что я могу их видеть. И меня тоже. – Теперь Джон ходил туда-сюда вдоль камина, я едва различал в темноте очертания его фигуры. – Я находился в месте, где сходятся жизнь и смерть. Языки касались моей кожи, словно листья. Они позволили мне переступить границу. Они знали, куда я иду, знали что я делаю.
Я ждал продолжения истории, но Джон молчал, повернувшись лицом к камину.
– Ты говоришь о своем походе за Бачелором? – спросил я.
– Да, – я слышал по голосу, что Джон улыбается. – Бачелор знал, что я иду за ним, и ускользнул задолго до моего прихода. Он всегда шел своей дорогой. Этот человек жил в царстве богов.
Я все еще надеялся услышать конец этой истории.
– Ты испытывал когда-нибудь что-нибудь подобное? Можешь судить об этом?
– Что-то вроде этого я действительно испытал, но не знаю, могу ли о чем-то судить.
Джон оттолкнулся от крышки камина, словно боец, отжимающийся в положении стоя. Потом он включил одну из ламп, и комната снова осветилась.
– Я чувствовал себя весьма необычно, – сказал Джон. – Как король. Даже как бог.
Обернувшись, он посмотрел на меня.
– И каков же конец этой истории? – спросил я.
– Это и есть конец.
– Что случилось, когда ты добрался туда?
Джон нахмурился и поспешил сменить тему.
– Я хотел бы завтра взглянуть изнутри на интерьер «Зеленой женщины». Поедешь со мной?
– Ты хочешь взломать дверь?
– Хей, ведь мой отец владел отелем, – воскликнул Джон. – У меня есть огромная связка с самыми разными ключами.
4
На следующее утро я узнал, что, пока мы разговаривали о том, как смерть встречается с жизнью, мистер и миссис Санчана с Норт Бейбери-лейн чуть было не погибли в огне пожара, вызванного взрывом газа. Я вспомнил емкости с пропаном и задумался: что же могло вызвать взрыв? Мне было не по себе при мысли, что причиной пожара мог послужить я. Ведь вполне может быть, что человек, преследовавший меня в Элм-хилл, решил ни за что не дать возможности бывшим жильцам Боба Бандольера побеседовать со мной о своем хозяине.
5
После завтрака Ральф и Марджори вернулись в комнату для гостей, чтобы собрать вещи, а Джон куда-то ушел. Ральф оставил «Леджер» открытой на спортивных страницах, где пели хвалу команде Миллхейвена за победу со счетом 9:4 над «Пивоварами Милуоки». Я перевернул газету на первую страницу и прочел последние новости с Армори-плейс. Местные граждане и религиозные лидеры сформировали комитет «За справедливость в Миллхейвене» и потребовали места в городской ратуше и выделения средств на организацию работы.
Преподобный Климент Мор возглавил марш протеста по Иллинойс-авеню. Мэр официально разрешил этот марш. И отрядил полицейских следить за порядком. Иллинойс-авеню будет закрыта для проезда с половины второго до пяти часов.
Заметка на пятой странице сообщала о том, что труп мужчины, убитого на Ливермор-авеню, был наконец опознан и принадлежит Гранту Хоффману, тридцать один год, аспиранту кафедры религии Аркхэм-колледж.
Перевернув страницу, я увидел фотографию почти целиком уничтоженного пожаром фермерского дома. Вся левая сторона его превратилась в груду пепла, из которой торчали фарфоровая раковина и остатки труб. Уцелевшая часть фасада была закопчена, от веранды остались одни стойки. Рядом с домом стоял гараж или сарай с полопавшимися окнами.
Я даже не узнал этот дом, пока не увидел фамилию Санчана в подписи под фотографией.
Патрульный полицейский Элм-хилл по имени Джером Ходжес в момент взрыва как раз проезжал по Норт Бейбери-лейн. Он тут же вызвал по рации пожарную машину. Затем патрульный Ходжес проник в дом через окно спальни и вытащил оттуда мистера и миссис Санчана. Пожарная команда успела спасти часть дома и мебели, а семейство Санчана уже отпустили из больницы после обследования, не выявившего серьезных повреждений. Источник пожара подозрений не вызывает.
Я подошел к телефону, нашел в справочнике номер полицейского управления и попросил соединить меня с детективом Фонтейном. Оператор сказал, что попытается соединиться с ним.
Я почему-то удивился, когда действительно услышал в трубке голос Пола Фонтейна.
Когда я представился, он спросил:
– Нашли что-нибудь интересное в деле Дэмрока?
– Почти что нет. Я готов вернуть его вам. – И тут я вспомнил вдруг одну вещь. – Вы ведь, кажется, говорили мне, что кто-то еще интересовался делом «Голубой розы»?
– Во всяком случае это дело лежало наверху.
– А вы ничего не изымали из дела?
– Снимки обнаженной Ким Бессинджер будут стоить вам дополнительных денег.
– Просто у меня возникло впечатление, что дело было скреплено изначально резинками, которые потом сорвали. И мне показалось, что тот, кто смотрел это дело до меня, листал его, пытаясь что-то найти.
– Резинка сорокалетнего возраста вряд ли может служить убедительным доказательством. У вас есть еще какая-нибудь информация?
Я рассказал ему, что ездил в Элм-хилл поговорить с Санчана и видел, как кто-то следил за мной.
– Это та пара, в доме которой случился пожар?
– Да, Санчана. Стоя на их веранде, я обернулся и увидел, как кто-то наблюдает за мной из-за растущих напротив деревьев. Он исчез, как только я взглянул на него. Я понимаю, звучит не слишком убедительно, но кто-то следит за мной. – И я описал происшедшее прошлой ночью.
– И вы не сообщили о происшествии?
– Он слишком быстро скрылся. А Джон убедил меня, что это почти наверняка был просто какой-то ротозей.
Фонтейн спросил меня, о чем мне потребовалось поговорить с Санчана.
– Они снимали второй этаж дома, принадлежавшего человеку по имени Боб Бандольер. Я хотел поговорить с ними о Бандольере.
– Наверное, у вас была на то причина?
– Бандольер был менеджером отеля «Сент Элвин» в пятидесятом году и вполне может помнить что-нибудь интересное.
– Но, насколько я знаю, обстоятельства пожара не расценены как подозрительные, – последовала пауза. – Мистер Андерхилл, а вам вообще-то часто кажется, что вам грозит опасность?
– А вам нет? – ответил я вопросом на вопрос.
Я услышал за дверью, как Ральф Рэнсом катит по коридору свой чемодан на колесиках.
– Что-нибудь еще? – спросил Фонтейн.
Мне почему-то не хотелось открывать ему имя Уильяма Фрицманна.
– Кажется, все.
– Емкости с пропаном – не самая безопасная на свете вещь, – сказал Фонтейн. – Оставьте Санчана в покое, а я свяжусь с вами, если обнаружу что-нибудь, что вам надлежит знать.
Ральф спустился по лестнице в ослепительно розовом тренировочном костюме с другим чемоданом, поменьше и остановился на пороге кухни.
– Ты разговариваешь с Джоном?
– Джон не вернулся? – тут же встряла Марджори, спустившаяся вслед за мужем в точно таком же, как у него, костюме и розовых кроссовках.
– Нет, – ответил ей Ральф. – Нет, нет и нет.
– Как вы, должно быть, догадались, здесь у нас сейчас настоящий сумасшедший дом, – говорил тем временем в трубку Фонтейн. – Наслаждайтесь пребыванием в нашем замечательном городе. Примкните к маршу протеста. – Он повесил трубку.
Марджори успела протиснуться мимо Ральфа и теперь стояла, хмуро глядя на меня сквозь темные очки и подперев бока руками.
– Так это не Джон, точно? – подозрительно спросила она. – Если все-таки Джон, напомните ему, что нам пора собираться в аэропорт.
– Я ведь уже сказал тебе, что он говорит не с Джоном, – пытался вразумить ее Ральф.
– Ты сказал мне, что Джон еще не вернулся, – уточнила Марджори. – Вот что ты мне сказал.
И она вылетела из кухни с такой скоростью, что я не удивился бы, увидев на ее месте облачко пара.
Подойдя к раковине, Ральф налил себе стакан воды, поднял его и посмотрел на меня со смешанным выражением бравады и неуверенности.
– Она немного нервничает. Боится опоздать на самолет.
– Знаешь что, – крикнула Марджори из гостиной. – Если наш сын не вернется через десять минут, мы едем в аэропорт на такси.
– Я отвезу вас.
Оба начали шумно отказываться еще до того, как я закончил фразу.
Ральф бросил затравленный взгляд в сторону гостиной, затем уселся напротив меня на краешек стола.
– Кстати об автомобилях – Джон ведь не из тех, у кого ни с того, ни с сего отбирают права. Я спросил его, что за беду он переживал, что трижды оказался за рулем в пьяном виде. Такие вещи лучше обсудить открыто – становится легче.
– Он дома, – объявила появившаяся на пороге Марджори. Мы с Ральфом услышали, как в замке поворачивается ключ.
– Надеюсь, он сможет справиться с этим, – закончил свою мысль Ральф.
– У всех все в порядке? Все готовы? – наигранно бодрым голосом прокричал Джон.
– Хорошо прогулялся? – крикнул Ральф, вытерев ладонью рот. – Замечательно, – Джон вошел в кухню. Марджори следовала за ним, радостно улыбаясь. На Джоне были выцветшие джинсы и зеленая спортивная куртка. Лицо его лоснилось от пота. Посмотрев на меня, он скривил губы, не скрывая своих истинных чувств.
– Два чемодана – и все?
– Еще ручная кладь твоей матери, – сказал Ральф. – Мы готовы. Нам уже пора выезжать?
– У нас еще куча времени, – сказал Джон. – Даже если выедем через двадцать минут, все равно приедем за час до того, как объявят ваш рейс.
Он сел за стол между мною и Ральфом.
– Это хорошо, что ты так много гуляешь, – сказала Марджори. – Но, дорогой, тебе надо немного расслабиться. Твои плечи так напряжены. – Она встала за сыном и стала массировать его плечи. – Почему бы тебе не снять куртку. Ты такой мокрый.
Джон с недовольным видом стряхнул с плеч ее руки.
6
В аэропорту Ральф настоял на том, чтобы мы не провожали их до ворот.
– Очень трудно найти место для машины, – сказал он. – Распрощаемся лучше здесь.
Ральф обнял по-прежнему угрюмого и напряженного Джона и сказал:
– Ты уже совсем взрослый мужчина.
Мы смотрели вслед Ральфу и Марджори, скрывающимися за автоматическими дверями аэропорта. Когда двери закрылись, Джон уселся рядом со мной и открыл окно.
– Больше всего я хочу сейчас сломать что-нибудь, – сказал он. – Лучше всего что-нибудь большое и красивое.
Видно было, как Ральф и Марджори неуверенно движутся в сторону группки людей, стоящих перед стойкой регистрации. Ральф достал из кармашка чемодана билеты.
– Думаю, с ними все будет в порядке, – сказал Джон, откидываясь на спинку сиденья.
Я завел машину и выехал на шоссе.
– Я должен рассказать тебе, что случилось прошлой ночью, – сказал я. – Люди, с которыми я хотел поговорить в Элм-хилл, чуть не погибли во время пожара собственного дома.
– О, Господи, – Джон резко повернулся в мою сторону. – Я видел, как ты все время смотрел в зеркало заднего вида по пути в аэропорт. Нас кто-нибудь преследует?
– Не думаю.
Джон повернулся, разглядывая идущие позади нас машины.
– Я не вижу синего «лексуса», но может быть, у него не одна машина?
– Я даже не знаю, кто он, – заметил я.
– Уильям Фрицманн. Разве не это имя ты называл прошлой ночью?
– Да, но кто он?
Джон отмахнулся от моего вопроса.
– Расскажи мне о пожаре.
Я описал то, что причитал в газете, и рассказал ему о своем разговоре с Фонтейном.
– Я сыт по горло этими копами, – Джон сел нормально, задрал левую ногу на сиденье и опустил поверх нее куртку.
– После того, как выяснилось, что признание Уолтера Драгонетта было ложным, единственное, что пришло им в голову, это вытащить меня на допрос. А ведь Эйприл смогли убить именно из-за их халатности.
Джон продолжал следить за машинами в зеркало заднего вида.
– Я не позволю Фонтейну стоять у себя на пути. – Повернувшись в мою сторону, Джон смерил меня мрачным взглядом. – Ты все еще хочешь остаться здесь и помогать мне?
– Я хочу найти Боба Бандольера.
– А я хочу найти Уильяма Фрицманна.
– Нам необходимо быть осторожными, – сказал я, думая лишь о том, что надо не попадаться на глаза Фонтейну.
– Хочешь посмотреть, что такое осторожность? – Джон похлопал меня по плечу. – Смотри. – Джон расстегнул куртку и отогнул один из лацканов. За поясом его брюк виднелась резная рукоятка револьвера. – После того, как ты забрал его у Алана, я положил пистолет в свой сейф в банке. А сегодня сходил туда и забрал его.
– Это плохая идея, – сказал я. – Просто ужасно плохая.
– Я, черт побери, знаю, как обращаться с оружием. И ты тоже так что перестань смотреть на меня осуждающе.
Я постарался скрыть свое неодобрение, и, видимо, мне это удалось потому что взгляд Джона стал уже не таким тяжелым.
– Что ты собираешься делать дальше? – спросил он.
– Если удастся найти Санчана, хочу поговорить с ними. Может быть, удастся выяснить еще что-нибудь интересное у жителей Седьмой южной улицы.
– А по-моему, не стоит снова ехать в Пигтаун.
– Помнишь, я говорил тебе о пожилой паре, с которой разговаривал, – о Белнапах? Которые живут рядом с домом Бандольера? Женщина, Ханна Белнап, сказала мне, что иногда видит по ночам в соседнем доме сидящего в гостиной мужчину.
И я рассказал о реакции Франка Белнапа на слова жены, а потом о разговоре с ним на обратном пути.
– Это Фрицманн, – сказал Джон. – Он сжигает дома.
– Подожди. Тот солдат угрожал Белнапам двадцать лет назад. А Фонтейн говорит, что емкости с пропаном – вещь довольно опасная.
– И ты веришь этому?
– Нет, – признался я. – Я думаю, что кто-то последовал за мной к дому Санчана и постарался сделать так, чтобы они уже не могли поговорить со мной. А это значит, что кто-то не хочет, чтобы мы узнали побольше о Бобе Бандольере.
– Прежде чем мы что-то предпримем, я хотел бы нанести визит Оскару Фрицманну. Может, мне все-таки удастся что-нибудь из него вытащить. Ты позволишь мне попытаться?
– Нет, если ты собираешься угрожать ему револьвером.
– Я собираюсь спросить, нет ли у него сына по имени Уильям.
7
Несмотря на то, что мне очень не хотелось этого делать, я свернул с шоссе у начала нижнего города, потом повернул на запад и поехал в направлении высившихся невдалеке громад отелей «Форшеймер» и «Хептон».
Джон смотрел куда-то в небо.
– Сегодня все копы в городе наверняка задействованы в оцеплении марша протеста. Думаю, мы можем разобрать «Зеленую женщину» по кирпичику и сложить обратно, так что никто даже не заметит, – сказал он.
Мы проехали Тевтония-авеню, миновали супермаркет «Пигли-Вигли».
– Ты не знаешь, разрешает ли Алан кому-нибудь пользоваться его гаражом? – спросил я.
– Если только Гранту, – Джон посмотрел на меня так, словно я играю в какую-то непонятную ему игру. – А что?
– Женщина, живущая через улицу, видела кого-то в его гараже в ту ночь, когда напали на Эйприл.
Рука Джона непроизвольно коснулась куртки в том месте, где проступала рукоятка револьвера. Лицо его выглядело абсолютно безжизненным, если не считать бьющейся под глазом жилки.
– А что именно она видела?
– Только опускающуюся дверь. Она подумала, что это может быть Грант, потому что видела его раньше. Но ведь Грант был к тому времени уже мертв.
– Ну, честно говоря, это был я, – сказал Джон. – Не знал, что кто-то видел меня, а то рассказал бы об этом раньше.
Я притормозил у светофора и включил мигалку.
– Ты ходил туда в ту ночь, когда исчезла Эйприл?
– Я подумал, что она может быть у Алана – мы немного повздорили. Но когда я пришел туда, свет в окнах не горел. А мне не хотелось устраивать сцену. Если Эйприл хотела провести там ночь, почему бы и нет?
Сменился сигнал светофора, и я свернул к безрадостному жилищу Оскара Фрицманна.
– Мы держим в гараже всякий старый хлам. Я подумал, что надо бы отнести домой кое-какие старые фотографии, увеличенные портреты Эйприл. Я вошел в гараж, но портреты оказались слишком тяжелыми и громоздкими, чтобы я мог отнести их, да и сама идея вдруг показалась мне сумасшедшей, когда я увидел их перед собой. – Нерв под глазом Джона по-прежнему дергался, он прижал его двумя пальцами, словно желая поставить на место.
– А я думал, что это имело какое-то отношение к ее «мерседесу», – сказал я.
– Машина скорее всего уже где-нибудь в Мексике.
Чисто по привычке я взглянул в зеркало заднего вида. Машины Фрицманна нигде не было видно. Я остановил машину перед желтой бетонной тюрьмой.
Джон положил руку на дверную ручку.
– Мне кажется, мы делаем ошибку, – сказал я. – Ты только разозлишь старика. Он не скажет тебе ничего из того, что ты хочешь услышать.
Джон попытался ответить мне взглядом все знающего и понимающего человека, но нерв у него под глазом по-прежнему дергался.
– Неприятно говорить тебе это, но ты знаешь далеко не все, – Джон наклонился ко мне, буквально впившись глазами в мои глаза. – Уж можешь мне поверить, Тим.
– Это касается Франклина Бачелора? – спросил я.
Джон застыл, поднеся руку к выступу на куртке, потом медленно перенес ее с рукоятки револьвера обратно на ручку двери. Глаза его были словно каменными.
– Ведь прошлой ночью ты не досказал мне конец истории.
Джон открыл рот, и глаза его вдруг быстро забегали. Он был похож на попавшего в ловушку зверя.
– Ты не должен говорить об этом.
– Неважно, случилось это на самом деле или нет, – сказал я. – Это ведь было во Вьетнаме. Я просто хочу знать конец истории. Бачелор убил собственных людей? – Глаза Джона остановились. – И ты знал это. Ты знал, что он уже сбежал. Ты знал, что везешь с собой не Бачелора, а Беннингтона. Удивительно, как это ты не пристрелил его на пути в Кэмп Крэнделл и не сказал потом, что он пытался убежать. – И тут я вдруг понял, почему он привез с собой Беннингтона. – А Джед Чэмпион, очевидно, понимал все не так хорошо, как ты. Он действительно думал, что Беннингтон – это Бачелор.
– Я пришел туда на два дня раньше Джеда, – тихо сказал Джон. – Под конец я двигался гораздо быстрее, чем он. Я почувствовал запах трупов за несколько часов до того, как добрался до лагеря. Трупов и... вареного мяса. Трупы валялись по всему лагерю. То здесь, то там попадались небольшие костры. А Беннингтон просто сидел на земле. Он сжигал трупы – или пытался сжечь.
– Он ел их?
Джон ошеломленно смотрел на меня несколько секунд.
– Только не тех, кого сжигал.
– А как насчет жены Бачелора? Ее череп был на заднем сиденье твоего «джипа».
– Он перерезал ей горло и снял с нее скальп. Оставшиеся волосы висели над огромной дырой. А потом помыл и красиво одел.
– Это сделал Бачелор, – задумчиво произнес я.
– Он принес ее в жертву. Беннингтон еще варил мясо, снятое с ее костей, когда я добрался до лагеря.
– И ты съел немного ее мяса.
Джон молчал.
– Ты знал, что Бачелор поступил бы именно так.
– Он уже сделал это.
– Ты был в царстве богов, – сказал я.
Джон смотрел на меня безжизненными глазами, ничего не говоря. Впрочем, слов и не требовалось.
– Ты знаешь, что случилось с Бачелором?
– Какие-то десантники нашли его тело неподалеку от демилитаризованной зоны. – Теперь глаза его вызывающе сверкали.
– Твое тело кто-то тоже нашел. Я просто спрашиваю.
– С кем ты говорил?
– Слышал когда-нибудь о полковнике по фамилии Раннел?
Джон удивленно заморгал.
– Этот напыщенный осел со склада в Кэмп Крэнделл? Но как ты умудрился встретиться с Раннелом?
– Это было очень давно, – сказал я. – Встреча ветеранов или что-то в этом роде.
– Встречи ветеранов – для полотен бездарных художников, – Рэнсом открыл дверцу и, выйдя из машины, полез под куртку, чтобы подтянуть джинсы. Затем он одернул куртку. Джон явно обрел утраченный было контроль над собой.
– Позволь мне заняться этим делом, – сказал он.
8
Рэнсом поспешил по засохшей лужайке к дому Фрицманна, словно убегая от всего того, что только что мне рассказал.
На пороге я поравнялся с ним, но он укоризненно взглянул на меня, и я отступил на шаг назад. Подняв плечи, Джон нажал на кнопку звонка. У меня появилось вдруг нехорошее предчувствие. Мы вот-вот совершим чудовищную ошибку, последствия которой будут ужасны.
– Расслабься, – посоветовал я Джону, и плечи его опустились.
Со своего места за спиной Джона я видел только, как открылась входная дверь.
– Вы хотели видеть меня? – голос Фрицманна звучал немного устало.
– Вы – Оскар Фрицманн?
Старик ничего не ответил. Он открыл дверь пошире, так что Джон вынужден был отступить на шаг назад. Лицо Фрицманна было по-прежнему спрятано от меня. На нем был темно-синий спортивный костюм, напоминавший костюмы Рэнсомов, только изрядно утративший форму от частых стирок в машине. Босые ноги Фрицманна с тяжелыми квадратными ступнями были покрыты вздувшимися синими венами.
– Мы хотели бы войти, – сказал Джон.
Посмотрев через плечо Рэнсома, Фрицманн увидел меня. Он опустил голову и стал похож на быка.
– Кто вы такой – телохранитель этого парня? – спросил он. – Мне нечего вам сказать.
Джон резко схватил дверь, помешав Фрицманну захлопнуть ее у нас перед носом.
– Вам лучше подружиться с нами, мистер Фрицманн, – сказал он. – Так будет проще для всех.
Фрицманн несказанно удивил меня, растерянно попятившись от двери. Джон вошел внутрь, а я последовал за ним в гостиную желтого домика. Фрицманн обошел вокруг прямоугольного деревянного стала и остановился возле кресла с откидывающейся спинкой. На стене висели часы с кукушкой, но не было видно ни одной картины. Возле окошка в кухню стоял потертый зеленый диванчик, по другую сторону от него – кресло-качалка.
– Здесь нет никого, кроме меня, – сказал Фрицманн. – Нет необходимости переворачивать дом вверх дном.
– Все, что нам нужно, это информация, – заверил его Джон.
– Ах, вот почему вы захватили с собой револьвер! Вам нужна информация. – Страх оставил его, и я снова увидел на лице старика смешанное выражение отвращения и презрения. Оказывается, чтобы войти, Джон показал ему рукоятку револьвера. Старик уселся в кресло, переводя взгляд с меня на Джона.
Я посмотрел на вензель на спинке кресла-качалки. Вокруг номера 25 были написаны слова «Бумажная компания Совилла» и нарисован причудливый цветочный орнамент.
– Расскажите мне об «Элви», Оскар, – сказал Джон. Он стоял примерно в четырех футах от старика.
– Желаю успеха.
– Кто управляет компанией? Чем она занимается?
– Ни малейшего понятия.
– Расскажите мне об Уильяме Фрицманне. Расскажите мне о баре «Зеленая женщина».
В глазах старика мелькнул странный огонь.
– Нет никакого Уильяма Фрицманна, – сказал он, наклоняясь вперед и сцепляя перед собой руки.
Джон сделал шаг назад, залез под куртку и вытащил пистолет. Он был не очень похож на стрелка, но все же нацелил оружие старику в грудь. Фрицманн вздохнул и закусил нижнюю губу.
– Это интересно, – сказал Джон. – Объясните мне.
– А что тут объяснять? Если и существовал когда-то человек с таким именем, то теперь он мертв. – Фрицманн смотрел прямо в дуло пистолета.
– Он мертв, – повторил Джон.
Оторвав взгляд от пистолета, Фрицманн взглянул ему в лицо. Он не выглядел больше ни сердитым, ни испуганным.
– Люди вроде вас должны оставаться на Ливермор, там их настоящее место.
Джон опустил пистолет.
– А как насчет бара «Зеленая женщина»?
– Был когда-то весьма злачным местечком, – Фрицманн выпрямился. – Но я не хочу много говорить об этом. – Джон снова поднял пистолет, на этот раз целясь собеседнику в живот. – Я не хочу ни о чем говорить с вами двумя, – Фрицманн встал и сделал шаг вперед. Джон отступил. Я вскочил с кресла-качалки, на которое успел присесть. – У тебя не хватит пороху выстрелить в меня, ты, кусок дерьма.
Он сделал еще шаг вперед. Джон вскинул пистолет, и из ствола вылетел сноп желтого пламени. У меня тут же заложило уши. Между Джоном и Фрицманном поднимался белый дымок. Я ждал, когда Фрицманн упадет, но вместо этого он стоял неподвижно, глядя на ствол пистолета. Потом медленно обернулся и посмотрел на дыру размером с бейсбольный мяч, видневшуюся в стене над креслом.
– Стой где стоишь, – приказал Джон, поддерживая левой рукой запястье правой. У меня по-прежнему звенело в ушах, и голос его казался совсем тонким. – И не говори никому, что мы приходили сюда. – Джон сделал шаг назад, целясь в голову старика. – Слышишь меня? Ты никогда нас не видел.
Фрицманн медленно поднял руки.
Джон попятился к двери, а я прошел мимо него и вышел наружу.
Жара окутала меня, словно горячее влажное покрывало. Я слышал, как Джон говорит:
– И скажи человеку в синем «лексусе», что с ним будет покончено. – Мне захотелось схватить этого чертова импровизатора за ремень брюк и вышвырнуть на улицу. Пока что никто не выглянул на шум выстрела. По улице проехали мимо две машины. У меня по-прежнему гудело в голове.
Джон задом вышел из двери, держа обеими руками оружие. Оказавшись снаружи, он опустил руки и побежал к машине. Выругавшись, я вскочил в машину одновременно с ним и быстро вставил ключ в замок зажигания.
– Давай, давай, – кричал Джон.
Я надавил на педаль акселератора.
– Дави, дави! – настаивал Джон.
– Да давлю я, – огрызнулся я.
Машина начала набирать скорость, но казалось, что она движется чудовищно медленно. Фрицманн уже шел, набычившись, по своей засохшей лужайке в нашу сторону.
«Понтиак» закачало, словно лодку, он резко дернулся вперед. Под оглушительный визг резины, я свернул за угол.
– Слава Богу! – воскликнул Джон. Он откинулся на спинку переднего сиденья, все еще держа в руке револьвер. – Ты видел это? Негодяй похолодел от ужаса, правда? – Рэнсом рассмеялся. – Он пошел на меня, а я поднял пушку и – БУМ! Вот так вот!
– Я бы с удовольствием пристрелил тебя, – сказал я.
– Не дури, все было отлично, – не замолкал Джон. – Видел огонь? Видел дым?
– Ты действительно хотел выстрелить? – Я несколько раз свернул направо-налево, готовясь услышать позади вой сирен.
– Конечно. Конечно, хотел. Этот старый мерзавец не верил, что я это сделаю. Я должен был его остановить, разве нет? Как еще я мог показать ему, что отвечаю за свои слова?
– Дать бы тебе хотя бы рукояткой по башке! – воскликнул я.
– Знаешь, кем был этот монстр раньше? Судя по виду, он привык разрывать людей пополам голыми руками.
– Он проработал двадцать пять лет на бумажной фабрике, – сказал я. – Когда уходил на пенсию, она подарили ему кресло-качалку.
Джон продолжал вертеть в руках револьвер, восхищаясь собственной храбростью.
Я снова повернул и увидел в нескольких кварталах впереди Тевтония-авеню.
– Как ты думаешь, почему он сказал, что наше настоящее место на Ливермор-авеню?
– Не обижайся, но это не самая высококлассная часть города.
Я не произнес больше ни слова, пока мы не оказались в Эли-плейс.
И меня заставило заговорить вовсе не прощение, а шок. Перед домом Джона стояла полицейская машина.
– Он записал твой номер, – сказал я.
– Черт! – выругался Джон. Он нагнулся, и я услышал, как пистолет упал под сиденье. – Не останавливайся.
Но было поздно. Дверца полицейской машины распахнулась, и оттуда показались сначала длинные ноги в синих форменных штанах а затем и все тело полицейского, который с трудом помещался в кабине. Сонни Беренджер стоял и ждал, пока мы остановимся возле него.
– Отрицай все, – сказал Джон. – Это наш единственный шанс.
Я вылез и кабины, сильно нервничая, так как прекрасно понимал, что Сонни не обманешь таким образом. Он стоял у патрульной машины, холодно глядя в нашу сторону.
– Привет, Сонни, – сказал я, и взгляд его сделался еще более тяжелым. Я вспомнил, что у Сонни есть весьма веские основания недолюбливать меня.
Он перевел глаза с меня на Джона и спросил:
– Где?
Джон, не сдержавшись, быстро оглянулся на «понтиак».
– У вас в машине?
– На все есть свои причины, – сказал Джон. – Не упадите, когда услышите нашу версию событий.
– Отдайте его, пожалуйста, мне. Сержант Хоган хочет получить его сегодня.
Джон уже пошел было к машине, но когда до него дошел смысл последней фразы Сонни, резко остановился.
– А я разве сказал, что это в машине?
– Что хочет получить сегодня сержант Хоган? – спросил я.
Сонни удивленно посмотрел на Джона, затем на меня.
– Старое дело. Не могли бы вы принести его мне, сэр, где бы оно ни находилось?
– А, – сказал Джон. – Ну да. Ты ведь видел его вчера вечером, да, Тим?
Сонни снова перевел взгляд на меня.
– Подождите здесь, – сказал я, направляясь к дому. Джон последовал за мной. Я ждал, пока он справится с замком. Сонни сложил руки на груди и каким-то непостижимым образом умудрился опереться о машину, не складываясь при этом пополам.
Как только мы вошли внутрь, Джон расхохотался. Я еще не видел его таким счастливым за время своего пребывания в Миллхейвене.
– После своей прочувствованной речи о том, что надо все отрицать, ты чуть было сам не отдал ему револьвер, – заметил я.
– Можешь мне поверить, в последний момент я бы что-нибудь придумал. – Мы стали подниматься по лестнице. – Жаль, что Хоган не подождал еще пару часов, прежде чем прислать за делом этого малышку Хью. Я хотел взглянуть на бумаги.
– Ты по-прежнему можешь это сделать, – сказал я. – Я сделал копию.
Джон поднялся со мной на третий этаж и постоял в дверях, пока я лазил под диван и доставал оттуда чемоданчик. Стерев ладонью пыль, я открыл чемоданчик, достал из него копию дела и передал ее Джону.
Он подмигнул мне.
– Пока я буду читать все это, почему бы тебе не съездить проведать Алана?
Сонни по-прежнему стоял, прислонившись к машине, когда я закрыл за собой дверь дома. Его неподвижность ясно давала понять, что я не заслуживаю даже того, чтобы Сонни пошевелился. Когда я протянул ему чемоданчик, Сонни выпрямился и взял его у меня, не сделав ни одного лишнего движения.
– Поблагодарите от меня Пола Фонтейна, хорошо?
Ничего не ответив, Сонни забрался в патрульную машину, положил чемоданчик на кресло рядом с собой и включил зажигание.
– В конечном счете, – сказал я, – вы оказали всем нам большую услугу, поговорив со мной в тот день.
Он посмотрел на меня так, словно я нахожусь на расстоянии в тысячу миль.
– Я считаю себя обязанным вам, – сказал я. – И постараюсь когда-нибудь расплатиться.
Лишь на одно короткое мгновение выражение глаз Сонни едва заметно изменилось. Затем машина рванула с места и вскоре исчезла за углом.
9
Стараясь говорить как можно тише, Элайза Морган проводила меня в гостиную.
– Я только что усадила его с ленчем перед телевизором. На четвертом канале пресс-шоу, а в перерывах показывают репортажи о марше протеста.
– Так вот куда подевались все репортеры.
– Хотите ленч? Грибной суп и сэндвич с куриным салатом. О, вот и он.
В коридоре уже грохотал бас Алана.
– Что, черт возьми, происходит?
– Я голоден, – сказал я Элайзе. – И с удовольствием позавтракаю.
Я последовал за Элайзой в гостиную. Алан сидел перед маленьким цветным телевизором на стойке с колесиками, держа на коленях поднос с едой, который чуть не опрокинул, когда обернулся на звук моих шагов.
– А, Тим, – сказал он. – Хорошо. Жаль было бы, если бы ты это пропустил.
Я присел рядом, стараясь не перевернуть его поднос, на котором вместе с плошкой супа и тарелкой с остатками сэндвича стояла вазочка с розовым бутоном. Поверх белоснежной сорочки и темно-красного галстука лежала белая салфетка. Алан наклонился к моему уху.
– Видел эту женщину? Элайзу. У тебя не может ничего с ней быть. Она – моя.
– Я рад, что она вам нравится.
– Шикарная женщина.
Я кивнул. Откинувшись на спинку, Алан посмотрел на свой суп. Джеффри Боу, Изабель Арчер, Джо Раддлер и три репортера, которых я не узнал, сидели за круглым столом перед Джимбо.
– ...Необыкновенно большое количество зверских убийств в городе такого размера, – ворковала Изабель. – И я удивлена, увидев выступление Ардена Васса на похоронах женщины, убийство которой могло бы считаться нераскрытым до сих пор, если бы не...
– Если бы не что! – завопил Джо Раддлер. – Не надо затыкать самой себе рот!
– ...если бы не удивительная готовность некоторых моих коллег верить всему, что им говорят, – закончила фразу Изабель.
Элайза Морган принесла мне точно такой же поднос, как у Алана, только без вазы с цветком. От супа поднимался аромат свежих грибов.
– Если захотите, там есть еще, – она села в кресло возле Алана.
Джимбо отчаянно пытался восстановить контроль над ситуацией в студии.
– Если вам не нравится здесь, мисс Арчер, – грохотал Джо Раддлер. – Попробуйте сделать карьеру в России, посмотрим, надолго ли вас хватит.
– Мне кажется, это интересно представить себе, Изабель, – сказал Джо Раддлер, но не стал развивать эту мысль.
– О, нам всем приятно представить это! – не унимался Раддлер.
– Мисс Арчер, – вмешался в разговор Джимбо – В условиях волнений в городе не кажется ли вам несколько безответственным продолжать критиковать....
– Безусловно! – вопил Раддлер.
– Мне кажется безответственным этого не делать, – ответила Изабель.
– Я застрелился бы на месте, если бы это помогло защитить хоть одного хорошего полицейского! – витийствовал Раддлер.
– Очень интересная мысль, – с улыбкой произнесла Изабель. – Даже если оставить на время разговор о двух нераскрытых убийствах «Голубой розы», остается еще убийство Фрэнка Уолдо, местного бизнесмена с весьма интересной репутацией.
– Мне кажется, вы отклоняетесь от темы, Изабель.
– Мы уберем их отсюда! Мы всегда так делаем!
– Мы всегда кого-нибудь убираем, – вставила Изабель, улыбнувшись облачку дыма, выпущенного Джеффри Боу.
– Кого? – спросил я. – О ком это они?
– Вы поели, Алан? – Элайза встала, чтобы убрать его поднос.
– О каком убийстве они говорят?
– Убили человека по фамилии Уолдо, – ответила Элайза, возвращаясь в комнату. – Я читала об этом в «Леджер» на одной из последних страниц.
– Его нашли на Ливермор-авеню? Перед баром под названием «Часы досуга»?
– Мне кажется, его тело обнаружили в аэропорту. Хотите посмотреть газету?
Я дошел сегодня утром только до статьи про пожар в Элм-хилл. И сказал, что с удовольствием просмотрю газету. Элайза снова вышла из комнаты и принесла мне сложенную пополам вторую секцию.
Расчлененный труп Фрэнсиса (Фрэнки) Уолдо, владельца и президента компании «Оптовая торговля мясом Айдахо», нашли в гараже «форда галакси», припаркованного на долгосрочной стоянке аэропорта Миллхейвена около трех часов утра. Служитель аэропорта заметил кровь, сочащуюся из багажника. Согласно сообщению полиции, Уолдо собирались в ближайшее время предъявить обвинение.
Интересно, что такое сказал этому человеку Билли Риц, от чего он выглядел таким счастливым, и что потом разладилось в их соглашении?
– О, Тим, ты, кажется, интересовался этими записями Эйприл? По поводу моста? Ну того, связанного с убийствами «Голубой розы».
– Они здесь? – спросил я.
Алан кивнул.
– Эйприл обычно работала в моей столовой. Думаю, Джон просто не разрешал ей работать дома. Но она всегда могла сказать ему, что идет навестить отца.
Я вспомнил покрытые пылью бумаги на столе в столовой Алана.
– Я просто забыл об этом, – продолжал старик. – А уборщица, которая сюда приходила, должно быть, решила, что это мои бумаги. Поэтому она подняла их, вытерла пыль и положила обратно. Элайза спросила меня вчера, что это за бумаги.
– Я принесу их вам, если хотите, – сказала Элайза. – Вам достаточно еды?
– Да, все было очень вкусно, – сказал я, передавая ей поднос.
Через несколько секунд Элайза вернулась с крафтовым конвертом в руках.
10
Рукопись была вовсе не хронологическим перечислением убийств «Голубой розы», как можно было предположить, зная о том, какие книги пишут обычно биржевые маклеры. Но в манускрипте Эйприл Рэнсом царило такое смешение различных жанров, что его никак нельзя было назвать одним словом.
«Проект моста» – действительно было название рукописи, а не просто удобное обозначение занятия Эйприл. Эйприл наверняка хотела сказать этим названием, что книга сама по себе является как бы мостом – между историческими изысканиями и журналистикой между событием и местом действия, между ею самой и мальчиком на картине под названием «Можжевеловый куст», между читателем и Уильямом Дэмроком. Она выбрала для книги эпиграф из Харга Крейна.
Хотя нити стелются по земле,
Тропинка, ведущая вверх, ведет к свету
Словно все нити сходятся к богу.
Эйприл начала работу с изучения моста на Горацио-стрит. В восемьсот семьдесят пятом году один гражданин пожаловался на страницах «Леджер» на то, что мост, соединяющий Горацио-стрит с западным берегом Миллхейвен-ривер, является переносчиком заразы и криминала в здоровые части города. Один из общественных лидеров отзывался об этом мосте как об «этом ужасе, заменившем старого доброго паромщика». Сразу же после своего создания мост стал местом ужасного преступления – изнасилования едущего в экипаже ребенка дикарем, скакавшим рядом на лошади. Мужчина перепрыгнул в экипаж, выхватил у кормилицы ребенка и снова вскочил на коня, бегущего рядом. Через два дня трупик ребенка обнаружили на импровизированном алтаре в подвале «Зеленой женщины». Преступника так и не нашли.
Эйприл раскопала даже старую историю о человеке с изорванными белыми крыльями, найденном бандой местных подростков, которые забили его камнями, передразнивая стоны несчастного. Я тоже натыкался когда-то на эту историю, но Эйприл сумела разыскать пересказ этой легенды в газетах и отнесла ее ко времени эпидемии гриппа, уничтожившей около трети ирландского населения, жившего когда-то вдоль моста. Одновременно она сообщала, что упоминания о человеке по имени М. Ангел, встречаются в полицейских отчетах за девятьсот одиннадцатый год – он умер, после того как его избили камнями, и был похоронен на старом поле для гольфа (через которое проходила теперь одна из секций шоссе, ведущего с востока на запад города).
Бар «Зеленая женщина», бывший раньше домиком паромщика также часто упоминался в отчетах полиции за конец девятнадцатого – начало двадцатого века, не считая пьяных драк, поножовщины и перестрелок, которые были в то время обычным явлением в заведениях подобного рода. «Зеленая женщина» считалась неформальным штабом «Фонарщиков» – одной из самых свирепых в городе банд. Говорили, что вожаками этой банды были люди, убившие в детстве М. Ангела. Они организовывали убийства и ограбления и, по слухам.
контролировали даже криминальную жизнь Милуоки и Чикаго. В четырнадцатом году бар сгорел дотла во время весьма подозрительного пожара, в котором погибли человек пять лидеров «Фонарщиков». Оставшиеся двое перешли к более мирным занятиям – купили себе дома на Истерн Шор-драйв и стали видными политическими деятелями Миллхейвена.
Именно со ступенек отстроенной заново «Зеленой женщины» уволенный с работы клерк стрелял и ранил Теодора Рузвельта, и психопат, стрелявший в Эйзенхауэра, но промахнувшийся, тоже выступил с пистолетом из глубины «Зеленой женщины».
Бог, к которому вели, по мнению Эйприл, все нити, яснее всего проявил свою волю через жизнь Уильяма Дэмрока, названного при рождении Карлосом Розарио. Ребенком его принесла к мосту на Горацио-стрит мать, которую настиг здесь ее убийца.
В течение нескольких недель после того, как обнаружили на берегу реки мертвую мать и живого ребенка, возродилась легенда о побитом камнями ангеле, видоизменившаяся, чтобы соответствовать обстоятельствам смерти Кармен Розарио. На этот раз ангел был не немощным стариком, а здоровым мужчиной с золотистыми волосами, развевавшимися на февральском ветру. И на этот раз убивали не его – убивал он.
Откуда Эйприл могла узнать о возвращении старой легенды? На следующее утро после обнаружения полузамерзшего младенца две городские церкви – методистская на Матиас-авеню и пресвитерианская – объявили о проповедях, называвшихся соответственно «Ангел смерти, погонщик мертвых» и «Возвращение Ариеля». Редакторская статья в «Леджер» советовала читателям газеты помнить, что у всех преступлений есть человеческие, а вовсе не сверхъестественные виновники.
Через три недели после смерти его матери, найденного ребенка передали в первый из серии сиротских домов и приютов, приведших его через пять лет к Хайнцу Штенмицу, недавно женившемуся молодому мяснику, открывшему магазин рядом со своим домом на Маффин-стрит в районе Миллхейвена, известном под названием Пигтаун.
В тот период своей жизни, писала Эйприл, Штенмиц был потрясающей фигурой, мужчиной с длинными белокурыми волосами и светлой бородой, напоминавшим немного Иисуса Христа. Тем более что по воскресеньям он вел службы в неформальной церкви. Много лет спустя, когда мясника судили за изнасилование малолетних мальчиков, это ставили ему в заслугу. Он обычно искал своих последователей в поездах и на автобусных остановках, при этом уделял особое внимание испуганным и обиженным судьбой иммигрантам из Центральной и Южной Америки, мучимым бедностью и плохим знанием английского языка.
11
Эйприл Рэнсом тонко подводила читателя к мысли, что это Хайнц Штенмиц убил мать Уильяма Дэмрока. Она верила, что это его развевающиеся по ветру волосы напомнили пьяным свидетелям происшествия легенду о побитом камнями ангеле.
Подняв глаза от рукописи, я увидел, что задремавший было Алан проснулся. Сложив руки на животе, он поднял подбородок – глаза его были ясными, в них сквозило любопытство.
– Тебе нравится? – спросил он.
– Очень необычно, – сказал я. – Жаль, что ей так и не пришлось закончить работу. Я не понимаю, как Эйприл удалось добыть эту информацию.
– Профессионализм. И, в конце концов, она ведь была моей дочерью.
– Очень хотелось бы прочитать эту работу целиком, – сказал я.
– Держи это у себя, сколько захочешь, – сказал Алан. – Я все равно не смогу это прочитать.
Слова Алана привели меня в состояние легкого шока. Он не мог прочитать манускрипт, а это означало, что Алан вообще не может больше читать. Я повернулся к телевизору, чтобы скрыть охватившее меня вдруг отчаяние. По телевизору показывали вид на Иллинойс-авеню. Люди стояли вдоль тротуаров в колоннах по двое, по трое, выкрикивая что-то вслед за человеком, вопящим в мегафон.
– О, Боже мой! – воскликнул я, поглядев на часы. – Мне надо повидаться с Джоном.
Я встал и собрался уходить.
– Я знал, что это будет здорово, – сказал мне вслед Алан.
