62 - Голубая роза. Том 1 - Питер Страуб - RutLib.com

Назад: Часть восьмая Вторая смерть Тома Пасмора

62

Том едва различал в полумраке обступившие их фигуры. Ниже склонившись над мальчиком, он вдруг понял, что видит собственное мальчишеское лицо, которое узнает теперь с трудом. Сердце его учащенно забилось, и Том открыл глаза на двуспальной кровати в номере отеля «Сент Алвин». В окно бил свет уличного фонаря, оставлявший на потолке желтые пятна. Том потянулся к выключателю лампы, все еще видя перед собой мальчика в инвалидной коляске. Резкий свет ударил в глаза. Том застонал и потер ладонью лоб.

— Ты вернулся? — крикнул он. — Леймон?

Он впервые назвал старика по имени и тут же испытал неловкость. Из соседней комнаты никто не ответил.

Том посмотрел на часы и увидел, то уже половина одиннадцатого. Он проспал три или четыре часа. Том встал и пошел на негнущихся ногах к двери в номер фон Хайлица.

— Эй, — крикнул он, подумав, что старик, наверное, вернулся от Хобарта и сразу лег спать. Но ответа так и не последовало. Том открыл дверь, и увидел за ней еще одну темную комнату, точно такую же, как его — два стула и круглый стол у окна, двуспальная кровать, гардероб, диван, дверь в ванную. Кровать была застелена, но смятое покрывало и след от головы на подушке ясно давали понять, что фон Хайлиц лежал на ней, прежде чем уйти. Чувствуя себя так, будто он незаконно пересекает границы чужих владений, Том прошел через темную комнату к окну. По Калле Дроссельмейер ехал конный экипаж, фары следующих за ним машин освещали мускулистые спины двух черных лошадей. Несколько человек прогуливались по тротуарам, по противоположной стороне улицы пробежали несколько моряков. Решетка в окне ломбарда была опущена. Толстяк в белой рубашке и коричневых брюках снова стоял, привалившись к стене у входа в «Домашние закуски» и, покуривая, смотрел на ступеньки отеля «Сент Алвин». Он поднял глаза, и Том отступил на шаг от окна. Мужчина зевнул, сложил руки на груди и кинул окурок на тротуар.

Том прошел в свою комнату и стал ждать возвращения фон Хайлица. Он съел несколько бутербродов с колбасой и сыром, прочитал двадцать страниц «Расколотого надвое». Потом попытался вспомнить, когда фон Хайлиц ушел на встречу с Дэвидом Натчезом. Два или три часа назад? Том начинал нервничать. Положив книгу на кровать, он стал мерить шагами комнату, прислушиваясь к звукам, раздававшимся в коридоре. Он открыл дверь и выглянул, но увидел лишь пустой коридор с двумя рядами коричневых дверей, на которых были выведены золотой краской номера. В дальнем конце коридора за одной из дверей кто-то играл гаммы на саксофоне. За другой дверью кто-то слушал радио. На лестнице послышались шаги. Том быстро убрал голову и прикрыл дверь. Шаги приближались, потом стали удаляться — человек прошел мимо. Том снова выглянул и увидел низкого темноволосого мужчину с забранными в хвостик волосами. В одной руке он нес футляр с трубой, а в другой коричневый бумажный мешок. Мужчина постучал в дверь в конце коридора, и игравший за ней саксофон тут же замолчал.

— Эй, Гленрой, — сказал мужчина.

Том высунул голову чуть дальше, но сумел разглядеть только, как дверь открылась и человек с трубой зашел внутрь.

Том сел за стол и съел еще немного сыра. Потом достал из кармана ключ и нацарапал на столе рядом с чьими-то инициалами «ПД» свои собственные — «ТП» Затем Том попытался стереть нацарапанное, но ему удалось только слегка затемнить оставленные ключом линии. Том снова выглянул в окно. Толстяк в белой рубашке наблюдал на женщинами, которые только что вышли из «Домашних закусок» и пошли вверх по Калле Дроссельмейер, смеясь и разговаривая о чем-то. Том подвинул к себе телефон и набрал номер Сары Спенс.

Сара взяла трубку на середине первого гудка, и Том представил себе, как она смотрит телевизор в замке мечты, построенном Антоном Гетцем, протягивает руку, продолжая смотреть на экран, и рассеянно произносит:

— Алло?

Том не мог ничего сказать ей.

— Алло?

«Что ты говорила о нас другим? — молча спросил ее Том. — И кто были эти другие?»

— Кто там? — удивленно спросила Сара. Она держала трубку, надеясь, что ей ответят гораздо позже, чем ожидал Том.

— Том? — послышалось на другом конце провода. Он затаил дыхание.

— Это ты, Том? — снова спросила Сара.

Том слышал едва различимые звуки работающего в комнате телевизора. А потом он услышал вопль миссис Спенс: «Ты что, совсем сошла с ума?»

Том повесил трубку и набрал телефон собственного дома, не имея ни малейшего понятия, что он скажет матери и скажет ли что-нибудь вообще. Трубку взяли после третьего гудка, и голос доктора Милтона произнес:

— Резиденция Пасморов.

Том тут же положил трубку.

Он посмотрел на часы. Минутная стрелка как раз перескочила с десяти пятидесяти на десять пятьдесят одну минуту.

Том снова поднял трубку и набрал номер фон Хайлица. Телефон звонил и звонил, Том насчитал десять гудков, одиннадцать, пятнадцать. Затем он сдался.

Почувствовав, что не может больше оставаться в комнате, Том подошел к кровати и надел ботинки, которые снял с него фон Хайлиц. Затем он прошел в ванную, плеснул в лицо холодной водой, посмотрел на отражавшееся в зеркале осунувшееся лицо, вытерся полотенцем, поправил галстук и вышел в коридор. Из-за двери в конце коридора доносились звуки саксофона и трубы, играющих в унисон «Кто-то должен присматривать за мной». До Тома смутно доносились какие-то голоса. Он прошел к лестнице и спустился в фойе.

Из «Пещеры Синбада» вывалились несколько матросов. Теперь они стояли в дверях, держа свои стаканы и бутылки с пивом. Ночной портье склонился над конторкой, перелистывая «Свидетель». Клерк и несколько матросов посмотрели на сошедшего с лестницы Тома, потом отвернулись. Из бара доносилась скрипучая мелодия музыкального автомата. Свет ламп падал на потертые стулья и диваны, подчеркивал красные и синие пятна рисунка на лежащем под ногами восточном ковре. За стеклянными дверями отеля катились по улице машины. Том пошел в сторону моряков, которые расступились, чтобы он мог войти в бар.

Грохот барабанов тут же наполнил его голову. Подвыпившие женщины, моряки, мужчины в ярких рубашках наполняли зал смехом, криками и сигаретным дымом. Перед стойкой, тщетно пытаясь двигаться в такт музыке, танцевали двое матросов. Том медленно пробирался вдоль стойки бара, протискиваясь мимо моряков и их подружек, от табачного дыма у него слезились глаза. Наконец он добрался до двери и вышел наружу, на Улицу вдов.

Рынок уже закрылся, но торговец все еще сидел на своем одеяле рядом со шляпами и корзинами, разговаривая с воображаемыми покупателями. На другой стороне улицы люди поднимались по лестнице к входу в «Отель путешественника». На дверях магазина Эллингтона висела табличка «Закрыто». Переключился светофор, машины и экипажи поехали к перекрестку с Калле Дроссельмейер. Из окна с мигающим ятаганом доносились звуки барабанов. Дождавшись просвета в потоке движения, Том перебежал на другую сторону улицы.

— Шляпы для вас, шляпы для вашей леди, корзины для рынка, — тянул нараспев босой торговец.

Том постучал в дверь Хобарта. В магазине было темно.

— Там нет ничего, не ходите в него, — в рифму прокричал ему торговец шляпами.

Том снова постучал в дверь. Потом, ощупав ее, он нашел кнопку звонка и давил на нее до тех пор, пока не увидел приземистую темную фигуру, идущую к двери из глубины магазина.

— Закрыто! — громко прокричал Хобарт.

Том отошел на шаг от двери, чтобы Хобарт мог разглядеть его лицо. Тот быстро открыл дверь и впустил Тома внутрь.

— Чего ты хочешь? — спросил он.

— Мой друг — он по-прежнему здесь?

Хобарт сделал шаг назад и спросил:

— Какой еще друг? Я знаю человека, о котором ты говоришь? — На нем была длинная кремовая ночная рубашка, в которой Хобарт выглядел как сердитая кукла.

— Леймон фон Хайлиц. Я приходил с ним сюда сегодня утром. Мы накупили кучу всего. Вы еще сказали, что я наверняка его племянник.

— Может, да, а может, и нет, — сказал Хобарт. — А бывает и так, что человек говорит, что собирается прийти в какое-то место, а сам не собирается этого делать. И никто ни о чем не предупреждает Хобарта — зачем предупреждать какого-то Хобарта? — бросив на Тома сердитый взгляд, Хобарт сделал шаг к двери.

— Вы хотите сказать, что он не приходил?

— Если ты ничего не знаешь об этом, может, тебе и не положено об этом знать. — Откуда я знаю, что ты из себя представляешь? Ведь на самом деле ты же не его племянник.

— А полицейский приходил?

— Кто-то тут крутился, — признался Хобарт. — Возможно, это был он.

— А мой друг так и не пришел на встречу, — произнес Том. Он был слишком изумлен, чтобы сразу начать беспокоиться.

— Если ты действительно его друг, тогда как получилось, что ты этого не знаешь?

— Он ушел из отеля несколько часов назад и сказал, что идет сюда.

— Это тебе он так сказал. А человек, который приходил сюда и ждал, наверное, тоже хотел, чтобы это было именно так. Я вижу, ты очень волнуешься, но вот что я тебе скажу — я волнуюсь за Леймона фон Хайлица двадцать, нет, даже тридцать лет, и никакого толку от моих волнений никогда не было. Все равно он продолжал надевать всякие там парики, наклеивать усы и стоять во всяких, в том числе самых неподходящих, местах, наблюдая за тем, что, по его мнению, должно было там случиться. Эй, я говорю с тобой, племянник, — Хобарт положил ладонь на дверную ручку.

— А сколько ждал его тот, другой человек? — спросил Том.

— Он просидел здесь не меньше часа и ушел, кипя от злости. Не стоит ждать ничего хорошего от этого человека, — в темноте сверкнули зубы Хобарта. — Он чуть не сломал мой звонок, когда ввалился в дверь. — Хобарт погладил Тома по руке. — Возвращайся к себе и просто подожди Леймона там. Он всегда так работает, разве ты не знал об этом?

— Видимо, нет, — сказал Том.

— Не беспокойся, — Хобарт придержал одной рукой колокольчик звонка, а другой открыл перед Томом дверь.

— Вот и он сказал мне то же самое, — произнес Том, выходя на улицу. Дверь бесшумно закрылась за ним.

— Вы зашли внутрь, но ничего не купили, — поддразнил его торговец шляпами.

Том посмотрел на босоногую фигуру, привалившуюся к стене и чуть не рассмеялся в голос — чувство облегчения вдруг сделало его почти невесомым. Он прошел мимо ступенек «Отеля путешественников» к тому месту, где сидел торговец, и опустился рядом с ним на колени.

— Вы так испугали меня, — прошептал он. — Почему вы... Но тут он заметил, что торговец на целый фут ниже фон Хайлица. Изо рта его высовывались два клыка, напоминавших собачьи, а на месте глаз виднелись рваные шрамы.

— Корзину или шляпу? — спросил торговец.

— Шляпу, — сказал Том.

— Платите три доллара и выбирайте свой размер.

Том дал торговцу деньги и взял первую попавшуюся шляпу.

— Вы не слышали здесь часа два назад звуков драки или чего-нибудь в этом роде со стороны бара напротив? — спросил он.

— Я слышал ангелов Господних, — сказал торговец. — И я слышал шаги князя Тьмы, бродящего по этому миру. А вы прекрасно выглядите в этой шляпе.

Пробираясь среди толпы, по-прежнему наполнявшей бар, к выходу в фойе отеля, Том отдал шляпу какому-то моряку, и тот надел ее на голову хорошенькой проститутке.

63

В коридоре четвертого этажа из последнего номера слышны были музыка, смех и болтовня. Том вошел в комнату и, не включая свет, сразу подошел к окну. Толстяк в белой рубашке ковырял ногтем в зубах, а какая-то девица в облегающих шортах, на высоких каблуках и в весьма легкомысленном топике что-то нашептывала ему на ухо. Мужчина покачал головой. Девица прижалась к нему покрепче и потерлась грудью о его руку. Мужчина перестал ковыряться в зубах. Он повернул голову и что-то сказал девушке, которая сразу отпрыгнула от него, словно ее огрели плеткой.

Том придвинул к окну стул и сел, подперев руками подбородок. Просидев так несколько минут, он поднял стекло. Комнату наполнил теплый, влажный воздух. Бесконечный поток движения тянулся по Калле Дроссельмейер, время от времени у тротуара останавливалось такси, оттуда вылезали парочки или одинокие пассажиры, которые, перейдя через улицу, направлялись к входу в отель.

Ровно в час мужчина в белой рубашке зашел в «Домашние закуски». Через десять минут он вышел оттуда и занял свое место у стены.

Разговор с Хобартом немного приободрил Тома, и первые несколько часов, наблюдая за улицей, он все ждал, что в соседней комнате послышатся шаги Леймона фон Хайлица. Том никогда не видел, что происходит по вечерам в этой части города, и теперь, не сомневаясь, что фон Хайлиц вот-вот вернется, он, как завороженный смотрел на жизнь ночной улицы. Количество машин и других средств передвижения на Калле Дроссельмейер постепенно росло, тротуары тоже наполнялись людьми. Здесь были прогуливающиеся в обнимку парочки, группы по пять-шесть человек, выносящие выпивку на открытый воздух. Время от времени из толпы на тротуаре узнавали кого-нибудь из пассажиров проезжавших машин и экипажей и выкрикивали приветствия, а иногда даже бросались наперерез движению, чтобы присоединиться к своим друзьям. Вот проехал в открытом экипаже Нейл Лангенхайм, слишком пьяный, чтобы держаться прямо. Молоденькая девица потерлась носом о его багровую физиономию и устроилась поудобнее у него на коленях. В белом «кадиллаке» с откидным верхом Том разглядел Муни Фаерстоун, обнимавшую одной рукой пожилого седоволосого господина.

В часть тридцать, когда движение стало особенно интенсивным, Том услышал в коридоре шаги. Быстро вскочив, он открыл дверь в соседнюю комнату, но шаги уже удалялись от его двери — видимо, они принадлежали еще одному гостю, пришедшему на вечеринку в номер Гленроя Брейкстоуна. Снова вернувшись к окну, он увидел в одной из машин головку белокурой девушки с длинными волосами, лежавшую на плече черноволосого мужчины. Том подумал, что это Сара Спенс, потом решил, что такого не может быть. Девушка повернулась в профиль, и ему снова показалось, что это Сара. Машина проехала мимо, оставив Тома в сомнениях.

К половине третьего толпа на тротуаре рассосалась, теперь лишь отдельные группки подвыпивших юнцов слонялись по улице туда-сюда. Толстяк в белой рубашке исчез. Ровно в три из дверей «Домашних закусок» вывалилась толпа женщин и мужчин. Они растерянно стояли на тротуаре, в то время как за их спиной хозяин заведения гасил огни и запирал двери. Шум в номере Брейкстоуна прекратился, зато в коридоре за дверью Тома послышались громкие голоса. По Калле Дроссельмейер проехала одинокая машина. На светофоре зажегся зеленый свет. Глаза Тома закрылись словно сами собой.

* * *

Шум с улицы — мусорщик забрасывал в свою тележку мешок с пустыми бутылками — наполовину вывел его из состояния сна спустя несколько часов. На улице было по-прежнему темно. Том добрел до постели и рухнул на покрывало.

64

Он проснулся около десяти от чувства голода. Том вскочил с кровати и заглянул в соседнюю комнату. Фон Хайлиц так и не вернулся. Том принял душ и надел чистые носки и белье, которые достал из чемодана. Он оделся в нежно-розовую рубашку и синий костюм, который помнил по своему первому визиту в дом фон Хайлица. Прежде чем застегнуть двубортный жилет, он повязал на шею темно-синий галстук. Одевшись, он снова зашел в комнату фон Хайлица, предположив, что тот мог прийти, пока он спал, и снова уйти по делам. Но нигде не было ничего похожего на записку, в которой он объяснял бы Тому свое отсутствие.

Хозяин ломбарда как раз поднимал решетку, закрывающую витрину, а вот толстяк в белой рубашке не вернулся на свое место, так же как и фон Хайлиц.

Том присел на край кровати. От волнения ему было почти дурно. Тому казалось, что он останется в этой комнате навсегда. Засосало под ложечкой — снова напомнил о себе голод. Достав бумажник, Том пересчитал оставшиеся у него деньги. Пятьдесят три доллара. Как долго сможет он прожить в «Сент Алвине» с пятьюдесятью тремя долларами в кармане? Пять дней? Неделю?

«Если я спущусь сейчас вниз и поем, — сказал себе Том, — то, когда вернусь, он уже будет здесь».

Том вышел в коридор и направился к лестнице.

Клерк за конторкой удивленно вытаращил на него глаза, когда Том спросил, нет ли для него записок. Затем он посмотрел через плечо на ряды пустых ячеек.

— Как видите, у нас вообще не для кого нет записок.

Затем Том купил свежий номер «Свидетеля» и направился к входу в «Пещеру Синбада». Там он съел яичницу с беконом, наблюдая за тем, как уборщик вытирает шваброй пиво с деревянных досок пола. В газете ничего не сообщалось о пожаре на Игл-лейк и об аресте Джерри Хазека и его сообщников. В колонке светских новостей сообщалось, что мистер и миссис Ральф Редвинг решили провести остаток лета в «Спокойствии», своем замечательном поместье в Венесуэле, где они собираются отдыхать и развлекаться в компании своих многочисленных друзей. В «Спокойствии» имеется поле для гольфа, открытый и закрытый бассейны, витраж тринадцатого века, который Катинка Редвинг купила во Франции, и библиотека, насчитывающая восемнадцать тысяч редких книг. В доме так же находится знаменитая коллекция южноамериканских предметов культа, собранная Редвингами. Дверь с улицы открылась, и в бар вошли те же полицейские, которых видел здесь вчера Том.

— Как обычно, — сказал один из них, привалившись животом к стойке бара, и бармен поставил перед ними на стол бутылку рома и две рюмки.

— За еще один спокойный день, — сказал один из копов, и, повернувшись к своей яичнице, Том услышал, как звякнули друг о друга рюмки.

Том вышел в фойе и поднялся по лестнице, моля про себя Бога, чтобы, открыв дверь номера, увидеть бродящего туда-сюда фон Хайлица, который тут же начнет выяснять у него, куда это он ушел с утра пораньше. «Ну, пожалуйста, — Том повернул в замке ключ. — Пожалуйста». Перед ним была пустая комната. Еда в его животе стала вдруг тяжелой и неприятной, словно состояла из волос и кирпичной крошки. Зайдя внутрь, Том привалился спиной к двери. Затем он быстро подошел к двери в соседнюю комнату. Она так же была пуста. Тщетно пытаясь побороть панику, Том подошел к гардеробу и сунул руку в карман пиджака, который носил накануне. Он нашел карточку, подошел к столу и набрал номер Андреса.

Ему ответила женщина. Когда Том попросил позвать Андреса, женщина сказала, что тот еще спит.

— Это очень срочно, — сказал Том. — Вы не могли бы его разбудить?

— Он работал всю ночь, мистер, и ему будет плохо, если он не отдохнет как следует, — женщина повесила трубку.

Том снова набрал тот же номер и, взяв трубку, женщина произнесла сердитым голосом:

— Послушайте, ведь я сказала вам...

— Это по поводу мистера фон Хайлица, — перебил ее Том.

— О, сейчас посмотрю, — женщина положила трубку рядом с телефоном. Через несколько секунд хриплый мужской голос произнес:

— Говорите, и лучше, чтобы вы действительно сообщили мне нечто важное.

— Это Том Пасмор, Андрес.

— Кто? А, друг Леймона.

— Андрес, я очень беспокоюсь о нем. Вчера вечером он ушел на встречу с полицейским, но там его не было, и назад он тоже до сих пор не вернулся.

— И из-за этого ты поднял меня с постели? Как ты думаешь, почему Леймону дали прозвище мистер Тень? Просто подожди еще, и он появится.

— Я ждал всю ночь, Андрес, — возразил Том. — А он сказал мне, что обязательно вернется.

— Может быть, он просто хотел, чтобы ты так думал, — это напоминало Тому вчерашний разговор с Хобартом Эллингтоном.

Том молчал. Наконец Андрес, зевнув, спросил:

— Ну, хорошо, и что ты хочешь, чтобы я предпринял по этому поводу?

— Я хочу съездить к нему домой.

Андрес вздохнул.

— Хорошо. Но дай мне хотя бы час. Я должен выпить хотя бы чашку кофе.

— Час? — переспросил Том.

— Почитай пока книжку.

Они договорились, что Андрес будет ждать Тома перед входом в отель со стороны «Пещеры Синбада» в одиннадцать тридцать.

* * *

Рядом со швейными машинами и саксофонами, шеи которых были изогнуты как буквы в записках Джанин Тилман, мужчина лет пятидесяти в белой рубашке с закатанными рукавами прислонился к стене и, закурив сигарету, стал наблюдать сквозь темные очки за входом в отель «Сент Алвин». Том отвернулся от окна и стал ходить по комнате. Он начинал понимать, как это люди могут рвать на себе волосы, грызть ногти, биться головой о стену. Конечно, это не лучшее времяпрепровождение, но такие вещи наверняка могут хотя бы немного отвлечь от беспокойства.

И тут ему вдруг пришла в голову одна идея. Возможно, она была не слишком удачной, но это поможет скоротать время до приезда Андреса. И поможет ответить на вопрос, который Том так и не решился задать Кейт Редвинг давно, в той, прошлой жизни, когда он считал, что самое тяжелое — это пережить одинокие обеды в клубе на Игл-лейк. Том сел за стол, поднял телефонную трубку и чуть было не начал на самом деле грызть ногти. Его вдруг охватили сомнения в правильности того, что он собирался сделать. Он вспомнил об Эстергазе, прикладывающемся к бутылке, зажатой у него между колен, потому что ему везде мерещились привидения, и о реально существовавшем детективе по фамилии Дэмрок, который совершил самоубийство. Том набрал номер справочного бюро и узнал телефон интересующего его абонента.

Затем, не дав себе времени опомниться, он набрал этот номер.

— Алло, — произнес на другом конце провода голос, от звуков которого на Тома нахлынули воспоминания о тенистых деревьях и холодной воде.

— Баз, это Том Пасмор, — сказал он.

На другом конце провода повисла тревожная тишина, затем Баз произнес.

— Ты, наверное, не читал газет. Или ты звонишь из очень далекого места.

— В огне пожара погиб не я, а кто-то другой, — сказал Том. — Я вернулся на Милл Уолк с Леймоном фон Хайлицом. Но никто больше не знает, что я жив, Баз, и я прошу вас никому не рассказывать. Это очень важно. Через пару дней все узнают об этом, но пока...

— Если ты хочешь оставаться для всех мертвым, я никому ничего не скажу, — заверил его Баз. Ну, может быть, только Родди — он так же, как и я, очень горевал о вас. Я звонил тебе домой, чтобы выразить соболезнования твоей матери, но трубку взял доктор Бонавентуре Милтон, и я сразу понял, что он не даст мне поговорить с Глорией. — Баз несколько раз с шумом вдохнул и выдохнул воздух. — У меня даже голова закружилась от волнения. Я так рад, что ты жив! Мы с Родди видели статью в газете, и это сразу напомнило нам тот случай, когда в тебя чуть не попала пуля, и мы стали задавать себе вопрос... ну, ты понимаешь...

— Да, понимаю, — сказал Том.

— О, Господи! Но чье же тело они нашли в таком случае?

— Это была Барбара Дин.

— О, Боже! Ну конечно! А ты вернулся на остров с Леймоном. Я понятия не имел, что ты вообще знаком с ним.

— Леймон знает всех.

— Том, — сказал Баз. — Ты вернул нам наш портрет! Я не знаю, как тебе это удалось, но мы с Родди навечно у тебя в долгу. Вчера нам позвонили из полиции Игл-лейк и сказали, что мы можем его забрать. Если я могу что-то для тебя сделать, можешь располагать мною в любое время.

— Мне действительно нужно узнать у вас одну вещь. Это может показаться вам странным, и вы можете сказать, что это вовсе не мое дело.

— Что ж, попробуй.

— Кейт Редвинг как-то упомянула в разговоре со мной о вашей прежней работе.

— А, — последовала пауза. — И ты хочешь знать, что заставило меня ее оставить.

— Да.

— А Кейт не сказала тебе, что я работал с Бони Милтоном?

— Она просто сказала, что это был известный опытный врач, и несколько минут назад кое-что заставило меня вспомнить об этом. Баз снова замялся.

— Что ж, я... — он вдруг рассмеялся. — Мне действительно немного неловко говорить об этом. Но, думаю, что могу изложить тебе голые факты, никого не компрометируя. Иногда я брал папки Бони домой на ночь, чтобы быть в курсе историй болезней наших пациентов. Я был педиатром, так что поначалу я читал лишь то, что относилось к детишкам, которых я лечил. Но потом я начал читать истории болезни их родителей, чтобы знать, к чему предрасположены мои пациенты. У меня возникла мысль, что все случившееся с родителями так или иначе отражается на их детях. Бони не придавал особого значения этой идее — он вообще не любил новых идей, но особо не возражал против моей работы, тем более что я всегда был очень тактичен, если замечал, что он что-то пропустил или где-то ошибся. Но однажды я совершил ошибку, случайно захватив домой папку пациента, которого Бони держал только для себя. И, прочтя ее, я увидел, что дело пахнет трагедией, если ты понимаешь, о чем я говорю. Опухоль матки, внутриматочное кровотечение и еще несколько вещей, которые требовали по меньшей мере дальнейшего обследования. К тому же, пациентке не помешало бы обратиться к психиатру. Ты понимаешь, о чем я говорю. Все это было связано с событиями, случившимися с этой женщиной в детстве. И это могло означать только одну вещь. Я не могу рассказывать подробнее, Том. В общем, я поговорил об этом с Бони, и он пришел в ярость. Меня вышвырнули из больницы, и это одна из причин, почему я не веду пациентов в Шейди-Маунт.

— Вы не знали полицейского по фамилии Дэмрок? — спросил Том.

— А ты, похоже, решил как следует покопаться в прошлом. Нет, я почти не знал его. Но я знал о нем, и я узнал бы его, если бы встретил на улице. Как раз в тот период, о котором я рассказываю, произошли так называемые убийства «Голубой розы».

— Это случилось после первого убийства?

— После первых двух. Я должен был стать третьим — думаю, ты знаешь об этом. Не могу сказать, чтобы это было одним из моих любимых воспоминаний. Но Леймон наверняка рассказал тебе о том, каким образом я связан со всем этим.

Том подтвердил, что так оно и было.

— Конечно, не было никакой связи между моей встречей с маньяком и тем, что Бони выкинул меня из больницы. Однако я до сих пор не уверен, что на меня напал именно Дэмрок. И могу с уверенностью сказать еще одну вещь — это наверняка был не Бони.

— Конечно, нет, — сказал Том, хотя в этот момент ничто не показалось бы ему невозможным.

Через несколько секунд они распрощались. Том побродил немного по комнате, думая о тех фактах, которые только что сообщил ему Баз. Он почувствовал, что не может больше оставаться один, и спустился вниз, в бар. Том выпил две «кока-колы», не сводя глаз с окна. Наконец к тротуару подъехало обшарпанное красное такси.

65

Том пригнулся на заднем сиденье, как только машина свернула на Калле Дроссельмейер.

— В чем дело? — спросил Андрес. — Тебе кажется, что кто-то следит за тобой? — Он отпил кофе из пластмассовой чашки с отверстием в крышке и усмехнулся. — Ас чего ты это взял?

Том медленно выпрямился. Они были уже в нескольких кварталах от отеля. Впереди на расстоянии двухсот ярдов находились магазинчики, которые казались воплощением рая на земле, когда Том смотрел на них из машины Сары Спенс.

— А вы не заметили мужчину в темных очках и белой рубашке, стоявшего напротив отеля.

— Да, я видел его, — сказал Андрес. — Не стану утверждать, что это не так.

— Леймон заметил его, когда мы только поселились в «Сент Алвин». И с тех пор этот мужчина все время стоял там и наблюдал за входом в отель.

— Ну что ж, осторожность никогда не повредит, — признал Андрес. — Но в том, что мы делаем сейчас, нет абсолютно никакого смысла. Надо же — вытащить меня из постели, чтобы искать Леймона! Когда этот человек не хочет, чтобы его видели, никто не в силах отыскать его. Я знаком с Леймоном сорок лет и знаю, что этот человек может свести с ума кого угодно. Он никогда не объясняет своих действий. Это чистая правда. Он говорит: я буду там-то и там-то. И что же — он действительно бывает именно там? Иногда, возможно. Он говорит: увидимся через два часа. И когда же он является? Хорошо, если через два дня. Разве Леймона волнует, что мне пришлось подняться с постели, проспав всего два часа? Нисколько не волнует. Или его беспокоит, что ты волнуешься по поводу его отсутствия? Уверяю тебя, что нет, друг мой. Такой уж он человек. Леймон всегда работает, он то здесь, то там, он может простоять двенадцать часов под дождем и сделать после этого очень ценный вывод типа: «Очень немногие на Милл Уолк носят малиновые носки. У него в голове играет совсем другая музыка».

— Я знаю, но... Андрес, однако, еще не закончил свою речь.

— И теперь мы едем в этот дом! У тебя что — есть ключ? Или ты думаешь, что он оставил дверь открытой? Не стоит даже думать о том, что ты сумеешь обвести вокруг пальца Леймона фон Хайлица.

— Я вовсе не пытаюсь перехитрить его, — возразил Том. — Я просто хочу его найти. А если вам так хочется обратно в постель, я пойду пешком.

— "Я пойду пешком", — передразнил его Андрес. — Ты думаешь точно так же, как он. Ты так беспокоился о Леймоне, что не спал всю ночь, а теперь хочешь, чтобы я отправился обратно в постель. Ну и что, по-твоему, произойдет, если я поеду домой? Жена спросит меня, нашел ли я Леймона. Я скажу: нет, потому что я хочу спать. А она скажет в ответ: ты будешь спать, когда найдешь Леймона. — Андрес покачал головой. — Не так просто быть другом такого человека. Как ты думаешь, кто нашел его, когда он истекал кровью на заднем дворе Армори-плейс? Кто доставил его в больницу? Или ты думаешь, что он добрался туда сам?

— Значит, вы тоже беспокоитесь о нем? — Том только сейчас понял это.

— Ты невнимательно слушаешь меня, — сказал Андрес. — Это мой крест — беспокоиться о Леймоне фон Хайлице. Так что давай приедем к нему домой, найдем его за приготовлением чая, и Леймон скажет что-нибудь вроде: «Конь твоего дедушки потерял правую переднюю подкову». И ты отправишься к себе в отель, размышляя над его фразой, а я отправлюсь спать, не думая о ней. Потому что я слишком хорошо знаю Леймона, чтобы думать обо всем, что он сказал.

Андрес свернул с Калле Берлинштрассе на Эджуотер-трейл. Мимо мелькали Ватерлоо-парейд, Балаклава-лейн, Омдурман-роуд. Дома становились все больше, улицы все шире. Виктория-террас, Стоунхендж-серкл, Эли-плейс, Салисбери-роуд. Том снова был среди мирных городских пейзажей своего детства, где на больших лужайках стрекотали кузнечики, а яркий солнечный свет падал на хибискусы и бугонвилии с яркими красными цветами. Все дети, живущие в этом районе, посещали школу Брукс-Лоувуд, а дорожная пробка случалась лишь в том случае, если один слуга наезжал на велосипеде на другого, и по мостовой разлеталось чисто выстиранное белье. Йоркминстер-плейс. Крыши некоторых домов были выложены терракотовой черепицей, стены других были мраморными — они как бы глотали солнечный свет, а третьи были построены из серого камня или дорогого белого дерева. Все дома были с широким крыльцом, массивными колоннами и верандами, напоминавшими поля. Широкие зеленые газоны орошались бьющей из фонтанчиков водой.

Свернув на Седьмую улицу, Андрес остановил машину у обочины. Затем, положив руку на спинку сиденья, он обернулся к Тому.

— А теперь я посижу здесь, как это всегда было с Леймоном, а ты сходи в дом. Хорошо? И ты увидишь то, что должен увидеть. А потом вернешься, расскажешь мне об этом, и мы решим, что делать дальше.

Том похлопал Андреса по руке и вылез из машины. С океана со стороны Истерн Шор-роуд до него доносились приятные запахи детства. Свернув на Эджуотер-трейл, Том пошел в сторону Истерн Шор-роуд. Том чувствовал спиной, что за ним наблюдают. В просветах между большими красивыми домами виднелся океан.

Возле его дома стоял экипаж доктора Милтона. По дорожке, ведущей от дома Лангенхаймов, двое мужчин несли обернутый холстом диван в сторону фургона с надписью: «Внутренние перевозки». Тома не покидало чувство, что за ним следят. Напротив, оно становилось все сильнее и сильнее. Он быстро прошел мимо дома Джейкобса и оказался на дорожке, ведущей к дверям фон Хайлица. Лужайка была выкошена совсем недавно — Том услышал со стороны Ан Дай Блумен едва различимое жужжание газонокосилки. На окнах, как всегда, висели толстые шторы, заслонявшие частную жизнь владельца дома от любопытных глаз соседских мальчишек. «С ним все в порядке, — подумал Том. — Мне не следует идти дальше». Вернувшись в отель «Сент Алвин», фон Хайлиц наверняка отчитает Тома за то, что он исчез, в то время как был очень нужен для наблюдения за малиновыми носками или потерянными лошадиными подковами с правой передней ноги. Взглянув через плечо на собственный дом, Том неохотно продолжал свой путь. В том месте, где бетонная дорожка сворачивала, огибая дом, и вела к заброшенному гаражу, Том обнаружил придавленный сигаретный окурок. Подойдя к дому сзади, Том заметил масляное пятно на середине между задней дверью и гаражом.

Он остановился. Конечно, на всех подъездах к старым гаражам были масляные пятна. Даже у людей, у которых никогда не было машины, на подъездах к гаражам бывают масляные пятна. Задняя дверь наверняка будет закрыта. Том позвонит несколько раз, а потом вернется к машине, чтобы успокоить Андреса. Обойдя блестящее масляное пятно, Том приблизился к двери.

Один из стеклянных квадратов, тот, что ближе к дверной ручке, был выбит, словно кто-то ударил по нему кулаком, чтобы потом просунуть руку и открыть дверь. Том положил руку на дверную ручку, слишком взволнованный, чтобы вспомнить, что собирался позвонить в звонок. Повернув ручку, он потянул дверь на себя.

— Эй? — произнес Том, но слова его прозвучали не громче шепота. Он оказался в гардеробной, где висели на латунных крючках пальто, которые Леймон носил, наверное, всю свою жизнь. Два или три пальто валялись на полу. Том прошел в кухню. На рабочем столике рядом с раковиной виднелось напоминавшее перышко, пятно крови. Из крана медленно капала вода — когда одна капля ударялась о дно раковины, другая как раз начинала расти на конце крана. На другом столике, под висячими полками стояла почти пустая бутылка рома.

— Нет, — произнес Том дрожащим голосом.

«За еще один спокойный день», — вспомнил он слова полицейских, распивавших в баре точно такой же ром.

Он вышел из кухни, борясь с подступавшей к горлу тошнотой. На полу в комнате были разбросаны бумаги и валялись перевернутые шкафчики для картотеки. Конский волос и лоскуты торчали из вспоротых диванов, на которых они когда-то сидели и разговаривали с мистером Тенью. Поверх всего этого валялись разодранные книги. Ничего не видя, Том шагнул в комнату.

— Леймон!!! — закричал он, и на этот раз голос его был громче трубы. — Леймон!!!

Том сделал еще шаг вперед, и нога его уперлась в толстую пачку бумаг, выпавшую из валявшейся на полу папки. Том наклонился, чтобы поднять бумаги, и из папки высыпались новые листы. Некоторые были помечены «Кливленд, 1940», другие — "Мотель «Кроссдкиз», «Бейкерзфилд». Листы были исписаны размашистым почерком, который Тому никогда не доводилось видеть раньше. Том хотел положить их на журнальный столик, на который они с фон Хайлицом клали когда-то ноги, но тут увидел, что столик расколот пополам, а на его кожаной поверхности, висящей лоскутами над сломанным деревом, отпечатались пыльные следы сапог. Он не мог пробраться через месиво, царящее в комнате, это был настоящий хаос. Том перешагнул через шкафчик, из которого были вывалены подшивки «Свидетеля», и случайно крутанул колесо валявшегося тут же велосипеда. Изуродованные картины валялись поверх газет и рваных книг, выкинутые из конвертов пластинки — поверх гор бумаги. Бродя среди всего этого хаоса, Том увидел вдруг открытую пустую папку, на которой было написано «Гленденнинг Апшоу 1938-39». Рядом с ней валялась другая, с надписью "Убийства «Голубой розы». Письменные столы были перевернуты, ящики из них вынуты и отброшены прочь, то здесь, то там валялись ножницы и бутылочки клея. Осколки зеленых абажуров ламп валялись поверх распоротых диванов. К тому же, от диванов исходил резкий запах свежей мочи. Под глобусом, стоявшим когда-то на одном из шкафчиков с картотекой, Том снова увидел слова «Голубая роза». Протянув руку, он взял конверт от пластинки Гленроя Брейкстоуна.

— О, Боже, — произнес он.

Со стены над лестницей на Тома смотрело красное пятно в форме руки. В ноздри ему ударил другой резкий неприятный запах, и, повернув голову, Том увидел на пустом участке ковра кучу человеческих испражнений. Рядом лежала небольшая кучка монет. Перебравшись через кучи бумаг и несколько шкафчиков, Том оказался у лестницы. Прямо под отпечатком руки он увидел на пороге несколько красных точек.

Быстро взбежав по лестнице, Том распахнул дверь спальни. В воздухе висел запах крови и пороха. С кровати стащили матрац, а потом вспороли и кровать и матрац чем-то острым.

Посреди комнаты Том увидел лужу крови, к которой стекались ручейки, вытекавшие из-под матраца со стороны гардероба. Ковер был весь в кровавых следах ног, красных кляксах и точках. На белой двери гардероба Том увидел еще один отпечаток окровавленной руки. Чувствуя, как парит вокруг него облако небывалой жестокости, Том двинулся по скользкому от крови полу к гардеробу. Когда Том открыл дверцы, прямо на руки ему выпал труп его отца.

Шок был слишком сильным, чтобы он мог закричать. Том осторожно вынул тело из гардероба и опустил его на пол. Затем он обнял отца и стал целовать его спутанные волосы. У него возникло вдруг ощущение, словно он вылез из собственного тела — какая-то часть его отделилась и теперь парила над комнатой и видела все вокруг — вспоротую кровать, кровавые следы ног, ведущие к гардеробу и от него, точки, оставленные чем-то круглым, что обмакнули в кровь его отца. Он видел как бы со стороны самого себя, трясущегося и плачущего над телом Леймона фон Хайлица.

— Это зонтик, это следы зонтика, — сказал он самому себе, но слова эти были такими же бессмысленными, как малиновые носки или потерянные конские подковы.

Прошло довольно много времени, потом Том услышал, что кто-то распахнул настежь заднюю дверь дома. Кто-то позвал его по имени, и имя вернуло душу Тома в его тело. Осторожно положив голову отца на ковер, он пятился и пятился назад, пока не уперся в кровать. На лестнице послышались шаги. Поджав под себя ноги, Том слушал, как шаги приближаются к двери. Как только в дверях появилась фигура мужчины, Том резко кинулся на него, свалил, подмял под себя и занес над ним кулак.

— Это я, — кричал извивающийся под ним Андрес. — Это я, Том.

Том всхлипывая, слез с Андреса.

— Он там, — пробормотал юноша, но Андрес уже вскочил на ноги и кинулся в спальню. Он опустился рядом с телом на колени, погладил мертвого старика по голове и закрыл ему глаза.

Том поднялся. Ноги плохо слушались его. Лицо фон Хайлица изменилось каким-то непостижимым образом, не имевшим ничего общего с растрепанными волосами или ставшими неожиданно гладкими щеками — просто теперь это было другое лицо, которое абсолютно ничего не выражало.

— Это очень тяжело, — сказал Андрес. — Тяжело для тебя и для меня. Но мы должны немедленно уйти отсюда. Они вернутся и найдут нас здесь, а потом пристрелят обоих и скажут, что это мы убили Леймона фон Хайлица. — Он встал и внимательно посмотрел на Тома. — Не знаю, куда ты собираешься идти, но тебе необходимо переодеться. Если ты выйдешь отсюда в таком виде, тебя арестуют через несколько секунд.

Том взглянул вниз и увидел на собственных коленях кровавые пятна.

Андрес взял из шкафа костюм с вешалкой и направился к двери.

— Чем здесь пахнет? — спросил вдруг его Том.

Озадаченный, Андрес принюхался к воздуху.

— Ты прекрасно знаешь, чем здесь пахнет. Ты что — рехнулся?

— Вовсе я не рехнулся. Скажи мне, какой запах ты чувствуешь.

— Ты такой же, как он, — Андрес посмотрел на лежащее на полу тело. — Я чувствую тот же запах, что и ты. Этот запах чувствует любой, находясь рядом с человеком, которого застрелили.

— А больше ты ничего не чувствуешь?

На лице Андреса отразились тревога и отчаяние.

— А что я должен чувствовать?

— Сигары, — произнес Том.

— Многие копы курят сигары, — Андрес взял Тома за руку и повел по коридору к лестнице.

— Сними ботинки, — сказал Андрес, когда они вошли в кухню. Он снял с вешалки пиджак и перекинул через руку брюки.

— Прямо здесь?

— Снимай ботинки, — повторил Андрес. — Ты слишком здоровый, чтобы переодеваться в машине.

Том развязал шнурки и снял ботинки. Он передал испачканный в крови пиджак, жилет и брюки Андресу, Андрес смял их и взял под мышку. Затем он профессиональным движением портного протянул Тому брюки, но тут же отдернул руку.

— Погоди, сначала вымой руки.

Том покорно подошел к раковине и только сейчас заметил, что руки его испачканы кровью. Он поглядел на Андреса и увидел у него на рубашке несколько красных пятен.

— Ну давай же, — поторопил его Андрес. Том начал медленно смывать с ладоней кровь.

Когда он надел чистые брюки и завязал ботинки, Андрес протянул ему ремень и стал внимательно смотреть, как Том пытается застегнуть его на нужную дырочку. Снова жилет, снова пиджак.

— Твоя карточка, — сказал Том. Андрес хлопнул себя ладонью по лбу и стал шарить в карманах испачканного кровью пиджака, пока не нашел то, что искал. Он положил карточку в карман рубашки, но потом достал ее и протянул Тому.

Они прошли за гаражом и вышли на задний двор большого белого дома, третьего по счету от дома Спенсов. Котла-то, в то время, которое ушло теперь безвозвратно и казалось прошлой жизнью, в доме этом жила семья по фамилии Харбиндер. Теперь дом был пуст, как и дом Харбиндеров на Игл-лейк, а сами они увезли в Европу свою двадцатилетнюю дочь, чтобы девушка забыла механика, за которого в порыве страсти неосторожно вышла замуж.

— Если бы я знал, что делать дальше, то обязательно сказал бы тебе, — произнес Андрес.

— Я должен поговорить с одним полицейским, — сказал Том.

— С полицейским! Но ведь то, что мы видели, сделала полиция.

— Только не этот человек, — твердо сказал Том.

66

В самом конце Калле Хоффманн находилась залитая бетоном площадь под названием Армори-плейс. Здесь стояли скамейки, росли ряды пальм, а между двумя рядами каменных ступеней, ведущих к входу в полицейское управление и суд Милл Уолк, были посажены бугонвилии. Оба здания, представлявшие собой большие белые кубы, выделялись на фоне ярко-синего неба. На другой стороне Армори-плейс находились казначейство, здание парламента, старая резиденция губернатора и правительственная типография. От Армори-плейс расходились в разные стороны узкие улочки с изобилием ресторанов, кафе, баров, аптек, адвокатских контор, магазинчиков, торгующих канцелярскими принадлежностями и лавок букинистов. Именно на одну из таких улиц под названием Аллея сахарного тростника Андрес с неохотой согласился отвезти Тома.

— Ты хоть понимаешь, что ты делаешь? — спросил Том.

— Нет, — честно признался Том. — Но Леймон собирался встретиться с человеком, пока его не перехватили другие полицейские. Я не знаю, кому еще я могу доверять.

— Может быть, ты не можешь доверять и ему тоже, — сказал Андрес.

Том вспомнил, что Хобарт Эллингтон рассказал ему, как Натчез ждал целый час в задней комнате его магазина и сказал:

— Но ведь должен же я с чего-то начинать.

Андрес сказал, что подождет его за углом, Том зашел в маленькую греческую кофейню, заказал чашечку кофе и отнес ее в кабинку у стены. Сев за стол, он пригубил обжигающий напиток. На мгновение к нему вернулись боль и отчаяние — он позволил себе вспомнить о смерти Леймона фон Хайлица, — и Том наклонился над чашкой кофе, чтобы спрятать слезы.

«Я — любитель преступлений». Конечно, это звучит немного абсурдно.

Смахнув слезы, Том направился к телефону-автомату в задней части кафе. Рядом с телефоном висел на потрепанном шнуре справочник абонентов Милл Уолк с фотографией Армори-плейс на обложке. Фотография была сделана так, что создавалось впечатление, будто снимали маленький красивый уголок тропического городка — белые строения и пальмы на фоне ярко-голубого неба. Том набрал номер полицейского управления, напечатанный на развороте справочника.

Потребовалось довольно много времени, чтобы ему позвали наконец Дэвида Натчеза, а когда тот взял трубку, голос его звучал сухо и недружелюбно.

— Детектив Натчез слушает. Что вам надо?

— Я хочу поговорить с вами. Я в маленькой греческой кофейне как раз за Армори-плейс.

— Вы хотите поговорить со мной. А нельзя ли немного уточнить тему нашей беседы.

— Вчера вечером вы должны были встретиться с Леймоном фон Хайлицом в задней комнате магазина, находящегося напротив отеля «Сент Алвин». Я хотел поговорить о том, что он собирался вам рассказать.

— Но он так и не пришел, — сказал Натчез. — И, честно говоря, ваш звонок вызывает у меня большие подозрения.

— Фон Хайлиц мертв, — сказал Том. — Двое полицейских, должно быть, схватили его, как только он вышел из отеля. Его доставили в его собственный дом и там убили. Потом полицейские перевернули дом. Вас интересуют такие вещи, детектив Натчез? Надеюсь, что да, потому что больше мне не с кем об этом поговорить.

— Кто вы такой?

— Я — человек, который написал капитану Бишопу о Хасслгарде.

Последовала долгая пауза.

— Думаю, что я просто обязан хотя бы посмотреть на вас, — сказал наконец Натчез.

— Я сижу в маленькой...

— Я знаю это место, — перебил его Натчез и повесил трубку.

Том вернулся в свою кабинку и сел лицом к двери. Что-то должно было случиться сейчас, и для него почти не имело значения, что именно случится. Один человек войдет в эту дверь или целая дюжина. Человек, который выслушает его, или люди, которые схватят его и убьют. Вот будет интересно, когда они обнаружат, что он уже мертв, но вряд ли это заинтересует их надолго. На следующий день они будут сидеть в другом баре, попивая свой любимый ром и разговаривая о замечательных, спокойных дежурствах. Вся жизнь Тома до этого момента словно закрылась перед ним, отделилась и уплыла куда-то сама по себе, подобно тому, как сознание покинуло его тело в залитой кровью спальне его отца. И сейчас от Тома осталась лишь та часть, которая склонялась несколько часов назад над телом Леймона фон Хайлица. А теперь он должен был доделать работу мистера Тени. Том глотнул остывшего кофе и стал ждать, что же произойдет дальше.

Примерно через шесть минут — ровно столько времени, сколько требовалось человеку, чтобы повесить трубку, спуститься с последнего этажа здания полицейского управления, потом по широким ступеням на Армори-плейс, пройти по узким улочкам с названиями времен колониального Милл Уолк — острова, который больше не существовал, на Аллею сахарного тростника, — мимо окна кофейни к двери прошел коренастый мужчина в темно-синем костюме.

Он сразу заметил Тома, и по его цепкому взгляду Том понял, что Натчез мгновенно оценил обстановку, вобрал в себя все, что видел вокруг: небритого грека, продававшего кофе, огромный кусок свинины, вращающийся на вертеле гриля, выставленного в окне, телефон, двери в туалет, увеличенные черно-белые фотографии с видами Пороса, висевшие над кабинками, старушку с ребенком, сидевшую у стойки в передней части кафе, — в общем, все то, что Том просто не замечал до этой секунды. А сейчас внимание его вдруг сфокусировалось на всех этих деталях, и Том понял, что только внимание, повышенное внимание поможет ему остаться в живых.

Он шел мимо ряда кабинок, мускулистый мужчина, которого Том видел до этого мельком всего один раз. Самый обычный мужчина с короткими темными волосами и крупными чертами лица. И все же от него исходила какая-то энергия, полностью отрицавшая любую неопределенность и не признававшая многочисленных оттенков серого цвета. Зияющая пропасть отделяла этого человека от таких людей, как Леймон фон Хайлиц: Том понял, что хорошим детективом можно быть двумя способами, и такие люди, как Дэвид Натчез, всегда будут считать людей типа фон Хайлица слишком испорченными, пристрастными и театральными, чтобы принимать их всерьез.

Натчез жестом попросил, чтобы ему сделали чашку кофе и, скользнув в кабинку, уселся напротив Тома. За следующие полторы минуты он почти полностью разрушил теорию, выстроенную только что Томом.

— Вы уверены, что фон Хайлиц мертв? — быстро спросил Натчез.

— Я только что видел его труп. Кстати, меня зовут Том Пасмор.

— Я знаю это, — Натчез улыбнулся. — Вы были в больнице в тот день, когда умер Майкл Менденхолл. И у вас был очень интересный разговор с доктором Милтоном и капитаном Бишопом.

— А я и не думал, что вы заметили меня тогда.

— Не знаю, почему вы так решили — ведь вы сразу заметили, что я замечаю все вокруг, когда я подходил к кофейне. — Грек принес Натчезу кофе, и тот потянулся к чашке, не сводя глаз с лица Тома. — Вообще-то на острове преобладает мнение, что вы умерли от отравления угарным газом в больнице на севере. Насколько я понимаю, на самом деле вы вернулись сюда с фон Хайлицом. — Натчез глотнул кофе. — Несмотря на все, что случилось, я завидую твоим отношениям с этим человеком. Я ничего не знал о Леймон фон Хайлице, пока капитан Бишоп не послал меня к нему в дом, чтобы принести машинку, на которой предположительно напечатали письмо, касавшееся Хасслгарда. Но, познакомившись с мистером Тенью, я постарался разузнать о нем побольше. Он был великим человеком — я не из тех, кто привык произносить громкие слова всуе. Я очень уважаю его. Тот человек был настоящим, природным гением своего дела. Жаль, что мне так и не представилась возможность познакомиться с ним поближе.

На Тома снова накатила волна эмоций, и он отвернулся, чтобы скрыть набежавшие на глаза слезы. У него, как у ребенка, дрожал подбородок. Твердая рука Натчеза сжала его запястье.

— Послушай, Том, многое из того, что происходит на этом острове, просто невыносимо для меня. Но когда негодяи Фултона Бишопа убивают величайшего детектива нашего столетия за пять минут до того, как он должен был встретиться со мной, я считаю это личным оскорблением. Мы будем сидеть с тобой тут, пока ты не расскажешь все, что знаешь. Теперь я никогда уже не смогу поработать с Леймоном фон Хайлицом, и ты тоже, но мне кажется, мы можем быть очень полезны друг другу. — Натчез отпустил запястье Тома. — Расскажи мне о письме, которое ты написал.

— Мне придется начать с того дня, когда Уэнделл Хазек появился пьяный перед нашим домом с целым мешком камней, — сказал Том.

Натчез поставил локти на стол и, подперев руками подбородок, приготовился слушать.

* * *

Спустя полчаса Том закончил свой рассказ словами:

— На полу спальни, где я нашел его, я заметил ровные круглые пятнышки. Они остались в тех местах, где зонтик моего дедушки попадал в пятна крови фон Хайлица. И еще я почувствовал запах сигар. И я подумал, что он стоял там и наблюдал, как убивали Леймона, запихивали его тело в гардероб. Я чуть не сошел с ума, вспоминая, как разозлился на Леймона только за то, что он открыл мне глаза на горькую правду. В общем, после того как Андрес увел меня оттуда, заставил переодеться в чистый костюм, единственное, что я смог придумать, это позвонить вам.

— Так значит, ты действительно сделал это все, — произнес Натчез. — Черт меня побери!

— Нет, я просто был рядом с ним, — сказал Том. — Я не решался даже допустить мысль, что мой дедушка мог убить Джанин Тилман и Антона Гетца.

— И все же ты узнал это. И ты вычислил, кто убил Мариту Хасслгард. И это была твоя идея — написать письма, которые вспугнули Глена Апшоу...

— До такой степени, что он убил моего отца.

— Апшоу убил бы и тебя, если бы ты пошел с фон Хайлицом. К тому же, судя по твоим словам, у фон Хайлица возникла та же самая идея.

«Но он никогда бы не узнал о записках, если бы я не рассказал ему», — подумал Том, и в мозгу его снова всплыли имена всех людей, которые остались бы живы, если бы он спокойно доехал до квартиры Денниса Хэндли, чтобы посмотреть рукопись «потерь при Пойнтоне». Фоксвелл Эдвардс, Фридрих Хасслгард, Майкл Менденхолл и Роман Клинк, Барбара Дин, Леймон фон Хайлиц.

— Единственная ошибка, которую ты совершил, — сказал Натчез, — состояла в том, что ты адресовал письмо не тому полицейскому. А сейчас мы отправимся в Клуб основателей и сообщим Гленденнингу Апшоу кое-какие неприятные новости. — Он встал и положил на стол три доллара.

Том тоже встал и увидел за окном фигуру человека, тревожно наблюдающего за ним.

— Твой друг Андрес? — спросил Натчез.

Том кивнул.

— Настоящий сторожевой пес, правда? — Натчез вышел из кафе.

Увидев его, Андрес попятился, тревожно глядя на Тома.

— Погодите, — сказал Натчез.

— Все в порядке, Андрес, — успокоил его Том. Но Андрес сделал еще шаг назад. — Это человек, с которым хотел поговорить Леймон фон Хайлиц. Сейчас мы с ним поедем к моему дедушке. Поезжай домой — я позвоню тебе, когда все будет закончено.

Повернувшись, Андрес пошел за угол, где оставил машину, продолжая, однако, бросать назад полные тревоги взгляды.

Том и Натчез прошли узкими улочками к задней части здания управления полиции. Детектив велел Тому ждать его на площади — Натчез подъедет за ним на машине — и направился в сторону гаража. Том прошел мимо типографии в другой конец площади, чувствуя, как выделяется среди окружающих в костюме отца. Полицейские в синей форме сидели, подставив физиономии солнцу, на скамейках под пальмами. Том услышал звон церковных колоколов, и только сейчас понял, что сегодня воскресенье.

* * *

— Я никак не могу понять одну вещь, — сказал Натчез, останавливая машину перед помещением для охраны на въезде в Клуб основателей. — Как связались друг с другом твой дедушка и Фултон Бишоп. Ведь Фултон Бишоп был самым обычном молодым полицейским с западной части острова. Не думаю, чтобы он когда-либо проявлял неординарные способности, но кто-то всегда следил за его карьерой, добивался, чтобы его постоянно повышали по службе и сразу же забирали у него дела, с которыми он явно не мог справиться. — Спешащий к ним охранник презрительно разглядывал видавший виды черный «студебеккер», который взял в гараже полицейского управления Натчез. — Взять хотя бы это дело с убийствами «Голубой розы». Бишоп запутался в этом деле так, что дальше некуда. Но вместо того, чтобы послать его, отстранив от дела, на маленький тихий участок вроде Элм-гроув, его снова повысили в звании и перевели в управление, а Дэмрок...

Охранник обошел машину и склонился к окну со стороны Натчеза.

— Вы приехали по делу, сэр? — спросил он. Натчез расстегнул портмоне и, вынув оттуда полицейский значок, сунул его прямо под нос охраннику.

— Отойдите от машины или я проеду прямо по вашим ногам, — сказал он.

Охранник быстро убрал с окна руки и испуганно попятился назад.

— Да, сэр, — пробормотал он. Натчез въехал во владения клуба.

— А Дэмрок, — продолжил он прерванный разговор, — увяз в этом деле по уши, и это постепенно свело его с ума. Я не очень хорошо знаком с этим местом. Куда ехать дальше?

— Направо, — сказал Том. — Так значит, вы не верите в то, что убийства «Голубой розы» совершил Дэмрок?

— Сам Дэмрок наверняка считал, что это он их совершил. А почему фон Хайлиц никогда не работал над этим делом?

— Убийства «Голубой розы» интересовали его, это все, что я знаю. Леймон сказал мне, что в те годы он был все время занят расследованием разных других дел, а когда освободился и смог заняться этими убийствами, дело уже считалось раскрытым... А теперь поезжайте вон туда.

Натчез свернул с Сьюзан Ленглен-лейн на Бобби Джоунс-трейл и сказал:

— Господи, кто только давал названия этим улицам? Джо Раддлер?

Том показал пальцем на дом деда, и Натчез остановил машину.

Я, конечно, тоже люблю спорт, — продолжал Натчез. — Но этот парень своими воплями оскорбляет вкус общественности.

Они вышли из машины.

— Что вы собираетесь ему сказать? — спросил Том.

— Соображу по ходу дела.

Натчез быстро взбежал по ступенькам. Они прошли по террасе и зашли через арку во внутренний дворик бунгало. Натчез нажал на кнопку звонка.

— У него есть слуги?

— Мистер и миссис Кингзли. Им обоим за восемьдесят.

Натчез снова позвонил, но прошло еще несколько минут, прежде чем они услышали за дверью шарканье Кингзли.

Натчез не снимал палец со звонка, пока дверь не открылас,ь и в проеме не появилась костлявая фигура дворецкого.

— Извините, сэр, но мистера Апшоу нет... — Кингзли увидел Тома, стоящего за спиной Натчеза, и его и без того бледное лицо стало белее бумаги. Лицо его напоминало череп.

— Здравствуйте, Кингзли, — произнес Том.

Старик попятился от двери, жадно ловя ртом воздух. Натчез мягко надавил на дверь. Если бы он нажал сильнее, Кингзли вряд ли удержался бы на ногах.

— Маета Том, — пробормотал дворецкий. — А мы думали... — Он остановился, чтобы перевести дыхание. На Кингзли не было ливреи, рукава рубашки были закатаны.

— Я знаю, — сказал Том. — Газета допустила ошибку. Где мой дедушка?

Натчез вошел в прихожую и быстро прошел в коридор, ведущий к гостиной и кабинету, а дальше — к столовой и задней веранде. Натчез свернул в кабинет. Кингзли испуганно посмотрел ему вслед.

— Мистера Апшоу нет, маета Том, — сказал он. — Он спешно уехал куда-то около часа назад и оставил распоряжение упаковать его вещи. Он сказал, что проведет остаток лета в «Спокойствии», — Кингзли присел на стоявшую рядом маленькую деревянную скамеечку.

— А он не сказал, куда поехал?

— Мистер Апшоу сказал, что я не должен разговаривать с репортерами и не должен никого пускать в дом — но мы, конечно же, не знали, что вы... — Кингзли, как завороженный, смотрел на Тома. — Мне так стыдно вспоминать тот день, когда вы звонили сюда с Игл-лейк. После этого ваш дедушка был так подавлен. Мы все ждали сообщения о ваших похоронах, поэтому, когда сегодня раздался этот звонок...

Натчез быстро вышел в коридор и сердито посмотрел на дворецкого. За ним шла испуганная миссис Кингзли.

— Его нет, — сказал он, затем спросил, обращаясь к Кингзли. — Что еще за звонок?

— Звонили из полиции Игл-лейк, — сказала миссис Кингзли. — Мой муж как раз упаковывал вещи в спальне мистера Апшоу, и трубку взяла я.

— Звонил мистер Трухарт? — спросил Том.

— Нет, не думаю, что его звали так, маета Том. У него была какая-то немного странная фамилия.

— Спайчалла, — почти что простонал Том.

— Да, точно. Когда мистер Апшоу повесил трубку, он велел мне позвонить в агентство и заказать ему билет до Венесуэлы на ближайший рейс. Я попыталась заказать билет на сегодня, но по воскресеньям международных рейсов нет. Тогда мистер Апшоу сказал, что сделает это сам.

— Наверное, заговорил Нэппи, — сказал Том. — Или они арестовали человека, который поджег дом, а Джерри раскололся и назвал имя моего дедушки.

— Твой дедушка всегда был замечательным человеком, — сказала миссис Кингзли. — Ты должен об этом помнить.

— Кто такой Спайчалла?

— Заместитель начальника полиции Игл-лейк. Идиот, каких мало.

— Так он позвонил сюда? — пророкотал вдруг Натчез. — Скорее за мной. — И он почти бегом кинулся к кабинету.

Когда Том вошел, Натчез был уже возле стола и держал в руке телефонную трубку, требуя, чтобы его соединили с шефом полиции городка Игл-лейк, штат Висконсин. Другой рукой он открывал по очереди все ящики письменного стола.

— Где у него сейф? — спросил Натчез, обернувшись к Тому. Том подошел к стене у окна и начал ощупывать панели.

— Дайте мне шефа Трухарта, — произнес Натчез. — Шеф, с вами говорит детектив Натчез из полиции Милл Уолк. Я нахожусь вместе с Томом Пасмором в доме Гленденнинга Апшоу. Апшоу спешно уехал, переговорив с одним из ваших людей, который сам позвонил ему сюда. Что там у вас, черт подери, происходит?

Одна из панелей поддалась под руками Тома. Он водил по краю ее пальцем, пока не нащупал небольшое отверстие. Том потянул на себя, и в стене открылась квадратная дверца. За ней, чуть глубже, была другая, запиравшаяся на самый обычный крючок. Том снял его и отпер вторую дверь. Внутри было абсолютно пусто.

— Ваш друг мертв, — сообщил в телефонную трубку Натчез. — Том нашел его труп сегодня утром.

Том подошел к дивану, стоявшему ближе к веранде, и устало опустился на него.

— Спайчалла подумал, что?.. Но если вы ждали этого звонка из Маринетт, то почему вас не было на месте?

— Он подрабатывал пилотом, — сказал Том.

— Ах, подрабатывал пилотом! — Зарычал в телефон Натчез. Помолчав минуту, он сказал. — Да, я обвиняю вас... Что ж, я очень рад, что вы и сами вините себя, но нам от этого не легче, шеф Трухарт. Хорошо, постарайтесь исправить то, что сможете, а я еще позвоню вам.

Натчез швырнул трубку на рычаг. Лицо его было багровым.

— За вчерашний день твой дедушка дважды звонил в полицию Игл-лейк и справлялся о том, как идет расследование причин пожара. А сегодня, когда этот идиот Спайчалла получил информацию о том, что в Маринетт полиция арестовала парня, который поджег дом, он решил выслужиться и первым сообщить эту новость Глену Апшоу, — Натчез развернулся на вращающемся кресле. — А теперь, пожалуйста, скажи мне, что все бумаги еще там.

— В сейфе пусто, — разочаровал его Том.

Натчез внимательно посмотрел на молодого человека.

— Ты хоть понимаешь, как ужасно все складывается? — спросил он.

— Думаю, что да, — кивнул Том.

Натчез открыл рот, словно желая что-то сказать, но тут же снова закрыл его.

— Глен Апшоу по-прежнему думает, что я мертв, не так ли? — уточнил Том.

— Но это ничего нам не даст, если ему удастся сесть в самолет.

— Ему нужно какое-то место, чтобы переждать. И спрятать компрометирующие его документы.

Миссис Кингзли попыталась войти в комнату.

— Уйдите отсюда, — резко сказал ей Натчез.

Но женщина не обратила на него никакого внимания.

— Ты должен защищать своего дедушку, — сказала она Тому. — Не помогай этому человеку. Ты делаешь это только потому, что ты слабак — он всегда так говорил. — Том удивленно поднял глаза и увидел, что старуху охватила настоящая ярость. — Он собирался послать тебя в колледж и помочь тебе сделать карьеру, а чем платишь ему ты? Пришел в его дом с полицейским, изменившим своему долгу. Твой дедушка — великий человек, а ты помогаешь врагам разрушить его жизнь.

Кингзли, появившись на пороге, попытался заставить жену замолчать.

— Тебе должно быть стыдно жить на этом свете, — не унималась старуха. — Я слышала, как ты защищал эту медсестру, спорил с доктором Милтоном, когда вы с матерью приезжали сюда на ленч.

— Вы знаете, куда он поехал? — спросил Том.

— Нет, — ответил за жену Кингзли.

— Ведь ты вырос на Истерн Шор-роуд, — продолжала миссис Кингзли. — И ты должен был... — Она отвернулась от Тома и стала сверлить Натчеза глазами, полными презрения и ненависти.

— Истерн Шор-роуд, — повторил Том. — Понимаю. Так вы считаете, что я должен был вести себя по-другому. И как же я должен вести себя, миссис Кингзли?

— Я не знаю, куда отправился мистер Апшоу, — быстро сказала старуха. — Но вы никогда его не найдете.

— А вот тут вы ошибаетесь, — произнес Том. Внутри его зазвучали вдруг голоса Барбары Дин и Нэнси Ветивер, и Том почувствовал себя настолько спокойным и уверенным, что смог даже улыбнуться миссис Кингзли.

Старуха быстро повернулась и, протиснувшись мимо мужа, выбежала в коридор. Все трое слышали, как она пробежала по коридору, а затем за ней захлопнулась дверь спальни.

— Он никогда не говорил нам, куда отправляется, — сказал Кингзли. — А моя жена просто очень расстроена. Она боится того, что может произойти дальше. Маета Том, она вовсе не имела в виду... — Дворецкий покачал головой.

— Я знаю, что он ничего не сказал вам, — произнес Том. — Но я также знаю, куда он поехал, — Натчез вскочил из-за стола, Том тоже встал. — Можете больше не собирать его вещи, Кингзли.

Старик уныло поплелся по коридору, Том и Натчез следовали за ним.

— Мы выйдем сами, — сказал Том.

Кингзли повернулся и пошел в другую сторону, словно тут же забыв об их существовании.

Пройдя по длинному коридору, Том и Натчез вышли наружу, на залитый жарким солнцем внутренний дворик.

— Ну хорошо, — сказал Натчез. — И куда же делся этот старый негодяй?

— На Истерн Шор-роуд, — произнес Том.

Они быстро пошли к машине. Обходя машину, Натчез вопросительно посмотрел на Тома. Тот загадочно улыбнулся, залезая внутрь раскалившейся на солнце машины. Натчез сел за руль.

— Только это совсем другая Истерн Шор-роуд, — сказал Том.

67

— Его сестра? — переспросил Натчез. — А я и не знал, что у него есть сестра.

Они проехали мимо отеля «Сент Алвин», ломбарда и кафе «Домашние закуски».

— Причиной того, что мой дед руководил карьерой Фултона Бишопа, была Кармен Бишоп. Барбара Дин рассказала мне о ней однажды, когда я обедал у нее дома. Когда-то, когда только открыли больницу Шейди-Маунт, Кармен была помощницей медсестры. Ей было тогда лет семнадцать-восемнадцать, и мой дедушка иногда появлялся с ней на людях. Так же он вел себя и с Барбарой Дин. Обе девушки были очень хорошенькие, но больше между ними не было ничего общего.

— Но ведь твоему деду было тогда за тридцать — скорее даже под сорок — и он заводил романы с семнадцатилетними?

— Нет, дело не в этом. Он не заводил с ними романы. Просто любил появляться с девушками на публике. Хотел, чтобы их видели вместе. Не думаю, чтобы его вообще интересовали романы. Он использовал этих девушек другим способом.

— И каким же? — на лице Натчеза отразились одновременно интерес и скептицизм, словно он задавал этот вопрос только лишь чтобы посмотреть, какой ответ придумает на него Том, а вообще-то речь идет об истории, которой он интересуется лишь из чистого любопытства. Ведь дело не только в сестре Фултона Бишопа, ясно говорил его взгляд. Том и сам знал, что дело не только в этом. Все упиралось в те факты, которые обнаружил когда-то Баз Лейнг, читая истории болезни пациентов Бони Милтона.

— Он появлялся с ними на людях, чтобы выглядеть нормальным, — сказал Том, вспоминая монотонные крики, которыми оглашала по ночам дом Глория Пасмор. — Не просто нормальным, а даже добрым. Он делал для этих девушек много хорошего, а они способствовали тому, что у него была репутация мужчины. В то время он проводил в больнице много времени, и вокруг всегда было много молоденьких девушек. А встретившись с Кармен Бишоп, он нашел себе превосходную пару. Барбара Дин сказала, что в конце концов мой дедушка научился уважать Кармен. Она делала то, что он хотел, в больнице, появлялась с ним на людях, а взамен Глен обеспечивал карьеру ее брату.

— "Она делала то, что он хотел, в больнице", — повторил Натчез. — Это означает именно то, о чем я подумал?

— Репутация Барбары Дин была разрушена, когда ее обвинили в том, что она стала причиной смерти офицера полиции, тяжело раненного в перестрелке.

— В Шейди-Маунт, — задумчиво произнес Натчез. — Где всем заправляет Бонавентуре Милтон.

— Не думаю, что они построили больницу специально, дабы избавляться от неугодных, но раз уж она существовала...

— ...и считалась лучшей больницей на острове...

— ...человек вроде Кармен Бишоп был им просто необходим, — продолжил за Натчеза Том. — Держу пари, что Баз Лейнг не умер после нападения убийцы только лишь потому, что его отвезли в Сент-Мэри Нивз.

— А мне показалось, что ты только что говорил, будто у Леймона фон Хайлица никогда не было времени заняться расследованием убийств «Голубой розы».

— Действительно не было... просто я размышляю сейчас над тем, что рассказал мне сегодня утром доктор Лейнг.

Они проехали между консервной фабрикой и нефтеперерабатывающим заводом и спустились к Уизел Холлоу.

— Вы видели когда-нибудь третий ярус? — спросил Том.

Натчез покачал головой, не глядя на Тома. Он не мог отвести глаз от унылых кварталов, где люди жили в домах, стенами которых были старые одеяла, натянутые на деревянные столбы. По взгляду Натчеза Том сразу понял, что он вообще никогда не бывал в «Райских кущах».

Они миновали перекресток, и Том увидел знакомую заваленную мусором улочку, в конце которой виднелся обгорелый остов спортивной машины. Сверху на нее был наброшен старый холст, а в окно виднелся втащенный внутрь стул. Кто-то успел превратить «корвет» Фридриха Хасслгарда в однокомнатную квартиру. Машина ехала вверх по холму.

Номера улиц начинались теперь уже не на двадцать, а на тридцать. Они миновали церковь, рядом с которой стояло множество велосипедов, свернули на Тридцать пятую улицу, проехали мимо зоопарка, мимо площадки для игры в крикет в южном конце парка, мимо кипарисов со спутанными ветвями, а затем, спустившись с холма вниз, въехали в «Рай Максвелла».

Дома загораживали солнце. «Старая одежда дешево. Продаем и покупаем человеческие волосы». Где-то за этими покосившимися лачугами находилось болото, превращенное в свалку, а в золоченой раме на стене комнаты Хэтти Баскомб висел мистер Рембрандт. Том указал на почти невидимую дорожку, уходящую под арку, и сказал:

— Нам сюда.

Натчез вел машину мимо облупленных стен домов и окон, завешанных грязными сетями, пока они не оказались на дне мощеного колодца, куда выходили со всех сторон окованные железом двери.

— А что будет с машиной? — спросил Натчез.

— Перси позаботится о ней, — сказал Том.

Одна из дверей открылась, и на пороге появился бородач в кожаном переднике, пристально вглядывающийся в грязную полутьму.

68

Том первым вошел под арку, ведущую на Первый ярус, Дэвид Натчез следовал за ним.

— Я приходил сюда, чтобы повидать медсестру Нэнси Ветивер, которую уволили из больницы, потому что она ухаживала за Майком Менденхоллом слишком хорошо, чтобы это могло понравиться доктору Милтону, — сказал Том. — Они боялись того, что может рассказать Менденхолл. И он действительно рассказал очень многое. Именно от Нэнси я впервые услышал ваше имя.

— Иди помедленнее, — попросил Натчез.

Они шли мимо баров и обшарпанных домов Первого яруса. В воздухе стоял запах канализации, из проходов, уводящих глубже в дебри «Рая Максвелла», слышались приглушенные голоса. Впереди то вспыхивал, то гас знак, приглашавший посетить бар «У Фредо».

— Фултон Бишоп и его сестра выросли на Третьем ярусе, — сказал Том. — Мой дедушка построил этот район. Это был его первый крупный проект. Он как никто другой знает, что здесь можно прекрасно спрятаться.

— А ты помнишь, как подняться на Второй ярус? — спросил Натчез. Оказавшись в центре мощеной площадки, он увидел внизу табличку с именами Гленденнинга Апшоу и Максвелла Редвинга.

— Надеюсь, что да, — ответил Том, рассеянно оглядываясь. С полдюжины кривых улочек вели от площади к едва видимым в темноте улицам пошире. На веревках, натянутых между домами, висело одинаковое белье, одинаковые мужчины в лохмотьях передавали друг другу, стоя на крыльце, бутылку с выпивкой. Над кучей грязи недалеко от таблички вились мухи. Том свернул в узкий кирпичный проход, начинавшийся под нависавшей сверху деревянной мансардой, и шел вперед до тех пор, пока не увидел на вставшей перед ним кирпичной стене надпись «Эджуотер-трейл».

— Вот здесь.

Они шли по мощеной улочке между черными деревянными стенами, которые Том очень хорошо запомнил в прошлый раз. Какая-то женщина, увидев их, прижалась к стене, мимо пробежал плачущий ребенок. Запах экскрементов становился все сильнее. Том показал пальцем на длинную лестницу, начинавшуюся по другую сторону ручья, текущего посреди улицы. Перепрыгнув через ручей, они подбежали к лестнице и стали подниматься по ступеням. Натчез следовал за Томом сквозь гулкую темноту, пока они не оказались на вершине лестницы. Дальше начиналась другая, ведущая вниз, обратно на Первый ярус.

На всех стоящих вокруг домах были деревянные балконы, а на каждом углу — небольшие лестницы, ведущие вниз, к аркадам узких запутанных улиц.

— Когда я был здесь, — тихо сказал Том. Атмосфера, царящая в этом месте почему-то побуждала его говорить шепотом. — Я видел Фултона Бишопа. Он спустился по ступеньками и пошел через площадь вон к тому углу.

Натчез и Том спустились по ступеням и пошли через площадь. Время от времени от стен отделялись фигуры мужчин, наблюдающих за их передвижениями. Том остановился ненадолго на углу дома, где прошло детство Нэнси Ветивер, затем двинулся дальше.

Они дошли до узкого бетонного мостика через грязный ручей. Слева начиналась лестница, ведущая вниз, к нескольким покосившимся строениям из кирпича. Огромная черная крыса, выскочив из дыры в бетоне, исчезла в проеме между двумя зданиями. Справа от моста бетонная площадка переходила в улицу, петляющую меж деревянных домов. Том слышал сзади шаги Натчеза. Он свернул направо.

Дома стояли все теснее и теснее друг к другу. Дойдя до того места, где улица делилась на две части, Том выбрал левый проход, потому что правый вел вниз, в тупик, где виднелись пустой двор и какие-то мрачные дома.

Пройдя мимо заколоченного магазина, они оказались в жилом квартале. Женщины высовывались из окон и смотрели, как они спускаются вниз. У Тома было такой чувство, что они ходят кругами под Вторым ярусом, и только видя иногда над головой голубое небо, он понимал, что они постепенно продвигаются по склону холма вниз, к старому туземному кварталу.

Неожиданно улица расширилась, а бетон под ногами уступил место кирпичу. У стены покосившегося здания стояла сломанная тележка. Двое мужчин, разговаривавших рядом, при их приближении предпочли скрыться за дверью.

— Они все ведут себя так, когда видят полицейского, — сказал Натчез. — А вот это, должно быть, Третий ярус.

Третий ярус представлял собой как бы комбинацию Первого и Второго — деревянные переходы и навесные лестницы лепились к стенам четырехэтажных домов. На улицах валялись солома и осколки бутылок. Над всем ярусом висела куполообразная деревянная крыша, от которой внутри было еще темнее. Из бара на первом этаже одного из домов доносились приглушенные звуки рок-н-рола. Шаги, следующие за ними по бетонному покрытию, замедлились, затем затихли вовсе. Натчез отскочил в один из проходов, и, прижавшись к стене здания, вынул длинноствольный пистолет и выглянул из-за угла здания. Затем, покачав головой, он засунул пистолет обратно в кобуру.

— Хочу заметить, — спокойно произнес он. — Что мы сэкономили бы кучу времени и нервов, если бы подъехали к этому месту с другой стороны.

— Почему? — удивился Том.

— Потому что сейчас мы как раз находимся на другой стороне. — Натчез кивнул головой в сторону арки, за которой начиналось что-то вроде тоннеля, ведущего вниз. На другом конце этого тоннеля виднелась, уменьшенная, словно на нее смотрели в перевернутую подзорную трубу, машина, съезжавшая вниз по холму. Том устало привалился к стене здания.

Они стояли в тени одного из деревянных переходов и смотрели на обшарпанные темные стены дома на другой стороне площади. В воздухе плыли запахи канализации, несвежего пива, немытых тел, совмещенных санузлов, а также приглушенные звуки голосов и работающих радиоприемников. За одним из окон вскрикнула женщина, за другим Джо Раддлер выкрикивал бейсбольный счет. Кровь стучала у Тома в висках. И еще немного щипало глаза.

— У вас есть какие-нибудь гениальные идеи? — спросил он Дэвида Натчеза.

— Мне не очень-то хочется стучаться в сотни дверей. Если он здесь, надо придумать что-то такое, что заставило бы его выйти.

— Да, он здесь. Он прячется где-то наверху, ненавидя каждую секунду своей жизни, которую вынужден провести в этом месте. — Том чувствовал, что это правда. Он заставил Натчеза привести себя сюда, повинуясь какому-то смутному предчувствию, но сейчас, оказавшись здесь, он точно знал, что это было единственное место на всем острове, куда пошел бы прятаться Гленденнинг Апшоу. Все рушилось вокруг него, а Глен всегда любил, чтобы женщины помогали ему разгребать результаты его неприятностей. У него не было друзей — только люди, которые были ему что-нибудь должны. Том подумал, что Кармен Бишоп, наверное, была в жизни его дедушки единственным человеком, способным его понять.

— Тогда надо выманить его отсюда.

— Правильно, — сказал Том. — Если мы просто встанем тут и начнем выкрикивать его имя, он никогда не покажется. Надо придумать что-то такое, на что должен откликнуться только мой дед, и никто другой, — что-то, что звучало бы бессмысленно для здешних обитателей, но заставило бы Глена Апшоу почувствовать себя так, словно его жалит одновременно тысяча пчел.

Натчез, нахмурившись, повернулся к Тому. Он не мог видеть в темноте, что молодой человек улыбнулся.

— Как две тысячи пчел, — добавил он.

— Ну и что же это может быть?

— Он приказал убить Леймона фон Хайлица, потому что считал, что мой отец — единственный человек, которому известно о существовании записок Джанин Тилман. А это означало, что мистер Тень наконец-то догадался, что с ней случилось на самом деле.

Том скорее почувствовал, чем увидел, что Натчез кивнул.

— Значит, надо убедить его, что об этих записках знает кто-то еще. Он может узнать мой голос, но не узнает ваш. Как вы смотрите на то, чтобы выйти на середину улицы и крикнуть: «Это продолжалось слишком долго».

— Что ж, попробую, — Натчез вышел из тени перехода и, сложив руки рупором и закричал:

— Это продолжалось слишком долго!

Он тут же вернулся на свое прежнее место. Радиоприемники продолжали работать, но все остальные голоса стихли.

— Меня услышали, — прошептал Натчез.

Том подсказал ему, что кричать дальше, и Натчез снова вышел на середину площади.

— Ты заплатишь за свой грех!

Кто-то поднял оконное стекло, но шум работающих радиоприемников по-прежнему оставался единственным звуком на улице. Слова, написанные когда-то Джанин Тилман, эхом отражались от стен и деревянной крыши. Том представил, как слова эти разносятся по всему «Раю Максвелла», будя детей, заставляя крыс замереть в своих норах, а пьяниц застыть, поднося бутылку к губам.

— Я знаю, кто ты, — прошептал Том, словно разговаривая с самим собой.

— Я знаю, кто ты! — прокричал снова вышедший из тени Натчез.

Кто-то кинул сверху пустую бутылку из-под пива «Форшеймер», которая со звоном разбилась о мостовую.

— Убирайтесь отсюда, — прокричал хриплый мужской голос, а еще один голос пояснил, куда именно им надлежит убраться.

— Тебя пора остановить, — прошептал Том.

— Тебя пора остановить!

Еще одна бутылка разбилась о кирпичи. Теперь уже многие начинали открывать окна. Хлопнула дверь, и в деревянном проходе где-то справа от них на уровне второго или третьего этажа послышались тяжелые шаги. Дерево скрипело под ногами его дедушки. У Тома замерло сердце: он представил, как Глен Апшоу подходит к перилам, наклоняется и всматривается в полумрак, царящий на площади, несмотря на то, что сейчас был самый разгар солнечного дня.

— Я не вижу тебя, — раздался сверху голос его дедушки. — Кто бы ты ни был, выйди на середину.

— Хорошо, хорошо, — прошептал Натчез.

— Мне очень любопытно, — продолжал Глен Апшоу. — Ты пришел сюда, чтобы заключить сделку?

И вдруг воздух заполнился гулом других голосов, напоминавших звуки инструментов, когда музыканты настраивают оркестр. Гленденнинг Апшоу отошел от перил и направился к лестнице, ведущей вниз. Дерево скрипело при каждом его шаге. Дойдя до ступеней, он быстро побежал вниз. Том считал его шаги. Когда он досчитал до десяти, Глен, видимо, достиг следующего уровня и снова подошел к перилам.

— Ты ведь не разочаруешь меня, правда? После того, как столько старался, чтобы разузнать обо мне побольше? — Он подождал. — Скажи же что-нибудь. Говори! — Они слышали голос человека, внутри которого все кипит от гнева, но он тщательно старается это скрыть.

Натчез потянул Тома в бетонный переход, по которому они попали на Третий ярус.

— Тогда жди меня, — сказал Глен Апшоу и начал спускаться по следующему пролету ступенек. Том досчитал до шести и услышал, как чуть кривые ноги его деда несут его огромное тело на следующий уровень где-то справа от прохода, где спрятались они с Натчезом.

— Ты все еще здесь? — спросил Глен.

Натчез постучал костяшками пальцев по опоре деревянного перехода, начинавшегося у них над головой.

— Когда-то на этом острове жил один смешной человек, — одна ступенька вниз. — К нему попали документы, которые были дороги мне как память, — еще шаг. — Я не собираюсь ссориться с тобой, кто бы ты ни был, — снова шаги по переходу. — Я уверен, что мы сумеем прийти к соглашению, — Глен шел по переходу прямо над их головами. Дерево застонало — подойдя к перилам, Глен взглянул вниз. — Оригиналы этих записок написаны в двадцать пятом году. И то, о чем в них говорится, сейчас уже не имеет особого значения, — Глен запыхался и тяжело дышал — ему давно уже не приходилось бегать по лестницам. Он почти задыхался. — Честно говоря, сейчас все это уже не так важно. Так ты выйдешь, чтобы я смог взглянуть тебе в лицо?

Натчез похлопал Тома по плечу и молча указал ему пальцем на самый высокий деревянный переход, ведущий вдоль дома напротив. Там в тени, притаилась фигура, которая вполне могла принадлежать мужчине в белой рубахе и коричневых брюках. Фигура бесшумно скользила к ближайшей лестнице.

— Ты ведешь себя глупо, — продолжал Апшоу. — Ты не сможешь испугать меня — ты ведь просто пришел сюда продать то, что у тебя есть.

Том и Натчез ждали, притаившись в проходе. Мужчина в белой рубашке добрался до лестницы и начал бесшумно спускаться.

— Ну хорошо, пусть будет по-твоему, — сказал Апшоу. Отвернувшись от того места, где прятались Том и Натчез, он направился к лестнице на другом конце перехода. — И сколько же, по-твоему, стоят эти записки? Тысячу долларов за штуку? — Он усмехнулся и начал спускаться по лестнице. Том видел его белую руку, скользящую по перилам. Затем показалось плечо Глена, его седая шевелюра. Дойдя до последней ступеньки, он обернулся. — Если так, то ты очень ошибаешься. Для меня они не стоят даже сотни.

Он шагнул вперед и оказался под переходом. В темноте тело его утратило очертания и стало лишь бесформенным темным пятном, движущимся от дома в сторону прохода, где прятались Том и Дэвид. Том взглянул на противоположную сторону и увидел, что человек в белой рубашке остановился на одном из переходов.

— Отошли второго, — произнес вдруг Натчез.

— Что ж, если хочешь, — Апшоу остановился и закричал человеку на другой стороне:

— Уходи отсюда и жди меня на улице.

— Сэр? — переспросил мужчина.

— Давай, — раздраженно крикнул Апшоу.

Человек вышел из тени, спустился на самый нижний ярус и пошел в сторону тоннеля, ведущего наружу.

— Теперь порядок? — спросил Глен.

— Я выхожу, — шепнул Тому Натчез.

— Нет, — возразил Том. — Он должен увидеть меня. Выйдя из прохода, он притаился в тени у деревянной стены.

— Кто это? — Апшоу дернулся вперед, позволив своему гневу вырваться наконец-то наружу. — Кто ты?

Том сделал шаг в сторону более светлого пространства площади. Так дедушка сможет увидеть его тело, но не его лицо.

Гленденнинг Апшоу остановился. Том чувствовал, как воздух вокруг него сгущается. Черное пятно, бывшее телом его дедушки, вдруг выпустило нечто, подобное молнии. Он два раза тяжело вздохнул. Грудь Тома часто вздымалась.

— Черт тебя побери, — произнес его дедушка. — Фон Хайлиц мертв.

Том снова сделал шаг назад и оказался в тени перехода.

— Что это, черт возьми, за шарада? Какой-то детский трюк? Том отступал и отступал в темноту, глядя, как черное облако приближается к тому месту, где притаился в проходе Натчез. Еще одна огненная стрела попала ему в бедро, но сейчас Том не испытывал ничего похожего на вчерашнюю подавленность и смятение, а только смутное удовлетворение от всего происходящего. Черная полоса закрывала тело Гленденнинга Апшоу от плеч до бедер, а то, что можно было разглядеть, было видимым только наполовину, но когда Глен крикнул «стоять!», все существо Тома переполнилось болью и яростью. Глен подходил все ближе.

— Я знаю, кто ты, — произнес Том. Он отступил еще на шаг назад и услышал, как над ним открыли какое-то окно.

Свет, падавший из прохода, где прятался Натчез, упал на седые волосы Глена Апшоу. Лицо его было перекошено от злобы. Через секунду его скрыла тень от нового перехода, и осталось только общее ощущение неумолимо движущейся вперед безжалостной силы.

— Ты убил Джанин Тилман, — казал Том.

Наверху хлопнула дверь, но ни он, ни надвигавшийся на него человек словно не заметили этого.

— Это очень интересно, — произнес дедушка Тома.

Молодой человек увидел, как Натчез выскользнул из прохода, держа наготове пистолет.

— Я смотрю на это иначе, — казал Глен. — На мой взгляд, эта женщина просто совершила самоубийство. Слабые люди делают это удивительно часто. А меня всю жизнь окружали в основном слабые люди.

— "Голубая роза", — не сдавался Том.

Глен Апшоу тяжело вздохнул.

— Ты всю жизнь был всего лишь лакеем Редвингов.

Глен остановился. Они стояли всего в нескольких футах от того места, где было достаточно светло, чтобы разглядеть друг друга.

— О, Господи, да я ведь знаю тебя, — произнес Глен, и Том снова увидел молнию, отлетевшую от его дедушки.

— Нет, не знаешь, — сказал он. — Ты никогда никого не знал. — И он вышел из тени перехода в полумрак площади.

— О, Боже, — воскликнул Глен. — Том. От тебя было довольно трудно избавиться, мой мальчик, но я считал... — Засунув руку в карман, он быстро достал пистолет, который вынимал из ящика накануне, когда Том и Леймон фон Хайлиц наблюдали за его домом.

У Тома все похолодело внутри. Обернувшись, он посмотрел через плечо на Натчеза, который закричал:

— Апшоу, опусти...

Дедушка навел на Тома оружие и нажал на курок. Из ствола вылетели огонь и дым, и Тома чуть отбросило назад волной. Но пуля пролетела мимо его головы, и прежде чем она ударилась о стену, в голове у Тома прозвучал взрыв. Глен Апшоу исчез, шагнув назад в темноту, а Том увидел, что со всех переходов в их сторону смотрят люди. Посмотрев в сторону прохода, он увидел лишь пустое место, а повернув голову в сторону, разглядел ствол пистолета, который держал в вытянутых руках его дед. Лицо его было серьезным и сосредоточенным, палец медленно тянулся к курку. Натчез что-то громко закричал, палец нажал наконец на курок, и снова раздался взрыв. Отпрыгнув назад, Том увидел, как в голове его дедушки появляется черная дырка чуть повыше переносицы. Сзади болтались какие-то черные и красные лохмотья. Рука с пистолетом упала, Глен Апшоу качнулся назад, затем выпрямился, тяжело рухнул на колени, но палец его все еще пытался нажать на курок. Какой-то звон наполнял уши Тома, почти ощутимый физически. Он едва различал фигуру Дэвида Натчеза, идущего к нему по переходу. Натчез сказал что-то, но голос его не мог заглушить звона в ушах Тома. Глен Апшоу повалился лицом вниз, Натчез пробормотал что-то невнятное, а головы зевак, перегнувшихся через перила, чтобы лучше видеть, тут же убрались все, кроме одной. Это была голова женщины с лицом тряпичной куклы. Кармен Бишоп задержалась у перил с таким видом, словно хочет наброситься на них с воздуха, затем медленно отошла на шаг назад. Том, покачнувшись, сел на землю.

Натчез снова зашевелил губами, и на этот раз до Тома дошел наконец смысл его слов:

— И как это он не попал в тебя?

— Просто пистолет не клинило влево, — произнес Том, чувствуя, как слова ударяются изнутри о его барабанные перепонки, словно мягкие ватные шарики.

Натчез выглядел озадаченным, и Том пояснил:

— Это очень старая история. — Протянув руку, он коснулся спины Глена Апшоу.

Затем поднял голову и посмотрел наверх. Кармен Бишоп крикнула ему что-то, но за звоном в ушах Том не смог расслышать ее слова.

— Мы должны что-то сделать с ним, — произнес Том, по-прежнему едва слыша собственные слова. Собственный голос казался ему тонким и скрипучим, как на старой пластинке, которую он слышит через стену. Но зато это были уже настоящие слова, а не просто перепады давления внутри его головы.

— Я позвоню в участок, — произнес Натчез почти точно таким же голосом. — И еще надо послать кого-нибудь, чтобы забрали тело фон Хайлица.

Том покачал головой.

— Мы возьмем его с собой.

— Возьмем с собой куда? — не понял Натчез.

— Обратно в бунгало. — Наклонившись вперед, Том подобрал пистолет дедушки. Он казался ему безобразным и чудовищно тяжелым. Том положил его в карман пиджака. С той стороны тоннеля, ведущего на улицу, к ним приближались двое мужчин. Том и Натчез обернулись в их сторону. Одним был человек в белой рубашке, а другим, следующим за ним, — Андрес Фландерс. Человек в белой рубашке посмотрел на тело Гленденнинга Апшоу, затем на Натчеза и засунул руки в карманы. Андрес склонился над Томом, тот взялся за протянутую ему руку и встал на ноги.

— Сегодняшний день можно будет считать удачным, если кто-нибудь скажет мне, где этот кусок дерьма прячет свои бумаги и записи фон Хайлица.

— Я знаю где, — отозвался Том. — И вы тоже это знаете.

Натчез поглядел на свой пистолет так, словно он только что материализовался у него в руках, затем раздвинул полы пиджака, чтобы засунуть оружие в кобуру.

— Холман, — сказал он человеку в белой рубашке, — поднимитесь на третий этаж с этой стороны. Там живет сестра капитана Бишопа. Я хочу, чтобы вы нашли ящик с бумагами и дневниками — в общем, что-нибудь в этом роде. С Бишопом покончено.

— Я вижу, — мужчина в белой рубашке направился к лестнице.

Кармен Бишоп снова смотрела на них во все глаза.

— Нет, — сказал Том. — Бумаги наверняка не здесь. Мой дедушка останавливался где-то по пути сюда. Он отдал их кому-то на хранение.

— И кто же это был? — спросил Натчез.

Том улыбнулся ему, глядя, как на лице Натчеза появляется постепенно понимающее выражение.

— Так вы еще хотите, чтобы я пошел наверх? — спросил второй полицейский.

— Нет, — ответил Натчез. — И вообще, если не хочешь оказаться в тюрьме, отправляйся домой и держи рот на замке. У меня есть здесь кое-какие дела с этим юношей. Когда мы закончим, я позвоню тебе. Мы заберем бумаги, а потом отправимся с тобой в одно место и арестуем двух пьяных подонков за убийство Леймона фон Хайлица.

Полицейский нервно сглотнул слюну.

— Мы вообще никогда здесь не были. Правда? — спросил он Тома.

— Правда, — кивнул Том.

Полицейский удалился в сторону улицы, а Натчез, нагнувшись, попытался приподнять тело Глена Апшоу. Андрес принялся помогать ему.

69

Красное такси с болтающейся фарой было припарковано через улицу возле входа в «Рай Максвелла». Натчез и Андрес донесли тело до машины, а Том открыл багажник. Когда он снова опустил крышку поверх уложенного туда тела, она захлопнулась с тихим звуком, и Том подумал, что так, наверное, закрываются двери в склеп.

Андрес сел за руль.

— Может быть, мне не надо было ехать сюда за вами, — сказал он. — Но я очень волновался. Я поехал за вами в Клуб основателей, все время держась на пять-шесть машин сзади. Потом оставил такси там, где мы оставляли его вчера. Когда вы вышли, я ехал за вами. Потом следовал сюда от Армори-плейс за вашей машиной. Войдя в «Рай Максвелла», я сразу заблудился и бродил здесь до тех пор, пока не нашел дорогу обратно. Тогда я подъехал с другой стороны и, услышав выстрелы, вошел внутрь.

— Вы все сделали правильно, — сказал Натчез. — Вот только не знаю, поступаем ли мы правильно сейчас.

— Поехали, — сказал Том, и Андрес включил мотор. У въезда в Клуб основателей Натчез показал охраннику полицейский значок, и вскоре красное такси ехало между песчаными дюнами к Бобби Джоунс-трейл. Они остановились у дома Глена Апшоу и вылезли из машины. Навстречу им тут же вышел из-под арки Кингзли и стал медленно спускаться по лестнице. Том знаком приказал ему остановиться.

— Отведите жену в вашу комнату, — сказал он. — И оставьте открытой входную дверь.

— Но...

— Оставайтесь у себя, пока я не разрешу вам выйти. Здесь произойдет нечто такое, чего вы не должны видеть.

— Что, что здесь произойдет? — Кингзли был слишком испуган, чтобы держаться в своей обычной церемонной манере.

— Сейчас мы найдем моего дедушку, — сказал Том.

— Но, маета Том, он...

— Следите, чтобы ваша жена не выходила из комнаты. Кингзли печально кивнул, повернулся на сто восемьдесят градусов и стал подниматься обратно.

— Кингзли, — окликнул его Том.

Дворецкий устало облокотился о перила и посмотрел на него через плечо.

— Почту уже приносили?

— Несколько минут назад, маета Том. Я положил письма мистера Апшоу ему на стол.

— Хорошо, — сказал Том.

Кингзли посмотрел на него глазами побитой собаки и сказал:

— Он был дома в ту ночь, маета Том. Помните, когда вы звонили с Игл-лейк.

— Я ни в чем не виню вас, Кингзли, — успокоил его Том.

Дворецкий кивнул и снова стал подниматься по ступенькам. Он напоминал марионетку, несколько веревочек, ведущих к ногам и рукам которой, неожиданно оборвались. Том вернулся к машине, где Андрес и Натчез уже стояли над открытым багажником, глядя сверху вниз на его содержимое. На дне багажника видны были седые волосы и неестественно изогнутая рука в черном рукаве.

— Кажется, я догадываюсь, что ты хочешь сделать, — сказал Натчез. — Но почему ты хочешь это сделать?

— У меня романтические представления о справедливости, — ответил Том.

— Это имеет какое-то отношение к Дэмроку?

— Я не знаю. Вполне возможно. Я думаю, мой дедушка пытался убить База Лейнга. И он вполне мог избавиться от Дэмрока, чтобы положить конец расследованию. Еще я думаю, что Леймон фон... я думаю, что мой отец пытался навести меня на эту мысль, прежде чем его убили.

— Мы достанем его из машины прямо здесь? — спросил Андрес?

— Я помогу Натчезу внести его внутрь, — сказал Том. — А ты подожди нас здесь, Андрес. Думаю, тебе лучше этого не видеть.

— Я вообще сегодня ничего не видел, кроме тела Леймона, — сказал Андрес, отступая от багажника.

Том и Натчез вытащили наружу тяжелые ноги Глена Апшоу. Одна из брючин задралась, и над носком виднелся кусок белого тела. Одна нога раскачивалась туда-сюда над землей. Они снова наклонились над багажником и потянули тело за талию. Одеревеневшие ноги коснулись асфальта. Спереди брюки были пропитаны мочой, и рука Тома стала вдруг скользкой. Он вытер ее о мягкую ткань черного пиджака. Затем Том и Натчез взяли покойника за плечи и подняли его в вертикальное положение. Голова Глена откинулась назад, рот открылся.

— Положи его правую руку себе на плечо, — сказал Натчез Тому. — А сам обними его левой рукой. Я возьмусь с другой стороны и постараемся внести его внутрь.

Том положил тяжелую полную руку себе на шею и выпрямился. Когда Натчез сказал, что готов, они подхватили тело Глена, который висел между ними, словно пугало, наполненное мокрым цементом. Что-то булькало у него в желудке. Теперь голова его упала вниз, и Том почувствовал запах сигар, крови, пороха и лосьона после бритья. Дедушка словно пытался придавить Тома к асфальту. Натчез шагнул вперед, Том последовал его примеру. Они прошли по дорожке к лестнице.

— Он, должно быть, весит фунтов триста, — сказал Натчез. Тому пришлось согнуться, чтобы безжизненная рука не соскользнула с его плеча. Кровь, пролившаяся сзади на пиджак Глена, постепенно пропитала рукав пиджака Тома.

— Не хочешь положить его на секунду? — спросил Натчез, когда они поднялись на последнюю ступеньку.

— Если я это сделаю, мне никогда уже не захочется снова его поднимать, — сказал Том.

Они пронесли тело под аркой и внесли в открытую дверь. Нога Глена зацепилась за ковровую дорожку и тащила ее за собой до самого кабинета. Сквозь звон, стоящий у него в ушах, Том слышал, как где-то в задней части дома миссис Кингзли что-то громко доказывает своему мужу, который периодически вставляет в поток ее сердитой речи односложные реплики.

— Ты хочешь усадить его за стол в кабинете? — поинтересовался Натчез.

— Да, — сказал Том.

— Тогда не давай ему упасть, пока я не отодвину стул. Иначе нам придется отмывать пол от крови.

Они подтащили тело к письменному столу, на котором аккуратно лежали сложенные стопкой не менее двенадцати конвертов разных размеров и цветов. Натчез стал отодвигать стул, а Том подхватил начавшее оседать тело.

— Ну вот, — сказал Натчез. — Теперь давай развернем кресло и постараемся усадить его поровнее.

Они приподняли тело над сиденьем, затем присели на корточки, стараясь, чтобы тело приняло наиболее естественное положение, и тихо опустили его в кресло. Том встал, а Натчез согнулся над трупом, придавая ему более натуральный вид. Затем, издав какой-то невнятный звук, он развернул кресло с сидящим на нем Гленом Апшоу лицом к столу и вытер платком спинку кресла.

Том взял со стола стопку писем и выбрал из них четыре конверта с надписанными печатными буквами адресами. Вскрыв их, он достал все четыре записки и разложил их перед Гленденнингом Апшоу. И наконец, Том достал из кармана тяжелый пистолет и положил его на стол. Затем он посмотрел поверх трупа дедушки на Дэвида Натчеза.

— Так ты думаешь, что он оставил все документы в доме Уэнделла Хазека? — спросил Натчез.

— Я почти уверен, — Том отошел от стола.

— Надеюсь, что ты прав.

— Он не стал бы оставлять их Кармен Бишоп — та сожгла бы их, как только Глен покинул бы остров. Глен доверил их Хазеку, потому что Хазек — отпетый негодяй. Когда мой дедушка инсценировал ограбление собственной компании, Хазек хранил для него украденные деньги. Он помог ему растянуть эти деньги на много лет. Дедушка привык ему доверять.

Натчез медленно кивнул и подвинул лежащий на столе пистолет поближе к руке Глена, так что он оказался поверх записок.

— Романтическое представление о справедливости, черт побери, — произнес он.

— Это только часть того, чего я добивался, — сказал Том. — Остается еще моя мать. Ей придется многое узнать о своем отце, но я не хочу, чтобы она узнала, что он был застрелен, пытаясь убить собственного внука.

— Но то, что ты делаешь, заставит его казаться еще хуже, чем он был. Ведь от всего этого создается впечатление, что Глен сломался, — Натчез взял со стола пистолет и вытер рукоятку носовым платком.

— Он не может казаться хуже, чем был на самом деле, — сказал Том. — Вы не правы. Все же у меня романтические представления о справедливости.

— Тебе кажется, что жизнь похожа на книгу, — сказал Натчез. Держа пистолет за ствол, он обошел вокруг стола и поймал свисавшую вниз руку Гленденнинга Апшоу. Затем он вложил ему в руку револьвер и положил на курок указательный палец. Теперь Глен сидел за собственным письменным столом со склоненной вперед головой, открытым ртом и глазами. Язык чуть высовывался изо рта. Натчез взял его за волосы и поднял голову. Затем он изогнул руку с пистолетом так, что дуло касалось раны. Поморщившись, он положил указательный палец поверх пальца трупа и нажал на курок. Пистолет сработал с глухим рычащим звуком, и голова Глена резко откинулась назад. Кровавые волосы, мозги и куски кости разлетелись, ударившись о стену за спиной трупа. Сначала Натчез отпустил голову трупа, а потом руку, чтобы дать ей упасть и выронить пистолет.

— Что ж, иногда жизнь действительно похожа на книгу, — произнес Том Пасмор.

70

Через два месяца после второй смерти Гленденнинга Апшоу, ясным сентябрьским днем Том Пасмор сидел на железной скамейке у входа в зоопарк, находившийся в Парке Гете. Мимо шли нескончаемой толпой мужчины и женщины, окруженные, как правило, целым выводком детишек. Почти все они направлялись к лотку торговца воздушными шариками или к тележке с мороженым, стоявшими там, где мощеная дорога уступала место бетонному покрытию, ведущему вниз, к клеткам зоопарка. Том заметил, что люди, катящие коляски, всегда расслабляются, ступая с мощеной дороги на бетон. Они сразу выпрямляются, и видно, как напряжение оставляет их мускулы. Некоторые люди, проходящие мимо Тома, невольно останавливались на нем взглядом: на молодом человеке был серый костюм в тонкую белую полоску, жилет с лацканами, темно-синяя рубашка и темно-красный галстук, а на ногах — пара коричневых мокасин. Было три часа дня, в пыльных промежутках между камнями дорожки лежали пустые пачки из-под сигарет, примятые многочисленными каблуками, коричневые крошки от раздавленных картофельных чипсов, и прямоугольный кусочек хлеба, который пыталась поделить между собой кучка взволнованных воробьев.

Остальные скамейки стояли гораздо ближе к входу в парк, среди них были и пустые, но Том специально выбрал именно эту, чтобы иметь возможность заметить входящую в парк Сару Спенс раньше, чем она увидит его. Тому хотелось посмотреть на нее взглядом, не замутненным страстью и нежностью, прежде чем они снова будут принадлежать друг другу. Тому очень хотелось, чтобы они снова принадлежали друг другу, но ничуть не меньше ему хотелось взглянуть на Сару со стороны, по-настоящему увидеть хотя бы на несколько секунд, понять, что представляет из себя эта девушка. После пожара Том видел Сару всего один раз в зале суда, где ее отец давал показания по делу о расследовании деятельности компании Ральфа Редвинга. Сам Том ждал своей очереди дать показания о том, как нашел в кабинете тело своего дедушки. Судейским чиновникам пришлось изрядно попотеть за последние два месяца. Никогда еще не Милл Уолк не слушали одновременно столько уголовных дел. Дела эти были связаны друг с другом, накладывались друг на друга, вытекали одно из другого, и Том имел к большинству из них лишь косвенное отношение, но все же он честно просидел три недели на скамейке для свидетелей, ожидающих вызова для дачи показаний. Как только отец Сары дал показания, Спенсы уехали с Милл Уолк. Том понимал, что процессы и расследования будут длиться еще не менее года, но его роль в этом деле была закончена. Ему по-прежнему приходилось проводить по полдня в обществе адвокатов и юристов, но уже совсем по другому поводу, не имевшему ничего общего с событиями, сообщения о которых заполняли страницы «Свидетеля».

Сара прошла через ворота парка с группой гуляющих, выделяясь среди них так же, как кардинал в красной мантии выделяется среди своей свиты, и легкой походкой направилась к зоопарку. На ней были облегающие выцветшие джинсы, заправленные в высокие ковбойские сапоги, и рубашка навыпуск, напомнившая Тому Кипа Карсона, а на бедрах болтался широкий ремень. Волосы девушки отросли достаточно, чтобы она могла собрать из сзади в хвост, из которого выбивались непослушные белокурые прядки, падавшие Саре на лоб. Сара опоздала на пятнадцать минут, и теперь быстро шла вдоль скамеек, скользя по ним глазами. Она посмотрела на Тома, не узнав его, и стала рассматривать сидевших на следующей скамейке, но тут взгляд ее остановился, и девушка снова посмотрела в его сторону. Повернувшись, Сара подошла к Тому, на губах ее играла растерянная улыбка. Том встал, чтобы поздороваться.

— Видел бы ты себя со стороны, — произнесла Сара. — Ты похож на призрак кого-то другого.

— И ты тоже, — сказал Том.

— Я имею в виду одежду, — уточнила девушка.

— А я нет. Я имею в виду тебя.

Несколько секунд они стояли, глядя друг на друга в упор и не зная, что сказать.

— Знаешь, мне немного неловко, — произнесла наконец Сара. — Сама не пойму почему. Тебе тоже?

— Нет, — покачал головой Том.

— А я готова спорить, что да. Если бы мы танцевали сейчас вместе, я бы наверняка почувствовала, как ты дрожишь.

Том снова покачал головой.

— Я очень рад, что твоя мама разрешила тебе прийти сюда, — казал он.

— О, после всего, что произошло, она уже не так злится на тебя, — сделав шаг вперед, Сара обняла Тома за талию. — Я видела тебя в зале суда.

— Я тоже заметил тебя.

— Ты случайно не звонил мне домой? Один раз, сразу после того, как в газете появилась статья о пожаре?

Том кивнул.

— Я так и знала. Я сразу подумала, что это ты. Я не верила, что ты мог умереть после того, как вынес меня из горящего дома. Это была ошибка.

— Но тебя ведь обожгло? — участливо спросила Сара.

— Да так, не очень.

Сара заглянула в лицо Тому, словно пытаясь прочесть его мысли, и убрала руки с его талии.

— Почему ты решил прийти сюда? — спросила она.

— Потому что я никогда здесь не был, — сказал Том и сам обнял Сару за талию. Они влились в толпу, движущуюся к клеткам. — Мы как-то проезжали мимо, помнишь? Я подумал еще тогда, что хорошо было бы посмотреть на животных. Ведь они так давно сидят в этих клетках. И я подумал, что они заслуживают нашего визита.

— Визита вежливости, — сказала Сара.

Они прошли мимо первого ряда клеток, все еще привыкая к тому, что снова вместе, и взвешивая каждое слово, которое собирались сказать друг другу. Черная пантера ходила по своей клетке кругами, а лев лежал на земле, словно рыжий мешок, наблюдая сквозь прутья клетки за львицей, мирно дремавшей, повернувшись спиной к зрителям. Том и Сара свернули на тропинку, ведущую к слонам и Обезьяньему острову. Издалека слышался лай морских львов.

— Теперь все стало по-другому, — сказала Сара. Том снял руку с талии девушки и засунул в карман. — Редвинги теперь в Швейцарии. Я слышала, что Фриц пошел там в школу. Представляешь себе Фрица Редвинга в швейцарской школе?

— Не очень-то. Думаю, Фултон Бишоп тоже в Швейцарии. Он успел вовремя сбежать. А Ральф Редвинг наверняка даст ему какую-нибудь работу.

— Они все в Швейцарии, — сказала Сара. — Мой отец говорит, что у них по-прежнему куча денег.

— У них всегда будет куча денег. — Слоны медленно гуляли по своей огромной клетке, время от времени поднимая хоботами целые снопы соломы. Какой-то человек, просунув руку сквозь прутья клетки, протянул слону орех, и тот, наклонив к нему свой хобот, взял орех быстрым, изящным движением. — У них всегда будет куча денег, огромные дома, коллекции картин, машины, люди, которые на них работают, но им всегда будет этого мало. Ведь у Редвингов никогда больше не будет собственного острова.

— Мы по-прежнему друзья? — спросила Сара.

— Конечно, — кивнул головой Том.

— Я никому не рассказывала всего, что ты говорил мне, — заверила его Сара.

— Я знаю это, — сказал Том.

— Я рассказала кое-какие вещи своему отцу, но он понял в этом не больше, чем я. А может, он вообще мне не поверил.

— Наверняка не поверил. У него теперь другая работа?

— Да, у папы другая работа. Так что нам не придется продавать дом. Все обошлось более или менее нормально, правда?

— В основном да, — подтвердил Том.

Они подошли к Обезьяньему острову, на котором первобытные люди с хвостами и шерстью по всему телу лазили по каменистому холму, отделенные рвом с водой от обычных людей. Дети визжали от удовольствия, когда обезьяны перемещались с одного конца острова на другой. Ссорились из-за пищи, скакали друг у друга на спине, ругались, дрались маленькими кулачками, поворачивались к публике и что-то тараторили на своем языке, выражая гнев или взывая к сочувствию.

— Тебе, наверное, жаль твоего дедушку, — сказала Сара.

— Мне жаль, что он был тем, кем был. Мне жаль, что он принес столько вреда, — «Она и она папа», — зазвучал в его ушах голос матери. — Я был очень подавлен, когда мне в конце концов пришлось признать... — Сара улыбнулась, глядя на проделки обезьян, а Том улыбнулся Саре. — В общем, ты понимаешь — когда мне наконец пришлось признаться себе в том, что он за человек.

— После его самоубийства?

— Нет, еще до этого, — сказал Том. — На день-два раньше. «Она и она папа. Потому что нас было только двое в этом доме». Сара отвернулась от обезьян.

— Это было так ужасно — то, что случилось с твоим другом. Я имею в виду мистера фон Хайлица. — Сара посмотрела на него со смешанным выражением сочувствия и любопытства, и Том сразу понял, что последует дальше.

— Да, — сказал он. — Это было ужасно.

— Ты знал, что он оставит тебе все свое состояние?

— Нет. Я ничего не знал об этом, пока со мной не связались его адвокаты.

— А теперь ты живешь в его доме?

— Да, после того, как там все прибрали.

Они шли по дорожке мимо бурых и белых медведей, сидящих в маленьких отдельных клетках. Медведи лежали на земле, испачканные собственными экскрементами.

— Насколько я понимаю, тебе не придется работать, — сказала Сара.

— Да, мне не придется ходить на службу. Но все же у меня будет очень много дел. Надо окончить Брукс-Лоувуд, отучиться в колледже, а потом я вернусь сюда и решу, что делать дальше.

— Это ведь его одежда, да?

— Мне нравится носить его одежду.

— И ты собираешься одеваться так же в школе? — удивилась Сара.

— А ты собираешься одеваться так же в Холиоук? — ответил вопросом на вопрос Том.

— Я не знаю, — ответила Сара.

— И я тоже не знаю.

— Том?

— Что?

— Ты злишься на меня?

— Нет. Наверное, этот зоопарк нагоняет на меня тоску.

Сара повернулась к медведям, явно расстроенная словами Тома.

— Ведь он оставил тебе миллионы, правда? Мой отец сказал, что миллионы. Разве это не здорово? Знать, что ты можешь делать все, что пожелаешь? Разве не здорово?

— Я не хотел его денег, — сказал Том. — Я хотел быть рядом с ним, продолжать узнавать его.

— Но почему он оставил все тебе?

— Я любил заходить к нему поболтать, — Том улыбнулся. — Может быть, он хотел, чтобы я взял в этой жизни правильный старт.

— А что сказали на это твои родители?

Они приближались к высокому темному зданию в дальнем конце зоопарка, над входом которого висела табличка с надписью «Дом рептилий».

— Меня что-то не очень тянет в Дом рептилий, — сказал Том. — А тебя?

Сара покачала головой.

— Так что же сказали твои родители?

— Когда я рассказал об этом матери, она была слишком поражена, чтобы что-то сказать, но все же ей было приятно. Ей тоже нравился Леймон фон Хайлиц.

— Приятно, — повторила Сара. — Еще бы ей не было приятно.

— Маме пришлось подписать кучу бумаг, но она плохо понимала, о чем в них говорится. Гораздо больше ее волновало то, что я переехал. Но в конце концов я ведь живу теперь всего-навсего через улицу. Я прихожу домой обедать, и мы много разговариваем. Маме становится немного лучше. А мой отец ничего не сказал, потому что его не было дома, когда все это случилось. Он исчез. Сбежал. Не думаю, что мы еще когда-нибудь его увидим.

На лице Сары отразились одновременно тревога, озабоченность и отчаяние.

— Но тебя, похоже, не очень волнует, вернется ли он обратно, — сказала она, когда Том замолчал.

— Напротив, волнует — я надеюсь, что он никогда не вернется. Мы все гораздо счастливее с тех пор, как он исчез.

— И твоя мама?

— Она немного скучает по нему, но все же — да, теперь она намного счастливее. Она ведь не очень-то любила его, так же, впрочем, как и меня.

— Все так изменилось, — Сара чуть не плакала, произнося эту фразу.

— Все изменилось очень давно, просто никто не хотел этого замечать.

— А как насчет нас с тобой?

— Теперь мы знаем друг друга гораздо лучше.

— Но это еще не все, — сказала Сара. — О, мы пропустили морских львов. Я слышала их лай, но мы так их и не видели.

— Мы прошли мимо одной тропинки, — сказал Том.

Они вышли на дорожку с другой стороны от клетки с пантерой, и взгляд Тома вдруг встретился с глазами ее обитательницы. Все похолодело у него внутри. Пантера была сумасшедшей. — Том понял это сразу, и все же она была красива той первозданной красотой, которую не способно победить даже сумасшествие годами сидящего в клетке животного. Пантера была великолепна, она словно светилась изнутри, и сама ничего не могла с этим поделать. Она могла только молча излучать это великолепие, как усталые львы в соседней клетке.

— Ты хочешь вернуться? — спросил Том у Сары, по-прежнему не сводя глаз с пантеры.

— Это всего-навсего маленький грустный зоопарк, не правда ли? — сказала Сара. — Нет, я не хочу вернуться. Давай лучше уйдем отсюда и пойдем куда-нибудь в другое место.

Пантера отвела глаза, сделала очередной круг по клетке и снова поймала взглядом глаза Тома. Глаза ее были огромными и желтыми, и в них словно застыл немой вопрос.

Наверное, пантера хотела спросить его: «Кто ты?» или «Что ты собираешься делать?»

— Том! — воскликнула Сара. — Эта пантера смотрит на тебя!

И Том понял вдруг, что это одно и то же — кто он и что он собирается делать.

— Ты что, издеваешься надо мной? — теребила его Сара. — Том!

Пантера снова и снова кружила по своей клетке.

Назад: Часть восьмая Вторая смерть Тома Пасмора

Дальше: Глотка