Эпилог
И после
Грендаль торопливо собирала всё самое необходимое из своего нового дворца. Со своего стола она взяла маленький ангриал, выторгованный у Месаны взамен на информацию. Он был выполнен в виде тонкого гравированного ножа из поделочной кости; она потеряла своё золотое кольцо при нападении ал’Тора.
Грендаль швырнула его в сумку, затем схватила пачку бумаг со своей кровати. Имена агентов, глаз-и-ушей – всё, что она сумела вспомнить из уничтоженного в Кургане Нэтрина.
Снаружи волны бились о скалы. Было всё ещё темно. Прошли всего мгновения с тех пор, как последнее орудие её подвело, и Айбара пережил сражение. План должен был сработать!
Она находилась в своём роскошном особняке, расположенном в нескольких лигах от Эбу Дар. После гибели Семираг Грендаль начала протягивать ниточки к новой юной императрице Шончан. Теперь ей придётся отказаться от своих планов.
Перрин Айбара сбежал. Она была потрясена. Один план за другим выполнялся идеально. А потом... Айбара спасся. Но как? Ведь есть пророчество... там сказано...
«Во всём виноват этот глупец Изам, – подумала Грендаль, запихивая бумаги в сумку. – И этот идиот Белоплащник!» Она вся покрылась потом, хотя не должна была потеть.
Грендаль смахнула несколько тер’ангриалов со стола в сумку, потом открыла шкаф, подбирая, что взять из одежды с собой. Он мог найти её где угодно.
За исключением, возможно, одного из отражений мира за Портальными Камнями. Да. Там его воздействие не столь...
Она повернулась с охапкой шёлка в руках и застыла. В комнате стояла фигура. Высокая, словно колонна, облачённая в чёрную мантию. Безглазая. С улыбающимися губами цвета смерти.
Грендаль упала на колени, отбросив в сторону платья. Пот сбегал с её виска на щеку.
– Грендаль, – произнёс высокий Мурддраал. Его голос ужасал, подобно шёпоту умирающего человека. – Ты потерпела поражение, Грендаль.
Шайдар Харан. Дела очень плохи.
– Я... – ответила она, облизывая пересохшие губы. Как превратить поражение в победу? – Всё идёт согласно плану. Это только...
– Я знаю твоё сердце, Грендаль. Я чувствую вкус твоего ужаса.
Она крепко зажмурилась.
– Месана пала, – прошептал Шайдар Харан. – В результате твоих действий уничтожены трое Избранных. Планирование, сеть неудач, некомпетентность.
– Я непричастна к падению Месаны!
– Непричастна? Грендаль, шип снов был там. Сражавшиеся вместе с Месаной сказали, что пытались переместиться, выманить Айз Седай туда, где можно было захлопнуть ловушку. Они не планировали сражаться в Белой Башне. Но не смогли уйти – из-за тебя.
– Изам...
– Всего лишь данное тебе орудие. А вина твоя, Грендаль.
Она вновь облизала губы. Во рту у неё полностью пересохло. Из этого положения должен быть выход.
– У меня есть план получше, более дерзкий. Тебя впечатлит. Ал’Тор считает, что я мертва, поэтому я могу...
– Нет, – такой спокойный голос, но такой жуткий. Грендаль обнаружила, что не может говорить. Что-то лишило её голоса. – Нет, – продолжил Шайдар Харан, – эта возможность уже дана другому. Но, Грендаль, ты не будешь забыта.
Она посмотрела наверх, ощущая прилив надежды. Эти мёртвые губы широко улыбались, безглазый взгляд застыл на ней. Она почувствовала чудовищную слабость.
– Нет, – сказал Шайдар Харан, – я не забуду тебя, и ты не должна забыть то, что последует дальше.
Грендаль широко раскрыла глаза, затем взвыла, когда он потянулся к ней.
* * *
Небо рокотало; трава вокруг Перрина покрылась волнами. Она была вся в чёрных пятнах, как и в реальном мире. Даже мир волчьих снов умирал.
Воздух был полон запахов, не принадлежавших этому месту. Запахов горящего костра, засохшей крови, мёртвого тела неизвестного ему зверя, тухлых яиц.
«Нет, – подумал он. – Здесь этому не бывать».
Перрин собрал всю свою волю. Эти запахи исчезнут. И они исчезли, а взамен им возникли запахи лета. Трава, ежи, жуки, мох, мыши, сизокрылые голуби, пурпурные зяблики. Всё это мгновенно пробудилось к жизни, окружив Перрина.
Он стиснул зубы. Новая реальность расходилась от него подобно волне, смывая черноту с растений. Облака над ним заволновались и разомкнулись. Солнечный свет устремился вниз. Гром затих.
«И Прыгун жив, – подумал Перрин. – Жив! Я чувствую запах его шкуры, слышу, как он скачет по траве».
Перед ним, словно сотканный из тумана, появился волк. Серебристо-серый, седой от долгих лет жизни. Перрин вздрогнул от собственной силы. Волк был настоящим.
А потом он увидел глаза волка. Безжизненные.
Запах стал затхлым и неправильным.
Перрин покрылся потом от напряжения, вызванного чрезмерной концентрацией. Что-то внутри него оборвалось. Он слишком сильно проникал в волчий сон. Пытаться полностью контролировать это место, было сродни попытке удержать волка в конуре.
Перрин закричал, упав на колени. Туманный лже-Прыгун исчез с лёгким дуновением, и облака вновь сомкнулись. Над ним сверкнула молния, траву покрыли чёрные пятна. Неправильные запахи вернулись.
Он стоял на коленях, со лба стекал пот. Одной рукой он опирался на колючую чёрно-бурую траву, ставшую слишком жёсткой.
Перрин вспомнил о Фэйли в их палатке на поле Меррилора. Она была его домом. Ещё многое предстояло сделать. Ранд пришёл, как и обещал. Завтра он встретится с Эгвейн. Мысли о реальном мире вернули Перрина на землю, не позволяя ему слишком сильно проникать в волчий сон.
Перрин поднялся. Он на многое был способен в этом месте, но был и предел. Всему есть предел.
«Отыщи Свободного От Оков. Он объяснит».
Последнее послание Прыгуна. Что оно означало? Прыгун сказал, что Перрин уже нашёл ответ. Но что теперь? Может Свободный От Оков его объяснит? Послание было пропитано болью, утратой и удовлетворением тем, что Перрин принял волка внутри себя. Последний образ волка с блестящим мехом и исходящим запахом решимости, гордо прыгающего в темноту.
Перрин переместился на Джеханнахский тракт. Свободный От Оков часто бывал здесь с остатками стаи. Перрин мысленно потянулся и нашёл его – молодого поджарого самца с бурой шерстью. Свободный От Оков поддразнил Перрина, послав ему образ быка, топчущего оленя. Другие больше не вспоминали этот образ, но не Свободный От Оков.
«Свободный От Оков, – передал Перрин. – Прыгун сказал, что ты мне нужен».
Волк исчез.
Перрин вздрогнул, затем прыгнул туда, где тот только что был – на вершину утёса в нескольких лигах от дороги. Там он уловил тончайший запах места, куда отправился волк, и последовал за ним. В открытое поле, где вдалеке виднелся амбар, выглядевший прогнившим.
«Свободный От Оков?» – позвал Перрин. Волк залёг в густом подлеске неподалёку.
«Нет. Нет». От Свободного От Оков исходил страх и гнев.
«Что я сделал?»
Волк метнулся, оставив за собой размытое пятно. Перрин зарычал и опустился на четыре лапы, превращаясь в волка. Юный Бык бросился в погоню с рёвом ветра в ушах. Он заставил ветер расступиться, ещё больше ускоряясь.
Свободный От Оков попытался исчезнуть, но Юный Бык последовал за ним, оказавшись в открытом океане. Он ударился о волны, ставшие твёрдыми под его лапами, и продолжил гнаться за Свободным От Оков, не замедляя бег.
В посланиях волка один за другим мелькали образы. Леса. Города. Поля. Перрин, стоящий снаружи клетки и смотрящий на него.
Перрин замер, снова приняв человеческое обличье. Он стоял на вздымающихся волнах, медленно поднимаясь в воздух. Что? В последнем образе был он, только моложе. И с ним была Морейн. Как Свободный От Оков мог…
Внезапно Перрин всё понял. Свободного От Оков в волчьем сне всегда можно было найти в Гэалдане.
«Ноам», – позвал он волка, успевшего далеко оторваться.
В ответ – вспышка удивления, и разум волка пропал. Перрин переместился туда, где только что был Свободный От Оков, и учуял след – небольшую деревню, амбар, клетку.
Перрин перенёсся туда. Свободный От Оков лежал на земле между двумя домами и смотрел на него. Он был неотличим от других волков, хотя теперь Перрин и догадывался, в чём было дело. Это был не волк. Это был человек.
– Свободный От Оков, – сказал Перрин, опускаясь на одно колено и заглядывая волку в глаза, – Ноам. Ты помнишь меня?
«Конечно. Ты – Юный Бык».
– Нет, помнишь ли ты, как мы встречались раньше, в реальном мире? Ты послал мне образ нашей встречи.
Ноам раскрыл пасть, и в ней появилась кость. Большая бедренная кость с остатками мяса на ней. Он лёг на бок и начал её грызть. «Ты Юный Бык», – упрямо ответил он.
– Помнишь ли ты клетку, Ноам? – тихо спросил Перрин, посылая образ. Образ человека в грязной ободранной одежде, запертого в самодельной деревянной клетке своими же родными.
Ноам замер, и на мгновение его изображение колыхнулось, став человеческим. Волчье обличие тут же вернулось, и он издал низкий, опасный рык.
– Я вспомнил о плохих временах не для того, чтобы разозлить тебя, Ноам, – сказал Перрин. – Я… Я такой же, как и ты.
«Я волк».
– Да, – ответил Перрин. – Но ты не всегда им был.
«Всегда».
– Нет, – твёрдо возразил он. – Когда-то ты был таким, как я. Только воображая иначе, ты не сможешь изменить этого факта.
«Здесь смогу, Юный Бык, – ответил Ноам. – Здесь смогу».
Это было правдой. Почему Перрина так волновал этот вопрос? Но ведь Прыгун направил его сюда. Почему у Свободного От Оков должен быть ответ? Его вид, знание того, кем он был, вновь вернули все страхи Перрина. Он примирился с собой, но вот перед ним был человек, полностью уступивший волку в себе.
И это приводило Перрина в ужас. Это знание вбило клин между ним и волками. Почему теперь, когда Перрин переборол этот страх, Прыгун послал его сюда? Свободный От Оков учуял его смятение. Кость исчезла, и волк положил голову на лапы, подняв взгляд на Перрина.
Ноам, почти лишившись разума, думал лишь о побеге и убийстве; он был опасен для всех окружающих. Теперь от этого не было и следа. Свободный От Оков казался спокойным. Когда они освободили Ноама, Перрин боялся, что он недолго протянет, но сейчас он был жив и здоров. Жив точно, хотя Перрин и не брался судить о его здоровье по тому, как он выглядел в волчьем сне.
И всё же разум Свободного От Оков теперь был в гораздо лучшем состоянии. Перрин нахмурился. Морейн говорила, что в разуме этого создания не осталось ничего от личности Ноама-человека.
– Свободный От Оков, – проговорил Перрин, – что ты думаешь о мире людей?
На Перрина мгновенно нахлынула быстрая череда образов: боль, печаль, гибнущий урожай, снова боль, крупный, плотный подвыпивший мужчина избивает миловидную женщину, опять боль, огонь, страх, горе. Боль.
Перрин отшатнулся. Свободный От Оков продолжал посылать образы. Один за другим: могила, рядом с ней ещё одна, поменьше, словно для ребёнка. Разгорающийся огонь. Человек в ярости – брат Ноама. Перрин узнал его, хотя при их встрече он не казался опасным.
Поток был слишком сильным. Перрин взвыл, оплакивая жизнь, которую вёл Ноам, словно исполняя погребальную песню, полную горя и боли. Неудивительно, что тот предпочёл жить волком.
Образы прекратились, и Свободный От Оков отвернулся. Перрин силился вздохнуть, ртом хватая воздух.
«Это дар», – передал волк.
– Во имя Света, – прошептал Перрин. – Так это был выбор? Ты намеренно выбрал волка.
Свободный От Оков закрыл глаза.
– Я всегда думал, что он поглотит меня, если я не буду осторожен, – промолвил Перрин.
«Волк – это покой».
– Да, – ответил Перрин, положив руку волку на голову. – Теперь я понимаю.
Таким было равновесие для Свободного От Оков. Оно отличалось от равновесия Илайаса. И от того, что обрёл Перрин. Он понял. Это не убавляло опасности того, как он терял над собой контроль. Но это была последняя часть головоломки, которую ему необходимо было понять. Последняя часть его самого.
«Спасибо», – послал в ответ Перрин. Затем он создал образ волка Юного Быка и Перрина-человека с одинаковыми запахами, стоящих рядом друг с другом на вершине холма. И отправил его, вложив в это все свои силы. Свободному От Оков, другим волкам поблизости. Всем, кто услышит.
«Спасибо».
* * *
– Довиенди си товайя сагайн, – произнёс Олвер, бросая игральные кости. Они прокатились по холщовому полу палатки. Когда они остановились, Олвер улыбнулся. На всех гранях были чёрные точки, ни волн, ни треугольников. По-настоящему удачный бросок.
Олвер передвинул свою фишку на матерчатой игровой доске Змей и Лисичек, которую для него когда-то сделал отец. Всякий раз один вид этой доски внушал Олверу боль, напоминая ему об отце, но он только прикусывал губу и не подавал вида. Солдаты не плачут. Кроме того, когда-нибудь он разыщет того самого Шайдо, убившего его отца. Вот тогда Олвер отомстит.
Именно так поступает настоящий мужчина, если он истинный воин. Олвер думал, что Мэт поможет, когда закончит со своими делами в Последней Битве. Мэт ему будет обязан, и не только за то, что Олвер был его личным порученцем, а ещё и за информацию про змей и лисичек.
Рядом в кресле сидел Талманес. Невозмутимый мужчина читал книгу и следил за игрой только вполглаза. Ему было далеко до Ноэла или Тома, да и был он здесь не для игр, а чтобы присмотреть за Олвером.
Мэт не хотел рассказывать Олверу, что он отправился в Башню Генджей без него. Что ж, Олвер не дурак какой-нибудь и понимает, что творится вокруг. И не сумасшедший, или не совсем. Ноэл хороший выбор, и раз Мэту пришлось взять всего двоих, тогда что ж... Ноэл сражается лучше Олвера, поэтому вполне разумно, что пошёл именно он.
Но в следующий раз выбирать будет Олвер. И тогда Мэту лучше вести себя получше, иначе оставят его.
– Твой ход, Талманес.
Мужчина что-то пробурчал, потянулся и не глядя, не отрываясь от книги, сделал бросок. Он был неплохим парнем, но слегка чопорным. Олвер ни за что не взял бы такого на ночную попойку или на охоту за служанками. Он его и не возьмёт, когда достаточно повзрослеет, чтобы ходить на попойки и гоняться за служанками. Олвер решил, что через годик-другой будет в самый раз.
Олвер двинул змей и лисичек, затем взял кости, чтобы сделать следующий бросок. Он всё продумал. Вокруг полно разных Шайдо, и у него не было ни малейшей зацепки, как найти того, кто убил его родителей. Но можно задать вопросы Элфинн. Он слышал, как про это рассказывал Мэт. Поэтому Олверу просто нужно отправиться к ним спросить об этом и выследить убийцу. Проще, чем прокатиться на лошади. Но сперва ему нужно немного потренироваться с Отрядом, чтобы научиться хорошо драться и потом выполнить то, что нужно.
Он метнул кости. Ещё один удачный бросок. Олвер улыбнулся и, замечтавшись о том дне, когда он наконец как следует отомстит, передвинул фишки обратно к центру доски.
Он передвинул фишку через ещё одну линию и вдруг замер.
Его фишка оказалась в центре доски.
– Я выиграл! – воскликнул он.
Талманес оторвался от книги – трубка чуть не выпала у него изо рта. Уставившись на доску, он покачал головой:
– Чтоб мне сгореть, – пробормотал он. – Должно быть, мы что-то не так сосчитали, или...
– Не так сосчитали?
– Я имел в виду... – Талманес выглядел поражённым. – Выиграть нельзя. В эту игру нельзя выиграть. Просто невозможно.
Какая чепуха. Зачем же Олверу играть, раз выиграть нельзя? Он улыбнулся и оглядел игровую доску. Змеи и лисички остановились в одном шаге от его фишки и его проигрыша. Но в этот раз он добрался до внешнего кольца и проделал весь путь обратно. И выиграл.
Это тоже хорошо. А то он уже начинал было думать, что у него никогда не получится!
Олвер встал, разминая ноги. Талманес выбрался из кресла и присел на корточки над доской, почёсывая затылок, невзначай попыхивая трубкой.
– Надеюсь, Мэт скоро вернётся, – сказал Олвер.
– Уверен, что скоро, – ответил Талманес. – Задание Её Величества не займёт много времени. – Эту ложь придумали специально для Олвера: о том, что Мэт и Том с Ноэлом отправились на секретное задние королевы. Что ж, это ещё одно очко к долгу Мэта. Честно говоря, порой Мэт мог быть таким строгим, словно Олвер не мог сам о себе позаботиться.
Олвер покачал головой, подойдя к стенке шатра, у которой были сложены бумаги Мэта, ожидавшие его возвращения. Там он заметил кое-что любопытное, выглядывающее между бумаг. Это был кусочек чего-то красного, словно кровь. Он протянул руку и выудил из стопки бумаги потрёпанный конверт. Он был запечатан большой восковой печатью.
Олвер нахмурился, поворачивая конвертик так и эдак. Он видел, что Мэт всё время держал его при себе. Так почему же он его не вскрыл? Это же очень невежливо. Сеталль изо всех сил старалась привить Олверу хорошие манеры, хотя большая часть того, что она объясняла ему, было полной чепухой – он просто кивал головой, чтобы она дала ему прижаться к себе. Так вот, он был совершенно уверен, что нужно вскрывать присланные письма, а потом вежливо на них отвечать.
Он вновь повертел письмо, потом пожал плечами и сломал печать. В конце концов, Олвер был личным порученцем Мэта, официальным лицом и всё такое. Не удивительно, что Мэт порой о чём-то забывал, а обязанностью Олвера было о нём позаботиться. Теперь, когда погиб Лопин, о Мэте приходилось заботиться вдвое больше. Частично и поэтому Олвер остался в Отряде. Он не был уверен, что Мэт без него справится.
Он развернул конверт и вынул небольшой плотный листок бумаги. Нахмурившись, он попытался разобрать слова. В основном благодаря Сеталль он уже стал лучше читать, но некоторые слова представляли проблему. Он почесал затылок.
– Талманес, – сказал он. – Возможно, тебе стоит это прочесть.
– Что это? – мужчина отвлекся от созерцания игрового поля. – Ну вот! Олвер, что ты натворил? Это нельзя было открывать! – Талманес поднялся и выхватил бумажку из пальцев Олвера.
– Но... – начал было Олвер.
– Лорд Мэт не стал его открывать, – сказал Талманес. – Он знал, что оно втянет нас в интриги Белой Башни. Он терпел несколько недель! А ты взял и всё испортил. Интересно, нельзя ли его как-нибудь заклеить обратно...
– Талманес, – настойчиво вмешался Олвер. – Мне кажется, это важно.
Талманес колебался – казалось, он разрывается между желанием спрятать письмо и прочесть его. Наконец он поднёс письмо к свету. Он прочел его очень быстро, словно мальчишка, крадущий еду с тележки уличного торговца и тут же запихивающий её в рот, пока не заметили.
Едва слышно Талманес прошептал проклятье. Он вновь перечитал письмо и выругался громче. Он схватил свой меч, висевший на стенке шатра, и выскочил наружу. На полу валялось брошенное письмо.
Олвер взял и прочёл его вновь, повторяя вслух непонятые с первого раза слова:
Мэтрим,
Если ты открыл это письмо, значит, я мертва. Я собиралась обернуться за один день и освободить тебя от клятвы. В моём следующем деле целая куча потенциальных сложностей, однако есть и большой шанс, что я не выживу. Мне нужно знать, что у меня есть кто-то, на кого я могла бы положиться в этом деле.
К счастью, есть одна вещь, на которую я могу положиться – это твоё любопытство. Подозреваю, что прежде, чем вскрыть это письмо, ты вытерпишь несколько дней. Этого времени мне хватит, чтобы успеть вернуться, если смогу. Если нет, это дело станет твоим.
В Кэймлине есть Путевые Врата. Их охраняют, они забаррикадированы, и считаются безопасными. Но это не так.
К Кэймлину по Путям движется чудовищная армия Отродий Тени. Я не знаю, когда именно они вышли, но у нас ещё есть время их остановить. Нужно добраться до королевы и убедить её уничтожить врата. Это возможно; просто забаррикадировать их недостаточно. Если их не получится уничтожить, то королеве нужно собрать все силы на их защиту.
Если ты с этим не справишься, то, боюсь, Кэймлин будет потерян ещё до конца месяца.
Искренне твоя, Верин Матвин.
Олвер почесал подбородок. Что такое эти Путевые Врата? Кажется, он слышал что-то подобное от Мэта с Томом. Он с письмом вышел из шатра.
Талманес стоял рядом с шатром, глядя на восток в сторону Кэймлина.
Над горизонтом висело красное зарево. Оно было прямо над городом. И больше, чем в любую другую ночь.
– Храни нас Свет, – прошептал Талманес. – Это пожар. Город горит. – Он встряхнул головой, словно пытаясь избавиться от наваждения, но тут же закричал: – К оружию! В Кэймлине троллоки! Город в осаде! К оружию, бойцы! Чтоб мне сгореть, нам нужно мчаться в город и спасать наших драконов! Если они попадут в руки Тени, то все мы покойники!
Олвер с расширенными глазами выпустил письмо из руки. Троллоки в Кэймлине? Это словно Шайдо в Кайриэне, только хуже.
Он бросился в шатёр Мэта, споткнулся о ковёр и упал на колени рядом со своей походной койкой. Он лихорадочно дернул шов с краю матраца. Из разреза вылезла набитая внутрь шерсть. Он сунул внутрь руку, пошарил и вытянул спрятанный там длинный нож. Тот был в кожаных ножнах. Он стащил его у квартирмейстера Отряда – Бергевина – когда тот отвернулся.
После Кайриэна Олвер дал себе обет, что больше никогда не будет трусом. Поэтому он изо всех сил сжал нож двумя руками так, что побелели костяшки пальцев, и кинулся прочь из шатра.
Пришло время сражаться.
* * *
Перебираясь через пень упавшего дерева, Баррига споткнулся. Кровь капнула со лба на землю, и, казалось, покрытая тёмными пятнами крапива впитала её, насыщаясь его жизнью. Баррига поднял трясущуюся руку ко лбу. Повязка промокла насквозь.
«Некогда останавливаться. Некогда!» Он заставил себя подняться на ноги и торопливо пробрался через бурые пилообразные листья. Баррига старался не смотреть на чёрные пятна, покрывавшие растительность. Запустение, он попал в Запустение! Но что ещё ему оставалось делать? На юге буйствовали троллоки; все башни пали. Сам Кандор пал.
Баррига оступился и упал на землю. Постанывая, он перевернулся и принялся жадно хватать ртом воздух. Баррига лежал во впадине меж двумя холмами к северу от Башни Хит. Его некогда изящная одежда – куртка и камзол из роскошного бархата – была изорвана и покрыта пятнами крови. Баррига провонял дымом, а когда он закрывал глаза, то видел троллоков, окруживших его караван, убивающих его слуг и солдат.
Все они погибли. Тум, Ян… оба мертвы. Свет, они все мертвы.
Барригу затрясло. Как он докатился до такого? Он же был простым купцом. «Я должен был послушаться Ребека», – подумал Баррига. Позади, над Башней Хит, поднимался дым. Именно туда направлялся его караван. Как же такое могло случиться?
Он должен продолжать двигаться. На восток. Он доберётся до Арафела. Не могли же пасть и остальные государства Порубежья? Или могли?
Баррига карабкался по склону холма, цепляясь руками за короткие стебли вьющейся травы, казавшиеся червями, скользнувшими между пальцев. Барригу начинало подташнивать. Когда он добрался до вершины холма, мир вокруг него начал вращаться. Там он и упал. Сквозь его повязку сочилась кровь.
Баррига заметил перед собой какое-то движение, моргнул. Над ним бурлили облака. А спереди к нему со змеиной грацией приближались три фигуры в чёрно-коричневых одеждах. Мурддраалы!
Нет. Он сморгнул с глаз кровь и слёзы. Нет, не Мурддраалы. Это были люди с закрывавшими их лица красными вуалями. Они двигались, припав к земле и внимательно осматривая местность, за спиной у них были короткие копья.
– Хвала Свету, – прошептал Баррига. – Айил.
Он был в Андоре, когда туда явился Ранд ал’Тор. Все знали, что Айил следуют за Драконом Возрождённым. Он их приручил.
«Я в безопасности!»
Один из айильцев подошёл к Барриге. Но почему его вуаль красного цвета? Это необычно. Тёмные глаза айильца были равнодушны и безжизненны. Он снял вуаль, открыв улыбающееся лицо.
Зубы мужчины были заточены до остроконечной формы. Его улыбка стала шире, и он плавным движением вытащил из-за пояса нож.
Баррига запнулся, увидев эту ужасающую пасть и радость в глазах собиравшегося убить его мужчины. Это не Айил. Это нечто иное.
Нечто ужасное.
* * *
Ранд ал’Тор, Возрождённый Дракон, видел сон. Он спокойно сидел, вдыхая морозный воздух. Вокруг него плыли белые облачка; их прикосновения, лёгкие, как поцелуи, оставляли на коже влагу.
Его троном на эту ночь стал плоский валун на горном склоне; Ранд смотрел сквозь облака вниз, на узкую лощину. Это место не существовало в реальности. Это даже не было Миром Снов – тем местом, где он сражался с Отрёкшимися и про опасность которого был столько наслышан.
Нет, это был лишь один из его обычных снов. Теперь Ранд их контролировал. Сны стали местом, где он мог обрести покой и подумать, в то время как его разум защищали стражи, а тело лежало спящее рядом с Мин в новом лагере, в окружении Порубежников на поле Меррилора. Там была Эгвейн, и она привела за собой армии. Он был к этому готов. Он на это рассчитывал.
Завтра они услышат его требования. Но не ради сохранности печатей – он их сломает, невзирая на всё, что способна сказать Эгвейн. Нет, это будут требования к правителям этого мира в обмен на то, что он отправится в Шайол Гул и встретится с Тёмным лицом к лицу.
Ранд не был уверен, что станет делать, если они откажут. Но им будет очень трудно так поступить. Иногда очень полезно иметь репутацию человека иррационального.
Он глубоко дышал; его наполняло ощущение мира. Здесь, в его снах, холмы покрывала зелень – такими он их и помнил. В той безымянной лощине внизу, скрытой в Горах Тумана, он начал путь. Не первый и не последний, но, пожалуй, самый важный. Один из самых болезненных, это уж точно.
– И теперь я вернулся, – прошептал он. – Я изменился вновь. Человек меняется постоянно.
Он чувствовал некую целостность в том, что вернулся сюда – в место, где впервые столкнулся с убийцей внутри себя. В место, где он впервые попробовал скрыться от тех, кого должен был держать рядом. Он закрыл глаза, наслаждаясь спокойствием. Тишиной. Гармонией.
Вдалеке он услышал крик боли.
Ранд открыл глаза. Что это было? Он встал и огляделся по сторонам. Это место было творением его разума, защищённым и безопасным. В нём не могло...
Снова раздался крик. Отдалённый. Ранд нахмурился и поднял руку. Пейзаж вокруг него исчез, развеявшись туманом. Ранд стоял в полной темноте.
«Здесь», – подумал он. Он находился в длинном коридоре, отделанном деревянными панелями. Его ботинки глухо застучали по тёмному дереву. Эти крики нарушили его спокойствие. Кому-то больно. Он им нужен.
Ранд пустился бежать. Коридор заканчивался красновато-коричневой дверью, всей в узлах и наростах, похожих на толстые корни старого дерева. Ранд ухватился за ручку – ещё один корень – и рывком распахнул дверь.
За ней оказалась огромная комната, полная абсолютной тьмы – ни лучика света, будто в пещере глубоко под землёй. Казалось, что комната всасывала в себя свет и гасила его. Голос, издававший крики, находился внутри. Он был слабым, будто придушенным темнотой.
Ранд вошёл. Тьма поглотила его. Казалось, будто она вытягивает из него жизнь, будто сотни пиявок сосут кровь у него из вен. Он двинулся дальше. Он не мог понять, откуда именно доносятся крики, поэтому шёл вдоль стен; на ощупь те походили на кость, гладкие и местами с трещинами.
Комната была круглой – как будто он угодил внутрь гигантской черепной коробки.
«Вон там!» Впереди забрезжил слабый свет – на полу стояла одинокая свеча, освещая плиты из чёрного мрамора. Ранд бросился к ней. Да, у белой как кость стены лежал съёжившись человек. Это была женщина с серебристыми волосами, одетая в тонкую белую сорочку.
Сейчас она плакала, всё её тело вздрагивало и содрогалось. Ранд опустился рядом с ней на колени, и от его движения огонёк свечи заметался. Как эта женщина попала в его сон? Она – кто-то настоящий или создание его разума? Ранд положил руку ей на плечо.
Она подняла на него глаза – те были красными, а лицо маской боли; с подбородка капали слёзы.
– Пожалуйста, – умоляюще воскликнула она. – Прошу тебя. Я в его власти.
– Кто ты?
– Ты меня знаешь, – прошептала она, взяв его руку и прильнув к ней. – Мне жаль. Мне так жаль. Я в его власти, он каждый вечер будто заново сдирает кожу с моей души. О, прошу тебя! Сделай что-нибудь, чтобы это закончилось. – Слёзы хлынули ручьём.
– Я не знаю тебя, – сказал Ранд. – Я...
Эти глаза. Эти прекрасные и ужасные глаза. Ранд охнул, выпустив её руку. Лицо было другим, но душу он знал.
– Майрин? Ты же мертва! Я видел, как ты умерла!
Она помотала головой.
– Хотелось бы мне умереть. О, как хотелось бы! Пожалуйста! Он размалывает мои кости и ломает их, будто сучья, а потом оставляет меня умирать, прежде чем Исцелить ровно настолько, чтобы я могла выжить. Он... – Женщина вдруг умолкла, вздрогнув.
– Что случилось?
Её глаза широко раскрылись, и она отшатнулась к стене.
– Нет! – закричала она. – Он идёт! Тень в сознании каждого, убийца правды. Нет! – Она обернулась, протягивая руку к Ранду, но что-то потащило её назад. Стена раскололась на части, и женщина упала во тьму.
Ранд прыгнул вперёд и потянулся к ней, но было слишком поздно. Он лишь мельком заметил её, прежде чем женщина исчезла во тьме внизу.
Ранд замер, глядя в каверну. Он искал спокойствие, но не мог его достичь. Вместо этого он чувствовал ненависть, участие и – будто гадюку, жалящую его изнутри – желание. Это и вправду была Майрин Эронайле, женщина, которую он когда-то называл леди Селин.
Женщина, которую большинство знало под именем, которое она взяла себе сама. Ланфир.
* * *
Лан смотрел вниз на осквернённый пейзаж, чувствуя, как злой суховей обдувает лицо. Тарвиново ущелье представляло собой широкий, каменистый перевал, покрытый пятнами поражённой Запустением осоки. Когда-то это место было частью страны Малкир. Лан снова был дома. В последний раз.
На другом конце Ущелья собралась тьма троллоков. Многие тысячи. Десятки тысяч. Быть может, сотни тысяч. Числом, по меньшей мере, в десять раз больше войска Лана, собранного им по пути через Порубежье. Обычно люди держали оборону на этой стороне Ущелья, но Лан не мог так поступить.
Он пришёл, чтобы напасть, сразиться за Малкир. Рядом с ним, слева, ехал Андер, справа – юный Кайсель из Кандора. Лан что-то чувствовал, что-то отдалённое, подпитывающее в последнее время его силы. Узы изменились. Эмоции изменились.
Лан по-прежнему чувствовал в глубине своего сознания Найнив, столь удивительную, заботливую и страстную. Зная, что когда он умрёт, она будет страдать вместо другой, ему должно было быть больно. Однако эта близость с ней – последняя близость – придавала сил.
Жаркий ветер казался слишком сухим. Он нёс запах пыли и грязи, и сушил глаза, заставляя Лана моргать.
– Это правильно, – сказал Кайсель.
– Что именно? – спросил Лан.
– То, что мы должны атаковать здесь.
– Да, – согласился Лан.
– Наверно, – сказал Кайсель. – И это дерзко. Этим мы покажем Тени, что нас не задавят, что мы не склонимся в ужасе. Это ваша страна, лорд Мандрагоран.
«Моя страна», – подумал Лан. Да, так и есть. Он направил Мандарба вперёд.
– Я – ал’Лан Мандрагоран, – прокричал Лан. – Лорд Семи Башен, Защитник Стены Первых Огней, Владетель Меча Тысячи Озёр! Когда-то меня прозвали Аан’аллейном, но я отказываюсь от этого имени, ибо уже не один. Страшись меня, Тень! Страшись и знай. Я вернулся за тем, что моё по праву. Быть может, я и король без королевства. Но я всё равно король!
Он взревел, подняв свой меч. За его спиной раздалось громогласное «ура!». Пуская Мандарба в галоп, он отправил Найнив последнее и сильное чувство любви.
За Ланом пустилась в атаку его армия, все конные – кандорцы, арафелцы, шайнарцы и салдэйцы. Но больше всего было Малкири. Лана бы не удивило, если он собрал всех до единого подданных своего старого королевства, до сих пор способных держать оружие.
Они скакали, выкрикивая боевые кличи, размахивая мечами и нацеливая копья. Стук копыт их лошадей был громом, их голоса грохотом волн, их гордость ярче пылающего солнца. Их было двенадцать тысяч. И они атаковали армию, по меньшей мере, в сто пятьдесят тысяч.
«Этот день будут помнить, как день чести, – думал Лан, несясь вперёд. – Последний Бой Золотого Журавля. Гибель Малкири».
Вот и пришёл конец. Они встретят его с оружием в руках.
* * *
И вот, придёт день, когда тюрьма Величайшего ослабнет, как конечности тех, кто создал её. И снова прославленный плащ Его накроет Узор всего сущего, и Великий Повелитель протянет длань Свою, чтобы потребовать то, что принадлежит Ему. Мятежные народы падут опустошёнными, и возрыдают чада их. Не останется никого кроме Него и тех, кто обратил свой взор к Его величию.
В тот день, когда Одноглазый Дурак отправится в залы скорби, и Первый среди Паразитов поднимет руку, чтобы освободить Того, кто станет Разрушением, тогда настанут последние дни для гордости Падшего Кузнеца. Да, и познавший саму Смерть Сломленный Волк падёт и будет поглощён Башнями Полуночи. И его уничтожение вселит ужас и горе в сердца людей и до самых основ потрясёт их волю.
И тогда придёт Повелитель Заката. И заберёт Он наши глаза, ибо наши души должны склониться пред Ним. И заберёт Он нашу кожу, ибо наша плоть должна служить Ему. И заберёт Он наши уста, ибо только Его должны мы прославлять. И встретится Повелитель Заката с Поверженным Защитником, и прольёт его кровь, и принесёт нам столь прекрасную Тьму. Возопите, о последователи Тени. Молите о своём уничтожении!
Отрывок из Тёмных пророчеств.
