Взирая на мир глазами новорожденного – в буквальном смысле слова, – воскрешенный капитан отец Федерико де Сойя пересек площадь Пьяцца-Сан-Пьетро, миновал изящные арки колоннады Бернини и приблизился к базилике Святого Петра. На бледно-голубом небе ослепительно сверкало солнце, было прохладно – единственный обитаемый континент Пасема находился на высоте полторы тысячи метров над уровнем моря; как ни странно, разреженный воздух был насыщен кислородом. Величавые колонны купались в солнечном свете, который создавал некое подобие ауры над головами людей, серебрил мраморные статуи, воспламенял пурпурные мантии кардиналов. В глазах рябило от сине-красно-оранжевых полос на костюмах швейцарских гвардейцев, которые замерли на посту у ворот. Посреди площади возвышался обелиск, соперничающий в красоте с пилястрами на фасаде базилики, а в сотне метров над площадью золотился огромный купол. Голуби, кружившие над мостовой, то и дело меняли цвет, становились то белыми на фоне небосвода, то черными – на фоне купола. Площадь кишела людьми: тут были простые священники в черных сутанах с розовыми пуговицами, епископы в белых мантиях с алым подбоем, кардиналы в багрянце и пурпуре; граждане Нового Ватикана в иссиня-черных костюмах и рубашках с кружевными манжетами, монахини в накрахмаленных платьях, напоминавшие чаек с распростертыми крыльями; офицеры в красно-черной форме Ордена, какую надел сегодня и де Сойя; туристы и гости, которым повезло оказаться на понтификальной мессе, напялившие свои лучшие наряды, в основном черного цвета, зато из самого дорогого материала, – эти наряды искрились и переливались на солнце. Толпа продвигалась к базилике, разговоры потихоньку смолкали, лица светились ожиданием, но улыбок не было – присутствие на таком событии требовало сосредоточенности.

Воскрешенного лишь накануне капитана де Сойю – а с того момента, как он покинул «Бальтазар», прошло четыре дня – сопровождали отец Баджо, капитан Марджет Ву и монсеньор Лукас Одди. Пухленький, приятный в общении Баджо руководил воскрешением де Сойи; худощавая, молчаливая Ву была адъютантом командующего космическим флотом Ордена адмирала Марусина; что касается Одди, несмотря на свои восемьдесят семь стандартных лет, по-юношески резвого и отличавшегося завидным здоровьем, тот являлся доверенным лицом и помощником Симона Августино, кардинала Лурдзамийского, первого министра Ватикана. Молва утверждала, что могущественнее кардинала Лурдзамийского только сам Папа, что лишь Симон Августино имеет прямой доступ к Его Святейшеству и что первый министр – человек необычайной проницательности. О могуществе кардинала говорило и то, что именно он был префектом Sacra Congregatio pro Gentium Evangelizatione se de Propaganda Fide, легендарного Евангелического Братства.

Капитана де Сойю присутствие Марджет Ву и монсеньора Одди удивляло не больше, чем солнечные зайчики на фасаде базилики. Толпа притихла. Капитан и его спутники поднялись по широкой лестнице, миновали швейцарских гвардейцев и очутились в нефе собора. Под высокими сводами гуляло эхо; де Сойя почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы – столь прекрасны были украшавшие собор произведения искусства: в первом приделе справа – «Pieta» Микеланджело, дальше – древняя бронзовая статуя святого Петра (правая ступня отполирована до блеска губами верующих) работы Арнольфо ди Камбрио и, наконец, подсвеченная сзади, исполненная непередаваемого очарования скульптура Джулианы Фальконьери Санта Вержине, изваянная Пьетро Кампи в шестнадцатом веке, свыше полутора тысяч лет назад.

Глотая слезы, капитан де Сойя окропил голову святою водой и встал на колени рядом с отцом Баджо. Мало-помалу в базилике установилась тишина: не стало слышно ни шарканья, ни кашля. Базилика погрузилась во мрак, лишь золотились в свете галогенных ламп бесценные шедевры прошлого. Де Сойя устремил взгляд на бронзовые византийские колонны балдахина работы Бернини над алтарем – золоченого, украшенного затейливой резьбой; оттуда может служить мессу только Папа – и вновь подивился тому, сколько чудес успело произойти за последние двадцать четыре часа. Было больно, мысли путались, словно он приходил в себя после сильного удара по голове; обычная головная боль не шла с этим ни в какое сравнение, каждая клеточка тела, казалось, помнила о смерти и даже после воскрешения восставала против гибели. А другие чудеса – вкус мясного бульона, которым его накормил отец Баджо, бледно-голубое пасемское небо за окнами лаборатории, сострадание на лицах тех, с кем ему довелось встретиться, мягкие, умиротворяющие голоса… Капитан де Сойя, человек по натуре сентиментальный, не плакал с детства, с тех пор как ему минуло пять или шесть лет; но сегодня он не стыдился слез. Иисус Христос даровал капитану вторую жизнь, разделил с ним – простым офицером из бедной семьи, родом с захудалой планеты – таинство воскрешения; клетки в теле де Сойи помнили не только боль смерти, но и восторг пробуждения. Капитана переполняла радость, которую невозможно выразить словами.

Месса началась с фанфар, которые пронзили тишину точно сверкающие лезвия. К ликующей музыке присоединился хор, торжественно зазвучал орган, ослепительно яркие огни выхватили из мрака Папу и его свиту.

«Как молодо он выглядит!» – подумалось капитану де Сойе. Папе Юлию Четырнадцатому было слегка за шестьдесят, однако на святейшем престоле он восседал свыше двухсот пятидесяти лет, за исключением того времени, которое было потрачено на восемь воскрешений. Он стал первосвященником под именем Юлия Шестого, после восьмидесятичетырехлетнего правления антипапы Тейяра Первого, и всякий раз, воскресая, брал себе то же имя. Наблюдая за Папой, де Сойя вспоминал историю Юлия, обе ее версии – официальную и ту, что изложена в запрещенных «Песнях» (которые, кстати сказать, прочитывает всякий обученный грамоте подросток).

Согласно обеим версиям, когда-то Папу Юлия звали Ленар Хойт и в истинную веру он обратился под влиянием Поля Дюре, археолога-иезуита и наделенного харизмой теолога. Дюре являлся поборником учения Святого Тейяра, по которому человечество в состоянии эволюционировать к божественности; допущенный к престолу святого Петра после Падения, Дюре утверждал даже, что люди могут стать богами. Приняв сан и имя Юлия Шестого, Ленар Хойт беспощадно искоренил эту гнусную ересь.

Обе версии сходились также и в том, что именно отец Дюре, находясь в ссылке на Гиперионе, обнаружил симбиота, получившего название крестоформа. А вот дальше начинались разночтения. Если верить поэме, Дюре получил крестоформ от диковинного существа по имени Шрайк. Церковь же учила, что Шрайк, который если и существовал, то являлся, безусловно, очередным воплощением сатаны, не имеет с крестоформом ничего общего; он только искушал впоследствии и Дюре, и Хойта. По церковной версии, дьяволу поддался лишь Дюре. В «Песнях», которые представляли собой чудовищное смешение искаженной истории и мифологии, рассказывалось, как отец Дюре распял сам себя в огненном лесу на плато Пиньон, не желая возвращать крестоформ Церкви. Поэт-язычник Мартин Силен, автор кощунственных «Песней», полагал, что таким образом Дюре стремился уберечь Церковь от греха, от роковой ошибки принять гнусного паразита за дар свыше. Официальная история, которой, разумеется, верил де Сойя, заявляла, что Дюре просто не выдержал мучений, причиняемых симбиотом, и, подстрекаемый демоном Шрайком, какового мнил своим врагом, преданный анафеме за фальсификацию археологических данных, решил скрыть от Церкви ниспосланное через него Господом таинство воскрешения.

Молодой священник Ленар Хойт отправился на Гиперион в поисках друга и бывшего наставника. В поэме утверждалось, что он принял оба крестоформа – свой собственный и Дюре, а незадолго до Падения вернулся на Гиперион, чтобы умолить Шрайка избавить его от этого бремени. Церковь оспаривала подобный ход событий: отец Хойт проявил незаурядное мужество, возвратившись на планету, чтобы покончить с демоном. Так или иначе, во время второго паломничества на Гиперион Хойт скончался. Дюре воскрес с крестоформом Хойта; он вынырнул из хаоса, воцарившегося после Падения, с тем чтобы стать первым антипапой в современной истории. При нем Церковь пришла в упадок, но произошел несчастный случай, после которого из общего крестоформа, который Дюре именовал паразитом, а Хойт – откровением свыше, воскрес не Дюре, а Ленар Хойт, будущий Папа Юлий Шестой. Как это случилось, до сих пор оставалось одной из главных тайн Церкви; со временем христианство превратилось из презираемого культа в единственную религию человечества.

На глазах де Сойи Папа Юлий – худощавый мужчина с бледным лицом – поднял над алтарем святые дары, и капитана внезапно бросило в дрожь.

Отец Баджо объяснил, что всепоглощающее ощущение новизны и непреходящее изумление, последствия воскрешения, исчезнут в ближайшие недели, а вот чувство благодарности будет укрепляться с каждым возрождением. Теперь де Сойя понимал, почему Церковь считала самоубийство одним из наиболее тяжких грехов – совершивший такой грех подлежал немедленному отлучению: ведь после того как погрузился в пепел смерти, Благодать сияет гораздо ярче. Не будь наказание за самоубийство столь суровым, процедура воскрешения вполне могла бы стать популярным развлечением.

Тем временем месса приближалась к завершению. Вновь зазвучали фанфары, вступил хор. Осознав, что вскоре вкусит тело Господне и причастится Его крови, пресуществленных самим первосвященником, капитан Федерико де Сойя, на которого обрушился очередной приступ головокружения, зарыдал как ребенок.

После мессы капитан де Сойя вместе со спутниками отправился в сад. Небо над куполом собора приобрело золотистый оттенок.

– Федерико, – проговорил отец Баджо, – вам предстоит очень важная встреча. Достаточно ли прояснилось ваше сознание?

– Вполне, – ответил де Сойя.

Монсеньор Лукас Одди, за спиной которого маячила капитан Ву, положил руку на плечо офицеру.

– Федерико, сын мой, вы уверены? Мы можем подождать до завтра.

Де Сойя покачал головой. У него в голове роились воспоминания о прослушанной мессе, во рту еще ощущался привкус святых даров, он слышал голос Христа, однако все это не мешало ему думать.

– Я готов, – произнес он.

– Отлично. – Монсеньор Одди кивнул Баджо. – Можете идти, святой отец. Вы нам больше не нужны.

Баджо поклонился и двинулся прочь. Де Сойя, на которого словно снизошло озарение, понял, что никогда больше не увидит священника; сердце затопила волна любви, на глаза вновь навернулись слезы. Хорошо, что темно и никто этого не видит. Интересно, с кем он встретится и где? В легендарных апартаментах Борджа? Или в Сикстинской капелле? А может, в комнате для гостей, в башне, которая называлась когда-то башней Борджа?

Монсеньор Лукас Одди остановился и указал на каменную скамью, на которой сидел какой-то человек; присмотревшись, де Сойя узнал кардинала Лурдзамийского и понял, что встреча, к которой его готовили, состоялась. Офицер опустился на колени перед кардиналом и прильнул губами к перстню на протянутой руке.

– Встаньте, – произнес кардинал, дородный мужчина с резкими чертами лица; его низкий голос показался де Сойе гласом Господним. – Присаживайтесь.

Капитан уселся на скамью, остальные продолжали стоять. По левую руку от кардинала, спрятавшись в тень, сидел еще один человек в офицерской форме, на которой не было видно знаков различия. Чуть поодаль находились и другие люди.

– Отец де Сойя, – начал Симон Августино, кардинал Лурдзамийский, – позвольте представить вам адмирала Уильяма Ли Марусина. – Он кивнул на человека слева от себя.

Капитан мгновенно вскочил, встал по стойке «смирно» и отдал честь.

– Виноват, сэр, – выдавил он. – Я должен был вас узнать.

– Вольно, – разрешил Марусин. – Садитесь, капитан.

Де Сойя подчинился; теперь он вел себя осторожнее, смутно начиная сознавать, в чьей компании оказался.

– Мы довольны вами, капитан, – сказал Марусин.

– Благодарю вас, сэр, – пробормотал де Сойя, украдкой оглядываясь по сторонам.

– И мы тоже, – пророкотал кардинал Лурдзамийский. – Вот почему мы выбрали именно вас.

– Выбрали для чего, ваше преосвященство? – У де Сойи от напряжения и сумятицы в мыслях вновь закружилась голова.

– Для осуществления миссии, которую поручают вам Орден и Церковь, – проговорил адмирал, наклоняясь вперед. В свете звезд – луны у Пасема не было – де Сойя отчетливо видел черты его лица.

Где-то зазвонил колокол, созывая монахов к вечерне. На близлежащих зданиях вспыхнули прожектора, направленные на купол собора.

– Как обычно, – продолжил кардинал, – докладывать будете своему командованию и представителю Церкви. – Он бросил взгляд на адмирала.

– А что за миссия, ваше преосвященство? Или мне следует спросить у господина адмирала? – Марусин являлся прямым начальником де Сойи, однако высшие офицеры Ордена все же уступали рангом прелатам Церкви.

Марусин кивнул Марджет Ву, которая приблизилась к скамье и протянула де Сойе голокуб.

– Включите, – велел адмирал.

Де Сойя надавил пальцем на выступ на днище керамического куба. В воздухе сформировалось изображение девочки. Капитан стал вращать изображение, отметив про себя темные волосы и пристальный взгляд широко распахнутых глаз. Картинка разогнала тьму вокруг скамьи; подняв голову, де Сойя увидел, что изображение отражается в зрачках кардинала и Марусина.

– Ее зовут… – Кардинал помолчал. – Вообще-то мы точно не знаем. Как по-вашему, святой отец, сколько ей лет?

Де Сойя прикинул, перевел гиперионские годы в стандартные и ответил:

– Наверно, двенадцать. – Честно говоря, он не слишком хорошо умел определять возраст детей. – Быть может, одиннадцать. Разумеется, стандартных.

– Ей было одиннадцать лет по гиперионскому календарю, когда она исчезла двести шестьдесят с лишним стандартных лет тому назад.

Де Сойя вновь повернулся к изображению. Вероятнее всего, девочка давным-давно мертва или же успела несколько раз воскреснуть, если, конечно, ее крестили. Интересно, зачем ему показывают этот портрет?

– Эта девочка – дочь женщины по имени Ламия Брон, – заметил адмирал Марусин. – Ничего не вспоминаете?

Имя казалось смутно знакомым. Де Сойя напряг память. Неожиданно на ум пришли строки из «Песней».

– Вспоминаю. Она вместе с Его Святейшеством участвовала в последнем паломничестве на Гиперион.

Кардинал сложил на коленях пухлые руки и слегка подался вперед. В свете, исходящем от голокуба, его сутана казалась ярко-красной.

– Ламия Брон имела половую близость с исчадием ада. С кибридом, клонированным подобием человека, мозг которого представлял собой один из искусственных интеллектов Техно-Центра. Вы помните историю, святой отец? Помните гнусные вирши Силена?

Де Сойя моргнул. Неужели его вызвали в Ватикан только для того, чтобы покарать за детские грехи? Ведь он еще двадцать лет назад признался на исповеди, что читал «Песни», получил отпущение и с тех пор не прикасался к проклятой книге. Капитан покраснел.

– Все в порядке, сын мой, – утешил кардинал, заметив смущение де Сойи. – Каждый из нас читал «Песни»… Слишком сильно любопытство, слишком велико искушение. Никто из нас не избежал этого греха… Вы помните, что Ламия Брон сошлась с кибридом Джона Китса?

– Смутно, – отозвался де Сойя и, спохватившись, прибавил: – Ваше преосвященство.

– А вам известно, кто такой Джон Китс?

– Нет, ваше преосвященство.

– Поэт, живший до Хиджры, – пророкотал кардинал. Звездное небо над Пасемом прочертили три голубых инверсионных следа. Де Сойя без труда определил, какого класса корабли и чем они вооружены, и вновь погрузился в размышления. Его не удивило, что он не помнит подробностей относительно Джона Китса; уже в детстве техника и великие космические сражения интересовали капитана гораздо больше, чем что-либо из эпохи до-Хиджры, в особенности поэзия.

– Женщина, о которой рассказывается в «Песнях», – продолжал кардинал, – не только спала с кибридом, но и понесла от него.

Де Сойя вопросительно изогнул бровь.

– Я не знал, что кибриды… Ну… Мне всегда казалось, они… гм…

– Стерильны? – со смешком уточнил кардинал. – Как андроиды? Увы, сын мой, закосневшие в грехе ИскИны создали точную копию человека. Мужчину, который совратил дщерь Евы.

Де Сойя понимающе кивнул. Честно говоря, ему было все равно, кибриды с андроидами или грифоны с единорогами. Если его не подводит память, этих существ давным-давно нет на свете. И Бог с ними, главное сейчас – выяснить, какое отношение к капитану де Сойе имеют рассуждения насчет мертвых поэтов и беременных баб.

Словно отвечая на не заданный вслух вопрос, адмирал Марусин сказал:

– Ребенок Ламии Брон – та девочка, чье изображение, капитан, вы видите перед собой. Она родилась на Гиперионе после гибели кибрида.

– Она не совсем человек, – прошептал кардинал. – Ведь несмотря на то, что тело ее… отца, кибрида Китса, было уничтожено, искусственный интеллект сохранился в петле Шрюна.

Адмирал Марусин тоже наклонился поближе к де Сойе, словно собирался поделиться конфиденциальной информацией.

– Мы полагаем, что ребенок еще до своего рождения общался с кибридом Китса, заключенным в петле. И мы почти уверены, что через кибрида этот… зародыш поддерживал связь с Техно-Центром.

Де Сойе захотелось перекреститься, но он совладал со своими чувствами. Из книг и всего того, чему его учили, у капитана сформировалось представление о Техно-Центре как об очередном воплощении дьявола, наиболее могущественном исчадии ада в современной истории. Уничтожение Техно-Центра, как подсказывала де Сойе вера, спасло не только хиревшую Церковь, но и человечество в целом.

Интересно, что мог узнать ребенок от бестелесных, лишенных даже подобия души существ?

– Девочка представляет опасность, – заявил кардинал. – Техно-Центр уничтожен, к нуль-порталам доступа нет, Церковь запретила наделять машины интеллектом, который можно сопоставить с человеческим разумом, однако этот ребенок – агент ИскИнов, слуга дьявола.

Де Сойя потер подбородок, внезапно осознал, что смертельно устал.

– Вы говорите о ней так, будто она до сих пор жива. И до сих пор остается маленькой девочкой.

Зашуршала ткань – кардинал переменил положение, после чего произнес зловещим тоном:

– Она жива, святой отец. И ничуть не повзрослела.

Де Сойя устремил взгляд на голографическое изображение, потом прикоснулся к кубу. Изображение померкло.

– Криогенная фуга?

– На Гиперионе находятся Гробницы Времени, – принялся объяснять кардинал. – Одна из них, которую называют Сфинксом (помните, наверно, из истории или из «Песней»), представляет собой временной портал. Никто не знает, как он действует; кстати говоря, пропускает этот портал только избранных. – Кардинал искоса поглядел на Марусина и вновь повернулся к де Сойе. – Девочка вошла в Сфинкса двести шестьдесят четыре стандартных года назад. Вошла и не вышла. Уже тогда нам было известно, что она представляет опасность для Ордена, но мы немного опоздали… Согласно сведениям из надежного источника, она снова появится в Сфинксе меньше чем через месяц. По-прежнему ребенок и по-прежнему смертельно опасна.

– Смертельно опасна, – повторил де Сойя. Он отказывался что-либо понимать.

– Его Святейшество предвидел такой поворот событий. Без малого три столетия тому назад Господь в своей милости поведал Его Святейшеству, какую угрозу таит в себе дитя. Теперь Папа намерен устранить опасность.

– Ничего не понимаю, – признался капитан. Изображение погасло, однако лицо девочки стояло перед его мысленным взором. – Какая угроза может исходить от маленького ребенка?

Кардинал стиснул локоть де Сойи с такой силой, что капитану стало больно.

– Она – агент Техно-Центра, вирус в Теле Христовом. Его Святейшеству открылось, что девочка обладает способностями, которых не может быть у людей. В частности, дьявольским даром убеждать: любой, кто ее услышит, отринет Слово Господне и перейдет на сторону сатаны.

Де Сойя мало что понял, однако на всякий случай кивнул.

– Что же я должен делать, ваше преосвященство?

– Капитан де Сойя, – произнес адмирал Марусин командным голосом, который после всех перешептываний показался неестественно громким, – вы освобождаетесь ото всех предыдущих заданий. Вам поручается найти девочку и вернуть ее Ватикану.

– Сын мой, – добавил кардинал, заметив, должно быть, выражение лица де Сойи, – вы опасаетесь за судьбу девочки?

– Да, ваше преосвященство.

Интересно, подумалось капитану, не роет ли он этим признанием себе могилу?

– Успокойтесь, сын мой. – Кардинал, отпустив локоть де Сойи, перешел на дружеский тон. – Никто – слышите, никто – не причинит девочке ни малейшего вреда. Его Святейшество особо подчеркнул, что ваша вторая по важности задача – доставить ее сюда целой и невредимой.

– А первоочередная задача, – подхватил адмирал Марусин, – вернуть девочку на Ватикан и передать Верховному Командованию Ордена.

Де Сойя судорожно сглотнул. «Почему я?» – эти слова рвались у него с языка, но вслух он произнес только:

– Все понятно, сэр.

– Вы получите папский диск, который позволит вам пользоваться всеми ресурсами, какими располагает Орден. С этим вопросов нет?

– Никак нет, сэр. – Несмотря на твердый голос, де Сойя не находил себе места от удивления. Выходит, он теперь может командовать губернаторами планет?

– Сегодня же вас переправят в систему Гипериона, – продолжал адмирал тем же суровым, не терпящим возражений тоном. – Капитан Ву?

Адъютант выступила из тени и вручила де Сойе красную папку с диском. Капитан кивнул, стараясь совладать с сумятицей в мыслях. «В систему Гипериона… На „архангеле“… Снова умирать, снова испытать чудовищную боль… Господи Боже, я не хочу, не хочу! Да минует меня чаша сия…»

– В вашем распоряжении наш лучший на сегодняшний день звездолет. Он того же класса, что и корабль, на котором вы прибыли на Пасем, однако рассчитан на шесть человек, огневой мощью не уступит факельщику и оборудован автоматической системой воскрешения.

– Ясно, сэр. – Ну и дела, подумалось де Сойе. Автоматическая система воскрешения. Неужели машину допустили к святым таинствам?

– Сын мой, конечно, жаль, что приходится полагаться на роботов. – Кардинал вновь похлопал де Сойю по руке. – Однако этот звездолет доставит вас в те уголки пространства, которые пока недоступны Церкви. Грешно отказывать вам в воскрешении только из-за того, что поблизости нет ни одного священника. Его Святейшество лично благословил корабль и автоматическую систему, а потому здесь нет ни малейшего кощунства.

– Спасибо, ваше преосвященство, – пробормотал де Сойя. – Но я не совсем понимаю, о каких уголках пространства идет речь. Вы же сказали, что мне предстоит отправиться на Гиперион… Я там никогда не был, однако полагал, что этот мир…

– Гиперион подчиняется Ордену, – перебил адмирал. – Но если вы не сумеете захватить… освободить девочку и вам придется следовать за ней на другие планеты, на корабле должна быть автоматическая система воскрешения.

Де Сойя наклонил голову.

– Мы надеемся, что вы найдете девочку на Гиперионе, – продолжал адмирал. – Прибыв на планету, свяжитесь с генералом Барнс-Эйвне, командиром бригады швейцарских гвардейцев. С того момента, как вы предъявите генералу свой диск, гвардейцы переходят под ваше командование.

«Господи! – мысленно воскликнул де Сойя. – Я же всего-навсего капитан космического корабля! С какой стати мне командовать гвардейцами? Для меня все одно – что пехота, что кавалерия…»

– Мы отдаем себе отчет в том, что вам не доводилось командовать наземными подразделениями, однако, – адмирал хмыкнул, – подобное повышение по службе необходимо. Повседневные проблемы по-прежнему будет решать генерал Барнс-Эйвне, но вы, если понадобится для спасения ребенка, можете отменить любой приказ генерала.

– А что… – Де Сойя прокашлялся. – Что будет с ребенком? Вы, кажется, упомянули, что не знаете, как зовут эту девочку…

– Перед тем как исчезнуть, – ответил кардинал, – она называла себя Энеей. Что касается вашего вопроса, сын мой… Повторяю, мы намерены помешать ей осквернить Тело Христово, но вреда причинять не собираемся. Наоборот, мы стремимся спасти ее бессмертную душу. Таковы распоряжения Его Святейшества.

Прозвучавшие в голосе кардинала нотки подсказали де Сойе, что разговор окончен. Капитан поднялся, и в ту же секунду на него накатила дурнота – последствие воскрешения. «А скоро мне опять умирать». На глаза вновь навернулись слезы.

– Капитан де Сойя, – произнес, поднявшись со скамьи, адмирал Марусин, – ваше задание будет считаться выполненным, когда вы доставите девочку на Пасем и передадите лично мне.

– Мы рассчитываем, что это произойдет в течение ближайших недель, – пророкотал кардинал.

– На вас лежит огромная ответственность, – заявил адмирал. – Вы должны приложить все силы, чтобы выполнить поручение Его Святейшества и доставить девочку на Пасем целой и невредимой – пока заложенный в нее губительный вирус не распространился среди наших братьев и сестер во Христе. Мы знаем, что вы не подведете, капитан де Сойя.

– Так точно, сэр, – отозвался капитан. «Ну почему я?» Он опустился на колени, прильнул губами к перстню на руке кардинала, а когда снова встал, адмирал Марусин уже скрылся во мраке.

Сопровождаемый монсеньором Лукасом Одди и капитаном Марджет Ву, де Сойя направился к выходу из сада. Мысли по-прежнему путались, сердце бешено колотилось, душу терзали нетерпение и страх. Капитан оглянулся в тот самый миг, когда в небо над Ватиканом взмыл очередной катер. Голубое пламя выхватило из мрака купол собора, крыши близлежащих домов и садовые деревья. На несколько секунд стала отчетливо видна группа людей у стены башни. Там находился адмирал Марусин, который стоял спиной к де Сойе, как и два швейцарских гвардейца в доспехах, с иглометами на изготовку. Лицо четвертого члена группы мгновенно врезалось отцу Федерико в память, чтобы возникать перед мысленным взором в грядущие годы.

На каменной скамье, залитой голубым светом, устремив печальный взгляд на де Сойю, сидел Его Святейшество Папа Юлий Четырнадцатый, первосвященник католической церкви, которая насчитывала ныне свыше шестисот миллиардов прихожан; пастырь еще четырехсот миллиардов душ, раскиданных по территории, подвластной Ордену; человек, только что отправивший Федерико де Сойю навстречу судьбе.