Книга: Всем стоять на Занзибаре (сборник)
Назад: ПРОСЛЕЖИВАЯ КРУПНЫМ ПЛАНОМ (22) НА ПИКЕ ВСЕЙ ЖИЗНИ
Дальше: ПРОСЛЕЖИВАЯ КРУПНЫМ ПЛАНОМ (23) БЕГИ И ОРАКУЛ

РЕЖИССЕРСКИЙ СЦЕНАРИЙ (31)
ПОДГОТОВИТЕЛЬНАЯ РАБОТА

Снова зажужжал телефон. Чертыхаясь, Дональд доковылял до тумблера. Поначалу слышался только громкий фоновый шум, словно взад-вперед сновало множество людей. И вдруг из трубки заревел разгневанный женский голос:
– Хоган? Вы здесь? Это Дейрдре Ква-Луп! Мне только что позвонили из штаб-квартиры головного офиса «АССТ». У нас же с вами был договор, помните? Четыре часа зазора до наводки!
Дональд ошарашенно уставился на телефон, словно, несмотря на отсутствие экрана, по кабелю мог видеть лицо звонящей.
– Что, язык проглотили? Чего удивляться! Надо было знать, что вам, паршивцам, нельзя доверять! Ну, я-то в этих кругах пообтерлась. Уж я-то устрою так, чтобы вы никогда…
– Хватит!! – оборвал ее Дональд.
– Ну уж нет! Слушай, бледножопый…
– Где ты была, когда я разбирался с мокером? – взревел Дональд. В зеркале над телефоном он увидел отблеск света из номера Бранвен – розовато-персиковое свечение.
– А это, мать твою, тут при чем?
– Сотня человек видели, как мокер едва не убил Сугайгунтунга! Что я, по-твоему, должен был сделать? Отсчитать четыре часа по циркониевым часам и позвонить тебе? Да уже через пять минут об этом знал весь пресс-клуб! Тяжелое дыхание. Наконец неохотно:
– Ну, после четырех папа-мама здесь обычно затишье, и…
– И что ты сделала, поехала за город, а? Молчание.
– Ага, ясно, – с едким сарказмом сказал Дональд. – Ты думала, я найму бригаду посыльных и скажу им: «Я пообещал кое-что одной женщине, которая не способна сама разрабатывать свою тему. У вас четыре часа, чтобы найти, где она прячется!» Знаешь, где я был через четыре часа после того, как это случилось? В университетской клинике, накачанный транками до коматозного состояния! Это тебе как, сойдет в качестве оправдания?
Молчание.
– Катись ты знаешь куда… а я пойду снова лягу!
Он оборвал связь. Почти сразу телефон загудел снова.
– Черт бы все побрал? В чем дело?
– Это управляющий, мистер Хоган, – очень нервно сказал молодой голос. – Тут много важных персон желают с вами поговорить. Говорят, это очень срочно, сэр.
Дональд перешел на ятакангский и повысил голос так, чтобы его слова – если у трубки не узконаправленный динамик – донеслись бы до стоящих у телефона на том конце.
– Скажите им, пусть идут торговать мочой своей бабушки. Если до девяти утра по этому номеру еще хоть кто-нибудь позвонит, я вас, лично вас, закатаю в шкуру помершей от гангрены коровы и подвешу на прокорм канюкам, поняли вы меня?
«Одно я смог оценить только по приезде сюда: ятакангский прекрасно подходил для того, чтобы изобретать на нем всевозможные ругательства».
Он ненадолго задумался. Потом собрал одежду, коммуникоплект и все, что, как ему показалось, может потребоваться утром, перенес вещи в номер Бранвен и, задвинув засов с ее стороны двери, забрался к ней кровать.
Но на сей раз заснуть ему не удалось. Казалось, после звонка Делаганти и событий предшествующего дня его мозг разослал поступившую в него неприятную информацию на всех мыслимых радиочастотах, а теперь она эхом вернулась к нему обратно.
Лишь смутно он отметил то, чего почти ожидал: шаги в коридоре, громовой стук в дверь его номера, щелканье и скрежет, когда кто-то попытался вставить в замок отмычку. Но ведь он для того и опустил собачку. Разочарованный взломщик выругался и ушел, вероятно, сожалея о взятке, которую дал портье, чтобы узнать номер комнаты.
Это, однако, было менее важно, чем противоречивые мысли и образы, мечущиеся в его черепе. Десять лет он вел себя как губка: ничего не делал, только впитывал полученную из вторых рук информацию, и это никак не подготовило его к таким действиям, каких сейчас от него ожидают. Даже новая его версия, модель, появившаяся на свет после опустошения, не удовлетворяла новым требованиям.
Бранвен рядом прошептала что-то, соблазняя потеряться в животных ощущениях, но он не нашел в себе сил среагировать, только велел ей, чтобы лежала тихо и дала ему подумать. И тут же пожалел об этом, так как из тьмы возникло тупое лицо с дурацким провалом на месте рта и, как отражение ему, не менее нелепой дырой на месте горла. Подавив стон, он перекатился на бок, его захлестнул ужас.
«Должен же быть какой-то выход… думай, думай!»
Постепенно из потенциальных возможностей сложились планы. Лицо мокера поблекло, забрав с собой ощущение тошнотворной паники, и сменилось смутной гордостью за возложенное на него – поступок, могущий изменить ход истории.
«Я знаю, на что подцепить Сугайгунтунга. Я знаю, как связаться с Джога-Джонгом. Между первым и вторым дело только в…»
Его тело расслабилось и отдыхало, а неуемный разум переваривал и упорядочивал события минувшего дня.
В восемь утра он заказал завтрак и перепробовал, что мог, с маленьких тарелочек, полных жареных и маринованных деликатесов: рыба, фрукты, овощи. Запил еду обжигающе горячим чаем. Бранвен, голая, как была всю ночь, подавала ему молча и удостоверилась, что он насытился, прежде чем сама взяла еду.
Он обнаружил, что ему это нравится. Было в этом что-то от восточной роскоши, непривычной и достаточно чуждой, чтобы соответствовать странной стране, в которую его занесло.
«Невозможно представить в такой роли Жаннис…»
– Мне нужно уйти, – наконец сказал он. – Может быть, я еще увижу тебя сегодня вечером.
Улыбнувшись, она обняла его, а он подумал, что, если они увидятся снова, значит, произошла катастрофа. Но воображать катастрофы вредно. Он оделся, собрался, повесил на плечо сумку-коммуникомплект и, решив идти напролом, спустился в главный вестибюль.
Там царила утренняя суета, но помимо постояльцев и обычной обслуги здесь были люди всех возможных цветов кожи, которые праздно сидели тут и там, пока не заметили его. А тогда они надвинулись, как акулы, приближающиеся к раненому пловцу, подняли камеры, микрофоны и голоса.
– Мистер Хоган, вы, наверное… Мистер Хоган, позвольте мне… послушайте, и я…
Толстая арабка, среагировавшая быстрее остальных, подсунула камеру практически ему под нос. Вырвав, он швырнул ее в лицо японцу справа от себя. Когда дорогу ему загородил плотный сикх в тюрбане, он ударил его в бок кулаком и перешагнул через падающее тело. Возле главных дверей стояла пальма в кадке, через которую он перепрыгнул, а затем повалил, задержав тем самым всех репортеров, кроме настойчивого африканца, которого пришлось ударить ногой в голень. Споткнувшись, африканец опрокинул человека за собой, что дало Дональду время выскочить на улицу и подозвать пустое такси.
За ним последовала машина с двумя бесстрастными мужчинами: доказательство того, что Тотилунг сдержала свое обещание, догадался Дональд. Он посулил водителю пятьдесят талов, если тот сумеет стряхнуть «хвост», и таксист провез его по череде узких переулков, наполовину перекрытых ларьками и козлами. Наконец ему удалось проскочить перед стадом овец, которое задержало вторую машину.
Довольный Дональд расплатился и подозвал первого же риксу, мимо которого они проезжали. Учитывая цвет кожи и внешность, он ни за что не смог бы совершенно потеряться, но по крайней мере пока никто не знал наверняка, где он.
Три риксы спустя он оказался неподалеку от дома Сугайгунтунга. Он не рассчитывал застать профессора у себя, разве что врачи настояли, чтобы ученый отдохнул после нападения мокера. Однако Дональд приехал не затем, чтобы воспользоваться обещанием профессора дать ему интервью.
Пешая прогулка по кварталу подтвердила его догадки, возникшие, пока он рассматривал карту улиц. Это был тихий зажиточный район, вдалеке от шумной суеты в центре и с отличным видом на пролив Шонгао. Тут стояли частные, а не многоквартирные дома, каждый был отделен от улицы стеной и стоял в собственном саду: или с клумбами и кустарниками на западный лад, или мощеном, посыпанном гравием и украшенном выглаженными водой булыжниками в традиционной манере. Квартал пересекали только три широкие улицы, по которым, вероятно, подъезжали такси и грузовички доставки. Квартал полого спускался к берегу, и дорожки между домов на склоне складывались в настоящий лабиринт, который Дональд обследовал, прислушиваясь к шагам вокруг: не подойдет ли любопытный местный житель.
К счастью, время он выбрал тихое. Главы семей – на работе, дети – в школе, слуги убирают дом или ушли на рынок.
Дом Сугайгунтунга стоял в пятиугольном садике и по виду напоминал букву «Т» с обрубленными «ветвями», самая короткая его стена выходила на улицу. Дональд обошел дом кругом, оставив без внимания только эту короткую сторону, где стоял, помахивая дубинкой, скучающий полицейский. Гуляя, Дональд обнаружил два любопытных факта: во-первых, над боковой стеной нависло чахлое деревце, и, во-вторых, в доме ученого кто-то был. Присмотревшись к силуэту, маячившему за огромным, во всю стену, окном, он решил, что это коренастая женщина, занятая какой-то домашней работой.
Жена, экономка? Скорее последнее. Дональду вспомнился старый репортаж, где говорилась, что жена Сугайгунтунга, которая была старше его и на которой он был женат почти два десятилетия, утонула, катаясь на лодке, пять или шесть лет назад, но о втором браке там не упоминалось.
Он уже собирался совершить второй обход, когда тишину утра нарушило появление группы решительного вида юношей и девушек, которые строем поднимались по главной улице и несли плакаты с лозунгами, прославляющими Сугайгунтунга и Солукарта. Они явно намеревались устроить митинг у дома великого человека. Хотя этим они отвлекли полицейского, который побежал к ним навстречу и завел яростный спор с вожаками, их появление означало, что в сторону Дональда смотрели тридцать или сорок пар любопытных глаз. Держась как можно ближе к стенам садиков, он начал пробираться к берегу, чтобы разведать путь, которым придется повести профессора, если он уговорит его уехать.
Ленч он съел на веранде крытого соломой постоялого двора, наблюдая за жонглером с дрессированной обезьянкой, а остальные постояльцы, которые видели намного больше обезьян, чем европеоидов, наблюдали за ним. Постепенно он начал тревожиться, даже оставил недопитым последний стакан местного рисового пива, решив, что владелец слишком уж пристально его рассматривает.
Он снова побродил по путанице проулков, прежде чем вернуться на набережную как раз во время сиесты. Помимо рыбаков, дремавших в тени вытащенных на берег проа, тут почти никого не было, но он все равно прошел до совершенно пустынного участка пляжа и лишь там незаметно достал компас, входивший в оснащение коммуникомплекта. С помощью компаса он определил, какая из шести или семи темных бухточек, едва различимых в зеленой стене на дальнем берегу у подножия Дедушки Лоа, ведет к тайному лагерю Джога-Джонга.
Тут снова пошел дождь, и, вернувшись в город, он направился в контору человека, который обеспечит им переправу через пролив, так называемого вольного репортера Зульфикара Халаля. Последнего он нашел на третьем этаже ветхого дома, над складом импортера ковров. Халаль крепко спал, в комнате витал резкий запах гашиша.
«Господи, это и есть мой связник с Джога-Джонгом?!»
Сам Халаль был небритым и потасканным, его комната – завалена старыми газетами, кассетами с пленкой в наклейках и конвертами с пачками голографических фотографий. По всей видимости, она служила не только конторой, но и спальней, так как даже ширма не могла скрыть гору сваленной в углу одежды и обуви. Тем не менее…
Дональд не без труда его добудился. Вырванный из сна Халаль с трудом сфокусировал взгляд и уставился на него с недоумением, которое вскоре сменилось испугом. С трудом поднявшись поскорей на ноги, он сказал:
– Хазур! Ваша честь ведь репортер, американский репортер?
– Верно.
Халаль облизнул губы.
– Хазур, простите меня, я не ожидал, что вы вот так запросто ко мне придете. Мне сказали… – Он взял в себя в руки и, метнувшись к двери, осторожно выглянул наружу.
Удостоверившись, что никто не подслушивает, он все равно продолжил шепотом: – Я думал, вашей чести не полагается выходить со мной на связь до много более позднего времени, до…
– Более позднего времени не будет, – отрезал Дональд. – Садись и слушай внимательно.
Он вкратце обрисовал, что и когда ему нужно, а Халаль в ответ закатил глаза.
– Хазур! Это рискованно, это трудно, это дорого!
– Да мне-то какое дело? Ты это можешь устроить? – Вынув свернутые в трубочку пятидесятиталовые банкноты, он перелистнул их большим пальцем.
– Ваша честь, – залебезил Халаль, привлеченный видом денег. – Я сделаю все, что смогу! Могилой мамы клянусь!
Дональду стало немного страшно. Сколько бы Делаганти ни ручался за этого пакистанца, внешне Халаль никак не походил на надежного агента, да и вел себя несообразно. Тем не менее другого в Гонгилунге не было. Приходилось вверить себя в руки Халаля или, чтобы пересечь пролив, придется самому украсть лодку.
Надеясь нагнать на пакистанца страху, Дональд грубо сказал:
– Мне не нужно, чтобы ты сделал все, что можешь. Я хочу, чтобы ты сделал как сказано, понял? Если ты меня подведешь… Ну, ты слышал, как я завалил того мокера в университете?
Рот Халаля открылся от изумления.
– Так это правда? Я думал, это базарные россказни!
– Голыми руками, – сказал Дональд. – И если ты меня подведешь, я выжму из тебя кровь, как воду из половой тряпки. В этом я тебе клянусь могилой моей мамы.
Час спустя он вернулся в базарный квартал, где утром его таксист избавился от преследователей. Оставалось позаботиться еще об одном, пока город не проснулся от своей сиесты и нет нужды в спешке.
Он долго пробирался между рядов лавчонок и киосков, закрытых, пока их владельцы спали, и наконец в маленьком проулке нашел незаметную с улицы телефонную будку. Кто-то опустошил на полу свой кишечник, но это было лишь досадной неприятностью. Составляя два сообщения на коммуникомплекте, он внимательно оглядывался по сторонам, а в руке прятал газовый пистолет. Он ясно, более чем ясно сознавал, что, стоит ему запросить связь с ближайшим спутником «АССТ», найдется полицейский, который догадается, кто это звонит.
Но ему казалось, что удача на его стороне, пока, собрав свое снаряжение и уже готовясь толкнуть дверь будки, он узнал Тотилунг, стоящую под стеной дома напротив.
Назад: ПРОСЛЕЖИВАЯ КРУПНЫМ ПЛАНОМ (22) НА ПИКЕ ВСЕЙ ЖИЗНИ
Дальше: ПРОСЛЕЖИВАЯ КРУПНЫМ ПЛАНОМ (23) БЕГИ И ОРАКУЛ