Через час после заката Джога-Джонг, пожав Дональду руку, передал его на попечение своего лейтенанта. С эскортом из четырех вооруженных партизан и в сопровождении еще четырех, которые несли замотанного пластиковыми лентами в некое подобие кокона Сугайгунтунга, он двинулся вниз по тропке, но не по той, по которой его сюда привели. За спиной у него висели свернутые наподобие ранца плавучие скафандры, в которых им с Сугайгунтунгом придется провести, быть может, несколько одиноких, темных часов в ожидании, когда всплывет подлодка.

Тропа была каменистой. Идти было тяжело, и толку от одолженного ему на время инфракрасного визора было немного. Здесь, на расходящихся веером склонах Дедушки Лоа, земля была слишком теплой для радаров: растительность и тела людей высвечивались лишь размытыми пятнами. Привыкшие ходить по ночным джунглям беззвучно ятакангцы, казалось, излучали презрение всякий раз, когда он задевал свисающую ветку или спотыкался о какой-нибудь ком грязи, едва не теряя равновесие.

Но, так или иначе, спуск был позади, они преодолели первый этап пути, достигнув истоков речушки. В воду тут выдавались грубо сколоченные деревянные мостки, а к ним был привязан утлый прахенг с длинным кормовым веслом. Лодочник неподвижно сидел по-турецки на мостках, курил в кулак сигарету, которая тем не менее вспыхивала, как светлячок, всякий раз, когда он подносил ее ко рту.

Сугайгунтунга осторожно положили на нос лодки и прикрыли старыми мешками. Следующим в нее ступил Дональд и примостился на средней банке. За ним сели двое партизан, положив на колени автоматы-тазеры. Он не переставал спрашивать себя, зачем они, собственно, здесь: следят ли они за ним или, как им якобы приказано, выискивают лазутчиков на берегу? За все это время не было произнесено ни слова – только пароль и отклик на него. Челнок выплыл в неширокий поток, и лодочник взялся за весло, которое задвигалось со слабым ритмичным скрипом сродни стрекотанию сверчка.

Река походила на затопленный туннель. Над головой смыкались кроны растущих по берегам деревьев, с их веток спускались плети лиан и висячего мха. На случай, если кому-то не спиться, Дональду велели лечь на дно лодки. Когда ему снова позволили сесть, прахенг плыл уже по середине основного потока, шел по течению со скоростью быстрого шага, и лодочник снял кормовое весло, заменив его малым для гребли.

«Это двадцать первый век, – без особой причины подумалось Дональду. – Это Ятаканг, одна из стран, наделенных огромными природными богатствами, и далеко не научные задворки: вот вам и свидетель – Сугайгунтунг. И вот он я, плыву ночью в челноке».

По берегам все чаще стали появляться селения. Отряд проходил один из наиболее рискованных этапов пути. Дональду снова пришлось сползти с банки и встать на колени на дне, так что его переносица оказалась вровень с бортом. Во втором, чуть большем поселке к столбику в воде был привязан белый полицейский катер, но как будто пустой. Они миновали его без заминки, и когда он остался уже далеко за кормой, лодочник снова поставил кормовое весло. С ним продвигаться стали быстрее. Решив, что все позади, Дональд заключил, что они приближаются к дельте и идут против гонящего воду в реку морского прилива.

В самом устье залегло узкое ожерелье огней: небольшой порт, если судить по видным в свете тусклых электрических фонарей, растянутым на шестах сетям, в основном рыбацкий. И здесь тоже тишина: лодки ушли на ночной лов, и до рассвета бессмысленно кому-то ждать их возвращения. У Дональда несколько отлегло от сердца.

На небольшом расстоянии от берега лодочник развернул свое хрупкое суденышко бортом в ту сторону, куда они направлялись, и один из партизан достал со дна лодки фонарь-вспышку. Включив, он вывесил его за борт. Вода засветилась бледно-голубым. Дональд догадался, что фонарь испускает ультрафиолетовый свет.

Потянулись минуты бессрочного ожидания. Потом из колышущегося ночного тумана, укутавшего поверхность воды, возникла рыбацкая проа, сияя не только обычными ходовыми огнями, но и синеватым фонарем. Пробравшись мимо Дональда, лодочник перебросил через борт кранцы. Вскоре два судна столкнулись, почти беззвучно, так как их разделяли большие упругие понтоны.

Дональд неловко помог двум партизанам накинуть на Сугайгунтунга веревочный строп, который сбросили с проа. Потом партизаны подтолкнули безвольное тело, с проа его потянули наверх, и вот оно уже исчезло за планширом, за ним последовал Дональд – на борту его подхватили несколько пар рук.

Поздоровавшись, шкипер проа велел сразу надеть на Сугайгунтунга плавучий скафандр, поскольку под покровом тумана хотел сбросить их к берегу ближе, чем предполагалось вначале. Дональд не стал оспаривать мудрость этого решения. Все отодвинулось, внутри сделалось пусто, и осталось только тупое отчаяние при мысли о возвращении домой. Тот Дональд Хоган, который жил в самой богатой стране мира, навсегда потерян, и кто знает, как среагирует на чужую жизнь и чужое окружение незнакомец, носящий теперь его имя.

Нынешний Дональд апатично подчинился, просунул безвольные руки и ноги Сугайгунтунга в гибкий пластиковый скафандр и нажал клапаны на баллонах с воздухом. В сознание ученый придет не раньше, чем через час.

Он досконально проверил закрепленное на скафандре снаряжение: капсулы окраски воды, радио– и сонарные маяки на случай крайней необходимости, спасательные штормовые леера, таблетки с микроэлементами и, главное, с железом, нож… После недолго раздумья он вынул из ножен на поясе Сугайгунтунга нож и отдал его шкиперу. Еще в лагере Джога-Джонга ученый сказал, что передумал. Для подстраховки следует его обезоружить, хотя едва ли ослабленный недавней болезнью немолодой человек способен оказать сопротивление опустошенному убийце.

Так же апатично он натянул собственный скафандр, и шкипер отрядил одного из своих людей связать их с Сугайгунтунгом штормовыми леерами. Нельзя рисковать, чтобы, когда они будут качаться на воде, их разнесло волнами.

Шкипер объяснил Дональду, что на воду их спустят в течение, которое понесет их вдоль самой глубокой части пролива, где залегла подлодка. На расстоянии нескольких миль наготове стоят корабли с изольских баз, чтобы, если потребуется, нанести отвлекающий удар по порту, который, по сведениям Джога-Джонга, используют для ремонта и заправки китайские корабли. Это будет серьезным нарушением водного пространства и нейтралитета Ятаканга, но отступничество Сугайгунтунга с лихвой оплатит такую малость. Однако руководство исходило из того, что такого вмешательства не потребуется.

А потом через поручни в импровизированной веревочной люльке, которая почти без всплеска опустилась за борт, их выбросили вместе – шпиона и перебежчика.

Матросы, едва различимые за завитками тумана, помахали им на прощание, и проа растворилась в темноте. Они остались одни во вселенной зыбких очертаний и ряби.

«Мы здесь уже, наверное, час… Нет, если верить наручным часам, тридцать пять минут».

С нехорошим предчувствием Дональд напряг глаза и увидел в точности то, что ожидал увидеть, – ничего. Подпрыгивание на волнах сводило с ума, грозило укачать: в лагере Джога-Джонга он ел плохо, хотя глава повстанцев особо следил за тем, чтобы питание было сбалансированным, а его люди – здоровыми. Но монотонная кормежка отбивала аппетит. Сейчас он пожалел, что не набил себе желудок чем-то безвкусным вроде простого вареного риса, так как голодная резь в животе уже начинала брать верх над тошнотой.

«Они правда смогут нас тут заметить, подойти к нам, благополучно взять на борт?»

Какой толк напоминать себе, что именно так выкрали из страны, а затем заслали назад Джога-Джонга или что ценность Сугайгунтунга вынудит власти дома избрать самый безопасный из имеющихся путь. Остальная вселенная казалась бесконечно далекой, словно невозможен сам контакт между этим местом и каким-либо другим. Разбегание галактик достигло своего предела: отделенные друг от друга пропастью, которую не способен пересечь свет, и они в свой черед тоже начинали распадаться.

«Неужели окажется, что оно того стоило? Неужели окажется, что я спас народ Ятаканга от чудовищного обмана, как заверил меня Сугайгунтунг?»

Но это было еще в Гонгилунге. В лагере Джога-Джонга ученый заговорил о возвращении, в конечном итоге отказался сотрудничать.

«Почему я не допросил его, чтобы узнать о причинах?»

Он попытался замаскировать ответ от себя самого и потерпел неудачу.

«Потому что испугался. Если я подло сыграл на суеверии, если я против его воли воспользовался положенной мне по традиции наградой, то предпочел бы этого не знать. Мне как можно дольше хочется верить, что он бежал по собственной воле».

Стон. Кровь застыла у него в жилах. На мгновение разгоряченное воображение услышало в этом слабом звуке приглушенный туманом вой патрульной сирены. Казалось, прошла вечность, прежде чем он справился с собой и понял, что это Сугайгунтунг произнес какое-то слово на ятакангском.

Их разнесло на всю длину связывавшего леера скафандры. Дональд поспешно дернул за веревку. Какое это, наверное, потрясение – очнуться посреди океана. Нужно окликнуть Сугайгунтунга, успокоить его, прежде чем ученый решит, что сошел с ума.

– Доктор, все в порядке. Я тут! Это я, Дональд Хоган! Схватив Сугайгунтунга за руку, он подтянул его к себе и всмотрелся в прозрачную вставку на защитном капюшоне. Глаза ученого были расширены от ужаса, неподвижный взгляд устремлен в пустоту. Мгновение спустя он как будто расслабился.

– Где я? – слабым голосом спросил он.

– В море. Мы ждем, когда за нами придет американская подводная лодка, – мягко объяснил Дональд.

– Что? – Сугайгунтунг напрягся снова, и от этого едва заметного толчка его тело задергалось в воде так, что едва не вырвалось из рук Дональда. – Вы… вы меня похитили?

– Вы сами сказали, что хотите уехать, – возразил Дональд. – Вас лихорадило, вы были не в себе. Вам опасно было утруждаться, медсестра сказала, вам не следует идти через джунгли и…

– Вы меня похитили! – повторил Сугайгунтунг. – Я сказал! Я же вам говорил, что передумал, что я с вами не поеду!

– Вам нельзя возвращаться в Гонгилунг. Как только вы решились, назад уже пути не было. И сейчас пути назад тоже нет. Только вперед.

«Ниоткуда нельзя вернуться назад. Никогда, никогда, никогда нет пути назад! »

Вспышка как будто измучила Сугайгунтунга, и он ненадолго затих, а потом вдруг вырвался из рук Дональда. Дональд настороженно его отпустил, но крепче сжал веревку, чтобы они оставались на расстоянии вытянутой руки друг от друга, и молча смотрел, как ученый поворачивал голову то в одну, то в другую сторону, пока не убедился, что они действительно в полной изоляции.

Наконец он заговорил снова – высоким от усталости голосом:

– Почему штука, которая на мне надета, такая жесткая, и в ней так трудно двигаться?

– Она надута, чтобы держать вас на плаву. Вот почему она жесткая. Это… я не знаю. Думаю, это обычный спасательный скафандр, какой выдают летчикам и подводникам. У Джога-Джонга было несколько наготове в лагере.

– Ах да, я о них слышал. – Раздался слабый плеск, это Сугайгунтунг осматривал закрепленное на скафандре снаряжение. – Да, кажется, понимаю. Тут радарные маяки, сонарные маяки. Это чтобы американцы смогли нас найти?

– Использовать их можно только при крайней необходимости, если подлодка сама не сможет нас отыскать. Не беспокойтесь… За нами, несомненно, придут. – Дональд говорил с оптимизмом большим, чем оправдывало его настроение.

– Они сейчас отключены? – В голосе ученого зазвенела тревога.

– Риск слишком велик. Тут кругом ятакангские патрули, и, как мне сказали, десятки китайских кораблей тоже сегодня зашли в пролив.

– Понимаю, – снова пробормотал Сугайгунтунг и после нового осторожного осмотра умолк. Все стихло.

Дональда это даже устраивало. Он опять напряг глаза, всматриваясь в туман.

«Господи, неужели они никогда не появятся? Сколько им еще дать? Час, два, три? »

Внезапно и как будто ни с того ни с сего Сугайгунтунг сказал:

– Вы меня похитили. Я здесь не по своей воле. Я не стану сотрудничать с вашим иностранным правительством.

У Дональда упало сердце.

– Вы же говорили, что ваши боссы ввели вас в заблуждение! – горячо возразил он. – Вы же сказали, что ваш народ обманывают! Что Солукарта лжет, утверждая, будто вы можете превратить их детей в сверхлюдей, и что это отвратительная ложь!

– Но ведь я могу, – сказал Сугайгунтунг.

Слова тяжелыми гирями повисли на руках и ногах Дональда, потянули его ко дну.

– Вы с ума сошли, – пробормотал он. – Лихорадка… все дело, наверное, в лихорадке.

– Нет, это было уже после лихорадки. – Голос Сугайгунтунга звучал совершенно бесстрастно. – Меня осенило, когда я лежал в пещере. У меня было время подумать так, как не получалось уже многие годы. Всегда возникали какие-нибудь любопытные побочные проблемы, которыми я не мог заняться, а просто сажал за них одного из студентов, а не все они вели исследования как положено. Четыре года назад или, может быть, пять я…

– Вы?..

– Я наткнулся на кое-что, показавшееся мне многообещающим. Способ регулировать молекулярные связи с помощью сжатия сигнала во времени, запрограммировать компьютер, дабы изменения он производил так быстро, чтобы последствия одного не сказывались на других.

– Так это, по-вашему, и есть путь к успеху?

– Нет. Так я добился половинчатых результатов с моими орангутангами. Но даже ваш знаменитый Салманассар, даже Конфуций в Пекине не в состоянии реагировать настолько быстро, чтобы устранить все побочные эффекты.

– Тогда как же вы намеревались это сделать? – вырвалось у Дональда. Потянув за веревку, он оказался нос к носу с ученым. От пота внутренность его скафандра начала липнуть к коже.

Сугайгунтунг не ответил на вопрос прямо, а продолжал все тем сухим, лишенным эмоций тоном:

– Тогда я испробовал другой, тоже многообещающий метод. Я разработал серию растворов-матриц, в которые можно помещать генетический материал, давая желательным реакциям идти своим чередом и избегая насильственной деформации молекулярных решеток.

– Да, я об этом читал, – огрызнулся Дональд. – Это и есть искомая методика?

– Она срабатывала на простых генах, но не на таких сложных, как человеческие. Органические вещества матрицы были нестабильны и обычно распадались еще до завершения процесса.

– Ради всего святого, что же тогда?..

– Также я добился некоторого успеха в стабилизации генов при температуре жидкого гелия. Но на возвращение замороженного материала в нормальное состояние требовалось столько времени, что в массовых масштабах метод явно становился экономически невыгодным. А кроме того, если повышение температуры не происходило абсолютно равномерно, в любой момент отклонение на один-два градуса могло вызвать разложение генов и свести на нет все предыдущие труды. Отбросив это, я занялся направленными акустическими резонансами, которые…

«В его словах нет ничего нового. Он говорит ради того, чтобы говорить. Почему?»

Дональд напряженно огляделся по сторонам. Его щеки коснулось слабое дуновение ветерка. Это только его воображение, или туман и правда рассеивается? Господи, да! Вон там, в свете звезд, ясно видны очертания наваливающегося на них Дедушки Лоа!

«Если подлодка не появится сию минуту, мы будем так же беззащитны, как если бы… »

Дальше он не пошел, отбросил вывод, слишком велик был его ужас от понимания того, откуда взялась словоохотливость Сугайгунтунга.

– Ах ты сволочь, кровосос дерьмовый! – прошептал он. – Ты включил маяки, да?

Не ожидая ответа, он одной рукой потянул за веревку, а другой нашарил на поясе нож. Он выхватил клинок, а в его воображении пространство над водой наполнилось уханьем надвигающихся катеров, шипением, с каким, извергая гейзеры пара, уходили в воду снаряды ракетниц. Он собирался только перерезать тросики, привязывавшие маяки к скафандру Сугайгунтунга, – нужно как можно скорее утопить приборы.

Но, догадавшись о его намерениях, Сугайгунтунг попытался задержать его руку. Ему помешали вода и неповоротливый скафандр. Тем не менее он умудрился пнуть Дональда ногой и тем самым сбил его прицел. Нож вошел в тело.

Из ближайшего к нему отсека скафандра с чудовищным свистом вырвались пузырьки воздуха, последние были темными. Дональд рывком выдернул нож. В ушах у него гремел гром, по всему телу бежали мурашки.

– Бедренная артерия, – как и прежде, без тени эмоций сказал Сугайгунтунг. – Не пытайтесь остановить кровь. Я вам не позволю. Это самое малое, что я могу сделать, дабы возместить моему народу предательство, которое я совершил, усомнившись в словах тех, кто видит дальше меня. Я был… нелоялен… но я отправлюсь к моим предкам, так…

Его голова вдруг перекатилась на сторону, а на лице возникла слабая, загадочная улыбка, словно он радовался звездам, показавшимся из-за разошедшегося тумана.

Света было еще слишком мало, чтобы разобрать цвет воды, но Дональд и так знал, что она красная. Не отводя взгляда, но уронив нож и выпустив веревку, он увидел, как она начинает светиться все ярче и ярче, сиять свечением лавы, и в голове у него извергся пламенем Дедушка Лоа, забрав себе последнюю из многих тысяч жертв, погубленных его гневом.

Когда подводная лодка всплыла на поверхность и его втащили на борт, он перестал кричать, но лишь потому, что сорвал голос и был не способен выдавить больше ни звука.