Наконец Адекор медленно и печально поковылял к выходу из зала Совета. Всё это было безумием. Безумием! Он потерял Понтера, и, будто это был недостаточно тяжёлый удар, его теперь ждёт трибунал. Доверие, которое он раньше чувствовал по отношению к судебной системе — о которой до сего дня он имел весьма смутное представление — рассыпалось в прах. Как они могут травить невиновного человека, перенёсшего такое горе?

Адекор прошёл по длинному коридору, стены которого украшали ряды портретов великих арбитров прошлого, мужчин и женщин, заложивших основы современного права. Был ли этот… этот фарс венцом из замысла? Он продолжал идти, не обращая внимания на других людей, мимо которых проходил, пока его взгляд не зацепился за пятно оранжевого цвета.

Болбай, всё ещё в цветах обвинения, на дальнем конце коридора. Она задержалась в здании Совета, вероятно, дожидаясь ухода эксгибиционистов, и теперь уходила сама.

Прежде, чем он сообразил толком, что делает, Адекор обнаружил, что бежит через коридор к ней; покрывающий пол ковёр мха заглушал топот его ног. Он догнал её как раз в тот момент, когда она шагнула в дверь в конце коридора, ведущей наружу, под тёплое предвечернее солнце.

— Даклар!

Даклар Болбай испуганно оглянулась.

— Адекор! — воскликнула она, выпучив на него глаза. Потом громко заговорила: — Тот, кто ведёт судебное наблюдение за Адекором Халдом, внимание! Он приблизился ко мне, своему обвинителю!

Адекор медленно покачал головой.

— Я не собираюсь причинять тебе вред.

— Как я имела возможность убедиться, — сказала Болбай, — твои действия не всегда совпадают с твоими намерениями.

— Это было много лет назад, — сказал Адекор, намеренно употребив слово, которое подчёркивало исключительную длительность промежутка времени. — Я никого не бил ни до того, ни после того.

— Но ты сделал это тогда, — сказала Болбай. — Ты сорвался. Ты ударил. Ты бил насмерть.

— Нет! Нет, я никогда не хотел Понтеру зла.

— Нам не следует разговаривать, — сказала Болбай. — Позволь мне откланяться. — Она повернулась.

Адекор протянул руку и схватил её за плечо.

— Нет, подожди!

Когда он снова увидел её лицо, на нём было выражение паники, однако она быстро успокоилась и со значением посмотрела на его руку, держащую её за плечо. Адекор отпустил её.

— Прошу, — сказал он. — Прошу, просто скажи мне, почему? Почему ты преследуешь меня с такой… как будто мстишь мне за что-то? За всё время, что знаем друг друга, я ни разу не сделал тебе дурного. Ты наверняка знаешь, что я любил Понтера, и что он любил меня. Ему бы не хотелось, чтобы ты вот так вот преследовала меня.

— Не строй из себя невинность, — сказала Болбай.

— Но я невиновен! Почему ты это делаешь?

Она просто качнула головой, развернулась и пошла прочь.

— Почему? — крикнул Адекор ей вслед. — Почему?

— Может быть, поговорим о вашем народе? — предложила Мэри Понтеру. — До сих пор мы могли изучать неандертальцев лишь по ископаемым останкам. Было много споров по разным вопросам, таким как, скажем, для чего нужны ваши выступающие надбровные дуги.

Понтер моргнул.

— Они прикрывают глаза от солнца.

— Правда? — изумилась Мэри. — Да, думаю, это имеет смысл. Но тогда почему у моего народа их нет? В смысле, неандертальцы же эволюционировали в Европе, а мои предки пришли из Африки, где гораздо более солнечно.

— Мы тоже ломали над этим голову, — сказал Понтер, — когда исследовали останки глексенов.

— Глексенов? — повторила Мэри.

— Разновидность ископаемых гоминид в моём мире, на которую вы более всего походите. У глексенов не было надбровных дуг, так что мы предположили, что они вели ночной образ жизни.

Мэри улыбнулась.

— Я думаю, неверны очень многие из заключений, сделанных на основе исследований одних только костей. А скажите: что вы думали насчёт этого? — Она постучала указательным пальцем по подбородку.

Понтер смутился.

— Я теперь знаю, что это совершенно не так, но…

— Да? — ободрила его Мэри.

Понтер разгладил ладонью бороду, так, чтобы стала видна его челюсть без подбородка.

— У нас нет такого выступа, так что мы предположили…

— Что? — сказала Мэри.

— Мы предположили, что этот выступ удерживал стекающую слюну. У вас такая маленькая ротовая полость, мы думали, что из неё постоянно вытекает слюна. Также, поскольку у вас меньший объём мозга, чем у нас, а у, гм, идиотов часто капает слюна изо рта…

Мери рассмеялась.

— Какой ужас, — сказала она. — Кстати, раз речь зашла о челюстях: а что случилось с вашей?

— Ничего, — сказал Понтер. — Она такая, как всегда была.

— Я видела ваши рентгеновские снимки в больнице, — сказала Мэри. — На вашей нижней челюстной кости видны следы обширной реконструкции.

— Ах, это, — сказал Понтер, словно бы виновато. — Да, пару сот месяцев тому назад я получил удар по лицу.

— И чем это вас ударило? — спросила Мэри. — Кирпичом?

— Кулаком, — ответил Понтер.

У Мэри отвисла её собственная челюсть.

— Я знала, что неандертальцы сильны, но… вау! И всё это одним ударом?

Понтер кивнул.

— Вам повезло, что вы остались живы, — сказала Мэри.

— Нам обоим повезло — и ударенному, и ударятелю, если так можно выразиться.

— Но из-за чего вас ударили?

— Дурацкий спор, — сказал Понтер. — Конечно, он не должен был этого делать, и потом дико извинялся. Я решил не давать делу ход; если бы я это сделал, его обвинили бы в покушении на убийство.

— Он правда мог убить вас одним ударом?

— О да. Я успел среагировать и приподнять голову, так что удар пришёлся в челюсть, а не в середину лица. Если бы кулак попал туда, то бы проломил дыру в черепе.

— О ужас, — сказала Мэри.

— Он был зол, и я его спровоцировал. Мы оба были виноваты в равной мере.

— А вы… вы способны убить кого-нибудь голыми руками? — спросила Мэри.

— Конечно, — ответил Понтер. — Особенно если подойти сзади. — Он переплёл пальцы, поднял руки и изобразил удар сомкнутыми кулаками сверху вниз. — Если такой удар нанести сзади, человеческий череп расколется. Спереди же, если удастся нанести хороший удар кулаком или ногой в грудную клетку, я могу раздавить сердце.

— Но… но… не в обиду будь сказано, но обезьяны тоже очень сильны, но при этом редко убивают друг друга в драках.

— Это потому что в схватках за превосходство внутри группы действия обезьян ритуализированны и инстинктивны, и обычно они просто шлёпают друг друга — это работа на публику. Но вообще-то шимпанзе убивают других шимпанзе, хотя обычно пользуются для этой цели зубами. Сжимать пальцы в кулак способны только люди.

— О… ужас. — Мэри понимала, что повторяется, но не смогла придумать ничего другого, чтобы выразить сумму своих чувств. — У нас люди дерутся всё время. Некоторые даже превращают это в спорт: бокс, борьба, реслинг.

— Безумие, — сказал Понтер.

— Да, я согласна, — сказала Мэри. — Но они почти никогда друг друга не убивают. То есть, я имею в виду, человек практически не способен убить другого человека голыми руками. Мы, я так думаю, просто недостаточно сильны для этого.

— В моём мире, — сказал Понтер, — ударить значит убить. Поэтому мы никогда друг друга не бьём. Насилие может закончиться смертью, поэтому мы просто не можем его допустить.

— Но вас ведь ударили, — сказала Мэри.

Понтер кивнул.

— Это было очень давно, когда я учился в Научной Академии. Я спорил так, как это делают лишь в юности, будто от победы в споре что-то зависит. Я видел, что мой оппонент приходит в ярость, но продолжал его донимать. И он отреагировал… неудачным образом. Но я его простил.

Мэри посмотрела на Понтера и представила себе, как он подставляет вторую свою длинную скошенную щёку ударившему его.

Адекор попросил компаньона вызвать ему транспортный куб, который отвёз его домой. И теперь он снова сидел на веранде, один, изучая судебную процедуру. Хотя передачи его компаньона и контролировались, однако он по-прежнему мог им пользоваться, чтобы обратиться к накопленным человечеством знаниям и перенести часть из них на планшет для комфортного изучения.

Его партнёрша Лурт сразу же согласилась выступать от его имени на трибунале. Но хотя она и другие — в этот раз она сможет вызывать свидетелей — могут засвидетельствовать мирный характер Адекора и стабильность их отношений с Понтером, этого вряд ли хватит, чтобы убедить арбитра Сард и её коллег оправдать его. Так что он начал перерывать судебную историю в поисках других дел с обвинением в убийстве в отсутствие тела жертвы, в надежде, что решение по прежнему делу сможет ему помочь.

Первое такое дело, что ему попалось, слушалось давным-давно, во времена 17-го поколения. Обвинялся мужчина по имени Дасста, который якобы убил свою жену, незаметно пробравшись в Центр. Однако тело так и не было найдено: его партнёрша в один прекрасный день просто исчезла без следа. Трибунал постановил, что в отсутствие тела невозможно утверждать, что произошло убийство.

Адекора эта находка привела в восторг — пока он не углубился в изучение судебной процедуры.

Понтер и Адекор выбрали для веранды кресла обычной — не слишком прочной — конструкции. Это было свидетельством непоколебимой уверенности понтера в то, что Адекор излечился, и его гнев никогда больше не выльется во вспышку насилия. Но Адекор был так расстроен тем, что прочитал, что в сердцах разломал подлокотник кресла ударом кулака — щепки так и полетели во все стороны. Юридические последствия, прочитал он, имеют лишь дела не старше десяти поколений; общество развивается, гласил «Кодекс Цивилизации», и то, что люди делали в далёком прошлом, в современном мире могло полностью утратить смысл.

Адекор продолжил поиски и в конце концов наткнулся на интригующее дело времён 140-го поколения — всего восемь поколений назад. Мужчина был обвинён в убийстве другого мужчины во время спора из-за того, что последний вырастил дом слишком близко к дому первого. Однако труп так и не был найден. В этом случае трибунал также решил, что отсутствия тела достаточно для прекращения преследования. Адекор снова обрадовался, но…

Но.

140-е поколение. Это период… посмотрим… от 1100 до 980 месяцев назад; от девяноста восьми до семидесяти девяти лет назад. Однако компаньоны появились всего лишь около тысячи месяцев назад; сейчас как раз готовятся к празднованию юбилея.

Произошёл тот случай из 140-го до или после внедрения компаньонов? Адекор принялся уточнять.

До того. Хрящ! Болбай наверняка заявит, что то решение не имеет отношения к настоящему разбирательству. Разумеется, скажет она, трупы и даже живые люди запросто могли пропасть без следа в тёмные времена до того, как великий Лонвес Троб освободил нас, но дело, в котором не могло быть записи действий обвиняемого не может влиять на решение по делу, в котором обвиняемый подстроил ситуацию с целью избежать появления такой записи.

Адекор стал искать дальше. На мгновение он задумался о том, что хорошо бы, если бы были люди, специализирующиеся на разрешении всяких правовых вопросов от имени других; казалось бы, такой вклад был бы весьма ценным. Он с радостью обменялся бы трудом с кем-нибудь, кто провёл бы это исследование за него. Но нет; плохая идея. Само существование людей, которые полный день занимаются вопросами права, без сомнения спровоцировало бы рост числа таких дел и…

Внезапно из дома выскочила Пабо и заливисто залаяла. Адекор посмотрел, на кого она лает, и его сердце, уже в который раз за эти дни, подпрыгнуло. Неужели?… Неужели?…

Но нет. Конечно, нет. И всё же это был некто, кого Адекор совершенно не ожидал сейчас увидеть — юная Жасмель Кет.

— Здравый день, — сказала она, подойдя на десять шагов.

— Здравый день, — ответил Адекор, стараясь не выдать голосом удивления.

Жасмель уселась на второе кресло, то, на котором обычно сидел её отец. Пабо хорошо знала Жасмель; Понтер часто брал собаку с собой в Центр, когда Двое становились Одним, и она явно обрадовалась, увидев знакомое лицо. Пабо тыкалась носом в колени Жасмель, а та ерошила рыжевато-коричневую шерсть у неё на макушке.

— Что случилось с креслом? — спросила Жасмель.

Адекор отвёл взгляд.

— Ничего.

Жасмель, по-видимому, решила не педалировать эту тему; в конце концов, всё и так было очевидно.

— Лурт согласилась говорить от твоего имени? — просила она.

Адекор кивнул.

— Хорошо, — сказала Жасмель. — Я уверена, она сделает всё, что сможет. — Она какое-то время молчала, потом, снова взглянув на отломанный подлокотник, сказала: — Но…

— Да, — согласился Адекор. — Но.

Жасмель смотрела вдаль, на окружающую дом местность. На приличном расстоянии от дома спокойно и невозмутимо брёл мимо мамонт.

— Теперь, когда дело передано в трибунал, алиби-куб моего отца был перенесён в крыло мёртвых. Даклар провела весь день, просматривая эпизоды из него и готовясь к процессу против тебя. Это, конечно, её право, как обвинителя, говорящего от имени мёртвого человека. Но я настояла, чтобы она разрешила мне смотреть алиби отца вместе с ней. И я смотрела на вас с отцом, в последние дни перед его исчезновением. — Она подняла на него затуманенный взгляд. — Болбай не видит этого, но она ведь уже давно одна. Но я… я тебе рассказывала, что мной интересуется один молодой человек? Что бы ты там ни говорил про то, что я ещё ни с кем не связана, я знаю, как выглядит любовь — и у меня нет ни малейшего сомнения в том, что ты на самом деле любил моего отца. Увидев тебя его глазами, я больше не могу верить в то, что ты мог нанести ему хоть какой-нибудь вред.

— Спасибо.

— Я могу… могу как-нибудь помочь тебе подготовиться к трибуналу?

Адекор печально покачал головой.

— Похоже, уже никто не сможет спасти меня и моих родных.