Казалось, что все кайя вновь вернулись утром, чтобы увидеть их отъезд. Они были почти такими же молчаливыми, как и при их появлении здесь вчерашним днем. Казалось, что ощущения вражды исчезли из их отношений теперь, когда Рох сам проводил их к лошадям и сам помог Моргейн сесть в седло.

Он поклонился с еще большей учтивостью, когда она была уже в седле, и сказал достаточно громко, чтобы могли слышать все собравшиеся.

— Мы будем все время следить, не преследует ли вас кто-нибудь, пока вы будете на территории Кайя. Но и вы должны помнить о нашей безопасности, леди.

Моргейн поклонилась в седле.

— Мы благодарны вам, кайя Рох, вам и вашим людям. Мы никогда не спали так крепко и так спокойно, как под вашей крышей. Мир вашему дому, кайя Рох.

И с этим она направилась к дороге, и Вейни проследовал за ней сквозь толпу приглушенно переговаривающихся людей. И вновь, как и при их появлении, дети кайя сопровождали их словно эскорт, стараясь бежать рядом с лошадьми и не обращая внимания на замечания взрослых о приличиях в поведении. В их глазах было первозданное восхищение от того, что они были свидетелями живой легенды, могли ощущать, как давние дни неожиданно ворвались в новую жизнь. Те самые дни, затянутые дымкой веков, о которых они слышали в песнях и балладах. Казалось, что они не боятся ее и не питают к ней ненависти, а просто с детской непосредственностью воспринимают это величайшее чудо, созданное исключительно для их собственного блага.

Это происходило от того, подумал Вейни, что она была так красива, и они даже не могли бы поверить, что от нее может исходить несчастье. Она поблескивала в солнечных лучах подобно сверкающему льду.

— Моргейн! — кричали они не очень громко, как всегда привыкли делать Кайя. — Моргейн!

И наконец дрогнуло даже и ее сердце, и она обернулась к ним, весело улыбаясь.

Затем она пришпорила Сиптаха, и они оставили далеко позади себя этот чудесный дворец вместе с сердечностью Кайя, все еще продолжающих стоять в солнечном свете утра. Лес снова сомкнулся вокруг них, накрывая их тенью и наполняя холодом их сердца, и долгое время они ехали молча.

Он даже не отважился рассказать ей о желании, которое возникло в его сердце: вернуться назад, к этому дворцу, где для них была по крайней мере надежда быть принятыми назад, в обычную человеческую жизнь. Но для нее это было невозможно, и наверное именно поэтому, подумал он, ее лицо казалось таким подавленным с самого утра.

Когда день уже клонился к вечеру, он наконец понял, что не лесной сумрак является причиной его неясных мучений. Однажды они услышали странный дикий крик на деревьях. Она взглянула наверх с таким выражением на лице, которое могло быть лишь у человека, которого постигло личное и глубокое горе, и находившегося в замешательстве по поводу того, где он находится.

Эту ночь они решили провести в лесной чаще. Моргейн сама собрала сучья для костра, стараясь сделать его совсем небольшим, чтобы огнем не привлечь непрошеных гостей. Временами она смеялась или разговаривала с ним, но он постоянно замечал, что ее смех звучал неестественно звонко, а по ее взглядам можно было понять, что мысли ее находятся очень далеко от этого леса и от него.

Ее состояние наполняло его тревогой. Он не мог смеяться в ответ и только часто поглядывал на нее. Наконец он взглянул в последний раз и неожиданно склонился к земле, демонстрируя вопросительную позу.

Она ничего не сказала, только пристально посмотрела на него, когда он поднялся.

А вопросы буквально рвались у него изо рта. Он не мог выбрать ни одного из них, не рассчитывая получить холодный ответ или, что более вероятно, просто молчание.

— Отправляйся спать, — приказала она ему в конце концов.

Он склонил голову и убрался на свое место, до тех пор, пока не настанет его очередь дежурить.

Ее настроение неожиданно изменилось под утро. Она улыбнулась, легко и свободно, а за завтраком вела разговоры о своих старых друзьях, большинство из которых были короли Срединных Царств. В частности, разговор зашел о Тифвае, о том кем были его сын и его жена. Этот разговор напоминал беседы, которые часто можно слышать от стариков, когда они рассказывают о тех, кто давно умер и не знаком молодым. Самым худшим при этом было то, что она действительно знала все, о чем говорила, и при этом ее серые глаза постоянно искали его, стараясь встретить понимание или хотя бы самые маленькие признаки положительной оценки того, что она умела и знала, как нужно разговаривать с ним.

— Тифвай, — заметил он, — должно быть, был великим человеком. Как бы мне хотелось знать его.

— Бессмертие, — сказала она, — может оказаться невыносимым для всех, исключая лишь бессмертных. — И улыбнулась. Но он видел ее насквозь.

Она неожиданно затихла и казалась подавленной, даже когда они вновь ехали по дороге. Было видно, что ее постоянно одолевают мысли. Он все еще не знал, как подступиться к ней при таком ее настроении. Она казалась словно бы запертой на замок.

Это было похоже на то, что он как бы порвал тонкую нить, связывающую их во время разговора этими самыми словами: «Как бы мне хотелось знать его». Она почувствовала в этом сострадание, а может быть, и жалость. В любом случае, она не хотела слышать от него ничего подобного.

К вечеру, как только лес слегка отступил, и среди деревьев появились обширные луговины, они наконец увидели холмы. К западу от них подымалась громада Элис Кейдж, вершины которой были покрыты снегом. Она определяла границу, за которой уже лежали земли Мориджа. Вейни смотрел на нее, как чужестранец. Он смотрел туда, где был его дом, и плохо узнавал эти места, как бы рассматривая знакомый город с другой стороны стены.

Вскоре окрестности раскинулись перед ними еще шире, и, стоя на холме, они могли целиком видеть всю мощную северную горную цепь.

Где-то там была Иврел.

Ее вершина не была такой высокой, как, например, Проут, но она ласкала взор прежде всего своим абсолютно симметричным и вправо и влево конусом. За ней виднелись другие вершины: Кэт Вредж и Кэт Сведжур, и уходящие вдаль крепостные валы Хеймура. Но Иврел была самой примечательной из всех вершин. Небольшое количество снега лежало лишь на самом ее пике, большая же часть была либо темной, либо зеленой, покрытой лесами.

А у ее подножья, пока не видимая на расстоянии, что создавало ощущение, будто огромная гора парит в воздухе, лежала Айрен.

Моргейн пришпорила Сиптаха, и они в полном молчании поскакали вниз и вверх по холмам. Она не выразила желания остановиться даже тогда, когда первые звезды засверкали на небе и появилась луна.

Иврел постепенно надвигалась, принимая угрожающие размеры. Ее белый конус, сияющий в лунном свете, напоминал видение.

— Госпожа! — Вейни наклонился в седле, не выдержав наконец, и подхватил повод серого. — Лио, будь терпелива и благоразумна. Айрен не то место, куда можно так легко приезжать ночью. Давай остановимся.

Как ни странно, но она остановилась. Он очень удивился этому. Она выбрала место, где спрыгнула с коня, а затем сняла с него и дорожный мешок. После этого уселась, завернувшись в плащ, и больше не заботилась ни о чем. Вейни поспешил сделать их лагерь более удобным. Он всегда был чем-то обеспокоен в таких ситуациях: ее подавленное настроение томило его душу, и от этого ему было неуютно рядом с ней.

Однако его попытки не принесли никакой пользы. Она погрелась возле огня и продолжала сидеть молча, уставившись на угли. При этом она без всякого аппетита жевала приготовленное для нее мясо, но все-таки через силу доела до конца.

Он взглянул вверх на нависающие над ними вершины и вдруг отчетливо почувствовал исходящую от них опасность. Это была проклятая земля. Ни один нормальный человек из Эндара-Карша никогда не остановится здесь, на этом самом месте, где сейчас сидели они, и никогда не подойдет так близко ни к Иврел, ни к Айрен.

— Вейни, — неожиданно заговорила она, — ты очень боишься этого места?

— Прежде всего, я не люблю его, — ответил он. — Да и боюсь тоже.

— Я наложила на тебя Обязательство уничтожить Хеймур, если я сама не смогу этого сделать. Имеешь ли ты хотя бы представление, где находятся его главные укрепления?

Он поднял руку и протянул ее куда-то в сторону слегка выщербленного пика Иврел.

— Где-то в этом направлении, прямо по старой дороге.

— Да, там действительно есть дорога, которая выведет тебя прямо туда. Другой нет, по крайней мере раньше не было.

— Ты надеешься, — спросил он, — что я смогу сделать это?

— Нет, — сказала она, — но, тем не менее, это возможно.

После этого она завернулась в плащ и приготовилась дежурить, чтобы он смог отдыхать.

Казалось, прошло совсем немного времени, а она уже склонилась над ним. Несмотря на усталость, он спал очень чутко. Она тронула его за плечо.

— Мне кажется, что в этом месте могут появляться мелкие бродяги, — сказала она, — сейчас никакой опасности нет, но я на всякий случай затушила костер.

Он понимающе отреагировал на это и увидел, что она вновь кутается в мех, как человек, к которому подкрадывается сон. Он подошел к погасшему костру, опустился на колени, вынул из ножен меч и долго смотрел на угли, вслушиваясь в ночные звуки, в мирное ржанье лошадей, чьи ощущения были более острыми, чем у людей.

Вскоре под шепот затихающего ветра, едва пробивающегося сквозь деревья, он начал бороться против неумолимо подступающего сна.

И вдруг он услышал ее крик.

Он тут же вскочил с мечом в руке и увидел, как Моргейн борется с чем-то, с силой опуская кулак в окружающую темноту. Первой ему в голову пришла мысль о неожиданном нападении. Он приблизился к ней, попытался поднять ее и удержать от истеричных движений, чтобы унять дрожь, внезапно охватившую ее. Но она оттолкнула его и пошла прочь, прямо против холодного ветра, потом остановилась, скрестив руки на груди, и так молча стояла некоторое время.

— Лио? — окликнул он ее.

— Отправляйся спать, — сказала она. — Это был всего лишь сон, просто один из моих старых снов.

— Лио…

— У тебя есть свое место, илин. Вот и отправляйся туда.

Он понимал, что это выходила ее внутренняя боль, но тем не менее это все равно задевало его. Он вернулся к костру и снова завернулся в плащ. Прошло значительное время, прежде чем она смогла прийти в себя и вернулась на свое место. Он уставился на огонь, чтобы не глядеть в ее сторону, но, как оказалось, она думала иначе и уже стояла около него, глядя вниз.

— Вейни, — сказала она, — ты должен простить меня.

— Я тоже хочу, чтобы ты простила меня, госпожа.

— Сейчас тебе лучше поспать, а я подежурю некоторое время.

— Я не хочу спать, лио.

— Я сказала тебе что-то не то и не так?

Тогда он сделал полупоклон, по-прежнему не глядя на нее.

— Я илин, и у меня действительно должно быть место рядом с золой твоего костра, лио. Просто раньше я привык пользоваться большей честью, чем эта, но в конце концов я примирюсь и с этим.

— Вейни. — Она тоже присела у огня, подрагивая на ветру без плаща. — Ты мне просто необходим. Без тебя этот путь будет страшным и невыносимым.

Его охватила неожиданная жалость к ней. В ее голосе чувствовались слезы, и чтобы не видеть, как она будет плакать, он как можно ниже склонил голову и некоторое время оставался в таком положении, пока ее дыхание не стало более ровным. Только после этого он рискнул взглянуть ей в глаза.

— Чем я могу помочь тебе? — спросил он.

— Я уже говорила тебе об этом, — сказала она. Теперь перед ним была прежняя Моргейн, которую он хорошо знал, хорошо вооруженная, с твердым взглядом серых глаз.

— Но ты не должна верить мне.

— Вейни, тебе не следует вмешиваться в мои дела. Я убью и тебя, если это поможет мне подняться на Иврел.

— Я знаю это, — сказал он. — Лио, я хочу, чтобы ты выслушала меня. Я знаю, что ты готова умереть, чтобы достичь этой вершины, и, возможно, для этого ты готова убить нас обоих. Мне не нравится это место. Но с тобой бесполезно спорить, и я это понял с самого начала. Я клянусь, что если ты выслушаешь меня, если ты только позволишь мне, я выведу тебя безопасным путем из Эндара-Карша и…

— Ты уже говорил это, так же как и то, что со мной бесполезно спорить.

— Но почему? — спросил он. — Госпожа, эта ваша война безумие. Однажды она уже была проиграна, а я не хочу умирать.

— Они тоже не хотели, — сказала она, и ее губы сжались, вытягиваясь в узкую и жесткую линию. — Я слышала, что говорили обо мне в Бейне перед тем, как я отправилась в путешествие из того времени в это. И я думаю, что я должна была хорошо запомнить это. Но я пойду туда все равно, и это будет только моим делом, а твоя клятва не предусматривает твоего согласия на мои дела.

— Нет, — подтвердил он. Но в этот момент он уже понял, что она не слушает его: она задумчиво вглядывалась в темноту, в сторону Иврел, в сторону Айрен. Его же по-прежнему мучил вопрос, которым он не хотел травмировать ее, но без ответа на который он чувствовал себя не в силах приблизиться к долине Айрен.

— Что там такое с ними было? — наконец спросил он. — Почему после событий в Айрен нашли всего лишь нескольких человек?

— Там был ветер, — ответила она.

— Лио? — Ее ответ охладил его как взрыв неожиданного безумия. Но она, по-прежнему сжимая губы, открыто посмотрела на него.

— Это был ветер, — повторила она. — Там было поле врат, искривленное у основания Иврел, и легкий туман, который был в то утро, втягивался туда, как дым втягивается в трубу, ветер… Это и был ветер, какого ты не можешь себе вообразить. Вот он и прошелся по Айрен. И унес десять тысяч жизней. Мы знали, мои друзья и я, только мы пятеро знали об этом. И я до сих пор не уверена, что было ужаснее: знать это, как знали мы, или не знать ничего, как те, кто погиб там, так ничего и не поняв. Там была прозрачная межзвездная темнота… только бесконечная пустота, заполняемая туманом… Но я выжила. Я одна была достаточно далеко от этого места: в мою задачу входило обогнуть Айрен с другой стороны. Лри, мужчины из Лифа и я, мы были на высоком месте, когда все это началось. Я не смогла удержать мужчин: они считали, что должны помочь тем, кто был внизу вместе с их королями, и бросились туда. Они не захотели слушать меня, потому что я была женщина. Они решили, что я просто испугалась, и поскольку они были мужчинами и не боялись ничего, то они и бросились туда. Я не могла им объяснить и не могла последовать за ними. — Ее голос стал срываться, но она справилась с ним. — Я была более осведомленной, чем они, чтобы идти туда, это должно быть очевидно. Я знала гораздо больше их всех. Но пока я сама поняла, что происходит, ветер уже прошел над нами. Некоторое время никто не мог дышать, нам не хватало воздуха. Когда же это прошло, я подняла Сиптаха на ноги и уже не помня себя поскакала к Иврел. На моем пути оказались силы Хеймура, и я повернула от них. Была свободна только дорога на юг. Земля Корис приютила меня, но я лишилась и этого убежища и двинулась к Лифу, и некоторое время скрывалась там, прежде чем отправиться в Инор-Пиввн. Я надеялась поднять там армию, но они не стали даже слушать меня, а вместо этого решили меня убить. Когда они уже нагоняли меня, я укрылась во Вратах: у меня не было другого убежища для того, чтобы переждать. Но я не думала, что это будет столь долгое ожидание.

— Госпожа, — сказал он, — то, что произошло в Айрен, я имею в виду как было совершено убийство людей без всякого сражения… не повторит ли Фай с нами то же самое, когда мы войдем в долину Айрен?

— Если он будет знать точное время нашего появления там, то да. Ветер… этот ветер образовался из воздуха, который с огромной скоростью втягивался в открытые Врата, а их поле распространялось до камня, стоящего в долине Айрен, открывая в этом пространстве межзвездную бездну. Но будет большим несчастьем для Хеймура, если она будет существовать некоторое продолжительное время. При всем своем безрассудстве, он этого не сделает.

— Тогда, в Айрен, он знал это?

— Да, знал. — Лицо Моргейн вновь стало жестким. — Был только один человек, который начинал этот путь вместе с нами, но который так и не дошел до долины Айрен и не стоял там вместе с нами. Он хотел заполучить все могущество Тифвая и для этого уничтожил Тифвая и его жену, а позже, убив Иджнела, стал наставником его сына.

— Кайя Зри.

— Вот именно, Зри. И до конца своих дней я буду убеждена, что он был подкуплен и все время действовал в интересах Хеймура. Он сам нацелился на царство и сам получил его, однако он не сам спланировал это.

— Лилл. — Вейни произнес имя почти не задумываясь и внезапно почувствовал, как ее глаза уставились на него.

— Почему ты подумал о нем?

— Рох сказал, что у них в свое время была какая-то история с Лиллом. Он считает, что этот Лилл… что этот Лилл очень стар, лио, что он так же стар, как сам Фай.

Теперь во взгляде Моргейн отчетливо проступил страх.

— Зри и Лилл. Необычайно, но возможно. Утопить всех наследников Лифа, если только они действительно утонули…

Он тут же вспомнил слабое мерцающее зарево над Вратами у озера, и понял, что она имела в виду. Сомнения обрушились на него. И тогда он осмелился задать вопрос, который не давал ему покоя:

— Значит, и ты, при желании, можешь жить таким же образом?

— Да, — ответила она.

— И ты пробовала это делать?

— Нет, — сказала она и, словно читая его мысли, добавила: — Это можно сделать, пользуясь свойствами Врат. Но я должна сказать, что переселиться в другое тело — очень непростая вещь. Я не уверена даже сейчас в том, как действительно достичь этого, хотя мне и казалось, что я это знаю. Прежде всего, ведь это смертный грех: тело должно быть отнято у кого-то. Это тебе понятно? А Лилл, если только это правда, действительно очень старый человек.

Он вздрогнул, вспомнив прикосновение чужих пальцев к своей руке и голодное выражение глаз. Слова, произнесенные тогда Лиллом, до сих пор сохранились в его памяти: «Идем со мной, и я покажу тебе… Она заберет твою душу, как она уже делала не раз. Идем со мной, кайя Вейни. Она лжет. Она уже лгала и раньше. Идем со мной».

Произнеся со вздохом молитву, он поднялся, некоторое время стоял, содрогаясь от ужаса при мысли, что все его существо, его молодость и сила могут стать предметом чьей-то алчности.

Но он по-прежнему ничего не понимал.

— Вейни, — раздался озабоченный голос.

— Говорят, — он пришел в себя и повернулся к ней, — что Фай тоже очень старый человек, во всяком случае, это заметно по его глазам.

— Если, — сказала она очень спокойно, — я умру или исчезну, а тебе придется идти в Хеймур одному, старайся не попадаться им живым. Я, во всяком случае, этого делать не собираюсь ни при каких обстоятельствах, Вейни.

— О, Небо, — прошептал он. Желчь подступила к его горлу. Неожиданно он начал осознавать, каковы на самом деле были ставки в войнах между кваджлинами и обычными людьми и какие призы ожидали на самом деле побежденных. Он уставился на нее как невинный младенец, не ощущая никакого ужаса.

— И ты поступила бы именно так? — спросил он.

— Я постоянно думаю о том дне, — сказала она, — когда я должна буду выполнить все задуманное, и я должна быть готова к нему.

Тогда он выругался. Ему не хотелось оставлять ее одну в этот момент, именно тогда, когда первые признаки человечности начали проступать сквозь непроницаемую маску. Именно это и удерживало его.

— Садись, — сказала она. Он сел.

— Послушай, Вейни, — продолжила она. — У меня нет времени, чтобы заниматься воспитанием в себе добродетели. Поэтому я лишь пытаюсь пользоваться теми остатками ее, которые еще сохранились во мне. Но их очень немного. Что бы ты сделал сам, если бы умирал, и у тебя был бы лишь один выход: убить кого-то, не для того, чтобы растянуть свою старость со всеми ее болями и болезнями, а чтобы снова стать молодым? Для кваджлина не существует ничего более невыносимого, чем смерть. Они потеряли своих богов, а вместе с ними потеряли и веру, которая, возможно у них когда-то была. Для них существует только один закон: жить, чтобы наслаждаться удовольствиями, это значит жить, чтобы наслаждаться силой.

— Ты хочешь обмануть меня? Ты, должно быть, одной с ними крови?

— Нет, уверяю тебя, я не имею с ними ничего общего. Но я хорошо знаю их. Например, Зри… если ты прав, Вейни, то теперь это многое объясняет. Не с точки зрения честолюбия, а с точки зрения того самого отчаяния: чтобы жить. И для этого необходимо сохранить Врата, от которых эта его жизнь целиком зависит. Я никогда не наблюдала за ним раньше именно с этой стороны. Что именно он сказал тебе?

— Только то, что я должен оставить тебя и пойти с ним.

— Хорошо, что ты вовремя почувствовал это. Иначе…

И вдруг в ее взгляде появилась настороженность, и она тут же схватилась за тот самый черный предмет, который постоянно висел у нее на поясе, за оружие. В первый момент он подумал, что где-то рядом появились посторонние, но тут же понял, впадая в панику, что черный предмет был направлен прямо на него.

Он застыл, чувствуя, что превращается в глыбу льда. Его мозг отказывался понимать что-либо, кроме того, что она неожиданно сошла с ума.

— Иначе, — продолжала она, — у меня был бы очень подходящий компаньон для путешествия к Иврел, который с давних пор был уверен, что меня уже нет в живых, компаньон, который теперь рассчитывал, что близость Врат позволит ему в таком случае разделаться со мной. Я оставила тебя на озере с гнедой кобылой, кайя Вейни, а ты тем временем украл черного коня, принадлежащего Лиллу. Ведь я подумала, что это он скачет следом за мной, когда первый раз оглянулась на дороге, а мне не очень-то хотелось одной находиться в его компании. Я очень удивилась, что это был ты.

— Госпожа, — воскликнул он, протягивая вперед руки, чтобы показать, что он ничем не угрожает ей. — Я поклялся… госпожа, и я никогда не обманывал… тебя. Уверяю тебя в этом.

Тогда она встала и, не спуская с него глаз, подошла к тому месту, где лежал ее плащ и остальные вещи.

— Оседлай мою лошадь, — приказала она.

Он осторожно подошел к лошади, чувствуя постоянное присутствие оружия за своей спиной, и сделал все, о чем она просила. Моргейн продолжала внимательно наблюдать за ним, даже когда садилась в седло.

Затем она повернулась в ту сторону, где стоял черный конь. И Вейни мгновенно прочитал ее мысли: она хотела убить лошадь, чтобы оставить его без средств передвижения, поскольку Закон не разрешал ей убить илина.

Он рванулся вперед и встал между ними, глядя вверх с неимоверным ужасом. Это было бесчестно — отделываться от человека таким путем, убивая его лошадь и фактически обрекая этим на смерть. В какой-то момент он поймал ее взгляд, испугавший его своей дикостью, как будто она была готова расправиться и с лошадью и с ним.

Но вдруг она резко повернула голову Сиптаха к северу и быстро поскакала вперед, не оборачиваясь.

Некоторое время он пристально смотрел ей вслед, ошеломленный, полагая, что она сошла с ума.

Он и сам уже был на грани этого.

Он медленно собрал свои вещи, привязал багаж к седлу, проверил сбрую и вскочил на лошадь. Черный уже знал, что должен догонять серого, поэтому его можно было и не подгонять. Он поскакал вниз по холму, делая широкий круг, чтобы было легче пойти на очередной подъем и догнать серого.

Он все еще ожидал удара стрелы или молнии, который сбросит его с седла или повалит его лошадь. Наконец Моргейн повернулась и увидела, что он ее догоняет. Но она не препятствовала этому, а напротив, чуть попридержала Сиптаха.

— Ты похож на дурака, — сказала она, когда они наконец уже поравнялись и скакали рядом, и выглядела при этом так, как будто собиралась заплакать, но у нее хватило выдержки. Убрав оружие на пояс, под плащ, она взглянула на Вейни и покачала головой. — Ты действительно самый типичный представитель людей из земли Карш. Больше никто не может иметь столько дурацкой гордости. Зри, должно быть, уже сбежал бы, если был бы даже более храбр, чем мы когда-то. Но на самом деле мы не такие смелые, и мы лишь просто вынуждены играть в эти игры с Вратами, пересиливая свой страх. При этом мы очень многое можем потерять, если будем допускать такую роскошь, как добродетель и бесстрашие. Но я все равно завидую тебе, я позавидую любому, кто может позволить себе такой широкий жест, как пренебрежение жизнью.

По своему природному простодушию он чувствовал, что она хотела просто напугать его. Но теперь на него трудно было воздействовать чем бы то ни было: будь то ее настроение или недоверие. И словно в подтверждение своих ощущений, он произнес ломающимся голосом:

— Меня очень легко ввести в заблуждение, лио, гораздо легче, чем это делаешь ты. Любой их твоих самых простых трюков удивляет меня, но ни один из них уже не пугает.

И, как обычно, она промолчала.

Иногда ему казалось, что она смотрела на него очень неприязненно и атмосфера между ними источала яд. Уходи прочь, казалось, говорил ее взгляд. Уходи прочь, и я не буду тебя удерживать. Но он не хотел оставлять ее, понимая, что на самом деле ей очень трудно и она нуждается в нем. Нарушить раз данную клятву было не сложным делом, но нарушить клятву тогда, когда эта женщина не могла самостоятельно позаботиться о себе, было тяжелым делом. В ее характере было нечто, что убеждало его в том, что она была очень далека от восприятия истинных причин происходящих событий. Поэтому и не всегда могла понять то упорство, с которым он продолжал сопровождать ее, несмотря на все неудобства своего положения.

Рассвет постепенно перерастал в холодное тусклое утро. С севера накатывались низкие тяжелые облака.

Под их покровом они оказались над крутым склоном, откуда была видна раскинувшаяся между разбегающимися в обе стороны холмами долина Айрен. Она была очень широкой и ласкала взор своим слегка вогнутым в самом центре пространством. Когда они остановились на краю этой огромной чаши, Вейни все еще не был уверен, что это и есть то самое место. Но потом он увидел, что с другой стороны этого гигантского углубления находится геометрически правильный конус Иврел. Центральная же часть этой чаши напоминала бесплодную пустыню. Они все еще были слишком далеко, чтобы рассмотреть как следует все детали, включая и Камень в центральной ее части. Но он догадывался, что этот мрачный символ находится именно в центре этого таинственного места.

Тем временем Моргейн уже спешилась и отвязывала Подменыш от седла, из чего он заключил, что эта остановка может быть долгой. Он последовал ее примеру и тоже соскочил с седла. Тем временем она повернулась и пошла вдоль долины, и он не думал, что ему следовало сопровождать ее. Поэтому он уселся на выступ скалы и стал ждать, всматриваясь в раскинувшееся перед ним пространство. В его голове вновь возникали картины, где тысячи всадников неслись по долине серым весенним утром, которое затягивало долину туманом, а люди и лошади двигались подобно призракам в туманной мгле, и ветер, сильный ветер, как она говорила, втягивал туман, словно дым в дымоход.

Но в это утро над долиной висели низкие облака, светило зимнее солнце, а внизу были отчетливо видны трава и деревья. Прошедшая сотня лет залечила все шрамы, которые когда-то были оставлены здесь, и теперь никто не мог даже предположить что за трагедия здесь разыгралась.

Моргейн все еще не возвращалась. Он ждал уже долго, и его охватило беспокойство. Наконец он решительно поднялся и пошел в ее сторону по гребню холма. Он вздохнул с облегчением, когда через некоторое время нашел ее там. Она стояла на холме и неподвижно смотрела на долину. Какое-то время он не отваживался приблизиться к ней, но потом решил, что должен это сделать, потому что долина Айрен не то место, где можно позволить находиться одному: здесь могут быть и дикие звери, и не менее дикие люди.

— Лио, — позвал он ее и начал приближаться. Тогда она повернулась и пошла ему навстречу, и уже вместе они вернулись туда, где оставили лошадей. Там она вновь привязала меч к седлу Сиптаха, взяла в руки повод и замерла, глядя на долину.

— Вейни, — сказала она, — Вейни, я устала.

— Госпожа? — спросил он, и первая его мысль была о том, что она хочет остановиться здесь надолго, а ему не хотелось сейчас даже думать об этом. Но когда она взглянула на него, то он понял, что она говорила совсем о другой усталости.

— Я боюсь, — обратилась она к нему. — Я осталась одна, Вейни. И у меня нет больше ни благородства, ни жизненных сил. Вот здесь, — она протянула руку в направлении долины, — вот здесь я оставила их и поскакала дальше, по краю склона, — она указала в направлении скалы, густо поросшей деревьями, — и вон с того дальнего места я наблюдала гибель армии. Когда-то я и мои товарищи составляли сотню самых сильных и отчаянных людей, но с годами нас становилось все меньше и меньше, и вот теперь я осталась совсем одна. Я начинаю понимать тех, кого называют кваджлинами. Когда необходимо сохранить свою жизнь, то человек оказывается на грани своих возможностей, теряет и честь и мужество, подчиняясь только одному инстинкту — необходимости выживания.

Тогда он неожиданно начал понимать страхи, охватившие ее. Он почувствовал в ней что-то сходное с Лиллом, когда тот тоже хотел что-то получить от него. Он больше не хотел слушать ее откровения, от которых возникал лишь устрашающий кошмар, от того, что правда сталкивала его с невообразимыми вещами, смысл которых все время ускользал от него или попросту был закрыт.

— Я могла тебя убить, — сказала она, — просто из-за паники. Меня очень легко напугать, теперь ты видишь это, и к тому же я бываю не очень-то рассудительна и склонна к риску. Но единственный мой безнравственный поступок заключается в том, что я по-прежнему верю тебе, после того как пыталась лишить тебя жизни. Как видишь, у меня совсем не осталось такой роскоши, как добродетель.

— Я не совсем понимаю тебя, — сказал он.

— Я надеюсь, что это и к лучшему.

— Что же ты в таком случае хочешь от меня?

— Чтобы ты и дальше придерживался своей клятвы.

Она вскочила в седло, подождала, когда запрыгнет он, и затем поскакала, намереваясь объехать долину по склону, в точности повторив путь, который она проделала в день сражения.

Сейчас ее состояние было на грани безумия, и о рассудке говорить не приходилось. Он все больше проникался этим. К тому же она продолжала бояться его, потому что он, как ей казалось, подвергаясь смертельной опасности, продолжал вести себя спокойно и даже по-дружески по отношению к ней, как будто ничего и не произошло.

Путешествие вокруг долины оказалось долгим, им даже пришлось несколько раз остановиться для отдыха. Солнце тем временем прошло через зенит, а облака начали собираться в плотную темную завесу вокруг конуса Иврел, предвещая бурю, настоящий северный ураган, похожий на те, которые иногда можно было наблюдать в землях к северу от Корис и которые либо обрушивали потоки снега в долины, либо, что было чаще всего, приносили ледяной холод, от которого трескались деревья и погибали люди и звери.

Ураган уже приближался, разбрасывая вокруг них первые, еще редкие, заряды дождя со снегом.

Постепенно становилось все темнее. Они решили сделать последнюю остановку перед тем как двинуться непосредственно в сторону Иврел.

А опасность тем временем уже обрушилась на них. Пока что единственным предупреждением о ней было беспокойное поведение лошадей: Сиптах тяжело дышал и иногда негромко ржал вместе с черным конем. Они остановились, чтобы, затаившись на мгновенье, прислушаться. В этот момент Вейни, уже наполовину спустившийся с седла, вновь вскочил в него, выхватил меч и резким движением опустил его на смутные очертания бесформенных теней, которые неожиданно набросились на них из лесной тьмы, окутавшей пространство между скалами. Скорее всего, это были люди Хеймура, одетые в звериные шкуры. Те, которые находились уже рядом с ними, были пешие, но за ними можно было различить и всадников. Их было пятеро, вырвавшихся из темноты, которые первыми столкнулись с оружием Моргейн, которая защищалась, не делая различий между людьми и лошадьми. Отброшенные назад, они устремились к нижнему повороту дороги. Склон холма защитил их, и они вновь были на ногах, расплывающиеся в туманной мгле, темные фигуры, которые было трудно даже принять за людей.

Ножи засверкали, как только эта дикая орда вновь приблизилась к ним, нацеливаясь на ноги и животы лошадей, которые понеслись, пришпоренные седоками, заставлявшими их сделать этот последний рывок для их же спасения. Моргейн закричала и ударила одного из нападавших в лицо, свалив его на землю. Вейни еще раз пришпорил Черного, и тот со всех ног поскакал в сторону Сиптаха, пристраиваясь сзади и не отступая от него ни на шаг.

В подобной свалке бесполезно было надеяться на благополучный исход, и поэтому самым лучшим было все-таки бегство. Вейни оценил это решение Моргейн, которое она приняла, возможно, инстинктивно, подчиняясь первому импульсу надвигающейся опасности. Вейни сделал то же самое, и они поскакали, надеясь только на выносливость лошадей. У него самого сердце уже подкатывало к горлу, не столько от быстрой скачки, сколько от ощущения погони, которая теперь преследовала их по скалистому склону. Казалось, что на всех малоизвестных им дорогах, среди которых была и та, где скакали они, направляясь к узкому ущелью, ведущему на запад от Айрен, мелькали размытые тени.

Но неожиданно, с запада, прямо перед ними, появились всадники, вынырнувшие из узких складок между холмов. Они вытягивались дугой, преграждая им путь и заставляя повернуть назад.

Моргейн хотела чуть развернуться и попытаться объехать дугу всадников прежде, чем они полностью отрежут их от дороги на север, заставляя вернуться назад, в Айрен, к засаде, которая была за их спиной. Сиптах уже еле бежал и начинал спотыкаться. Путь вперед был закрыт. Тогда она отпустила поводья и взялась за оружие, а Вейни придерживал рвущегося вперед Черного, чтобы быть все время рядом с ней, и обнажил меч, собираясь защищать ее слева.

Теперь всадники, окружавшие их со всех сторон, начали приближаться, стягивая кольцо.

— Лошади выдохлись, — сказал Вейни. — Госпожа, мне кажется, что нам придется умереть здесь.

— У меня нет намерения делать это, — сказала она. — Стой недалеко от меня, илин. Только не переступай пространство впереди меня и старайся быть все время на одной со мной линии.

И в этот момент ему показалось, что он узнал крапчатую низкорослую лошадь одного из всадников, который был немного впереди остальных и командовал приближающейся к ним цепью. Под ним была лошадь с белой звездой на лбу, именно такая, какую и ожидал увидеть Вейни.

Эти всадники были явно из земли Моридж. Их часто можно было встретить на подступах к Элис Кейдж или даже внутри границ Хеймура, особенно в те периоды, когда силы Хеймура или Кайя досаждали им.

Он перехватил ее руку, на что сразу последовал яростный взгляд, полный злобы и подозрения. Ужас начинал охватывать ее.

— Это Моридж, — пояснил он ей, и в его словах чувствовалась явная просьба. — Мой род — Нхи. Поэтому прошу тебя, госпожа, не отнимай у них жизнь. Мой отец — их предводитель. Он злопамятный человек, но он же человек достаточно честный, чтобы не нарушать Закон. А Закон илина говорит, что мой грех и мое преступление никак не затрагивают ни тебя, ни твоих дел. У Мориджа и у тебя нет кровной вражды. Ну, пожалуйста, госпожа, не отнимай у них жизнь.

Она раздумывала. Но ему хотелось спорить с ней, а главное, она должна была знать о том, почему он так возражал ей. Если им придется скакать еще, отрываясь от погони, то их лошади окончательно упадут и им не удастся спастись бегством, а если они и оторвутся сейчас, то на севере их могут встретить новые силы, уже из Хеймура, и финал может быть тот же самый. Здесь же была вероятность получить хотя бы убежище, если не хороший прием. И в конце концов она опустила свою руку.

— Пусть же это будет на твоей совести, — произнесла она свистящим шепотом. — На твоей совести, если только ты обманываешь меня.

— Сохранить собственную душу я должен согласно клятве, — сказал он, потрясенный ее словами. — И ты должна бы уже понять это за время нашего путешествия. Я не собираюсь погубить тебя. Ни тебя, ни свою душу, лио.

Оружие было убрано.

— А теперь иди и поговори с ними, — продолжила она. — И если в тебя не попадет дюжина стрел, я, может быть, пойду вместе с ними, но только под твое слово.

Он убрал меч и широко раскинул руки, слегка подняв их вверх, осторожно подгоняя вперед черного коня, пока не подъехал к окружавшим их всадникам на расстояние, где звук голоса был уже отчетливо слышен.

— Я илин, — громко произнес он, понимая, что никто не отважится совершить бесчестный поступок, убив илина, не рассчитавшись предварительно с его хозяином. — Я же нхи Вейни. И ты, нхи Парен, сын Лелна, должен помнить мой голос.

— Кому ты служишь, илин нхи Вейни? — последовал вопрос с противоположной стороны, и он узнал голос Парена, слегка грубоватый, хорошо знакомый и немного радостный.

— Нхи Парен, эти холмы кишат людьми из Хеймура и даже из Лифа. Во имя милосердия Небес, возьми нас под свою защиту, чтобы мы могли добраться до Ра-Мориджа и обратиться к Нхи с просьбой об убежище.

— Но ты, как нам кажется, служишь нашим врагам, — с подозрением произнес Парен, — и должен дать честное слово, если это не так.

— Сейчас речь идет не об этом, — сказал Вейни. — У вас не может быть причин для опасений. Мы просим убежища, нхи Парен, и только предводитель Нхи имеет право дать нам его или отказать, а не ты. Поэтому ты должен сообщить об этом в Ра-Моридж.

Последовала длинная пауза, затем решение было принято:

— Забирайте их обоих, — раздалась команда, обращенная к цепочке всадников, и те двинулись вперед, плотным кольцом окружая и его и Моргейн. В какой-то момент Вейни испугался, как бы она не поддалась панике и не накликала на них смерть, в том случае, если Парен будет настаивать на сдаче оружия.

А Парен в первый раз как следует рассмотрел Моргейн в окружавшей их темноте и даже чуть не вскрикнул от удивления, посылая заклинания небесам. Окружавшие его мужчины явно чувствовали себя будто в дьявольском наваждении и пытались делать руками сообразные моменту знаки, надеясь что они защитят их от дьявола.

— Мне кажется, что вам было бы не совсем приятно держать в руках мое оружие, учитывая ваши религиозные запреты, — сказала Моргейн. — Но я знаю как разрешить эту задачу. Дайте мне плащ, я заверну в него все свое оружие, и вы будете уверены, что я не смогу им воспользоваться с обычной легкостью. Я думаю, что нам надо побыстрее убираться из этих мест. Вейни был прав, когда говорил об опасностях, подстерегающих нас со стороны Хеймура.

— Мы вернемся назад, к Элис Кейдж, — сказал Парен и взглянул на нее так, как будто его мысли только и были заняты оружием. Затем он приказал Вейни, чтобы он дал ей плащ, и проследил очень внимательно, как она заворачивала в него свое снаряжение и закрепляла узел на седле. — Выстроиться, — приказал Парен своим людям. И с того момента, как путешественники были окружены всадниками, больше ничем не ограничивал их относительной свободы.

Теперь они вновь скакали колено в колено, он и Моргейн, окруженные со всех сторон всадниками. И пока они еще не отъехали далеко, она попыталась было передать Вейни завернутое в плащ оружие. Но он опасался брать его, понимая, что Нхи безусловно увидят это. И действительно, реакция последовала мгновенно: один из всадников, принадлежащих к клану Сан, более безрассудный, чем все остальные, забрал его у них. Вейни оставалось только наблюдать за Моргейн, понимая, как тяжело ей переносить подобное обращение.

Но она только наклонилась вперед и слегка согнулась в седле, следя за тем, чтобы не упасть. Ее рука была все время прижата к ноге, а сквозь бледные пальцы проступали тонкие струйки крови.

— Договорись с ними об убежище для нас, — сказала она ему, — на каких угодно условиях, илин. Ведь между мной и кланом Нхи нет ни кровной мести, ни других поводов для вражды. И попроси их остановиться, когда это будет возможно, мне необходимо позаботиться о ране.

Он взглянул на ее бледное напряженное лицо и понял, что она вконец перепугана. Тут же прикинув, сколько ей потребуется сил, чтобы выдержать эту дорожную тряску, пока они доберутся до Элис Кейдж, он, обогнав ее, поскакал прямо через кольцо всадников, к нхи Парену.

— Нет, — сказал тот, когда Вейни обратился к нему с просьбой. И сказано это было очень твердо. Решение было непоколебимо. Он не мог брать на себя ответственность за людей в чужой земле, где они не были хозяевами. — Мы остановимся, когда доберемся до Элис Кейдж.

Вейни вернулся назад. Моргейн кое-как все еще держалась в седле, бледная и несчастная, сгибаясь под порывами ветра, и продолжала скакать. Она даже не собиралась останавливаться, когда ее окликнули передовые всадники, отыскав подходящее место для привала, пока Вейни едва не силой заставил ее слезть с седла.

Он приготовил ей место и принес все ее медицинские принадлежности и лекарства, которые взял у человека, хранившего плащ с ее вещами и оружием. Затем он взглянул на отряд сопровождавших их мрачных людей, и Парен, который всегда старался соблюдать приличия, приказал всем отойти подальше.

Тогда Вейни принялся за ее рану, которая оказалась достаточно глубокой, стараясь использовать, насколько мог, ее медицинские средства: его душу переполняло отвращение, когда ему приходилось прикасаться к этому руками, но он убеждал себя в том, что ее организм, возможно, лучше всего поддается лечению именно этими средствами и методами. При этом она еще пыталась что-то подсказывать ему, поскольку большая часть этих предметов ему была просто неизвестна. Он сделал ей перевязку, в результате чего прекратилось по крайней мере кровотечение.

Когда он наконец поднялся, нхи Парен подошел к нему, посмотрел, как обстоят дела, и скомандовал своим людям, чтобы они собирались в дорогу.

— Нхи Парен. — Вейни, проклиная себя, пошел вслед за ним, и они остановились среди людей, уже сидевших в седлах. — Нхи Парен, не можем ли мы задержаться здесь хотя бы до утра? Разве есть нужда так спешить сейчас, когда между вами и вашими преследователями находятся горы?

— Вы сами находитесь в большей опасности, нхи Вейни, — сказал Парен. — И ты, и эта женщина. Армии Хеймура уже поднялись. Теперь нельзя останавливаться ни на минуту. Мы должны немедленно отправляться дальше, в Ра-Моридж.

— Но ты можешь послать туда гонца. Ведь такая спешка может убить ее.

— Мы отправляемся прямо туда, — по-прежнему упорствовал Парен.

Вейни грязно выругался, сдерживая гнев. Нхи Парен не был жестоким человеком, но он был очень упрям, как все нхи. Вейни поправил свое седло, чтобы развернуть на нем мягкую подстилку. Гнев все еще кипел в нем.

Он повернулся, чтобы отвести лошадь туда, где пока еще лежала Моргейн.

— Прикажи кому-нибудь из своих людей, чтобы он помог мне поднять ее, — попросил он Парена сквозь стиснутые зубы. — И будь уверен, что я все расскажу об этом нхи Риджену. У него, по крайней мере, есть справедливость, а его честь заставит его сожалеть о твоем поступке, нхи Парен.

— Твой отец умер, — сказал Парен.

Вейни остановился как вкопанный, чувствуя, как лошадь подталкивает его в спину, а повод по-прежнему находится у него в руках. Его руки начали двигаться произвольно, останавливая животное.

— Кто же сейчас предводитель Нхи? — спросил он.

— Твой брат, Эридж, — ответил Парен. — Эридж. И мы получили приказы относительно тебя. Как только твоя нога ступит на эту землю, мы должны доставить тебя в Ра-Моридж. Что мы и делаем. Это не мое решение, — добавил он более мягким тоном, — нхи Вейни, но мы должны его выполнять.

Он понял все, несмотря на оцепенение, невнимательно поклонился Парену, оценивая новую реальность, совершенно неожиданную для него. Парен принял этот знак с должным уважением порядочного человека и выглядел даже несколько смущенным. Возможно, чтобы скрыть свое огорчение, он постарался побыстрее заняться своими людьми, чтобы они помогли поднять Моргейн.

Замок Мориджа, Ра-Моридж, по утверждениям многих был неприступен. Он стоял высоко на холме, почти врезаясь в него своими стенами. Две линии ворот на подъездном пути, а так же близко расположенные соседние холмы усиливали его безопасность, так что его никогда не удавалось взять во время войн. Замком поочередно владели два клана: сначала Ила, а теперь Нхи. Но это происходило в основном мирными путями: либо вследствие новых родственных отношений, таких как женитьба, либо путем семейных интриг, а в последний раз в результате гибельной неудачи в долине Айрен, но никогда путем прямого штурма или осады крепости. Большие стада лошадей и рогатого скота паслись на землях, окружавших замок. В долине же располагались многочисленные деревни. Они находились в относительной безопасности, потому что там никогда не было ни волков, ни посторонних людей, ни диких зверей из лесов Корис, терроризирующих все вокруг, как это часто происходило в других местах. Крепость нависала над окружавшими ее землями подобно суровому старцу над любимой дочерью, голова которого была увенчана короной в виде зубчатых стен и островерхих башен.

Вейни по-прежнему любил это место, и в его горле по-прежнему вставали слезы, когда он видел замок, принесший ему столько огорчений. Он тут же вспомнил о своем детстве, о весне и об откормленной белогривой Мэй, той самой первой его лошади, и о своих братьях, которые тоже выезжали с ним на лошадях в те дни, когда воздух был таким теплым, что они выезжали с непокрытыми головами, когда фруктовые сады стояли все в цвету и вся огромная долина была наполнена бело-розовыми облаками цветущих деревьев.

Теперь же перед ним был свет уже меркнущего зимнего солнца, падающий на крепостные стены, звуки от вооруженных всадников, окружавших его со своих сторон, и тяжесть Моргейн на его руках. Сейчас она спала, а его руки онемели и спина превратилась в раскаленный столб. Моргейн имела очень немного впечатлений от этого последнего участка их пути, потому что сильно ослабела, хотя кровотечение уменьшилось и рана не выглядела такой тяжелой. Он подумал, что, может быть, ей следовало бы бороться со слабостью и приготовиться к сопротивлению, но она не знала, что их дела на самом деле так плохи, тем более, что все нхи были хорошо расположены к ней. Они делали для нее все, что могли; все, чем могли ей помочь, вплоть до того, что даже прикасались к ней или к ее лекарствам, и, казалось, их страх перед ней должен был понемногу ослабевать.

Она была очень красива, выглядела очень молодой и даже казалась простодушной, особенно когда были закрыты ее серые глаза. Мужчины из низших кланов находили общий язык и часто развлекались даже со знатными дамами. Напротив, мужчины из богатых кланов находили зачастую общий язык с женщинами из окрестных деревень. Но ничего подобного никто не позволял себе в отношении Моргейн, вероятно потому, что она имела все права предводителя клана, а может быть потому, что ее все время оберегал илин, который, даже будучи без оружия, должен был бы ее защищать, а нападать на безоружного человека было против правил чести. Но скорее всего это могло быть потому, что она имела репутацию кваджлина, а с ними и со всем, что к ним относилось, мужчины не хотели иметь ничего общего.

Нхи Парен изредка интересовался ее самочувствием, а за ним и другие так же проявляли знаки внимания и удивлялись, что она до сих пор спит.

Один из них, нхи Рин, сын Парена, вел себя так, как будто испытывал благоговейный страх перед ней. Он был еще очень молод, а его голова была полна стихов и легенд. Он был талантлив и играл на арфе, чему обучались многие мужчины из знатных кланов. Чувства, которые переполняли его взгляд, выражали, во-первых, совершенное изумление, а во-вторых, культ поклонения, который предвещал большую опасность для благоденствия его души.

Нхи Парен, казалось, видел весь развивающийся процесс и неоднократно в резкой форме отправлял сына в боевое охранение на самый дальний фланг цепочки вооруженных всадников.

Теперь им уже не требовалась такая чрезмерная опека, поскольку всадники выехали на дорогу, ведущую прямо к воротам. Нхи Редж построил эту дорогу, мощеную камнем, звеневшую сейчас под копытами коней, около пятидесяти лет назад. Здесь же был сооружен небольшой канал для отвода воды, собирающейся на холмах от весенних дождей.

Путешественников встретили Красные Врата, которые получили свое название от цвета развевающихся там многочисленных штандартов Нхи, большинство которых были красные с черными геральдическими знаками. Когда они въезжали во внутренний двор, то здесь не было слышно никаких звуков, кроме как от трепещущих на ветру флагов, да звона копыт о каменные плиты. Вскоре перед ними появился слуга, который низко поклонился нхи Парену, после чего между ними состоялся короткий разговор.

Вейни продолжал сидеть в седле, терпеливо ожидая, пока молодой Рин и с ним еще один человек помогут ему снять Моргейн с седла. Он был уже готов и к аресту и к любой другой форме проявления насилия. Обсуждать их положение можно было бы лишь в одном случае: если бы они были обычными путешественниками. Поскольку было решено разместить Моргейн в самой солнечной западной башне, то они втроем перенесли ее туда в сопровождении охраны, а там предали в руки перепуганных женщин, которые не совсем отчетливо представляли себе свои новые обязанности.

— Разрешите мне остаться с ней, — попросил Вейни. — Ведь они не знают, как и чем ей можно помочь… Или, по крайней мере, оставьте ей ее лекарства.

— Лекарства мы ей оставим, — заметил Парен. — Но насчет тебя у нас есть другие указания.

И они повели его вниз по ступеням в небольшой зал, который являлся жилой частью замка, где слева находилась комната Эриджа, и где была небольшая лестница, которая вела в среднюю часть башни, и где находилась комната, которая когда-то принадлежала ему. Но они провели его в другую, которая принадлежала Кандрису. Запор на ее двери открывался с трудом, видимо, здесь редко бывали посетители.

Взгляд Вейни выражал молчаливый протест, когда он смотрел на Парена. Это было похоже на безумие — помещать его в подобную тюрьму. Парен чувствовал себя явно не в своей тарелке, но ослушаться приказов не мог, а лишь выражал тайное недовольство ими.

Плесень и время, все разом пахнуло на них. В комнате было холодно, пол покрыт пылью, которая попадала сюда через щели в ставнях окна.

Слуги принесли дрова, корзину с углем, чтобы можно было растопить камин, и свечи, при слабом свете которых Вейни осмотрел комнату, вспоминая знакомую обстановку. Здесь, видимо, ничего не должно было меняться с того утра, когда погиб Кандрис. Он узнал преданную руку отца в этой патологически выраженной гамме чувств.

Здесь же на спинке стула была одежда Кандриса, около камина стояли его сапоги, и общее впечатление усиливалось запыленной постелью, на которой он последний раз спал.

Вейни выругался и попытался выйти назад, но с другой стороны двери увидел вооруженных людей, так что не было никакой возможности сопротивляться этому безумию.

Ему принесли воду, чтобы он мог умыться, тарелку с едой и немного вина. Все это было поставлено на длинный стол около двери.

— Кто приказал сделать это? — спросил наконец Вейни. — Эридж?

— Да, — ответил Парен, и его тон ясно дал понять, что он не одобряет подобных поступков. В его глазах было выражение жалости по поводу того, что никто не может, к сожалению, нарушить этот закон. — Мы не должны оставлять тебе ни твое снаряжение, ни какое-то другое оружие.

Такое положение дел было вполне понятным. Так должно было быть. Вейни разделся: не торопясь снял шлем, кожаную куртку, кольчугу и передал их одному из сопровождавших его людей, потом подождал, пока они проверят, нет ли у него другого оружия. Оставшись в одной тонкой рубашке и кожаных штанах, он чувствовал, как холод, наполнявший комнату, начинает охватывать его. Он был рад, когда все ушли и наконец оставили его одного. Теперь он мог спокойно присесть около камина, чтобы согреться. Вскоре у него появился и аппетит, он воспользовался пищей и вином, которое ему было оставлено, и даже согрел воду в небольшом котле, висевшем над огнем. Усталость брала свое, и он подумал о том, как провести ночь. Может быть, будет правильнее, как виноватому и раскаивающемуся, пристроиться, скорчившись у камина, чем спать на этой ужасной постели?

Но он был нхи, и этого было достаточно, чтобы поступить против подобных правил. Он рассудил, что не сделает из себя жертву призрака, обитающего в этой комнате и разгневанного на него за прошлое убийство. Поэтому он сбросил покрывало и улегся на кровать, сняв лишь сапоги.

Это было редкое время, когда он мог отдыхать без тяжести кольчуги, особенно ночью, а такого одиночества было вполне достаточному, чтобы почувствовать себя вполне уютно. Он уснул, как только холодная постель нагрелась от его собственного тела и как только напряжение спало с его расслабленных мышц. А когда он спал, он больше не думал ни о чем.