ВОСЕМНАДЦАТАЯ ГЛАВА
В окруженном высокими стенами дворе было тихо, только звуки их шагов и негромкое фырканье лошадей. И не было ничего над ними, только пустое синее небо.
И открытые ворота, среди стоячих камней.
Моргейн, взяв поводья Сиптаха, молча глядела на них. Вейни, последовав ее примеру, взял поводья изнеможенной Эрхин, а Чи со своими товарищами подошли к ним, ведя своих усталых жеребцов, железные подковы медленно цокали по камню.
— Путь наружу, — сказала Моргейн. — Единственный, который наш хозяин предлагает нам. Кто-нибудь имеет понятие, где мы находимся?
— Ненейн, — тихо сказал Хесиен. — Я почти уверен. Крепость, неприступная. Но никто не видел ее изнутри, за исключением личных стражников Сюзерена. А они редко приходят в город.
— А где Великие Ворота?
Хесиен поглядел вокруг, на небо, на стены, и указал направо от открытых ворот в стене. — Там, мне кажется. Ворота близко — очень близко от Ненейна, на гребне того же холма. Это ваше оружие — я бы долго думал, прежде чем использовать его здесь.
Моргейн какое-то время молчала, глядя на Хесиена. На лице высокого кел-лорда появилось выражение тревоги.
— Ты с кем? — спросила она.
— Только не с Ненейном, — слабым голосом ответил Хесиен. — Меня изгнали. Скаррину не понравились мои стихи.
— Уверяю вас, миледи, никому из нас здесь не будут рады, — добавил Чи. — Нас не ждет ничего хорошего.
Во всех троих не осталось и капли высокомерия. Казалось, что они потеряли всю свою силу и мужество, которое помогало им выжить в любой ситуации, их истощенные лица вытянулись, щеки впали, вокруг глаз появились красные ободки, одежда покрылась густым слоем пыли, который лежал и на истощенных лошадях. Они не спрашивали, что случилось, или почему — они вообще не осмеливались что-нибудь спросить.
— Тогда не говорите Скаррину ничего, — резко сказала Моргейн, повернулась и пристегнула левое стремя Сиптаха к передней луке седла. Потом ослабила подпругу, чтобы боевой конь мог свободно дышать.
С Эрхин надо было проделать то же самое. Вейни повесил свой лук на седло Эрхин, ослабил подпругу и только потом завязки своей собственной брони, которая немилосердно сдавливала тело; но до повязок и подкольчужной рубахи дотянуться не мог, поэтому только поглубже вздохнул и напряг мышцы, пытаясь растянуть то, что мешало ему дышать и двигать правой рукой.
Даже в самом черном волшебстве, подумал он, приводя в порядок свои вещи, есть мелкие, но сводящие с ума недостатки.
Моргейн вернула стремя на место, взяла в руку поводья Сиптаха и посмотрела на Чи и остальных. — Я предостерегаю вас, — сказала она. — Быть может здесь намного безопаснее, чем в замке. И даже смерть безопаснее, чем то, куда мы идем. Выбирайте сами.
Чи изумленно посмотрел на нее. Выражение лица, как у юного Чи. Нахмурил брови, как Гаулт. Или Киверин. — Вы шутите, леди.
— Нет, — ответила она. — Не шучу. — И повела Сиптаха среди камней, к воротам в стене.
Вейни повел Эрхин, за ней на поводу пошел огненномордый жеребец, устало, едва передвигая ногами.
За ними потянулись остальные, железные подковы зацокали по камням.
Вейни решил, что с большим удовольствием избавился бы от тех, кто шел за его спиной. Он вспомнил лекарство, которое дал ему Чи, и то, что оно сделало с ним, когда, в конце концов, он решил им воспользоваться—
— но Чи предупреждал его, вспомнил Вейни. Да, надо отдать ему должное, Чи предупреждал.
И после предупреждения дал ему эти проклятые пилюли — надеясь, возможно, избавиться от него, остаться наедине с Моргейн — во всех смыслах. И если бы он съел их раньше, одни Небеса знают, что могло бы случиться.
Он все время оставался между Моргейн и кел, даже сейчас, когда они петляли среди камней, бледно-золотых стоячих камней — а через ворота в стене уже была видна каменная мостовая, залитая солнечным светом.
Скорее всего еще одна ловушка.
Но ворота привели их в еще один двор, точно такой же, с одним-единственным камнем в середине… плоский, вымощенный плиткой двор, на конце которого находилось закрытое здание, нагромождение этажей, стен и башен, а по обе стороны—
Пропасть: дом на доме, здание на здании, бледно-золотой камень, красные крыши, так далеко, как только глаз мог видеть.
Вейни остановился и уставился на удивительное зрелище — только глядел, в замешательстве, он, который родился в горах и привык к высоте и перспективе.
Вокруг холма широко раскинулись творения нечеловеческих рук, предназначавшиеся не для людей — огромное, накинутое на равнину одеяло из крыш простиралось во все стороны, доходило до утесов, падавших в круглую пропасть Нейсирн Нейс, и исчезало только в тумане, висевшим над горизонтом.
Моргейн остановилась. За ней остальные.
— Мант, — нежно сказал Чи. Так человек мог бы сказать о Небесах и Аде, одновременно.
Другие не сказали ничего.
Вейни никак не мог перестать глядеть на город. Он впился пальцами в жесткую гриву Эрхин и, внезапно, без всякой причины, испугался, что это зрелище может свести с ума лошадей и заставить их устремиться к обрыву, хотя они стояли достаточно далеко.
Моргейн повела Сиптаха дальше. Звук шагов серого вывал их из транса, и он пошел за ней, не рассуждая, к открытой двери двора.
Остальные пошли следом, но на расстоянии.
Дверь — маленькое пятно солнечного света. Она вела в самое сердце крепости, длинный узкий проход, затемненный колоннами.
Они уже видели такие раньше, самые разные. Такие здания всегда стояли рядом с Воротами Мира. В них находились машины, которые управляли силами Ворот.
Это то, что они должны найти; и Моргейн пойдет внутрь. Несомненно. Он увидел, как ее рука легла на рукоятку меча.
— Лио. — Он нашел рукой цепь с камнем, надетую на шею, вынул рукой из-под оплечья и снял, одновременно заставив Эрхин идти быстрее, чтобы догнать Моргейн. Камень — слабая вещь, хотя, он подозревал, и посильнее, чем у Хранителя или похожие на него камни в этом мире, но ему далеко до Подменыша. Ему самому он не нужен, а использовать его против Подменыша — мгновенная смерть.
Или против ворот, которые, как поклялся Хесиен, лежат где-то совсем рядом.
— Он знает, что у нас есть оружие с силой ворот, — сказал Вейни. — Возьми его. Он сильнее, чем те, которыми они пользуются. Быть может он ошибется.
Она поняла. Подумала и отказалась, качнув головой. — Меч, — сказала она на языке Карша. — Я не могу управлять обоими. И никто не может — даже он.
— Меч слишком опасен, — хрипло прошептал он, и уголком глаза увидел, как в глубокой тени прохода что-то зашевелились — кел, мужчина, один, не очень старый.
Какой-нибудь слуга высокого ранга, подумал он, сердце на мгновение замерло в груди, рука легла на рукоятку меча. Но потом он передумал, видя, как образ пожилого кел мигнул, исчез, опять появился. Это только призрак.
И он заговорил. Заговорил словами, которых Вейни не понимал, но, что бы они не значили, они предназначались не ему, Чи или кому-нибудь другому, но только Моргейн. Та ответила, на том же языке, фигура мужчины потускнела и отступила в тень прохода.
Моргейн пошла вперед.
Вейни поймал ее руку, слабое прикосновение, и она уже на пороге. Посмотрела на него. Все: она повернулась и звучно ударила Сиптаха по крупу.
Серый из Бейна прыгнул в дверь, грохот от ударов копыт отразился от высоких стен, и остановился внутри, невредимый.
Она шагнула следом, один шаг, второй, пролагая ему дорогу. Он в мгновение ока оказался внутри, Эрхин за ним, и выхватил эрхендимский меч, который мог бы помочь не только против этой иллюзии, но и намного более материальных врагов.
Вопрос, от того, кто стоял на границе тени и света. Эхо голоса пронеслось над ними и отразилось от стен долгого узкого прохода.
— Он не понимает вас, — сказала Моргейн.
— Он — человек, — сказал мираж. — Я уже прочитал его — в полевых воротах. Я знаю, что вы несете. Да. И не могу не спросить — как такая мелочь вроде него может формировать узор? Я прочитал его страдания. И вмешался, вопреки обыкновению, чтобы спасти его. Я верил, что это и был узор — если вы действительно так цените его. И не ошибся.
— Я благодарю вас за это, — сказала Моргейн.
— Был рад помочь вам, вам, которая прошла столько миров, дочке Энджурина. Скорее всего мы родственники — хотя родство достаточно дальнее. Как поживает Энджурин?
— Он умер, — коротко сказала Моргейн.
— Ах. — Сожаление показалось искренним. Призрак что-то прошептал на незнакомом языке.
— Возможно, — сказала Моргейн, — он устал от жизни. Он много раз говорил об этом.
Еще странные слова.
— Нет, — сказала Моргейн. И на другой вопрос, — Нет. Я путешествую, милорд.
Опять тяжелый голос.
— Для моего друга, — сказала она. — Говорите так, чтобы он мог понять. — И после очередной порции непонятных слов. — Потому что он понимает это и потому что я так хочу.
Голос что-то прогудел. — Может быть. Я была бы рада. — И сама что-то сказала на том же языке. Потом перешла на язык кел и мягко сказала, — Милорд, прошло много времени с тех пор, как я говорила на этом языке. Очень много лет — и у меня не было таких собеседников.
— Вы привели мне преступников и бунтовщиков. — Уголки рта мужчины капризно поднялись вверх. — И еще воина-человека. Весь мой двор перевернулся вверх дном, всякое гнилое полено поднялось со дна, все паразиты засуетились — от Ворот Морунда до самых высоких домов Манта. И что я должен сделать для вас?
— Отдайте мне этих трех бунтовщиков, — ответила Моргейн, — удовольствие от вашей компании и, в подходящее время, свободу выхода из ворот. Я странствую и мне не нужен свой мир.
— Вам не с кем его разделить?
Она засмеялась. — Мы не будем делить мир, милорд. Отец многому научил меня. Я найду себе место. Или вы отдадите этот кому-нибудь другому, милорд теней, и пойдете странствовать с нами.
— С бунтовщиком, убийцей, плохим поэтом и молодым лорденком-человеком? — Скаррин в свою очередь засмеялся. — Идите во дворец, леди света. Смойте с себя грязь. Мой дом к вашим услугам. — Шевелящееся лицо подернулось печалью, стало задумчивым. — Пойти с вами. Это мысль. Действительно мысль. Вы посидите со мной, миледи, и расскажете мне о своих путешествиях и обо всем, что видели — и, быть может, убедите меня, что в этой вселенной есть что-то другое… где-то…
Образ растаял.
За ним исчез голос, оставив за собой спокойствие могилы.
Древний, подумал Вейни, содрогнувшись от холода, очень древний, более древний, чем помнит Человек.
Он обнаружил, что смотрит в глаза Моргейн, не понимая, что она сделала или что собирается делать дальше, и внезапно его охватил страх — страх, что в ней есть что-то общее с этим лордом, который презирает даже кел, которыми правит, а к людям относится как к стаду баранов—
Она должна защитить себя от обвинения, что путешествует с человеком-мужчиной. Он чувствовал это. Вейни представил себе вопросы, на которые ей пришлось отвечать, и подходящие ответы: госпожа, любовница… дерзкие, вызывающие ответы, особенно мужчине ее собственного рода, который может говорить с ней на родном языке, неведомом никому другому, быстрый и неожиданный вопрос, веселым тоном, и такой же легкий ответ «О, пришлось потратить много времени, чтобы его приручить».
— Мы сделаем все, что он просит, — сказала Моргейн.
— Да. — Он слишком глубоко забрался в этот странный мир, чтобы сказать что-нибудь еще. Непонятно чего ждать: преданности, любви, смерти, или сумасшествия. Он заблудился, стоит на земле, которая постоянно движется и угрожает сдвинуться снова. Они стояли в изящном внешнем дворе чужого лорда, с тремя испуганными лошадьми на поводу, и тремя кел, ждущими свою судьбу снаружи, и не менее сбитыми с толку.
Ясная цель, внезапно вспомнил он, как будто на него плеснули ведро холодной воды.
Разве мы пришли сюда не для того, чтобы вытащить его отсюда?
Но как она сможет убедить его?
— Позови Чи и остальных, — приказала Моргейн на языке Карша. — Быстро.
Вейни оставил Эрхин стоять и вышел на свет солнца. — Милорд, — сказал он Чи, понизив голос. Лучше всего быть вежливым и избегать споров. — Мы идем внутрь. Мы не знаем, куда. Будьте настороже: Сюзерен настаивал на вашей высылке. Миледи ответила, что вы в ее свите и Скаррин согласился отдать вас ей. Так что если у вас и есть какие-нибудь колебания или угрызения совести, с ним вы в расчете, но я не знаю, сможете ли завоевать его доверие, если дела пойдут хуже.
Чи взглянул на него и пожевал губу. На мгновение на его лице возникло выражение юного Чи. Сомнение; а потом изумление. — Мы с ним рассчитались тогда, когда он не сумел убить меня, — ответил Чи-Киверин. — Это была его ошибка.
Чи повел коня вперед, Хесиен и Ранин следом, на плече Ранина висел натянутый лук. Вейни дал им пройти, взял поводья Эрхин и повел белую кобылу за Сиптахом, которого Моргейн вела по выбранному Скаррином пути.
Засада, вот что постоянно вертелось в его голове.
Но Моргейн спокойно шла впереди, с Подменышем на бедре, через длинные пустынные проходы, и только копыта лошадей гулко стучали по камню.
— Игры, — сказала она воздуху. — Я не люблю игры, милорд Скаррин.
В конце концов возникла дверь, которая могла перемешаться, как всегда бывает в местах с силой ворот, дверь на залитый солнцем двор.
Вейни перерезал повод, ведущий к узде жеребца, ударил его по пыльному крупу и заставил их обоих пройти через дверь. Все вместе они вышли на залитый солнцем двор, который оказался конюшней, чистой, полной соломы и стогов сена, с рядами стойл, колодцем и каменным корытом. Жеребец бросился прямо к воде, и Эрхин со Сиптахом тоже раздули ноздри, подняли уши и с живым интересом подошли к корыту.
— Гостеприимство, — прошептал Вейни, в первый раз спросив себя, только ли из-за расположения к Моргейн призрак Скаррина провел их через длинные коридоры и движущиеся двери. — Можем ли мы доверять ему?
— Он не нуждается в засадах, — сказала Моргейн, наклонилась, смочила руки и лицо, и дала воде проделать черные дорожки на ее пыльной броне. Она выпила из рта демона, который непрерывно извергал свежую воду прямо в корыто.
Вейни тоже воспользовался возможностью, смочил руки и лицо холодной водой, отбросил волосы с глаз, умылся и напился, прежде чем появились Чи и остальные.
Никто не угрожал им. На дворе-конюшне не было других лошадей. Не было ни слуг, ни мальчиков-конюхов. Пока ветер холодил воду на его лице, Вейни внимательно осмотрел стены вокруг себя, надеясь найти хоть какой-нибудь след жизни. Нет. Только голый камень.
— Призраки, — наконец сказал он. — А этот Скаррин ими командует.
— Больше, чем призраки, — прошептала Моргейн на языке Карша, схватила его плечо и прижалась к нему. — Нас могут подслушать. Я не знаю, сколько языков он знает и где побывал.
Его сердце подпрыгнуло до горла и упало обратно. — Даже в Карше?
— Ты сам знаешь, что множество дорог ведут из Ворот в Ворота. Но никто не знает, каким путем он пришел сюда. Их осталось совсем немного, тех, из первоначальной расы, которые могут дойти до ворот любого мира. Они не общаются друг с другом — слишком гордые. Каждый сидит в своем мире — пока — используя знания, которых нет у кел. Они правят. И нет даже малейшей возможности, что они потеряют власть. Они правят сами, без посредников, и меняют мир так, как им хочется. И неизбежно им это надоедает — тогда они уходят, движутся через время или пространство, или через оба. Некоторые старше катастрофы, старше, чем тот мир, который был перед ней. Мой отец, например, так говорил о себе.
— Что это значит «чем тот мир, который был перед ней»?
— Некоторые родились в эту эру — жизни других протянулись через множество эр. Некоторые родились в результате событий, которые уже никогда не произойдут вновь, событий, которые вызвали большие перемены. А жизни некоторых прикованы ко времени. Таким образом эти лорды гарантировали себе протяженность жизни — многими способами. А я — я вовсе не то, что планировал мой отец. Я существую. Поэтому не существуют другие. Например он.
— Я не понял. Ты бросаешь меня. — Несмотря на солнце его пробила холодная дрожь. — Что мы должны делать.
— Я остаюсь у двора этого мужчины, — тихо прошипела она. — В любом случае, Вейни, что бы это не означало, ты не должен возражать, ты понимаешь меня?
— Давай возьмем меч и пойдем через весь дворец пока не найдем его—. — Сердце превратилось в кусок льда. — Только это имеет смысл.
— Мы его никогда не найдем. Он может укрыться в воротах. Может оставить нас здесь. Разве ты забыл?
— Ты не можешь сражаться с ним, лио, во имя Небес, ты не можешь думать о—
— Я сделаю то, что должна сделать. И повторяю тебе: не делай ничего против него. Прошу тебя. Я не хочу помогать тебе в этом. Или мешать. Ты говоришь, что ты все еще илин. И помнишь клятву, которую принес мне. Очень давно я не просила у тебя ничего. И вот сейчас прошу. Ради меня. Ради тебя.
— Скажи мне, что мы должны сделать.
— Ради твоей клятвы. Ничего. Я все сделаю сама.
— И я скажу тебе — я отдам за тебя бессмертную душу и мое спасение — но если он захочет повредить тебе—
— Если дойдет до этого, я отдам тебе меч. И ты будешь владеть им. Ты должен будешь довериться Чи и остальным, если что-нибудь случится. Но, если любишь меня, сделай все, что я тебя прошу. Ты ведь любишь меня? Ты сделаешь все, что я тебя прошу?
Только теперь он сообразил, что именно она просит его, смысл ее просьбы. На мгновение он перестал дышать. Это не то, на что может согласиться мужчина, который любит женщину. Умереть за нее легче, чем согласиться оставить ее умирать.
— Да, — сказал он, потому что любое меньшее было бы предательством. — Да, я понимаю. И исполню клятву. — Он с неудовольствием посмотрел на своих товарищей, которые, возможно, ожидали предательства, потому что не понимали язык Эндар-Карша.
— Мы идем дальше, — сказала им Моргейн и отвела Сиптаха от воды.
— Куда? — спросил Чи.
— Разве я обещала, что буду знать? — ответила Моргейн и повела серого через двор-конюшню дальше, к пустым рядам.
— Все это совершенно бессмысленно, — сказал Хесиен. — Здесь должны быть слуги — или, хотя бы, служители. Где весь народ?
— Только небеса знают, — ответил ему Чи, и подумав, решил, что фраза вполне подходящая. В самом центре его сознания сидел рассерженный юноша, заблудившийся, как и он, в этом месте, которое управляло жизнью их обоих и уничтожило их семьи — и которое оказалось пустотой, к котором живет только эхо. — Сюда приходят благородные кел, — сказал он, обращаясь к леди, которая оказалась старой знакомой Скаррина. — Сюзерену служат Стражи. Что случилось с ними?
Она не ответила.
— Возможно он держит их где-то в другом месте, — еле слышно сказал Хесиен, бросив беспокойный взгляд на Чи.
Смерть, вот что сказала леди, молча; по меньшей мере в этом дворе должны стоять лошади, быть какие-то свидетельства жизни — Чи собрал рассеянные воспоминания взрослого мужчины, правда человека и испуганного—
Гаулт, его держали здесь, когда, похитив, привезли через ворота рядом со стенами. Гаулт помнил. Была ночь, и там были и другие, помимо него, слуги в черном, этот двор кипел жизнью, горели факелы, раздавались крики, а друзья Киверина волокли его, упирающегося и сопротивляющегося, к аду над этими стенами.
— Даже лошадей, — вслух сказал Чи-Гаулт-Киверин, обнаружив, что дрожит: ужасное чувство, как если бы под светом солнца все пошло наперекосяк, стерильная пустота, — нет даже лошадей. — Он ускорил шаг, потянув за собой чалого, которого вел на поводу, и схватил Вейни за руку. — Здесь было множество народа. А теперь нет даже лошадей. Что-то здесь не так. Это ловушка. Заставь леди выслушать меня.
Вейни вырвал руку. Мрачное лицо, быстрое подозрение и темная угроза. Обрезанные волосы упали на глаза и напомнили ему о прошлом, о многочисленных ужасных ошибках и плохих расчетах. Он покрепче сжал челюсть.
Но если и был в их компании осторожный и рассудительный голос, то он принадлежал этому Человеку, Чи верил в это: так говорил ему опыт мальчика и инстинкты Киверина, поражая его самого — и совпадавшего с тем, что говорил парень: этот человек всегда настороже, и всегда готов отложить в сторону все, что не касается насущных проблем.
Доверься ему, посоветовал парень. Расскажи. Остальное — его дело.
Парень, молча сказал Киверин, если и есть что-то, что лежит между нами, то только одно: раньше ты был полный дурак.
— Это все только ради нас всех, — сказал он вслух. — Я клянусь вам, Нхи Вейни, мы идем в ловушку. Каждый наш шаг — ловушка. Он опустошил это место. Даже лошади. Даже лошади. Я не знаю где.
— Ворота, — сказал Вейни, глядя вниз, на худое тело Чи, находившееся совсем рядом.
— В Теджос? — спросил Чи. — Или еще куда-нибудь?
Вейни бросил взгляд на Моргейн, которая с бледным и напряженным лицом шла перед ними к еще одним воротам в этом лабиринте.
— Все возможно, — сказал он.
Человек, который ныл, который повторял Моргейн одно и то же, не испарился.
Но человек с таким лицом и таким голосом никогда не говорил с ними…
… и не говорил иди с ним.
Убеди меня, что в этой вселенной есть что-то другое…где-то…
Более древний, чем катастрофа, сказала Моргейн о Скаррине.
И: не мерь человеческой мерой, не пытайся понять человеческой логикой. Это его собственный опыт.
Все глубже и глубже в западню уходила Моргейн, быстро, ведя за собой всех остальных…
Если бы только Скаррин исчез, если бы не шел перед ними, и запечатывал ворота позади, если бы они не уходили все дальше и дальше в свою тюрьму.
Сейчас он не задавал вопросов. Он понял, что она пыталась сказать ему во время пути — и его сокрушили ее доводы, он не мог мешать ей своим хорошо-обоснованным советом, глупыми надеждами и — прости Небеса — своим жгучем желанием, которое похитило здравый смысл и бросило его на ветер.
А какова моя роль, продолжал думать он, идя за ней. Без меня она поскакала бы прямо к Скаррину и осталась с ним; или прямиком в Морунд, попросила кел о помощи и с самого начала узнала бы намного больше того, чему научил нас юный Чи.
И, возможно, Чи остался бы в живых, а Гаулт остался бы Гаултом, союзником Моргейн.
— Скажи ей, — прошипел ему Чи.
— Она все понимает, — ответил он Чи и его убийце, — и лучше чем я. Лучше, чем любой из нас. Она дала вам возможность вернуться назад. Теперь слишком поздно.
Перед ними открылись очередные ворота. Вейни не удивился. Он уже давно ничему не удивлялся в этом месте. Эти привели их в само здание, в затененный зал, в котором могли быть не только призраки — но он уже давно сомневался, что в замке остался хотя бы один стражник или солдат, вообще хоть кто-нибудь, кроме самого Скаррина, владевшего силой ворот. Когда они вошли в зал, он был позади Моргейн, но внезапно послал Эрхин вперед, обгоняя Сиптаха, и не ожидая от этого ничего плохого.
Эрхендимская кобыла не пошла, но остановилась, смущенная, ее копыта выбили громкое эхо из полированного пола; зал поддерживали колонны, не такие огромные, как в Нейсирн Нейс, но тоже достаточно большие, сделанные из зеленого с черным камня.
В центре был приготовлен стол, уставленный кувшинами и блюдами с фруктами, хлебом, мясом и вообще всем, чем только можно.
Призрак Скаррина повис перед ними и доброжелательно приветствовал, улыбаясь в полный рот.
— Мои гости, — заговорил он, уже не так насмешливо. — Миледи Моргейн Энджурин, моя юная кузина, прошу вас, садитесь. Вы можете доверять моему столу. Конечно вы знаете это. И конечно вы можете оставить лошадей снаружи, а не в моем зале.
— Милорд Скаррин, — сказала Моргейн, — простите меня. В своих путешествиях я видела так много странных вещей и людей — и обнаружила, что люди совершают странные поступки по совершенно замечательным причинам: некоторые только потому, что могут, другие — просто развлекаясь. Я не знаю вас, милорд. Но я хочу сохранить моего коня, мои руки — и моих слуг. И я знаю, что друзья моего отца могут быть не менее сумасшедшими, чем некоторые другие, которых я встретила на своем пути.
Колышущийся призрак негромко засмеялся, как будто ветер прошипел в траве. — Так вы отказываетесь от моего гостеприимства?
— Я не привыкла садиться за стол с тенями, милорд. Наше недоверие взаимно — иначе вы бы не колеблясь пришли и встретились со мной лицом к лицу.
— Миледи мятежников и изгнанников — неужели я могу довериться вашей свите, которая думает обо мне так плохо?
Моргейн засмеялась, отпустила поводья Сиптаха, подошла к столу и села на стул. Он взяла кувшин в руку и налила себе стакан красного вина.
Вейни тоже оставил Эрхин стоять снаружи, подошел и стоял рядом с ней, пока она поднимала бокал за их теневого хозяина.
Скаррин мягко рассмеялся и подплыл к столу, разделенному пополам в самой узкой части. — Вы доверяете мне.
— Нет, милорд владыка Манта. Но я заинтересована. С того момента, как я в первый раз услышала ваше имя — от юного Чи, чьим телом сейчас владеет лорд Морунда — я поняла, кем вы можете быть. Я приняла поведение вашего Хранителя ворот за ваше — к нашему взаимному разочарованию. Никто из всех встреченных мною не казался мне способным сообщить правду — в результате я винила во всех бедах вас, властитель Манта. Если бы я точно знала о делах юга, я бы действовала иначе. А теперь я оставила вам бунтующее человечество, войну и беспорядок — за что я должна извиниться перед вами, милорд.
— Есть и другие земли. Мир велик. И я устал от Манта.
— Я считаю его самым большим из ваших городов. Есть ли другие? Но и этот по-настоящему поразил меня.
— А, их сотни. Повсюду эти города, не изменяющиеся, как миры. И повсюду скука, миледи света, пока вы не пришли — путешествуя, как вы говорите. И еще со слугой-человеком — как его зовут?
— Нхи Вейни и также Кайя. Можно просто Нхи Вейни, с вашего позволения, милорд, — сказал Вейни, потому что, когда холодные глаза призрака повернулись к нему и на него уставилось колыхающееся лицо, ему показалось очень важным хоть что-нибудь сказать. Он в опасности. Без сомнения речь идет о его жизни, и только потому, что он человек, стоящий там, где он стоит, но есть и еще кое-что: взгляд, которым мужчина глядит на мужчину тогда, когда речь идет о женщине — и о крови.
Стеклянно-серый взгляд прошелся по нему, перешел на остальных и вернулся к Моргейн.
— Почему вы пришли?
— А почему бы и нет? — ответила Моргейн. — Я хорошо запомнила уроки отца, который считал, что мир — и даже ряд миров — слишком мало для него. Так считал Энджурин. Она отклонилась назад, стул встал на задние ножки, и внимательно посмотрела на висящий в воздухе образ Скаррина. — Судя по тому, что вы сказали, я думаю, что вы действовали точно так же, как и он — захватывали власть над одним миром, другим, третьим — я права? И наконец вы обнаружили, что этот мир точно такой же, как и предыдущий.
— И как тот, который перед ним, — сказал Скаррин. — И перед этим. Вы еще молоды.
— Как вы меня видите?
— Очень молодой, — мягко сказал Скаррин, ставший юношей с серыми задумчивыми глазами.
— Вы знали Энджурина, — сказала Моргейн.
— Очень давно, — от призрака осталось только лицо, плавающее в тени, красивое лицо с взглядом самой Моргейн, так что теперь Скаррин казался ее братом. — Энджурин мертв! Миры должны были содрогнуться.
— Да, они содрогнулись, — тихо сказала Моргейн. — И все изменилось, милорд пыли и устойчивости. Вы не любите свою жизнь. Рискните, присоединитесь ко мне.
— Для чего, с какой целью?
— Чтобы менять миры, милорд, менять то, что скользит между пространством и временем.
— И это я видел. Много эр, много миров. Я переживу даже следующую катастрофу. Что нового вы можете предложить мне?
— Не хотите ли рискнуть этой надеждой, мой более старший кузен? Риск позволяет легче переносить бессмертие — знать, что личная катастрофа вероятна, или, по меньшей мере, очень возможна, и быть уверенным, что время существует. Энджурин мертв. Разве это не говорит вам, что все возможно? Пойдемте со мной. Миры полны надежды.
— И баранов. Полны теми же самыми возможностями, теми же самыми трагедиями и теми же самыми маленькими сердцами и сознаниями, которые их ведут. Полны затхлыми поэтами, которые думают, что в космосе до них никто не мог ничего сказать. Полны мятежников, которые думают, что могут изменить мир к лучшему и убийц, которые не видят дальше собственного носа и вообще ни о чем не думают. Но, главным образом, полны баранов, довольных ртом, полным жвачки, своим маленьким стадом и бесконечным производством других баранов. А нас мало, и больше не становится, катастрофа постоянно возвращается, в пузыре несчастье за несчастьем. Однажды мир взорвется от бесконечной скуки. И вселенная ничего не заметит.
— Нет, — сказала Моргейн, потянулась, схватила Вейни за руку и притянула его к краю стола. — У меня есть новости для вас, милорд. Кел вышли наружу. Они взяли в космос его предков, так что теперь его кузены путешествуют там, не через ворота и не так далеко, как знают…
— Это их не спасет.
— Нет. Но они расширяют пузырь, милорд, который не видит изменений. Они вовлекают в процесс всех, кого встречают — и все становятся их союзниками. Неужели вы не видите этого, милорд из тени? Это и надежда и изменение. Его род — человечество — осознал ловушку. И избежал ее. Более того, они собираются проколоть пузырь.
Долгое молчание.
— Это убьет их, — наконец сказал Скаррин.
— Возможно. Они уже протянули нити далеко за пределы собственного мира, но еще не сплели достаточно густую сеть.
— Если они сами собираются сделать это, то, скорее всего, запутаются.
— Но они знают другие расы, которые спокойно делают это.
Вейни молча слушал, сердце билось сильнее и сильнее. Легкая рука Моргейн крепко держала его за локоть, судя по клятвам и уверениям разговора он стал всем человечеством, существование которого зависело от победы в этой борьбе. — Что я должен сделать, что я должен сказать, и что она говорит ему — о пузырях и нитях?
Этот лорд может убить всех нас. Он уже очистил свой дом от слуг и их добра, от баранов. Он уничтожил их, или послал в ворота — и собирается последовать за ними.
Человечество избежало ловушки.
Что это значит, что она говорит ему?
— Изменение, — сказала Моргейн, — возможно. Вот чем я занимаюсь.
— А этот — для наследника, — сказал Скаррин. — Для компании. Его потомки — наследники.
— Пойдемте со мной, — сказала Моргейн, — уничтожим нити, которые тянутся в бесконечность. Или привяжите себя покрепче к той, по которой вы прошли так далеко. И постепенно изменения могут стать возможными. Но вы не найдете их внутри узоров; вы обнаружите, что они привязаны к ним — кел, людям. И ко мне, лорд Скаррин, и к тем, кто со мной.
— То есть вы предлагаете служить вашим целям.
— Следуйте вашим. Разве я говорила хоть раз, что хочу больше чем одну дорогу и удовольствие от вашего общества? Мы расстанемся еще раз, милорд Скаррин — когда, никто не может сказать, ни вы, ни я. Вот вам шанс, милорд. Неужели вы слишком привязались к этому времени и этому миру? Неужели вы нашли свой собственный конец времени, и вы вполне довольны одиночеством среди ваших подданных — или я должна соблазнить вас?
— Соблазните меня.
— У нас есть запасная лошадь. — Она покрепче сжала руку Вейни и слегка улыбнулась. — Что вам надо, милорд — свита, топот слуг? У меня есть, немного, и они будут служить вам, как мне. Лошадь, спальный мешок, небо над головой — ваши кости все еще молоды, а в вашем сердце горит огонь. Пойдемте со мной и вы выучите то, что уже выучило более молодое поколение.
Призрак улыбнулся, медленно и ласково. — А Энджурин — поворот судьбы, давший вам жизнь — разве он не видел дальше этого?
— Возможно во всей вселенной есть только одна стоящая вещь, милорд родственник. Свобода.
— Свобода! О, моя юная кузина, леди, вы по ошибке принимаете крышу за небо. Мы все пленники, все. Внутри пузыря мы делаем то, что хотим, двигаем и изменяем. Ворота кончают и ворота начинают. И единственная надежда, которую вы принесли мне, — зараза, которая распространяется по пузырю и расширяет его. Разве это называется надеждой? Нет, не думаю. По сравнению с широтой вселенной она не имеет никакого значения.
— Вы в печали, милорд тени.
— Я бог. Эти бараны сделали меня таким. — Снова смех, негромкий и страшный. — Скажите мне, разве это не причина для меланхолии?
— А меня называли Смерть. Разве это справедливо? Я и моложе и веселее вас. — Она опять засмеялась, встала и оперлась на плечо Вейни, по прежнему не отпуская его руку. — Мало кто из людей любит меня. Но, лорд теней, я живу и хочу жизнь дальше, как и те, кто скачет со мной. И я ищу тех, кто поможет мне. Пойдемте со мной, отбросьте последние подпорки. Или вы хотите провести вечность в Манте, построенном по вашим идеям, в мире, который вы сами создали. Еще один каменный дворец и еще больше верующих? Не лучше ли попробовать потрясти миры?
Призрак резко растаял. В зале стало тихо, только изредка копыто лошади било по полу и громовое эхо пробегало по залу.
— Что вы говорили? — спросил Чи, нарушая тишину. — Кто вы такая, о чем вы говорили — что за подпорки и пузыри? Кто вы?
— Я уже все сказала, — спокойно ответила Моргейн, и ее рука, никогда не покидавшая плеча Вейни, успокаивающе сжалась. Похоже за меч хвататься еще не время. Вейни и не стал; напряжение спало, и он почувствовал, что оцепенел, как птица под взглядом змеи — без страха и неспособный испугаться. Он знал, когда она лжет, даже если она говорила правду. Даже если все, что она сказала, было правдой. Он верил. Больше ничего не оставалось.
— Возможно вы можете уйти, — сказала Моргейн Чи и остальным. — Очень возможно. Я думаю, что ему сейчас не до вас.
Ранин сделал шаг к двери. И остановился, как если бы не знал, что делать, или ожидал, что сделают другие, или ему пришла в голову другая мысль. Остановился и стал ждать.
Потом, издали, послышались тяжелые шаги по пустым коридорам.
На этот раз, подумал Вейни, к ним идет что-то материальное; и вот в тенях коридора, ведущего в зал, появилась фигура.
Сам Скаррин, из плоти и крови, вошел в зал, освещенный светом, который всегда бывает в таких местах, и зал заполнился силой ворот.
— Миледи загадок, — сказал он, остановившись перед входом. — Вы действительно рады увидеть меня?
— О, конечно, — ответила Моргейн тихим, приглушенным голосом. — Добро пожаловать, лорд-тень. — Она сделал несколько шагов к нему и остановилась, а Вейни стоял, дрожа всем телом. Он было дернулся, чтобы идти за ней, но тут же остановился: это было бы глупостью, проявлением враждебности к Сюзерену, и все равно бесполезно. Он смотрел, как Моргейн остановилась, руки на бедрах, приветливо склонив голову. — Милорд, вы меньше ростом, чем я ожидала.
В первое мгновение Скаррин нахмурился, потом обиженно рассмеялся. — Ну, мы одного роста. — Его взгляд скользнул по залу. — Это и есть компания, которую вы просите меня сохранить. Эй, ты, человек, иди сюда.
Сердце Вейни подпрыгнуло. Он одним нервным взглядом измерил расстояние до Моргейн и до Скаррина, и прикинул, есть ли у него даже маленькая надежда втиснуться между ними.
— Я подчиняюсь только приказам миледи, — сказал он так мягко, как только мог, а сердце билось в панике.
— Открытое неповиновение Человека?
— Мое, — сказала Моргейн и, сделав еще один шаг, остановилась, по-прежнему держа руку на бедре. — Я не невоспитанна, милорд, но не отдаю своих слуг другим; я надеюсь, что у вас есть свои собственные, и я верю, что они преданы вам душой и телом. Или вы правите слишком давно и погрязли в интригах? Или это вас вообще не волнует? Мои люди не будут служить вам. Приведите ваших слуг — и пусть они будут достаточно сильными, чтобы выдержать дорогу и достаточно честными, чтобы можно было доверить им свою спину. Пойдемте к воротам и покинем это скучное место. Пройдемся вместе, хотя бы немного. Я очень высоко ценю ваше общество — и ваши советы. В любом случае я намного моложе вас и вы можете многому научить меня. А взамен могу рассказать вам, лорд пыльного Манта, о множестве новых миров, новых миров под новыми солнцами. Обещаю вам.
— Вы очень самонадеянны.
— Как я и говорила. — Она сделала еще два шага и остановилась, широко расставив ноги. — Я — конец. И, возможно, я начало. Время докажет. Я родилась совсем недавно, по вашей мерке времени. И еще не начала жить.
— Еще не начала жить — ты бредишь!
— Я дочка Энджурина, того самого, который утверждал, что пережил катастрофу. Подумайте об этом, милорд. Моя мать спустилась по нити, о которой он не знал, и которая ведет к звездам за пузырем, милорд. Завладев ей, он надеялся расширить свою власть. Но причинность убила его. Он использовал силу. Она презирала его. И я, милорд, тоже. Я убила его.
— Ты?
— И завладела всем его могуществом. Все, что накопил Энджурин, досталось мне. Вот почему я так много вешу в путине времени — самая младшая и самая старшая из нас, в одном теле, и вышла наружу. Во мне воплотилась причинность, милорд.
Скаррин отступил на шаг.
Моргейн подняла руку так быстро и естественно, что красный огонь коснулся лорда раньше, чем Вейни успел увидеть оружие в ее руке и вздохнуть.
— Я не могу умереть! — крикнул Скаррин, но тут красный свет, вылетев из руки Моргейн, коснулся его второй раз, попав прямо в лоб: с гримасой ужаса на лице повелитель миров упал на пол.
Умереть… умереть… умереть… отозвались стены и сводчатый потолок. Эхо от падения Скаррина на пол пронеслось по всему залу, лошади нервно шарахнулись в стороны.
Вейни затаил дыхание, каждая кость в нем дрожала, он никак не мог поверить в то, что это произошло так внезапно и без всякого предупреждения.
И только повернувшись к Моргейн и увидев страх на ее лице, он точно понял, что ничего не кончено. Далеко не кончено. Они сражались с волшебством, как бы Моргейн не называла его; волшебство могло завязать кость в узел, исцелить раны, загнать кровь обратно в вены — и лицо госпожи было бледным и отчаянным. — За мной! — крикнула она и побежала к темному коридору.
