Я еще совсем молод но вряд ли состарюсь. Вступая на преступную стезю, человек подчас здорово сокращает свой жизненный срок.

…И вот я здесь, и хотя мне нет и двадцати, я успел повоевать на двух войнах, побывать в плену и под ружьем, пережить трагическую кончину моего лучшего друга Слона и познакомиться с впечатляющей личностью — великим искусственным разумом по имени Марк Четвертый. Неужели это все? Неужели в моей жизни больше ничего не случится?

— Черта с два! — выкрикнул я.

Два охранника еще крепче сжали мои руки и поволокли меня по коридору. Третий вооруженный конвоир прошел вперед и отпер камеру, а тот, что замыкал шествие, двинул меня стволом по почкам. Они были хорошо натасканы и не считали ворон. И смотрелись весьма внушительно — рослые такие, упитанные. А я был невысок и худощав и вдобавок съежился от страха.

Как только отворилась дверь камеры, охранник с ключами повернулся ко мне и отомкнул наручники. И крякнул, когда я двинул его коленом в живот. Он повалился навзничь в камеру, а я схватил запястья двух его приятелей, бдивших справа и слева от меня, и в невероятном, спазматическом усилии скрестил собственные руки. Их черепа восхитительно щелкнули друг о дружку, а я в тот же миг прыгнул назад и затылком врезал по переносице четвертому охраннику.

Времени на все про все ушло поразительно мало. Еще две секунды назад скованный хнычущий узник заслуживал разве что брезгливого сочувствия, зато теперь один конвоир скрылся с моих глаз, двое стонали на полу, держась за головы, а четвертый зажимал окровавленный нос. Они явно не предвидели такого поворота событий. А вот я — предвидел.

Я припустил со всех ног той же дорогой, которой меня привели, проскочил в незапертую дверь и лязгнул ею, отгородясь от хриплых и злобных воплей. Дверь сразу задергалась под глухими ударами здоровенных туш, а меня сзади обхватили неласковые ручищи, и грянул победоносный рев:

— Попался!

Разве этого олуха не предупредили, что у меня черный пояс? Что ж, он это выяснил — не самым приятным образом. И вот, прикрыв глазки, он сопит на полу, а я снимаю с него оружие и мундир. Он не протестовал, но и не поблагодарил, когда я накинул арестантскую дерюгу на его бледные телеса, прикрыв от чужих любопытных глаз черное кружевное белье. Не стану врать, что его шмотки пришлись мне впору — фуражка, к примеру, съезжала на глаза, — но в таких обстоятельствах разве кривят нос?

В этом отрезке коридора было три двери. Одна, только что запертая мною, ходила ходуном под натиском разъяренных конвоиров. Через вторую меня тащили в камеру, поэтому не требовалось особого ума, чтобы воспользоваться ключами бесчувственного охранника и отпереть третью, ведущую, как выяснилось, в кладовую, где сумрачные стеллажи с незнакомыми вещами тянулись вглубь и там пропадали. Все это выглядело не слишком многообещающе, но выбирать не приходилось. Я подскочил к входной двери, распахнул ее настежь и нырнул в кладовку. Когда я запирался изнутри, раздался невероятный грохот и душераздирающие вопли — штурмовой отряд в конце концов одолел преграду. Не стоило надеяться, что они будут долго стоять, разинув рты от изумления. Я побежал мимо стеллажей. Укрыться среди них? Наверняка кладовую тщательно обыщут.

Ага! В конце прохода — дверь! И запирается, слава Богу, изнутри. Я приоткрыл ее, заглянул в соседнюю комнату. Никого! Можно идти.

Я вышел из кладовой… и застыл как вкопанный.

Распластавшиеся по стенам охранники дружно вскинули оружие.

— Расстрелять! — скомандовал полковник Неуредан.

— Я безоружен! — Трофейный пистолет брякнулся на пол, а руки взметнулись над головой.

Пальцы охранников дрожали на спусковых крючках. Неужели конец?

— Отставить! Он нужен мне живым! Правда, очень ненадолго.

От нечего делать я поднял глаза к потолку и сразу обнаружил «жучка». Наверняка его «братцы» есть и в кладовке, и в коридоре… Все время за мной следили. Я не шевелился, даже не дышал, пока пальцы на спусковых крючках не расслабились.

Хорошая попытка, Джим!

Полковник заскрежетал зубами и наставил на меня указующий перст.

— Взять! Переодеть! Сковать! Увести! — Все это было исполнено с безжалостной быстротой. Меня раздели под прицелом, отволокли обратно в камеру, швырнули на пол, а на голову напялили арестантскую робу. Лязгнул засов, и я остался один-одинешенек.

— Джим, взбодрись! Это не первая твоя переделка! Бывало и похуже! — прочирикал я и тут же рыкнул: — Когда?

Неужели я так и загнусь в этой проклятой яме? Жалкая попытка к бегству подарила лишь несколько свежих ссадин.

— Так нельзя! Это не должно так кончиться!

— Можно и должно, — раздался кладбищенский глас полковника.

Вновь отворилась дверь камеры, дюжина охранников взяла меня на мушку. Кто-то вкатил столик с бутылкой шампанского я бокалом. Не веря своим глазам, я смотрел, как Неуредан вытаскивает пробку. Шипя и булькая, золотистая жидкость наполнила бокал. Полковник протянул его мне.

— Что это? — промямлил я, в тупом изумлении таращась на пузырьки.

— Твое последнее желание, — ответил Неуредан. — Шампанское и сигарета.

Он вытащил из пачки сигарету, раскурил и подал мне. Я отрицательно покачал головой.

— Не курю.

Он уронил ее на пол и припечатал каблуком.

— И потом, мое последнее желание совсем не такое.

— Такое. Есть закон о стандартизация последних желаний. Пей.

Я выпил. Ничего, вкусно. Я негромко рыгнул и отдал бокал.

— А еще можно?

Все что угодно, лишь бы потянуть время. Лишь бы что-нибудь придумать.

Я смотрел на льющееся вино, а в голове царила идиотская пустота.

— Может, вы мне расскажете, как будет, выглядеть… казнь?

— А тебе в самом деле интересно?

— Вообще-то, нет.

— Коли так, расскажу с удовольствием. Представь себе, наши законодатели долго ломали головы над способом исполнения смертных приговоров. Они перебрали уйму вариантов: расстрел, электрический стул, ядовитый газ и тому подобное, — но любой требовал участия палача, нажимающего на кнопку или спуск. А разве гуманно принуждать человека к убийству?

— Негуманно! А как насчет приговоренного?

— Наплевать. Твоя смерть предрешена, и очень скоро тебя не станет. Вот как это произойдет. Тебя отведут в глухую камеру и посадят на цепь. Дверь задрают. Потом автоматика среагирует на тепло твоего тела, и вода заполнит камеру. Ты сам себя казнишь. Ну, что скажешь? Разве это не апофеоз гуманизма?

— И вы называете это быстрой и безболезненной смертью?

— Может, ты в чем-то прав. Но у тебя будет пистолет с одним патроном. На тот случай, если не захочешь страдать.

Я открыл рот, дабы выложить все, что думал об их гуманности, но в тот же миг множество рук схватили меня, отобрали бокал и потащили в камеру с мокрыми замшелыми стенами. На моей лодыжке защелкнули обруч, от которого к стене тянулась цепь. Все удалились, только полковник задержался у входа и положил руку на рычаг запора очень толстой и, несомненно, герметично закрывающейся двери. Одарив меня торжествующей ухмылкой, он нагнулся и опустил на пол древний пистолет. Едва я бросился к оружию, дверь лязгнула и проскрежетал запор.

Неужто и правда — каюк? Я повертел в руке пистолет, полюбовался на тупоносый патрон. Каюк Джиму диГризу, Стальной Крысе. Каюк всему…

Над головой клацнул, открываясь, вентиль, и с потолка, из широкой трубы, обрушился ледяной поток. Вода бурлила и брызгалась, затопляя ступни, лодыжки… Когда она добралась до пояса, я поднял пистолет и заглянул в дуло. Небогатый выбор… Вода уверенно доползла до подбородка… и вдруг остановилась! Я стучал зубами. Влагонепроницаемый плафон освещал только каменные стены и черную поверхность воды.

— Эй вы, ублюдки! Что еще за игры? Гуманная пытка перед гуманным убийством?

Спустя мгновение на двери, подтверждая мою догадку, опустился рычаг.

— Значит, я не ошибся! И вы еще смеете называть себя цивилизованными людьми!

Дверь стала медленно отворяться, и я направил на нее пистолет, чтобы прихватить на тот свет кретина полковника или садюгу сержанта. Как только в проеме показался темный силуэт, я послал в него пулю.

— Не стреляйте! — раздался мужской голос. — Я ваш адвокат.

— Можете не волноваться, у него только один патрон, — сказал полковник.

В камеру осторожно проник портфель с дыркой от пули, а за ним — седой индивидуум в традиционной черной мантии с золотыми и алмазными фестонами — излюбленном наряде адвокатов нашей Галактики.

— Я Педерасис Наркозис, назначен вам в защитники.

— Как вы намерены спасать меня, если суд состоится после казни?

— Никак. Но таков порядок. Чтобы защищать вас наилучшим образом, я должен вас расспросить.

— Но ведь это абсурд! Я же сейчас умру!

— Совершенно верно. Однако закон есть закон. — Он повернулся к полковнику. — Мне необходимо остаться наедине с клиентом. Это также предусмотрено законом.

— У вас десять минут и ни секундой больше.

— Вполне достаточно. Минут через пять впустите моего помощника. Надо оформить завещание и…

Громыхнула дверь. Наркозис раскрыл портфель, достал пластмассовую бутылку с зеленой жидкостью и, отвинтив колпачок, вручил ее мне.

— Выпейте до дна. Я подержу пистолет.

Я отдал ему оружие, понюхал содержимое бутылки и закашлялся.

— Какая гадость! Почему я должен это пить?

— Потому что я так сказал. В этом — ваше спасение. И у вас нет выбора.

Насчет выбора он прав. И вообще, что мне терять? Я перелил зеленую жидкость из бутылки в глотку.

Шампанское куда вкуснее!

— Теперь я все объясню. — Адвокат завинтил колпачок и спрягая бутылку в портфель. — Вы только что выпили яд замедленного действия. Это смесь токсичных веществ, изобретенная компьютером и в настоящий момент бездействующая. Но через тридцать суток вы погибнете в страшных мучениях, если не получите противоядие, чья формула также открыта компьютером и настолько сложна, что…

Он довольно ловко увернулся от моих скрюченных пальцев, но я бы все равно дотянулся до его шеи — если б не проклятая цепь.

— Если перестанете хватать воздух, я все объясню, — произнес Наркозис тоном мудреца, уставшего от разговора с дебилом.

Я шагнул назад и сложил руки на груди.

— Вот так-то лучше. Я действительно адвокат с правом юридической деятельности на этой планете, но еще я — агент Галактической Лиги.

— Чудненько! Значит, пасконжакцы хотят меня утопить, а вы — отравить! А я-то думал, это мирная Галактика.

— Вы теряете время. Я пришел вас освободить. Лиге необходима помощь преступника. Талантливого и вместе с тем надежного. Свои способности вы наглядно продемонстрировали, едва не доведя эту кражу до успешного завершения. Яд — гарантия надежности. Смею ли я надеяться на сотрудничество? Как минимум вы выиграете тридцать суток.

— Ну, разумеется. Я бы не сказал, что у меня богатый выбор.

— Вот именно.

Он глянул на циферблат часов, украшавший его холеный ноготь, и шагнул в сторону. Отворилась дверь, вошел полный бородатый парень с кипой бумаг.

— Прекрасно, — сказал Наркозис. — Ты не забыл бланк завещания?

Молодой человек кивнул. Дверь снова закрыли к задраили снаружи.

— Пять минут, — напомнил Наркозис. Вновь прибывший расстегнул молнию комбинезона и разоблачился. Комбинезон оказался на толстой подбивке, а юноша — вовсе даже не толстым, а поджарым и мускулистым, как я. Когда он сорвал фальшивую бороду, я понял, что это — мой двойник. Заморгав, я уставился на собственную физиономию.

— ДиГриз, у вас всего четыре минуты. Надевайте костюм, я приклею бороду.

Мускулистый симпатяга напялил сброшенную мной арестантскую хламиду и шагнул в сторону. Наркозис достал из кармана ключ, снял с моей лодыжки обруч в протянул его помощнику, а тот совершенно хладнокровно нацепил окову на собственную ногу.

— Зачем вы это делаете? — поинтересовался я. Двойник не ответил, только нагнулся и подобрал пистолет.

— Мне понадобится новый патрон, — сказал он моим голосом.

— Полковник выдаст, — пообещал Наркозис. И тут мне вспомнились слова, услышанные несколько мгновений назад.

— Вы назвали меня диГризом. Вы что, знаете, кто я?

— Я много чего знаю. — Адвокат прилепил к моему лицу бороду и усы. — Неси бумаги. Не отставай. Держи язык за зубами.

Я не возразил ни единым словом. Бросил последний взгляд на свое прикованное «второе Я» и засеменил на свободу.