— Сделано! — Анжелина пригладила мне бороду и звучно чмокнула в щеку. — Молодец! И об избирателях Тортосы ты также позаботился.

— Верно. Ради их и нашей безопасности они размещены в палатках возле замка. Они погостят у нас в недосягаемости от гнева Сапилоте две недели до выборов и получат щедрое вознаграждение. Вынужденные каникулы их вполне устраивают.

— Сапилоте наплюет на нашу передачу, — предрек де Торрес. — Новые выборы ему ни к чему, а власти в его руках достаточно, чтобы оставить все как есть.

— Он не осмелится, — заверил я маркиза. — Запись нашей передачи разошлем на все планеты, которые посылают сюда туристов. Если не будет новых выборов, правительства этих планет отвернутся от диктатора, а без поступления твердой галактической валюты его коррумпированный режим рухнет за месяц.

— Тогда мы победили! — Маркиз гордо поднял подбородок.

— Еще нет. Предстоит борьба за избирательные урны. Трудностей впереди уйма, но на каждый грязный трюк Сапилоте у меня заготовлено три, и наши шансы на успех весьма внушительны.

Последующие две недели мы вкалывали как каторжные. Власти Параисо-Аки изготовили ящики для голосования и в надлежащей обстановке запечатали их.

С некоторыми трудностями мы достали один такой ящик с правительственного склада. С бюллетенями для голосования повторили ту же операцию. Обзаведясь образцами, мы наладили производство своих ящиков для голосования и напечатали столько же бюллетеней, сколько правительство. Не зная, что именно выкинет Сапилоте, я готовился к любым неожиданностям.

Хорхе, возглавив нашу агитационную команду, носился по городам и весям. Под его руководством местные добровольцы создавали секретные комитеты по выборам, получали рации и непрерывно поддерживали контакт с нами. Мы отпечатали агитационные брошюры и раздавали их повсюду. Каждый вечер граждане Параисо-Аки узнавали сначала официальные новости, затем в прямой эфир выходили радио и телекомпания замка. Мы делали новости по возможности далекими от политики и максимально объективными. Правительственные техники старались вовсю, разыскивая нашу аппаратуру, но, как сами понимаете, безрезультатно. Вскоре они смекнули, что к чему, и пытались глушить сигналы из замка, но ничего из этой затеи у них не вышло. Жители Параисо-Аки впервые получили доступ к свободной информации, наши выпуски новостей стали для них глотком свежего воздуха в затхлой атмосфере, годами царившей здесь. К концу второй недели мы не сомневались, что если бы итог предстоящих выборов зависел только от мнения избирателей, то режим Сапилоте потерпел бы сокрушительный крах.

На одиннадцатый день, за три дня до выборов, мы получили убедительнейшее тому доказательство.

Со мной связался руководивший охраной замка наемник.

— Извините, сэр Харапо, но вынужден побеспокоить вас.

— В чем дело?

— У границы периметра задержан правительственный автомобиль, и люди в нем не желают разговаривать ни с кем, кроме вас.

— Они представляют опасность?

— Вряд ли. Детекторы показали, что с собой у них только личное огнестрельное оружие. Взрывчатые, радиоактивные и ядовитые вещества не выявлены. В автомобиле один пассажир на заднем сиденье, на переднем двое — охранник и шофер.

— Кто пассажир?

— Неизвестно, окна в автомобиле прозрачны лишь в одном направлении.

— Пропустите их. Думаю, что, если за ними присматривать, хлопот они не доставят.

Так оно и вышло. Автомобиль остановился в полукилометре от замка среди деревьев. Боливар и Родригес позаботились о гостях — в секунду двое на переднем сиденье были разоружены и вышвырнуты вон. Я подошел и взглянул в темное окно. Чувствовал я себя в безопасности, возможно, благодаря своим бойцовским навыкам, возможно — переносному генератору защитного поля на поясе.

— Выходите, — велел я пассажиру.

Дверца машины медленно раскрылась, высунулась голова. Сапилоте.

— Вот так сюрприз? — воскликнул я.

Диктатор, кряхтя, вылез.

— Оставьте, Харапо, я здесь по делу. — Он достал с сиденья металлический контейнер. Повернулся. Мой пистолет смотрел ему между глаз. — Убери пистолет, глупец. Твоя жизнь мне не нужна. — Он щелкнул переключателем на ящике, послышалось равномерное гудение, нас окружила стена густого, как кисель, тумана. — Это генератор белого шума. Теперь нашу беседу невозможно ни подслушать, ни прочитать по губам. Не хочу, чтобы появилась запись наших переговоров. — Меня это тоже устраивает. — Я сунул пистолет в кобуру. — Что тебе здесь надо?

— Безмятежное правление давно наскучило мне, а ты — первый человек, давший мне бой за последние сто семьдесят лет. Я высоко ценю тебя и готов договориться по-хорошему.

— Тебе наскучило безмятежное правление? А что ты думаешь о людях, которых замучил до смерти за эти годы?

— Нас здесь только двое, так что прибереги пышные словеса для журналистов. Мне прекрасно известно, что о толпе баранов — народе — ты заботишься не больше, чем я…

— С чего ты взял?

— Ты, как и я, политик, а всех настоящих политиков интересуют только выборы, перевыборы. Выступив против меня, ты доказал твердость характера.

Время схваток прошло, сейчас для нас наступил час сплотиться и прийти к взаимовыгодному соглашению. Ты знаешь, я не бессмертен…

— Лучшая новость из всех, какие я когда-либо слышал!

Мою реплику он пропустил мимо ушей.

— Мои гериатрические уколы уже не дают того эффекта, что прежде. Моя отставка — не за горами. Я присматриваю достойного преемника, ты меня устраиваешь. Ну, как предложение?

Демонстрируя, насколько подорвано его здоровье, он закашлялся и полез в карман за пилюлями.

Да, отличное предложение. Во всяком случае, в его понятии. Он создал безотказную политическую машину и предлагает рычаги управления мне… В обозримом будущем, конечно! Царское предложение!

— А от меня что требуется?

— Ты проиграешь выборы и возглавишь официальную оппозицию. Каждый крестьянин будет считать тебя величайшей исторической личностью со времени изобретения секса. К тебе примкнут все изменники либералы. Ты их организуешь, позаботишься, чтобы не путались у меня под ногами. И конечно, сообщишь о настоящих революционерах, а дальше уж мы ими займемся. Ну как, по рукам?

— Нет.

Лицо диктатора вытянулось, он так и сунул пузырек с пилюлями обратно в карман, не открыв. — Почему?

— Видишь ли, я верю в закон: один человек — один голос…

— Ха, ха! Рассмешил!

— В равенство личности перед законом…

— Да брось ты!

— В свободу слова, в habeas corpus, в презумпцию невиновности…

— Да у тебя жар, Харапо!

— Так я и думал, что ты не поймешь. Хорошо, объясню доступно. Я хочу всю власть, и хочу прямо сейчас. Я хочу все богатство, все привилегии и почести, всех женщин и убью любого, кто встанет на моем пути. Теперь ясно? Сапилоте кивнул.

— Как ты однажды заметил, я — старик, а от таких речей у меня поднимается давление. Ты напоминаешь мне меня в молодости. Становись моим другом, Харапо!

— Прежде я убью тебя!

— Отлично сказано! Но только я это сделаю первым. — Он повернулся, влез в автомобиль и, тяжело вздохнув, покачал головой. — Я не желаю тебе удачи, Харапо, но признаюсь, что, поговорив с тобой с глазу на глаз, испытал сильнейший эмоциональный подъем. Теперь я уверен, что после моей отставки работу продолжит достойный человек, человек, который понимает меня, думает, как я!

Хлопнула дверца. Я дал знак вернуть шофера и охранника на место. Они с довольным видом уселись на переднее сиденье, автомобиль развернулся и покатил прочь.

— Отец, что значит этот визит? — спросил Боливар.

— Сапилоте предложил мне весь мир. Партнерство сейчас и президентское кресло после его смерти.

— И ты согласился?

— Дорогой мой сын! Я — жулик, но в отличие от Сапилоте, честный жулик. Я люблю людей, он же презирает все человечество в целом и каждого в отдельности. Бывает, я украду неправедно нажитое, но я не лишаю человека жизни или свободы. Да и вообще, у людей я не ворую, а изымаю богатства у корпораций, компаний, этих зажравшихся бездушных монстров нашей эпохи, которые…

— Извини, отец, но эту лекцию я уже слышал.

— Тогда пошли в замок. Не терпится после такой компании вымыть руки. Да и выпить не грех.