В небе над самыми горами висел, дрожал, хлестал колоссальных размеров ятаган огня. Только рука Бога могла держать этот огромный сверкающий меч, но никакой руки видно не было. Лишь огромный клинок наносил удары по горам, и они содрогались, лавины камней скатывались вниз, а меч возвращался и снова обрушивал уничтожающий удар, сметая все на своем пути. Даже после первого взгляда Хэммонд понял, что это сияние вызвано силой, которая каким-то образом способна разорвать невидимые связи между электронами и субэлектронами и таким образом разрушить решетчатую конструкцию из частиц и пустоты, которой и является материя.

Сверху из скрытых укреплений вокруг Шаранны било оружие врамэнов, дикие, ревущие полосы и сгустки силы, прыгающие ракеты, которые взрывались адскими цветами пламени. Но нависший над горами меч не обращал на них внимания. Должно быть, его порождало какое-то летающее устройство, но оно было вне досягаемости оружия врамэнов, защищенное разрушением, которое порождало. Третьи Люди не хвастали попусту, говоря, что имея необходимые материалы, смогут создать чудовищную вещь! Они претворили в жизнь свои так долго вынашиваемые планы, основанные на суперчеловеческой науке и выковали этот меч, который теперь кромсал Шаранну на меленькие кусочки.

Огромная башня, сама по себе являвшаяся городом, была рассечена надвое, она стояла, словно расколотый надгробный камень, окруженный обломками. А на нее снова обрушивался не знающий пощады сияющий ятаган, теперь уже разрезающий шатающееся здание на четыре части.

– О, Господи, заставь его остановиться, о, Господи! – закричал Хэммонд. – Тайан...

Но он не останавливался, он плясал в небе, снова и снова обрушивался вниз, пока горы не превратились в дикую усыпанную камнями равнину, на которой едва виднелись остатки крепости врамэнов. И только тогда сияющий меч растаял в небе.

– Ример, – проговорил Хэммонд. – Ример!

Ример сидел, безвольно опустив руки на кнопки управления флайером и его лицо было подобно каменной маске. Он видел разрушение Шаранны, его мира и эпохи, и он не мог слышать ни единого слова Хэммонда.

Хэммонд орал ему в ухо, затем выругался и принялся бить его кулаками и показывать на юг, где появилось что-то похожее на стаю черных мошек.

– Садись! – вопил Хэммонд. – Черт тебя побери, садись! Они прятались до сих пор, но теперь они летят!

Ример посмотрел на него абсолютно бессмысленным взглядом. Затем задвигал руками. Он направил флайер вниз к развалинам Шаранны. Он вел флайер с отточенным механическим совершенством, как вел бы его робот, и плавно сел на скалу прямо перед остатками башни.

Хэммонд выпрыгнул наружу. Мошки стали большими и черными, они начали кружить и резко снижаться, свистя словно ястребы. Хэммонд оставил застывшего, с побелевшими губами Римера возле флайера и побежал.

В воздухе пахло паленым. Почва была частично выжжена. Хэммонд прошел мимо странного пятна и понял, что это лужа расплавленной стали. Все было усеяно обломками, кусками камня и металла.

И телами.

Ни одно из них не было телом Тайан. По крайней мере ни одно из тех, которые можно было узнать. Хэммонд побежал дальше к башне. Он не знал почему. Она могла быть где угодно на равнине, где угодно под ужасным лезвием этого апокалиптического меча. Он бежал и всхлипывал. За его спиной с неба со свистом падали черные флайеры.

Он забежал в разрушенную башню.

Двери не было, но внутри он увидел футов сто высокого коридора, который уцелел. Среди всеобщего разрушения он производил любопытную иллюзию мира и целости.

Хэммонд увидел Тайан.

Она сидела совершенно одна в конце этого длинного и пустого помещения, прислонившись спиной к груде камней и металла. Она словно ждала его, и увидев его, улыбнулась и произнесла его имя. Она была чем-то похожа на сломанную куклу и посмотрев внимательнее, он увидел, что одна сторона ее тела полностью ввалилась внутрь и что Тайан прижимает ее к обломкам.

– Кирк, – произнесла она. Он опустился рядом с ней на колени и поднял ее на руки.

– Тебе нужна помощь, – сказал он. – Я сейчас найду кого-нибудь.

Он не знал, где он сможет найти кого-нибудь способного ей помочь в павшей Шаранне, да и кроме того, это было бесполезно, и он понимал это. Только нечеловеческая жизнеспособность врамэнов так долго поддерживала ее жизнь.

Она прижалась к нему и аромат ее волос смешался с запахом гари.

– Мне нельзя помочь, – прошептала она. – Даже врамэны иногда умирают. Я жила долго, но в моей жизни не было ничего хорошего, кроме самого конца, когда я встретила тебя и полюбила, как обычная женщина.

Он не мог произнести ни слова, только повторял ее имя, сжимая в своих руках так, словно таким образом удержать в ней жизнь, которая уходила с каждым вздохом.

– Как мне хотелось бы знать, что ты будешь в безопасности, – прошептала она.

– Со мной все будет в порядке.

– Кирк! – неожиданно вскрикнула она.

Ее лицо изменилось, оно больше не было гордым лицом Тайан, принадлежавшей к бесстрастным врамэнам, оно приобрело испуганное, застенчивое выражение маленькой девочки, которая изо всех сил прижималась к нему. Затем ее руки упали, он по-прежнему крепко сжимал ее, но знал, что уже ничего больше не удерживает.

Он сидел не двигаясь. Слышал, как свистят садившиеся флайеры, и знал, что Шаранна действительно пала, но Тайан была мертва, и рядом с этой потерей падение империй ничего не значило. Он тоже хотел умереть. Хотел бы навсегда оставаться на своем ледяном троне, слепо уставившись на звезды и никогда вообще не просыпаться. Он сидел в разрушенной башне, пока не послышался звук настолько странный, что вывел его из оцепенения.

Звук смеха.

Хэммонд медленно поднялся на ноги, пошел по коридору и вышел под сияние переливающегося солнца. Он услышал как закричал мужчина, затем снова послышался смех.

На ровном месте посреди развалин Шаранны стоял Ример и громким голосом посылал проклятия Третьим Людям. Он представлял собой гротескную, резко жестикулирующую фигуру, все достоинство, приобретенное за годы его долгой жизни улетучилось, и он стоял ревя от ярости и горя.

А Третьи Люди смеялись. Теперь в разрушенной Шаранне их было очень много, некоторые осматривали обломки, с деловитостью завоевателей, другие собрались вокруг немногих находящихся в оцепенении врамэнов, тех, кто остался в живых. Но часть из них стояла и смотрела на Римера. Высокие и похожие на богов, полные силы, полные уверенности. Это была минута их триумфа, и вершиной его был беснующийся от ярости, стенающий человек. Они счастливы. Они убили Тайан.

Хэммонд медленно, задумав недоброе, стал двигаться по направлению к ним. Он может убить одного, только одного, но и это будет кое-что.

Ример перестал кричать и бессмысленно посмотрел на Хэммонда. Третьи Люди тоже посмотрели в его сторону, и он увидел, что их лица стали угрюмыми и жестокими.

Затем он понял, что они смотрят вовсе не на него. Он повернулся.

Сзади, из-за разрушенной башни вышли четыре детских фигуры. Это были Четвертые Люди, и Хэммонд подумал, что один из них Клид.

Наступила тишина, Третьи Люди собрались вместе, а Клид и три его спутника направились к ним. Хэммонд не имел ни малейшего представления о том, как эти четверо прибыли в Шаранну. Должно быть, они посадили свой флайер за разрушенной башней. А может, подумал он, они владеют секретом телепортации.

Четыре маленьких фигуры подошли к толпе своих богоподобных родителей, Ример молча уставился на них, Хэммонд наблюдал за всем происходящим с того места, где остановился. Наконец, все четыре человеческих вида собрались на этой планете, а над их головами подобно павлиньему хвосту переливались лучи Звезды Жизни, которой не было ни малейшего дела до трагедии, причиной которой она стала.

Голос Клида звучал мягко и горько, и обращался к Третьим Людям.

– Вы счастливы. Вы ввергли Альтар в войну и хаос, и считаете, что это хорошо.

Ему ответил Хол Гормон.

– Наши дети пришли, чтобы учить нас, всем слушать, внимательно!

Он презрительно засмеялся и его глаза сверкнули.

– Мечтатели, дураки, одурманенные чрезмерными размышлениями, теперь пришла ваша очередь кое-чему научиться! Мы породили вас. Ваш мозг должен был служить нашим целям, так теперь и будет. С этой минуты вы будете нам служить с подобающей детям покорностью, или умрете. Отправляйтесь назад и скажите об этом своему немощному народу!

– В этом нет необходимости, – пробормотал Клид. – Мозг всех остальных Четвертых Людей в данное мгновение связан с моим. И мы все согласны. Вы наши отцы, но вы не должны уничтожать нас и самих себя, мир и мысль на Альтаре. Мы должны спасти вас от этого – сейчас!

Лицо Хола Гормона исказила ярость и он открыл было рот, чтобы закричать, но это произошло прежде чем он успел произнести хоть звук.

Хэммонд почувствовал, в своем мозге взрыв такой умственной силы, что ему показалось, что голова его разлетится на кусочки. И все же сопротивляясь этому удару, он понял, что до него долетели только отголоски этого взрыва, который имел совсем другую цель. Он закрыл глаза и прижал к ним ладони. Он знал, и это знание родилось не в его собственном мозге, это действие было совокупной результирующей неизмеримой умственной силы всех далеких Четвертых Людей, направленной через Клида и трех его спутников.

Этот мощнейший взрыв затих также быстро, как и возник. Хэммонд открыл глаза и изумленно заморгал.

Потому что ничего не произошло.

Ничего. Ему показалось, что теперь в поведении Третьих Людей появилось что-то странное.

Они больше не стояли с высокомерным и хозяйским видом. Некоторые из них бессмысленно смеялись. Другие сидели в пыли и играли с маленькими кусочками обгорелых обломков. Некоторые плакали или бродили, всхлипывая как очень маленькие потерявшиеся дети.

– О, Боже, – прошептал Ример. – Вы...

Клид повернулся к нему, и Ример остановился, словно получил удар в лицо.

– То, что мы сделали, мы сделали не ради вас! – сказал Клид с горечью. – Помните это, уважаемые дедушки, не ради вас!

В лице Клида был холодный и ужасный гнев, и он отражался в глазах его спутников, бледных и странных. Они смотрели на спотыкающихся, ползающих инфантильных существ, которые были Третьими Людьми. Хэммонд посмотрел на них и ему стало плохо.

– Мы не разрушали мозг наших отцов, – сказал Клид. – Мы только очистили его от ненависти и жажды власти, от всех надежд и всех воспоминаний. Они снова дети, умственно они такие же, как в тот момент, когда вы дали им жизнь, но теперь мы будем о них заботиться и учить их, и возможно, сделаем из них людей лучше, чем сделали вы. Но это ради них и ради нас, а не ради вас, врамэнов, чье стремление к бессмертию привело нас всех к вот этому!

Здесь на Альтаре вы причинили много вреда. Мы не потерпим здесь ни врамэнов, ни хумэнов. Отзывайте свои корабли, которые вы отослали с планеты и улетайте на них. И больше сюда не возвращайтесь.

– Но... – начал Ример.

Клид протянул руку и прикоснулся к щеке Третьего Человека, который как ребенок играл в пыли рядом с ним. В этом жесте удивительно соединились нежность и жестокая насмешка. Он не стал повторять то, что сказал, только пристально посмотрел на Римера.

Ример сделал шаг назад.

– Очень хорошо, – произнес он. – Мы улетим.

Клид улыбнулся. Он посмотрел на Звезду Жизни, ее переливающийся свет заиграл на его лице и отразился в его глазах жуткими вспышками.

– Это злая звезда, – пробормотал он. – Уже дважды люди находили ее, и найдут снова. Они будут стремиться к ней, пока ее лучи будут давать жизнь. Но я думаю, мы можем положить этому конец. Пожалуй, нам будет не слишком трудно изменить ее гравитационное поле так, чтобы она притянула к себе пыль туманности, эта горящая пыль окутает ее и ее лучи потеряют свою силу. И тогда у нас здесь наступит мир.

Он повернулся спиной к врамэнам и протянул руки к Третьим Людям, которые сидели в пыли рядом с ним.

– Идемте, – сказал он. – Пора домой.

После этого, время для Хэммонда остановилось. Он сидел в тени разрушенной башни и глядел в пустоту. Усталость овладела им. Корабли садились, подходили врамэны, что-то говорили ему, но он не отвечал. Проходило время, другие подходили к нему и тоже что-то говорили голосами Ивы и Квоббы, Тола Ора, дрожащие и испуганные голоса рассказывали ему, как Четвертые Люди пришли в Вонн, и как оставшиеся там Третьи Люди стали вести себя как дети, а хумэнов отправили в Шаранну. Хэммонд слышал их, но они звучали как во сне, и видел все вокруг себя как сквозь серый туман.

Наконец туман рассеялся. Он находился в корабле врамэнов, мчавшемся через пространство, когда он посмотрел на сканер, то изображение было очень четким. Он увидел Звезду.

Она торжествующе сияла, изливая свой переливающийся свет на маленькую планету. Он подумал, что ей недолго осталось так сиять. Подумал, что если даже люди и найдут ее снова, то она окажется окутанной пылью, как обещал Клид, и вражда между хумэнами и врамэнами закончится. Люди больше не будут искать Альтар, и Тайан обретет вечное спокойствие.

– Хэммонд...

За его спиной послышался голос Квоббы. Он видел остальных. Ива открыто смотрела на него. Джон Уилсон сидел ссутулившись посреди обломков своих разбитых надежд. Только Квобба осмелился приблизиться к нему.

– Это еще не конец, – сказал он. – Они везут нас назад на Куум. Но учитывая, как все обернулось, думаю, что они нас скоро отпустят. Ты забудешь...

– Нет, – ответил Хэммонд.

Квобба вздрогнул.

– Ну, может быть, нет. Но вспомни, весь космос перед нами, и теперь он весь открыт для нас, теперь, когда врамэнам больше нечего прятать. А ты астронавт, один из самых первых. Ради этого стоит жить, Хэммонд.

– Правда? – спросил Хэммонд. – А было ли покорение космоса таким уж хорошим делом? Мы думали, что будет, еще в двадцатом веке. Но так ли это?

Он посмотрел на экран, на слепой свет и темноту вселенной, но там не было ответа на его вопрос. Да его никогда и не будет, потому что дело не в добре и зле. Теперь человек уже не может выбирать, он сделал свой выбор давным-давно, когда еще будучи получеловеком посмотрел на звезды и возжелал их. Он и в будущем будет смотреть с желанием на галактики и дали, недоступные современному восприятию, и будет пробиваться к ним, попадая в многочисленные космические ловушки подобные этой, и всегда будет стремиться обрести личное счастье, прежде чем погибнет в этой битве.

Хэммонду пришло в голову, что у него было это счастье, счастье, которое многие пытались ухватить, но промахнулись. Ему пришлось преодолеть время и пространство, чтобы найти его, и оно было с ним всего лишь час, день, но оно было, и у него осталось воспоминание о нем, и внезапно он почувствовал странное удовлетворение.