Бейли ощущал каждый удар своего сердца. Казалось, время остановилось. На лице Р. Дэниела, как всегда, не отражалось никаких эмоций. Хэн Фастольф был потрясен, но умело скрывал свои чувства.

Однако больше всего Бейли волновала реакция комиссара Джулиуса Эндерби. Трехмерный приемник, из которого на него уставилось лицо Эндерби, не давал четкого изображения. Мешало его постоянное, едва уловимое мелькание и не совсем идеальная разрешающая способность. Из-за этого несовершенства, а также из-за очков комиссара по глазам Эндерби ничего невозможно было прочитать.

«Не пропадай, Джулиус. Ты мне нужен», – подумал Бейли.

Вообще-то он не думал, что Фастольф станет предпринимать что-либо в лихорадочной спешке или позволит эмоциям вылиться наружу. Он когда-то читал, что у Космонитов не было религии, но они подменили ее холодным бесстрастным интеллектуализмом, доведенным до высот философии. Он верил этому и на это рассчитывал. Любое свое действие они будут тщательно, не спеша обдумывать и если решатся что-то предпринять, то только на основе здравого смысла, взвесив все «за» и «против».

Если бы он сделал такое заявление, находясь среди них один, он больше никогда не вернулся бы в Город, в этом он был твердо уверен. Холодный разум продиктовал бы им такой выход. Для космонитов их планы значили больше, гораздо больше, чем жизнь жителя Города. Для Джулиуса Эндерби придумали бы какую-нибудь отговорку. Может быть, предъявили бы комиссару труп его помощника и, покачав головами, стали бы говорить еще об одном ударе, нанесенном заговорщиками-землянами. И комиссар поверил бы. Так уж он был устроен. Если он и ненавидел космонитов, то ненависть эта основывалась на страхе. Он не осмелился бы не поверить им.

Вот почему именно ему Бейли отвел роль свидетеля, более того, свидетеля, находящегося в надежном месте, вне досягаемости космонитов с их тщательно продуманными мерами безопасности.

Раздался прерывающийся голос комиссара:

– Лайдж, вы совершенно не правы. Я сам видел труп доктора Сартона.

– Вы видели обугленные остатки того, что назвали трупом доктора Сартона, – смело возразил Бейли. Он мрачно подумал о недавно разбитых очках комиссара. Неожиданно для космонитов они сыграли им на руку.

– Нет, нет, Лайдж. Я хорошо знал доктора 'Сартона, и голова у него была не повреждена. Это был он. – Комиссар смущенно прикоснулся к очкам, как будто он тоже вспомнил о своем злоключении, и добавил: – Я осмотрел его внимательно, очень внимательно.

– А что вы скажете о нем? – Бейли снова указал на Р. Дэниела. – Разве он не похож, на доктора Сартона?

– Да, так же, как походила бы на него статуя.

– Не так уж трудно придать своему лицу бесстрастное, как у робота, выражение, комиссар. Предположим, вы видели развороченного бластером робота. Вы сказали, что внимательно осмотрели его. Достаточно ли внимательно, чтобы разглядеть, что собой представляла обугленная поверхность вокруг раны – обгоревшую органическую ткань или ее заменитель, скрывающий под собой металлическую конструкцию?

На лице комиссара появилась гримаса отвращения:

– Не делайте из себя посмешище! – воскликнул он.

Бейли повернулся к космониту.

– Согласны ли вы провести эксгумацию трупа, доктор Фастольф?

Фастольф улыбнулся.

– У меня не было бы никаких возражений, мистер Бейли, но дело в том, что мы не хороним наших умерших. Кремация – повсеместно распространенный у нас обычай.

– Весьма удобный, – пробормотал Бейли.

– Скажите, мистер Бейли, как вы пришли к этому столь неожиданному заключению? – спросил доктор Фастольф.

«Не сдается, – подумал Бейли. – Будет до конца начисто отрицать свою вину». Вслух он сказал:

– Это было довольно просто. Чтобы сымитировать робота, недостаточно надеть на лицо застывшую маску и начать говорить неестественно правильным языком. Ваша беда в том, что вы у себя на Внешних Мирах слишком привыкли к роботам. Вы начали относиться к ним почти так же, как к людям. Вы стали слепы к различиям. На Земле все иначе. Для нас робот – это всего лишь робот. Так вот, во-первых, Дэниел слишком человечен для робота. Когда я впервые встретил его, я подумал, что он – космонит. Мне было довольно трудно перестроиться, когда он сообщил, что он – робот. Да и как же иначе, ведь он на самом деле космонит, а не робот.

– Как я говорил вам, коллега Элайдж, – вмешался Р. Дэниел, нисколько не смущенный тем, что сам был темой обсуждения, – меня сконструировали для того, чтобы я временно мог занять место в человеческом обществе. Сходства с человеком добивались специально.

– Этим занимались настолько серьезно, что тщательно скопировали даже те части тела, которые обычно скрыты под одеждой? Настолько серьезно, что повторили те органы, которые у робота не будут выполнять никакой мыслимой функции?

– Откуда вам это известно? – спросил вдруг Эндерби.

Бейли покраснел:

– Я не мог не заметить в… туалетном блоке.

Было видно, как потрясло это известие комиссара.

– Вы, конечно, понимаете, что сходство должно быть полным, иначе добиться нужного результата невозможно, – нарушил молчание Фастольф. – Полумерами в нашем деде не обойтись.

– Я могу закурить? – резко спросил Бейли.

Три трубки в день – это было немыслимое расточительство, но он словно бы несся в стремительном потоке отчаянного безрассудства и нуждался в успокоительной затяжке табачного дыма. В конце концов, он бросил вызов космонитам. Он собирался заткнуть им глотки их же ложью.

– Извините, но я бы предпочел, чтобы вы не курили, – ответил Фастольф. Это было «предпочтение», обладавшее силой приказа.

Бейли почувствовал это. Он засунул обратно трубку, которую уже вытащил было в предвосхищении само собой разумеющегося разрешения. «Конечно же, нет, – с горечью подумал он. – Эндерби не предупредил меня, потому что сам не курит, но это же ясно. Одно вытекает из другого. На этих стерильных Внешних Мирах не курят, и не пьют, и вообще не ведают человеческих пороков. Не удивительно, что они признают роботов в своем проклятом – как Р. Дэниел назвал его? – C/Fe-обществе! Неудивительно, что Дэниел так хорошо играет роль робота. Если на то пошло, то все они здесь роботы».

– Слишком близкое сходство – лишь одна из многих улик, – продолжал Бейли. – Когда я вел его (тут Бейли пришлось указать на своего напарника. Он не мог заставить себя назвать его ни Р. Дэниелом, ни доктором Сартоном), в моем секторе произошел скандал, едва не переросший в массовые беспорядки. Именно он остановил надвигающуюся беду, и знаете, каким образом? Он наставил бластер на предполагаемых зачинщиков.

– Боже мой! – воскликнул Эндерби. – В протоколе говорится, что это вы…

– Знаю, комиссар, – перебил его Бейли. – Протокол составлялся с моих слов. Мне не хотелось, чтобы в документах значилось, что какой-то робот угрожал бластером людям.

– Нет, нет. Конечно же, вы поступили абсолютно правильно!

Эндерби явно охватил ужас. Он наклонился вперед, чтобы посмотреть на что-то находившееся за пределами объемного экрана. Бейли догадался, что это было. Комиссар смотрел на измеритель энергии, чтобы проверить, не подключился ли кто к передатчику.

– Это еще одно доказательство вашего предположения? – поинтересовался Фастольф.

– Разумеется. Первый Закон Роботехники гласит, что робот не может причинить вреда человеческому существу.

– Но Р. Дэниел и не причинил никому вреда.

– Верно. После он даже заявил, что не выстрелил бы ни при каких обстоятельствах. И все же я никогда не слышал, чтобы робот мог нарушить дух Первого Закона настолько, чтобы угрожать человеку бластером, даже если у него на самом деле не было намерения пустить его в ход.

– Понятно. Вы специалист в области роботехники, мистер Бейли?

– Нет, сэр. Но я прослушал курс общей роботехники и позитронного анализа. Кое в чем я разбираюсь.

– Это хорошо, – заметил Фастольф, – но видите ли, я являюсь специалистом по роботехнике и уверяю вас, что сущность разума робота заключается в абсолютно буквальном толковании мира. Он не признает духа Первого Закона, только его букву, Возможно, у вас на Земле простые модели так перегружены дополнительными к Первому Закону мерами предосторожности, что, вероятно, они совершенно не способны угрожать человеку. Улучшенные модели, такие как Р. Дэниел, – совсем другое дело. Если я правильно понял ситуацию, угроза Р. Дэниела была необходима для предотвращения массовых беспорядков. В таком случае ее целью было предотвратить тот вред, который мог быть причинен человеческим существам. Он подчинялся Первому Закону, а не нарушал его.

Внутри у Бейли все сжалось, но внешне он сохранял напряженное спокойствие.

«Нелегко мне придется», – подумал Бейли, но он не собирался уступать космониту.

– Вы можете опровергать каждый довод по отдельности, но все вместе они сводятся к одному. Прошлой ночью во время обсуждения так называемого убийства этот мнимый робот заявил, что его будто бы превратили в сыщика посредством введения в его позитронные цепи нового импульса. Импульса – какого бы вы думали? – к справедливости!

– Я подтверждаю это, – откликнулся Фастольф. – Это было сделано три дня назад под моим собственным руководством.

– Импульс к справедливости? Справедливость, доктор Фастольф, это абстрактное понятие. Только человек может использовать этот термин.

– Если вы определяете «справедливость» таким образом, что это абстракция, если вы говорите, что это есть исполнение каждым человеком своего долга, то я признаю правоту вашего довода, мистер Бейли. Знания, которыми мы обладаем в настоящее время, не позволяют нам вкладывать в позитронный мозг абстракции в человеческом понимании этого слова.

– Значит, вы признаете это – как специалист по роботехнике?

– Безусловно. Вопрос в том, что Р. Дэниел понимает под словом «справедливость».

– Из нашего с ним разговора мне было ясно, что он понимал под ним то же, что вы и я, любой другой человек. То, что никакой робот понять не в состоянии.

– Почему бы вам, мистер Бейли, не попросить его дать свое определение этому термину?

Уверенность Бейли слегка пошатнулась, Он повернулся к Р. Дэниелу:

– Ну?

– Да, Элайдж!

– Как вы определяете понятие справедливости?

– Справедливость, Элайдж, это то, что существует, когда обеспечивается соблюдение всех законов.

Фастольф кивнул.

– Неплохое определение для робота, мистер Бейли. А? Вот это-то стремление следить за тем, чтобы все законы неукоснительно соблюдались, и было заложено в Р. Дэниела. Справедливость для него – понятие очень конкретное, поскольку оно основывается на соблюдении законов. Точных недвусмысленных законов, которые, в свою очередь, конкретно определяются. Ничего абстрактного здесь нет. Исходя из абстрактных представлений морального порядка, человек может считать некоторые законы плохими, а их осуществление – несправедливым. Что вы на это скажете, Р. Дэниел?

– Несправедливый закон, – ровным голосом проговорил робот, – это логическая несообразность.

– Для робота это так и есть, мистер Бейли. Так что, как видите, не следует смешивать понятие справедливости, которое существует у Р. Дэниела, и свое собственное.

Бейли резко повернулся к Р. Дэниелу.

– Вчера ночью вы выходили из моей квартиры.

– Да, выходил. Если это потревожило ваш сон, прошу меня извинить, – ответил Р. Дэниел.

– Куда вы ходили?

– В мужской туалетный блок.

Бейли был ошеломлен. Он не сомневался, что так оно на самом деле и было, но никак не ожидал получить такой ответ от Р. Дэниела. Его уверенность поколебалась, и вес же он твердо решил держаться избранного пути. Комиссар пристально наблюдал за происходившим, его защищенные линзами очков глаза перебегали с одного собеседника на другого. Теперь Бейли просто не мог пойти на попятную, какие бы софизмы они ни пускали в ход против него. Он должен был твердо отстаивать свою точку зрения.

– После того как мы добрались до моего сектора, – Начал он, – Р. Дэниел настоял на том, чтобы войти со мной в туалетный блок. Предлог его был неубедительным. Ночью он снова ходил туда, в чем только что признался. Если бы он был человеком, я бы сказал, что в этом нет ничего противоестественного. Это очевидно. Однако, если считать его роботом, эти посещения туалетной становятся бессмысленными. Возможен лишь один единственный вывод – это человек.

Фастольф кивнул. Казалось, ничто не могло выбить его из колеи.

– Это чрезвычайно интересно. А что если мы спросим самого Дэниела, зачем он ходил в туалетный блок прошлой ночью?

Комиссар Эндерби подался вперед:

– Прошу вас, доктор Фастольф, – пробормотал он, – да разве можно…

– Не стоит беспокоиться, комиссар, – сказал Фастольф. Его тонкие губы скривились в подобие улыбки. – Я уверен, что ответ Дэниела не оскорбит ни ваших чувств, ни чувств мистера Бейли. Мы слушаем вас, Дэниел!

– Вчера вечером, – начал Р. Дэниел, – жена Элайджа, Джесси, ушла из дома в дружеском расположении ко мне. Совершенно ясно, что у нее не было никаких оснований не считать меня человеком. Однако вернулась она, уже зная, что я робот. Вывод напрашивается сам собой: она получила эти сведения за пределами квартиры. Из этого следовало, что наш с Элайджем разговор был подслушан. Другого объяснения тому, что секрет моего истинного происхождения стал широко известен, не было. Элайдж сказал мне, что у их квартир хорошая звукоизоляция. Мы говорили негромко. Значит, обычное подслушивание отпадает. В то же время известно, что Элайдж – полицейский. Если в Городе существует подпольная группа, достаточно хорошо организованная, чтобы подготовить убийство доктора Сартона, то вполне возможно, что они знают и о том, что расследование убийства поручено Элайджу. Тогда опять-таки возможно и даже вероятно, что его квартира подвергается лучевому прослушиванию.

После того как Элайдж и Джесси легли спать, я, как мог, обыскал квартиру, но так и не сумел обнаружить никакого передатчика. Это осложнило дело. Можно обойтись и без передатчика, если использовать направленный сдвоенный луч, но для этого необходимо довольно сложное оборудование.

Анализ сложившейся ситуации привел меня к следующему заключению. Единственное место, где житель Города может делать почти все, что угодно, не опасаясь вмешательства посторонних, это туалетный блок. Он может даже установить там лучевой подслушиватель. Земляне так оберегают свою интимность при посещении туалетной, что никто и не взглянул бы в его сторону. Секционный блок располагается довольно близко от квартиры Элайджа, так что фактор расстояния роли не играет. Могла быть использована портативная модель. Я пошел в туалетный блок, чтобы обследовать его.

– И что вы обнаружили? – перебил его Бейли.

– Ничего, Элайдж. Никаких следов дилучевого аппарата.

– Ну, как, по-вашему, мистер Бейли, это звучит убедительно? – обратился к нему Фастольф.

Но теперь от неуверенности Бейли не осталось и следа.

– Звучит-то, может быть, и убедительно, да только правды здесь ни на грош. Чего он не знает, так это того, что жена рассказала мне, где ей сообщили об этом и, главное, когда. Она узнала, что он робот, вскоре после того, как вышла из дома. Заметьте, слухи об этом ходили по Городу уже несколько часов. Значит, известие о том, что он – робот, вовсе не было результатом подслушивания нашего вечернего разговора.

– Тем не менее, – заметил Фастольф, – я полагаю, что причины его вчерашнего посещения туалетной мы выяснили.

– Зато в объяснении нуждаются другие обстоятельства, – разгоряченно возразил Бейли. – Где, когда и как произошла утечка информации? Каким образом по Городу разнеслась новость о том, что в Нью-Йорке находится робот-космонит? Насколько мне известно, об этом знали только двое землян – комиссар Эндерби и я, но мы держали это в секрете. Комиссар, кто-нибудь еще в департаменте был в курсе дела?..

– Нет, – встревоженно ответил комиссар. – Даже мэра я не поставил в известность. Только мы и доктор Фастольф.

– И он, – добавил Бейли, указывая на Р. Дэниела.

– Я? – переспросил тот.

– А почему бы и нет?

– Но я все время был с вами, Элайдж.

– Нет, не все время! – свирепо выкрикнул Бейли. – Перед тем как идти домой, я посетил туалетный блок и пробыл там с полчаса, если не больше. И в течение всего этого времени вы были вне моего поля зрения. Именно тогда вы и связались со своими людьми в Городе.

– С какими людьми? – спросил Фастольф.

– С какими людьми? – эхом отозвался комиссар Эндерби.

Бейли поднялся со своего стула и повернулся к объемному экрану.

– Комиссар, прошу вас выслушать меня внимательно. Если что-то не будет сходиться, вы меня поправите. Нам сообщают об убийстве, и по любопытному стечению обстоятельств оно происходит как раз в тот момент, когда вы прибываете в Космотаун на встречу с жертвой преступления. Вам показывают какое-то тело, выдавая его за труп человека. Однако после этого от тела быстро избавляются и, следовательно, его более детальный осмотр невозможен.

Космониты утверждают, что убийство совершил землянин, хотя навесить такое обвинение можно, лишь предположив, что кто-то из людей вышел из Города в одиночку, да еще ночью, и пересек открытое пространство, чтобы попасть в Космотаун. Вы и сами прекрасно понимаете, как невероятно это звучит.

Затем они посылают в Город своего фальшивого робота; фактически, навязывают его нам. Первое, что делает этот робот в Городе, – он угрожает толпе людей бластером. После этого он пускает слух, что в Городе находится робот-космонит. Обратите внимание, насколько точен этот слух. Джесси говорила мне, что стало известно даже то, что робот сотрудничает с полицией. А это значит, что вскоре все узнают, что бластер был именно в руках робота. Может быть, даже в эту минуту по дрожжевым фабрикам и гидропоническим заводам Лонг-Айленда распространяется слух о роботе-убийце, свободно разгуливающем по городу.

– Это невозможно! Невозможно! – простонал Эндерби.

– Нет, возможно. Именно это и происходит, комиссар. Неужели вы не понимаете? В Городе действительно существует заговор, но руководят им из Космотауна. Чем больше на Земле осложнится обстановка, – тем лучше для них. Тогда корабли космонитов обрушатся на наши Города и оккупируют их.

– Двадцать пять лет назад у нас уже был предлог для этого, – мягко возразил Фастольф.

– Тогда вы не были готовы. Зато теперь – другое дело.

Сердце Бейли готово было выскочить из груди.

– Вы нам приписываете слишком сложную интригу, мистер Бейли. Если бы мы хотели оккупировать Землю, мы могли бы сделать это намного проще.

– Сомневаюсь, доктор Фастольф. Ваш так называемый робот проговорился, что на Внешних Мирах общественное мнение, касающееся Земли, отнюдь не едино. В тот раз, я думаю, он говорил правду. Может быть, открытая оккупация пришлась бы не по вкусу вашим народам. Поэтому вам и необходимо происшествие. Нешуточное происшествие, такое, чтобы всех потрясло.

– Вроде убийства, верно? Вы на это намекаете? В таком случае, это убийство пришлось бы инсценировать. Надеюсь, вы не станете утверждать, что мы способны убить кого-нибудь из своих людей ради того, чтобы имитировать происшествие.

– Вы построили робота, похожего на доктора Сартона, разворотили его бластером, а останки показали комиссару Эндерби.

– И затем, – подхватил доктор Фастольф, – использовав Р. Дэниела в качестве доктора Сартона для ложного убийства, мы выдали доктора Сартона за Р. Дэниела и привлекли его к ложному расследованию.

– Именно так. Я заявляю вам это в присутствии свидетеля, который вы данный момент находится вне пределов вашей досягаемости и которого вы не сможете устранить. Этот свидетель является достаточно важной персоной, чтобы его словам поверила администрация Города и сам Вашингтон. Теперь мы знаем ваши намерения и будем готовы дать вам отпор. При необходимости наше правительство напрямую свяжется с вашими людьми и раскроет им глаза на то, что здесь в действительности происходит. Я не думаю, что они снисходительно отнесутся к такого рода межзвездному насилию.

Фастольф покачал головой.

– Прошу вас, мистер Бейли. Будьте благоразумны. Вы вообразили себе невероятное, в самом деле. Давайте теперь предположим, лишь допустим, что Р. Дэниел на самом деле робот. Разве из этого не следует, что тело, которое видел комиссар Эндерби, было действительно телом доктора Сартона? Едва ли разумно было бы предполагать, что в качестве трупа мы использовали остатки какого-то другого робота. Комиссар Эндерби видел Р. Дэниела в процессе сборки и может подтвердить, что другого такого робота не существует.

– Если на то пошло, – упрямо проговорил Бейли, – комиссар не специалист по роботехнике. У вас могли быть десятки таких роботов.

– Давайте не будем уклоняться от темы, мистер Бейли, Что если Р. Дэниел действительно Р. Дэниел? Разве не рухнут тогда все ваши логические построения? Будут ли у вас еще основания верить в этот выдуманный вами совершенно мелодраматичный и неправдоподобный межзвездный заговор?

– Если он робот! Я утверждаю, что это человек.

– И все-таки вы исследовали эту проблему не до конца, мистер Бейли. Чтобы отличить робота, даже очень похожего на человека, от живого человеческого существа, нет необходимости делать очень шаткие выводы из того, что он сказал или сделал. Вы, например, пытались воткнуть в Р. Дэниела иголку?

– Что?

Бейли раскрыл рот от неожиданности.

– Это очень простой способ проверки. Есть и другие, хотя, возможно, не такие простые. Его кожа и волосы выглядят как настоящие, но вы когда-нибудь пробовали рассмотреть их через соответствующий увеличитель? И опять же со стороны кажется, что он дышит, но замечали ли вы, что его дыхание нерегулярно, что могут пройти минуты, прежде чем он снова сделает вдох. Вы вполне могли бы собрать выдыхаемый им воздух и измерить содержание в нем двуокиси углерода. Могли бы попытаться взять на пробу его кровь. Могли бы попробовать нащупать его пульс на запястье или определить, бьется ли сердце под его рубашкой. Вы понимаете, что я хочу сказать, мистер Бейли?

Бейли охватила тревога.

– Это все слова. Я не позволю провести себя, Я мог бы попытаться проделать все это, но неужели вы думаете, что ваш мнимый робот позволил бы мне поднести к нему шприц или стетоскоп или микроскоп?

– О да. Я вас понимаю, – сказал Фастольф и дал Р. Дэниелу какой-то знак.

Р. Дэниел прикоснулся к правой манжете, и весь рукав его рубашки разлезся по диамагнитному шву. Под ним обнажилась гладкая мускулистая рука, по виду ничем не отличающаяся от человеческой. Она была покрыта короткими рыжеватыми волосками, совсем как у человека.

– Ну и что? – не сдавался Бейли.

Р. Дэниел ущипнул подушечку среднего пальца правой руки большим и указательным пальцами левой. Бейли не заметил в точности, какие манипуляции последовали за этим. Но, подобно ткани рукава, распавшейся надвое после того, как было прервано диамагнитное поле шва, теперь распалась надвое сама рука.

Под тонким слоем имитирующего кожу материала обнажились нержавеющие детали тусклого серо-голубого цвета – стержни, провода, шарниры.

– Не хотите ли более детально ознакомиться с принципом действия Дэниела, мистер Бейли? – вежливо спросил доктор Фастольф.

Бейли едва расслышал вопрос из-за звона в ушах и пронзительного истерического смеха, который вдруг начал сотрясать комиссара.