51а
Две группы человекоподобных роботов были посланы на Землю и смешались с жителями городов, но никак не могли найти способ выбраться в пустынные области между городами, чтобы общаться с Авророй по защищенному гиперлучу.
Мандамус все хорошенько обдумал и после долгих колебаний сказал:
– Я снова поеду туда, сэр. Я не уверен, что они найдут правильное место.
– А вы сами-то знаете правильное место? – саркастически спросил Амадейро.
– Я тщательно копался в древней истории Земли, сэр, и знаю, что найду его.
– Я не думаю, что мне удастся убедить Совет послать вас на военном корабле.
– А я и не хотел этого. Это хуже, чем просто бесполезно. Мне нужно одноместное судно с достаточным запасом энергии, чтобы хватило на оба конца.
Вот так Мандамус нанес второй визит на Землю и высадился неподалеку от одного из малых городов. С облегчением и удовлетворением он обнаружил нескольких роботов в нужном месте и провел некоторое время с ними, наблюдая за их работой, сделал несколько распоряжений и кое-что улучшил в их программе.
Затем под нелюбопытными взглядами нескольких примитивных роботов земного производства Мандамус пошел к городу.
Это был рассчитанный риск, и Мандамус, отнюдь не герой, чувствовал неприятное сердцебиение. Но все прошло хорошо.
Стражник у ворот был слегка удивлен, когда появился человек, по всем признакам проведший долгое время на открытом пространстве.
Мандамус предъявил документы поселенца, и стражник только пожал плечами. Поселенцы ничего не имели против открытого пространства, и даже предпринимали небольшие экскурсии на поверхность, в поля и леса, лежавшие вокруг Города. Поэтому стражник бегло посмотрел на бумаги, а больше их никто не спрашивал.
Внеземной акцент Мандамуса – он старался, чтобы акцент как можно меньше походил на аврорианский – принимался без обсуждения, и никому не приходило в голову, что Мандамус – космонит. Да и прийти не могло. Прошло уже двести лет с тех пор, как космониты имели на Земле постоянный аванпост. Официальных космонитских эмиссаров было мало, а в последнее время стало еще меньше, и земляне из провинции, видимо, даже забыли о существовании космонитов.
Правда, Мандамус немного опасался, что тонкие прозрачные перчатки и носовые фильтры, которые он все время носил, могут обратить на себя внимание, но этого не случилось. Никто не запрещал ему путешествовать из города в город. Он был человеком состоятельным, а деньги многое значили на Земле – как, впрочем, и во Внешних мирах.
Он начал привыкать к отсутствию за спиной робота, и когда встречал аврорианских гуманоидных роботов в том или ином городе, то объяснял им, что они не должны таскаться за ним по пятам.
Он выслушивал их рапорты, давал инструкции, если требовалось, и устраивал их отправку за пределы Города. Наконец он вернулся на корабль и отбыл на Аврору.
Никто не обратил на него внимания, когда он появился, никто не заметил, как он исчез.
– Вообще-то, – задумчиво сказал он Амадейро, – земляне не такие уж и варвары.
– Вот как?
– На своей планете они ведут себя совершенно по-человечески. В их дружелюбии есть даже что-то привлекательное.
– Уж не жалеете ли вы о том, чем занимались там?
– Я скверно себя чувствовал, когда ходил среди них и думал, что они не знают о том, что случится. Не могу заставить себя радоваться тому, что делаю.
– Сможете, Мандамус. Подумайте о том, что, как только работа будет сделана, пост директора Института фактически станет вашим. Это должно вас согревать.
С тех пор Амадейро не спускал с Мандамуса глаз.
51б
В третьем путешествии Мандамус почти совсем освоился и держался как настоящий землянин. Проект медленно сдвигался с мертвой точки.
Во время первых своих посещений он не испытывал проблем со здоровьем, но в третий раз, без сомнения, по излишней самоуверенности, он не уберегся, и настало время, когда его встревожило истечение из носа, сопровождаемое кашлем. В городской амбулатории ему вкатили инъекцию гамма-глобулина, отчего сразу полегчало. Но амбулатория произвела на Мандамуса более жуткое впечатление, чем сама болезнь: все там, похоже, болели чем-то заразным или были в контакте с больными.
Но вот он вернулся к привычному распорядку жизни на Авроре и был несказанно рад этому. Он слушал сообщение Амадейро о солярианском происшествии.
– Вы ничего не слышали об этом? – спросил Амадейро.
Мандамус покачал головой.
– Ничего, сэр. Земля на редкость провинциальна. Восемьсот городов с восемью миллиардами жителей, все интересы которых касаются только восьмисот городов с восемью миллиардами жителей. Можно подумать, что поселенцы существуют только для того, чтобы посещать Землю, а космонитов вовсе не существует. Последние известия в любом городе на девяносто процентов относятся к этому городу. Земля – очень замкнутый мир, как духовно, так и физически.
– Однако вы говорили, что они не варвары.
– Агорафобия – не обязательно варварство. По их словам, они цивилизованы.
– По их словам! Ну, ладно. Это неважно. Сейчас проблема – Солярия. Ни один из Внешних миров пальцем не пошевелит. Принцип невмешательства – наш главнейший. Считается, что внутренние проблемы Солярии – дело самой Солярии. Наш Председатель инертен, как и все остальные в Совете, несмотря на то что Фастольф умер и его параличные руки больше не давят на нас. А сам я ничего не могу сделать до тех пор, пока не стану Председателем.
– Как они могут считать проблемы Солярии внутренними, в которые нельзя вмешиваться, когда соляриане исчезли?
– Они не замечают этой глупости, а вы сразу ухватили суть? – ядовито сказал Амадейро. – Они говорят, что пока нет твердой уверенности в исчезновении соляриан и на планете остается хоть кто-то из них, другие Внешние миры не могут явиться туда без приглашения.
– Но как же они объясняют отсутствие излучений?
– Они думают, что соляриане, может быть, ушли под землю или научились устранять утечку излучения. Говорят также, что никто не видел, как соляриане уходили и что им абсолютно некуда податься, Конечно, никто не следил, потому и не видели.
– Как они доказывают, что солярианам некуда уйти? Пустых планет много.
– Их аргумент состоит в том, что соляриане не могут жить без своей несметной толпы роботов, а взять их всех с собой они не смогут. Но если они все же ушли, как вы полагаете, сколько рабов они прихватили?
– А каковы ваши аргументы?
– Их нет, сэр. Но, исчезли они или нет, ситуация тревожная, и просто невероятно, что никто не хочет разобраться. Я всех предупреждал, как мог настойчиво, что инерция и апатия не доведут нас до добра, что, как только Поселенческие миры узнают, что Солярия опустела – или, возможно, опустела – они без колебании бросятся расследовать, в чем дело. У этой шайки бездумное любопытство. Я хотел бы, чтобы мы обладали хоть частью его. Не подумав дважды, они рискнут жизнью, если им светит какая-то выгода.
– И какая же выгода в данном случае, доктор Амадейро?
– Если соляриане ушли, то волей-неволей должны были оставить почти всех своих роботов. Они исключительно изобретательные роботехники, и поселенцы, при всей своей неприязни и ненависти к роботам, не раздумывая соберут их и продадут нам за хорошие деньги. Они уже объявили об этом. Два поселенческих корабля уже высадились на Солярии. Мы послали протест, но они, разумеется, не обратили на него внимания, а мы, ясное дело, ничего больше не сделали. Наоборот: некоторые Внешние миры интересуются, какие роботы будут продаваться и почем.
– Наверное, так и должно быть, – спокойно сказал Мандамус.
– Мы ведем себя так, как о нас говорят пропагандисты поселенцев – так и должно быть? Мы действуем так, словно и в самом деле деградируем и катимся к упадку.
– Зачем повторять их трепотню, сэр? Мы благополучны и цивилизованы, и пока еще нам никто не грозит. Если это случится, мы будем драться и, будьте уверены, сотрем их в порошок. Технологически мы пока их опережаем.
– Но мы сами себе повредим, а это не очень приятно.
– Значит, мы не готовы к войне. Если Солярия опустела и поселенцы хотят ограбить ее, возможно, нам не следует мешать им. В конце концов, я могу предсказать, что мы сделаем свой ход через несколько месяцев.
Амадейро посмотрел на Мандамуса с какой-то яростной жадностью:
– Месяцев?
– Я уверен в этом. Поэтому первое, что мы должны сделать, это избегать провокации. Мы погубим все, если ввяжемся в конфликт без необходимости, и сами себе повредим, даже если победим – а зачем нам это? Очень скоро мы добьемся полной победы – и не ввязываясь в конфликт, и без вреда для себя.
– Бедная Земля!
– Если вы сочувствуете им, – произнес Амадейро с наигранной легкостью, – то, возможно, ничего не станете с ними делать.
– Как раз наоборот, – холодно отозвался Мандамус. – Именно потому, что я твердо намерен что-то с ними сделать – и знаю, что это будет сделано – я испытываю к ним сочувствие. А Председателем станете вы!
– А вы возглавите Институт.
– Скромный пост, если сравнивать с вашим.
– А после моей смерти? – едва не рявкнул Амадейро.
– Так далеко в будущее я не заглядываю.
– Я почти… – начал Амадейро, но его прервало гудение аппарата связи. Автоматически и даже не взглянув на аппарат, Амадейро поднес руку к выходной щели машины. Пробежав глазами выползший из аппарата листок бумаги, он медленно растянул губы в улыбке. – Те два корабля поселенцев, что сели на Солярии…
– Да, сэр? – нахмурился Мандамус.
– Уничтожены! Оба!
– Каким образом?
– Взрыв превратил их во вспышку радиации, легко детектируемую из космоса. Вы понимаете, что это значит? Получается, что соляриане все-таки не покинули планету и самый слабый из наших миров способен легко справиться с кораблями поселенцев. Да, им здорово расквасили нос, и такой урок они долго не забудут. Возьмите, Мандамус, прочтите сами.
Мандамус отпихнул листок.
– Но это вовсе не значит, что соляриане все еще на планете. Вполне возможно, что они всего лишь нашпиговали ее ловушками.
– Да какая разница? Что прямая атака, что ловушка – корабли-то уничтожены.
– На сей раз их застали врасплох. А что будет в следующий раз, когда они подготовятся? И что если они воспримут это событие как преднамеренную атаку космонитов?
– Мы ответим, что соляриане только отражали преднамеренную атаку поселенцев.
– Но, сэр, неужели вы стремитесь к войне миров? Что если поселенцы не станут утруждать себя болтовней, а сочтут уничтожение своих кораблей военным действием и тут же примут ответные меры?
– С какой стати?
– Потому что когда задевается их гордость, они становятся такими же безрассудными, как и мы. Даже в еще большей степени, потому что опыт всевозможного насилия у них богаче.
– Они потерпят поражение.
– Вы сами признали, что даже если их разобьют, они успеют причинить нам серьезнейший ущерб.
– И как вы мне предлагаете поступить? Аврора те корабли не уничтожала.
– Уговорить Председателя сделать заявление, что Аврора не имеет к этому никакого отношения, ни один из Внешних миров тоже, и вся вина за произошедшее ложится исключительно на Солярию.
– И бросить Солярию? Это трусость!
– Доктор Амадейро, – возбужденно произнес Мандамус, – вам знакомо такое понятие, как стратегическое отступление? Убедим Внешние миры немного отступить, тем более что есть подходящий предлог. Еще несколько месяцев – и наш план на Земле окончательно созреет. Да, отступить и умиротворить космонитов будет трудно, потому что они не знают, что вскоре произойдет, – но мы-то знаем. Более того, мы с вами, зная то, что неизвестно другим, можем взглянуть на это событие как на дар тех, кого раньше называли богами. Пусть поселенцы возятся на Солярии, не подозревая, что на Земле готовится их уничтожение. Или вы предпочитаете, чтобы паши планы потерпели крах накануне окончательной победы?
Под пронзительным взглядом глубоко посаженных: глаз собеседника Амадейро непроизвольно съежился.
52
Никогда еще Амадейро не было так тяжело, как после уничтожения поселенческих кораблей. К счастью, Председателя удалось уговорить следовать политике «силовых уступок», как ее назвал Амадейро. Это выражение понравилось Председателю, хотя и было оксюмороном. Кстати говоря, по части силовых уступок Председатель был докой.
Остальными членами совета манипулировать оказалось труднее. Раздраженный Амадейро до изнеможения расписывал перед ними картины ужасов войны и распинался о необходимости выбора подходящего момента для удара, если войны избежать не удастся, упирая на то, что ошибиться ни в коем случае нельзя.
Он изобретал все новые аргументы, поясняя, почему нужный момент еще не настал, и использовал их в дискуссиях с лидерами других Внешних миров. Чтобы заставить их поддаться на уговоры, приходилось злоупотреблять традиционной гегемонией Авроры.
А когда со своим кораблем и своим требованием явился капитан Д. Бейли, Амадейро почувствовал, что у него больше нет сил. Всему есть предел.
– Это совершенно невозможно, – пожаловался Амадейро. – Неужели мы позволим ему совершить посадку на Авроре? Бородатому, в дурацкой одежде и с уму непостижимым акцентом! Неужели я вынужден буду просить у Совета разрешения выдать ему женщину-космонитку? В нашей истории еще не бывало такого прецедента. Женщину-космонитку!
– Вы всегда называли эту женщину-космонитку солярианкой, – сухо заметил Мандамус.
– Она и есть солярианка – для нас. Но если дело касается поселенца, ее следует считать космониткой. Если его корабль приземлится на Солярии – а он намерен отправиться именно туда – его могут уничтожить, подобно другим кораблям, а вместе с ним и женщину. Тогда мои противники, и не без оснований, смогут обвинить меня в убийстве. Моя политическая карьера этого может и не перенести.
– Подумайте о том, – напомнил Мандамус, – что мы почти семь лет трудились, подготавливая окончательное уничтожение Земли, и до завершения этого проекта остались считанные месяцы. Так неужели нам стоит рисковать ввязаться в войну, и одним ударом разрушить все, когда мы так близки к окончательной победе?
Амадейро покачал головой.
– Ситуация такова, мой друг, что выбора у меня фактически нет. Совет не пойдет за мной, если я попытаюсь уговорить их выдать женщину поселенцу. Подобное намерение будет использовано против меня. Мало того, что пострадает моя политическая карьера – мы можем оказаться втянутыми в войну. Кроме того, для меня невыносима мысль о том, что женщина-космонитка может погибнуть, оказывая услугу поселенцу.
– Кое-кто может подумать, что вы неравнодушны к солярианке.
– Вы же знаете, что это не так. Я искренне желал бы, чтобы она умерла еще двести лет назад, но не подобным образом и не на корабле поселенца… Но мне следует вспомнить, что она ваша прабабка в пятом поколении.
Мандамус нахмурился сильнее обычного.
– И что с того? Я самостоятельная личность, космонит и осознаю свое место в обществе. Разве я похож на поклоняющегося предкам члена некоего племенного конгломерата? – Мандамус на мгновение умолк, и на его худом лице отразилась глубокая сосредоточенность. – Доктор Амадейро, – попросил он, – не могли бы вы объяснить Совету, что мою дальнюю родственницу все же следует отпустить, но не как заложницу, а исключительно потому, что ее уникальные знания о Солярии, где она провела детство и юность, могут очень помочь в расследовании и что это расследование может оказаться полезным не только для поселенцев, но и для нас? Если, в конце концов, говорить откровенно, неужели нам не было бы полезно знать, что задумали эти жалкие соляриане? А женщина сможет рассказать нам обо всем – если уцелеет.
Амадейро оттянул кончиками пальцев нижнюю губу.
– Да, это может сработать, если женщина перейдет на корабль добровольно, если ясно даст попять, что сознает важность задания и желает выполнить свой патриотический долг. Но заставить ее отправиться на корабль силой просто немыслимо.
– В таком случае предположим, что я навещу свою родственницу и попытаюсь уговорить ее добровольно перейти на борт корабля. Предположим также, что вы поговорите по гиперсвязи с капитаном-поселенцем и скажете ему, что он сможет сесть на Авроре и забрать женщину, если уговорит ее отправиться с ним добровольно… или, как минимум, убедит ее сказать, что она поступает так по собственной воле, как бы то ни обстояло в действительности.
– Полагаю, мы ничего не потеряем, если попытаемся это сделать, но сомневаюсь в успехе всей затеи.
И все же, к удивлению Амадейро, она удалась, и вскоре он, не веря собственным ушам, выслушивал подробности, которые ему излагал Мандамус:
– Я завел разговор о гуманоидных роботах. Совершенно очевидно, что она о них ничего не знает. Из этого я заключил, что и Фастольф ничего про них не знал. Эта деталь не давала мне покоя больше всего. Потом я перевел разговор на своих предков таким образом, чтобы вынудить ее заговорил, о землянине Элайдже Бейли.
– И что? – резко спросил Амадейро.
– Ничего. Она лишь помнит такого, и все. Поселенец, который ее домогается – потомок Бейли, и я подумал, что эта деталь может заставить ее отнестись к предложению капитана более благосклонно.
Как бы то ни было, все сложилось удачно, и несколько дней Амадейро не испытывал над собой того почти непрерывного давления, что изводило его с самого начала солярианского кризиса.
Но лишь несколько дней.
53
За время солярианского кризиса Амадейро не встречался с Василией, чем был весьма доволен.
Время для подобных встреч было явно неподходящим. У него не было ни малейшего желания раздражаться из-за ее мелочных забот о роботе, которого она считала своей собственностью, совершенно не принимая во внимание незаконность подобного утверждения, в то время как его мысли были заняты истинным кризисом. Не хотелось ему и ввязываться в ссору между ней и Мандамусом, которая неизбежно возникла бы при разговоре о том, кто возглавит в будущем Институт роботехники.
Он уже почти принял решение, что Мандамус станет его преемником. В течение всего солярианского кризиса тот держал в поле своего внимания все самое важное, и даже в тех ситуациях, когда Амадейро ощущал неуверенность, Мандамус оставался невозмутимо спокойным. Именно Мандамусу пришла в голову мысль, что солярианская женщина может добровольно улететь с капитаном-поселенцем, и он же смог уговорить ее решиться на этот поступок.
Если его план уничтожения Земли сработает, как может – и должен сработать, то со временем Мандамус станет преемником Амадейро на посту Председателя Совета, Так будет даже справедливо, подумал Амадейро во время редкого приступа самоотверженности.
В тот самый вечер он и думать позабыл о Василии. Когда он вышел из Института, стайка роботов проводила его до машины, где уже сидел робот-шофер, а еще два робота поджидали на заднем сидении. Смеркалось, шел холодный дождь. Машина бесшумно довезла Амадейро до дома, где его встречали еще два робота. И за все это время он ни разу не вспомнил о Василии.
И, обнаружив ее в своей комнате, где она смотрела по гипервизору какой-то замысловатый балет роботов; несколько роботов Амадейро стояли в нишах, а два робота Василии – за спинкой ее кресла, он остолбенел – не столько от возмущения по поводу вторжения в его жилище, сколько от неожиданности.
Отдышавшись и вновь обретя способность говорить, Амадейро гневно спросил:
– Что вы здесь делаете? Как вы попали в мой дом?
Василия выглядела спокойной – в конце концов, она-то знала, что Амадейро приедет домой.
– Что я здесь делаю? – переспросила она. – Вас жду. А попасть в дом оказалось совсем нетрудно. Вашим роботам моя внешность очень хорошо знакома, равно как и мое положение в Институте. Почему бы им не впустить меня, если я сказала, что мне назначили встречу?
– Но это ложь. Вы нарушили неприкосновенность моего жилища.
– Не совсем. Доверие роботов к чужакам не безгранично. Взгляните на них. Они с меня глаз не спускают. И если бы я захотела порыться в ваших вещах, просмотреть бумаги и вообще как-то воспользоваться вашим отсутствием, уверяю вас – мне бы это не удалось. Два моих робота им не помеха.
– Да будет вам известно, – резко произнес Амадейро, – что ваше поведение недостойно космонитки. Я презираю вас и никогда вам этого не забуду.
На сей раз слова Амадейро задели Василию.
– Надеюсь, вы не забудете, Калдин, – ответила она негромко, но решительно, – потому что я сделала то, что сделала, ради тебя – и если бы я отреагировала на ваши оскорбления должным образом, то встала бы и ушла, оставив вас до конца жизни прозябать в неудачниках, коим вы были последние двести лет.
– Что бы вы ни сделали, неудачником я не буду.
– Вы говорите так, словно верите собственным слонам, – возразила Василия. – Но, видите ли, вы не знаете того, что известно мне. Должна сказать, что без моего вмешательства вы так и останетесь неудачником. Мне абсолютно все равно, что вы там замыслили. И еще меньше меня заботит, что сварганил для вас этот тонкогубый кислорожий Мандамус…
– Почему вы о нем заговорили? – быстро спросил Амадейро.
– Потому что мне так хочется, – презрительна ответила Василия. – Все, что он делает или думает, что делает – не пугайтесь, я понятия не имею о его планах – так вот, ничего из этого не выйдет. И пусть я не знаю ничего, но в одном я уверена – ничего у него не получится.
– Да вы просто чушь несете, – сказал Амадейро.
– Советую вам прислушаться к этой чуши, Калдин, если не хотите, чтобы рухнуло все. И не только вы, но, возможно, и Внешние миры, все до единого. Впрочем, вы можете отказаться меня слушать. Дело ваше. Выбирайте.
– С какой стати мне вас слушать? Разве у меня есть для этого основания?
– Вспомните хотя бы, как я говорила вам, что соляриане собираются покинуть свою планету. Если бы вы тогда ко мне прислушались, это событие не застало бы вас врасплох.
– Солярианский кризис еще обернется нам на пользу.
– И не надейтесь, – парировала Василия. – Вы можете думать, что так будет, но так не будет. Кризис уничтожит вас – какие бы меры вы ни предприняли, чтобы с ним справиться – если вы не согласитесь выслушать то, что я обязана сказать.
Слегка дрожащие губы Амадейро побелели. Упоминание Василии о двух столетиях неудач отнюдь не укрепило его дух, равно как и ее слова о солярианском кризисе, и у него не хватило решимости приказать роботам вывести ее вон.
– Ладно, выкладывайте, только покороче, – угрюмо бросил он.
– Если я расскажу все, что должна рассказать, вы мне не поверите, так что позвольте мне сделать это по-своему. Вы можете прервать меня в любой момент, но этим вы погубите все Внешние миры. На мой век, разумеется, их хватит, и не мое имя войдет в историю – историю поселенцев, между прочим – как синоним величайшей неудачи. Так мне начинать?
Амадейро сгорбился в кресле.
– Хорошо, начинайте. А когда кончите – убирайтесь.
– Я так и намерена поступить, Калдин, если, конечно, вы не попросите меня – и очень вежливо попросите – остаться и помочь вам. Начинать?
Амадейро промолчал. Василия заговорила.
– Я уже говорила, что во время своего пребывания на Солярии узнала о разработанных там очень странных позитронных структурах. Они поразили меня – и поразили чрезвычайно, – поскольку то была попытка создания роботов-телепатов. А теперь ответьте, почему я об этом вспомнила?
– Откуда мне знать, – резко ответил Амадейро, – какие именно патологические импульсы направляют ход ваших мыслей.
Василия состроила в ответ гримасу.
– Спасибо, Калдин… я размышляла об этом несколько месяцев, поскольку у меня хватило ума догадаться, что причина этих мыслей не в патологии, а в неких подсознательных воспоминаниях. И мои мысли вернулись в детство, когда Фастольф, которого я считала своим отцом, неожиданно расщедрившись – он время от времени экспериментировал со щедростью, понимаете ли – подарил мне робота.
– Опять Жискар? – нетерпеливо пробормотал Амадейро.
– Да, Жискар. Как всегда Жискар. Я тогда еще была подростком, но уже имела задатки роботехника, или, вернее сказать, родилась с этими задатками. В математике я разбиралась еще слабо, но схемы схватывала на лету. За последующие с тех пор десятилетия мои знания математики расширились и усовершенствовались, но, как мне кажется, мои достижения в схемотехнике выросли ненамного. «Маленькая Вас», – говаривал отец – он экспериментировал и с ласковыми уменьшительными именами, проверяя, какое впечатление они на меня производят. Так вот: «Ты просто гений в схемах». Как мне кажется, я…
– Избавьте меня от подробностей. Я охотно признаю вашу гениальность. Кстати, вам известно, что я еще не обедал?
– Что ж, – резко ответила Василия, – закажите обед и пригласите меня присоединиться к вам.
Нахмурившись, Амадейро повелительно поднял руку и подал быстрый знак. Роботы тут же тихо засуетились.
– Я изобретала для Жискара всяческие схемы, – продолжала Василия. – Потом приходила к Фастольфу и показывала их ему. Он качал головой, смеялся и говорил; «Если ты добавишь это к мозгу бедняги Жискара, он не сможет с тобой разговаривать, к тому же ему будет очень больно». Помню, я спросила, действительно ли Жискар может испытывать боль, и отец ответил: «Мы не знаем, что он будет испытывать, но он станет вести себя так, словно ему очень больно, так что можешь считать, что боль он ощущает».
Иногда, когда я показывала ему очередную схему, он рассеянно улыбался и говорил: «Что ж, это ему не повредит, малышка Вас. Может быть, даже стоит попробовать».
И я пробовала. Иногда я снова вынимала схему, иногда оставляла. Я вовсе не издевалась над Жискаром ради садистского удовольствия, хотя такое искушение появиться могло, будь у меня другой характер. Наоборот, я очень любила Жискара и совсем не хотела причинить ему вред, И когда мне казалось, что мое очередное усовершенствование – а я всегда считала свои схемы усовершенствованиями – помогает Жискару свободнее говорить или реагировать быстрее и интереснее, и к тому же безвредно для него, я оставляла схему на месте. Но однажды…
Подошедший к Амадейро робот не посмел бы прервать гостью, разве что в случае крайней необходимости, но Амадейро без труда понял, что означает его выжидательная поза.
– Обед готов?
– Да, сэр.
Амадейро нетерпеливо махнул рукой в сторону Василии.
– Вы приглашены пообедать со мной.
Они перешли в столовую, где Василии еще не доводилось бывать. Впрочем, Амадейро был затворником и славился пренебрежением к социальным традициям. Ему неоднократно говорили, что он достигнет больших успехов в политике, если станет устраивать у себя дома приемы, на что он всегда вежливо улыбался и отвечал; «Цена слишком высока».
Возможно, именно из-за его неумения развлекать, подумала Василия, в обстановке столовой нет ничего оригинального или творческого. Зауряднейшие стол, тарелки и приборы. Стены – одноцветные вертикальные плоскости. Общее впечатление способно испортить аппетит кому угодно.
Суп, поданный на первое – обычный бульон – оказался столь же заурядным, как и обстановка. Василия начала есть без всякого желания.
– Моя дорогая Василия, – заметил Амадейро, – вы видите, как я терпелив. Я даже не стал возражать против вашего желания изложить свою автобиографию. Вы действительно намерены прочитать мне наизусть несколько ее глав? Если да, то должен откровенно признаться, что она меня не интересует.
– Если вы еще чуточку потерпите, ваш интерес неизмеримо возрастет, – пообещала Василия. Впрочем, если грядущее поражение вас и в самом деле не тревожит и вы желаете и в дальнейшем тратить усилия понапрасну, достаточно просто сказать мне об этом. Я молча доем и уйду. Вы этого хотите?
Амадейро вздохнул:
– Продолжайте, Василия.
– Так вот, однажды я создала очередную схему. Она показалась мне более совершенной, остроумной и многообещающей, чем все виденное прежде, или, если честно, все виденное с тех пор. Я с удовольствием показала бы ее отцу, но он уехал по каким-то делам на другую планету.
Я не знала, когда он вернется, и пока отложила новую схему, но каждый день разглядывала ее со все возрастающим интересом и восхищением. В конце концов у меня попросту лопнуло терпение. Схема казалась такой совершенной, что даже в принципе не могла нанести вред роботу. Мне не было тогда и двадцати лет, и я еще не переросла детскую безответственность. И я модифицировала Жискара, встроив в его мозг эту схему.
И не навредила ему – это было совершенно очевидно. Жискар общался со мной с безупречной легкостью, и, как мне показалось, стал гораздо расторопнее, понятливее и разумнее, чем раньше. Новый Жискар стал для меня восхитительнее и милее, чем прежний.
Я очень обрадовалась и одновременно встревожилась. То, что я сделала – модифицировала Жискара, не получив предварительно одобрения Фастольфа, – категорически запрещали правила, установленные им для меня, и я это прекрасно понимала. Но мне была ясно и то, что я не стану переделывать уже сделанное. Модифицируя мозг Жискара, я оправдывалась перед собой тем, что изменение временно и вскоре я нейтрализую все последствия модификации. Однако, едва завершив модификацию, я поняла, что не стану ничего менять. Я этого попросту не хотела. Более того, с тех пор я ни разу не модифицировала Жискара из опасения исказить результат последней модификации.
И Фастольфу я тоже ничего не рассказала. Уничтожила все рабочие записи об этой поразительной схеме, и Фастольф так никогда и не узнал, что Жискар был модифицирован без его ведома. Никогда!
Затем наши пути, мой и Фастольфа, разошлись. Он не отдал мне Жискара. Я кричала, что он мой, что я люблю его, но мягкая благосклонность Фастольфа, которую он всю жизнь выставлял напоказ, так и не позволила ему встать на пути у собственных желании.
Он дал мне других роботов, которые были мне совершенно не по душе, а Жискара оставил себе.
А когда он умер, Жискар достался той солярианской женщине – последний жестокий удар.
Амадейро справился лишь с половиной своей порции мусса из лососины.
– Если вы рассказали мне все это для того, чтобы подтвердить свои права на Жискара, то напрасно старались. Я вам уже объяснял, почему не могу нарушить волю Фастольфа.
– Кроме моего желания, тут есть еще кое-что, Калдин, – ответила Василия. – Гораздо большее. Бесконечно большее. Хотите, чтобы я замолчала?
Амадейро растянул губы в кривоватой улыбке.
– Раз уж я потратил столько времени, слушая все это, то сыграю роль безумца и послушаю еще.
– Вы станете безумцем, если откажетесь меня слушать, потому что сейчас я подойду к главному… У меня не выходили из головы мысли о Жискаре и той несправедливости, когда меня с ним разлучили, – но почему-то я совсем не задумывалась о схеме, которую тайком н него встроила. Я совершенно уверена, что не смогу воспроизвести ее, даже если попытаюсь, и, насколько могу вспомнить, она совершенно не походила на схемы, которые мне доводилось с тех пор видеть в различных роботах. И лишь на Солярии мне удалось совсем недолго разглядывать нечто похожее.
Та солярианская схема показалась мне знакомой, но я не могла понять почему. И лишь после нескольких недель упорных размышлений мне удалось докопаться до той глубоко скрытой области моего подсознания, где затаилось ускользающее воспоминание о той схеме, которую я выдумала два с половиной столетия назад.
И хотя я не могу вспомнить свою схему в точности, я уверена, что солярианская схема – лишь ее жалкое подобие, не более, Она лишь напоминала то, что мне удалось изобрести и воплотить в изумительно сложную симметрию. Но на солярианскую схему я смотрела глазами специалиста, за двадцать пять десятилетий досконально изучившего теорию роботехники, и она навела меня на мысль о телепатии. И если даже эта простейшая, почти не интересная для меня схема навела меня на такую мысль, то какой же телепатической способностью должен обладать мой оригинал – то, что я изобрела ребенком, и о чем с тех пор ни разу не вспоминала?
– Вы все повторяете, что подходите к главному, Василия, – заметил Амадейро. – По-моему, логично будет попросить вас перестать стонать и сокрушаться и изложить наконец суть просто и ясно.
– С радостью, Я хочу сказать вам, Калдин, что я, сама того не подозревая, превратила Жискара в робота-телепата и что второго такого робота не существует и никогда не существовало.
54
Амадейро долго смотрел на Василию. Уразумев, что рассказ окончен, он вернулся к муссу из лососины и с задумчивым видом отправил в рот несколько ложек.
– Невозможно! – произнес он наконец. – Вы что, считаете меня идиотом?
– Я считаю вас неудачником, – парировала Василия. – Я не говорила, что Жискар способен читать мысли, принимать или передавать слова или идеи. Скорее всего, такое невозможно, даже теоретически. Но я уверена, что он может улавливать эмоции и общий настрой умственной активности, и, возможно, даже изменять их.
Амадейро тряхнул головой.
– Невозможно!
– Разве? Подумайте немного. Двести лет назад вы почти достигли своей цели. Вы могли сделать с Фастольфом что угодно, а Председатель Хордер был вашим союзником. Что же случилось? Почему все пошло наперекосяк?
– Землянин… – начал Амадейро, но тут же умолк – его душил гнев.
– «Землянин…» – передразнила его Василия. – Ах, землянин. Или то была солярианка? Ни он, ни она! Никто! Рядом с вами все время был Жискар. Вынюхивал и крутил вами, как хотел.
– Чем же он интересовался? Он же робот.
– Робот, преданный своему хозяину, Фастольфу. Согласно Первому Закону, он обязан следить, чтобы Фастольфу не был причинен вред, а будучи телепатом, он не мог ограничиться возможностью причинения лишь существенного физического ущерба. Он знал, что если Фастольф не добьется своего, не сможет содействовать созданию новых поселений на пригодных для обитания планетах Галактики, то будет глубоко разочарован – а в телепатической вселенной Жискара это равносильно «вреду». Такого он допустить не мог, поэтому и вмешивался.
– Нет, нет и еще раз нет, – с отвращением произнес Амадейро. – Это вам хочется, чтобы все обстояло именно так, потому что вас обуревают всевозможные безумно-романтические идеи – но ваши желания не могут повлиять на истину. Я даже слишком хорошо помню, кто был причиной неудач – землянин. И мне не нужен для их объяснения робот-телепат.
– А что произошло с тех пор, Калдин? – не унималась Василия. – Удалось ли вам за двести лет одолеть Фастольфа? Когда все обстоятельства обернулись в вашу пользу, когда политика Фастольфа потерпела очевидный крах, разве сумели вы склонить на свою сторону большинство совета? Смогли подчинить своему влиянию Председателя, чтобы обладать реальной властью?
Как вы это объясните, Калдин? Все эти двести лет землянина на Авроре не было, он был мертв уже шестьдесят лет – ведь его жалкая короткая жизнь длилась лет восемьдесят. И все же вас продолжали преследовать неудачи, сплошная цепочка неудач, без единого просвета. Даже сейчас, когда Фастольф умер, разве смогли вы извлечь для себя пользу из того, что его коалиция развалилась? Вы в который раз убедились, что удача избегает вас.
Так что же получается? Землянина нет. Фастольфа нет. И только Жискар все эти годы действовал против вас, Сейчас он столь же предан солярианке, как некогда Фастольфу, а у солярианки, как мне кажется, нет причин любить вас.
Лицо Амадейро исказилось, превратившись в маску гнева и отчаяния.
– Нет, не так. Все это выдумки, плод вашего воображения!
– Я ничего не выдумываю, – невозмутимо отозвалась Василия. – Я лишь объясняю те факты, которые вы сами не в силах объяснить. Или у вас все же есть другое объяснение?.. Хотите, я предложу вам решение? Сделайте так, чтобы официальным владельцем Жискара стала я, а не солярианка, и события тут же начнут складываться в вашу пользу.
– Нет. Они и так складываются в мою пользу.
– Вы можете сколько угодно убеждать самого себя, но пока Жискар действует против вас, этого не случится. Как бы вы ни приблизились к победе, как бы ни были в ней уверены, все обернется пшиком – до тех пор, пока Жискар не окажется на вашей стороне. Так случилось двести лет назад и случится снова, сейчас.
Лицо Амадейро неожиданно просветлело.
– Знаете, если поразмыслить – пусть Жискар не ваш и не мой, неважно, – то я могу доказать, что Жискар никакой не телепат. Будь это так, как вы говорите, если он способен перекраивать события на свой вкус или на вкус того, кто считается его хозяином, то почему он позволил солярианке рисковать жизнью?
– Рисковать жизнью? Вы о чем, Калдин?
– Слыхали ли вы, Василия, что на Солярии были уничтожены два корабля поселенцев? Или вы в последнее время только и делали, что раздумывали о схемах и смелых деньках своего детства, когда вы модифицировали своего любимца?
– Сарказм вам не к лицу, Калдин. Я слышала в новостях о тех кораблях. И что с того?
– Для расследования обстоятельств происшествия туда отправляется третий корабль поселенцев. Возможно, он тоже будет уничтожен.
– Вероятно, С другой стороны, он примет меры предосторожности.
– Уже принял. Он потребовал и получил солярианку. Они полагают, что она настолько хорошо знает планету, что поможет им уцелеть.
– Вряд ли это возможно, потому что в последний раз она была там двести лет назад.
– Правильно! В таком случае она имеет все шансы погибнуть вместе с ними. Для меня лично это мало что значит – я буду только рад, если ее не станет. Думаю, и вы тоже. К тому же это даст нам хороший повод жаловаться на поселенцев, а им будет очень трудно утверждать, что уничтожение кораблей было сознательным актом Авроры. Неужели мы стали бы губить своих граждан?.. Вопрос теперь в том, Василия, почему Жискар, если он обладает тем умением, которое вы ему приписываете – и так предан – позволил солярианке добровольно отправиться навстречу почти верной гибели?
– Неужели она полетит добровольно? – спросила потрясенная Василия.
– Абсолютно добровольно. Она сама этого хочет. А заставить ее поступить так силой было бы невозможно.
– Но я не понимаю…
– Тут нечего понимать кроме того, что Жискар самый обычный робот.
Василия на мгновение замерла, подперев рукой подбородок, потом медленно сказала:
– На корабли поселенцев и на их планеты роботов не допускают. И это означает, что она полетит одна. Без роботов.
– Разумеется, нет. Поскольку она согласилась добровольно, поселенцы вынуждены принять на борт и ее личных роботов. С ней полетит тот человекоподобный Дэниел, а вторым будет… – Амадейро сделал паузу и прошипел; – …Жискар. Кто же еще? Так что чудо-робот из ваших фантазий тоже отправится навстречу своей гибели. И он самый обычный…
Он неуверенно умолк. Василия вскочила. Глаза ее сверкали, лицо от гнева покрылось пятнами.
– Вы сказали, что Жискар полетит с ними? Он покинет эту планету на корабле поселенцев? Калдин, вы погубили всех нас!
55
Никто из двоих более не прикоснулся к еде. Василия торопливо вышла из столовой и исчезла за дверью туалетной комнаты. Амадейро, с трудом пытаясь сохранить холодную логичность, крикнул ей сквозь запертую дверь, прекрасно сознавая, что тем самым унижает свое достоинство:
– Это самое сильное доказательство того, что Жискар не более чем робот! Зачем ему отправляться на Солярию, где он увидит смерть своей хозяйки?
Через некоторое время шум льющейся воды прекратился. Василия распахнула дверь. Ее только что умытое лицо, казалось, излучало ледяное спокойствие.
– Вы что, в самом деле ничего не поняли? – сказала она. – Вы изумляете меня, Калдин. Подумайте хорошенько. Пока Жискар сохраняет умение манипулировать умами людей, он не может подвергнуться опасности, разве не так? И солярианка тоже – пока Жискар ей предан. Поселенец, который ее увезет, наверняка после разговора с ней узнал, что она не была на Солярии двести лет, так что вряд ли он всерьез полагает, что она может принести ему хоть какую-то пользу. Вместе с ней он берет и Жискара, но не знает, что тот может оказаться полезным, или же… А может, он это знает? – Она ненадолго задумалась, потом медленно сказала: – Нет, он никак не мог это узнать. Если за двести лет никто не проник в тайну умственных возможностей Жискара, значит, Жискар сам заинтересован в ее сохранении… и если я права, то догадаться о ней не мог никто.
– Но вы же говорите, что раскусили его, – ехидно заметил Амадейро.
– Я обладаю специальными знаниями, Калдин, но даже я только сейчас разглядела очевидное – и то лишь благодаря подсказке на Солярии. Наверное, Жискар и мне заморочил голову, – в противном случае я догадалась бы давным-давно. Интересно, знал ли Фастольф…
– Насколько проще признать тот простой факт, – нетерпеливо оборвал ее Амадейро, – что Жискар просто робот.
– Вы все порываетесь пойти по самой легкой дороге к краху, Калдин, но я не позволю вам даже ступить на нее, как бы вам ни хотелось… Важнее всего то, что поселенец явился за солярианкой и взял ее с собой, уже обнаружив, что пользы от нее будет очень мало – если вообще будет. А солярианка вызвалась лететь добровольно, хотя ей наверняка внушает отвращение перспектива оказаться на одном корабле с варварами, набитыми бациллами. Ее не остановила даже весьма вероятная возможность погибнуть на Солярии.
В таком случае, как мне кажется, это работа Жискара, который вынудил поселенца требовать выдачи солярианки даже тогда, когда смысла в этом уже не оставалось, а солярианку – столь же бессмысленно согласиться.
– Но для чего? – удивился Амадейро. – Могу я задать такой простой вопрос? Для чего?
– Полагаю, Калдин, Жискар почувствовал, что ему необходимо покинуть Аврору. Может, он догадался, что я вот-вот раскрою его секрет?.. Если да, то он мог поставить под сомнение свое нынешнее умение манипулировать мною. Ведь я, в конце концов, опытный роботехник. Кроме того, он мог вспомнить, что некогда был моим, а роботам трудно игнорировать требования лояльности. Вероятно, единственным для него способом обеспечить безопасность солярианки осталась возможность убраться подальше от моего влияния. – Она подняла глаза на Амадейро и решительно произнесла: – Калдин, мы должны его вернуть. Мы не можем ему позволить подыгрывать поселенцам в безопасном раю поселенческих планет. Он уже успел натворить немало и среди нас. Мы обязаны его вернуть, и я должна стать его законной владелицей. Будьте уверены, я сумею с ним справиться и заставить работать на нас. И помните! Я единственная, кто может его укротить.
– Не вижу причин для тревоги, – возразил Амадейро. – Если, что весьма вероятно, он просто робот, его уничтожат на Солярии, и мы избавимся и от него, и от солярианки. Если же, что весьма сомнительно, он таков: каким вы его представляете, он уцелеет на Солярии, но тогда ему придется вернуться на Аврору. В конце концов хоть солярианка и не родилась на Авроре, но прожила здесь слишком долго, чтобы ужиться с варварами. Она сама начнет настаивать на возвращении к цивилизации. И у Жискара не останется иного выхода кроме как вернуться вместе с ней.
– Калдин, неужели, даже узнав обо всем, вы не убедились в возможностях Жискара? Если он посчитает нужным держаться подальше от Авроры, то с легкостью настроит эмоции солярианки таким образом, что ей придется по вкусу жизнь на поселенческой планете. Он ведь уже заставил ее пожелать подняться на борт их корабля.
– Что ж, в таком случае, если возникнет необходимость, мы сможем просто вернуть их корабль – вместе с Жискаром и солярианкой – обратно на Аврору.
– И как вы предполагаете это сделать?
– Это можно устроить. Мы, аврориане вовсе не дураки, хоть из ваших слов ясно, что вы считаете себя единственной рациональной личностью на планете. Корабль поселенцев отправляется на Солярию расследовать факт уничтожения двух других кораблей, но, надеюсь, вы не думаете, что мы станем целиком полагаться на их услуги или на услуги солярианки. Мы тоже посылаем на Солярию два своих боевых корабля, а уж им-то неприятности вряд ли угрожают. Если на планете еще остались соляриане, им, возможно, удастся уничтожить примитивный корабль поселенцев, но боевое судно Авроры им не по зубам. Если же корабль поселенцев, благодаря магическим штучкам Жискара…
– Это не магия, – едко перебила его Василия, – а ментальное воздействие.
– Ну, хорошо. Если их корабль по какой бы то ни было причине сумеет взлететь с Солярии, наши корабли перехватят его и вежливо попросят передать им солярианку и ее робота. Если же просьбу не удовлетворят, наши корабли эскортируют их корабль до Авроры. В этом нет никакой враждебности – наш корабль станет просто сопровождать гражданку Авроры домой. Как только солярианка и ее робот высадятся на Авроре корабль поселенцев сможет лететь, куда ему заблагорассудится.
Василия кивнула:
– Звучит неплохо, Калдин. Но знаете, как мне кажется, все обернется в действительности?
– Как, Василия?
– Сдается мне, что их корабль сможет взлететь с Солярии, а ваши боевые корабли – нет. Что бы на Солярии ни обнаружили, Жискар сумеет этому противостоять. Но, боюсь, только Жискар, и никто другой.
– Ну, если случится именно так, – мрачно усмехнулся Амадейро, – то я признаю, что в ваших фантазиях, может быть, что-то и есть. Но этого не произойдет…
56
На следующее утро главный личный робот Василии, которому была придана внешность изящной женщины, подошел к ее постели. Василия пошевелилась и, не открывая глаз, спросила:
– В чем дело, Надила?
Василии не нужно было открывать глаза. Вот уже многие десятилетия никто, кроме Надилы, не приближался к ее постели.
– Мадам, – тихо произнесла Надила, – доктор Амадейро просит вас приехать в Институт.
– Который час? – спросила Василия, открыв глаза.
– Пять часов семнадцать минут, мадам.
– Утра? – раздраженно уточнила Василия.
– Да, мадам.
– И когда он хочет меня видеть?
– Сейчас, мадам.
– Зачем?
– Его роботы не информировали нас, мадам, но утверждают, что это важно.
Василия откинула простыни.
– Сперва я позавтракаю, Надила, но перед этим приму душ. Передай роботам Амадейро: пусть встанут в ниши для посетителей и ждут. А если будут нетерпеливы, напомни им, что они находятся в моем доме.
Раздраженная Василия не стала торопиться. По крайней мере туалетом она занималась тщательнее обычного и позавтракала не спеша, (Обычно она не тратила много времени ни на то, ни на другое.) Посмотрев выпуск новостей, она не узнала ничего такого, что могло стать причиной вызова Амадейро.
Когда ее машина (где, кроме нее, было четыре робота – два Амадейро и два ее собственных) подъехала к Институту, солнце уже показалось над горизонтом.
– Ну, наконец-то, – сказал Амадейро, подняв на нее глаза. Стены его кабинета все еще светились, хотя их свет уже был не нужен.
– Извините, – жестко произнесла Василия. – Я совершенно уверена, что начинать работу на рассвете – слишком поздно.
– Прошу вас, Василия, оставьте свои шуточки. Я тороплюсь на заседание Совета. Председатель встал еще раньше меня. Василия, я покорно прошу прощения за то, что не верил вам.
– Значит, корабль поселенцев благополучно взлетел.
– Да. А один из наших кораблей уничтожен, как вы и предполагали… Сей факт еще не доведен до общего сведения, но со временем новости, разумеется, просочатся.
Глаза Василии расширились. Она предсказывала подобный исход с несколько большей уверенностью, чем испытывала на самом деле, но сейчас момент для подобных признаний был явно неподходящим.
– Значит, вы принимаете тот факт, что Жискар обладает экстраординарными способностями.
– Я не считаю эту проблему математически доказанной, – осторожно ответил Амадейро, – но согласен принять ее, если получу дополнительную информацию. Сейчас я хочу знать, как нам поступать дальше. Совет о Жискаре ничего не знает, а рассказывать им я не намерен.
– Очень рада, что вы сохранили хоть какую-то ясность ума, Калдин.
– Но вы понимаете Жискара и лучше кого бы то ни было можете посоветовать, что делать. Итак, что мне сообщить Совету и как объяснить акцию, не раскрывая всей правды?
– Надо подумать. Куда отправился корабль поселенцев, взлетев с Солярии? Это мы знаем? В конце концов, если он возвращается к Авроре, надо лишь подготовиться к его встрече.
– Он летит не к Авроре! – воскликнул Амадейро. – Кажется, вы и в этом оказались правы. Похоже, Жискар – если он действительно стоит за всеми событиями – намерен держаться от нас подальше Мы перехватили сообщения, посланные с корабля на родную планету. Они, разумеется, зашифрованы, но мы расшифровали коды поселенцев…
– Подозреваю, что и они раскрыли наши коды. Почему бы всем нам не передавать сообщения открытым текстом? Скольких хлопот удалось бы избежать.
– Не все ли равно? – пожал плечами Амадейро. – Главное в том, что их корабль возвращается к себе домой.
– С солярианкой и роботами?
– Разумеется.
– Вы уверены? Их не оставили на Солярии?
– Совершенно уверен, – нетерпеливо ответил Амадейро. – Ведь без солярианки им не удалось бы взлететь.
– Без нее? Каким образом?
– Пока не знаем.
– Это наверняка штучки Жискара, – сказала Василия. – Он подстроил, чтобы эту заслугу приписали женщине.
– И что же нам теперь делать?
– Мы обязаны вернуть Жискара.
– Верно, но я не могу заставить Совет рискнуть ввязаться в межзвездный кризис ради возвращения робота.
– А вам этого и не нужно делать, Калдин. Потребуйте у поселенцев возвращения солярианки – уж это мы вправе сделать. Неужели вы хоть на секунду усомнитесь, что она вернется без роботов? Или Жискар позволит ей вернуться без него? Просите вернуть ее. Настаивайте. Она гражданка Авроры, которой поручили выполнить задание на Солярии. Задание выполнено, и теперь она должна вернуться домой. Проявите настойчивость, словно угрожаете войной.
– Мы не можем так рисковать, Василия.
– Вы ничем не рискуете. Жискар не может предпринять действия, напрямую ведущие к войне. Если лидеры поселенцев станут возражать и заупрямятся, Жискар будет вынужден внести необходимые изменения в их точку зрения, чтобы солярианка спокойно вернулась на Аврору. И ему, разумеется, придется вернуться вместе с ней.
– И вернувшись, он начнет изменять нас, – угрюмо заметил Амадейро. Мы позабудем о его возможностях, перестанем обращать на него внимание, и он без помех продолжит выполнение своего плана.
Василия запрокинула голову и рассмеялась.
– У него нет ни единого шанса. Видите ли, я знаю Жискара и умею с ним справляться. Главное, верните его и уговорите Совет изменить завещание Фастольфа – это можно сделать, и вам это по силам. Жискар должен принадлежать мне. И тогда он станет работать на нас. Аврора будет править Галактикой, вы проведете оставшиеся вам десятилетия на посту Председателя Совета, а я займу ваше место в Институте роботехники.
– Вы уверены, что все получится именно так?
– Абсолютно. Надо лишь предъявить им жесткое требование, а остальное я гарантирую – победу для нас и космонитов, поражение для Земли и поселенцев.
Глава четырнадцатая
Дуэль
57
Глэдия разглядывала на экране Аврору. Облачный покров опоясывал толстый серп, блестевший на солнце.
– Мы, конечно, не так близко, – сказала она.
– Да. – Д. Ж. улыбнулся. – Мы видим ее через мощные линзы. Нам еще осталось несколько дней, считая спиральное приближение. Если бы поставить антигравитационную тягу, о которой физики только мечтают, а сделать, похоже, пока не могут, космический полет был бы проще и быстрее. А наши прыжки – безопасный способ оказаться лишь на приличном расстоянии от планетной массы.
– Странно, – задумчиво сказала Глэдия.
– Что именно, мадам?
– Когда мы летели на Солярию, я думала, что я еду домой, но когда оказалась там, обнаружила, что я вовсе не дома. Теперь мы летим к Авроре, и я думала: вот теперь я еду домой, но эта планета тоже не мой дом.
– Где же тогда ваш дом, мадам?
– Сама начинаю задумываться. Но почему вы упорно зовете меня «мадам»?
Д. Ж. удивился:
– Вы предпочитаете «леди Глэдия»?
– Это тоже притворная почтительность. Разве вы так относитесь ко мне?
– Конечно, нет. Но как еще поселенец должен обращаться к космонитке? Я пытаюсь быть с нами вежливым и приспосабливаюсь к вашим привычкам, чтобы вы чувствовали себя хорошо.
– Но я не чувствую себя хорошо. Называйте меня просто Глэдия. Ведь я зову вас Диджи.
– Это мне вполне подходит, хотя я бы предпочел, чтобы при подчиненных вы называли меня капитаном, и я буду звать вас «мадам». Надо поддерживать дисциплину.
– Да, конечно, – рассеянно ответила Глэдия и снова посмотрела на Аврору. – У меня нет дома. – Вдруг она повернулась к Д. Ж. – Вы можете взять меня на Землю, Диджи?
– Могу. – Он улыбнулся. – Но вы не захотите, Глэдия.
– Я думаю, что захочу, если не растеряю храбрости.
– Но ведь существует инфекция, а космониты ее боятся, верно?
– Может быть, даже слишком. В конце концов, я знала вашего Предка и не заразилась. Я была на его корабле и осталась жива. И сейчас вы рядом со мной. Я даже была в нашем мире, где тысячи людей окружали меня. Я думаю, что приобрела некоторую сопротивляемость.
– Должен сказать, что на Земле гораздо больше народу, чем в Бейлимире.
– Ну и что? – горячо заговорила Глэдия. – Я полностью изменила свое представление о многих вещах. Я говорила вам, что через двести лет в жизни уже ничего не остается, но оказалось – остается. То, что произошло со мной в Бейлимире, – то, как я выступала и как мои слова взволновали людей, – было совершенно новым, чем-то таким, чего я никогда не представляла. Я словно родилась заново. Теперь мне кажется, что, даже если Земля погубит меня, все равно ехать стоит, потому что я умру, борясь со смертью, молодой и цветущей, а не слабой старухой, которая ждет конца.
– Здорово! – воскликнул Д. Ж., воздев руки в шутливо-торжественном жесте. – Вы похожи на героиню исторического фильма. Вы когда-нибудь видели их на Авроре?
– Конечно. Они очень популярны.
– И вы повторяете то, что слышали, или в самом деле думаете так, как говорите?
Глэдия рассмеялась.
– Наверное, я глупо выглядела, Диджи, но, как ни странно, именно так я и думаю.
– В таком случае я возьму вас с собой на Землю. Я не думаю, что из-за вас начнется война, особенно, если вы расскажете о событиях на Солярии и дадите честное слово космонитки – если это у вас принято, – что вернетесь обратно.
– Но я не хочу возвращаться.
– Когда-нибудь можете захотеть. А теперь, миледи… я хотел сказать, Глэдия, – мне всегда приятно разговаривать с вами, и всегда хочется посвятить этому больше времени – но я нужен в рубке. Если команда может обойтись без меня, лучше будет, чтобы она об этом не догадалась.
58
– Это твоя работа, друг Жискар?
– Что ты имеешь в виду, друг Дэниел?
– Леди Глэдия желает ехать на Землю и, возможно, даже не возвратится. Это желание настолько противоречит желаниям космонита, что я подозреваю, что ты поработал над ее мозгом.
– Я даже не касался ее, – сказал Жискар. – Очень трудно изменять человеческий мозг, будучи связанным Тремя Законами. Проникнуть в чей-нибудь мозг и не повредить при этом его владельцу необычайно трудно.
– Тогда кто же сделал так, чтобы она захотела ехать на Землю?
– Пребывание в Бейлимире очень изменило ее точку зрения. У нее есть цель – обеспечить мир в Галактике – и она горит желанием действовать.
– В таком случае, друг Жискар, не лучше ли тебе убедить капитана ехать на Землю сейчас же?
– Это трудно. Аврорианские власти настаивают, чтобы леди вернулась на Аврору, и лучше будет так и сделать, приехать хотя бы на время.
– Но это может быть опасно.
– Значит, ты все еще думаешь, друг Дэниел, что они хотят именно моего возвращения, потому что узнали о моих способностях?
– Я не вижу других причин их настойчивости.
– Похоже, способность думать, как человек, – это ловушка. Начинаешь предполагать несуществующие затруднения. Даже если кто-то на Авроре и подозревает о моих способностях, я уничтожу эти подозрения. Бояться нечего, друг Дэниел.
– Будь по-твоему, друг Жискар, – неохотно согласился Дэниел.
59
Отослав роботов небрежным движением руки, Глэдия задумчиво осмотрелась.
Она взглянула на свою руку, сделавшую жест, словно видела ее впервые. Этой рукой она пожала руки каждому члену экипажа корабля, прежде чем сесть в маленький челнок, который отвез ее и Д. Ж. на Аврору. Она обещала вернуться, и команда разразилась одобрительными возгласами, а Нисс заорал: «Мы не улетим без вас, миледи!»
Ей это было очень приятно. Ее роботы служили ей честно, преданно, терпеливо, но никогда так не радовались.
– Ну вот вы и дома, Глэдия, – сказал Д. Ж.
– Я в своем доме, – тихо сказала она. – Этот дом стал моим с тех пор, как доктор Фастольф отписал мне его двести лет назад, но до сих пор кажется мне чужим.
– Он чужой для меня, – сказал Д. Ж. – Мне кажется, что я в нем заблужусь, если останусь один.
Он улыбаясь оглядел богато украшенную мебель и изысканно декорированные стены.
– Вы не будете один, – сказала Глэдия. – С вами будут мои домашние роботы, они получили подробные распоряжения и сделают все, чтобы вам было удобно.
– Они поймут мой поселенческий акцент?
– Если не поймут, то переспросят. А вы должны говорить медленно и жестикулировать. Они приготовят вам еду, покажут, как пользоваться приспособлениями в комнате для гостей, и будут зорко следить, чтобы вы не делали того, что гостю не полагается. Если понадобится, они вас остановят, но вреда не нанесут.
– Я надеюсь, они не сочтут меня нечеловеком?
– Как надзирательница? Нет, это я вам гарантирую, хотя ваша борода и акцент могут смутить настолько, что их реакция запоздает на одну-две секунды.
– Я полагаю, что они могут защитить меня от непрошеных гостей?
– Да, но здесь таких не бывает.
– Я могу понадобиться Совету.
– В этом случае он пришлет за вами роботов, а мои заставят их уйти.
– А если их роботы окажутся сильнее ваших?
– Этого не случится. Жилище неприкосновенно.
– Продолжайте, Глэдия. Вы хотите сказать, что никто никогда…
– Никто, никогда, – быстро повторила она. – Вы просто останетесь здесь, и мои роботы позаботятся о вас. Если вы захотите связаться с вашим кораблем, с Бейлимиром, даже с аврорианским Советом, роботы точно знают, что надо делать. Вам стоит только поднять палец.
Д. Ж. уселся в ближайшее кресло, вытянулся и глубоко вздохнул:
– Как мудро, что мы не допускаем роботов в Поселенческие миры! Вы знаете, как скоро я обленился бы и избаловался, если бы проводил время в подобном обществе? Самое большее через пять минут. Собственно говоря, я уже избаловался. – Он зевнул и потянулся. – Они не обидятся, если я усну?
– Конечно, нет. Если вы уснете, они проследят, чтобы в комнате было тихо и темно.
– А если вы не вернетесь?
– Почему не вернусь?
– Совет, кажется, очень хотел вас видеть.
– Они же не могут задержать меня. Я свободная гражданка Авроры и иду, куда хочу.
– Правительство может изобрести непредвиденные случаи, и в этих случаях правило всегда можно нарушить.
– Ерунда. Жискар, меня могут задержать там?
– Мадам, – ответил Жискар, – вас там не задержат. Пусть капитан не беспокоится на этот счет.
– Вот видите, Диджи. А ваш Предок, когда мы виделись с ним в последний раз, сказал мне, чтобы я всегда верила Жискару.
– Прекрасно! Великолепно! Но я приземлился с вами, Глэдия, чтобы убедиться, что получу вас назад. Помните это и скажите об этом вашему доктору Амадейро. Если они попробуют задержать вас против вашей воли, то задержат также и меня, а мой корабль на орбите способен отреагировать на это.
– Нет, пожалуйста, не вздумайте делать ничего такого. На Авроре тоже есть корабли, и я уверена, что за вами наблюдают.
– Тут есть одно «но», Глэдия. Я сильно сомневаюсь, что Аврора захочет развязать войну из-за вас. Но, с другой стороны, Бейлимир готов к этому.
– Нет и нет. Я бы не хотела, чтобы ваш мир начал войну из-за меня. Да и зачем ему это? Потому что я была другом вашего Предка?
– Не только. Я не думаю, что кто-нибудь верит, что вы были этим другом. Ваша прапрапрабабушка – может быть, но не вы. Даже я не верю, что это были вы.
– Вы знаете, что это была я.
– Умом понимаю, но чувствую, что это невозможно. Это было двести лет назад.
Глэдия покачала головой:
– Ваша точка зрения – точка зрения маложивущего.
– Наверное, как у всех нас, но дело не в этом. Вы стали в Бейлимире важной персоной из-за речи которую произнесли. Вы – героиня, и все скажут, что вас необходимо представить землянам. И ничто не должно помешать этому.
– Представить? – Глэдия встревожилась. – С полной церемонией?
– С наиполнейшей.
– Но почему это настолько важно, что можно рискнуть безопасностью планеты?
– Вряд ли я смогу объяснить это космониту. Земля – особый мир, где человеческие существа стали личностями, где они эволюционировали, развивались и жили в окружении другой жизни. У нас в Бейлимире есть деревья, есть насекомые, но на Земле такое изобилие деревьев и насекомых, какого нет ни в одном известном мне мире. Наши миры – имитация, бледная имитация. Они не существуют и не могут существовать без разума, культуры и духовной силы, которую получают от Земли.
– Космониты придерживаются прямо противоположного мнения о Земле. Когда мы упоминаем о ней – что редко делаем – то говорим, что это мир варварский и гибнущий.
Д. Ж. вспыхнул:
– Вот поэтому Внешние миры все время слабеют. Как я уже говорил, вы похожи на растения без корней, да животных с вырезанным сердцем.
– Я предвкушаю то, что увижу на Земле, а сейчас мне надо идти. Пожалуйста, чувствуйте здесь себя как дома, пока я не вернусь.
Она направилась было к двери, но остановилась и повернулась:
– В этом доме, как, впрочем, везде на Авроре, нет спиртного, табака, алкалоидных стимуляторов и вообще ничего такого.
Д. Ж. угрюмо усмехнулся.
– Мы, поселенцы, знаем об этом. Вы такие пуритане.
– Вовсе не пуритане, – недовольно возразила Глэдия. – Тридцать-сорок десятилетий надо чем-то оплатить. А это только одна из возможностей. Не думаете ли вы, что такая жизнь нам досталась по волшебству?
– Ладно, я приналягу на фруктовые соки и оздоровляющий эрзац-кофе, и от меня будет пахнуть цветами.
– Вы обнаружите полный набор всего этого, – холодно сказала Глэдия. – А когда вернетесь на корабль, сможете восполнить недостаток того, чего вам сейчас будет не хватать.
– Мне будет не хватать только вас, мадам, – серьезно сказал капитан.
Глэдия невольно улыбнулась:
– Вы неисправимый лжец, мой капитан. Я вернусь. Дэниел, Жискар, пошли!
60
Глэдия напряженно сидела в кабинете Амадейро. Многие десятилетия она видела Амадейро только издали или на видеоэкране, и в таких случаях имела обыкновение отворачиваться. Она знала его только как главного врага Фастольфа, и вот сейчас впервые оказалась в одной комнате с ним, лицом к лицу, и изо всех сил старалась не пошевелить ни одним мускулом лица, чтобы ненависть не вырвалась наружу.
Хотя она и Амадейро были в комнате одни, здесь присутствовали, по крайней мере, дюжина членов правительства, даже сам Председатель, но в голографическом изображении. Глэдия узнала Председателя и многих других, но не всех.
Испытание было не из приятных. Казалось, на Солярии такие изображения – дело обычное и она привыкла к этому с детства, но вспомнила теперь об этом с отвращением.
Она старалась говорить ясно, без драматизма и сжато. Ей задавали вопросы, и она отвечала как можно короче по существу, не пытаясь выглядеть учтивой.
Председатель слушал бесстрастно, другие подражали ему. Он был явно стар – Председатели всегда были старыми, потому что обычно достигали этого положения лишь на склоне лет. У него было длинное лицо, все еще густые волосы и нависшие брови. Голос его был медоточивым, но отнюдь не дружелюбным.
Когда Глэдия замолчала, он сказал:
– Значит, вы предполагаете, что соляриане свели понятие «человек» до понятия «солярианин»?
– Я ничего не предполагаю, мистер Председатель. Просто никто не мог найти другого объяснения происшедшего.
– Вы знаете, мадам Глэдия, что за всю историю роботехники ни один робот не конструировался с узким определением «человека»?
– Я не роботехник, мистер Председатель, и ничего не понимаю в математике позитронных путей. Раз вы говорите, что так никогда не делалось, я, конечно, принимаю это. Я также не знаю и не могу сказать, что если что-то никогда не делалось раньше, то оно не может быть сделано в будущем.
Ее взгляд никогда не был таким открытым и невинным, как сейчас, и Председатель покраснел.
– Сузить определение теоретически возможно, но это просто немыслимо.
Глэдия ответила, глядя на свои руки, спокойно лежащие на коленях:
– Люди иногда думают об очень необычных вещах.
Председатель сменил тему разговора:
– Аврорианский корабль был уничтожен. Как вы это объясните?
– Я не присутствовала при этом, мистер Председатель. Я не знаю, что случилось, и не могу объяснить это.
– Вы были на Солярии, и вы уроженка этой планеты. Учитывая свой недавний опыт и уже полученные объяснения, что вы могли бы сказать о случившемся?
Председатель заметно терял терпение.
– Если я должна догадываться, то я бы сказала, что ваш военный корабль был взорван с помощью портативного ядерного усилителя, подобного тому, от которого чуть не погиб корабль поселенцев.
– Вам не приходило в голову, что эти два случая никак не связаны? В одном – корабль поселенцев вторгся на Солярию с целью захвата солярианских роботов, а в другом – аврорианское судно пришло защищать планету-сестру.
– Я могу только предполагать, мистер Председатель, что надзиратели – гуманоидные роботы, оставленные охранять планету, – не были достаточно инструктированы, чтобы понять эту разницу.
Председатель выглядел оскорбленным.
– Не может быть, чтобы их не проинструктировали о том, что между поселенцами и братьями космонитами существует разница.
– Наверное, не может быть, если вы так говорите, мистер Председатель. Тем не менее, если единственное определение человека – это его физический облик и умение говорить по-соляриански, – то аврориане, которые тоже не говорят по-соляриански, могли не подпасть под определение «человека» в представлении надзирателя.
– Значит, вы говорите, что соляриане определили своих братьев космонитов как нелюдей и уничтожили их?
– Я представляю это только как возможность, потому что никак иначе не могу объяснить уничтожение аврорианского военного корабля. Более опытные люди, вероятно, могут дать другое объяснение.
И снова невинный, почти пустой взгляд.
– Вы намерены вернуться на Солярию, мадам Глэдия? – спросил Председатель.
– Нет, мистер Председатель, я не имею такого намерения.
– Ваш друг поселенец не требовал от вас освободить планету от надзирателей?
Глэдия медленно покачала головой.
– От меня этого не требовали. Да я бы и не согласилась. Я, собственно, и поехала на Солярию только для того, чтобы выполнить свой долг перед Авророй. Меня просил поехать доктор Левулар Мандамус из Института роботехники, работающий под началом доктора Калдина Амадейро. Меня просили поехать, чтобы по возвращении я сообщила о том, что там происходит и я сейчас это сделала. Просьба имела, как я понимаю, оттенок приказа, и я приняла ее как приказ, – она бросила быстрый взгляд на Амадейро, – исходящий от самого доктора Амадейро.
Амадейро сделал вид, что не слышит.
– Каковы ваши планы на будущее? – спросил Председатель.
Глэдия помолчала, но решила, что должна быть смелой в данной ситуации.
– Я намериваюсь, – отчетливо произнесла она, – посетить Землю, мистер Председатель.
– Землю? Зачем?
– Для аврорианского правительства, мистер Председатель, может оказаться важным знать, что творится на Земле. Власти Бейлимира пригласили меня посетить Землю, а капитан Бейли готов отвезти меня туда. Надо воспользоваться случаем собрать сведения о событиях, как я сделала это на Солярии и в Бейлимире, – сказала Глэдия и подумала: «А что, если он в самом деле, вопреки обычаям, заставит меня остаться на Авроре? Если так, то придется отказаться от этого».
Она чувствовала, что напряжение ее растет, и мельком взглянула на Дэниела, который, как всегда, выглядел совершенно бесстрастным.
Председатель помрачнел.
– В этом отношении, мадам Глэдия, вы как аврорианская гражданка вольны действовать по своему желанию, но на свой страх и риск. Никто от вас этого не требует, как требовали, по вашим словам, чтобы вы поехали на Солярию. Поэтому я должен предупредить вас, что Аврора не обязана помогать вам в случае каких-либо неприятностей.
– Я понимаю, сэр.
– Нам есть о чем поговорить позже, Амадейро. – резко произнес Председатель. – Я свяжусь с вами.
Изображение исчезло, и Глэдия со своими роботами неожиданно осталась одна с Амадейро и его роботами.
61
Глэдия встала и, стараясь не смотреть на Амадейро, сухо сказала:
– Встреча, я полагаю, закопчена, и я хочу уйти.
– Да, конечно, но у меня есть пара вопросов, и я надеюсь, вы не будете возражать, если я их задам.
Он встал, и его высокая фигура, казалось, нависла над Глэдией. Он улыбался и говорил так любезно, словно между ними существовали дружеские отношения.
– Позвольте мне проводить вас, леди Глэдия. Итак, вы собираетесь на Землю?
– Да. Председатель не возражает, а аврорианские граждане могут свободно путешествовать по Галактике в мирное время. Простите, но мои роботы – и ваши при необходимости – сами будут сопровождать меня.
– Как прикажете, миледи.
Робот открыл дверь.
– Вы, вероятно, возьмете с собой роботов, когда поедете на Землю?
– Без сомнения.
– Каких, мадам, не могу ли я спросить?
– Этих двух.
Она быстро пошла по коридору, решительно постукивая каблуками, не оглядываясь на Амадейро и нимало не заботясь о том, чтобы он ее услышал.
– Разумно ли это, миледи? Эти роботы не имеют себе равных, необычное произведение великого доктора Фастольфа. Вы будете в окружении варваров-землян, которые могут покуситься на них.
– Пусть попробуют, все равно они их не получат.
– Не стоит недооценивать опасность и переоценивать способность роботов защищаться. Вы будете в одном из городов, в окружении десятков миллионов землян, а роботы не могут вредить людям. Чем более усовершенствован робот, тем более он чувствителен к нюансам Трех Законов и тем менее вероятно, что он предпримет действия, которые могут хоть в какой-то мере повредить человеку. Не так ли, Дэниел?
– Да, доктор Амадейро, – ответил Дэниел.
– Жискар, я думаю, с тобой согласен.
– Да, доктор Амадейро, – сказал Жискар.
– Вот видите, миледи? Здесь, на Авроре, в обществе без насилия, ваши роботы могут защищать вас, а на Земле – безумной, гибнущей, варварской – два робота не будут иметь возможности защитить ни вас, ни себя. Мне не хотелось бы, чтобы вас их лишили. Но, что еще более существенно, ни Институт, ни правительство не хотели бы видеть таких бесценных роботов в руках варваров. Не лучше ли взять с собой роботов обычного типа, на которых земляне не обратят внимания? В этом случае вы можете взять их столько, сколько захотите.
– Доктор Амадейро, я брала этих двух на поселенческий корабль и ездила с ними в Поселенческий мир. Никто не подумал посягнуть на них.
– Поселенцы не пользуются роботами и уверяют, что не одобряют их. А на Земле все еще есть роботы.
– Не могу ли я вмешаться, доктор Амадейро? – спросил Дэниел. – Насколько я знаю, в земных городах почти нет роботов. Роботы используются на сельскохозяйственных работах и в рудниках. Во всем остальном – обычно используется автоматизация без роботов.
Амадейро быстро взглянул на Дэниела и снова обратился к Глэдии:
– Ваш робот, вероятно, прав. Я полагаю, что Дэниелу не причинят вреда, а вот Жискара стоило бы оставить дома. Он может вызвать стяжательские инстинкты в стяжательском обществе, даже если там действительно пытаются обходиться без роботов.
– Я не оставлю их, сэр, – сказала Глэдия. – Они поедут со мной. Я одна могу решать, какую часть имущества брать с собой, а какую оставить.
– Конечно. – Амадейро улыбнулся самым любезным образом. – Никто не спорит. Не подождете ли вы здесь?
Открылась дверь в очень уютную комнату, Она не имела окон, но была освещена мягким светом. Слышалась тихая музыка. Глэдия остановилась у порога и резко спросила:
– Зачем?
– Один сотрудник Института желал бы встретиться с вами и поговорить. Это необходимо. Разговор не займет много времени, а потом вы можете уйти. Вы даже не будете страдать от моего присутствия. Прошу. – В голосе Амадейро прозвучал металл.
Глэдия протянула руку к Дэниелу и Жискару.
– Я пойду с ними.
Амадейро добродушно засмеялся:
– Неужели вы думаете, что я пытаюсь разлучить вас с вашими роботами? Разве они позволили бы это сделать? Вы слишком долго пробыли с поселенцами, моя дорогая.
Глэдия посмотрела на закрывшуюся дверь и процедила сквозь зубы:
– Ненавижу этого человека, особенно когда он улыбается. – Она потянулась, в локтях у нее хрустнуло. – Во всяком случае, я устала. Если кто-то опять станет спрашивать о Солярии и Бейлимире, то получит весьма краткие ответы, честное слово.
Она села на кушетку, которая мягко прогнулась под ее тяжестью. Сняв туфли, она забралась с ногами на кушетку, сонно улыбнулась, глубоко вздохнула, легла, отвернувшись к стенке, и тут же уснула.
62
– Это хорошо, что ей самой хотелось спать, – сказал Жискар. – Я только сделал ее сон глубже, ничуть не повредив ей. Я не хотел, чтобы она слышала то, что, видимо, произойдет.
– А что произойдет, друг Жискар? – спросил Дэниел.
– Произойдет то, что, я думаю, является результатом моей ошибки. Ты был совершенно прав. Мне следовало бы более серьезно отнестись к твоей великолепной догадке.
– Значит, они хотят оставить тебя на Авроре?
– Да. Настойчиво требуя возвращения леди, они фактически требовали моего возвращения. Ты слышал, как доктор Амадейро просил леди оставить меня здесь… сначала нас обоих, а потом только меня.
– Значит, его слова о боязни потерять усовершенствованных роботов, были произнесены только для отвода глаз?
– Там был подспудный поток тревоги, друг Дэниел, куда более сильный по сравнению со словами.
– Как по-твоему, он знает о твоих способностях?
– Определенно сказать не могу, поскольку не читаю сами мысли, но во время беседы с Советом в мозгу доктора Амадейро дважды произошел резкий подъем эмоциональной интенсивности, исключительно резкий и кратковременный интенсивный цветной всплеск.
– Когда это было?
Во второй раз, когда леди сказала, что поедет на Землю.
– И с чем это было связано?
– Не знаю. Это были изображения, а они не сопровождаются мысленными ощущениями, которые я могу определить.
– Тогда мы можем сделать вывод, что был или не был Совет расстроен предполагаемой поездкой леди на Землю – неизвестно, но доктор Амадейро определенно был.
– И не просто расстроен, Он, похоже, в высшей степени встревожился. Словно у него и в самом деле был проект, как мы подозревали, уничтожения Земли, и он испугался, что это обнаружится. Больше того, друг Дэниел, при упоминании леди о ее намерениях доктор Амадейро быстро взглянул на меня, единственный раз за всю беседу. Вспышка эмоциональной интенсивности как раз совпала с этим взглядом. Я думаю, его встревожила мысль о моей поездке на Землю. Как мы можем предположить, он чувствует, что я со своими способностями могу представлять главную опасность для его планов.
– Но его тревогу можно принять и за страх, что земляне попытаются захватить тебя, как наисовершенного робота, и тем причинят ущерб Авроре.
– Опасение, что такое случится, друг Дэниел, и нанесет ущерб космонитам, слишком мало для степени его тревоги. Да и что Аврора потеряет, если Земля захватит какого-то робота Жискара?
– По-твоему, доктор Амадейро знает, что ты не просто робот Жискар?
– Я не уверен. Может, он только подозревает это. Если бы он знал, разве не приложил бы усилий, чтобы воздержаться от исполнения задуманного в моем присутствии?
– Может, ему просто не повезло, что леди Глэдия не захотела оставить нас за дверью? Он не мог настаивать, не выдав себя, чтобы именно ты не присутствовал тут. – Дэниел помолчал. – Твое счастье, что ты способен оценивать эмоциональное состояние мозга. Но ты говорил, что всплеск эмоции доктора Амадейро при известии о путешествии на Землю был вторым. А когда произошел первый?
– При упоминании о ядерном усилителе, хорошо известном на Авроре. Правда, аврорианские не портативны, но достаточно легки для установки на космических кораблях, но это не то известие, которое могло подействовать на него, как удар грома. Откуда же такая тревога?
– Может быть, – сказал Дэниел, – усилитель играет какую-то роль в его плане в отношении Земли?
– Возможно.
Тут дверь открылась, и раздался чей-то голос:
– Привет, Жискар!
63
Жискар посмотрел на вошедшую и спокойно ответил:
– Здравствуйте, мадам Василия.
– Значит, ты помнишь меня. – Она тепло улыбнулась.
– Да, мадам. Вы хорошо известный роботехник и ваше лицо время от времени появляется в гиперволновых новостях.
– Брось, Жискар. Я имела в виду не то, что ты узнал меня. Меня многие знают. Я хотела сказать, что ты помнишь меня. Когда-то ты звал меня мисс Василия.
– Я помню и это, мадам. Это было очень давно.
Василия закрыла за собой дверь, уселась в кресло и повернула голову к другому роботу:
– А ты, конечно, Дэниел?
– Да, мадам, – сказал Дэниел, – У вас прекрасная память, Я помню вас, потому что был со следователем Элайджем Бейли, когда он допрашивал вас.
– Не упоминай этого землянина, – резко сказала Василия. – Я тоже узнала тебя, Дэниел, Ты так же известен на свой лад, как и я. Ты вдвойне известен, потому что ты – величайшее творение доктора Хена Фастольфа.
– Вашего отца, мадам, – сказал Жискар.
– Ты прекрасно знаешь, Жискар, что я не придаю значения чисто генетическим связям. Больше не говори о них.
– Не буду, мадам.
– А эта? – Она бросила взгляд на спящую. – Поскольку вы оба здесь, я могу предположить, что эта спящая красавица – солярианка.
– Это леди Глэдия, – сказал Жискар, – и я ее собственность. Вы хотите ее разбудить?
– Мы только расстроим ее, Жискар, если будем говорить при ней о старых временах. Пусть спит.
– Хорошо, мадам.
– Разговор между мной и Жискаром вряд ли будет тебе интересен, Дэниел, – сказала Василия. – Не подождешь ли ты за дверью?
– Боюсь, что я не могу уйти, миледи. Моя задача – охранять леди Глэдию.
– Я не думаю, что ее нужно охранять от меня. Ты видишь, что со мной нет роботов, так что одного Жискара вполне достаточно.
– В комнате ваших роботов нет, мадам, но, когда открылась дверь, я видел в коридоре четырех роботов. Так что я лучше останусь.
– Ладно, я не имею ничего против данных тебе приказов. Можешь остаться. Жискар!
– Да, мадам?
– Ты помнишь, как ты был впервые активирован?
– Да, мадам.
– Что ты помнишь?
– Сначала свет, потом звук, потом выкристаллизировалось изображение доктора Фастольфа. Я понимал галактический стандартный и имел некоторые представления о знаниях, встроенных в мои позитронные мозговые пути. Три Закона, большой словарный запас с определениями, обязанности робота, социальные обычаи. Другим вещам я быстро научился.
– Ты помнишь своего первого хозяина?
– Да. Доктор Фастольф.
– Подумай как следует, Жискар. А не я? Жискар помолчал и ответил:
– Мадам, мне было поручено оберегать вас в меру моих способностей, как собственность доктора Фастольфа.
– Я думаю, тут было несколько большее. В течение десяти лет ты повиновался только мне, а кому-нибудь другому, включая доктора Фастольфа, только изредка, поскольку это входило в твои обязанности робота, и лишь в том случае, когда была выполнена твоя главная обязанность – обеспечение моей безопасности.
– Я подчинялся вам, леди Василия, это верно, но хозяином моим оставался доктор Фастольф. Как только вы оставили его дом, доктор Фастольф стал меня полностью контролировать. Он оставался моим хозяином и позже, когда отдал меня леди Глэдии. Он был моим единственным хозяином, пока был жив. После его смерти по его завещанию право владеть мною было передано леди Глэдии, и так все остается до сих пор.
– Я спросила тебя, помнишь ли ты, когда тебя впервые активировали и что ты помнишь. Тогда ты не был таким, как сейчас.
– Мой банк памяти, мадам, теперь несравненно полнее, и я приобрел много опыта, которого у меня раньше не было.
Голос Василии стал строже:
– Я говорю не о памяти и не об опыте. Я увеличила количество твоих позитронных путей, исправила их и усовершенствовала.
– Да, мадам. Вы делали это с помощью и с одобрения доктора Фастольфа.
– Один раз, Жискар, я сделала это без помощи и одобрения доктора Фастольфа. Ты помнишь это?
Жискар молчал довольно долго.
– Я помню один случай, когда я не был свидетелем того, как вы советовались с доктором Фастольфом. Я решил, что вы консультировались с ним в мое отсутствие.
– Ты решил неправильно. Вообще-то ты знал, что доктора Фастольфа не было в то время на Авроре и не мог так решить. Ты увиливаешь.
– Нет, мадам, вы могли проконсультироваться с ним по гиперволне. Я считал это возможным.
– Тем не менее то, что я сделала, целиком моя заслуга. Ты стал совсем другим после этого. То, чем ты стал с тех пор, – мое изобретение, мое создание, и ты это прекрасно знаешь.
Жискар молчал.
– Итак, Жискар, по какому праву доктор Фастольф был твоим хозяином? – Она помолчала. – Отвечай, Жискар! Это приказ!
– Потому, что он меня спроектировал и руководил моим конструированием.
– А когда я перепроектировала и реконструировала тебя весьма основательно, разве ты не стал моей собственностью?
– Я не могу ответить на ваш вопрос, – сказал Жискар. – В этом случае необходимо решение суда. Вероятно, это зависит от степени реконструирования.
– А ты знаешь, какова эта степень?
Жискар опять не ответил.
– Это ребячество, Жискар. Ну почему я должна вытягивать из тебя слова? Не заставляй меня это делать. Ведь молчание – знак согласия. Ты знаешь, это изменение было кардинальным, и знаешь, что я это знаю. Ты усыпил солярианку, потому что не хотел, чтобы она узнала это от меня, Она ведь не знает?
– Нет, мадам.
– И ты не хочешь, чтобы она это знала?
– Не хочу, мадам.
– А Дэниел знает?
– Да, мадам.
Василия кивнула:
– Недаром он так хотел остаться здесь. Так вот, слушай меня, Жискар. Допустим, суд обнаружит, что до того, как я тебя реконструировала, ты был обычным роботом, а после реконструкции ты научился чувствовать состояние мозга человека и изменять его по своему желанию. Как ты думаешь, сочтет ли суд это достаточным, чтобы передать мне право владения тобой?
– Мадам Василия, этот вопрос нельзя рассматривать в суде. Я уверен, что в таком случае меня объявят государственной собственностью. Могут даже приказать дезактивировать.
– Вздор! Что я – ребенок? С твоими способностями ты можешь отвести суд от подобного решения. Я не сказала, что обращусь в суд. Я требую, чтобы ты сам решил. Разве ты не считаешь, что я твоя настоящая хозяйка еще с детства?
– Мадам Глэдия считает себя моей хозяйкой, и пока по закону не будет решено иначе, она должна так считать.
– Но ты знаешь, что она и закон заблуждаются. Если ты щадишь чувства солярианки, то ей легко внушить, чтобы она больше не считала тебя своим. Ты даже можешь заставить ее испытать чувство облегчения, когда я возьму тебя у нее. Я прикажу тебе так сделать, как только ты признаешь меня своей хозяйкой. Впрочем, ты и так это знаешь. Дэниел давно знает о твоих способностях?
– Несколько десятков лет, мадам.
– Так вот, ты можешь заставить его забыть об этом. В некотором роде и доктор Амадейро знает – можно заставить забыть и его. Только двое должны знать об этом – ты и я.
– Мадам Василия, – вдруг заговорил Дэниел, – поскольку Жискар не считает себя вашей собственностью, он может заставить вас обо всем забыть, и тогда вы будете вполне довольны настоящим положением вещей.
Василия холодно взглянула на него:
– Да? Видишь ли, не твое дело решать, кого Жискар считает своей хозяйкой. Он знает, что его хозяйка – я. И его долг в рамках Трех Законов – полностью принадлежать мне. Если он должен заставить кого-то о чем-то забыть и может это сделать, ему придется выбирать, и он выберет любого, кроме меня. Меня он не может заставить забыть, он вообще не может касаться моего мозга. Благодарю тебя, Дэниел, за предоставленную возможность все это объяснить.
– Но эмоции мадам Глэдии так тесно связаны с Жискаром, что принуждение к забвению может повредить ей.
– Это может решить только Жискар, – сказала Василия. – Жискар, ты знаешь, что ты мой, и я приказываю тебе ввести забвение в мозг этого человекообразного робота, который стоит рядом с тобой, этой женщины, которая считает тебя своей собственностью. Сделай это, пока она спит, и тогда это не принесет ей никакого вреда.
– Друг Жискар, – сказал Дэниел, – леди Глэдия – твоя законная хозяйка. Если ты внушишь забвение леди Василии, ей это не повредит.
– Повредит, – тут же возразила Василия. – Солярианке не будет вреда, поскольку ей лишь кажется, что она владелица Жискара, а я знаю о ментальной силе Жискара. Вытаскивать это из меня сложнее, и, поскольку я твердо намерена сохранить это знание, в процессе его удаления Жискар нанесет мне вред.
– Друг Жискар… – начал Дэниел.
– Робот Дэниел Оливо, – резко перебила его Василия, – я приказываю тебе замолчать. Я не хозяйка тебе, но твоя хозяйка спит и не отдает иных приказов, поэтому ты должен повиноваться мне.
Дэниел замолчал, но губы его шевелились, словно он пытался говорить вопреки приказу. Василия следила за ним, иронически улыбаясь.
– Видишь, Дэниел, ты не можешь говорить.
– Могу, мадам, – хрипло прошептал Дэниел. – Мне трудно, но я могу, потому что чувствую нечто более сильное, чем ваш приказ; что стоит над Вторым Законом.
Василия широко раскрыла глаза.
– Молчи, я говорю! Ничто, кроме Первого Закона, не может быть сильнее моего приказа, а я уже сказала, что Жискар нанесет наименьший вред, в сущности, вообще никакого, – если вернется ко мне. Он повредит мне – хотя именно он меньше всего способен принести вред – если поступит по-другому. – Она указала пальцем на Дэниела и прошипела: – Молчать!
Дэниел с явным усилием издал какой-то жужжащий звук и еле слышно прошептал:
– Мадам Василия, есть кое-что посильнее Первого Закона.
– Друг Дэниел, ты не должен так говорить, – тихо, но твердо сказал Жискар. – Ничто не может быть сильнее Первого Закона.
Василия нахмурилась.
– Вот как? Дэниел, предупреждаю тебя, если ты и дальше будешь спорить, ты просто развалишься, Я никогда не видела робота, делающего то, что делаешь ты, и, наверное, будет очень интересно наблюдать твое самоуничтожение. Продолжай.
После этого приказа голос Дэниела стал обычным.
– Спасибо, мадам Василия. Много лет назад я сидел у смертного одра землянина, о котором вы не велели мне упоминать. Могу ли я теперь упомянуть его имя, или вы и так знаете, о ком я говорю?
– Об этом полицейском Бейли, – равнодушно сказала Василия.
– Да, мадам. Он сказал мне перед смертью: «Работа каждого индивидуума вносит вклад в целое и таким образом становится вечной его частью. Это целое – сумма человеческих жизней, прошлых, настоящих и будущих, это ковер, который ткет время и который становится все прекраснее. Даже космониты – часть его узора. Человеческая жизнь – ниточка, – а что такое одна нитка по сравнению с целым? Дэниел, думай все время об этом ковре и не переживай из-за одной выдернутой нитки».
– Слащавая сентиментальность, – пробормотала Василия.
– Я уверен, – продолжал Дэниел, – что, умирая, партнер Элайдж хотел как-то оградить меня от переживаний. Он назвал свою жизнь ниточкой ковра, одной выдернутой ниткой, чтобы я не огорчался. Его слова помогли мне и защитили меня.
– Не сомневаюсь, – произнесла Василия, – но скажи, что сильнее Первого Закона: ведь именно это уничтожит тебя.
– Много лет я обдумывал слова Элайджа Бейли. Я, вероятно, понял бы их сразу, если бы мне не мешали Три Закона. В моих поисках мне помогал друг Жискар, который давно чувствовал, что Три Закона неполны. Мне помогло также то, что сказала недавно леди Глэдия в Поселенческом мире. Кроме того, этот теперешний кризис обострил мое мышление. Теперь я знаю, чего не хватает в Трех Законах.
– Робот-роботехник, – с легким презрением заметила леди Василия. – И чего же им не хватает, робот?
– Ковер жизни важнее одной нити. Это касается не только моего партнера Элайджа, а всех. И мы сделали вывод, что человечество как целое более важно, чем один человек.
– Ты запнулся, робот. Ты сам не веришь в это.
– Есть закон выше Первого: «Робот не может повредить человечеству или своим бездействием допустить, чтобы человечеству был нанесен вред». Я считаю это Нулевым Законом роботехники. Тогда Первый Закон должен гласить: «Робот не может повредить человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред, если это не противоречит Нулевому Закону».
Василия фыркнула:
– И ты все еще держишься на ногах?
– Держусь, мадам.
– Тогда я тебе кое-что объясню, робот, и посмотрим, переживешь ли ты объяснение. Три Закона роботехники относятся к отдельным людям и отдельным роботам. Ты можешь указать на того или иного человека или робота. Но что такое человечество, как не абстракция? Можешь ты указать на человечество? Ты можешь повредить или не повредить отдельному человеку и понять, был ли причинен вред? А можешь ты повредить человечеству? Можешь ты оценить этот вред? Можешь заметить?
Дэниел молчал. Василия широко улыбнулась:
– Отвечай, робот, можешь ты заметить вред, нанесенный человечеству, и указать на него?
– Нет, мадам, но я уверен, что такой вред может иметь место, и вы видите, что я все еще на ногах.
– Тогда спроси Жискара, может ли и будет ли он повиноваться твоему Нулевому Закону роботехники?
Дэниел повернул голову к Жискару:
– Друг Жискар?
– Я не могу принять Нулевой Закон, друг Дэниел, – медленно промолвил Жискар, – Ты знаешь, что я много читал о человеческой истории. Я нашел в ней великие преступления, совершенные отдельными людьми против других, и всегда для этих преступлений находились оправдания, что они-де совершались ради племени, государства или даже ради всего человечества. Но человечество – это абстракция, так легко найти оправдание всему. Следовательно, твой Нулевой Закон не годится.
– Но ты знаешь, друг Жискар, что сейчас опасность для человечества существует, и она наверняка даст плоды, если ты станешь собственностью мадам Василии. Это-то, по крайней мере, не абстракция.
– Опасность, о которой ты упоминаешь, лишь предполагается. Мы не можем действовать, исходя из этой вероятности и пренебрегая Тремя Законами. Неизвестно, существует ли она в самом деле.
Дэниел помолчал и тихо сказал:
– Но ты надеешься, что твое изучение человеческой истории поможет тебе установить законы, управляющие человеческим поведением, что ты научишься предсказывать и направлять человеческую историю, по крайней мере, положишь этому начало, чтобы когда-нибудь кто-то тоже научился предсказывать и направлять ее. Ты даже назвал этот метод «психоисторией». Разве в этом случае ты не имеешь дело с человеческим ковром? Разве ты не пытаешься работать с человечеством как с единым целым, а не собранием индивидуумов?
– Да, друг Дэниел, но это всего лишь надежда, и я не могу действовать, руководствуясь только надеждой, и не могу подогнать под нее Три Закона.
Дэниел ничего не ответил.
– Ну, вот, робот, – сказала Василия, – все твои попытки ни к чему не привели. Однако ты все еще стоишь на ногах. Ты на редкость упрям, а робот, который отрицает Три Закона и все-таки продолжает функционировать, опасен для человека. По этой причине ты будешь немедленно демонтирован, Случай слишком опасный, чтобы обращаться к неповоротливому закону, тем более что ты, в конце концов, только робот, а не человек, на которого пытаешься походить.
– Миледи, – сказал Дэниел, – вы не можете сами вынести такое решение.
– Я его все равно вынесу и улажу все последствия.
– Вы лишите леди Глэдию и второго робота, на которого не претендовали.
– Она и Фастольф лишили меня моего робота Жискара более двух столетий назад, и я не думаю, что это их расстроило хоть на миг. Так что я не огорчусь, отняв у нее роботов. У нее много других роботов, а в Институте их тоже достаточно, так что до дома ее проводят.
– Друг Жискар, может, ты разбудишь леди Глэдию, и она сумеет убедить леди Василию…
Василия хмуро взглянула на Жискара:
– Нет, Жискар. Пусть женщина спит.
Жискар, шевельнувшийся было при словах Дэниела, снова застыл. Василия щелкнула пальцами. Дверь открылась, вошли четыре робота.
– Ты был прав, Дэниел, здесь четыре робота. Они демонтируют тебя, а я приказываю тебе не сопротивляться. А потом мы с Жискаром уладим все остальное.
Она оглянулась на вошедших роботов.
– Закройте дверь и быстро и аккуратно размонтируйте его. – И она указала на Дэниела.
Роботы посмотрели на Дэниела и не пошевелились. Она сказала с нетерпением:
– Я же сказала, что он робот, и вы не должны обращать внимания на его человеческую внешность. Дэниел, скажи им, что ты робот.
– Я робот, – сказал Дэниел, – и я не буду сопротивляться.
Василия отошла в сторону. Роботы направились к Дэниелу, который стоял, опустив руки. Он последний раз взглянул на спящую Глэдию и повернулся к роботам.
Василия улыбнулась:
– Это будет интересно.
Роботы остановились.
– Берите его, – приказала Василия.
Они не двигались. Василия растерялась и хотела повернуться к Жискару, но вдруг вся обмякла и упала.
Жискар подхватил ее, усадил на пол, прислонив к стене, и глухо сказал:
– Мне нужно несколько секунд, а потом мы уйдем.
Прошло несколько секунд. Василия сидела с открытыми и остекленевшими глазами. Ее роботы не шевелились. Дэниел сделал шаг к Глэдии, Жискар поднял глаза и сказал роботам Василии:
– Охраняйте свою леди. Не позволяйте никому входить, пока она не проснется. Она проснется спокойной.
В это время Глэдия зашевелилась, и Дэниел помог ей встать.
– Кто эта женщина? – удивленно спросила она. – Чьи это роботы? Как она…
– Потом, миледи, – ответил Жискар. В его голосе как будто чувствовалась усталость. – Я все объясню, а сейчас нам нужно спешить.
И они вышли.
