Глава девятая
Василия
36
Бейли остановился у дверцы машины и сказал твердо:
– Жискар, я не хочу, чтобы стекла заматовывались. Я не хочу сидеть сзади. Я хочу сидеть спереди и знакомиться со Вне. Поскольку сидеть я буду между тобой и Дэниелом, со мной ничего не случится, разве что машина разобьется. А в этом случае погибнем мы все, и где я буду сидеть, спереди или сзади, никакого значения иметь не может.
Жискар отреагировал на твердость его распоряжений сугубой почтительностью:
– Сэр, если вы почувствуете себя дурно…
– Ты остановишь машину, и я переберусь на заднее сиденье, а ты заматуешь задние стекла. Впрочем, останавливаться необязательно: я перелезу через спинку. Видишь ли, Жискар, мне крайне важно познакомиться Авророй настолько, насколько это возможно, и вообще привыкнуть ко Вне, Это приказ, Жискар.
– Партнер Элайдж совершенно прав в своей просьбе, друг Жискар, – мягко сказал Дэниел. – Он будет в достаточной безопасности.
Жискар уступил – возможно, с неохотой (Бейли не понял выражения его не вполне человеческого лица) – и занял водительское место. Бейли сел рядом с ним и посмотрел сквозь прозрачное стекло далеко не с тои уверенностью, какую вложил в свой голос. Впрочем, роботы справа и слева служили хорошей поддержкой.
Машина поднялась на струях сжатого воздуха и чуть качнулась, точно обретая равновесие. Бейли слегка затошнило, и он едва было не пожалел о своей мужественной настойчивости. Какой смысл говорить себе, что Дэниел и Жискар не проявили никаких признаков страха – они роботы и не способны ощущать страх.
Тут машина рванулась вперед, и Бейли откинуло на спинку сиденья. А менее минуты спустя он уже мчался со скоростью даже большей, чем самая высокая скорость экспрессуэя в Городе. Впереди простиралась широкая зеленая равнина. Оттого, что по сторонам не мелькали дружеские огни и строения Города, скорость казалась еще выше. Вместо них – провалы зелени и несимметричные возвышения.
Бейли старался дышать ровно и говорить как можно естественнее, на нейтральные темы.
– Но, Дэниел, нигде не видно возделанных полей. Земля тут словно целинная.
– Это городская территория, партнер Элайдж. Парковая зона, где расположены частные владения и дома.
– Городская? – переспросил Бейли. Уж он-то знал, что такое Город.
– Эос самый большой и важный город на Авроре. Первый по времени основания. Здесь заседает Всепланетное Законодательное собрание, Здесь расположено владение его председателя, мимо которого мы проедем.
Не только Город, но еще и самый большой! Бейли посмотрел по сторонам.
– У меня сложилось впечатление, что дома Фастольфа и Глэдии расположены на окраине Эоса. Я полагал, что сейчас мы находимся за границей Города.
– Вовсе нет, партнер Элайдж. Мы как раз в самом центре. Граница пролегает в семи километрах отсюда, а место нашего назначения расположено в сорока километрах за ней.
– Центр? Но я не вижу ни единого здания.
– С дороги их и не должно быть видно, но вон там за деревьями вы можете различить дом Фуада Лабора, известного писателя.
– Ты знаешь, как выглядят все дома?
– Они заложены в моей памяти, – невозмутимо ответил Дэниел.
– На дороге нет других машин. Почему?
– Для больших расстояний употребляются аэрокары или магнитные субкары. Трехмерные контакты…
– На Солярии их называют трехмерники, – заметил Бейли.
– Как и здесь в разговорной речи, а официально – ТМК. Большая часть общения осуществляется с их помощью. К тому же аврорианцы любят пешие прогулки и нередко проходят несколько километров, чтобы навестить знакомых, а то и для деловой встречи, если время не играет особой роли.
– А до нашей цели слишком далеко, чтобы идти пешком, слишком близко для аэрокара, ТМК исключается, вот мы и едем в наземной машине.
– Точнее сказать, в машине на воздушной подушке, партнер Элайдж, но, полагаю, это укладывается в определение «наземная».
– Долго нам добираться до дома Василии?
– Не очень, партнер Элайдж. Он, как вам, возможно, известно, находится на территории Института робопсихологии.
Бейли помолчал, а затем указал рукой:
– Там у горизонта вроде бы небо все в облаках.
Жискар повернул, не сбросив скорости, машина накренилась под углом около тридцати градусов. Бейли охнул и уцепился за Дэниела, тот закинул левую руку ему за спину и крепко сжал его плечи. Машина выровнялась, и Бейли медленно перевел дух.
– Да, – ответил Дэниел, – позднее из них выпадут осадки, как указано в прогнозе.
Бейли нахмурился. Как-то во время его экспериментальной работы во Вне на Земле он попал под дождь – один-единственный раз! Словно встал под душ одетый. Мгновение слепой паники, когда он осознал, что под рукой у него нет панели, чтобы отключить эту воду, и она будет хлестать вечно, но тут все побежали – и он с ними назад в Город к сухости, к управляемости всего. Но это же, Аврора, и кто знает, что полагается делать, когда начинается дождь, – и нет Города, где можно укрыться. Бежать к ближайшему владению? Но какой прием встретят беглецы, если это не в обычае?
Последовал еще один быстрый поворот, и Жискар сказал:
– Сэр, мы находимся ка автостоянке Института робопсихологии. Теперь мы можем войти и навестить дом во владениях Института, где проживает доктор Василия.
Бейли кивнул. Поездка заняла минут пятнадцать-двадцать земного времени, насколько он мог судить, и хорошо, что она кончилась! Он сказал немного хрипло:
– Прежде чем я встречусь с дочерью доктора Фастольфа, я хочу узнать о ней кое-что. Ты ее никогда не видел, Дэниел?
– В то время, когда я возник, – ответил Дэниел, – доктор Фастольф и его дочь уже давно расстались, и я с ней не знаком.
– Жискар, но вы с ней хорошо знаете друг друга, верно?
– Да, сэр: – невозмутимо ответил Жискар.
– И были привязаны друг к другу?
– Мне кажется, сэр, – ответил Жискар, – что дочери доктора Фастольфа было приятно, когда я бывал с ней.
– А тебе быть с ней доставляло удовольствие?
Жискар ответил, словно тщательно выбирая слова:
– Я испытываю ощущение, которое, если не ошибаюсь, люди определяют как «удовольствие», всякий раз, когда я с человеком.
– Но в обществе Василии оно, полагаю, было сильнее, так?
– Ее удовольствие оттого, что она была со мной, – ответил Жискар, – как будто стимулировало те мои позитронные потенциалы, которые побуждали меня к поступкам, эквивалентным тем, которые удовольствие побуждает совершать людей. Так, во всяком случае, мне однажды объяснил доктор Фастольф.
– Почему Василия уехала от своего отца? – внезапно спросил Бейли.
Жискар ничего не ответил.
Бейли произнес с бесцеремонной властностью землянина, обращающегося к роботу:
– Я задал тебе вопрос, бой!
Жискар повернул к. нему голову и уставился на Бейли, которому вдруг почудилось, что свечение в глаза робота стало ярче, словно они были готовы запылать негодованием от этой презрительной клички. Но голос Жискара остался мягким, а его глаза не вспыхнули, когда он сказал:
– Я ответил бы, сэр, но в то время мисс Василия приказала мне никогда ничего не говорить обо всем, так или иначе связанном с их расставанием.
– Но я приказываю тебе отвечать и могу сделать этот приказ абсолютно категорическим… если пожелаю.
– Мне очень жаль, – сказал Жискар, – но мисс Василия и тогда уже была искусным робопсихологом, и ее распоряжения окажутся сильнее любых ваших, сэр.
– Да, она должна была хорошо разбираться в робопсихологии, поскольку, как рассказал мне доктор Фастольф, однажды внесла изменения в твою программу.
– Это было безопасно, сэр, так как доктор Фастольф сразу же исправил бы любую ошибку.
– Так он что-то исправлял?
– Нет, сэр.
– А какие это были изменения?
– Мелкие, сэр.
– Возможно, но просто, чтобы удовлетворить мое любопытство: что именно она сделала?
Жискар заколебался, и Бейли прекрасно понял почему.
– Боюсь, – сказал робот, – что о репрограммировании я ничего сказать не могу.
– Тебе запретили?
– Нет сэр. Но репрограммирование автоматически стирает все, что было раньше. Если я в чем-либо изменился, мне бы казалось, что я всегда был таким, и у меня не сохранилось бы никаких воспоминаний о том, каким я был до изменения.
– Так откуда же ты знаешь, что изменения эти были именно мелкими?
– Поскольку доктор Фастольф не счел нужным скорректировать изменения, внесенные мисс Василией, а об этом он сам мне как-то сказал, я и сделал вывод, что они были мелкими. Вы можете спросить о них мисс Василию, сэр.
– Я так и сделаю, – отозвался Бейли.
– Однако, боюсь, сэр, что она не ответит.
Бейли пробрал озноб. До сих пор он расспрашивал только доктора Фастольфа, Глэдию и этих двух роботов, то есть тех, у кого были все причины сотрудничать с ним. Теперь впервые ему предстояло встретиться с враждебностью.
37
Бейли вышел из машины, которая стояла на траве, и с удовольствием ощутил под ногами незыблемую землю.
Он посмотрел по сторонам и удивился: здания стояли относительно близко друг от друга, а справа высился огромный прямоугольник из металла и стекла.
– Это Институт? – спросил он.
– Институт, партнер Элайдж, – ответил Дэниел, – это весь комплекс. Вы видите лишь часть его, и застройка здесь более плотная, чем где-либо еще на Авроре, поскольку он представляет собой самостоятельную и самодостаточную политическую ячейку. В него входят частные дома, лаборатории, библиотеки, спортивный комплекс и так далее. А большое здание – это административный центр.
– Он настолько не в духе Авроры, во всяком случае, судя по тому, что я видел в Эосе, что, казалось бы, такое скопление зданий должно было бы вызвать заметное неодобрение.
– Так, по-моему, и было, партнер Элайдж, но глава Института находится в дружеских отношениях с председателем Законодательного собрания, человеком очень влиятельным, и получил специальное разрешение для обеспечения научно-исследовательской работы оптимальными условиями. Так, во всяком случае, я слышал. – Дэниел задумчиво посмотрел по сторонам. – Да, он заметно компактнее, чем я полагал.
– Чем ты полагал? Ты что, Дэниел, никогда прежде здесь не бывал?
– Нет, партнер Элайдж.
– А ты, Жискар?
– Нет, сэр.
– Но ты же нашел дорогу сюда без всяких затруднений и вроде бы хорошо знаешь это место, – сказал Бейли.
– Нac надлежащим образом информировали, партнер Элайдж, – объяснил Дэниел, – поскольку мы должны были вас сопровождать.
Бейли медленно кивнул и вдруг спросил:
– А почему доктор Фастольф с нами не поехал?
И снова убедился, что пытаться поймать робота врасплох бесполезно. Задаешь вопрос быстро, неожиданно, а они просто выжидают, пока не осмыслят его, и только тогда отвечают.
– Доктор Фастольф сказал, – ответил Дэниел, – что он не член факультета и не считает возможным приехать без приглашения.
– А почему он не член?
– О причине мне никогда не говорили, партнер Элайдж.
Бейли перевел взгляд на Жискара, который тотчас сказал:
– И мне, сэр.
Действительно не знают? Им приказано не знать? Бейли пожал плечами. Какая разница? Люди способны лгать, а роботы следуют инструкциям. Конечно, человека можно поймать на лжи или заставить признаться, а робота – ловко переинструктировать (если достанет умения или бессовестности), но приемы были разные, и как подступиться к роботу, Бейли не знал.
– Так где мы найдем доктора Василию Фастольф? – спросил он.
– Ее дом прямо перед нами, – ответил Дэниел.
– Вас проинструктировали, где он находится?
– Это 6ыло запечатлено в нашей памяти, партнер Элайдж.
– Ну так веди нас.
Оранжевое солнце уже стояло в небе довольно – явно приближался полдень. Подходя к дому Василии, они попали в тень фабрики, и Бейли поежился, немедленно ощутив температурный перепад.
Губы его крепко сжались при мысли об открытии и заселении планет без Городов, планет, где температура не регулируется и ее отличают непредсказуемые идиотские изменения. Тут он с тревогой заметил, что темная линия облаков поднялась над горизонтом повыше. И дождь тут может лить, когда пожелает! Обрушивать каскады воды тебе на голову!
Земля! Как он стосковался по Городам!
Первым в дом вошел Жискар, а Дэниел протянул руку, помешав Бейли последовать за ним.
– Ах да, конечно! Жискар пошел на разведку.
Впрочем, не терял времени и Дэниел. Его глаза осматривали все вокруг с сосредоточенностью, на какую человек не способен. Бейли не сомневался, что глаза робота не упустят ничего. (А почему, собственно, подумал он, роботов не снабжают четырьмя глазами, равно распределенными по периметру головы, а то и оптической полоской, которая полностью бы ее опоясывала? Ну не Дэниела, естественно, поскольку ему положена человеческая внешность. А вот Жискара? Или позитронные связи не справятся с проблемами такого дополнительного зрения? На миг Бейли смутно представил себе трудности, с какими на каждом шагу сталкиваются робопсихологи.)
В дверях показался Жискар и кивнул. Дэниел почтительно чуть-чуть подтолкнул Бейли, и он шагнул в открытую дверь.
Дверь эта была без замка, но ведь, внезапно вспомнил Бейли, замков не было и на дверях Глэдии и доктора Фастольфа. Малочисленность и рассредоточенность населения способствовали защите от непрошеных вторжений; несомненно, играл свою роль и обычай невмешательства, К тому же, сообразил он, вездесущие дозорные роботы много надежнее любых замков.
Пальцы Дэниела сжали руку Бейли повыше локтя, и он остановился. Впереди них Жискар о чем-то тихо говорил с двумя роботами, довольно на него похожими.
Бейли похолодел. А что, если Жискара сумели хитрым маневром подменить? Сумеет ли он обнаружить подмену? Отличить одного робота от другого? Что, если его оставят с роботом, не получившим специальных инструкций оберегать его, и тот ненароком навлечет на него опасность, а затем не сумеет с достаточной быстротой среагировать на нее?
Он сказал Дэниелу, сумев сохранить в голосе полное спокойствие:
– Эти роботы поразительно похожи, Дэниел. Ты способен их различать?
– Разумеется, партнер Элайдж. Иллюзорная одежда у них разная, не говоря уж о кодовых номерах…
– На мой взгляд, они совершенно одинаковы.
– Вы не привыкли замечать такого рода детали.
– А что это еще за кодовые номера? – попытался Бейли еще раз.
– Они четко видны, партнер Элайдж, если знать, куда смотреть, и если глаза воспринимают инфракрасную часть спектра, недоступную человеческому зрению.
– Значит, если я сам попробую их различать, у меня ничего не получится?
– Почему же, партнер Элайдж? Вам достаточно спросить у робота, как его полное имя и какой у него номер. Он сразу ответит.
– Даже если получит инструкцию назвать их мне неверно?
– Но для чего роботу станут давать такие инструкции?
Бейли решил не пускаться в объяснения.
Да и Жискар уже направился к ним. Он сказал Бейли:
– Сэр, вас примут. Сюда, пожалуйста.
Впереди пошли домашние роботы, за ними – Бейли и Дэниел, который все еще бережно сжимал руку Бейли. Жискар замыкал шествие.
Роботы впереди остановились перед широкой дверью, створки которой тут же разошлись, видимо, автоматически. Комнату за ними наполнял тусклый свет, просачивавшийся сквозь тяжелые занавески.
Бейли смутно различил человеческую фигурку, сидевшую на краешке высокого табурета, положив локоть на стол, который тянулся вдоль всей стены.
Бейли и Дэниел вошли, следом за ними Жискар. Створки двери сомкнулись, и в комнате стало еще темнее. Женский голос произнес резко:
– Ближе не подходите! Стойте там!
И комнату залил солнечный свет.
38
Бейли заморгал и посмотрел вверх. Потолок оказался стеклянным, и за ним виднелось солнце. Почему-то оно выглядело не очень ярким, на него можно было смотреть, хотя свет в комнате почти слепил. Видимо, стекло (или какой-то другой материал?) рассеивало свет, не поглощая его.
Он посмотрел на женщину, сидевшую в той же позе, и сказал:
– Доктор Василия Фастольф?
– Доктор Василия Алиена, если вам требуется полное имя. Чужими именами я не пользуюсь. Можете называть меня доктор Василия. Это имя, которым меня называют в Институте. – Ее суровый голос чуть смягчился. – А как ты, мой старый друг Жискар?
Жискар ответил тоном, странно непохожим на обычный:
– Я приветствую вас… – он помолчал и докончил: – Приветствую вас, Крошка Мисс.
Василия улыбнулась:
– А это, я полагаю, человекоподобный робот, про которого я слышала. Дэниел Оливо?
– Да, доктор Василия, – отчеканил Дэниел.
– И наконец – землянин.
– Элайдж Бейли, доктор, – сухо сказал Бейли.
– Да, мне известно, что у землян есть имена, и ваше – Элайдж Бейли, – произнесла она с холодным высокомерием. – И вы чертовски не похожи на актера, игравшего вас в гиперволновой драме.
– Мне это известно, доктор.
– А вот актер, игравший Дэниела, на него очень походил, но, полагаю, мы здесь не для того, чтобы обсуждать этот балаган.
– Совершенно верно.
– Насколько я поняла, землянин, мы здесь для того, чтобы вы сказали то, что вам требуется, о Сантриксе Гремионисе и чтобы мы с этим покончили. Так?
– Не совсем, – ответил Бейли, – Это не главная причина, почему я приехал сюда, хотя, полагаю, мы доберемся и до нее.
– Ах, вот как! Так вы думаете, мы здесь для того, чтобы долго и подробно обсуждать тему, которую вы решили выбрать?
– Я думаю, доктор Василия, что вам следует позволить мне вести наш разговор на свой лад.
– Это что – угроза?
– Нет.
– Ну, я еще никогда не видела землян, и, пожалуй, будет любопытно посмотреть, насколько вы сходны с. актером, который играл вас, – помимо внешности, разумеется. Вы действительно такой волевой и сильный, каким вас изображали?
– Меня, – сказал Бейли, не скрывая отвращения, – мелодраматизировали и изобразили мой характер со всяческими преувеличениями. Я предпочел бы, чтобы вы принимали меня таким, какой я есть, и судили обо мне по тому, что видите сейчас.
Василия засмеялась:
– Во всяком случае, я вас не ввергла в трепет. Очко в вашу пользу. Или вы считаете, что получили возможность командовать мной из-за чего-то там с Гремионисом?
– Я здесь только для того, чтобы выяснить правду о смерти человекоподобного робота Джендера Пэнелла.
– Смерти? Так, значит, до этого он был живым?
– Я употребляю одно короткое слово вместо выражений вроде «выведен из функционального состояния». Или «смерть» вас сбивает?
– А вы неплохо фехтуете, – сказала Василия. – Дебретт, принеси стул землянину. Он устанет стоять, если разговор затянется. А потом иди в свою нишу. Ты гоже, Дэниел, в какую захочешь. Жискар, встань возле меня.
Бейли сел.
– Спасибо Дебретт. Доктор Василия, у меня нет полномочии задавать вам вопросы, я не располагаю статусом, обязывающим вас отвечать на них. Однако смерть Джендера Пэнелла поставила вашего отца в положение, которое…
– Кого поставила?
– Вашего отца.
– Землянин, я иногда пользуюсь определением «отец» для обозначения одного индивидуума, но только я, и никто другой! Будьте добры, употребляйте его имя.
– Доктор Хэн Фастольф. Он ведь ваш отец? Просто для сведения.
– Вы прибегаете к биологическому термину, – ответила Василия. – Я разделяю с ним гены по принципу, который на Земле рассматривается как связь отец – дочь. На Авроре это никакого значения не имеет, кроме как в медицинском или генетическом отношении. В определенных патологических состояниях бывает необходимо учитывать физиологию и биохимию тех, с кем у меня есть общие гены, – родителей, братьев и сестер, детей и так далее. В остальном на Авроре о таких связях упоминать не принято. Я объяснила это, потому что вы с Земли.
– Если я нарушил принятый обычай, – сказал Бейли, – то по неведению и прошу меня извинить. Могу ли я называть этого человека по имени в нашем разговоре?
– Разумеется.
– Ну, так смерть Джендера Пэнелла поставила доктора Хэна Фастольфа в трудное положение, и, полагаю, что вам это не безразлично и вы хотите ему помочь.
– Ах вот что вы полагаете! А почему?
– Он ваш… Он вас вырастил. Заботился о вас. Вы питали друг к другу глубокую привязанность. И он все еще питает ее к вам.
– Он вам это сказал?
– Это стало очевидным из нашего разговора – хотя бы из того факта, что он принял участие в солярианке Глэдии Дельмар из-за ее сходства с вами.
– И он вам это сказал?!
– Да. Но в любом случае сходство очевидно.
– Тем не менее, землянин, я ничем доктору Фастольфу не обязана. И ваши предположения можно отбросить.
Бейли откашлялся:
– Помимо личных чувств, какими вы руководствуетесь – или не руководствуетесь, – остается вопрос о будущем Галактики. Доктор Фастольф хочет, чтобы новые миры исследовались и заселялись людьми. Если политические последствия смерти Джендера приведут к тому, что исследовать и заселять эти миры предоставят роботам, это, по мнению доктора Фастольфа, обернется катастрофой. Полагаю, вы не захотите способствовать подобной катастрофе.
Василия ответила равнодушно, не спуская глаз с его лица:
– О, конечно, будь я согласна с доктором Фастольфом. Но я с ним не согласна. Не вижу ничего опасного в том, что всю предварительную работу сделают человекоподобные роботы. Собственно говоря, я работаю в Институте для того, чтобы сделать это возможным. Я глобалист. А доктор Фастольф, раз он гуманист, – мой политический враг.
Ответы ее были четкими, прямолинейными и предельно краткими. Затем наступала пауза, словно Василия с интересом ждала следующего вопроса. У Бейли сложилось впечатление, что он возбуждает ее любопытство, забавляет ее и она мысленно заключает с собой пари, о чем будет следующий вопрос, твердо решив сообщать ему информации ровно столько, чтобы понудить его к следующему вопросу.
– Давно ли вы член этого Института? – спросил он.
– С момента его организации.
– А сколько в нем членов?
– Насколько я могу судить, около трети всех робопсихологов Авроры, хотя живет и работает здесь примерно половина от этого числа.
– Остальные члены Института разделяют ваши взгляды на освоение новых миров роботами? И все до единого противостоят доктору Фастольфу?
– По-моему они почти все глобалисты, но на голосование мы этот вопрос не ставили и даже не проводили поему официальный диспут. Лучше опросите их индивидуально.
– А доктор Фастольф член Института?
– Нет.
Бейли подождал, но она ничего не добавила, и он сказал:
– Разве это не удивительно? Казалось бы, уж он-то должен быть его членом!
– Просто мы не хотим иметь с ним дела. И, хотя это менее важно, он не желает иметь дела с нами.
– Но ведь это даже удивительнее.
– Не вижу почему. – Внезапно, словно поддавшись внутреннему раздражению, она добавила: – Он живет в городе Эос. Полагаю, землянин, вы понимаете, откуда такое название?
Бейли кивнул.
– Эос, – сказал он, – богиня зари у древних греков, как Аврора – богиня зари у древних римлян.
– Совершенно верно. Доктор Хэн Фастольф живет в Городе Зари на планете Зари, но в Зарю не верит. Он не понимает единственно возможного способа освоения Галактики, претворения Космической Зари в сияющий Галактический День. Исследование Галактики роботами – единственный практичный способ осуществить это, а он не желает его признавать… И нас тоже.
– Но почему единственно практичный? – медленно сказал Бейли. – Ведь Аврору и другие космомиры исследовали и осваивали не роботы, а люди.
– Извините, Не люди, а земляне. Это был расточительный и малоэффективный процесс, и теперь мы не допустим, чтобы земляне стали снова первопроходцами. Мы теперь – космониты, живем долго, имеем отличное здоровье, и у нас есть роботы, несравненно более многосторонние и гибкие, чем те, которые были у первопоселенцев. Другие времена и обстоятельства, и в наши дни единственный мыслимый способ – возложить эту задачу на роботов.
– Предположим, вы правы, а доктор Фастольф ошибается. Но и в таком случае его точка зрения вполне логична. Так почему он и Институт не в состоянии ужиться? Только потому, что в этом вопросе они расходятся?
– Нет. Это расхождение относительно второстепенное. Существует более глубокий конфликт.
Вновь Бейли подождал, и вновь она ничего не добавила. Дать волю раздражению было бы опасно, а потому он сказал негромко, почти просительно:
– А в чем заключается этот более глубокий конфликт?
В голосе Василии прозвучали почти смешливые нотки. Черты ее лица чуть смягчились, и на момент ее сходство с Глэдией усилилось.
– Если вам не объяснят, догадаться вы не сможете, так?
– Потому я и задаю этот вопрос, доктор Василия.
– Хорошо, землянин. Мне говорили, что земляне живут недолго. Меня не ввели в заблуждение?
Бейли пожал плечами:
– Некоторые из нас доживают до ста лет по земному календарю. – Он прикинул. – Сто тридцать метрических лет или около того.
– А сколько лет вам?
– Сорок пять стандартных, шестьдесят метрических.
– А мне шестьдесят шесть метрических. Я рассчитываю прожить еще примерно триста метрических лет, если буду беречься.
Бейли развел руками:
– Поздравляю вас.
– Тут есть и свои слабые стороны.
– Сегодня утром мне сказали, что за три-четыре века накапливается много горьких потерь.
– Боюсь, что да, – ответила Василия. – Но накапливается много-много приобретений. Так что в целом равновесие сохраняется.
– В таком случае, что подразумевается под слабыми сторонами?
– Вы, естественно, не ученый.
– Я следователь… полицейский, если хотите.
– Но, возможно, на своей планете вы встречались с учеными?
– Кое с кем, – выжидательно ответил Бейли.
– Вы знаете, как они работают? Насколько нам известно, на Земле они вынуждены сотрудничать. В лучшем случае у них есть лет пятьдесят для активной работы, так коротка их жизнь. Менее семи метрических десятилетий. За такой срок многого не добьешься.
– Некоторые наши ученые добились очень многого за куда более короткое время.
– Потому что они использовали чужие открытия в прошлом и черпали, что могли, из открытий современников. Не так ли?
– Естественно. Наука у нас общественное достояние, в которое каждый вносит свой вклад через время и пространство.
– Вот именно. Иначе вообще ничего не получилось бы. Каждый ученый, сознавая, как мало у него шансов достигнуть чего-либо в одиночку, вынужден делиться с другими, волей-неволей становится работником на коммунальной кухне. Благодаря этому прогресс заметно ускоряется.
– Но разве на Авроре и других космомирах дело обстоит иначе? – спросил Бейли с удивлением.
– Теоретически – точно так же, на практике же далеко не так. В обществе долгожителей нет подобной спешки. В распоряжении ученого есть три – три с половиной столетия, чтобы посвятить их решению какой-либо проблемы, и возникает убеждение, что за такой срок и одиночка способен достигнуть многого. И появляется нечто вроде интеллектуальной алчности – человек стремится сделать что-то сам, приобрести право на данную грань прогресса, и он уже готов смириться с замедлением прогресса, лишь бы не отказаться от того, что считает своим. В результате общее развитие науки на космомирах замедлилось до того, что вопреки своим огромным преимуществам нам не удается обогнать то, что делается на Земле.
– Полагаю, вы говорите все это, наталкивая меня на вывод, что доктор Хэн Фастольф ведет себя именно так.
– О, абсолютно! Его теоретический анализ позитронного мозга сделал возможным создание человекоподобных роботов. Он использовал его, чтобы с помощью своего друга покойного доктора Сартона сконструировать Дэниела, вашего друга робота, но он не сделал общим достоянием важнейшие положения своей теории и не знакомит с ними никого. Таким образом, он – и только он – препятствует изготовлению человекоподобных роботов.
Бейли наморщил лоб:
– А Институт робопсихологии ратует за сотрудничество между учеными?
– Совершенно верно. Институт схватывает больше сотни ведущих робопсихологов разного возраста, с разными достижениями и талантом. Мы надеемся учредить филиалы на других планетах и создать межзвездную ассоциацию. Все мы считаем себя обязанными объединять наши личные открытия и гипотезы в общем фонде, добровольно делая для общего блага то, что вы, земляне, делаете вынужденно из-за своей короткой жизни. Но доктор Хэн Фастольф этого не желает. Не сомневаюсь, вам доктор Хэн Фастольф кажется благородным идеалистом, патриотом, думающим только о благе Авроры, но он не желает отдать свою интеллектуальную собственность (так он на это смотрит!) в общий фонд. И потому что он распространяет право частной собственности на научные открытия, мы не хотим иметь с ним ничего общего. Полагаю, наша взаимная антипатия уже не кажется вам загадочной.
Кивнув, Бейли сказал:
– Вы думаете, это сработает? Такой отказ от личной славы?
– Иначе не может быть, – мрачно объявила Василия.
– Но общие усилия Института повторить индивидуальное открытие доктора Фастольфа увенчались успехом? Теория человекоподобного позитронного мозга была открыта еще раз?
– Со временем так и будет. Это неизбежно.
– И вы пытаетесь сократить время, которое потребуется для подобного вторичного открытия, просто убедив доктора Фастольфа опубликовать свою теорию?
– Мне кажется, у нас появилась возможность его убедить.
– обыгрывая скандал вокруг смерти Джендера?
– По-моему вам не следовало задавать этот вопрос. Ну так, землянин, я сообщила вам все, что вы желали узнать?
– Вы мне сообщили кое-что, чего я не знал.
– Значит, пора объяснить, при чем тут Гремионис. Почему вы связали имя этого парикмахера со мной?
– Парикмахера?
– Он воображает себя художником-куафером – и не только этим, но он просто парикмахер и ничего больше. Так объясните. Или закончим этот разговор.
Бейли томила усталость. Он не сомневался, что Василия получала большое удовольствие от словесного фехтования. Она сообщила ему достаточно, чтобы разжечь его желание узнать больше, и теперь он будет вынужден покупать добавочные сведения в обмен на собственную информацию. А ее у него нет. Только догадки. И если хотя бы одна из них неверна, существенно неверна, ему придется сразу уйти. И он сам начал фехтовать.
– Поймите, доктор Василия, бессмысленно делать вид, будто смехотворно даже предположить, что между вами и Гремионисом есть какая-то связь.
– Почему же? Если это и правда смехотворно?
– Ну нет. Будь это смехотворно, вы бы расхохотались мне в лицо и отключили канал связи. А вы взяли назад свой недавний отказ, согласились меня принять, долго со мной говорили, многое мне рассказали – какие еще доказательства требуются, что вы опасаетесь, не прижимаю ли я нож к вашему горлу.
Василия крепко сжала губы, а потом сказала тихо и зло:
– Вот что, маленький землянин, мое положение уязвимо, и вы, возможно, это сообразили. Я все-таки дочь доктора Фастольфа, и в Институте есть люди, у которых хватает глупости – или подлости – из-за этого не доверять мне. Не знаю, какие сплетни вы слышали – или сами сочинили, но они смехотворны, иначе и быть не может. Но при всей смехотворности могут быть использованы против меня. А потому я готова на обмен. Я кое-что вам рассказала, могу рассказать и больше, но только если вы сейчас объясните, что у вас есть, и убедите меня в своей правдивости. Так говорите же! Если вы затеете со мной какую-то игру, мое положение не станет хуже, если я вышвырну вас вон – а я хоть такое удовлетворение получу. И пущу в ход свое влияние, чтобы председатель отменил данное вам разрешение и сразу же отправил вас назад на Землю. От него уже и так этого требуют, и вам совершенно не нужно, чтобы еще и я на этом настаивала. Так что говорите! Сейчас же!
39
Бейли хотелось подобраться к кульминационному вопросу постепенно, проверяя, верно ли он догадался. Но ему было ясно, что у него ничего не получится. Она сразу поймет его тактику – она ведь вовсе не глупа – и оборвет разговор. А он чувствовал, что нащупал что-то, и опасался все испортить. Возможно, и правда ее положение уязвимо из-за отца, но она не приняла бы его, если бы не опасалась, что его предположение совсем не смехотворно.
Значит, надо найти что-то настолько важное, что оно сразу же даст ему хоть чуточку власти над ней. Ну, была не была! Он сказал:
– Сантрикс Гремионис предлагал вам себя. – И прежде чем Василия успела что-то сказать, он усилил нажим, добавив жестко: – И не один раз.
Василия сжала руки на колене, потом встала и снова села на табурет, словно устраиваясь поудобнее. Она посмотрела на Жискара, который без всякого выражения неподвижно стоял рядом с ней. Затем поглядела на Бейли и сказала:
– Но этот идиот предлагает себя первому встречному любого возраста и пола. Вот если бы он обошел меня своим вниманием, это было бы странно!
Бейли нетерпеливо отмахнулся. (Она не засмеялась, не оборвала разговор. И даже не изобразила гнев. А просто ждала, как он разовьет свое утверждение, из чего следовало, что он действительно что-то нащупал.) Он сказал:
– Это преувеличение, доктор Василия.. Даже самый неразборчивый человек не хватает что попало, а Гремионис выбрал вас и, несмотря на ваш отказ, продолжал предлагать себя вопреки всем обычаям Авроры.
– Я рада, что вы не усомнились в моем отказе. Есть люди, считающие, что из любезности следует принимать любое предложение – или почти любое, но я подобного мнения не придерживаюсь. Не вижу, с какой стати я должна обрекать себя на совершенно неинтересную трату времени. У вас есть возражения, землянин?
– Я не могу высказать мнения – ни отрицательного, ни положительного – относительно аврорианского обычая. (Она все еще выжидала и слушала его. Чего она ждет? Того, о чем он хочет заговорить, но пока не решается?)
Она сказала с вымученной небрежностью:
– Так вы можете хоть что-нибудь предложить или мы закончили?
– Нет, не закончили, – отрезал Бейли, вынужденный снова рискнуть. – Вы обнаружили в Гремионисе эту не аврорианскую навязчивость, и вам пришло в голову, что ее можно использовать.
– Да неужели? Какая чушь! Как и для чего я бы ее использовала?
– Его влекло к вам очень сильно, и, значит, не так уж трудно было устроить, чтобы его заинтересовала другая, очень похожая на вас женщина. Вы подтолкнули его, быть может, пообещав все-таки согласиться, если та ему откажет.
– И кто же эта бедняжка, столь на меня похожая?
– А вы не знаете? Ну послушайте, доктор Василия, это уже глупо. Я говорю о солярианке Глэдии, и уже упоминал, что доктор Фастольф взял ее под покровительство именно из-за вашего с ней сходства. Было это в начале нашего разговора, и вы не выразили ни малейшего удивления. Теперь уже поздно притворяться, будто вы слышите о нем в первый раз.
Василия посмотрела на него очень внимательно:
– И вы из его интереса к ней заключили, что прежде он интересовался мной? И явились ко мне с этой дурацкой догадкой?
– Не такой уж дурацкой. Есть и другие весомые факты. Но вы отрицаете?
Она задумчиво водила пальцем по длинному столу рядом с собой. Какие тайны скрывали длинные листы на нем? Бейли различал сложнейшие схемы. Но они ничего ему не сказали бы, как бы долго и подробно он их ни штудировал.
– Мне это надоело, – сказала Василия. – Вы сообщили мне, что Гремионис сначала интересовался мной, а затем солярианкой, моим двойником. А теперь вы хотите, чтобы я это отрицала. Но для чего мне тратить время на отрицания? Какая в этом важность? Даже будь это правдой, какой мне может быть вред? Вы ведь просто говорите, что мне досаждали предложения, меня не привлекавшие, и я хитроумно от них избавилась. Что дальше?
– Дело не столько в ваших поступках, – сказал Бейли, – сколько в их причине. Вы знали, что в характере Гремиониса проявлять настойчивость в определенных ситуациях. Он опять и опять предлагал себя вам, а следовательно, будет спять и опять предлагать себя Глэдии.
– Если она ему откажет!
– Она солярианка, пережившая сексуальную травму, и отказывала всем, о чем, полагаю, вы знали, поскольку вопреки отчуждению между вами и вашим… и доктором Фастольфом все еще испытываете чувства, которые побудили бы вас наводить справки о вашей замене.
– Ну тем лучше для нее. Если она отказала Гремионису, значит, у нее прекрасный вкус.
– Вы заранее знали, что никакого «если» быть не может, что она безусловно ему откажет.
– И все-таки – ну и что?
– Повторные предложения означали, что Гремионис будет часто бывать у Глэдии, что он будет за нее цепляться.
– В последний раз: ну и что?
– А в доме Глэдии была редкость – Джендер Пэнелл, один из двух человекоподобных роботов, существовавших в мире.
– К чему вы клоните? – замявшись, спросила Василия.
– По-моему вам пришло в голову, что убийство человекоподобного робота при обстоятельствах, бросающих тень на доктора Фастольфа, можно использовать как средство вырвать у него секрет человекоподобного позитронного мозга. Гремиониса, раздраженного постоянными отказами Глэдии, но часто бывающего в доме Глэдии, можно было подбить на убийство робота, чтобы страшнее ей отомстить.
Василия заморгала:
– Да будь у этого жалкого парикмахеришки двадцать таких причин и двадцать удобных случаев, так что? Он бы толком не сумел приказать роботу пожать ему руку. И за миллион световых лет он не смог бы вызвать умственную заморозку даже у простого робота!
– И вот теперь, – мягко сказал Бейли, – мы добрались до вопроса, который, мне кажется, вы предвидели, раз сдержались и не вышвырнули меня вон. Вам нужно было удостовериться, знаю я или нет. Иными словами: Гремионис проделал это с помощью Института робопсихологии, действовавшего через вас!
