Бейли чувствовал едва уловимый специфический запах Йист-тауна, который становился все сильнее, заполняя собой все вокруг. Для Бейли этот запах не был неприятным, как для Джесси, например. Ему он, пожалуй, даже нравился. Он пробуждал приятные воспоминания.

Каждый раз, когда Бейли слышал запах сырых дрожжей, чувственное восприятие каким-то неведомым образом отбрасывало его на три десятилетия, назад. Он снова был десятилетним мальчуганом, навещавшим дядю Бориса, который работал на дрожжевой фабрике. У дяди Бориса всегда было припасено немного дрожжевых сладостей: маленькие печеньица, разные конфеты, напоминавшие по вкусу шоколадные, со сладкой жидкостью внутри, пирожные в виде фигурок кошек и собак. Несмотря на свой возраст, он понимал, что дядя Борис не имел права их раздавать, и всегда съедал свое угощение потихоньку, сидя в углу спиной ко всем. Он быстро запихивал сласти в рот, боясь как бы его не застали за этим занятием.

От этого они казались еще вкуснее.

Бедный дядя Борис! Он погиб от несчастного случая. Лайджу никогда не рассказывали подробностей, и он горько плакал, так как думал, что дядю Бориса арестовали за воровство дрожжевых продуктов. Он боялся, что и его самого арестуют и накажут. Много лет спустя Бейли осторожно заглянул в полицейскую картотеку и узнал правду, Дядя Борис попал под гусеницы транспортера. Таким трагичным оказался конец у этого романтического мифа.

Но все же при малейшем запахе сырых дрожжей в его сознании тотчас, пусть на один миг, всплывали детские воспоминания.

Йист-таун – Дрожжевой город… Официально в Нью-Йорке не было района с таким названием. Оно не встречалось ни в одном из городских справочников, ни на одной официальной карте. То, что в народе называли Йист-тауном, в департаменте связи числилось как округа Нью-Арк, Нью-Брансуик и Трентон. Эта часть Города представляла собой широкую полосу, пересекавшую то, что в среднюю эпоху было штатом Нью-Джерси. За исключением нескольких жилых секторов – в основном в центре Нью-Арка и Трентона – все это пространство было занято многоуровневыми фабриками, где росли и размножались сотни разновидностей дрожжевых культур.

На дрожжевых фабриках работала пятая часть всего населения Города. Столько же народу трудилось в смежных отраслях. Горы древесины и сырой целлюлозы, которые доставлялись из непроходимых лесов Аллеганов, бесчисленное множество цистерн с кислотой, необходимой для переработки сырья в глюкозу; тысячи тонн селитры и фосфатов – важнейших для процесса добавок; огромное количество контейнеров с органическими веществами из химических лабораторий – все это требовалось для того, чтобы получить только один продукт – дрожжи, как можно больше дрожжей.

Без них шесть из восьми миллиардов людей, живущих на Земле, через год погибло бы от голода.

Бейли похолодел от этой мысли. Такая возможность существовала и три дня назад, но тогда подобная мысль просто не пришла бы ему в голову.

Машина с ревом выскочила из туннеля мотошоссе на окраины Нью-Арка. На малонаселенных улицах, зажатых с обеих сторон невыразительными блоками дрожжевых фабрик, не пришлось даже сбрасывать скорость.

– Который час, Дэниел? – спросил Бейли.

– Шестнадцать часов пять минут, – ответил робот.

– Значит, если он работает в дневную смену, мы застанем его на месте.

Бейли поставил машину в нише для выгрузки сырья и выключил двигатель.

– Так это и есть фабрика «Нью-Йорк Йист», Элайдж? – спросил робот.

– Ее часть.

Они вошли в коридор, по обеим сторонам которого тянулись служебные помещения. В том месте, где коридор сворачивал, их встретила расплывшаяся в улыбке секретарша.

– Кого вы желаете видеть? – спросила она. Бейли достал свое удостоверение.

– Полиция. У вас в «Нью-Йорк Йист» работает некий Фрэнсис Клаусарр?

– Сейчас проверю.

Девушка была явно обеспокоена.

Она нажала кнопку селектора, под которой значилось «Отдел кадров», и ее губы едва заметно зашевелились, но при этом не было слышно ни звука.

Бейли уже доводилось видеть, как работают ларингофоны, превращавшие слабые колебания гортани в слова.

– Говорите, пожалуйста, вслух. Я бы хотел вас слышать, – попросил Бейли.

Теперь ее слова можно было разобрать, но сыщик услышал лишь «…он говорит, что из полиции, сэр».

К ним подошел хорошо одетый смуглый человек с тонкими усами и небольшой лысиной. Он улыбнулся, показав ослепительно белые зубы, и представился:

– Я Прескотт из отдела кадров. Чем могу быть полезен, инспектор?

Бейли холодно посмотрел на Прескотта, и улыбка на его лице потеряла свою естественность. Прескотт сказал:

– Я просто не хотел бы волновать рабочих. Они болезненно реагируют на все, что касается полиции.

– Что ж делать! Клаусарр сейчас на своем рабочем месте?

– Да, инспектор.

– В таком случае дайте нам указку. И если он уйдет прежде, чем мы туда доберемся, нам придется разговаривать с вами в другом месте.

Лицо Прескотта побледнело. Он пролепетал:

– Сейчас я принесу вам указку, инспектор.

Указка-гид была настроена на отделение СГ, секции 2. Что это значило в фабричной терминологии, Бейли не знал. Ему не нужно было это знать. Указка представляла собой компактный аппарат, который легко помещался на ладони. Ее кончик слегка нагревался при совмещении с заданным направлением и быстро охлаждался, если ее поворачивали в какую-нибудь другую сторону. При приближении к конечной цели он становился все теплее и теплее.

Для новичка указка с ее едва уловимыми тепловыми колебаниями была почти бесполезна, но мало кто из жителей Города не умел с ней обращаться. Одной из самых любимых игр детства многих поколений была игра в прятки в коридорах школьного яруса с использованием игрушечных указок-гидов. («Горячо или нет, дай, указка, ответ», «Хоть куда забредешь – гида не проведешь».)

За свою жизнь Бейли уже сотни раз с помощью указки-гида находил дорогу в лабиринтах громадных зданий, так что с гидом в руке он свободно следовал по кратчайшему пути в нужном направлении, как будто перед ним была схема расположения помещений.

Когда через десять минут он шагнул в просторную, ярко освещенную комнату, кончик указки-гида был почти раскаленным.

– Фрэнсис Клаусарр здесь? – спросил Бейли у ближайшего к двери рабочего.

Тот мотнул головой, и Бейли двинулся в указанном направлении. Несмотря па включенные вентиляторы, от гула которых в помещении стоял постоянный шум, в нос бил резкий запах дрожжей.

Один из рабочих на другом конце комнаты поднялся и стал снимать фартук. Он был среднего роста, довольно молодой, но с глубокими морщинами на лице и начинающими седеть волосами. Он медленно вытирал свои огромные, узловатые руки селлетексовым полотенцем.

– Фрэнсис Клаусарр – это я, – сказал он.

Бейли бросил взгляд на Р. Дэниела. Робот кивнул.

– О’кей, – сказал Бейли. – Найдется здесь местo, где мы могли бы поговорить?

– Может, и найдется, – медленно проговорил Клаусарр, – но у меня почти закончилась смена. Как насчет завтра?

– До завтра ждать слишком долго. Давайте-ка поговорим сейчас.

Бейли показал ему свое удостоверение.

Спокойно продолжая вытирать руки, Клаусарр холодно сказал:

– Не знаю, как у вас в полиции, но мы здесь едим строго по графику. Мой ужин с семнадцати ноль-ноль до семнадцати сорока пяти. И появляться в столовой в другое время бесполезно.

– Не беспокойтесь. Я позабочусь о том, чтобы ваш ужин принесли сюда.

– Ну-ну, – невесело проговорил Клаусарр. – Прямо как аристократу или полицейскому класса С, А дальше что? Может, вы еще и отдельную ванну мне предложите?

– Отвечайте на вопросы, Клаусарр, а остроты приберегите для своей подружки. Так где мы можем поговорить?

– Если хотите, можно воспользоваться весовой, а уж устроит она вас или нет – это ваше дело. Мне-то с вами говорить не о чем.

Бейли подтолкнул Клаусарра к весовой. Это была квадратная стерильно-белая комната со своей собственной и гораздо лучшей, чем в соседнем зале, вентиляцией. На столах вдоль стен в стеклянных футлярах стояли чувствительные электронные весы, управляемые электромагнитными полями. В дни учебы в колледже Бейли пользовался более дешевыми моделями. Он узнал одни весы, которые позволяли взвесить всего лишь миллиард атомов.

– Думаю, здесь нам никто не помешает, – сказал Клаусарр.

Бейли неопределенно хмыкнул в ответ и повернулся к Дэниелу.

– Пожалуйста, выйдите и организуйте, чтобы сюда прислали еду. И если вам нетрудно, подождите за дверью, пока ее не принесут.

Он проводил Дэниела взглядом и обратился к Клаусарру.

– Вы химик?

– С вашего позволения, я зимолог.

– А какая между ними разница?

Клаусарр высокомерно посмотрел на Бейли.

– Химик – это всего лишь размешиватель бурды, повелитель вонючих колб. В отличие от него, зимолог – человек, благодаря которому живут несколько миллиардов людей. Я специалист по дрожжевым культурам.

– Понятно, – сказал Бейли.

Но Клаусарр и не думал останавливаться:

– Эта лаборатория обслуживает всю компанию «Нью-Йорк Йист». Мы не останавливаемся ни на день, ни, черт побери, на час, чтобы обеспечить ее всевозможными дрожжевыми штаммами. Мы исследуем и регулируем их питательные свойства. Мы следим за их размножением. Мы изменяем их генетику, создаем новые штаммы, уничтожаем неудачные, выделяем нужные нам свойства и снова скрещиваем их. Когда пару лет назад жители Нью-Йорка стали получать клубнику в межсезонье, это, мой дорогой, была не клубника. То была особая ароматизированная дрожжевая культура с повышенным содержанием сахара, которой придали естественную клубничную окраску, – SaccharomycesoleiBenedictae. Ее вырастили здесь, в этой комнате. Двадцать лет назад она была всего лишь чахлым, ни к чему не пригодным штаммом с противным привкусом сала. Этот привкус сохраняется до сих пор, но жирность продукта возросла с пятнадцати до восьмидесяти семи. Если сегодня вы пользовались экспресс-дорогой, знайте, что она смазала именно S. О.Benedictae, штамм АГ-7 которой был выведен здесь, в этой комнате. Так что не называйте меня химиком, я зимолог.

Бейли невольно отступил перед яростным всплеском профессиональной гордости зимолога.

Опомнившись, он резко спросил:

– Где вы находились вчера между восемнадцатью и двадцатью часами вечера?

Клаусарр пожал плечами:

– Прогуливался, Я люблю немного побродить после ужина.

– Вы заходили в гости к друзьям? Может быть, были в субэфирнике?

– Нет. Просто гулял.

Бейли плотно сжал губы, При посещении субэфирника в абонементе Клаусарра обязательно сделали бы отметку, что нетрудно было проверить. Проведи он вечер в гостях, ему пришлось бы назвать имена друзей и вместе с ними пройти очную ставку.

– Значит, вас никто не видел.

– Не знаю, может быть, кто-то и видел. По крайней мере, мне об этом неизвестно.

– А что вы можете сказать о предыдущем вечере?

– То же самое.

– Значит, у вас нет алиби?

– Если бы я совершил какое-то преступление, инспектор, я бы о нем позаботился. Зачем мне алиби?

Бейли не ответил. Он заглянул s свой блокнот.

– Однажды вы уже привлекались к суду. По обвинению в подстрекательстве к беспорядкам.

– Ну и что с того? Один из этих роботов, протискиваясь мимо, толкнул меня, и я подставил ему подножку. Это, по-вашему, подстрекательство к беспорядкам?

– Суд решил, что это именно так. Вас признали виновным и наложили штраф.

– На этом дело закончено, не так ли? Иди вы хотите оштрафовать меня еще раз?

– Два дня назад у обувного магазина в Бронксе чуть не начались волнения. Вас там видели.

– Кто видел?

– Это было как раз в те часы, когда вы обычно ходите на ужин. Вы ужинали позавчера вечером?

Клаусарр заколебался, затем покачал головой:

– Расстройство желудка. Это все из-за дрожжей, Такое бывает даже у старых работников.

– Вчера вечером чуть было не вспыхнул бунт в Уильямсбурге, вас видели и там.

– Кто?

– Вы отрицаете, что присутствовали в обоих местах?

– Вы не сообщили мне ничего, что я мог бы отрицать. Где точно все это случилось и кто говорит, что видел меня?

Бейли невозмутимо наблюдал за зимологом.

– Я думаю, вы прекрасно знаете, о чем идет речь. И думаю, что вы играете не последнюю роль в подпольной медиевистской организации.

– Я не могу запретить вам думать, инспектор, но предположение – это не доказательство, как вам, вероятно, известно, – усмехнулся Клаусарр.

– Может быть, – сказал Бейли с каменным выражением лица. – И все же я смогу вытянуть кое-что из вас прямо сейчас.

Бейли подошел к двери и отворил ее. Рядом неподвижно стоял Р. Дэниел.

– Ужин Клаусарра прибыл? – обратился Бейли к роботу.

– Его уже несут, Элайдж.

– Занесите его, пожалуйста, когда он прибудет. – Мгновение спустя Р. Дэниел вошел в комнату, держа в руках металлический поднос с углублениями. – Поставьте его перед мистером Клаусарром, Дэниел.

Бейли сел на один из стоявших около окна табуретов и, закинув ногу на ногу, стал слегка пошевеливать кончиком ботинка. Он заметил, как Клаусарр, напрягшись, тихонько отодвинулся, когда Р. Дэниел подошел, чтобы поставить поднос на краешек ближайшего к зимологу стола.

– Мистер Клаусарр, – сказал Бейли, – я хочу представить вам моего партнера, Дэниела Оливо.

Дэниел протянул руку и произнес:

– Здравствуйте, Фрэнсис.

Клаусарр не проронил ни звука. Он даже не двинулся, чтобы пожать руку Дэниелу. Робот продолжал стоять с вытянутой рукой, лицо зимолога начала заливать краска.

– С вашей стороны это невежливо, мистер Клаусарр. Или ваша гордость настолько велика, что не позволяет вам пожать руку полицейскому? – тихо произнес Бейли.

– Если вы ничего не имеете против, я бы поел, – пробормотал Клаусарр.

Он достал из кармана складной нож, извлек из него вилку и сел, уткнувшись в тарелку.

– Дэниел, мне кажется, наш друг обиделся на ваше холодное отношение. Вы ведь на него не сердитесь, верно?

– Ничуть, Элайдж, – ответил Р. Дэниел.

– В таком случае докажите, что вы не держите на него зла. Обнимите его за плечи.

– С удовольствием, – сказал Р. Дэниел и шагнул вперед.

Клаусарр положил вилку.

– В чем дело? Что здесь происходит?

Не обращая внимания на слова Клаусарра, Р. Дэниел протянул к нему руку.

Клаусарр резко отпрянул, со всего размаха отбросив руку Р. Дэниела в сторону.

– Черт возьми, не прикасайся ко мне!

Он резко вскочил и отпрыгнул в сторону, задев при этом поднос с едой, который с грохотом упал на пол.

Во взгляде Бейли появилась жесткость. Он коротко кивнул Р.Дэниелу, и тот опять начал невозмутимо надвигаться на отступавшего зимолога. Бейли преградил путь к двери.

– Не подпускайте ко мне эту хреновину! – завопил Клаусарр.

– Что вы себе позволяете? – хладнокровно проговорил Бейли. – Этот человек – мой напарник.

– Как бы не так, это робот, будь он проклят! – пронзительно выкрикнул Клаусарр.

– Отойдите от него, Дэниел, – тут же приказал Бейли.

Р. Дэниел шагнул назад и молча стал у двери позади Бейли.

Сжав кулаки, возбужденный Клаусарр повернулся к Бейли.

– Ну что ж, умник, – сказал Бейли, – с чего вы взяли, что Дэниел – робот?

– Это только дураку не видно!

– Предоставьте решать это специалистам. А пока, я думаю, вам придется проехать с нами. Необходимо выяснить, как вы узнали, что Дэниел – робот. И многое другое, мистер, многое другое. Дэниел, пойдите свяжитесь с комиссаром. Сейчас он должен быть дома. Попросите его приехать в управление. Скажите, что у меня есть парень, которому не терпится, чтобы его допросили.

Р. Дэниел вышел из комнаты.

– Что вами движет, Клаусарр? – обратился к зимологу Бейли.

– Я требую адвоката.

– Вы получите его. А пока, может быть, расскажете, что вы, медиевисты, проповедуете?

Клаусарр отвернулся, храпя решительное молчание.

– Иосафат, приятель, мы знаем все о вас и вашей организации. Я не блефую. Просто мне действительно интересно. Чего вы, медиевисты, хотите?

– Вернуться назад к земле, – ответил Клаусарр сдавленным голосом. – Все очень просто, не так ли?

– Это просто сказать, но не так-то просто сделать. Как земля сможет прокормить восемь миллиардов человек?

– Разве я сказал, что люди должны возвратиться к земле немедленно? Или за год? Или за сто лет? Это должно происходить шаг за шагом, господин полицейский. Неважно, сколько времени на это уйдет, но давайте хотя бы начнем выползать из этих пещер, в которых мы живем. Давайте выберемся на свежий воздух.

– А вам самому доводилось бывать на свежем воздухе?

Клаусарр поежился.

– Что я, со мной покончено. Но ведь дети еще не испорчены. Они появляются на свет каждый день. Хоть их-то выпустите наружу, Бога ради! Пусть хоть они узнают, что такое простор, чистый воздух и солнце, А если потребуется, можно постепенно сократить население.

– Другими словами, назад, к недостижимому прошлому. – Бейли и сам не знал, чего вдруг он начал спорить: его охватило какое-то лихорадочное возбуждение. – Назад к семечку, к яйцу, к утробе? А почему бы не начать двигаться вперед? Не надо сокращать население Земли. Лучше выводить его на другие планеты. Возвращайтесь к земле, но к земле на других планетах. Осваивайте их!

Клаусарр засмеялся резким, неприятным смехом.

– И создавайте свои новые Внешние Миры! Новых космонитов!

– Вовсе нет. Внешние Миры основали земляне, не знавшие, что такое стальные Города, земляне, которые были индивидуалистами и материалистами. Позже эти качества были доведены до нездоровой крайности. Теперь же осваивать новые миры стали бы люди, воспитанные совсем в другом обществе, где, напротив, будет господствовать коллективизм. И вот эти-то традиции, Перенесенные на новую почву, могли бы привести к появлению новой, совершенно необычной цивилизации, не похожей ни на древнюю Землю, ни на Внешние Миры. Что-то новое, более приемлемое.

Он сознавал, что, как попугай повторяет мысли доктора Фастольфа, но слова текли так, словно он сам думал об этом годами.

– Ерунда! Осваивать дикие, пустынные миры, когда у нас есть наш собственный? Какой дурак на это согласится?

– Многие согласятся. И они вовсе не б уду г дураками. Им помогут роботы.

– Нет! – с жаром воскликнул Клаусарр. – Никогда! Никаких роботов!

– Почему бы и нет, Боже праведный? Мне они тоже не нравятся, но не биться же насмерть из-за каких-то предрассудков! Что уж такого страшного в роботах? Если хотите знать мое мнение, всему виной наш комплекс неполноценности. Все мы чувствуем себя ниже космонитов и страдаем от этого. А чтобы как-то это компенсировать, нам необходимо хоть кого-то в чем-то превосходить, и потому нас просто убивает, что мы не можем почувствовать себя хотя бы выше роботов. Нам кажется, что они лучше нас, только это не так. Вот в чем ирония, черт возьми! – Бейли разгорячился. – Возьмите этого Дэниела, с которым я провел больше двух дней. Он выше меня ростом, сильнее, красивее, В общем, он выглядит как космонит. Память его лучше, он больше меня знает. Ему не нужно спать или есть. Его не беспокоят ни болезни, ни паника, ни любовь, ни чувство вины. Но он всего лишь машина. Я могу сделать с ним все, что захочу. Как с этими микровесами. Если я по ним ударю, они не дадут мне сдачи. Вот так же и Дэниел. Я могу приказать ему выстрелить в самого себя из бластера, и он это сделает.

Мы никогда не сможем построить робота, который мог хотя бы сравниться с человеком в главном, не говоря уже о том, чтобы превзойти его. Невозможно наделить робота чувством прекрасного, сознанием нравственных и религиозных ценностей. Мы ни на йоту не сможем поднять позитронный мозг выше уровня совершенного практицизма.

Ничего подобного мы не сможем, черт побери, не сможем, пока не поймем, как работают наши собственные мозги, пока существуют непонятные для науки явления.

Что такое красота, искусство, любовь, доброта, Бог? Мы вечно балансируем на грани неизведанного, пытаемся понять то, что недоступно пониманию. Именно это и делает нас людьми.

Мозг робота ограничен, иначе его невозможно построить. Он должен быть рассчитан до последнего десятичного знака так, чтобы иметь предел, Господи, чего вы боитесь? Робот может выглядеть как Дэниел, он может быть красивым как Бог, и все же человеческого в нем будет не больше, чем в бесформенном куске дерева. Неужели вы этого не понимаете?

Клаусарр несколько раз пытался что-то сказать, но всякий раз его слова тонули в потоке красноречия Бейли. Теперь, когда Бейли в изнеможении замолчал, зимолог негромко пробормотал:

– Полицейский, а туда же, в философы. Что вы можете знать?

В комнату вошел Р. Дэниел.

Бейли посмотрел на него и нахмурился отчасти от того, что в душе у него еще все кипело, отчасти из-за накатившего вдруг нового раздражения.

– Где вы были так долго? – спросил он.

– Я разыскивал комиссара Эндерби, Элайдж. Оказалось, что он все еще в департаменте.

Бейли посмотрел на часы.

– В такое время? Почему?

Там сейчас полная неразбериха. В полицейском Департаменте был обнаружен труп.

Не может быть! Ради Бога, говорите – чей?

– Посыльного, Р. Сэмми.

Бейли перевел дыхание. Пристально глядя на робота, он со злостью сказал:

– Мне показалось, вы сказали «труп».

Р. Дэниел тут же поправился:

– Робот с полностью деактивированным мозгом, если вам так больше нравится.

Клаусарр неожиданно засмеялся, Бейли повернулся к нему и хрипло проговорил:

– Ни слова об этом! Вы меня поняли?

При этом он неторопливо достал бластер. Клаусарр тут же замолчал.

– Ну и что из этого? У Р. Сэмми перегорел предохранитель. Что здесь такого?

– Комиссар Эндерби говорил уклончиво, Элайдж, и хотя прямо он этого не сказал, у меня сложилось впечатление, что комиссар считает, что кто-то умышленно деактивировал мозг Р. Сэмми.

И так как Бейли продолжал хранить молчание, Р. Дэниел серьезно добавил:

– Или, если вы предпочитаете это слово, убил его.