Глава 13
Шагали они и катились по дикому и буйному дождевому лесу, на каждом шагу ожидая опасности. Но ни одна тварь на них не набросилась, и в конце концов они вышли на лесную поляну.
Там они увидели посреди поляны грубо сколоченную хижину и сидящего перед ней на корточках человека.
— Вот Отшельник, — сказало яйцо ганзера. — Он совсем чокнутый.
У землян не было времени переварить эту информацию. Отшельник встал и воскликнул:
— А ну стоп, постой, остановись! Откройтесь моему разумению!
— Я — Марвин Флинн, — сказал Марвин, — а это мой друг Отис Дагобер. Мы хотим покинуть планету.
Казалось, Отшельник не расслышал; он гладил длинную бороду и задумчиво созерцал кроны деревьев. Низким унылым голосом он произнес:
Пришел тот час, когда навеет скорбь
Крик стаи журавлей, летящей вдаль.
Сова-беглянка минет стороной
Печальный мой приют, лишенный благ,—
Что дарит небо, отнимают люди!
Мерцают звезды, молча глядя в окна.
О бегстве королей вещает шумом лес,
— Он говорит, — перевело яйцо ганзера, — что предчувствовал, что вы придете именно этой дорогой.
— Он что, с приветом? — спросил Отис. — Он так разговаривает…
Отшельник сказал:
Теперь прочти мне вслух!
Не потерплю,
Чтоб ложь змеей вползла
В мой разум, мне измену предвещая!
— Он не желает, чтоб вы шептались, — перевело яйцо ганзера. — Шепот наводит его на подозрения.
— Это-то я и без тебя мог сообразить, — сказал Флинн.
— Ну и сиди голодный, — оскорбилось яйцо ганзера. — Я просто старалось быть полезным.
Отшельник сделал несколько шагов вперед, остановился и сказал:
— Чего тебе здесь, аруун?
Марвин покосился на яйцо ганзера, но оно упорно молчало. Тогда, угадав смысл слов, Марвин ответил:
— Сэр, мы хотим покинуть планету и пришли к вам за помощью.
Отшельник покачал головой и молвил:
Речь варвара! Паршивая овца
И та пристойней блеет!
— На что он намекает? — спросил Марвин.
— Ты такой умный, догадайся сам, — ответило яйцо ганзера.
— Извини, если я тебя чем обидел, — сказал Марвин.
— Ничего, ничего.
— Право же, я раскаиваюсь. Буду очень обязан, если ты нам переведешь.
— Ладно, — сказало яйцо ганзера по-прежнему хмуро. — Он говорит, что не понимает тебя.
— Не понимает? Но я ведь достаточно ясно выражаюсь.
— Не для него, — сказало яйцо ганзера. — Чтобы до него дошло, надо изложить все стихами.
— Я? Никогда в жизни! — воскликнул Марвин с инстинктивной дрожью отвращения, которое испытывают все разумные земляне мужского пола при мысли о стихах. — Я просто не умею! Отис, может быть, ты…
— Нет уж! — в панике отозвался Отис.
Молчание сгущается. Теперь
Пусть муж честной уста свои разверзнет.
Мне оборот событий не по нраву.
— Он начинает злиться, — прокомментировало яйцо ганзера. — Попробуй, попытка не пытка.
— Может, ты ответишь вместо нас, — предложил Отис.
— Я вам не шестерка, — возмутилось яйцо ганзера. — Хотите говорить — говорите сами за себя.
— Единственное, что я помню еще со школьной скамьи, — это «Рубай» Омара Хайям, — произнес Марвин.
— Ну и валяй, — подбодрило его яйцо ганзера.
Марвин подумал-подумал, нервно дернулся и произнес:
Откуда мы грядем? Куда свой путь вершим?
На расу раса ополчилась без причин...
Пришли мы получить совет, поддержку, помощь —
Не обращай надежды нашей в дым.
— Размер ломается, — шепнуло яйцо ганзера. — Но для первой попытки недурно.
Отис захихикал, и Марвин стукнул его хвостом.
Отшельник отвечал:
Изложено отменно, чужестранец!
Сверх ожидания, найдешь ты помощь:
Мужчины, невзирая на обличье,
Всегда в беде друг друга выручают.
Уже с меньшей запинкой Марвин произнес:
Везде зеленый рай, куда ни кинешь взгляд.
Заря роскошна, сумрачен закат.
Найдет ли бедный пилигрим спасенье
Там, где у сильного бессильный виноват?
Отшельник сказал:
Зело способен; в тощие года
Худому языку навлечь недолго
Беду на голову злосчастного владельца,
Марвин сказал:
Коль ты мне друг, оставь словесную игру.
И прочь отправь тотчас, иначе я умру.
Мне дела нет, что скажут пустомели,—
Бери меня и мной хоть затыкай дыру.
Отшельник сказал:
За мною, господа! Расправьте плечи! Мужайтесь!
И пусть надежны будут стремена!
И так, мирно беседуя речитативом, они прошествовали к хижине Отшельника, где увидели прикрытый куском коры запрещенный разумопередатчик древней и диковинной конструкции. Тут Марвин понял, что даже в самом крайнем безумии есть система. Ибо Отшельник не пробыл на этой планете и года, а уже сколотил изрядное состояние, занимаясь контрабандной переброской беглецов на самые захудалые из рынков Галактики.
Неэтично, но как выразился Отшельник:
Пусть вам приспособлены: не по нраву —
Зачем хулой уста вы осквернили?
Свет истины не меркнет, если даже
Лучи его на вас не пролились.
Мозгами пораскиньте: сколь разумно
Пренебрегать дурным вином в пустыне,
Где губы запекаются от жажды?
Зачем же избавителей своих
Вы судите сурово? Грех великий —
Неблагодарность: кто укусит руку,
Которая разжала смерти хватку?
Прошло не так уж много времени. Найти работу для Отиса Дагобера оказалось совсем нетрудно. Несмотря на все его уверения в противном, в молодом человеке обнаружилась слабая, но многообещающая садистская струна. Поэтому Отшельник переселил его разум в тело ассистента зубного врача на Проденде-IX.
Яйцо ганзера пожелало Марвину всяческих благ и укатилось домой, в лес.
— А теперь, — сказал Отшельник, — займемся тобой. Мне кажется, что если твою психологию проанализировать с предельной объективностью, то в тебе явственно прослеживается тенденция к жертвенности.
— Во мне? — поразился Марвин.
— Да, в тебе, — ответил Отшельник.
— К жертвенности?
— Именно к жертвенности.
— Не уверен, — заявил Марвин. На этой формулировке он остановился из вежливости; в действительности же он был вполне уверен, что Отшельник заблуждается.
— Зато я уверен, — сказал Отшельник. — И без ложной скромности могу сообщить, что опыт подыскания работ у меня побольше твоего.
— Да, наверное. Вы, я вижу, перестали говорить стихами.
— Конечно, — сказал Отшельник. — С какой стати мне продолжать?
— Потому что раньше вы говорили только стихами, — ответил Орвин.
— Но это же совсем другое дело, — сказал Отшельник. — Тогда я был на открытом воздухе. Приходилось защищаться. Теперь я у себя дома и, следовательно, в полной безопасности.
— Неужели на открытом воздухе стихи действительно защищают?
— А как по-твоему? Я на этой планете второй год живу, и второй год на меня охотятся две кровожадные расы, которые убили бы меня на месте, если б только поймали. А я, как видишь, цел и невредим.
— Что ж, это очень хорошо. Но я не совсем понимаю, какое отношение имеет ваша речь к вашей личной безопасности.
— Черт меня побери, если я сам это понимаю, — сказал Отшельник. — Вообще-то я считаю себя рационалистом, но вынужден признать, хоть и с неохотой, что стихи действуют безотказно. Они помогают, что еще можно добавить?
— А вам не приходило в голову произвести опыт? — спросил Марвин. Я имею в виду, не пробовали вы разговаривать на открытом воздухе прозой? Возможно, что стихи вовсе не обязательны.
— Возможно, — ответил Отшельник. — А если бы ты попробовал прогуляться по океанскому дну, то, возможно, оказалось бы, что и воздух вовсе не обязателен.
— Это не совсем одно и то же, — возразил Марвин.
— Это абсолютно одно и то же, — сказал Отшельник. — Но мы говорили о тебе и твоей склонности приносить себя в жертву. Повторяю, эта склонность открывает перед тобой путь к чрезвычайно увлекательной работе.
— Не интересуюсь, — уперся Марвин. — А еще что у вас есть?
— Больше ничего! — отрезал Отшельник.
По странному стечению обстоятельств в этот миг снаружи, из кустов, донесся невероятный треск и грохот, и Марвин заключил, что за ним гонятся либо мельдяне, либо ганзеры, либо те и другие.
— Работу я принимаю, — сказал Марвин. — Однако вы ошибаетесь.
За Марвином осталось последнее слово, но зато за Отшельником осталось последнее дело. Ибо, наладив свое оборудование и отрегулировав приборы, он замкнул выключатель и отправил Марвина навстречу новой карьере, на планету Цельсий-5.
